Перевод: Алихана Зангиева Засл. арт. России

Действующие лица:

Эйвери Мэнн — рассказчик, (скончавшийся писатель)

Мэрилин Мэнн — вдова Эйвери Мэнна, профессор

Эми Мэнн — 20 лет, дочь Эйвери Мэнна

Грегори Мэнн — 22 года, сын Эйвери Мэнна, выпускник университета

Конни Парсонс — 47 лет, первая жена Эйвери Мэнна

Глория Мэнн — 74 года, мать Эйвери Мэнна

Кейт Хенри — 40 лет, бывший врач Эйвери Мэнна

Ник Джеймс — 45 лет, партнёр по теннису, актуарий

Дэйн Лукас — 42 года, агент и друг Эйвери Мэнна

Уинни Эдэмс — 40 лет, работодатель и друг Эйвери Мэнна

Эйнджел Эткинс — 25 лет, официантка и друг Эйвери Мэнна

Место действия: Действие пьесы происходит в хорошо обставленной комнате дома Эйвери Мэнна, просторного, в Викторианском стиле. Такие дома можно встретить в Нью-Йорке, Бостоне, Сан-Франциско, Сиэтле и даже в Лондоне.

Время действия: Сегодня.

Действие пьесы начинается ранним вечером и продолжается до ночи.

Авторская ремарка:

Так как в пьесе появляется «душа» Эйвери Мэнна, то есть несколько моментов, в которых действие останавливается, когда та «душа» говорит. В остальных случаях, его диалоги должны восприниматься, как само собой разумеющееся. Ни в одних, ни других случаях, однако, остальные действующие лица не должны показывать ни жестом, ни взглядом его физического присутствия.

«Остерегайтесь, мои братья, тоска зелёная, всегда у вас на хвосте. И нет возможности от неё спрятаться!»

 

Первый акт

Сцена первая

Спектакль начинается при затемнённой сцене. Затем, сильный луч белого цвета, высвечивает её. Тогда только появляется Эйвери Мэнн. Он медленно идёт по освещённой сцене. Ему около сорока лет, он по-мальчишески статен, отчасти встревожен. На нём вылинявшие джинсы фирмы Левис, свитер поверх рубашки, мокасины, спортивный вельветовый пиджак с заплатами на рукавах.

Он смотрит на аудиторию, выжимая из себя подобие улыбки, берёт глубокое дыхание и начинает говорить с извиняющей интонацией.

Эйвери: Меня зовут, звали Эйвери Мэнн. Что я могу сказать о моём имени? У вас у всех есть родители, и вы знаете, как они относятся к именам своих детей. Моего деда звали Энтони; мою бабушку, его жену — Вера, а Эйвери — Э-й-в-е-р-и была лучшей комбинацией из этих двух имён. И так, я здесь стою перед вами, как привидение, не плоть, а душа Эйвери Мэнна. В любом случае это имя несло смысловую нагрузку, если, даже, и не историческую. В действительности, это не такая уж и, правда. Люди всегда, как мне казалось, помнили мое имя, а не моё лицо. И сейчас, без того, что является очевидным, но только не для вас… ну, так или иначе, я есть, то есть был, жертвой среди других, дьявольски странного случая, который сделал меня совершенно недееспособным, как можно сказать в моём случае — заснувшим, мертвым сном. И я не могу предположить, что вы сможете заснуть мертвее, чем я. Мне необходимо рассказать вам, что случилось со мной, лишь только потому, что если вы услышите всё это из других уст, вы, возможно, не поверите в то, что дурацким образом может случиться с любым из вас. Но это правда, а так как, правда, это именно то, о чём сегодня мы хотим поведать вам, очень важно, чтобы вы поверили мне, когда я буду вам рассказывать. Всю мою жизнь, прошу прощения за скудность моего языка, мне следовало лучше говорить, но я сейчас не в лучшей своей форме. Вы, возможно, понимаете, что я не могу давать оценку того периода моей жизни, где я вёл себя не наилучшим образом. Я имею в виду тот факт, что мы все думаем о смерти и, конечно, что тоже очевидно, мы заставляем себя не думать о ней тоже. Все мы пытаемся протянуть эту жизнь, как можно дольше; во всяком случае, я так делал. У меня было всё, ради чего можно было жить: любимая жена, двое прекрасных детей, мои близкие друзья, моя работа, моё здоровье, и во имя всего этого я делал всё, чтобы избежать этой неожиданной смерти. Даже сейчас, я с трудом произношу это слово — смерть. Я с болью говорю об этом. В действительности, я был задушен воздушным мешком моего нового Вольво. Я пытался избежать столкновения с черной собакой и врезался в массивный дуб, являющийся символом долголетия. Воздушный мешок моей машины оказался бесполезным, когда он, был, проткнут пером шариковой ручки, лежащей в кармане моего пиджака. Он накрыл моё лицо, тем самым, лишил меня доступа воздуха, ну а дальнейшее, это, уже история, как они говорят. По правде, говоря, я — уже история. Это часть той истории, которая будет вас развлекать сегодня вечером. Когда-то Шекспир написал такие строчки: «грех, который совершают люди, остаётся на земле после их смерти, тогда как добро, очень часто, погребается вместе с их останками». Я не знаю, правда, это или нет, но я думаю, что эту идею не плохо было бы исследовать. И так, если вы не против этого, я закончу, и дам вам возможность самим сделать свой вывод в этот ссудный день, по крайней мере, для тех, кто удачливее нас.

Высвечивается гроб, к которому идёт Эйвери, он залезает в него.

Эйвери: Я знаю, этот агрегат был придуман писателем. А я и есть тот самый, — был тем самым писателем. Я не был широко известным, но то, что я писал, а это: колонка в местной ежедневной газете, несколько рассказов, гонорары от пьес, работа на рекламные агентства, всё это — давало возможность сводить концы с концами. Мэрилин же, моя жена- профессионал в своём деле; она преподаёт Американскую литературу в гуманитарном колледже, недалеко отсюда. По правде, говоря, можно было подумать, что она занимается выращиванием картофеля, а я приготовлением соуса. Эта вероятность работала на нас обоих, сейчас, когда меня нет, она, вероятно, чувствует себя, намного, комфортнее. В дальнейшем ей будет ещё лучше. Мне не нравится, что я говорю, но чистого дохода с моим отсутствием у неё будет гораздо больше, чем со мной. Мой бывший партнёр по теннису, который является страховым агентом, уговорил нас застраховаться в его компании. Так просто, на случай. Да, просто на случай. Догадываюсь, это кому-то из нас помогло в этой жизни. Во всяком случае, являясь писателем, я не имел возможности одеваться, как следует, а Мэрелин, будучи прагматиком, что, правда; не могла раскошелиться на костюм, который я бы одел только раз, за всю свою жизнь, если даже и на очень долгое время. Мне надо удалиться; Мэрелин идёт сюда, и мне хочется, чтобы она имела возможность поделиться своим взглядом, на всё, что произошло. И если, она меня увидит в таком виде, то сразу обвинит меня в драматизации всего произошедшего. (Полный свет на сцене.)

Мэрилин: Ну, что, на этот раз у тебя всё получилось, не так ли, Эйвери?

Эми: Мама!

Мэрилин: Что? Мама! Что?

Эми: Ты знаешь, что!

Мэрилин: Что? Откуда мне было знать, что? Как я могла знать, что?

Эми: Если ты не знаешь, так и не надо. Хорошо?

Мэрилин: Не надо… Что?

Эми: Не говори с отцом. Ради Бога!

Мэрилин: А я не ним говорю. Я говорю сама с собой. (Эми идет, ворча, проверяет цветы у гроба.)

Мэрилин: Как ты думаешь, он нас слышит? (Нет ответа.) Эми! Как ты думаешь?

Эми: Нет! Я не думаю, что он нас слышит.

Мэрилин: Я тоже такого мнения. Разве он когда-нибудь слушал меня?

Эми: Он слушал. Он всегда мог повторить, что ты …

Мэрилин: Мои речи! Мои речи! Это то, что ты собираешься сказать? (Эми берёт цветок из вазы, нюхает его, держит его говоря.)

Эми: Нет, я не это хотела сказать. (Мэрилин вздрагивает.) Что бы это ни было: речи, резкие обвинительные высказывания, лекции, нотации, — отец мог повторить всё это слово в слово.

Мэрилин: Это вовсе не значит, что он слушал. Можно слушать, не слыша, о чем говорится.

Эми: Что?

Мэрилин: Прекрати это!

Эми: Извини! (Обнимает мать и даёт её цветок.)

Мэрилин: Всё что я хочу сказать, так это, что он скрылся от нас. Забрался навечно в свою маленькую неприступную раковину. Не в ту, в которой он жил всю свою жизнь.

Эми: Мама, оставь его в покое. В том, что случилось, нет его вины.

Эйвери: (из гроба). Нет, это не моя вина.

Мэрилин: Не сейчас, а раньше. В том, что произошло за последние 24 года, его вина. Ты знаешь, о чём я думаю? (Эйвери медленно встаёт из гроба, хватает крышку и плавно начинает закрывать его.)

Эми: Нет, но я уверена, что ты имеешь в виду.

Мэрилин: Если бы он смог, если бы он имел возможность, то он обязательно закрыл бы крышку гроба, чтобы не слышать нас. Вот о чем я думаю. (Эйвери перестал закрывать и исчез в гробу, оставив его открытым.)

Эми: Я думаю, ты хочешь слишком многого от умершего человека.

Мэрилин: Нет, но я жду… чего-то. Того, чего я, действительно ждала, нормального человеческого ответа на то…

Эми: На что?

Мэрилин: На вопросы, которые были важны для меня, для вас. Вопросы, которые были важны для нас.

Эми: У него была друга программа, вот и всё. Кроме того, ты сказала, что это было важно для тебя, имея в виду, что это было важно, прежде всего, для тебя.

Мэрилин: Черт возьми, это было важно для него самого. Я жила с ним более двадцати лет, родила ему детей, делила с ним постель. (Во время этой перепалки, появляется Грегори Мэн, самоуверенный, до некоторой степени. Одет так же, как его отец. Думая, что его мать и сестра ругаются, он пытается уйти.)

Мэрилин: Ты куда собрался?

Грегори: Я не знаю, что здесь происходит, но уже не хочу принимать в этом участие.

Мэрилин: Участие, в чем?

Грегори: В этом… во всём, что происходит здесь.

Мэрилин: Воскрешение твоего отца, вот, что здесь происходит, Грегори. И, нам бы хотелось, чтобы ты принял в этом участие.

Грегори: Я имел в виду… горячий спор с Эми.

Эми: Горячий спор?

Мэрилин: То, что было сейчас, называется «горячим спором»?

Эми: Я думаю, это был просто обмен мнениями.

Грегори: Вот, вот, именно это, я и хотел сказать, Эми.

Мэрилин: А я думала, что это просто дружеская беседа. Разговор, который обычно происходит, между матерью и дочкой. Ты должен знать о том, что нас связывает.

Грегори: Меня это просто не интересует, что бы это ни было. То ли это жаркая беседа, или обмен мнениями, то ли это дружеская беседа или начало регионального конфликта. Я не хочу быть участником ни того, ни другого. Мама, я даже не хочу присутствовать при этом. Хотя я чувствую, что мне необходимо быть здесь во имя памяти об отце. Прошу, не трогайте меня.

Мэрилин: Трогать тебя? Боже, Грегори, у меня и в мыслях не было намерения трогать тебя! И, во имя всех святых, не надо оставаться здесь лишь память об отце. Ему всё равно, будешь ли ты здесь или нет. Делай что хочешь. Ну, уж, конечно, не для меня и не для него.

Эйвери поднимается во время этой перепалки и слушает весь этот разговор. Затем он вылезает из гроба и садится в кресло. Другие не реагируют, так как не видят Эйвери. Это тот самый момент, когда действие на сцене останавливается для Эйвери. Так как члены его семьи, что вполне естественно, не могут этого видеть.

Эйвери: (к аудитории). Ну, я вижу, что пришло время, чтобы вы услышали моё отношение ко всему, что было сказано. Не то, что бы Мэрилин ошибалась или путала, или даже была пристрастна, просто все искажено. Вы увидите, что я имею в виду.

Грегори: Прекрасно! Если отцу всё равно, здесь я или нет, то я ухожу.

Эйвери: Нет, не уходи!

Эми: Нет, не уходи! Ты нужен нам здесь! Это же наше семейное дело, не так ли?

Грегори: Хорошо. Но не ожидайте от меня…

Мэрилин: Выражать эмоции? Не беспокойся, мы не будем. Что отец, что сын. Одного поля ягода.

Эми: Мама, успокойся!

Мэрилин: Извини, Грегори. Я не хотела это говорить.

Грегори: Но ты же сказала. И почему мы с ним одного поля ягода?

Эми: Ну, ты хоть не начинай, Грегори. Хотя бы не сегодня. Не сегодня и никогда. Давайте держаться вместе. Ты, я и мама. Хорошо?

Грегори: Хорошо.

Эми: Мама?

Мэрилин: До конца, хорошо. Мы будем присутствовать с начала до конца.

Грегори: О чем ты говоришь? С начала чего?

Эми: Этой случайности, этих поминок. Мы будем присутствовать с начала до конца.

Эйвери: Конечно! К ужасному концу, к нелогичному исходу.

Грегори: Хорошо! К ужасному концу.

Эйвери: Это мой сын!

Грегори: Почему, так или иначе, они называют это «поминками»? (Он подходит к гробу и заглядывает в него.) Он похож на всё что угодно, только не на бодрствующего.

Мэрилин: Это древний религиозный ритуал, бодрствование. Мы — живущие, охраняем усопшего от злых духов до тех пор, пока тело не будет погребено.

Грегори: (вопит). Убирайтесь отсюда! Чертовы духи, убирайтесь отсюда! Оставьте отца в покое, он никому не причинил зла. Оставьте его! Ну, как? (Эйвери ободряет его. Подходит к нему и пытается похлопать по спине.)

Грегори: Когда начнём выпивать и закусывать? Разве это не является атрибутом поминок? Как-никак, для того, чтобы жить, надо кушать и нужно жить, для того, чтобы потом помянуть.

Эми: Грегори, хоть на какой-то период времени, можешь соблюсти формальность? Я имею в виду то, что отец лежит в том ящике перед нами. Я уверена, что он был бы рад дружескому отношению в нашей семье. И всё же, я думаю, тебе необходимо поубавить свой пыл.

Мэрилин: Когда ты пришел, ты не заметил поставщиков провизии на кухне?

Грегори: Могу только догадываться, кто это был, — те, в белой униформе. Но, зато, точно знаю, кто был, в черной униформе.

Эми: Какой же ты восприимчивый.

