Вышел я от капитана, пошёл школяров своих искать. Пусть прогуляются. На чекалку вблизи посмотрят, с ситуацией ознакомятся. Да и мне они не помешают — взгляд у них свежий, и разум нашими рамками еще не ограничен. Взять вот ремесленников или ту же армию — новичкам обычно ни оружие, ни инструмент в руки сразу не дают и от самого ремесла как будто даже оберегают — все больше по кухне да по двору делами их нагружают. У нас не так. Мы своих школяров всегда стараемся к реальным делам привлекать при каждой возможности — и не только для того, чтобы свой опыт им передавать. Но и наоборот — чтобы их идеи выслушивать, к их — пусть неуклюжим — действиям приглядываться, тактику их анализировать. На всех советах первое слово — за самым молодым. И пусть девятнадцать раз из двадцати он такое ляпнет, что не всегда смех сдержать удается. Бывает, и все двадцать из двадцати — но, однажды, отсмеявшись, задумаешься, и понимаешь — а ведь есть в этом что-то. Что-то такое, до чего мы своими закоснелыми умами и не догадались. Вот и получается, что не только школяры у нас, но мы у них учимся.

Геза я нашел сразу за казармой — с маской вселенской скорби на лице (слегка помятом, кстати) он дубасил Болвана — обмотанную тряпьем и закрепленную на вращающемся столбе толстенную дубовую доску, обводами смутно напоминающую не то человека, не то — нечеловека. Рядом, прислонившись к рассохшейся от дождей и солнца стене казармы, стоял Хромой Эд и следил за Гезом, ритмично постукивая о стену деревяшкой, заменявшей ему левую ногу. Был Эд, как всегда, нечесан-небрит и выражение его лица под густой растительностью разглядеть было непросто — но я видел, что он недоволен, и понимал, почему. Между доской и столбом есть несколько маленьких мехов со свистульками, и, когда удар нанесен правильно и с надлежащей силой, Болван издает звук, похожий на стон. Сейчас же, несмотря на все потуги Геза, Болван молчал.

Эд молча кивнул мне и почесал бороду.

— А где Феларгир? — спросил я.

Гез в мою сторону и не взглянул, но избиваемый Болван вдруг коротко свистнул. Эд хмыкнул и махнул рукой в сторону густых яблоневых зарослей.

— Там. В общем порядке тренируется.

Болван издал еще серию криков. Мы с Эдом переглянулись, я усмехнулся, он, по-моему, тоже.

— С упорством у него всё в порядке, — сказал он, кивнув на Геза, — и с ловкостью тоже. Но вот силёнок не хватает. Да и техника никуда не годится.

Эд оттолкнулся от стены.

— Ну что ты граблями дрыгаешь, как припадочный?! — рявкнул он, — удар должен идти от плеча! Представь, что у тебя рука гибкая, как кусок каната, и ты бьешь ей, как кнутом.

Смотри! Вот!

Эд с размаху треснул тренажер в «плечо», и Болван, с громким стоном провернувшись на столбе, стукнул не успевшего отскочить Геза по ноге. Эд сплюнул, и, развернувшись, похромал вдоль казармы.

— После обеда продолжим, — бросил он, не оборачиваясь, — на яйца налегай и на сметану.

— Я его заберу, — быстро сказал я, — часа на два-три.

— Хоть навсегда, — согласился Эд, и скрылся за углом казармы.

Гез, спрятав от меня лицо, усиленно растирал ушибленную ногу.

— Терпение, — сказал я, — и прилежание. Задатки у тебя есть, и, я тебе обещаю, через два месяца ты будешь тренироваться наравне с остальными.

Гез со вздохом распрямился.

— Да я верю, — сказал он, — а эти два месяца мне как жить?

— Радуясь тому, что жив. У нас — только так. Рожу тебе кто помял? Неужто Эд?

— Споткнулся, — мрачно сказал Гез, выпрямляясь, — и упал.

— Угу, — кивнул я, — и так пять раз. Или шесть?

Он отвернулся.

— Я не смогу стать егерем. Извини, Шелест. Но где уж мне с бестиями сражаться, когда меня может побить даже еле стоящий на ногах пьяница?

— И зачем же ты подрался с пьяницей?

— Он плохо говорил о… неважно, — юноша резко обернулся, яростно сверкнул глазами, сжал кулаки, — я даже ударить его толком не смог! Он меня бил, а я… как будто в патоке завяз — весь целиком, даже мыслями. Стоял и…

Гез мотнул головой, несколько слезинок сорвались с его ресниц и сверкающими капельками упали в песок.

— Что вот вы на меня силы тратите — всё равно без толку. Я просто тряпка и трус, так ведь?

— Не замечал, — спокойно сказал я, — хотя, если тебе нравится так думать, то я не стану мешать тебе быть тряпкой и трусом.

