Боб Лоусон во время поездки на работу урывал от диктовки минут по десять, чтобы просмотреть утренние газеты. В то утро он спросил Салли, ехавшую вместе с ним.

— Не ты говорила мне о некой Луизе Олбрайт? Из теннисного клуба?

Салли по дороге обычно читала газеты, но сегодня просто смотрела в окно.

— Да, а что?

— Видишь, у меня хорошая память на имена, — удовлетворенно заметил Боб. — Эта девушка исчезла. Смотри.

Заголовок в газете гласил: «Вы не видели этой девушки?»

Под ним была нечеткая фотография Луизы Олбрайт и заметка о ее исчезновении. Салли едва заглянула в газеты.

— Незаметно, чтобы тебя это занимало.

— Я ее едва знала.

— Это не с ней ты в прошлую субботу играла микст? Ты еще говорила, что произошла небольшая стычка по вине Поля.

— Ну да.

— Тогда, мне кажется, тебя должно это трогать. Не забывай, пока что ты живешь в Роули.

— В тот вечер ее отвез домой Поль Вэйн.

— Ну и что? — Спокойное выражение исчезло с его лица.

— Ничего. Я просто вспомнила. Раз тебя это интересует.

— Ты уж лучше помолчи. Чем меньше о таких вещах разговоров, тем лучше.

Отчет на столе Поля Вэйна, аккуратно отпечатанный и переплетенный, именовался так: «Повышение эффективности труда на «Тимбэлс пластик». Исследование нового методического подхода. Автор — доктор философии Э.К. Мейлиндин».

Эстер Мейлиндин — та самая женщина, о которой он говорил Элис, что ее назначили к нему в заместители. После защиты докторской степени по логике и социологии в одном из престижных университетов, она отбыла в Соединенные Штаты, где стажировалась в какой-то сверхмонополии. Вначале он был рад ее назначению. Считал хорошей идеей дать ему заместителем женщину, но первый же взгляд на Эстер, ее огромные очки с дымчатыми стеклами, ее отталкивающие профессорские манеры его разочаровали. Теперь, просмотрев первые страницы отчета, он был просто потрясен.

«Воззрения Вайнштейна, Бауэра и других бихевиористов на пути повышения эффективности труда полностью подтверждаются результатами, достигнутыми в американской многоотраслевой корпорации ЛТВ и других… повышение эффективности труда как результирующая индивидуальных усилий… реализация потенциала индивидуума без утраты преимуществ автоматизации и роботизации… квинтэссенцией нового методического подхода (далее НМП) в приложении к структуре типа «Тимбэлс пластик» должны стать автономные творческие коллективы на всех уровнях, которые разработают собственные планы совершенствования труда и производства… процесс повышения эффективности можно разделить на семь основных фаз…»

Он даже сел, чтобы дочитать до конца, а закончив, отправился в кабинет Эстер. Та как раз диктовала на магнитофон, и он успел услышать слова: «…исключить бесконечные переменные величины как структурирующий фактор…». Решил не нажимать.

— У меня еще не было возможности подробно изучить вашу работу, Эстер, но, похоже, вы подошли к делу очень ответственно.

Она подняла на него глаза сквозь огромные стекла очков.

— Только не будет ли это слишком сложно для тех, кому предназначено?

— Не думаю. Повышение эффективности труда в наше время — насущная проблема для большинства крупных фирм. Нужно только, чтобы это одобрил совет директоров.

— Вам не кажется, что все можно было подать гораздо проще? Я полагаю, что повысить эффективность — это, собственно, означает научить людей проявлять чуть больше инициативы. Что мы и стараемся делать.

— Вы слишком упрощаете. Во всяком случае, это не исключает НМП. А в порядке реорганизации нужно будет создавать учебно-производственные группы.

Поль по-прежнему был весь любезность, хотя удавалось ему это с трудом.

— Эстер, я знал, что вы готовите отчет, но это выглядит, скорее, как диссертация. Если вы собирались осуществить исследования такого масштаба, вначале нужно было поговорить со мной и обсудить все детали.