Грегори: Послушай, сестра. Ты бы хоть не начинала…

Эми: Не заводи меня, мой братец, Грегори! Я…

Мэрилин: Прекратите! Оба! Это не делает вам чести, особенно, на поминках своего отца! Вы знаете, как он ненавидел всякого рода конфликты.

Грегори: Боишься, что разбудим усопшего?

Эми: Какой ты сообразительный, Грегори!

Грегори: Ну, интересно, кто же начнёт первым изобличать? (Эвери проявляет беспокойство.)

Эйвери: Очень интересный вопрос. Этим мог бы быть любой, я думаю. У меня было много разного рода знакомств.

Грегори: Тебя всегда это интересовало, когда ты была маленькой — интересовало, кто же будет произносить речи на твоих поминках, если ты умрёшь раньше времени. То ли это будут твои друзья, то ли недруги, желающие твоей смерти.

Эми: Зная отца, я уверена, что это будет целый ряд очень интересных характеров.

Мэрилин: И что потом?

Эми: Что потом?

Мэрилин: Узнала своего отца?

Эйвери: Брось, Мэрилин! Оставь, черт бы тебя, побрал!

Эми: Конечно! Я знала своего отца!!! А, ты, нет? (Мэрилин внимательно смотрит, улыбается.)

Мэрилин: Знать моего отца?

Эми: Нет! Знать моего отца? Твоего мужа?

Мэрилин: Ну, я знала его достаточно хорошо, как верующего, и почти совсем не знала его в других ипостасях. Почему же ты не рассказала мне о нём, если ты знала его так хорошо?

Грегори: Мама!

Мэрилин: Я совершенно серьёзно! Ты тоже, Грегори, расскажи мне, что ты знал об отце.

Эйвери: Вот, вот. Это именно то, что всегда раздражало в Мэрилин. Я, к примеру, не думаю, что вам необходимо знать все детали интимной жизни человека, чтобы узнать, кто он. Что, я имею в виду? Если вы сами конфликтуете с собой, то почему это надо выносить на суд посторонних людей?

Эми: Я позволю себе говорить об этом, лишь только тогда, когда сама буду уверена в этом. Но, не сейчас. Кто-то идёт сюда.

Все трое идут к гробу и ждут. Первая жена Конни Парсонс появляется, подписывается в гостевой книге и смотрит на семью, стоящую у гроба. Изящная брюнетка, около сорока, модная, всё ещё красивая. Эйвери медленно поднимается, подходит к ней и осматривает её.

Эйвери: (недоверчиво). Боже мой! Конни? Неужели это ты!?

Конни поворачивается, тяжело вздыхает и идёт к семье. Чувствуется, что всё, что она делает, даётся ей с трудом.

Конни: Меня зовут Конни Парсонс. Я… знала Эйвери много лет тому назад. Знала его достаточно хорошо, правда, только с одной стороны.

Мэрилин: (размышляет). Конни Парсонс? Вы не…?

Кони: Он, возможно, и сам не помнил, если он, вообще, был способен помнить что-либо. Не потому, что у него была плохая память, при определённых обстоятельствах, я имею в виду. Это было очень давно, и мы были, просто, детьми.

Эйвери: Я помню! Бог мой! Мне нужно быть совсем, мертвым, чтобы не помнить!

Мэрилин: (недоверчиво). Так, значит, вы…Бог мой! Но, почему сейчас? После стольких лет.

Эми: Меня зовут Эми Мэнн, дочь Эйвери Мэнна. Мне кажется,… я вас не знаю, или ошибаюсь? Вы, что? Что вы? Или кто вы?

Конни: Нет, нет. Я есть — то есть была, женой твоего отца очень много лет тому назад.

Эми: Вы были что?

Грегори: Отец никогда не был женат, разве не так?

Эйвери: Это короткая и довольно банальная история, не стоящая внимания.

Мэрилин: Да, он был.

Эми и Грегори вместе: Что???

Мэрилин: Он, собиралась вам рассказать об этом.

Эми: Ну, это тогда всё меняет. Он собирался нам с тобой всё рассказать, Грегори.

Грегори: Должно быть, он выбросил этот факт из своей памяти.

Эйвери: (извиняясь). Я откладывал, откладывал и откладывал, до тех пор, пока вы не стали взрослыми и, я подумал, а в чем дело? Знаете, что я имею в виду? Иногда не плохо оставить прошлое в покое, закопать его как можно глубже.

Эми: Я не могу поверить в то, что мой отец был женат на этой… женщине. До того, как он женился на тебе? (Мэрилин кивает головой.)

Конни: Это было очень, очень давно.

Эйвери: А у меня такое впечатление, что это было всего несколько лет тому назад. И, кажется, что всё это происходит одновременно.

Эми: Нет, нет и нет! Это не возможно! Ты не говорил своим детям об этом!

Мэрилин: Ваш отец говорил.

Грегори: Когда? Когда это было? При каких обстоятельствах? (Конни смотрит на Мэрилин, ища у неё одобрения в желании рассказать детям о том, что было.)

Мэрилин: Пожалуйста, продолжай. Я и сама, не знаю всё до конца, чтобы об этом правдиво рассказывать.

Эйвери: Она и не хотела знать. Она говорила, что для неё это не имеет никакого значения. Вот почему, я никогда не говорил ей о деталях. А, было то, всего ничего.

Мэрилин: Мы уже были женаты около трёх лет, как совершенно случайно, всё открылось. Я искала свидетельство о браке и, случайно, нашла ваше свидетельство.

Конни: Ты, должно быть, была страшно удивлена.

Мэрилин: Удивлена?? Это слово не подходит для этой ситуации.

Эйвери: «Удивлена». Я думаю, это не то слово, которое выражало её чувство в тот момент. Я собирался ей сказать об этом и, в конце концов, я бы сделал это. Но, так случилось, что она нашла свидетельство о браке, и мне пришлось искать объяснение этому. Я думал, что я знаю её, но такой разъяренной я не видел Мэрилин никогда прежде. Позвольте, дорогие мужчины, дать вам один совет: Если вы, ранее были женаты, то, во избежание конфликта, вам следует сообщать об этом факте своей будущей жене. Женщины, как правило, очень чувствительны к фактам такого рода.

Конни: Это было в колледже, в начале 60х, где ваши мамы, как правило, учились. Мы были влюблены друг в друга. Как сейчас говорят, безумно хотели друг друга и, сбежали из колледжа. Мы были хорошими детьми, очень провинциальными, и нам в голову не могла придти мысль, жить вместе, или, хотя бы, иметь половую связь.

Конни: (продолжает). Мы всё ещё жили по законам Викторианства, в начале шестидесятых. И, поэтому, поженились. Через год мы разошлись. Я уехала и, только два года тому назад, вернулась в родные места.

Эми: Почему вы разошлись, я не понимаю?

Эйвери: Я тоже этого не мог понять.

Конни: Несовместимость характеров! Самое главное: он не мог понять, что моя жизнь, это не только постель! В этом был виноват, конечно, его возраст. Отсутствие мужской зрелости.

Мэрилин: Нет, это, не так!

Эйвери: Несовместимость характеров! Дайте подумать! Черт возьми, что это значит?

Грегори: Скажите, у меня есть сводный брат, или сестра, от этого брака?

Конни: Нет, у нас не было детей, нет. Всё что осталось, так это смутные воспоминания, беспокойство о том, что, возможно, что-то было не досказано или не доделано.

Мэрилин: Мне трудно себе представить, чтобы Эйвери оставил что-нибудь недосказанным. У него был дар на слова.

Эйвери: Сарказм — это её дар.

Эми: И вы хотите сказать, что не видели его всё это время?

Конни: Ни разу, ни одним взглядом.

Эми: Так почему вы здесь сейчас?

Конни: Чтобы покончить с прошлым. Я читала некролог и, вдруг, пришло понимание чувства долга. Я, думаю, что существует некая связь между теми, кто когда — то любил друг друга и, по независящим от них причинам, расстался. Извините меня, пожалуйста,… Я…

Эйвери подходит к Конни, кладёт руку на плечё и ведёт к креслу, стоящему вдали от гроба. Она не подозревает о его присутствии, но принимает его помощь с благодарностью.

Эми: Мама, почему ты нам об этом не говорила?

Мэрилин: Это, был обязан сделать ваш отец, а не я. Кроме того, сейчас это, не имеет никакого значения.

Эми: Ты права, сейчас это не имеет никакого значения, и тогда это тоже не имело никакого значения. Какое это имеет значение, что он не говорил нам об этом? Молчание — вот, что имеет значение.

Грегори: Чего ещё он нам не говорил?

Эйвери: Ничего. Я ничего не говорил, что было бы важным для вас.

Мэрилин: Я не знаю, но у меня такое дурное чувство, что мы на пороге какого — то открытия.

Грегори идёт к гробу и, впервые, заглядывает в него.

Грегори: Мама!

Мэрилин: Что?

Грегори: На нём нет даже костюма. Он одет, как всегда, только немного расслабленный.

Мэрилин: Даже, слишком расслабленный.

Грегори: Почему на нём «Levis»? Что, нельзя было надеть костюм?

Мэрилин: У твоего отца не было костюма.

Эми: Для такого момента, ты могла бы приобрести, хотя бы один.

Мэрилин: Для того чтобы он надел его всего лишь один раз? Какие, вы не практичные. И как я смогла бы подобрать для него нужный размер? Что, по-вашему, я должна была предъявить продавцу его останки??

Эми: Боже! Не называй его так!

Мэрилин: Продавца мужских принадлежностей?

Эми: Нет! Отца. Не называй его — «останками»

Мэрилин: Его! Это не он — это всё, что от него осталось в этом ящике! И только Богу известно, что там было. Я, лично, не знаю… не знала.

Эми: (заглядывая в гроб) Вот что я помню, так это его улыбку. У отца была очаровательная, добрая улыбка и блестящие, озорные глаза. (Эйвери показывает публике свою улыбку.)

Мэрилин: (поёт) «Его улыбка, сдвинутые брови, и все превратности судьбы»

Грегори: Мама, с тобой всё в порядке? Ты ведёшь себя немного странно, возможно, вина в том, что случилось. Ты немного напряжена.

Мэрилин: Я приняла успокаивающее. Всё нормально. Вот и напряжение прошло.

Эйвери: О, великолепно! Успокаивающее. С ней будет всё в порядке, пока она не упадёт. (пауза) Что ты имеешь в виду — «напряжение уже прошло»?

Эми: Ради Бога, только не начинай пить.

Мэрилин: Если я начну пить, то это будет касаться только меня. Грегори, где ты оставил бабушку?

Грегори: Она в рабочем кабинете, разговаривает с хозяином похоронного бюро. Они когда — то учились в одном классе.

Глория Манн внезапно влетает, разъяренная, как бык. В свои семьдесят лет, она столь же активна, как и в молодости. Одета по моде, с чувством достоинства и достатка. Но это только внешне; она прячет своё горе.

Глория: Ну, я никогда не ожидала увидеть его живым. И не имела представление, что, он занят в этом бизнесе.

Мэрилин: Он был несказанно удивлен, увидев вас живой.

Глория: И, конечно, разочарован.

Эми: Нэнни, не будь такой отвратительной.

Мэрилин: С точки зрения бизнеса. Самое страшное, что могло случиться с нами, так это блестящее состояние его бизнеса.

Грегори: Да!? Тогда, это меняет всё. Как бы там ни было, это помогает устоять экономике.

Эйвери: (с гордостью). У мальчика, всё в порядке с иронией.

Эми: Разве, стране не страшен спад деловой активности по причине того, что процент смертности населения не слишком велик.

Эйвери: Эми, тоже, не лишена, этого.

Глория: Мэрилин, я не отвечаю на этот детский сарказм лишь по причине обстоятельств, которые, свели нас вместе. (Она идёт к гробу и всматривается.) Боже мой! Неужели, у него не было, даже костюма?

Эми: Нет. И вы прекрасно знаете это. Кроме того, он ненавидел галстуки.

Глория: Особенно те, которые нужно было завязывать.

Мэрилин: Да, и, особенно, пейсли. Эйвери питал к ним особое отвращение.

Глория: А семейные узы? Даже если и так, то я думаю, что это пародия оказаться на своих похоронах так небрежно одетым. Вы могли бы, с таким же успехом, одеть его в комбинезон и посадить где-нибудь на огороде.

Грегори: Мы уже покончили с этим. (Глория достаёт галстук из своей сумки, подходит к гробу и начинает повязывать его вокруг шеи Эйвери.)

Глория: Мне нет дела до того, покончили вы с этим или нет. Я не хочу, чтобы мой сын был похоронен без галстука.

Мэрилин: Глория, что вы, черт бы вас побрал, делаете?

Эйвери: Мама! Бог мой! Мне же не семь лет!

Глория: Не беспокойся! Мягкий цвет очень идёт к его пиджаку. Свитер тоже подойдёт.

Мэрилин: (двигаясь к гробу). Оставьте его в покое! Ему не нужен галстук. (Эйвери начинает дергаться, как будто его душат.)

Эйвери: Мама, пожалуйста! Она права, мне не надо галстук. Мне не нужен галстук, так же, как он не был нужен мне и в детстве.

Мэрилин: Эми, пожалуйста, помоги мне.

Глория: Ему не повредит, если на нём будет галстук. (Эйвери задыхаясь, пятится и в итоге, падает за кулисы.)

Мэрилин: Мама, вы не можете воскресить его из мертвых. Он же не маленький мальчик на поводке.

Глория: (защищаясь). Что ты имеешь в виду? Поводок! (Возбуждённая, Глория перестаёт возиться с галстуком и двигается от гроба в сторону Конни.)

Мэрилин: Я ничего не имела в виду. Просто… оставь его в покое. Грегори, помоги Эми снять этот галстук с отца. (Как только дети начинают снимать галстук с отца, Эйвери приходит в себя, начинает дышать свободнее. Дети трудятся над гробом. Дух Эйвери находится у кулис. К Глории возвращается её самообладание.)

Глория: Я просто не хочу, чтобы мой сын был похоронен в свитере с вырезом лодочкой и в джинсах. Это недостойно его.

Эми: Это не преднамеренно, Нэнни. Самый известный в литературных кругах папа Хемингуэй был в охотничьем костюме, когда вышиб себе мозги. (Глория, в конце концов, замечает Конни и пытается собрать по частям о ней всё, что осталось в её памяти.)

Глория: Бог мой! Это ты, Конни!? Конни Парсон? Бог мой, это ты!? Я не верю своим глазам! Что ты… здесь делаешь?

Конни: Насколько я помню, я была замужем за вашим сыном, и называла вас мамой, помните?

Глория: Насколько я помню, ты обзывала меня и другими словами.

Конни: И это я тоже помню.

Гдория: Я знаю, что ты помнишь. Но это было так давно. Целая вечность. Я даже не подозревала, что ты всё ещё жива…

Конни: Жива?