— Нет! Не нравится! Но тогда почему? Почему я только и мог, что снова вставать на ноги и ждать, когда же ему надоест меня избивать?

— Потому что ты не был готов к драке. Это не твоя вина. Именно этим боец отличается от обывателя — постоянной готовностью. Не беспокойся, со временем — само придёт.

— А до этого времени, значит, терпеть всех грубиянов и забияк?

— Вовсе нет. Пусть ты не был готов к драке, так у тебя почти всегда есть время подготовиться. Если твой противник — не безумец и не опытный боец, заранее на тебя нацелившийся — время у тебя есть всегда. Потому что обыватель, даже самый драчливый и задиристый — тоже не готов к драке. И поначалу он будет себя заводить. Ругаться, провоцировать на агрессию. Это — твоё время. Пока он треплет языком — молча ищи самый эффективный способ сразу нанести ему удар, от которого он не сможет оправиться.

Никогда не слушай слов. Слушай интонацию. Если видишь, к чему идёт дело — бей сразу и наверняка.

Гез хмыкнул пренебрежительно, но это он уже только из упрямства. Вижу — уши навострил и каждое слово впитывает. Вот и хорошо.

— Себя не заводи. Оставайся спокойным и холодным. Эмоции убьют и вынудят проиграть, поддался — считай, что он тебя вытащил на свое поле где у него уже преимущество. Не смотри пристально. На руки, лицо там или еще чего. И не стой, как пень вкопанный. Чем дольше стоишь, тем трудней будет начать двигаться. Как почуял недоброе — расслабься и руками-ногами незаметно поигрывай-перебирай. Начатое движение в удар превратить всегда легче. Пошли, прогуляемся. Тут неподалеку чекалку подстрелили — посмотришь.

— Чекалку? Здесь, в Бурдигале?! Откуда?

— Вот это нам и предстоит выяснить.

— А… — Гез помялся, — а Феларгир?

— Что у них сегодня? Схватка «косым веером»? Пусть его. Ему здесь полезней будет.

Гез нахмурился, явно пытаясь сообразить — оценивать это как похвалу в адрес Феларгира, или, наоборот, как порицание — но не сообразил и тряхнул головой:

— Я готов. Идем.

Квартал Скорцо от егерских казарм минутах в десяти ходьбы — это все ещё окраины, и дома там не теснятся друг на друге, как на центральных улицах. Здесь у каждого домика еще и дворик обычно есть — с сараем, птичником, огородом, а то и с садом, с конюшней или скотным двором — если земли хватает. Хотя, опять же — у кого как.

В самом квартале Скорцо, например, участки немаленькие, но скотину держать там как-то не принято. Впрочем, до него нам идти и не пришлось — еще на подходе я заметил в чьем — то дворе сбоку подозрительное оживление, пригляделся, и завернул сквозь приоткрытые ворота прямо во двор.

Планировка была классической — одноэтажный дом белоснежного камня стоял в дальнем, самом высоком, углу огороженного участка. От дома отходила мощеная известняком дорожка в обрамлении двух полос невысокого кустарника. Расширяясь, полосы кустарника выходили к стенам и образовывали сам дворик — югер утоптанной земли, коновязь с одной стороны от ворот и широкий, увитым диким виноградом, навес — с другой. Под навесом стоял длинный стол. То есть — раньше стоял. А сейчас стол лежал у самой стены, а на его месте вытянулось нечто, похожее с первого взгляда на труп средних размеров волка. Разве что морда поострее, да шерсть посветлее — вот и все отличия. Над чекалкой же стоял, будто бы в задумчивом созрецании, человек в небесно-голубом хитоне.

Сдавленно охнул из-за спины Гез — а, ну да, я же его не предупредил, что здесь колдуны орудуют. А кстати, ведь я его знаю — колдуна-то. Это ж Серджио. Удачно, ничего не скажешь. Но подошел я сначала не к нему.

Трое милитов переминались с ноги на ногу у самого края навеса, на почтительном расстоянии от колдуна и, похоже, только палящее полуденное солнце не давало им отойти еще дальше. А четвертый милит — не старый еще, но седоволосый мужчина стоял за спиной у колдуна и, услышав наши шаги, сразу же поспешил навстречу, явно намереваясь выставить нас вон. Впрочем, тут он заметил наши жетоны, и выражение его хмурого лица стало самую малость приветливей.

— Сайрес Геллерт, — милит прижал кулак к груди, — десятник службы розыска.

— Бернт Сервий, лейтенант, — я кивнул за плечо, — Гез Сельмар. Что тут у вас и можем ли мы чем-то помочь?

Сайрес ожег меня оценивающим взглядом из-под бровей, коротко глянул на Геза, затем кивнул.