— Я занималась этим по предложению Брайана Хартфорда. Его весьма интересуют вопросы производственной социологии.

Как будто он разговаривал с компьютером. Вернувшись к себе в кабинет, позвонил Хартфорду.

— Полагаю, нужно было вначале поговорить со мной. Эстер — мой заместитель, эта работа отняла у нее уйму времени. А мы и так перегружены.

— Мне жаль, если ты считаешь, что я нарушил субординацию, — ответил Хартфорд. — И мне кажется, что в основном она эту работу написала дома, в свободное время. Но там есть некоторые перспективные идеи, тебе не кажется?

— По большей части — переливание из пустого в порожнее, а остальное мы и так знаем. — Поль тут же пожалел о своих словах.

— Очень жаль, что ты так думаешь, — Хартфорд держался нейтрально. — Отчет мы обсудим на той неделе на заседании правления. Надеюсь услышать твою точку зрения.

Поль вызвал секретаршу и начал диктовать письма, но скоро заметил, что повторяется и делает ошибки. Не выдержав, поручил ей на большую часть писем ответить самой.

Салли уже несколько недель работала в отделе по производству игрушек. Потом ей предстояло перейти в отдел внутреннего рынка, а еще позднее — в отдел экспорта. Люди, с которыми она работала, знали, что она — дочь коммерческого директора. Начальник отдела держался подчеркнуто любезно, остальные сотрудники предпочитали ее избегать. Подружилась она только с Памелой Уилберфорс, секретаршей из отдела рекламы. Они частенько встречались в туалете.

Памела была самоуверенной блондинкой двадцати пяти лет, которая импонировала Салли своим поведением. Ей уже удалось, как она любила говорить, выпотрошить одного мужа и, прежде чем снова выйти замуж, собиралась перепробовать немало мужчин.

— Что случилось? — спросила она. — Ты вся зеленая.

— Луиза исчезла. Этим полны все газеты.

— Что еще за Луиза?

— Девушка из Роули, помнишь, я тебе говорила, что показала ей тот журнал и она заинтересовалась. Написала тому типу, что писал тебе.

— Ага. И что дальше?

— Точно не знаю, но в тот день, когда исчезла, по-моему, должна была с ним встретиться. Ох, Пам, что если все случилось по моей вине?

— Да ничего с ней не случилось.

— Скажи, что мне делать?

— Только не паникуй. Плюнь на это.

— Никогда не прощу себе, если что-то случилось по моей вине. Знаешь, я над ней немного подшучивала. Подсунула ее тому журналисту…

— Это у которого, как ты говорила, руки как мокрые перчатки?

Салли чувствовала, что от слов Памелы ей полегчало. Здорово иметь приятельницу, которая никогда не теряет голову.

— Послушай, воробыш, ты должна успокоиться. У меня как раз есть то, что тебя успокоит.

Салли от сигареты с марихуаной вначале отказалась, потому что пробовала только пару раз и не была уверена, поможет ей это или наоборот, но, наконец, решилась и не пожалела. Сидели они каждая в своей кабинке и потягивали сигарету, передавая ее через стенку. И тут Пам позвала:

— Эй, Салли, иди взгляни.

— На что?

— Сюда.

Салли вошла внутрь.

— Смотри какая грязь.

В раковине умывальника отчетливо виднелась грязная полоса.

— И даже туалетной бумаги нет.

— Точно. Наверно, кто-то спер.

— Потрясающе.

— Еще бы.

— Я тебе скажу, в чем дело. Туалетами никто не занимается. Пойдем посмотрим в остальных.

В двух кабинках из семи не было туалетной бумаги. Один унитаз был забит.

— Жуть и безобразие, — заявила Пам. — Ты должна что-то предпринять.

— Ты что имеешь в виду?

— Ну ты же дочь Старика, сама говорила, можешь на него повлиять.

— Это правда. Отец меня послушает.

— Вот ты ему и скажи.

— И скажу…

Пам отмотала полрулона туалетной бумаги и затолкала в унитаз.