Глория: Да. Ведь после того, как вы расстались с Эйвери, мы ни разу не встречались с тобой.

Конни: И с Эйвери тоже.

Мэрилин: Никогда? Даже не поздравляли друг друга с Рождеством??

Конни: Ни одного звоночка.

Эйвери: Ни одного звонка, так как она не оставила своего адреса, когда, вдруг, исчезла. У меня было желание с ней поговорить, написать, в конце концов, позвонить. Конни была дорога мне. Иногда я слышал о ней от её адвоката. Её отца. Я думал, что никогда не перестану общаться с этим добрым старым человеком, с которым нас многое связывало.

Глория: Ну, как у тебя дела? Замужем? Дети? Образование, карьера, увлечения?

Конни: Вам как, рассказать вкратце о 25 годах прожитой жизни, или просто сказать «хорошо» и на этом поставить точку?

Глория: Боюсь, что прошлое, это то, для чего у нас всегда есть время.

Эйвери: У меня этого, хоть отбавляй.

Конни: (просто). Все последние 25 лет у меня было всё в порядке. А как вы?

Глория осматривается и, кажется, впервые осознаёт всё происходящее. От этого её внешность резко меняется.

Глория: (прерывая). Всё хорошо… до этого момента. Пока я потеряла единственного сына.

Мэрилин: Я думаю, вы потеряли его много лет тому назад, мама.

Глория: Но не так, как сейчас. Сейчас он не просто отсутствует, как тогда…, его больше нет. Он где-то там далеко… и, его больше не будет со мной.

Эйвери: На этот раз это не моя вина. Я не могу дышать в этом проклятом ящике. (Эйвери и Конни доводят Глорию до кресла. Конни садится рядом с Глорией, и они спокойно о чем-то говорят вдали от всех остальных. Эйвери уходит на своё место около кулис. Входит Кэйт Хенри. Она примерно одного возраста с Мэрилин, хорошо одета, симпатичная, немного нерешительная, неуверенная в себе. Она делает подпись в гостевой книге, осматривается, идёт к гробу и смотрит на Эйвери.)

Кэйт: Ну что, Эйвери, больше нет причин для беспокойства?

Эйвери: Это только ты так думаешь. (Кэйт подходит к стоящей Мэрилин и протягивает руку. Она, кажется, смирилась с тем, что ей нужно находиться с Мэрилин и её детьми.)

Кэйт: Мэрилин, я позволю себе быть рядом с Эми и Грегори.

Мэрилин: Можешь, но… но, я не могу себе этого позволить.

Кэйт: Возможно, Эйвери поступил бы точно так же, но меня обязывает это сделать моя работа.

Мэрилин: Ну да, психиатр Эйвери. Он часто о вас говорил.

Кэйт: Бывший психиатр. Я удивлена, что он вообще упоминал моё имя. Я думала, мы расстались… по какому-то недоразумению.

Мэрилин: Он часто о вас говорил — и, достаточно, нежно. Он был расстроен когда…

Кэйт: Когда я позволила ему уйти?

Мэрилин: Да, когда вы перестали видеться с ним. Долгое время он был очень расстроен.

Кэйт: Я тоже. Долгое время; много времени тому назад я тоже не находила себе место. Эми, позвольте немного поговорить с вашей матерью?

Грегори: С удовольствием. Для этого она и находится здесь.

Эми: Грегори, она имеет в виду приватно, с глазу на глаз, tet-a tet.

Грегори: Именно это, я имел в виду. Конечно, она хочет поговорить с ней наедине. Она, наверно, знает об отце то, чего мы не знаем. (Эми берёт его за руку и отводит в сторону.)

Эми: Нам следует чего-нибудь поесть, мама. (Они уходят, оставляя Кэйт и Мэрилин, стоящих рядом у гроба, Эйвери вклинивается между ними, отбрасывая их в разные стороны, останавливается и смотрит на них.)

Мэрилин: Ну, хорошо, вы знали Эйвери так же, как и все, кто окружал его.

Кейт: Я собиралась сказать то же самое о вас. Дело в том, что у меня создалось впечатление, что я знаю вас также хорошо, как и Эйвери.

Мэрилин: Этот факт ставит меня в неравное положение с вами. Эйвери вы нравились как человек и как профессионал. Но о вас он говорил без подробностей, таким образом, я имею представление о вас в общих чертах.

Кейт: В какой-то степени для меня это сюрприз, ибо я, даже не подразумевала, что он говорил с кем-либо обо мне.

Мэрилин: И мне как — то не по себе, я бы сказала. Он не говорил ничего порочащего. И, конечно же, я не могу поверить, что Эйвери скрывал что-либо от меня.

Эйвери: Ради Бога, Мэрилин, прекрати!

Кейт: В свою очередь, я могу засвидетельствовать, что из его уст не слетело ни одного порочащего вас слова. Он был настоящим джентльменом, если не примерным пациентом.

Кейт: В то же время, боюсь, он не до конца раскрыл себя. Он только начал чувствовать себя со мной раскрепощенным, как понял, что я нравлюсь ему.

Мэрилин: (осторожно). Эйвери нравился вам?

Кейт: Нет. Это я, нравилась ему. Я бы не хотела говорить об этом.

Мэрилин: Конечно; доктор, пациент, взаимоотношения, конфиденциальность — всё это вздор! Слушайте, вы, начали об этом разговор, а я, не дам вам просто так его закончить. Кроме того, разве это не то, за чем вы сюда пришли? Или, вы пришли сюда, просто успокоить, убивающуюся от горя, вдову?

Кейт: Возможно для того, чтобы успокоиться самой.

Мэрилин: Его отсутствием, или моим присутствием?

Кейт: Откровенно говоря, не знаю. Возможно, его настоящим отсутствием.

Мэрилин: Скажите, почему, Эвери пришел к вам? Что, он хотел?

Кейт: Это произошло не потому, что с ним случилось что-то плохое, и не потому, что он не смог приспособиться к чему-то, как и любой из нас. Он пришел ко мне, ища кого-то, с кем он смог бы соединиться.

Мэрилин: Эйвери хотел соединиться? Он пришел к вам, за довольно хорошую плату, чтобы соединиться?

Кейт: Правильно: со мной, с вами, с любым живым существом.

Мэрилин: Я не понимаю. Я больше, чем просто хотела соединиться с Эйвери; он знал об этом. Годами я пыталась, каким-то образом, создать интим между нами; хотя, я думаю, сама эта идея вызывала у него ужас. Но вы, именно вы, очевидно, создали эту своего рода связь.

Кейт: Не до конца, как хотелось бы. Я думаю, он дал мне то, что мог и, затем, я всё испортила, желая получить что-то такое, чего он не желал или не мог дать.

Мэрилин: Если я не ошибаюсь, вы говорите о сексе?

Кейт: Да, о нём, извините. Извините, но я должна была это сказать. Мне очень стыдно.

Эйвери: Должна была рассказать? Она не должна была рассказывать об этом. Никто не тянул её за язык. Ей даже не надо было приходить сюда этим вечером. Она могла просто сидеть дома и читать Фрейда, или ставить кляксы на листах бумаги.

Мэрилин: Вам не стоило извиняться. Моя связь с Эйвери была только через секс, оттуда наши дети, которые являются продуктами этой сексуальной связи. Это всё, что он пожелал мне дать, и это самая прекрасная часть его.

Эйвери: Подожди немного, Мэрилин!

Мэрилин: Всевышний знает, что я хотела большего от него и готова была сделать практически всё, чтобы это заполучить.

Кейт: Того же, хотел и он.

Мэрилин: Черта с два! Чем больше я хотела его, тем дальше он уходил от меня. Чем больше я пыталась узнать, что же у него там внутри, тем плотнее он закрывался. Классический мужской синдром удаления, я бы сказала. После того, как мужчина получат всё, чего он хочет, он отдаляется от вас, как физически, так и эмоционально.

Кейт: У него были проблемы интима, но это не значит, что он вас не любил.

Мэрилин: Я никогда не просила у него любви или обязательства любить меня. Он овладел мною с такою силой, что мне не было возможности ему противостоять. Я предлагала ему своё сердце, душу и тело. Единственное, что он принимал, так это только моё тело.

Эйвери: Это было то единственное, что я знал, как использовать, о чем я мог говорить во всеуслышанье. Но я не знала, что делать с душой, сердцем и разумом?

Кейт: Типичный мужчина.

Мэрилин: Типичный, или один из этих типов?

Кейт: В его случае, я думаю, и то, и это. Или мы, то есть вы, не любили бы его. Извините.

Мэрилин: Была ли это случайность, или ошибка в восприятии?

Кейт: Возможно, там не было никакой ошибки. Я прекратила встречаться, назначать консультации Эйвери потому, что стала привыкать к нему, вы знаете, что это такое. Я поняла, что становится трудно поддерживать профессиональные отношения с ним. Однако он на это не реагировал. Вы же знаете, что ждать ответную реакцию со стороны Эйвери, часто было безнадежно.

Мэрилин: Уверена, что вы придерживались каких-то этических норм — клятвы Гиппократа, например.

Кейт: Как я уже вам сказала, он никогда не отвечал на моё внимание к нему.

Мэрилин: А вы уверены, что он был способен на ответные чувства?

Кейт: Я думаю что да, после того, как я ему открылась. Я имею в виду то, что после бесчисленных намеков о том, что он нравится мне, я решилась на откровенное признание, и я думаю, что он или не понимал этого до самого последнего момента, или просто был великолепным актером.

Мэрилин: О, безусловно, в этом ему нельзя отказать! И чем же он вам отвечал на ваши чувства?

Кейт: Я бы сказала, цивилизованным способом. Достаточно искренно. Хотя, как мне теперь кажется, это был просто отклик на мои чувства.

Мэрилин: Вы как-то обтекаемо об этом говорите. Так как же он отвечал на ваши чувства?

Кейт: На мои? А он и не отвечал, в этом-то вся проблема, во всяком случае, так мне это тогда казалось. Просто он был классическим примером того, как избегать конфликта. Он не хотел меня обижать своим отказом; он не хотел причинять боль вам, принимая меня. Таким образом, он удалялся, но делал это косвенно. Находясь без движения, он заставлял меня делать шаги — бросить его как клиента, по профессиональной причине, тем не менее, давая возможность мне сохранить своё лицо. Конечно, я знала его достаточно хорошо, чтобы не гнаться за ним, к тому же, у меня ещё оставалось немного гордости.

Мэрилин: Были ли у него попытки возобновить отношения? Он довольно часто говорил об этом.

Кейт: Но не со мной. С тех пор не было ни одного контакта с ним. Произошло так, как будто, кто — то из нас просто исчез с лица земли. Наш маленький Колумб отплыл в край нового эмоционального мира, в пустоту, откуда, никогда больше подавал признаков жизни.

Мэрилин: Я помню тот момент, когда он прервал отношения с вами; он говорил, что у него всё в порядке, что у него всё хорошо.

Кейт: Возможно, — для него. Хорошо. (Она идёт к гробу и всматривается в него некоторое время, затем…)

Кейт: Это хорошо, что вы не одели его в костюм; он выглядит прекрасно, вы ведь знаете, как он ненавидел галстуки.

Мэрилин: Да, галстуки, особенно те, которые давили его шею.

Кейт: И пейсли.

Эйвери: И галстуки, которые давили и душили.

Кейт: Есть что-либо, в чем я могла бы вам помочь, или что-нибудь, что я ещё не успела сделать?

Мэрилин: Если не трудно, скажите мне вот что; ещё немного информации, если вы не возражаете. Я не думаю, что вся вина лежит на мне, на том, что я хотела и ждала чего-то со стороны Эйвери. Возможно, что — то было с ним. Что это было? Что творилось с Эйвери?

Эйвери: Со мной? Что-то происходило со мной? Это просто лишь потому, что мне не хотелось проливать слезы над самой хрупкой вещью. Так значит, что-то происходило со мной! Даже сейчас, она не позволяет «спящей собаке соврать»! Боже! Неужели я это сказал? Спящая собака разве врёт?

Кейт: Вы имеете в виду, что хотели бы узнать от меня, что же на самом деле было с Эйвери? (Мэрилин кивает.) Как вы сказали, я думаю, что Эйвери боялся…

Мэрилин: Меня?

Кейт: Нет, самого себя. Я думаю, он боялся потерять себя, его права. Себя, как личность.

Мэрилин: (задумчиво). Или, возможно, боялся найти себя. Узнать свое отражение в ком-то.

Кейт: В вас?

Мэрилин: Возможно. Или в вас.

Кейт: Вы слишком восприимчивы; возможно, вы знали его намного лучше, чем вам кажется. Ну, если вы позволите, я больше не буду пользоваться вашим терпением. Спасибо за то, что выслушали меня. Я полагаю, что мне нужно было в какой-то степени уладить наши взаимоотношения с Эйвери и решить некоторые вопросы, которые всё ещё казались спорными для меня, но не для него. Сейчас, как мне кажется, я чувствую себя гораздо спокойнее.

Мэрилин: Я уверена, что он тоже.

Эйвери: Я чувствовал себя, примерно так, как чувствует себя кусок мяса, разрубленный в мясной лавке. (Кейт идет к Мэрилин, пауза, обнимет её, как будто между ними сейчас есть что-то общее. Отойдя от Мэрилин, Кейт ищет место, чтобы сесть, входят Грегори и Эми. Грегори доедает сэндвич, оба слегка пьяны.)

Грегори: Разве она знала, что-то такое, чего не знала ты?

Мэрилин: Давай поставим вопрос таким образом: Есть совсем немного того, что я знала, а она нет.

Грегори: Что?

Эми: Это чисто женский разговор. Пусть это останется между нами.

Грегори: Ну, пусть так, пустозвоны.

Мэрилин: Это слишком сложно объяснить, имея в запасе целую жизнь. Я расскажу тебе об этом позже, гораздо позже. Что ты пьёшь?

Грегори: Спирт.

Мэрилин: Забавно! Дай мне глоток.

Эйвери: Не давай! Только не после диазепама! (Эйвери движется к Грегори и выхватывает чашку. Он выпивает содержимое до дна и передает, пустую чашку Мэрилин.)

Мэрилин: Забавный малый. Не нальёшь мне немного?

Грегори: (в замешательстве). Что за…?

Мэрилин: Пожалуйста.

Эми: Я принесу тебе чего-нибудь.

Грегори: Мама, у меня больше нет.

Мэрилин: Не беспокойся, твоя сестра принесёт, чего-нибудь.

Грегори: Да, я не об этом. Я об отцовских поминках. Вот, вы, все здесь: ты, его бывшая жена, его мать, его дочь, его врач. Ещё какие-то женщины подходят. Разве, у отца не было друзей — мужчин? Тех, с кем он охотился, рыбачил? С кем играл, в футбол? С кем, он болтал в баре?