— Вар, — сказал он, — Вар Валлиец, так зовут местного хозяина, утверждает, что стрелял в кота.

Милит сделал паузу, явно ожидая моей реакции, и я решил его не разочаровывать.

— Кота? — спросил я, оглянувшись на тело под навесом, — у этого Вара плохое зрение?

— Зрение в порядке. Но он уверяет, что видел именно кота — большого серого кота. И стрелял только потому, что кто-то повадился таскать у него цыплят из птичника, — Сайрес кивнул, указав подбородком куда-то за коновязь, — он, дескать, очень удивился и испугался, когда после выстрела кот вдруг превратился в бестию и принялся с воем кататься по земле.

На крики выбежала челядь и добила чекалку — кто чем. Труп я осмотрел, похоже на правду. Разве что добивать её особо не требовалось — болт аккурат в затылок попал.

— Колдун что говорит?

Милит неприязненно усмехнулся.

— Ничего.

Я кивнул.

— Ясно. А что там за письмо, которое с бестией было?

Сайрес подобрался.

— А тебе что до него? Не дам! Оно мне необходимо и — для дела. А вам, егерям, оно зачем?

— Сайрес, ты чего так взбеленился? Единый с тобой, не нужно мне это письмо, я только взглянуть хотел.

Милит выдохнул и отвел глаза.

А, — сказал, махнув досадливо рукой, — это всё колдун этот. Присосался, отдай, да отдай.

Будто там заклинание какое-то может быть написано. А то я не вижу, что там. Вот.

Он извлек из висящего на поясе тубуса небольшой кусок пергамента, развернул и продемонстрировал его нам. Гез хмыкнул и пробормотал:

— А что это, если не заклинание?

На первый взгляд сицилийский кантон действительно выглядит престранно. Неизвестно, когда впервые раб-скриптор Шшазг-и-туар-хафра догадался вплести шифрованное сообщение в угловой орнамент, украшавший какой-то официальный документ. Образчики древнего кантона в музеях имеются, и, приглядевшись, в их узорах вполне можно разглядеть слова и фразы. Но времени с тех пор прошло немало и сегодняшний кантон — это почти искусство, в котором свой смысл имеет каждая отдельная точечка, наклон каждой черточки и радиус закругления каждого завитка. У всякой сицилийской семьи узор свой, секреты его хранятся почище семейной казны, вдобавок, он постоянно меняется.

Неудивительно, что постороннему прочитать такое письмо — практически невозможно.

Поэтому я не стал спрашивать, что там написано.

— Чей узор?

Сайрес потер бровь.

— Узор новый. Прочитать письмо мы, скорее всего, не сможем. Но кой-какие образцы у нас есть, и, похоже, что мы имеем дело с узором семьи Скорцо. Некоторые элементы основы и общий стиль… сложно сказать, что именно, но я почти уверен, что это современный узор Скорцо.

Я подумал немного, потом нахмурился недоверчиво.

— Какая-нибудь слабая семья, давно вытесненная с Сицилии, еще могла бы преодолеть ненависть к чекалкам в надежде на то, что в обмен на помощь в сдаче Острова, те помогут им упрочить положение семьи на материке. Но Скорцо — одна из сильнейших семей Острова. Какой смысл им вести игры с чекалками?

— Есть такая пословица — сицилийская, между прочим — «даже любовь можно купить — она стоит ровно две ненависти».

— Забавно, — я хмыкнул, — Не слышал. Выходит, одна ненависть стоит пол-любви?

Интересно, что за такую полулюбовь чекалки могли предложить семье Скорцо?

— Ну, это уже вам виднее. Наше дело — людское. Прочитать письмо целиком мы, конечно, не сможем. Но я надеюсь, что мы сможем разглядеть некоторые отдельные слова, узор которых давно не менялся, и на основе этих слов понять, хотя бы приблизительно, смысл письма. Вот это вполне реально.

Гезу, похоже, наш разговор надоел — он тихонько прошел вперёд, остановился шагах в пяти от, все так же стоявшего столбом, колдуна, и принялся осторожно разглядывать труп чекалки.

— И что думаешь обо всём этом?

— А что тут думать, — милит недобро прищурился, — Скорцо давно следовало указать на место. У нас с ними дело уже до войны почти дошло. Сам-один я, конечно, не справлюсь, но у меня послезавтра со вторым принципалом аудиенция. Насколько я знаю, наместник тоже озабочен чрезмерным возвышением семьи Скорцо, и, будь я проклят, если в скором времени наши триремы не получат хорошенького пополнения гребцов.

Я подумал немного.

— Ясненько. А скажи, соседи большого серого кота в недавнем прошлом не видали?

Сайрес хищно усмехнулся:

— В корень зришь! Видали, и не раз. Думаю я, Скорцо в этих делах уже давно и крепко завязли. Начнем рыть, наверняка много интересного найдем.