— Так им и надо. И послушай, воробыш…

— Ну?

— Поговори со своим Стариком и насчет квартиры. Нам там будет здорово, говорю тебе, по-настоящему здорово…

Вернувшись к себе, Салли тут же позвонила отцу. Его не было, говорила она с секретаршей. Через пять минут перезвонил он сам.

Отнюдь не в восторге, начал с вопроса, что это за чушь с грязными туалетами. Хотя Салли все еще ощущала себя плывущей по облакам, те уже начали понемногу таять.

Говоря, она стала тщательно следить за собой, силясь четко произносить слова.

— Это не чушь. Они ужасны. В трех даже нет туалетной бумаги.

— Так скажи начальнику вашего отдела.

— И все девушки у нас думают так же. Не хочу я говорить.

— Ага…

— Полагаю… полагаю, их вообще не чистят… — Она закрыла глаза. Эх, поспать бы… Но еще пробормотала: — Я думала, тебе следует это знать…

Отец ответил уже спокойнее:

— Я разберусь. Но не смей приставать ко мне со всякой ерундой, ясно?

Озадачив свою секретаршу, после обеда Боб обнаружил на своем столе исчерпывающее донесение о ситуации с туалетами. В десяти кабинках не оказалось туалетной бумаги, в четырех по той или иной причине не работал слив. Да и по части чистоты были замечания. Казалось, фирму охватил приступ вандализма, нашедший выход в краже туалетной бумаги и забивании унитазов. Еще три месяца назад туалеты чистили каждый день, теперь только через день. На то было указание отдела кадров. Лоусон позвонил Полю Вэйну.

— Поль, это ты дал указание ограничить уборку туалетов?

— Что такое? — Поль даже испугался. Потом сообразил: — Да.

— А почему?

— Мы получили циркуляр о снижении расходов. Я предложил это как один из вариантов, правление одобрило.

— Пожалуй, это не оправдалось. Есть жалобы на состояние дамских комнат, и в некоторых случаях — обоснованные.

— Почему не обратились ко мне?

— Я узнал об этом совершенно случайно.

— Если за состояние бытовых помещений отвечает отдел кадров, жалобы должны идти через начальников отделов. А те должны обращаться ко мне. Это опять Брайан Хартфорд?

Лоусон, к своему изумлению, расслышал в голосе Вэйна истерические нотки.

— Брайан? Конечно, нет. С чего ты взял?

— Я просто решил, что это его рук дело, вот и все.

— Никто ничего не делает за твоей спиной. И никто тебя не обвиняет. С твоей стороны была вполне понятная попытка как-то сэкономить, которая вызвала кое-какие проблемы, вот и все. Могли бы мы на будущей неделе вернуться к старой системе?

— Конечно.

— Значит, так и сделаем. Экономия не должна приводить к проблемам с персоналом.

Прежде чем Лоусон успел повесить трубку, Поль продолжил:

— Ты видел отчет Эстер Мэйлиндин? О повышении эффективности?

— Он у меня на столе. Но еще не смотрел.

— Я уже понял, для чего Хартфорд ей поручил это дело. Без моего ведома. Чтобы ты знал, это ее личная точка зрения. В отчете слишком мало такого, с чем я как руководитель кадровой службы могу согласиться. И я обижен тем, что она проделала это за моей спиной.

— Я рад, что ты мне это сказал, — ответил Боб Лоусон. Но думал он совсем наоборот. Все эти мелочи, касавшиеся Поля Вэйна, сами по себе, конечно, чушь, в результате складывались в тревожную картину.

Придвинув отчет, он углубился в него.

За обедом Поль Вэйн принял лишний стаканчик и, встретив на обратном пути Джой Линдли, заговорил с ней. Вечером они вместе зашли в бар, куда, как он знал, сотрудники «Тимбэлс» не ходили.

— Вы все хорошеете, Джой, — такой комплимент он говаривал дамам лет двадцать. В действительности лучшим в ней были ноги, да еще обаяние молодости, которым последние десять лет Поль упивался все больше и больше.

