Стар

Я уставилась на очередную выбоину на стене передо мной, не в силах отвести глаз от нее без боли, мешающей мне дышать. Казалось, что мой разум пытается помочь мне, сосредотачивая мое внимание на чем-то видимом в тусклом свете этой комнаты, расшифровывая каждую трещину и выбоину, создавая из них крошечные картинки и изображения.

      Истощение настигло меня несколько часов назад, и я уснула, но проснулась от ночного кошмара, что настиг меня. У меня не было сил, чтобы подняться с кровати и попытаться съесть или выпить то, что они оставили мне несколько часов назад. Во-первых, мои зубы были слишком чувствительные, каждый нерв моих десен кричал в агонии, когда в комнате появлялся холодный воздух. А во-вторых, еда была последней вещью в моей голове. Я не пила воду, хотя у меня была сильная жажда. Я больше не была взволнована, так как хотела умереть, и надеялась, что обезвоживание заберет меня, прежде чем это сделает ублюдок, который держал меня здесь. Драматично? Может быть, но моему телу не хватало сил, чтобы нормально функционировать, и страх того, что ожидало меня, когда мужчины вернутся, превратил мои мысли в наполненные ужасом сценарии, ни один из которых не заканчивался для меня хорошо.

Громкий щелчок предупредил меня о гостях, прежде чем это сделала вспышка света. Я не двигалась. Хотя в сущности, я сдалась: страх и опасение все еще держали мои легкие стиснутыми, когда мои мышцы дернулись в готовности.

Я могла почувствовать слабый мужской аромат, не слишком сильный, но слегка опьяняющий и цитрусовый. Я была очарована, как восприимчив был мой слух, когда каждый крошечный вздох спутника, звучащий оглушительно в успокаивающей тишине комнаты, просачивался в мою голову.

Я нахмурилась, когда через некоторое время ничего больше не происходило, несмотря на то, что слабое дыхание все еще говорило мне о его присутствии. Он не говорил, не двигался ни на дюйм и не издавал каких-то других звуков.

Любопытство взяло верх, и я медленно повернулась. Если бы у меня были силы, чтобы округлить глаза, тогда я бы это сделала. Что-то вспыхнуло в моем уме, но так же быстро, как и пришло, оно исчезло. Он был высокий, его крепкое тело покрывали мускулы, на которые трудно было не пялиться. Его густые, темные волосы были коротко подстрижены, но небольшая длина у макушки все же имелась. А вот его глаза превратили мое дыхание в коротенькие маленькие рывки. Они были знакомыми, но в то же время такими чужими. Дрожь скользнула по моему позвоночнику, обманывая мой мозг и вызывая ложное чувство дома. Я уставилась на него, когда холодность отразилась в его взгляде:

— Привет, Стар.

Стар? Я не ответила. Он продолжал смотреть на меня с другой стороны комнаты. Мужчина прислонился к стене, смотря на меня с легким наклоном головы, а его сильные руки были скрещены на груди:

— Это... — слова застряли в моем пересушенном горле, и он изогнул бровь в мою сторону. Страх струился по моим венам, и моя грудь поднималась и опускалась, когда использование голосовых связок вызвало першение в моем скрипучем горле, заставляя меня кашлять и плеваться. Он не помог мне, а просто смотрел, когда я кашляла и отхаркивалась:

— Может быть, если ты перестанешь быть такой упрямой и попьешь, то у тебя не будет этой проблемы.

Я нахмурилась. Он закатил глаза и оттолкнулся от стены. Его медленная походка ко мне через комнату, заставила меня медленного двигаться по кровати, пока стена не остановила от того, чтобы продолжать движение. Он склонился надо мной, схватив мои запястья:

— Не делай мне больно, — захныкала я, хотя мне уже и так было очень больно от кровоточащих запястий под его разгоряченными ладонями и сцепленных наручников. Мне хотелось закричать, чтобы он освободил мои руки и дал мне погрузить их в лед. Так я бы смогла охладить острую боль, пульсирующую под разодранной кожей и соответствующую глухому стуку моего сердца, бурно бьющемуся в груди.

Он покачал головой и повозился с моими наручниками, пока они не раскрылись. Мужчина яростно потер мою кожу, когда я отступила подальше от него и замерла в страхе.

В конечно счете он отступил и протянул бутылку воды:

— Пей.

Я моргнула. Я ничего не видела в его руках до этого, но потом поняла, что, возможно, она была зажата под его рукой. Я опустила взгляд к бутылке и посмотрела на нее с опаской.