— Наверняка.

Я кивнул милиту и пошёл к колдуну.

— Салют, Серджио.

Колдун, не оборачиваясь, кивнул.

— Бернт. Так и думал, что тебя сюда принесёт. Кто это с тобой?

— Наш. Гез Сельмар именем.

Гез осторожно подошел ко мне.

— Мое почтение и уважение, господин.

— М-м-м, — неопределенно отозвался колдун. Вынул из-за пазухи пергаментную коробку, осторожно приоткрыл её, вздохнул, и, со словами, — последняя, — раскрыл настежь и встряхнул. Из коробки вылетела маленькая серая бабочка. Даже, скорее, крупная моль.

Умение летать не было её сильной стороной — полёт явно давался ей с трудом. Тем не менее, она сделала пару неровных кругов над трупом чекалки, потом, снижаясь, дотянула до поваленного стола, на который и села. Сложила крылышки и вмиг слилась с серыми досками.

Колдун выглядел подавленным.

— Что-то не так, Серджио?

— Полагается подождать минут пять, но, думаю, смысла нет.

— Поясни, пожалуйста, — попросил я, — а то ровным счетом ничего не понимаю.

— Еще бы, — с некоторым самодовольством заявил колдун и обратил, наконец, к нам свое лицо, — ты не представляешь, сколько сил потрачено на то, чтобы вывести каждую из этих бабочек. Но оно того стоит — никто и ничто во всей Ойкумене не чувствует колдовство лучше, чем они. Ничего скрытого не существует для этих маленьких созданий.

— И?

— Мне сказали, что бестия была под маскирующим заклинанием. И как бы даже не просто под отводом глаз — она натурально выглядела как крупный кот. Начну с того, что мне неизвестно такое колдовство, но это не самая большая проблема. Определенно, это очень мощное и сложное заклинание. Оно было прервано «на излом» — смертью носителя, следов должно было остаться множество — и очень заметных следов. Таких, которых я сам бы почуял с десяти пасов. Но я ничего не чую даже стоя вплотную. Но даже и это не самая большая проблема. Проблема в том, что ни одна из шести бабочек не заметила в теле бестии никаких следов колдовства.

— А должна была? — я присел возле трупа. Раздвинул пальцами шерсть, пощупал, начавшие коченеть, мышцы. Бесполезно — бестии и так дольше человека остывают, а уж в жаркое время точно оценить время смерти и вообще невозможно. Может, пару часов, а может — и сутки прошли уже.

— Ха! Я не спорю, чекалки во многих искусствах дальше нас, людей, продвинулись. И их колдуны заслуживают всяческого уважения. Но сотворить такое колдовство, которое не оставляет никаких следов… либо это нечто совсем другое — совершенно иные принципы, о которых мы ничего и не знаем, либо…

— Либо что?

— Либо никакого колдовства тут не было.

Я встал, еще раз внимательно осмотрел труп. Чекалка, как чекалка. Одежды — никакой, оно и неудивительно. Особь среднего размера — для воина мелковата, но воину тут делать и нечего. Хотя я б на месте чекалок на такое дело самую мелкую особь послал — но им виднее, конечно, чекалкам-то. Не мне с ними в хитрости и предусмотрительности соревноваться. Поза вот у неё немного неестественная, но и тут — к чему придираться?

Кстати, что у неё с лапами? Я снова присел, приподнял переднюю лапу чекалки, осмотрел с разных сторон. Так и есть — шерсть немного вытерта. Что, впрочем, тоже ни о чём не говорит — может, она у себя дома браслеты на лапах носит? На всех четверых.

— А не может быть, что бабочкам просто запах бестии не понравился? И поэтому они не… а что они должны были сделать?

— Пф, — Серджио фыркнул, — не говори глупостей. Эти бабочки — результат долгой и тщательной селекции. Если колдовской след обнаружится посреди раскаленной сковороды — они и на неё слетятся и сядут. Будут гореть, но сидеть. И потом — если бы они в ужасе улетали от трупа, это тоже говорило бы о многом. Но они ведут себя совершенно естественно — вон, одна даже сидит у бестии на носу.

Только сейчас я заметил маленький серый треугольник под, выпученным и затянутым красноватой мутной пленкой, левым глазом чекалки.

— Но она туда села не потому, что обнаружила источник колдовства, а потому что ей надо куда-то сесть, — колдун раздраженно скомкал в руке пустую коробку и отбросил её в сторону, — мне придется забрать тварь с собой. Может, коллегиально мы сможем что — нибудь разглядеть.

— Угу, — я встал и уже собирался распрощаться, но мне пришла в голову интересная мысль.

— А скажи, Серджио, ты что-нибудь знаешь о Ночных Охотниках?

Колдун обернулся, смерил меня настороженным взглядом. Косо глянул на Геза.

