Если идти по Новой дороге, ведущей через ворота Сюдзяку в квартал Симабара, то можно увидеть любопытные картины.

Вот на лошадке северной породы, отпустив поводья, неторопливо едет какой-то провинциал. Повод у него в правой руке, а в левой он держит бич. На нем полосатый холщовый халат на вате, кинжал без гарды, маленькая плетеная шляпа из бамбука. Ниже седла приторочены винные бочонки.

Погонщик между тем поспешил вперед, чтобы вручить рекомендательное письмо хозяину веселого дома Маруя Ситидзаэмону. В письме говорилось:

«Податель сего письма, родом из деревни Мураками провинции Этиго, едет в столицу, чтобы посетить девушек в веселых домах, поэтому прошу наилучшим образом принять его и угостить, а так как он желает обозреть и Осаку тоже, то, если будет возможно, пошлите ваших людей проводить его в дома Сумиёсия и Ицуцуя , почтив его вашим благосклонным вниманием, как если бы это был я сам».

Письмо это послал один человек по прозвищу Богатей из Этиго, который в былое время дарил своей любовью тайфу Есино. В наши дни трудно встретить второго такого богача! До сих пор еще не забыли его щедрот. Например, он надстроил второй этаж над веселым домом только для того, чтобы одному пировать на свободе.

Поскольку приезжий прибыл с рекомендательным письмом от этого богача, его приняли со всей любезностью: «Пожалуйте в дом!», поспешили привязать его коня на дворе. Людей из веселого дома, привыкших к манерам столичных щеголей, взяло некоторое сомнение: уж слишком простовато он выглядел.

— Вы в самом деле приехали навестить наших красавиц?

Деревенский богач скроил кислую мину.

— Я могу купить любую, — вынул кожаный мешочек и высыпал добрых три мерки монет «с уголками», украшенных цветком павлонии . В наше время не многие могут подарить и одну такую монету, а он стал раздавать их целыми пригоршнями. О счастье! Получив такой подарок, можно выкупить из заклада теплые вещи, чтобы по вечерам холод не пробирал до костей. Когда пришла пора наливать чарочку, он велел подать вино, которое привез в двух бочонках из далекого Этиго. На вино он скупился:

— Наливайте-ка мне одному! Я пью свое местное вино, другое мне не по вкусу. Я буду гулять здесь, только пока мне хватит того вина, что я привез. Надо его приберегать.

— Но если вам не нравится наше столичное вино, то придутся ли вам по душе наши столичные красавицы? Они у нас тоже нежные… Каких вам показать? Не угодно ли взглянуть на тайфу?

Богач расхохотался:

— Постельные любезности мне нипочем, до сердечных чувств мне дела нет. Очень мне нужно разглядывать, какая из тайфу всех красивее. Да зовите каких хотите!

— Постараемся угодить вам! — и ему все же стали показывать разряженных девушек, прогуливавшихся под вечер перед веселым домом, называя по именам тех, у которых были золотые и серебряные веера. Тайфу держит в руке золотой веер, тэндзин — серебряный, это очень остроумный способ различать гетер.

Когда меня еще звали тайфу, я задирала нос и чванилась тем, что происхожу из благородной семьи. Правда, я так низко пала, что никого уже не заботило, была ли я дочкой князя или мусорщика, но я очень гордилась своей изящной внешностью и, если от гостя попахивало деревней, слова с ним, бывало, не скажу, держусь высокомерно, и когда утром послышится крик петуха и гость соберется уходить, то и не подумаю провожать. Я со всеми прощалась так нелюбезно, что про меня пошла худая слава, гости стали меня избегать, и дело мое от этого сильно пострадало. Хозяин мой не смог больше содержать меня по-прежнему и, посоветовавшись со своей семьей, понизил меня до ранга тэндзин.

С того дня отняли у меня прислужницу, даже постель моя стала хуже, из трех футонов мне оставили только два. Слуги перестали гнуть передо мной спину и звать госпожой. В парадных покоях меня не сажали более на почетное место. И не счесть, сколько мне приходилось сносить обид!

В бытность мою тайфу я и дня не сидела дома, за двадцать дней вперед просили нашу управительницу прислать меня непременно. Случалось, в день я бывала в четырех-пяти местах. В ту пору посылали за мной из веселых домов гонцов за гонцами, прямо живой мост из людей. И даже если мне надо было пройти всего несколько шагов из одного дома в другой, меня и встречало, и провожало несколько слуг.

А теперь, в сопровождении одной только маленькой девочки-кабуро, я старалась незамеченной тихими шагами проскользнуть в толпе.

Гость из Этиго, прибывший в дом Маруя, заметил меня и был мной очарован с первого взгляда.