Эйвери: С кем это он болтал в барах?

Мэрилин: Я не думаю, что твой отец был с кем-то знаком. (Эми возвращается с выпивкой для Мэрилин. Она выпивает прежде, чем Эйвери останавливает её.)

Грегори: Отец был ненормальный; он, определённо, был ненормальным, не нормальным, в нормальном смысле этого слова. Я имею в виду то, что он казался нормальным, когда жил с нами. Но, сейчас, оглядываясь назад, я вижу, что он был странным отцом, не плохим, но определенно — странным. Не нормальным.

Эми: А что, по-твоему, было странным? Он был нормальным для самого себя. Он был просто отцом; вот всё, что он делал. И я думаю, все, что он делал, это было свойственно только ему.

Грегори: Вот-вот, об этом я и хотел сказать. Всё что он делал, было нормальным. Разве он когда-нибудь брал тебя смотреть заход солнца?

Эми: Конечно! Я просто не смогу сосчитать, сколько раз это было.

Мэрилин: Так же, как и я.

Грегори: Но почему он брал нас смотреть заход солнца?

Эйвери: Я думал, что повод был очевидным. Заходы солнца происходят в наиболее подходящее время, чем восходы. В этом нет ничего аномального.

Эми: Он брал нас, потому что красота заходящего солнца, это то, чем можно поделиться. Вот как он говорил об этом.

Грегори: Однажды он мне сказал, что мы наблюдаем закат солнца над Британской Империей. Мне было тогда около восьми лет.

Эми: А разве, он не давал нам уроки истории?

Грегори: Да, это было. Я даже, черт возьми, не могу сказать, как это всё происходило. Мы просто сидели и…

Мэрилин: Что? Просто сидели, и что…?

Грегори: (немного подумав). Я собирался сказать, что мы просто сидели в тишине, не общаясь, друг с другом, но, сейчас, когда я думаю об этом, возможно, мы и общались, в конце концов, но каким-то странным образом, без слов, только посредством чувств воспринимая все то, что нас окружало. Это казалось очень странным, если сравнивать с тем, как другие дети общаются со своими отцами. Я, думаю, что для него это было нормальным, во всяком случае, мне так кажется. Возможно, молчанием можно сказать и выразить очень много.

Мэрилин: Он когда-нибудь, разговаривал с вами? (Грегори кивает, пожимает плечами.) Он когда-нибудь разговаривал с вами о женщинах? Например, обо мне?

Грегори: Мама!

Эми: А что?

Эйвери: Оставь парня в покое! Черт возьми!

Грегори: Не о тебе. Но он говорил мне, что я должен знать и, если у меня возникали вопросы, то он пытался мне помочь разобраться в них. Чаще всего мы говорили о чисто мужских делах, если тебе так хочется знать.

Мэрилин: Понятно. Ладно, не буду вмешиваться в ваши с отцом дела. Как — никак, ты его сын. Я не ожидала открыть что-нибудь новое из нашего с тобой разговора, хотя очень надеюсь, что ты ничего не рассказал своей подружке.

Грегори: У меня нет подружки.

Мэрилин: Будет. Ты, действительно, очень похож на него, а у него не было и дня, чтобы рядом с ним не была другая женщина.

Грегори: Ты имеешь в виду в его постели?

Эми: Грегори, это жестоко по отношению к отцу. У него никого не было в постели. (Мэрилин ставит стакан с выпивкой, толкает его в сторону Грегори, отворачивается, задетая сыном. Он берёт стакан и собирается уходить.)

Эйвери: Это был удар ниже пояса, сын. Он не заслуживает этого. (Грегори останавливается, идет к матери, обнимает, идет за выпивкой для неё.)

Эми: Он не имел в виду ничего плохого.

Мэрилин: Он просто ничего не знает. Он не имеет никакого представления, как это было.

Эми: Он знает. А знание это построено только на его догадках. Это разные вещи.

Мэрилин: Ты знаешь, почему мы так близки с тобой, Эми? Да потому, что очень часто оказываемся в одной шкуре. А Грегори всегда далек от нас, как его отец. Неужели, пол определяет всё? Или это все-таки выбор?

Эми: Мама! Я просто второкурсница. Дай мне возможность проучиться ещё два года и, я буду знать всё. Уж тогда я точно отвечу на все твои вопросы, хорошо? (Мэрилин улыбается, дотрагивается до лица Эми, собравшись, идет заниматься похоронами.)

Мэрилин: Хорошо.

Эми: Соберись! Вот он опять идет сюда. С ним какой-то человек, слава Богу! Прочти молитвы.

Мэрилин: Сейчас. Я это делаю каждый день, но меня хватает не надолго.

Эйвери: Это мой партнер по теннису Ник Джеймс — актуарий, я уже вам говорил о нем. (Ник Джеймс появляется на сцене с Грегори. Ник примерно такого же возраста, как и Эйвери, симпатичный, ухоженный, одетый в серый костюм, рубашку, пастельного цвета и галстук, цвета пейсли. Он держит в руках ракетку и коробку с теннисными мячами. Войдя, он немедленно идет к Мэрилин и эффектно обнимает её. Она не удивлена его появлением, но чувствуется какая-то напряженность.)

Ник: Мэрилин.

Мэрилин: Ник.

Ник: Мэрилин.

Мэрилин: Прекрати!

Ник: Как раз в то время, когда я собирался залиться слезами…

Грегори: Я нашел его у входа в наш дом.

Ник: Как я просил называть меня?

Эми: Вы требовали называть вас просто Ник, когда родители были рядом.

Ник: Так оно и было. Но, забудем об этом. Зовите меня…

Эми: Исмаил?

Ник: Ради бога, не называйте меня Исмаилом. Я не искатель приключений; это то, чем всю свою жизнь занимался ваш отец. Вы обе можете называть меня просто Ником.

Мэрилин: С какой стати я должна называть вас Ником?

Ник: Просто Ник, симпатичнее.

Мэрилин: Ну, хорошо, Ник.

Ник: Мэрилин.

Эйвери: Приято видеть, как в твоем присутствии, люди приходят к обоюдному согласию. Не хотелось бы, чтобы мое пребывание в гробу, являлось своего рода камнем преткновения для шуток и веселых разговоров. Кстати, Ник! Этот галстук тебе чертовски не подходит. (Ник осматривается, останавливая своё внимание на каждой, присутствующей здесь женщине.)

Ник: Приятная компания.

Мэрилин: Несколько подружек Эйвери.

Ник: (обращаясь к Эми). А как насчет этих…?

Эми: (немного растеряна). Что? Кого?

Ник: Не обращай внимание. (Ник подходит к детям и обнимает каждого из них.)

Ник: Ну, вот сейчас у меня нет претензий на преимущество в возрасте вашего отца.

Эйвери: Конечно же, нет, я на три дня старше его, был старше…

Ник: (продолжая)… но я сам воспитал двоих детей, ни один из них не был в тюрьме.

Мэрилин: Ник! Ради бога, если ты не смог дать им чего-нибудь ценного, то забудь об этом!

Ник: Извини, просто я подумал, что нам страшно не будет хватать его юмора, более чем чего-нибудь другого.

Эйвери: Конечно, он будет скучать по нему больше, чем от моей подачи из-за спины.

Мэрилин: Да, конечно, если вы дадите нам такую возможность.

Ник: Конечно! Ну, если серьёзно, то, если ваши дети в чем-либо нуждаются, а, именно, в том, что кроме меня никто не сможет дать, не стесняйтесь, обращайтесь ко мне. Для меня ничего нет приятнее, чем ощущение необходимости моей помощи вам. Договорились?

Эми: О'кей! Спасибо.

Грегори: Спасибо!

Эйвери: Ну, это на него совсем не похоже, беря во внимание тот факт, что он не мог забыть того, как часто я «уделывал» его на теннисном корте. (Ник оставляет детей, идет к гробу и заглядывает в него.)

Ник: Ну, как дела, старик? Удивительно, но ты хорошо смотришься в этом положении; нет, конечно, в жизни он тоже выглядел неплохо, но в настоящий момент он выглядит как никогда ранее. Ты знаешь, какая вероятность задохнуться в этом ящике?

Мэрилин: Сравнительно не большая, я думаю.

Ник: Примерно, такая же, как выиграть в Американское лото.

Эйвери: Черт возьми. Почему это должно было произойти со мной?

Ник: Нет, нет! Ты доложен задохнуться в этом ящике. Пришло время, Эйвери!

Эйвери: Он возбужден. Потому что я вывел его из обычного состояния.

Ник: Ты разве не дала возможность его собаке облизать его?

Эйвери: Что?

Мэрилин: Не дала что?

Ник: Рыжий. Разве ты не дала возможность Большому Рыжему облизать лицо Эйвери?

Эйвери: Нет. Они не впустили, Большого Рыжего сюда, чтобы он смог облизать моё лицо. И, они не собираются делать это.

Эми: Это отвратительно.

Ник: Наоборот, это человечно. Вам нужно впустить собаку, чтобы, облизав лицо Хозяина, она могла удостовериться, что он мертв.

Эйвери: Ник, ты слишком много читал Джека Лондона.

Мэрилин: Ты когда-нибудь читал Джека Лондона?

Ник: Нет, я серьёзно. Иначе, Рыжий будет всё время ждать его возвращения. Он будет сидеть на лужайке перед домом, скуля дни и ночи, и думать, где же, черт возьми, его хозяин бродит?

Мэрилин: (скептически). Ты, уверен в том, что говоришь?

Ник: Между хозяином и собакой очень специфические отношения.

Эйвери: Я любил свою собаку. Но мне не очень хочется, чтобы он «упивался» моим лицом, мертвым или живым.

Ник: Мы поступили так, когда умер мой дедушка. У него был бассет, с языком около метра. Нам пришлось поднять его и положить рядом с дедом в гроб, иначе он не смог бы его достать. И вы знаете что? После того, как он сделал своё дело, пес перестал рыть норы в саду и ждать своего хозяина.

Грегори: Откуда вы знаете, что делала эта собака? Возможно, он перестал рыть норы лишь потому, что нашел свою кость или что-нибудь ещё.

Ник: Я знаю. Потому что, я положил его кость в гроб своего деда.

Эйвери: Возможно, поэтому он и лизал его.

Мэрилин: Ну, хорошо, мы позволим Рыжему проститься со своим хозяином, но не сейчас! Чуть попозже, когда гости разойдутся.

Ник: Это для его же спокойствия; это то, чему Эйвери был бы рад.

Эйвери: Это не то, чему я был бы рад! Я был бы несоизмеримее счастливее, если бы художник написал картину: «Прощание Рыжего с хозяином». Боже, Ник, что за дурацкая мысль пришла тебе в голову!

Ник: Эйвери всегда хорошо ладил с собаками и с детьми. У него был прекрасный удар слева тоже. Поэтому я принес вот это. (Ник возвращается к гробу, кладет туда ракетку и теннисные мячи, поворачивается и смотрит на Мэрилин.)

Ник: Так как он не был верующим то, возможно, ему будет слишком жарко там, куда он направился, но я думаю, новая ракетка ему все равно пригодится. Многие годы я намеривался подарить ему металлическую ракетку, но ему так и не пришлось иметь ее при жизни.

Эйвери: Смешно, но это факт, я принадлежу поколению железных мужчин и деревянных ракеток, но не к поколению деревянных мужчин и металлических ракеток.

Мэрилин: Он всегда считал, что принадлежит к поколению железных мужчин и деревянных ракеток, но не наоборот.

Ник: Мы все страдаем от чувства собственного величия.

Эйвери: А как насчет тебя, мой старый друг? Ну, конечно, ты же лишен этого, особенно, когда есть возможность задеть своего друга.

Мэрилин: Ты же не собираешься дарить ему эту дорогую ракетку???

Ник: И набор мячей. Это самое лучшее, что я могу сделать для него, после всего того, что он сделал для меня.

Эйвери: Ну, назови хоть что-нибудь!

Эми: Ник, ты хорошо знал нашего отца?

Ник: Знал ли я его!? Да, мы, дважды в неделю играли в теннис в течение стольких лет!!!

Эйвери: Десять! Десять долгих лет!!!!!

Эми: Так ты его знал или нет!?

Ник: Ну, не знал, в том смысле, в котором ты имеешь в виду. Ваш отец был скрытным парнем. Я уважал его за это.

Эйвери: Именно поэтому мы так долго оставались хорошими друзьями.

Эми: Уважал его за это?

Ник: Нет, не за это — просто за его индивидуальность.

Грегори: Вы же были большими друзьями, не так ли?

Мэрилин: Закадычными друзьями, ведь это так называется?

Ник: (неуверенно). Во всех отношениях…

Эйвери: Воры не могут быть друзьями…

Ник: Ну, мне надо бежать; я просто хотел оставить эти вещи для него.

Мэрилин: Благодарю за вашу чуткость к нему. Я уверена, что он бы по достоинству оценил ваш поступок.

Эйвери: Уже оценил. Спасибо дружище. Я никогда бы этого не забыл, если бы знал об этом.

Ник поворачивается и уходит. Эйвери подходит к гробу, берет ракетку и начинает бить по воображаемому мячу. Как только Ник уходит, появляется Дэйн Лукас. Она воплощение лучших качеств женщины. Высокая, стройная, холёная, одетая, как профессионал. Приход этой дамы сильно взволновал Мэрилин.

Мэрилин: Эми, пожалуйста, не уходи. Дэйн пришла.

Эми: Нет, нет, избавь меня от этого. Она ведь твоя подружка. Нам надо что-нибудь выпить. Пошли, Грегори.

Мэрилин: Эми! (Они уходят, оставляя Мэрилин наедине с Дэйн. Дэйн вплывает, подходит к гробу, останавливается и долго смотрит на гроб.)

Эйвери: Дэйн! Боже, я даже не предполагал, что она придет. Мой агент и друг, единственная, с кем я мог спорить обо всем, включая мою профессиональную деятельность. Дэйн, как никто другой, знала, что мне надо делать с моими произведениями, за исключением того, как на этом делать деньги. Она и Мэрилин внешне были расположены друг к другу, но под личиной дружелюбия, скрывалось что-то непонятное. Я не знаю, что это было и почему.

Дэйн: (обращается к телу). Боже мой, Эйвери, дурнее ты не мог придумать, как проколоть Паркером спасательную подушку. Я уверена, что ты сделал это нарочно! Как бы показывая всем, что ты жил с пером, и от пера умер. (Она тяжело вздыхает и поворачивается к Мэрилин.) Привет, Мэрилин! Как ты выдерживаешь всё это?

Мэрилин: Пока держусь, спасибо! Я считаю, что ты потеряла достаточно хорошего клиента.