— Э-э-э, — сказал я, — Гез…

— Я тут подумал, — быстро отозвался он, — чекалка-то могла еще что-нибудь с собой нести.

И отбросила это что-нибудь в сторону, когда в агонии билась. Пойду-ка я, окрестности осмотрю.

Я сдержал улыбку. Умница. Догадливый — далеко пойдет. Если раньше не помрет, конечно.

— Странно, что ты у меня спрашиваешь, — негромко сказал Серджио, дождавшись, пока Гез отойдет подальше, — во-первых, эта тема не из тех, что можно обсуждать за чашей вина в термах.

— Должен буду, — сказал я, — а я свои долги всегда плачу, ты же знаешь…

— А во-вторых, спросил бы лучше у своего капитана. Уж он-то точно больше моего знает.

— Вот как? — я удивился, но не сильно. Что-то внутри меня такой оборот уже предвидело, — пожалуй, когда-нибудь я так и сделаю. А пока — не поделишься ли тем, что знаешь ты?

— Почти ничего, — колдун пожал плечами, — у нас распоряжение не препятствовать этим тварям. И не замечать их, если они попадаются нам на глаза. К сожалению, в последнее время делать это становится всё сложнее.

— Чье? Распоряжение?

Серджио молча указал пальцем вверх. Я вопросительно поднял бровь. Он кивнул.

— Ну и, насколько мне известно, у них договор с вашим капитаном. Они помогают вам очистить мир от бестий. Или вы им помогаете — может, и так.

Я вытер вдруг вспотевший лоб.

— А сами-то они кто? Не бестии?

Колдун пожал плечами.

— Почему они тебя вдруг заинтересовали?

— Я недавно дрался с одной, — сказал я, — ранил её.

— О! — колдун посмотрел на меня с интересом, — тогда скажу, что ты шустрее, чем я думал.

И еще скажу, что ты в большой опасности. Сам ты этого, похоже, не понимаешь — судя по тому, что тратишь время на всякую ерунду. Я бы на твоем месте сейчас нахлестывал коня в пяти дневных переходах от столицы.

— Смерть везде одинакова. Но за совет спасибо.

— Бери даром, — кивнул Серджио, — я сегодня добрый, хотя сам не пойму — почему. Скажи этим, чтобы труп не трогали, я за ней рабов пришлю минут через сорок.

Повернулся и быстрым шагом пошел в сторону открытых ворот.

— Господин учёный! — Сайрес бросился следом, но колдун и ухом не повёл — выскользнул на улицу и был таков. Милит сделал вслед еще пару шагов, затем махнул рукой и остановился.

— Проклятье, — донеслось до меня его ворчание, — ненавижу этих снобов.

Я собирался подойти к нему, но услышал негромкий оклик с дальнего угла двора, обернулся и увидел выбирающегося из кустарников милита. Руки у него были чем-то испачканы, и он усердно оттирал их пучком травы. Следом из тех же кустов вылез Гез, вид у него был озадаченный. Сайреса это заинтересовало, похоже, больше чем меня — до угла он добрался быстрее меня.

— Ну? — спросил он у милита, который как раз выбросил пучок травы и теперь пристально разглядывал свои ладони. Сдается мне, не зря разглядывал — когда я подошёл вплотную, пахнуло на меня явным душком мертвечины.

— Не козлёнок это, — сказал милит, оставив, наконец, свои руки в покое, — я могу ошибиться, дня три уже прошло, закопано неглубоко и… — милит шмыгнул, глянул с отвращением на свою ладонь и продолжил, — но, по-моему, это была кошка. Её разрубили на несколько кусков, завернули в ткань и закопали.

Сайрес кивнул, явно получив подтверждение каким-то своим мыслям. Что до меня, то я, к стыду своему, с каждой секундой понимал всё меньше и меньше.

— Серая? — спросил Сайрес.

— Что? — милит поднял голову, потом кивнул, — да, серая.

Кажется, я начал что-то понимать.

— А! — сказал я, — так заклинания не было?

Сайрес быстро повернулся ко мне.

— Колдун тебе что-нибудь сказал?

— Он не нашел никаких следов колдовства. Очень удивлялся, говорил, что быть такого не может. Если колдовство имело место быть, то след должен был остаться.

— Мне здешний хозяин сразу подозрительным показался, — усмехнулся Сайрес, — не знаю, о чём он думал, но в стороне отсидеться ему точно не удастся. Серую кошку соседи не первую неделю видят, так что он это давненько затеял.

Я вопросительно посмотрел в сторону кустов, из которых недавно вылезли Гез с милитом.

Сайрес проследил мой взгляд.