— А я уже думала, что вы про меня забыли.

— Это невозможно. — Поль положил руку ей на колено. — Как ваши дела? Довольны работой?

— Мисс Попкин уже вернулась, мы с ней не ладим, то одно, то другое. Мистер Хартфорд, мне кажется, человек неплохой, только никогда слова не скажет, если все в порядке, только если напутаешь. Думаю, предпочел бы вместо нас работать. — Взяв руку Поля, переложила ее на стойку. — Но я не робот.

— Очень интересно. — Поль понимал, что не должен вести такие разговоры с девицей, работающей у Брайана Хартфорда, но не мог остановиться. — Знаете моего заместителя, Эстер Мейлиндин?

— В таких потешных очках? Она редко заходит к нам, но все время звонит мистеру Хартфорду. Она жутко умная, да? Ведь ее ужасно занимают всякие новые идеи… Я из них и половины не понимаю, но мамочка всегда говорила, что я глуповата…

— Я вам кое-что скажу, Джой. Я их тоже не понимаю.

Поля охватила горячая волна наслаждения, его волновало, как Джой говорит, как называет мать «мамочкой»; казалось, ей могло быть лет четырнадцать-пятнадцать, и на миг он вдруг ощутил себя не старше…

— Так что, может быть, и я глуповат.

За полчаса они выпили еще по стаканчику. Поль все рассказывал, с какими проблемами сталкивается руководитель кадровой службы в такой фирме, как «Тимбэлс пластик».

— Очень важно не забывать, что коллектив состоит из людей, подходить к которым надо индивидуально. Нет смысла твердить им об учебно-производственных методиках, они этого не понимают.

Джой кивала, потупив глаза. Руку на ее колено Поль больше не клал.

Элис провела вечер за партией в бридж. Собственно, так она теперь проводила все вечера. Когда они с Полем поженились, иногда играли вместе, называя это «бриджем медового месяца», но теперь в игре Элис появилось мастерство и расчет, которых раньше она и не предполагала. Брала в библиотеке книги о бридже, разыгрывала дома партии, решала задачи, печатавшиеся в газетах. Даже начала курить, причем не сигареты, а тонкие сигары, которые не выпускала изо рта, пока не догорали до конца.

Вначале ее партнершей была Пенелопа, которая не утруждала себя запомнить, какие карты вышли, делала ошибки, заходя и назначая ставки, и вообще не в состоянии была сосредоточиться на игре. Так что теперь Элис обычно играла с миссис Кленси Торнболл, остроносой женщиной с голубой сединой, муж которой был управляющим страховой компании. Миссис Кленси Торнболл была завзятым игроком как паровоз. Наблюдать за их сосредоточенной игрой Пенелопа уже просто не могла, чувствуя себя как наседка, высидевшая орленка.

Как-то вечером рассказала об этом Дику. Уходя из клуба около пяти (они взяли новую служанку, так что можно было не спешить), она простилась, но Элис даже не отреагировала.

— Лабильный тип, — Дик раскурил трубку. — Это какой-то стресс. Вероятно, преждевременный климакс.

— Что, в ее возрасте?

— Это может произойти в любом возрасте. И вызвать любую реакцию. Например, внушить, что твой муж — свиная отбивная, а ты свинину терпеть не можешь. Экстремальная концентрация на какой-то мысли, действии или предмете — обычное дело.

— Элис меня беспокоит, Дик. Мне все это кажется… ну, ненормальным. Ведь раньше бридж ее не интересовал…

Дик, как и большинство психиатров, полагал нормальность таким иллюзорным понятием, что отклонение от нее вовсе его не волновали.

— Ничего не поделаешь. Может, это и к лучшему, ей хоть есть чем себя занять. Если уж женщины начинают чудить, это надолго.

Придя домой, Поль нашел в кухне Дженнифер, яростно грохотавшую посудой. Элис накрывала на стол. Предупредила, что Дженнифер не в настроении, что тут же и подтвердилось.