Дейн: Лучшего и дорого мне друга. Их так мало можно встретить в этом мире.

Мэрилин: Или еще кого-нибудь, что нам тоже известно.

Дэйн: (заглядывая в гроб). Он выглядит достаточно хорошо, не правда ли? Так естественно, правда, чуть-чуть слишком расслабленным. Кажется, немного синеватый, особенно вокруг губ.

Эйвери: Признак кислородного голодания. Дэйн, у тебя было бы то же самое.

Дэйн: Но эта синева ему к лицу, не правда ли? Мэрилин, разве ты не согласна, что это ему к лицу? Сине — голубой, как вода в океане.

Мэрилин: Ты имеешь в виду, как на глубине? Что — то в этом роде.

Дэйн: Ну, я не знаю, был ли он глубоким или обычным представителем рода человеческого. Иногда он казался очень глубоким, ибо на вопросы, заданными им, часто невозможно было найти ответа.

Мэрилин: Возможно, это оттого, что он не знал, где их искать.

Дэйн: Или потому, что он сам не хотел этого. Мне надо было напирать на него сильнее, а я слишком легко отказалась от него. У Эйвери было много прекрасных рассказов, которые не были опубликованы. И теперь уж точно не будут. Он часами пересказывал то, что его волновало, прекрасные истории — откровения.

Мэрилин: О чём же они были?

Дэйн: Больше о себе, чем о ком-нибудь другом. Возможно, вообще о Человеке и мужчинах и, в частности, о себе. Он не имел привычку открываться до конца.

Мэрилин: Неужели это правда?

Дэйн: И ты задаёшь мне этот вопрос! Кому-кому, а тебе следовало бы знать об этом.

Мэрилин: Я не припоминаю ничего подобного.

Дэйн: Он ничего не писал: просто рассказывал их мне. Я знала, что он собирался записать эти рассказы.

Эйвери: Конечно, я собирался опубликовывать эти ужасные истории, хотя знал, что людям нравятся рассказы со счастливым концом. Я так много хотел сделать, и так мало было у меня времени. Я даже не представлял себе, как мало у меня времени. Если бы я только знал…

Мэрилин: (с сожалением). Если бы Эйвери хоть сказал или намекнул, что он собирается сделать.

Дэйн: И мир стал бы от этого лучше?

Мэрилин: Мой мир? Наверно, не лучше, но что я знаю наверняка — совершенно другим. Более открытым.

Дэйн: И что, он стал бы лучше?

Мэрилин: А что, разве нет?

Дэйн: Я у тебя спрашиваю.

Мэрилин: А теперь я тебя спрашиваю. Разве мир не стал бы лучше, даже не имея в виду Эйвери, если бы он был немного открытее?

Дэйн: Это зависит от того, что открывать.

Мэрилин: А что мой муж открыл для тебя?

Дэйн: То, что он не открыл для тебя? Не в этом ли содержится скрытая часть твоего вопроса, а?

Мэрилин: Да, именно это неупомянутое, невидимое.

Дэйн: Я не знаю. Потому что я не знаю, в чем он открылся тебе.

Мэрилин: Для меня он был закрыт, полностью закрыт.

Дэйн: И это не дало тебе пищу для размышлений?

Мэрилин: Нет, хотя ты права, конечно, дало. Это открывает глаза на многое. Действительно, не обращать внимания на все это, с моей стороны, было большой глупостью.

Дэйн: Моя непосредственность — величайший дар природы!

Эйвери: Боже, Дэйн, не бери в голову!

Дэйн: Извини, Мэрилин, я не …

Мэрилин: Не знала? Не знала, что Эйвери был такой замкнутый, такой скрытый?

Дэйн: Конечно же, знала. Знала по его рассказам.

Мэрилин: Истории были обо мне?

Дэйн: Нет, о нём. Рассказы, так или иначе, всегда были о самом себе. О его неспособности открыть затаённые черты его характера перед людьми, которых он очень любил. И людьми, которые очень любили его.

Мэрилин: И ты одна из них, Дэйн, не так ли?

Дэйн: Что ты имеешь в виду?

Мэрилин: Одина из тех, кого он любил? Или из тех, кто его любил? Одина из тех, перед кем он не открылся до конца?

Дэйн: Эйвери ничего от меня не скрывал.

Мэрилин: Ты любила его, не так ли? (Дэйн кивает, без особого желания.)

Дэйн: Я любила его. Ты знаешь это.

Мэрилин: Боже, Дэйн, и как же ты его любила?

Дэйн: Рассказать, как я его любила? (Мэрилин отворачивается и кивает головой) Да, я любила его. Сначала как младенца, затем импульсивно, позже страстно и, в конце концов, как самого близкого друга. Последнее чувство было самым дорогим.

Мэрилин: Мне бы хотелось узнать, как это «страстно»? (Дэйн смотрит на нее с удивлением.)

Дэйн: Не дурачься, Мэрилин! Мне представляется, что момент «страсти» совсем тебя не касается!

Мэрилин: Дурачиться с тобой? Почему я должна дурачиться, если это касается супружеской неверности?

Эйвери: Могу себе представить, во что это может обернуться!

Дэйн: Я имею в виду проблемы Эйвери. Не могу себе представить, с какого бока можно притянуть сюда супружескую неверность.

Мэрилин: Проблемы Эйвери?

Дэйн: Его, его — ты знаешь. Что, мне назвать их?

Мэрилин: Да, конечно! Ты должна сказать! Какие проблемы!?

Дэйн: Его импотенция! Что, произнести по буквам?

Эйвери: ИМПОТЕНЦИЯ

Мэрилин: Не поняла, что? Импотенция??? Откуда ты взяла, что Эйвери был импотентом? (Дэйн проявляет явные признаки дискомфорта.)

Дэйн: От Эйвери. Мы никогда, я имею в виду, что мы никогда,… потому что он сказал, что у него была проблема, из чего я сделала вывод, что это была импотенция. Это то, что он сказал мне. Он был у врача.

Эйвери: Я не лгал ей. Она сама предположила, что у меня импотенция. И в этом нет моей вины. Она сама пришла к этому выводу, и это было подходящее объяснение для меня. Знаете, я не хотел терять ни агента, ни моей жены. Они обе меня устраивали.

Мэрилин: Он обращался к врачу не по поводу импотенции!

Дэйн: Нет!?

Мэрилин: Нет.

Дэйн: Не хочешь ли ты мне сказать, что у Эйвери не было этой проблемы?

Мэрилин: Конечно, нет! У Эйвери было много проблем, но только не импотенция. Кстати говоря, Эйвери был очень сексуальным.

Дэйн: Именно это я хотела услышать. (Дэйн подходит к гробу и начинает рыдать.)

Дэйн: Ты, сукин сын, даже не знаешь, какое счастье для тебя, что ты умер!

Эйвери: О, да, я знаю!

Дэйн: Я тебе все рассказывала о себе, готова была на все ради тебя, а ты мне лгал! Почему!? (Мэрилин) Я хочу быть рядом с ним!

Мэрилин: И я тоже. Вот почему он и рассказывал тебе свои истории.

Дэйн: Возможно, во всем происходящем появится смысл, если я выпью чего-нибудь крепкого.

Мэрилин: Принеси мне тоже чего-нибудь. Нет, принеси мне две порции, одну сейчас, вторую я выпью чуть позже. (Дэйн подходит к Мэрилин и крепко ее обнимает.)

Дэйн: Полагаю, от меня здесь будет мало прока.

Мэрилин: По правде, говоря, столько, сколько и от всех остальных. А теперь принеси мне выпить. Это будет кстати. Возможно, именно тогда появится, прежде чем закончится ночь, смысл во всем происходящем. (На лице Дэйн появляется улыбка, она уходит.) (Мэрилин поднимает глаза и видит входящих Эйнджел Эткинс и Уинни Эдемс)

Эйнджел — 25–30 лет, симпатичная, маленького роста брюнетка, полная здравого смысла, хотя не имеющая образования. Официантка, знавшая Эйвери в течение многих лет. Уинни — владелица рекламного агентства, с кем в течение многих лет Эйвери работал на свой страх и риск. Они тесно сотрудничали и, ей казалось, что она знает его. Уинни идет к Мэрилин, с которой они хорошо знакомы. Эйнджел, знавшая Мэрилин понаслышке, следует за Уинни.

Эйвери: Вот это да!!! Две мои подружки пришли вместе! Нет, нет, — это не то, что мне нужно было бы скрывать! Ну, да ладно… Уинни Адамс, владелица рекламного агентства, где я подрабатывал. Некоторое время мы очень даже тесно сотрудничали. Я имею в виду, что когда вам надо сделать что-нибудь стоящее, вы просто вынуждены иметь близкие контакты. И Эйнджел, с ней мы очень часто разговаривали, сидя за столом, упиваясь сельтерской. Возможно, мне не следовало так поступать, так как дружбу с ней невозможно объяснить жене. Да, я и никогда не пытался это делать. Но, я думаю, что это достаточно обычно иметь друзей разного пола. А вы как полагаете? Я не знаю точно почему, но я предпочитаю иметь друзей среди женщин. (Он смотрит на женщин в комнате.) Вы осуждаете меня за это?

Уинни: (обнимая Мэрилин). О, Мэрилин, прими мои соболезнования. Какая глупая смерть!!! Чертова подушка! Для всех нас это большая потеря. (Грегори возвращается с выпивкой для матери. Эйнджел улыбается ему, и он смотрит на нее с любопытством. Эми следует за братом.)

Уинни: Грегори, подойди и обними меня. Большой мальчик! (Он исполняет ее волю, она берет из его рук выпивку.) Спасибо! Это то, в чем я очень нуждаюсь сейчас. Ну, как у вас идут дела?

Грегори: Трудно, но я держусь.

Эми: Мы выдержим! Если только переживем этот день.

Уинни: Вы выдержите! Мы выдержим! Ну, а теперь, будь умницей и принеси, что-нибудь выпить своей матери и моей подружке, мисс Эткинс.

Эми: Я ему помогу! (Эми и Грегори уходят. Эйнджел и Мэрилин пристально смотрят друг на друга, чувствуется напряжение.)

Уинни: Ну, извини меня. Позволь тебе представить Эйнджел Эткинс — друг Эйвери. Где ты познакомилась с Эйвери?

Эйнджел: В баре, около агентства.

Мэрилин: Где?

Уинни: Это очень хороший коктейль-бар, недалеко от агентства. Эйвери, очевидно, заходил к нам после того, как решал там свои проблемы.

Мэрилин: Не хочешь ли ты сказать, что он выпивал, и я не знала об этом?

Эйнджел: Нет, нет, он не пил спиртное. Всё, что он с удовольствием выпивал, так это только содовую.

Уинни: С лимоном?

Эйнджел: Какая разница?

Уинни: Для меня, большая! Он писал рекламную статью о лайме настоящем. (разновидность лимона).

Эйнджел: Чаще всего с лимоном.

Уинни: Черт бы его побрал! А он не изменял своим вкусам!

Мэрилин: Хочется верить, что это так, но не могу! Выходит, что он приходил только для того, чтобы выпить стакан содовой!?

Эйнджел: Расслабиться, я думаю, уединиться от мышиной возни. Встретиться с друзьями, поболтать.

Мэрилин: (Уинни.) Поговорить с… этой… Эйнджел? (теперь Эйнджел) Ты его обслуживала, разговаривала с ним и ничего не требовала взамен? И вы стали настолько близкими, что он возвращался вновь и вновь? Не могло же это продолжаться без…

Эйвери: Это было не то, о чем ты думаешь.

Эйнджел: Это было не то, о чем вы подумали.

Мэрилин: Ну, как же это было? Со всеми удобствами, бьюсь об заклад. Эйвери всегда был готов отдаться изящным брюнеткам, ведь его первая жена была именно такой. Она тоже здесь, ее зовут Конни Парсон, и она не ангел, насколько мне известно. А может, я ошибаюсь, я столько раз в своей жизни ошибалась. Возможно, у вас есть желание с ней встретиться, чтобы удостовериться в моей правоте?

Уинни: Не думаю, что в этом есть необходимость, Мэрилин. (Эйнджел) Не так ли, Эйнджел?

Эйнджел: Действительно, собиралось достаточно много людей, но ничего «грязного», о чем вы думаете, не было.

Мэрилин: О чем я думаю?

Эйнджел: Я уверена что, не знаю.

Мэрилин: Но, ты только что сказала, какие бы взаимоотношения не были, это не было не то, о чем я подумала, значит, ты знаешь, о чем я подумала?

Эйнджел: Я только хотела сказать, что я знаю, о чем вы подумали.

Мэрилин: Ну, хорошо. О чем же я подумала?

Эйнджел: Что у нас, с вашим мужем, была половая связь.

Мэрилин: И ты хочешь сказать, что этого не было?

Эйнджел: Еще раз повторяю, ничего не было.

Мэрилин: Значит, мы можем быть друзьями? (Пауза.) Ты замужем?

Эйнджел: В разводе.

Мэрилин: Он тоже был в разводе, но только не со мной! Вон с тем «ангелом». Вон с той, похожей на тебя.

Эйнджел: Я знаю.

Мэрилин: Во всяком случае, не в юридическом или буквальном смысле. Он расторгнул брак со мной в эмоциональном смысле этого слова.

Уинни: Мэрилин, он любил тебя … по-своему.

Мэрилин: Да!? Неужели?

Эйнджел: Да, действительно.

Мэрилин: Но, тогда, почему — ты? Или, почему ты, Уинни? (пауза) Так…я … я … все-таки узнаю правду, хоть на это уйдет, вся эта проклятая ночь. Я, все-таки узнаю, кем же был Эйвери Мэнн на самом деле, и почему он был так чертовски от меня далеко! И вы, надеюсь, поможете мне в этом!

Эйвери: Паршивая идея, Мэрилин. Действительно, отвратительная идея.

Мэрилин: Уверена, Эйвери назвал бы эту идею отвратительной, но я думаю, она чему-нибудь нас научит. Узнаем кое-что о нем, и, самое главное, возможно, немного о себе. Это оживит, в какой-то степени, мрачное событие, по поводу которого мы собрались. Я принесу чего-нибудь выпить.

Как только Мэрилин уходит, свет постепенно гаснет. Эйвери медленно идет к гробу и ложится в него.

Конец первого акта

 

Второй Акт

Сцена первая

Сцена: Так же, как и в первом акте; луч высвечивает комнату, где в гробу лежит Эйвери. Мэрилин, Уинни, Эйнджел, Эми и Грегори на сцене. Все удобно расположились, кроме Мэрилин, которая стоит около классной доски (выше гроба), на доске видны какие — то записи. Уинни на месте, где обычно сидел Эйвери. Все женщины замирают, когда открывается занавес. Эйвери вылезает из гроба и идет на авансцену.