— При осмотре там участок свежевскопанной земли обнаружился. Вар сказал, что там козлёнка, ящуром заболевшего, закопали. Но уж как-то он чересчур из-за этого козлёнка волновался. Пришлось раскопать и — вот. Я думаю, чекалки не первый раз через этот участок к кварталу Скорцо проходили. Этот участок на краю оврага стоит. Там, — он махнул рукой, — только забор перелезь — и можно спокойно пройти оврагом до реки, а дальше — на корабль и плыви, хоть на край света. Вар, я уверен, будет утверждать, что он всегда был против союза с чекалками, но я думаю, он просто решил «спалить» подельника и пожарить себе каштаны на получившемся огне.

Что-то не понравилось мне в этой стройной теории. Особенно в той её части, где говорилось о чекалках, потихоньку протаптывающих тропинки в столице Империи. Вот если бы речь шла о людях… хотя, что я знаю про людей? Зато про чекалок знаю.

— Не думаю. Один раз чекалки еще могли на встречу сами приехать — для подтверждения серьезности намерений. Но — приняв все мыслимые и немыслимые средства предосторожности и только один раз. Каждый последующий раз шанс провала увеличивает многократно. Не думаю, чтобы кто-нибудь из них пошел бы на это.

— Я слышал, что блеск золота ослепляет чекалок ничуть не хуже, чем людей.

— Да, — я кивнул, — но есть разница. Почти каждый человек готов рискнуть собственной жизнью при большом вознаграждении и приличных шансах на выигрыш. А вот чекалки уверены, что их жизнь стоит неизмеримо дороже да хоть всех сокровищ мира. Нет, любой из них за соответствующую плату пошлет на смерть кого угодно — хоть своих отца с матерью. Но вот те вряд ли согласятся с таким жребием — и неважно, какова цена. Короче говоря, чекалки слишком дорожат собственной жизнью. Я думаю, это единственная причина, по которой мы еще одерживаем над ними верх в боях.

— Ну, они могли каждый раз новую бестию отправлять.

Я подумал немного, потом покачал отрицательно головой.

— Скорее всего, чекалки вообще ни при чём.

— Жаль, — печально сказал Сайрес, — а я уже начал надеяться, что нашёл управу на этих Скорцо. Но уж больно всё гладко выходило — и всё против них. Мне это сразу не понравилось. Скорцо — не дураки.

Вздохнул, пожевал губы. Спросил:

— Думаешь, письмо изучать смысла нет? Пустышка?

Я пожал плечами.

— Не знаю, — подумал и добавил, — у чекалки шерсть на лапах вытерта. Скорее всего, её сюда связанную принесли.

— Видел, — снова вздохнул, — вот уж не думал, что однажды стану Скорцо от ложных обвинений защищать.

Повернул голову, бросил через плечо:

— Марк, сходи за Вестом и пойдем хозяина новостями радовать.

Милит перестал нюхать свои ладони, кивнул и убежал.

— Если он не полный дурак, то будет на своем стоять, — заметил я.

Сайрес глянул на меня недобро.

— Я же тебя не учу, как бестий на меч насаживать, — усмехнулся, — да пусть хоть язык себе вырвет. Челядь-то поразговорчивей будет. Я уж не говорю о рабах. Не на своей же спине Вар сюда связанную чекалку приволок.

Позвякивая придерживаемыми мечами, трусцой подбежали два милита и встали навытяжку за спиной десятника. Сайрес кивнул мне, развернулся и быстрым шагом ушел к дому. Милиты, переглянувшись, пошли за ним.

Я повернулся к Гезу, кивнул в сторону распахнутых ворот.

— Идем. Тут больше делать нечего.

— Ага… получается, чекалки и ни при чём?

— Не поклянусь, но на то похоже. Привыкли люди всё зло на бестий валить, удобно оно и безопасно — милиты же в лес, вергов расспрашивать, как оно всё было, не пойдут. Это многие понимают и пользуются — вовсю.

Задумался Гез и молчал аж целую минуту — мы даже за ворота выйти успели. Потом догнал меня, рядом пошел. Заглянул мне в лицо.

— А скажи, Бернт…

Я усмехнулся. Но — про себя. Пусть. Нет ничего плохого в любопытстве, как и в том, чтобы вопросы задавать.

— Да?

— А колдун этот — он твой друг, да?

Друг? Нет, конечно. Да и не надо, если честно. Уж не знаю, специально их этому учат, или само так выходит, но ни одному колдуну я бы и ржавого асса на хранение не доверил. Не говоря уж о чем поважнее. С такими людьми дружбу водить — всё равно, что стеклянный меч за оружие носить — выглядит красиво, да и режет остро, вот только никогда не знаешь, в какой момент сломается. А уж в бой с ним идти — просто самоубийство. Но объяснять это Гезу я не стал, только помотал головой отрицательно.

— А почему же тогда он тебе всё рассказал, что ты спрашивал? Да и по имени он тебя знает.