— Хочу вот эту! — вскричал он.

— Да ведь она с сегодняшнего дня больше не тайфу, а всего только тэндзин, — сообщили ему.

— Тогда она мне не подходит. Я хочу похвастаться перед земляками, что водился с тайфу. Никто из тех, кого я видел, не может сравниться с ней красотой, но раз ее сделали простой тэндзин, то, верно, она в чем-то провинилась.

Про меня беспричинно пошли дурные толки. Мне пришлось принимать гостей, которых я до вчерашнего дня и взглядом не удостаивала. Скрепя сердце я старалась держаться в парадных покоях по-прежнему, но неудача следовала за неудачей, даже чарка, которую я прежде так ловко подносила, теперь выскальзывала у меня из рук. Я и на ложе стала робеть перед гостем и заискивала перед ним.

Теперь я старалась наспех, кое-как, принарядиться к приходу гостей, даже не успевала окурить себя ароматом алоэ. Только слуга, бывало, позовет: «Пожалуйте на ложе в верхних покоях!» — тороплюсь бегом, второй раз звать не приходится.

Служанка, что сопровождает меня, окликнет гостя у дверей спальни:

— Уже легли почивать? — и скороговоркой бросит мне: — Доброй ночи! — А спускаясь по лестнице, добавит на ходу: — Погаси свечу, оставь гореть только масляный ночник. Ларец такамакиэ с закуской велено отнести в главные парадные покои, кто позволил взять его сюда?

С какой злобой, бывало, глядишь на служанку! Нарочно ведь болтает пустяки в присутствии гостя, не считаясь ни с чем. Стоит девушке потерять прежнее влияние в доме, и все для нее пойдет по-иному!

Я ложилась, вдосталь наслушавшись обидных слов. Утром гость будил меня, довольный хорошо проведенной ночью и сердечно ко мне расположенный, начинал расспрашивать меня про мою родину и семью, а я открывала ему всю душу и уже без стеснения по-дружески просила его пригласить меня на Новый год. И как же я радовалась, когда он соглашался! После первой же встречи он становился мне близок и дорог, я провожала его до ворот и долго смотрела ему вслед, а потом сразу писала ему послание с просьбой подать о себе весточку, сложив бумагу в три раза .

Когда я была тайфу, то и не думала посылать письма гостю, даже после пяти — семи радостных встреч. Служанка, управительница, бывало, живо это заметят и пристают:

— Напишите несколько слов господину такому-то…

Приметив, что я в хорошем настроении, живо разотрут тушь в тушечнице и подадут ароматную бумагу. Набросаешь, только чтоб отвязаться, несколько формальных любезностей, велишь сложить и запечатать, надпишешь адрес и бросишь письмо служанке. Много времени не пройдет, уже вручают моей прислужнице ответ прямо в руки: «Прошу любить меня неизменно».

Даже управительнице, случалось, отваливали на чай три больших золотых червонца! В то время для меня не редкость были серебро и золото, которые так любит мир. Я ни во что их не ставила. Тайфу так беспечно раздает подарки направо и налево, как в игорном доме бросают деньги на ветер. Но каково мне было, такой избалованной, клянчить у гостя, забыв всякий стыд!

Обычно гуляка в веселом квартале тратит больше, чем позволяет ему состояние. Если у него наличными больше пятисот канов , то он может притязать на благосклонность тайфу. Если у него канов двести, он должен довольствоваться тэндзин, а уж если всего каких-нибудь полсотни, то хватит с него девушки самого последнего разбора, простой какой. А уж если и таких денег у него не водится и он ходит, чтобы попусту провести время, то такой гость — одна досада!

В наш век часто случается, что человек и полгода не прогуляет с гетерами, как начинает вести себя безумно, занимает деньги из двадцати — тридцати процентов, спускает все имущество — словом, доставляет много огорчений своему хозяину и родителям. Что веселого можно найти в развлечениях, если на душе лежит такая вина? Поистине, каких только людей не встретишь в этом мире!

Пока я служила в ранге тэндзин, меня содержали трое гостей. Один из них, родом из Осаки, скупал плоды ореховой пальмы и на этом разорился, даже дом свой потерял. Другой содержал на свои средства театр и потерпел на этом огромный убыток. Третий участвовал в разработке рудника, который оказался негодным. Меньше чем за месяц все трое потерпели крах и больше не показывались в веселом доме. Внезапно я осталась одинокой, и в довершение беды у меня под ушами в месяц инея высыпали прыщики с просяное зернышко величиной, которые причиняли мне большие мучения. Я была ими обезображена, потом заболела заразной лихорадкой, и черные волосы мои поредели…

Люди стали совсем забывать меня, и в сердечной досаде я даже перестала глядеться в зеркало.