— Приезжаю домой в этом мерзком поезде, всю дорогу приходится стоять, а посуда от завтрака так и не мыта. Знаешь, чем она занималась весь день? Играла в бридж. Должна тебе сказать, что сыта всем этим по горло.

— Ну, Джен, — Поль обнял ее за плечи. Он относился к числу мужчин, которых телесный контакт успокаивает. — Что-то тут так аппетитно пахнет.

— Свиные отбивные. Может, ты и должен жить в Роули, но я — нет. Сниму квартиру в Лондоне.

Вошла Элис. Казалось, она не ходит, а плывет по воздуху.

— Буду жить с двумя девушками с моей работы. Мы уже кое-что нашли. Двадцать фунтов в неделю, с каждой — треть. Не бойся, содержать меня не придется. В конце недели съезжаю.

Элис, несомненно, слышала, но не подала виду. Молча уплыла назад в кухню.

Дженнифер перевернула котлеты на сковороде.

— Ничего не поделаешь, я должна уехать.

— Я ничего не говорю. — Вся сцена так неприятно контрастировала с роскошной беседой в баре. — Надеюсь, мы будем тебя видеть. Нельзя же нам стать совсем чужими.

— Возможно, я буду приезжать на уик-энды. — Потянулась за тарелками согревшимися в духовке. — Ты о ней позаботишься? Мне кажется, ей здесь не нравится.

С Элис он заговорил об этом после ужина, когда Дженнифер ушла к себе. Элис казалась совершенно спокойной. Даже уход Дженнифер ее не тронул.

— Пусть поступает как хочет. А обо мне не беспокойся, у меня есть бридж-клуб. И я там всех знаю.

Поль недовольно следил, как она закуривает.

— Раньше ты не курила.

— Теперь курю. И играю в бридж. Ты против?

— Да нет…

— Пора бы тебе понять, что мы не можем быть во всем одинаковы.

На это ему нечего было ответить. Сказал, что фирма на следующей неделе организует в Лондоне выставку, и Элис кивнула, но ему опять показалось, что она не слушает. Потом он уставился в телевизор. Элис достала книгу «100 проблем бриджа для практических игроков», взяла колоду карт и закурила очередную сигарету. Потом они вместе поднялись в спальню и молча легли в свою постель.

Отец Джой Линдли служил в архитектурном отделе Совета Большого Лондона. Он любил слушать рассказы дочери о ее работе, и она, часто приукрашивая, делилась тем, что у них происходит. На этот раз поведала, что управляющий отделом кадров периодически приглашает ее выпить по стаканчику.

— Он всегда такой милый. Конечно, старый, но одевается так, что это незаметно, и с ним беседуешь как с двадцатипятилетним. Правда, должность у него такая. Кадровик должен уметь найти подход к людям. И мистер Вэйн это умеет.

Миссис Линдли страдала артритом, приковавшим ее к креслу, с которого она вставала только при помощи палки. Как у большинства инвалидов, у нее был огромный аппетит и отличная память на все несчастья и катастрофы. Тут она перестала есть и кусок свинины застыл на полпути от тарелки.

— О ком ты, Джой?

— О ком? А, о мистере Вэйне. Кажется, его зовут Поль. Да, точно.

— Эдгар, — (мистер Линдли, блаженно слушавший болтовню Джой, вздрогнул), — Принеси мне из спальни коробку с письмами.

Эдгар никогда не возражал жене и делал что велят. В коробке была собрана вся переписка, которую вела миссис Линдли, ее поединок с энергетической компанией из-за тарифов, жалобы, адресованные городским властям на новое строительство слишком близко от ее дома, сердитая переписка с родственниками насчет вещей, которые по завещанию одной из теток должны были достаться ей. Теперь она долго копалась в коробке, пока не нашла связку писем. Недоеденный ужин отодвинула в сторону.

— Эдгар!

Муж наблюдал за ней с опасением. Не доела, значит, дело серьезное.

— Да, милая.

— Нужно позвонить твоей сестре Хетти. Немедленно. — Задумчиво уставившись на тарелку перед собой, она удовлетворенно заявила: — Ужинать я не буду.