— Так вышло, что расположение он ко мне чувствует. Но дружба? Ничуть.

— А-а-а, — понимающе протянул Гез, — ты, наверное, помог ему однажды, вот он и чувствует себя обязанным, да?

Я аж остановился. Посмотрел на Геза удивленно — нет, не шутит. Вздохнул. Неужели я лет пятнадцать назад таким же наивным был? Не может быть.

— Сделать человека себе обязанным — далеко не лучший способ завоевать его расположение. Я бы даже сказал — вообще не способ. А вот если сделаешь так, чтобы человек тебе помог, помог не по твоей просьбе, а по своему желанию и вдобавок — бескорыстно (как он сам думает), вот тогда он станет тебе если не другом, то добрым знакомым — наверняка. Всякому, даже самому плохому человеку, приятно думать о себе лучше, чем есть на самом деле. И если ты ему так думать поспособствуешь, тогда он к тебе проникнется.

Поскучнел Гез, глаза прячет.

— Как-то это… неблагородно, — пробурчал.

Я сдержал удивленный смешок. Недавний раб рассуждает о благородстве? Хотя, почему бы и нет?

— Благородство — слишком большая роскошь для егеря. Особенно для лейтенанта.

— Почему? — удивляется Гез.

— Потому что субординации у нас, как таковой, нет. И мне мало просто приказать егерю что-то сделать, мне надо приказать ему так, чтобы он сам захотел сделать то, что я приказал. Тут уже без кой-какого знания людской природы и, сопутствующей оному знанию, игры на тайных струнах души — не обойтись.

Молчит Гез, но явно уже не ответ мой обдумывает, а на что-то другое переключился. А потом, как бы, между прочим, спрашивает:

— А скажи, Шелест, у гиттона какие слабые места есть? — и настолько старательно при этом невнимательность изображает, что я аж подвох с его стороны заподозрил — не разыгрывает ли он меня.

— Зачем тебе? — я спрашиваю, — на гиттонов собрался?

— Нет, ты что! — натужно хихикает, — просто спросил. Надо же мне как-то твой опыт перенимать.

— Ну да, — говорю я, — опыт. Конечно. Да я что — мне не жалко. Тем более, что ответить тебе проще простого — нет у гиттона слабых мест. Одни сильные.

Лукавлю, конечно — все ж умом гиттоны не блещут, да и шустрыми их очень не назвать — но не без умысла лукавлю. Интересно мне, с чего это.

— Шутишь? — Гез смотрит на меня удивленно-испуганно, потом недоверчиво усмехается, — у всех бестий есть. У урсов есть, у вергов есть, а ведь и те, и другие — гиттонов сильнее.

Значит, и у них тоже должны быть. Ведь должны?

Я настораживаюсь. Похоже, дело тут серьезнее, чем мне попервоначалу показалось. А показалось мне, что Гез по дурости своей и неопытности с кем-то из егерей об заклад побился, что найдет ахиллесову пяту у гиттона. А потом сам в свитках не нашел и решил у меня спросить. Но вряд ли он из-за спора стал бы так переживать — вон, побледнел аж.

— Сколько тебе за бой пообещали?

— Триста драхм, — выпаливает Гез, поперхивается, пунцовеет и мотает головой:

— Нет, ты не думай, я даже не думал… но они говорят, это детеныш совсем, а что я за егерь, если детеныша самой слабой бестии одолеть не смогу… Феларгир вон… урса! А я? Еще и денег дадут, а деньги мне нужны.

— Зачем?

— Что? — Гез смотрит на меня непонимающе.

— Деньги тебе зачем?

— Ну… нужны, — уж не знаю, как ему это удается, но Гез краснеет еще сильнее.

— Дурак! — я отвешиваю ему подзатыльник. Не сдерживаясь, отвешиваю — от души. Гез летит на землю, вскакивает. Лицо у него злое и растерянное одновременно. Идущие по улице прохожие бросают на нас косые взгляды и ускоряют шаг.

— С кем из распорядителей о бое договорился?

— А зачем тебе? С кем надо!

— С кем?! — рычу я. Правую мою руку он блокирует локтем, но ладонь при этом у него оказывается прямо перед глазами и мою левую руку он просто не видит. А зря. Ох и фингал у него будет завтра — на пол-морды. У него рожа и так подраспухшая, но, думаю, разницу он уже почувствовал — чем профессионал от любителя отличается.

— С кем?!!!!

— С Пларком! — он снова вскакивает, но теперь предусмотрительно держится подальше от меня, — Шелест, ты чего? Мне никто не говорил, что я не могу в боях участвовать! И что такого? Ведь однажды мне придется в лесу с бестией повстречаться и там тебя поблизости может и не оказаться.

— Залог оставил?