Эйвери: Было бы, наверно, слишком самоуверенно с моей стороны заявлять, что мы подходим к началу конца этой драмы, — драмы одной из моих жен. Хотя из того, что было сказано мной ранее, видимо, — нет. Так ли это, или иначе, в конце концов, это … вам решать. Мне ясно одно: Мэрилин собирается дойти до конца, иными словами, использовать все возможные и невозможные средства в расследовании этого. Я думаю, что она пытается найти правду, лежащую за семью замками, если, та самая правда, существует на самом деле. В любом случае, может так случиться, что моя жизнь с ней, окажется не приметнее чем «сноска» в её огромной «мрачной» книге жизни. Что касается меня, несомненно, для меня она была ближе, чем я предполагал. (Пауза) Я твердо уверен в том, что мы находим себя только в общении с людьми, способными выражать свои чувства. Наша уникальность (самобытность) зависит от того, как, и на сколько, мы сами можем открыться перед теми, кого считаем близкими по духу, и что, сможем получить взамен. Хотя, я знаю, что это только теория, но, как и я, многие из вас верят в это.

С последними словами все оживают: наливают вино, пробуют десерт. Мэрилин пишет что-то на доске, Эйвери оглядывается, никто его не прерывает.

Мэрилин: Это, не допрос, Уинни. Я, просто, хочу для себя уяснить, что же на самом деле происходило, что сделало его таким холодным, что, так отдаляло его от меня.

Эйнджел: Как ты смеешь называть его холодным? Он был самым страстным, самым сострадательным существом, которого я когда-либо встречала в своей жизни. Ты, уверена, что мы говорим об одном и том же человеке?

Мэрилин: Это моя точка зрения, но мне кажется, что мы говорим совершенно о разных людях.

Уинни: И она хочет знать — почему!

Эйвери: Ученые никогда не перестают задавать вопрос. Почему!? И я, точно так же, как и они, часто задаю этот вопрос.

Дэйн: Эйвери, не был холодным. Он мог быть сдержанным, или казаться таким, но я не думаю, что могла бы назвать его холодным. По своей сути, он был другом, способным на сострадание и душевную теплоту.

Эйнджел: Один из тех, на которых можно положиться.

Дэйн: Да, конечно.

Мэрилин: Даже, в объятиях!? Ты могла положиться на него, даже, находясь с ним в объятиях???

Эйнджел: Это зависит от того, о каких объятиях ты говоришь.

Мэрилин: Разве крепкое объятие и, страстное объятие, не одно и то же?

Эйнджел: Ну, ты слишком умна для меня. Почему, ты не задашь этот вопрос вон тому ангелочку, тому, кто был в его объятиях, до тебя!?

Мэрилин: Конни! Что ты скажешь на это? Эйвери, был холодным и недоступным?

Кейт: Вы та самая Конни? Конни, которая, была первой женой Эйвери?

Конни: Да, была. Но с тех пор, прошло очень много лет. Я вышла замуж за Эйвери в «ледниковый период», - так давно это было.

Кейт: Я была его терапевтом.

Конни: Физическим?

Кейт: Психо. Я, не уверена, что Эйвери нуждался в физиотерапии.

Конни: Так же, как и я. В действительности, я, тоже, не была уверена в том, что ему это было необходимо.

Кейт: Так же, как и он. До тех пор, пока не попробовал. Затем, я думаю, это ему понравилось. (Пауза.) Во всяком случае, так он мне об этом рассказывал.

Конни: Обо мне?

Кейт: Достаточно много. Во всяком случае, то, что мог вспомнить и, что ему хотелось рассказывать.

Мэрилин: Гораздо больше, чем он рассказывал мне. Мне же — ничего.

Эйвери: Мэрилин, мы же обо всём с тобой договорились!

Мэрилин: До тех пор, пока его не заставили сделать это. До тех пор, пока я случайно не узнавала об этом. Затем, он был вынужден мне всё объяснять. Кто знает, возможно, он ещё раз был женат. Кто-нибудь, из вас, может мне ответить на мой вопрос?

Эйвери: Я могу с уверенностью сказать, что не был. Ну, ладно. Однажды я был помолвлен, но до свадьбы дело не дошло, особенно, после того, как она узнала о нашей свадьбе с Конни. Кстати, она тоже была помолвлена. В общем, из этого ничего не вышло.

Мэрилин: Я никогда не скрывала тот факт, что до встречи с Эйвери я однажды была помолвлена.

Эйвери: Что до меня, так этот факт совсем меня не волновал. Мне эта информация была безразлична.

Мэрилин: Мне было бы трудно жить, не объяснившись с ним в этом вопросе.

Кейт: О существовании некого лица, который, не был «холодным» и «далеким»?

Мэрилин: (глубоко вздохнув). Нет, он был смелым и сдержанным, — погибший герой Вьетнамского конфликта.

Кейт: Извините. Я не знала об этом.

Мэрилин: (деревянным голосом). А Эйвери — пострадавший от домашнего конфликта.

Уинни: Конни, будь любезна, ответь на вопрос! Был ли Эйвери холодным и недоступным?

Конни: Это было так давно, но, оглядываясь назад, могу сказать, что Эйвери был одновременно и страстным, и сдержанным. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

Эйвери: Ну, молодец! Тебе остается, только нарисовать картину всего того, что было!

Уинни: Я думаю, нам не трудно это себе представить!

Дэйн: Ты лучше расскажи о себе. Мне будет интересно послушать.

Конни: О чем ты предпочитаешь? О страсти, или, о недоступности?

Дэйн: И о том, и об этом!

Мэрилин: Ну, хватит! У нас, есть чем заняться. (Пауза.) Вот и прекрасно! А теперь дайте мне возможность всё это записать для будущих поколений. (Она идет к классной доске.) Так, «страстный и недоступный» и «холодный и недоступный». И, если я не ошибаюсь, сердечный и сострадательный.

Эйнджел: (поднимает руку). Да, страстный, и сострадательный, это, мои слова.

Мэрилин: (многозначительно.) Я знаю. Хорош, в объятиях, какую бы реакцию это не вызывало. Кто из вас хочет что-нибудь добавить к вышесказанному? (Пауза.) Нет? Хорошо, продолжим обсуждение характерных черт Эйвери Мэнна. (Смотрит на Конни.) Страстный и сдержанный, и, тем не менее, покинутый. Причиной тому, что вы разошлись, была непримиримая недоступность? Да?

Конни: Да, ты права. Это был его способ защиты, причины которого мы теперь не сможем узнать.

Глория: Тебе нет необходимости изощряться в словесности.

Мэрилин: Как раз, наоборот.

Эйвери: Пожалуйста, вы уже разобрали меня по косточкам! Оставьте тело в покое!

Конни: (осторожно). Ну, что, я любила Эйвери, как и все женщины, хотя, возможно, более страстно, чем кто-либо. Когда же дело доходило, до интима, мне казалось, что что-то сдерживает его. И это что-то было не на физическом уровне.

Мэрилин: И что же это было?

Конни: Я думаю, что ему нужно было окончательно порвать связь с предыдущей семьёй, прежде чем вступать в интимные отношения с новой женщиной.

Кейт: Другой женщиной?

Глория: Со мной, Конни? Эйвери, нужно было разорвать все отношения со мной? Почему бы тебе не рассказать всё до конца, Конни? Расскажи им! Поведай им эту ужасную историю. Расскажи им, как ты обманным путем женила Эйвери на себе и, отняла его у любящей женщины. Расскажи!

Эйвери: (покачивая головой.) Мама и Конни всегда недолюбливали друг друга.

Конни: Бросьте молоть чепуху, Глория! Я сожалею о том, что вы потеряли своего сына; я знаю, что он для вас значил, но прошу, не начинайте всё заново! Ведь, прошло двадцать пять лет с тех пор!

Глория: (ласково.) Я навсегда сохраню это в своей памяти, дорогая Конни! Конечно, ты права, после стольких лет, которые были столь благосклонны к тебе. Почему ты не выглядишь старше всех друзей Эйвери, исключая Эйнджел, ну, хотя бы на один день? В действительности, ты даже выглядишь не старше Эйвери, хотя одному богу известно, что ты намного старше его.

Дэйн: Вам принести что-нибудь выпить, Глория?

Глория: Да, пожалуйста. Джин. Моей же подружке Конни — что-нибудь подешевле.

Конни: Мне приятно видеть, что годы смягчили ваш характер, Глория. Некоторые люди со временем становятся более жестокими и циничными. Но не вы. Время вас не изменило. Та же приятная Глория, родом из Неандертальского периода.

Эйвери: Я не думаю, что нам следует волноваться из-за всего недосказанного нашими собеседницами.

Глория: Конечно, дорогая, я знаю. Я всегда это знала. Потому что ты совратила его; для меня это было всегда очевидно. Иначе, как бы он мог жениться на тебе. На женщине, которая пристрастилась к спиртному и еще, черт знает, к чему.

Конни: Это неправда! Я только разносила выпивку в баре, для того, чтобы оплатить учебу. Не у всех из нас были любящие матери, которые были способны помочь своим детям выйти в новую жизнь.

Глория: Конечно, нет! У некоторых были мужья, которые занимались этим. (Пауза) Ты, кажется, собиралась мне рассказать о том, почему Эйвери женился на тебе. Мне бы хотелось услышать это из твоих уст, при условии, что ты должна мне дать время на ответ.

Кейт: Может быть, вы отдохнете немного и после этого продолжите свой разговор?

Мэрилин: Нет, нет, ни в коем случае! Я думаю, что надо продолжить и похоронить прошлое вместе

Эйвери. Но нам нужно знать, что мы собираемся хоронить!

Конни: Я скажу вам почему, Глория, напомню вам еще раз, ибо с годами, видимо, ваша память стала никчемной. Причина одна; вы не хотели, чтобы у него была своя жизнь! Вы привыкли быть всем для него и не хотели, чтобы кто-то занял ваше место. Вы окутали его своим вниманием, после того, как выгнали его отца.

Глория: (неистово.) Это ложь! (Пауза.) Конни была старше Эйвери, как вы знаете. Он был еще ребенком, когда встретил эту женщину, которая, конечно же, знала путь к сердцу юноши. Она совратила его, и, из чувства долга, Эйвери женился на ней. Вот как все это было! Как вы понимаете, — никакой любви. В любом случае — просто долг. Он был слишком молод для того, чтобы понять разницу между тем, что он чувствовал сердцем и тем, что находится между ногами. Мужчины все таковы. Со временем он стал понимать, что я в его сердце занимаю больше места, и, как только представился случай, он ушел от Конни.

Конни: Вы просто раздражены, Глория, потому что, то, что Эйвери испытывал ко мне, к вам он не испытывал никогда!

Глория: Я даже не удосужусь отвечать на это нелепое обвинение.

Конни: И вы не любили его вообще. Просто чего вы хотели, так это контролировать его. Разве это удивительно, что он стал моим? Да, он был готов лечь с любой, только бы освободиться от вас.

Глория: И он лег с проституткой? Не это ли ты хочешь мне сказать?

Конни: Я говорю вам правду!

Глория: Это именно то, что и я вам говорю!

Эйвери: Правда — смешная штука, не так ли? Я скажу вам, как бы там ни было, она ранит. Ранит, хоть и правда.

Конни: Извини, Мэрилин, мне не следует больше оставаться здесь. Увидев её впервые, через столько лет, я полагала, что она изменилась, но мои ожидания не оправдались. Всё как тогда, и я не вижу смысла продолжать этот бессмысленный спор. Я должна уйти. (Конни резко поворачивается и уходит со сцены. Эйвери делает попытку пойти за ней, но останавливается, понимая тщетность своих действий. В это время Мэрилин подымается к классной доске. Глория рада, что Конни ушла.)

Эйвери: Мать никогда не просила прощения и не прощала.

Кейт: Выглядит так, как будто бы вы лишились части ответа на эту головоломку.

Мэрилин: Но не без определенного открытия.

Уинни: Чего?

Мэрилин: Я думаю, что теперь знаю, что это было. Что, Конни дала Эйвери.

Кейт: Что-то другое, чем секс?

Мэрилин: Да! И я думаю, что знаю, что это такое!

Глория: (защищаясь.) И что бы это могло быть?

Мэрилин: (искренно.) Выход из положения.

Глория со свирепым видом смотрит на нее некоторое время, затем резко поворачивается вокруг и кричит.

Глория: (возбужденно.) Я сама знаю выход из положения, и нечего меня трогать!

Эйвери: Что это значит? Это значит, что она больше не желает говорить на эту тему, но в слух этого не произносит. (Внезапно в комнату влетает Эми.)

Эми: Что здесь происходит? Сначала, эта, Конни Персон…

Эйвери: Парсонс. Правильнее сказать — Конни Парсонс-Мэнн.

Эми: (продолжая.) …выбежала вся в слезах. Затем, Нэнни влетает за джином…

Мэрилин: Это длинная история, о которой тебе, пока, не следует знать. Достаточно сказать, однако, что Конни и Нэнни исчезли, что само по себе очень отрадный факт. (Входит Грегори.)

Грегори: Нэнни хочет, чтобы я отвез ее домой, она, слишком, много выпила.

Мэрилин: Действуй! Только, забери Эми.

Эми: Зачем?

Эйвери: Это влияние Мэрилин!

Мэрилин: На случай, если ему потребуется помощь. Ты же знаешь, как она себя чувствует после этого. (Пауза.) И скажи ей, чтобы она не обращала внимания на то, что я говорила!

Эми: Что, ты сказала?

Мэрилин: Спроси у нее сама.

Эми: Она мне не скажет.

Мэрилин: Я знаю. Но, все равно, попроси ее не обращать внимания.

Эми: Ладно! Встретимся позже. (Всем присутствующим.) Приятно было со всеми вами встретиться, милые дамы! Я знаю, отец, должно быть имел…

Мэрилин: Эми!

Эми: Что?

Мэрилин: Не бери в голову. Они тебя поняли, даже если ты сама, ничего в этом не смыслишь.

Уинни: Да, мы знаем, даже если она не имеет об этом никакого понятия.

Эми: Понятно. Будьте здоровы! (Эми уходит. Появляется Дэйн, неся выпивку для ушедших.)

Дэйн: Вижу, что это им больше не понадобится. Кто-нибудь желает выпить?

Мэрилин: Мне рюмку, пожалуйста!

Кейт: Мне тоже одну, не хочется, чтобы она пропадала.

Дэйн: Но это может повредить твоей талии!

Кейт: Мне как-то всё равно: талии или бедрам! Я уже далеко не в том возрасте, чтобы обращать на это внимание, как какая-нибудь школьница. Не в пример некоторым из вас!

Дэйн: Некоторые из нас по сей день школьницы.

Кейт: Только одна из нас, и, что яснее ясного, не ты.

