Чего только не придумают современные модницы! Пониже спины, на самом выпуклом месте, у них висит пояс, разукрашенный по краям фиолетовыми кругами. Повсюду он лезет в глаза: до чего же неприятная мода! Как упали наши нравы!

И я тоже чем больше старела, тем ниже падала. Целый год я служила простой судомойкой. Поверх застиранного ветхого косодэ я носила грубое платье из бумажной ткани и должна была чистить самую дешевую утварь в каморке рядом с кухней. Каждое утро и каждый вечер мне давали есть только черный неочищенный рис и наспех заправленную похлебку. Понемногу нежный цвет моего лица поблек, и я сама ужасалась своему неприглядному виду.

Но изредка все же, два раза в году, весной и осенью, наступали долгожданные дни, когда нас, служанок, отпускали домой на побывку и можно было встретиться с возлюбленным. Я спешила перейти через дощатый мостик позади дома с таким чувством радости, точно я — звезда Ткачиха и иду на свидание с Пастухом. Я просто ног под собой не чуяла от счастья.

Помню, для такого случая я нарядилась не так, как в будни: поверх гладкого желтого платья надела еще одно, узорчатое. Модный синий пояс изящно завязала сзади и туго стянула лиловой перевязью. Волосы убрала в шиньон, низко спадавший на шею, и перехватила упругим шнурком, а вокруг лба уложила так, чтобы лоб напоминал своими очертаниями башню маяка: книзу шире, а кверху все уже. Брови густо навела тушью. Голову обмотала черным шелком так, что только глаза были видны.

Старый слуга нес за мной мешок, сшитый из лоскутов. В нем находилось мое жалованье: три сё четыре-пять го очищенного белого риса и, кроме того, немного костей с остатками мяса соленого журавля да шелуха из ящика для сластей, чтобы угостить хозяйку дома для тайных свиданий.

У ворот Сакурада я вынула из рукава мелкие деньги и предложила сопровождавшему меня старику слуге:

— Здесь только мелочь, но все же возьми себе за труды, купи табаку покурить.

— Покурить у меня душа просит, но взять от тебя подарок и подумать не могу. Что особенного в моей услуге? Я ведь на господской службе, и если бы не пошел тебя проводить, то пришлось бы мне черпать воду из колодца. Так что пусть это тебя не смущает.

Странно было слышать такие слова от простого слуги. Тем временем мы миновали дворцы знатных людей в Маруноути и вышли на улицу, где живут простые горожане. Мне было досадно, что я, как женщина, не могу идти очень быстро. Чтобы старик не последовал за мной в Симбаси, где в доме одного моего приятеля у меня бывали любовные встречи, я много раз кружила вокруг одного и того же места, но мой спутник, видимо, плохо знал город и шел все время за мной, ничего не замечая. Солнце уже готово было скрыться позади западной башни Замка .

Вдруг вижу, что старику просто не терпится что-то мне сказать.

Я улучила время, когда на улице не было прохожих, и, спрятавшись возле какой-то калитки, приблизила ухо к его губам и прошептала:

— У тебя есть ко мне дело?

Спутник мой с просиявшим от радости лицом не дал мне ясного ответа, а только вертел в руках кинжал в сломанных ножнах.

— Для тебя мне и жизни не жаль, — сказал он наконец, — не побоялся бы даже гнева моей старухи на родине. Мне уже семьдесят два исполнилось, так разве я стану лгать? Если ты изволишь думать обо мне, что я дерзкий обманщик, воля твоя, но боги и будды любят правду. Пропали бы все мои молитвы, если бы я выманил у кого-нибудь обманом хоть зубочистку… — так нескончаемо долго бормотал он сквозь свои усы.

Мне стало смешно.

— Скажи лучше одно только слово, что влюблен в меня, и конец делу!

Старик прослезился.

— Это жестоко! Если ты так верно постигла мои чувства к тебе, так зачем позволила изливаться перед тобой понапрасну? — стал он беспричинно упрекать меня, но моя досада на него уже прошла. Мне стало жаль честного и добродетельного старика, полюбившего в такие преклонные годы. Настроение мое совсем изменилось, я заторопилась пойти с ним вместе в тайный дом свиданий.

Позабыв всякий стыд, вне себя от нетерпения, мы вбежали в первую попавшуюся харчевню на берегу реки возле моста Сукиябаси. Мы заказали для вида немного лапши, а хозяин тем временем взглядом указал нам на лестницу.

Мы поднялись на второй этаж. Хозяйка нас остерегла:

— Берегите головы!

И в самом деле, потолок там был такой низкий, что трудно было встать во весь рост. Маленькая клетушка, величиной в две циновки, была обклеена внизу, у самого пола, грубой бумагой. В углу было маленькое чердачное окошко, а на полу лежали два деревянных изголовья. Видно было по всему, что не первый раз сюда приходят на свидание.

Я легла рядом со стариком и стала говорить о радостях любви так долго, что самой надоело, но он весь как-то сжался и сделал вид, что никак не может развязать пояс, будто бы узел туго затянут.

Старик немного одурел.

— Не думай, что нижний пояс у меня грязный. Я его стирал всего четыре-пять дней тому назад…

Нашел в чем извиняться! Схватив его за уши, я притянула его к себе и стала тереть так усердно, что даже поясницу заломило. Билась-билась, а толку никакого! Какая досада!

— Солнце еще не зашло, — сказала я старику и крепко обхватила его руками, но он уже с трудом поднялся на ноги.

— Был успех? — спросила я его.

— Увы, прежний меч стал простым кухонным ножом. Он побывал в горе сокровищ, но возвращается бесславно.

С этими присловьями он стал завязывать на себе пояс, но я снова потянула его на ложе.

Пока велись между нами такие речи, хозяин поднялся к нам по лестнице и нетерпеливо крикнул:

— Извините, пожалуйста, но лапша потеряет вкус. — И старик совсем отступился.

Я поглядела вниз. Туда пришел какой-то слуга самурая, с головой, выбритой почти до самого затылка, вместе с молодым дзоритори лет двадцати четырех — двадцати пяти, с челкой на лбу. Заметно было, что они тоже явились по любовным делам.

Слуга сказал:

— Нам нужна комната, и поскорее.

«Ого! В каком он нетерпении», — подумала я и поторопилась достать немного мелких денег из платочка, в который они были завернуты, положила на край круглого подноса и, поблагодарив хозяев, поспешила к выходу. Но не успели мы еще дойти до ворот, как меня разобрал страшный смех:

— Выпало мне счастье, какое и во сне не снилось: такой старикашка! Во всем огромном Эдо лучшего не нашлось!

— Обидно, когда щупают живот, который не болит! Напрасно ты это… В молодости все легко удается, а старость тяжела на подъем. Чем я, старик, виноват! — так сетовал он о бренности всего земного на краю отверстой могилы.

Наконец я вошла в дом для свиданий в Сим-бас и.

— Все ли у вас по-старому? — спросила я. Хозяева заплакали:

— Наша дочка О-Камэ умерла этой зимой, не проболев и трех дней. Она так вас любила! Все о вас говорила до последнего вздоха: «Тетушка то, тетушка это…»

— Невинное дитя, она еще не знала мужской любви…

Но, впрочем, что мне-то за дело? В кои-то веки я вырвалась на свободу — не затем, чтобы слушать эти россказни. Скажите-ка мне лучше, не знаете ли вы какого-нибудь мужчины моложе того самурая, с которым я встретилась в прошлый раз?