— Тридцать драхм…

— Вдвойне дурак.

— Он пятьдесят просил, но у меня столько не было.

— С Пларком я поговорю. Вернет он тебе деньги.

Гез наклоняет голову, прищуривается. Морщится недовольно, скулу щупает.

— А я не хочу, — твердо и даже с вызовом говорит он, — не хочу, чтобы ты забирал у него мои деньги. Потому что это — мое решение. Я хочу драться с гиттоном. И буду с ним драться.

Ты мне не отец, и не можешь запретить мне распоряжаться своей жизнью так, как я захочу.

Вот как? Волчонок показывает зубки. Давно пора, а то как он сегодня расклеился, так я уж беспокоиться начал — выйдет ли из него толк вообще.

— Ну что ж. Возможно, ты прав. Послушай меня, что я скажу, а потом — если потом ты не изменишь своего решения — иди, дерись. Я не стану тебя удерживать — потому что если ты все же пойдешь на арену, это будет означать, что из тебя все равно никакого толку бы не вышло. Значит, и жалеть нечего.

Вздрагивает слегка Гез — хорошо я его зацепил — хмурится, проблеск мысли в глазах появился. А мне того и надо — сбить с него этот раж, который он сам же себе и нагнал.

— Скажи-ка мне для начала, с чего ты решил, что гиттоны — самые слабые из бестий?

— Да ты сам говорил!

— Я?!

— Да, ты! Когда вы в Ганнек собирались, ты мне сказал, что на гиттонов самым меньшим числом идут. Что на урсов — с двойным перевесом, на вергов — с полуторным, а на гиттонов наоборот — вдвое меньшим числом… — и добавляет негромко, но с обидой — сам же говорил…

— Говорил и повторю. Вот только что урсы, что верги — поодиночке не дерутся. Так что тут всё просто: когда с одной стороны стая вержья в десяток рыл, с другой стороны — три скриттуры егерей, то силы примерно равные. А вот гиттоны на бой самое большее парой идут. Против каковой пары весь наш сквад, на чистку посланный, и выходит. Да вот тот же Ганнек, когда гнездо в восемнадцать рыл мы вдесятером чистили. Вот только ни разу не было, чтобы против нас десятерых больше чем две бестии за раз выходило. То есть, пятикратный перевес у нас получался. Думаешь, спроста?

— Но ведь… почему же все говорят, что гиттонов бить всего безопаснее?

— Потому что так и есть.

— Но… но… ты же сам только что… — непонимание у Геза на лице написано, и обида жгучая в уголках глаз копится — кажется ему, что издеваюсь я над ним.

Я вздохнул.

— Смотри. Вот те же полтораста егерей на сотню вергов — обычно для победы достаточно.

Только совсем это не значит, что после такой драки все сто пятьдесят егерей с победными песнями в казармы вернутся. Самое малое человек пять из них поедут обратно в волокуше, рогожей накрытые, и то — до ближайшего кладбища. Повторю — самое малое — удачной такая чистка у нас считается. Идя против вергов — да неважно какими силами и каким перевесом — никогда ты не знаешь, сколько твоих товарищей домой вернётся и вернётся ли вообще. С гиттонами не так. Предсказуемы они и про стратегию слыхом не слыхивали. А впятером на одного мы выходим, потому как они выносливей и живучей любого человека вдесятеро. Двое бьются, трое отдыхают. Один на один против гиттона, да когда еще и сбежать некуда — для неопытного бойца верная смерть. Он измотает тебя так, что ты на ногах стоять не сможешь, потом убьет. А может, и раньше — как только ты ошибку по усталости или по неопытности допустишь и под лапу ему попадешься. А теперь — иди. Зарабатывай свои триста драхм. Пригодятся — тризну справить.

Гез опустил плечи, смотрит в землю.

— Но я же не знал… я же… ты мне ничего не говорил раньше про гиттонов! — сказал негромко, но с чувством.

— Нашел виноватого, да? Я тебе много про что еще не говорил. И что ж теперь? Ты смело пойдешь в бой против любой бестии, про которую я тебе рассказать не успел?

— Нет, — совсем тихо, почти шепотом, — извини, поспешил я.

— Ладно! — я хлопнул его по плечу, — знаешь, почему хорошо быть егерем?

— Почему? — головы не поднял, но искорка интереса в голосе появилась.

— Потому что единственная неприятность, которая может случиться с егерем — это смерть.

А поскольку мертвым уже всё равно, так значит, никаких неприятностей с егерем случиться не может вообще. Понял? Выше голову! Вот так. Топай в казарму, а я пока пойду с твоим Пларком поговорю задушевно.

— А он отдаст… ну… деньги?

Я фыркнул в ответ пренебрежительно, хотя и предвидел с этим некоторые трудности.

— Еще и своих добавит.

Как в воду глядел.