Дэйн: Или ты.

Кейт: Спасибо! Я думала, что ты никогда не заметишь этого.

Мэрилин: Эйнджел, ты, разве, не пьешь?

Эйнджел: Нет!

Уинни: Единственное, что она хочет узнать, так это, почему ты не пьешь?

Дэйн: Она хочет, чтобы мы напились; чтобы наши языки развязались. Пьяным же море по колено!

Эйнджел: Когда ты находишься в таком положении, как я, то выпивка не самый лучший выход из него.

Уинни: Мне, кажется, что выпивка всегда к месту, особенно, если работать в баре. Эйвери был не лучшим примером для посетителей, если раз за разом он уничтожал содовую с женщинами.

Мэрилин: С лимоном!

Уинни: Конечно, с лимоном! А я разве сказала с …?

Кейт: Да! Ты сказала, содовую с женщинами.

Уинни: Ну вот, мы и приехали… (большая пауза).

Дэйн: Вот и хорошо! Мы все сестры! Лимоновые сестры! Или, лучше всего, смешанный напиток!

Уинни: Или, лучше всего — двоюродные сестры! Что скажешь, Мэрилин, мы сестры?

Мэрилин: Не знаю, сестры мы или нет, но что я точно знаю, (она выпивает залпом содержимое) что я начинаю чувствовать себя гораздо лучше.

Кейт: Валерьянки?

Мэрилин: Джин. (Мэрилин смотрит на пустой стакан какой-то момент, затем разбивает его об пол.)

Эйвери: Прекрасно! Почему ты их не разбивала целый вечер?

Мэрилин: Ну вот. Теперь я разбила все иллюзии замужества и совместной жизни с Эйвери. Пришло время собирать камни. Продолжать мою роль «психиатра», видимо, совсем не к чему. (Пауза.) Я хорошо чувствую себя сейчас; Эйвери сделал то, что, видимо, хотел.

Эйвери: Неужели, это всё?

Эйнджел: Я думаю, мне пора уйти.

Мэрилин: (жестко.) Стой там, где стоишь! Не вздумай даже пошевельнуться! (Пауза.) Ты нам нужна здесь. Ты нужна Эйвери.

Уинни: Эйвери мертв, Мэрилин.

Дэйн: И чертовски счастлив, я вам должна сказать!

Мэрилин: (чуть мягче.) Сядь, пожалуйста, Эйнджел! И выпей чего-нибудь. Кто-нибудь, принесите ей и нам выпить!

Уинни: Я знаю, где и что. Я принесу.

Кейт: Я принесу виски.

Уинни: (возбужденная.) Джин. Я пью только джин.

Кейт: Хорошо, только джин. (Мэрилин подходит к Эйнджел и садится рядом с ней. Эйвери садится напротив и кладет руки на плечи Эйнджел, как бы защищая её.)

Мэрилин: Эйнджел? Это твое настоящее имя или своего рода прозвище?

Эйнджел: (безжизненно.) Моё настоящее имя.

Мэрилин: А Эткинс? Твоя фамилия? Твоя девичья или фамилия твоего бывшего мужа?

Эйвери: Это не имеет никакого значения. Оставь ее в покое, Мэрилин!

Дэйн: Мэрилин, ты слишком любопытна.

Мэрилин: Это моя природа, — профессия, если хочешь. Искать правду. (Пауза.) Эйнджел!

Эйнджел: Эткинс — фамилия моего бывшего мужа. Насколько я понимаю, вам хочется знать мою девичью фамилию.

Мэрилин: Конечно. Следующий вопрос. Насколько я вижу, у тебя все в порядке.

Эйнджел: Бренди. Эйнджел Бренди. Что-нибудь ещё?

Мэрилин: Ну, даже не знаю. Есть информация, которую вы бы хотели узнать? Ну, кто-нибудь?

Кейт: Дети! Как насчет детей?

Мэрилин: Конечно же, дети! Как я могла забыть детей? У меня есть свои — Эми и Грегори, ты должна была их видеть.

Эйнджел: Да, я их видела. Симпатичные ребята.

Мэрилин: Такие же симпатичные, как твои? У тебя симпатичные дети?

Эйнджел: У меня только сын. Я бы назвала его скорее милым, чем симпатичным.

Кейт: Симпатичность придет позже. Вначале они все кажутся милыми.

Дэйн: Да. Как щенята. Они все милые, когда маленькие. Затем они становятся большими, красивыми ржущими жеребцами.

Мэрилин: У него есть имя? У того, кто сейчас милый, а вскоре станет симпатичным.

Эйнджел: Нет, у него нет имени. Я зову его просто «малыш».

Дэйн: И он зовет тебя просто «Джэйн», держу пари.

Эйнджел: Сколько?

Дэйн: Не бери в голову. Я не собираюсь с тобой спорить. Это просто такое выражение.

Мэрилин: Эйнджел, ты что-то не очень откровенна со своими сестрами.

Эйвери: Тебе не следует им открываться, Эйнджел. Она привыкла к тому, что я никогда ничего ей не говорил. К тому же мне нравится этот «малыш». У него очень развита мускулатура.

Эйнджел: Эйвери. Я зову своего сына Эйвери.

Эйвери: Прекрасно! Это именно то, что я хотел!

Мэрилин: Эйвери? Теперь наступает самое интересное. Дэйн, Кейт, интересно, не так ли?

Дэйн: Почему бы нет? Я нахожу это очень интересным.

Кейт: Может быть, это просто совпадение?

Дэйн: Может быть, и нет. Может быть, даже сознательно. (Уинни входит с подносом, на котором стаканы с выпивкой.)

Мэрилин: Уинни, слава богу, наконец-то ты принесла нам то, что сейчас просто необходимо. Передай всем по кругу, ибо, в то время, когда ты отсутствовала, мы выяснили, что открытие Колумбом Америки или Ямайки или ещё, черт знает чего, не входит ни в какое сравнение с нашим открытием

Уинни: Действительно?

Мэрилин: Я скажу. Но я предпочту, чтобы Эйнджел сама всё рассказала, ибо это касается ее сына. (Пауза.) Ну, с богом, Эйнджел!

Эйнджел: Я только что сказала мисс Мэнн …

Мэрилин: Просто Мэрилин, пожалуйста. Мы же сестры, в конце концов.

Эйнджел: Сестры, как я могла забыть? Так или иначе, я сказала Мэрилин, что моего сына зовут Эйвери.

Уинни: Эйвери? Бог мой! В честь нашего, то есть, ее Эйвери?

Эйнджел: Что, ты знаешь другого Эйвери?

Уинни: Нет, а ты?

Эйнджел: Только моего сына.

Дэйн: Ну вот, приехали.

Мэрилин: Я думаю, это самая пикантная новость, которую, я узнала впервые за огромный промежуток времени.

Кейт: А я думаю, ты переоценила значимость этой информации. Я нахожу ее мало интересной. Разве это не может быть простым совпадением, так сказать, чистой случайностью? Возможно, это имя стало очень модным?

Мэрилин: Возможно, это стало бы для тебя интересным, если бы он оказался твоим сыном. Или у тебя есть ребенок под именем Эйвери, названный в честь твоего мужа? Наверно, этот факт изменил бы твое отношение ко всему происходящему.

Эйвери: Бог мой, Эйнджел, может быть, ты найдешь объяснение этому? Ничего определенного; просто несколько слов, которые прояснили бы ситуацию.

Эйнджел: Мэрилин, мой сын Эйвери,… в общем, у него совершенно другой отец. Мой сын, это самое прекрасное, что осталось в моей жизни от того ужасного замужества. Но имя, да имя, он взял не от своего никудышного отца. Я рада, что тот оставил нас, так как его физическое присутствие отрицательно отражалось на сыне и на мне. У меня никогда в последствии не было желания видеть его или слышать о нем. (Пауза.) Твой муж доказал мне, что мужчина может быть сердечным и сочувствующим без требования или ожидания чего-нибудь взамен. Вот почему я называю своего сына Эйвери. Извини, но я не могу тебе в чем-либо помочь,… мне не хотелось, чтобы трепали имя того…

Мэрилин: Кого ты любила?

Эйнджел: Нет! Того, кого я страстно желала! Он не был таким, как ты о нем думаешь, нет, не был. (Пауза.) Теперь, я думаю, мне пора выпить.

Мэрилин: Я хочу знать, что это были за отношения. Ты можешь сейчас не говорить, позже, когда будешь уходить. Мне просто необходимо знать, что вы значили друг для друга. Что вы давали друг другу. (Эйнджел долго смотрит на Мэрилин, затем, встает и идет, сопровождаемая Эйвери.)

Уинни: Мэрилин, зачем тебе это надо? Если ты хочешь, чтобы мы открылись тебе, ты должна рассказать о своих отношениях с Эйвери. Что давал тебе Эйвери, и что ты давала ему?

Дэйн: Да, Мэрилин, колись! Ты ухитрилась выудить из меня правду до того, как я напилась. Должна же ты поделиться с нами своими впечатлениями, о жизни с человеком, с которым ты прожила более двадцати лет.

Мэрилин: Я не обязана вам рассказывать.

Дэйн: Но у тебя есть, чем поделиться, не так ли?

Мэрилин: Но почему я должна?

Кейт: Потому, что мы сестры. И потому, что у каждой из нас есть то, что тебе просто необходимо. Я точно не знаю, что оно есть такое, но мне ясно одно, что здесь мы собрались не просто отдать дань памяти человеку, высказывая тебе свои соболезнования. Скажи, Мэрилин, что ты ищешь? Может быть, мы сможем тебе в чем-то помочь!

Мэрилин: (двигаясь к гробу.) Я уже вам сказала: я пытаюсь найти причину отдаленности Эйвери от меня. Имея в виду то, что он от меня далек сейчас, так же, как и при жизни, лежа со мной в одной постели. Я чувствовала его физическое присутствие, но его не было рядом со мной. Он был где-то там. В каком-то укромном уголке космического пространства. (Пауза.) Иногда, даже во время обеда, было ощущение, что мы находимся с ним на разных планетах.

Уинни: Тогда почему ты жила с ним?

Дэйн: Возможно, это было просто физическое влечение?

Кейт: Ты когда-нибудь слышала, чтобы в течение двадцати пяти лет физическое влечение удерживало супружескую пару? Вероятно, здесь было что-то большее, чем чисто физическое влечение.

Мэрилин: Я не отрицаю этого. В течение долгого времени Эйвери был для меня всем, в чем я, как женщина, нуждалась и хотела: семьёй, достаточно приличным уровнем комфорта и безопасности, респектабельности, если хотите, секса и, в какой-то степени, партнерства.

Эйвери: Чего лучшего могла пожелать другая женщина?

Дэйн: И этого всего было недостаточно?

Мэрилин: Всё, что я получала от этого, вполне очевидно, было бы недостаточно и для вас. Что, не так?

Кейт: Давно уже известно, что мы, смертные, имеем склонность, менять свои степени удовлетворения. Как только наши нужды удовлетворены, мы предпринимаем попытку, удовлетворить запросы, ранее незамеченные нами. И наши второстепенные нужды выходят на первый план, так как, то, что казалось недостижимым, воплощено в жизнь.

Дэйн: И что же случается, когда первостепенные и второстепенные желания сталкиваются друг с другом?

Кейт: Не знаю, встречается ли такое в жизни или нет. Но если все же такое случается, то возникают новые, которые необходимо удовлетворить.

Эйвери: Как я и предполагал, они никогда до конца не исполняются.

Эйнджел: Не поняла; так в чем же дело?

Кейт: Дело, я думаю, в попытке.

Эйнджел: Попытаться — и что дальше?

Дэйн: Быть счастливой? Разве это так просто?

Кейт: (задумалась, затем.) Легко сказать. Я думаю, что труднее всего понять и, почти невозможно, достичь того, чего хочется достичь.

Дэйн: Но ты только что сказала, что смысл всего был один: попытаться достигнуть счастья.

Кейт: Я сказала, что цель была — стать счастливой, без попытки быть таковой. Счастье — не цель, а продукт удачного хода развития, процесса жизни, когда хочется и нужно жить. Я не думаю, что до конца понимала это, до сего момента. (Пауза.) За это надо выпить.

Мэрилин: Что я хочу понять, так это, почему Эйвери не хотел или не мог быть со мной счастливым? Почему я не могла удовлетворять его желания и нужды, какие бы они, черт бы их побрал, ни были? Я не знаю этого, потому что он никогда мне об этом не говорил. Он просто искал ответа на стороне. Разве он нашел, что искал, в одной из вас? Вот всё, что я хочу узнать. (Пауза.) Уинни.

Уинни: Что?

Мэрилин: Ты знаешь, что.

Дэйн: Она хочет знать, что связывало тебя с Эйвери.

Уинни: Мэрилин хочет? Или это ты, кто жаждет узнать об этом?

Дэйн: Мы обе, и, конечно, Кейт и Эйнджел. Я думаю, что мы все ждем ответа.

Уинни: Удовлетворить ваши второстепенные потребности?

Дэйн: Если хочешь, можешь так их называть. Я бы назвала это любопытством.

Уинни: Ну, а что ты скажешь, Кейт? Разве любопытство можно классифицировать, как второстепенную потребность, в таком случае, как случай с Эйвери Мэнном?

Эйнджел: Я думаю, что это больше похоже на первостепенную необходимость для любой из женщин, особенно, для присутствующих здесь.

Мэрилин: Умно сказано, Эйнджел. Но спрашивали не тебя, а Кейт.

Эйнджел: Извини.

Мэрилин: Все в порядке. Я тебя не обвиняю. Давай лучше выпьем! Один бог знает, что вы тут еще наговорите, пока не кончится эта ночь.

Дэйн: Ты права. Пусть уж лучше выпивка за нас поговорит! Давайте будем искренними и великодушными, раскрывая свои мысли и секреты. Давайте поделимся жизнью Эйвери с женою Эйвери!

Эйвери: Эта мысль мне не очень по душе.

Мэрилин: Бог мой, я вижу, что мы все становимся чуть-чуть умнее в эту ночь! Чур, не врать! Сейчас мы должны говорить только правду.

Уинни: Правду и ничего кроме правды?

Мэрилин: И, да поможет нам бог!

Эйвери: Бог поможет нам всем.

Дэйн: Ну, что? Начнем, пожалуй!

Мэрилин: Начнем! Но, прежде всего, еще выпьем, пожалуй! Нам нужно много водки, чтобы разобрать Эйвери по косточкам!

Уинни: Я сбегаю за бутылочкой.

Дэйн: И не забудь лимоны.

Уинни: Не бойся, не забуду! Разве можно их забыть?

Эйнджел: А я думала, что это лаймы.

Уинни: Разве? (Пауза.) Ну что ж, пусть будут лаймы! Забудь про лимоны!