— Это просто вода.

Зная, но, не заботясь, что она, вероятно, с добавление яда, я вырвала ее у него из руки и открутила крышку, прежде чем сделать длинные, жадные глотки:

— Пей маленькими глотками.

Я подняла на него глаза, все еще жадно глотая содержимое бутылки. Холодная вода ощущалась как мед, смазывающий мое горло. Она была как целебное средство, смягчающее мой пищевод и убирающее невероятную сухость во рту. Однако когда вода достигла моего желудка, мне показалось, будто она превратилась в жидкий огонь. Судорога и спазмы немедленно вынудили меня скрючиться и сжаться от обжигающей меня боли.

Мужчина вздохнул и покачал головой:

— Всегда была неповинующейся.

Я посмотрела на него, когда мой живот ослабил свое восстание.

— Ты… Кто ты? — мой собственный голос казался чуждым моим ушам, но я проглотила одиночество, что он создал внутри.

Мужчина ухмыльнулся, но не ответил. Я настороженно следила за ним. Он подмигнул и обернулся.

— Ешь, — приказал он, прежде чем открыть дверь и проскользнуть через нее, спокойно потянув, чтобы закрыть. Сигнальный щелчок замка еще раз известил меня о моем одиночестве.

Какого черта только что случилось? Внезапно я стала такой злой. Как он смеет так обращаться со мной? Я не заслужила этого, так как в глубине души знала, что не была плохим человеком. На самом деле я не могла вспомнить, была ли моя жизнь хорошей или была ли я счастлива, но, по крайней мере, я все еще различала доброту внутри. Я отличала неправильное от правильного, даже если не имела понятия, какой личностью была. Пустота внутри моей головы повлекла яростное освобождение слез, пока я не села на кровати, обхватив свои колени, неудержимо рыдая. Я не знала, что делать. Понятия не имела, что произойдет со мной, и неважно что... что угодно. К черту это! Вся эта непонятная куча перемешалась в моей голове, глубокая пропасть заполнялась завихрениями, которые хотели, чтобы я ухватилась за них, но, к сожалению, не могла дотянуться. Каждое воспоминание было пронзающей вспышкой внутри моей памяти, что кончалась неудачей, когда я думала, что схватила его.

— ПОЧЕМУ ТЫ ДЕЛАЕШЬ ЭТО? — закричала я и запустила бутылку через комнату. Она отскочила от стальной двери, катаясь по полу и остановившись у основания кровати: — ТЫ МОЖЕШЬ СЛЫШАТЬ МЕНЯ? ПОЧЕМУ ТЫ ДЕЛАЕШЬ ЭТО?

Из моего горла раздался визг при попытке внезапно закричать после долгого периода молчания, но мне было плевать, ведь это просто была еще одна боль среди всех других, всех их, болящих вместе. Пока всё, что я чувствовала, не стало одной сплошной массой боли, приближающейся к агонии.

— ВЫПУСТИ МЕНЯ, БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ! ОТПУСТИ МЕНЯ!

Я оторвалась от кровати, и мои ноги подогнулись. Гнев проносился через меня, давая силу, чтобы снова подняться и доковылять до двери.

— ВЫПУСТИ МЕНЯ!

Я ударила кулаком по двери, не заботясь о том, что сталь не поддастся воздействию руки или о том, что синяки и ссадины появятся на бледной мягкой коже моей кисти. Мне было плевать, что мое горло пылало болью или, что сопли текли по моему лицу вместе с потоком слез. Мне было плевать, что мой мочевой пузырь не выдержал и опустошил себя прямо на пол подо мной. Мне было плевать, что мой лоб ударялся об дверь с тяжелым стуком, когда я сползла по ней вниз, рухнув на пол.

Все, что меня заботило, все, чего я хотела — это выбраться. Я хотела пойти домой, где бы он ни был. Я хотела материнской любви или сильных объятий любимого, если он у меня был. Я хотела безопасности, зная, кем, черт возьми, я была. Я молилась, чтобы пройти через все это живой. Но больше всего я хотела умереть, потому что неизвестность была тихой смертью души. Они лишили меня всего. Я чувствовала себя оскверненной за все, что они могли сделать с моим телом. Они изнасиловали мой мозг. Как? Почему?

— ПОЧЕМУ? — я задыхалась, мои голосовые связки отказали мне в любом звуке, поэтому это был только тихий крик.