Эйвери: Заодно захвати веревку! Какой допрос без веревки!

Кейт: Такое чувство, что Уинни знает этот дом, как свои пять пальцев. Тебе так не кажется, Мэрилин?

Мэрилин: Уинни и Эйвери, как вы сейчас могли догадаться, были большими друзьями. Они много лет работали вместе, и, возможно, их отношения стали гораздо теснее, чем дружеские.

Дэйн: Я сама много лет работала с ним, но до сих пор не знаю, где он прятал выпивку.

Мэрилин: Это не он прятал, а я. Эйвери прятал…

Дэйн: То, что ему было очень дорого.

Мэрилин: Да, но только не выпивку. Выпивкой он делился. Но он прятал самое для него дорогое.

Эйнджел: Ну, это не большой секрет. Я его открою, если вы меня спросите о нем.

Дэйн: Как раз о нем мы-то и не спрашивали.

Эйнджел: На столе в столовой вы можете найти огромное количество выпивки, а в холодильнике вы найдете лимоны и лаймы. Так что, необязательно быть в близких отношениях, чтобы найти всё это.

Дэйн: Эйнджел, ты всегда хочешь над нами посмеяться. Ты что, во всем пытаешься найти выгоду?

Эйнджел: Практически всегда. Ведь мне, чисто по профессиональной необходимости, нужно знать, где хранится выпивка.

Дэйн: Конечно, это же твой хлеб. (Дэйн пультом переключает телевизионные каналы, все наблюдают за манипуляциями. Выключив ТВ, она идет к гробу и кладет туда пульт.)

Мэрилин: Что ты, черт тебя побери, делаешь?

Дэйн: Это пульт управления. Я думаю, он там ему понадобится.

Мэрилин: Контролировать его отчужденность? (Дэйн кивает головой.) Боже, я же вас просила не терять рассудок этой ночью!

Эйвери спешит к гробу и хватает устройство. Все действующие лица на сцене замирают. Дистанционным управлением он пытается включить каждое действующее лицо, затем потолок, аудиторию и ТВ. Включая и выключая его много раз.

Эйвери: Зовите меня Отдаленным Человеком! Королем внутреннего и внешнего мира. Поставщиком холодности, мрака, хитрости, лжи, отчаяния и безысходности. Подойдите поближе, и я заткну вас или поменяю каналы. Держитесь на расстоянии, и я буду самым близким для вас человеком. И тот, кто замаскируется как умеренно-манерный репортер второстепенной ежедневной газеты, успеет скрыться со скоростью пули!!!!!!!!

Мэрилин: Кто-нибудь из вас видел его в роли Отдаленного Человека? (Пауза.) Если бы это было не взаправду, то это было бы, действительно, смешно.

Дэйн: Я не думаю, что получила бы удовольствие.

Мэрилин: Я не сказала, что это удовольствие. Далеко от этого. (Уинни входит. На подносе: бутылка водки, тоник, лаймы.)

Уинни: А вот и я! Бар открыт. Угощайтесь! (Некоторые женщины подходят к столу.)

Мэрилин: Уинни, ты когда-нибудь испытывала воздействие Отдаленного Человека на себе?

Уинни: Отдаленный Человек — носитель мрака и смерти, отдаленности и безысходности.

Кейт: Предполагаю, что да.

Уинни: Я восприняла его нормально. Если даже не очень серьёзно, то уж, точно, с юмором.

Кейт: Мэрилин точно так и сказала.

Уинни: Что сказала?

Эйнджел: Что это было бы смешно, если б не было правдой.

Уинни: Ну, хорошо, возможно, и правда. Ты когда-нибудь его видела, Эйнджел?

Эйнджел: Нет, не видела. Не имела удовольствия.

Мэрилин: Я же говорила, что это совсем не удовольствие! И вы даже не знаете, какие вы счастливые, что не были представлены Отдаленному Человеку. Это именно то, с чем вам, возможно, лучше не сталкиваться. Конечно, Дэйн не приходилось встречаться с ним, это то, чем Эйвери не делился даже с ней. Хотя она имела счастье соприкоснуться с некоторыми гранями его характера, о которых вы, не говоря уж обо мне, не имели ни малейшего представления. Дэйн, разве это не правда?

Дэйн: Мэрилин, я не знаю, правда это или нет, так как я не знаю, чем Эйвери делился с тобой и со всеми остальными.

Мэрилин: Вот поэтому мы здесь и собрались, чтобы выяснить всё до конца. (Мэрилин возвращается к доске.)

Мэрилин: Я вам скажу, чем он делился со мной. СЕКСОМ! Вот что он делил со мной!

Эйнджел: И своей жизнью.

Мэрилин: Нет и нет! Это был его дневной распорядок, его жизненное кредо, его ум, юмор, но не его жизнь. Ее он со мной не делил, не считая телесных соприкосновений. Наш ум, наши души не имели точки соприкосновения.

Кейт: Мэрилин, запиши все это на доске. Ты делила с Эйвери секс.

Эйвери: И нашу семью, жилплощадь— много площади, свободы и хвальбы. Я всегда использовал любую возможность, чтобы ее похвалить, если в чем-либо она достигала совершенства.

Эйнджел: Как могут все отношения в семье основываться только на сексе, если сам секс требует, по меньшей мере, эмоциональной близости?

Дэйн: И кто это говорит?

Мэрилин: Не груби. Эйнджел, практически, еще ребенок и она в праве думать о тебе хорошо.

Дэйн: Боже, как я жажду этого! Мне не хотелось, чтобы она подумала, что я лишена добродетели.

Кейт: (обращается к Эйнджел.) Эйвери держал некоторые вещи в потаенных углах своего сознания; он не позволял своим чувствам, какие бы они ни были, вмешиваться в действия, которые совершал или был готов совершить.

Эйнджел: Я подлое существо в ее представлении. И как ей это удается?

Мэрилин: Вы хотите, чтобы я открыла вам свою душу, не так ли? Хорошо! Но вы будете у меня в долгу. (Наполняет стакан. Продолжает.) В течение долгого времени наша сексуальная связь с Эйвери держалась на надежде. Да, да, на надежде, что, будучи ранимой, отдавшись ему с потрохами, получу то же самое с его стороны. Я надеялась, что каждый раз, когда он входил в меня, когда я была наиболее, уязвима, он примет и поймет, что вхождение в меня это не просто акт, а эмоциональное единение. Я надеялась, что он когда-нибудь преодолеет напряжение и воспримет меня так же, как воспринимал мое тело. Я надеялась, что мы станем как одно целое, точно так же, как во время полового акта.

Эйнджел: И у вас это не получилось.

Мэрилин: Это у него не получилось. Могу дать голову на отсечение, что он бы не понял всё то, о чем я сейчас говорила.

Эйвери: Ты не права. Я всё прекрасно понимал. Я только…

Мэрилин: Главное, это — доверять. Эйвери не доверял мне, по крайней мере, не во всем. Во всяком случае, не в той мере, как я доверялась ему. (Пауза.) Ну вот, теперь вы знаете мой секрет. Пытаясь поговорить о чем-то очень важном, как всегда закончила сексом. И всё-таки даже после всего сказанного, наш брак, как мне кажется, не был плохим. Чего-то, весьма очевидно, нам не хватало, ибо часть себя, сознательно или бессознательно, он отдавал кому-то из присутствующих здесь.

Кейт: Но не обязательно кому-то одному.

Дэйн: Нет, нет. Он был не способен отдать себя только одной женщине.

Кейт: Ну, а что ты дала ему, Дэйн? Расскажи нам. И что он дал тебе взамен?

Дэйн: Я думаю, что первой мы должны выслушать его врача, не так ли, Уинни? Нам просто необходимо узнать, каким таким светом Кейт освещала темную душу Эйвери.

Уинни: Пожалуйста, Кейт, расскажи нам, что же он тебе давал, когда вы лежали на тахте?

Кейт: Возможность ускользнуть — вот, что он мне давал.

Уинни: Насколько я понимаю, вы не говорите о ваших личных секретах?

Кейт: Нет. Как только я делала попытку сблизиться, Эйвери ускользал. Он отдалялся, и если я, каким бы там ни было способом, хотела что-то изменить в наших отношениях, он исчезал. Продемонстрировать? (Пауза.) Мэрилин я уже об этом рассказывала.

Дэйн: Каким это образом врач может приблизиться слишком близко к пациенту? Не называется ли все это физиотерапией?

Кейт: Конечно, вы хотите узнать пациента как можно лучше, но при этом, соблюдая дистанцию, которая должна быть между врачом и ним. (Пауза.) Что касается Эйвери, то чем больше я его узнавала, тем ближе мне хотелось быть с ним. Мэрилин я уже об этом рассказывала.

Уинни: Ты нам уже говорила, что ты уже рассказывала Мэрилин.

Мэрилин: Да, она мне это уже рассказывала. Теперь она вам сказала, что она мне уже рассказывала.

Дэйн: Дважды.

Эйнджел: И так, Мэрилин, подведем черту. Кейт приблизилась слишком близко к Эйвери, и он ускользнул от нее. Эйвери стал нервным, и Кейт заполучила ленивца.

Мэрилин: Бог мой, мне нравится твоя манера переиначивать факты. Не удивительно, что Эйвери заинтересовался тобой, хотя нужно взять во внимание тот факт, что, не смотря на то, что ты очаровательная, с изящной фигуркой брюнетка, Эйвери не мог отказаться от Конни, своего первого ангела. Кроме того, ты умная, способная выразить свои мысли. Это то, что Эйвери очень нравилось в женщине.

Уинни: Ну, прежде чем дать тебе возможность ускользнуть, он же чем-то делился с тобой? Если нет, тогда в чем же прелесть всего происходившего?

Кейт: Но этим, что тебя очень интересует, он делился совершенно конфиденциально, как мой пациент. Я не думаю, что могу рассказать вам об этом.

Дэйн: Да, действительно, ты не должна этого делать. Так же, как и мы не должны были устраивать скачки на его могиле. Но мы же это делаем. Короче, ты расскажешь нам обо всем или нет?

Мэрилин: Если она этого не сделает, — я закрою эту пьяную лавочку.

Кейт: Да простит меня бог! Я расскажу. Прежде позвольте мне налить себе немного спиртного. Спиртное имеет привычку терять свою силу, если его вовремя не доливать. Мужчины имеют привычку делать это то же.

Уинни: Жадно пить спиртное?

Кейт: Нет, мочиться на тебя.

Мэрилин: Я думаю, нам нужно от этого воздержаться.

Уинни: От чего? От спиртного или от мужчин?

Мэрилин: Каждый должен сделать свой выбор.

Уинни: Спиртное. Это более надежно. Это всегда дает какой-то результат. (Пауза.) Налей мне, пожалуйста. (Кейт наливает всем «сестрам». Отвернувшись, тяжело вздыхает.)

Кейт: С чего начинать?

Эйнджел: С самого начала.

Кейт: Боже, только не с начала. Откуда угодно, только не с начала. Я уже и так надоела вам до смерти. Я лучше начну с конца. Так будет более удобно для меня.

Дэйн: Но мы уже знаем конец; вот (указывает на гроб) по какому случаю мы здесь собрались. И это не совсем счастливый конец.

Эйвери: И он становится всё хуже и хуже.

Кейт: Я говорю не о его конце, а о нашем, имея в виду красноречивое прозвище «old slipperoo», данное Эйнджел. Я начну с этого прозвища и возвращусь к началу, к тому моменту, когда Эйвери стали преследовать ужасы.

Мэрилин: Эйвери преследовали ужасы?

Кейт: Да, совершенно верно. Его боязнь половой близости. Вы были правы, говоря ранее о том, что Эйвери боялся половой близости. Он боялся, причем до смерти. И причина была та, о которой вы говорили. Он боялся потерять свою свободу, свою индивидуальность. И я думаю, Глория нам всем показала на самом деле, каким образом он пришел к этим ужасам.

Мэрилин: Но Эйвери больше не был маленьким ребенком. У него была возможность сделать выбор. И он его сделал. Он стал бояться близости.

Кейт: (мягко.) Он сближался, но только не с тобой. Для меня, именно сейчас, стало ясно, исходя из нынешних обстоятельств, что Эйвери не мог рисковать всем, для таких одиноких женщин, какими мы являемся. Он боялся быть поглощенным, проглоченным и выброшенным. Сексуальные и эмоциональные образы просматривались параллельно, и секс, которого Эйвери беспредельно боялся, как прекрасная метафора, возникал на эмоциональном уровне, когда он входил в близкие отношения с любой из женщин. До этого момента я, откровенно говоря, не могла точно объяснить, какая же сила заставляла его совершать этот поступок, но я ощущала и симпатизировала ему, когда он пришел ко мне.

Дэйн: И ты пыталась… Что? Быть для него, как мать?

Кейт: Конечно же, нет. Он нуждался в женщине, а не в матери. (Пауза.) И у него была одна. (Пауза.) Я нашла его в прекрасном физическом состоянии, и, так как я собиралась узнать его поближе, как я полагала, я должна была стать той женщиной, которую он бы не боялся, той самой, которая любила бы, не поглощая его самого.

Эйнджел: И, в тот самый момент, когда он стал верить тебе как женщине, врачу и другу — ты предала его?

Кейт: Да. Но я не дошла до этого момента. Как ты догадалась?

Эйнджел: Интуиция. Для этого не надо быть доктором наук.

Кейт: В любом случае, ты права. Когда я добилась его доверия, я потеряла его, простите за выражение, влюбившись в него, как кошка. Именно тогда он дал мне возможность ускользнуть. После этого случая я не видела и не слышала его. Так сильно он был испуган мною.

Мэрилин: Очень, очень увлекательная история. Уж такая захватывающая, что будет передаваться из поколения в поколение.

Дэйн: Не будь такой жестокой, Мэрилин. Она же рассказывает всё это с чувством боли, которой у тебя, конечно же, нет.

Мэрилин: Если я не чувствую боли, то это только от того, что переполнена спиртным. Но это тоже пройдет со временем. Так же, как и та боль, которую мне причинял в течение десятилетий мой бесчувственный муж. Извини, Кейт. Спиртное и отсутствие осязаемого объекта по имени Эйвери даёт мне право изливать свой гнев на своих подруг.

Кейт: Я не могу не соглашаться с твоим гневом, Мэрилин. Но, в то же самое время, мне не хотелось бы быть мишенью твоих нападок. Всё, что я сейчас делаю, так это пытаюсь тебе рассказать то, что тебя очень интересует. Если ты не желаешь слушать, то я с удовольствием уйду. Возможно, мне лучше уйти сейчас, ибо больше мне нечего тебе рассказать.

Уинни: Нет, сестричка, ты не можешь сейчас уйти. Никто не уйдет! Мы только что начали. Мэрилин, иди к доске и запиши: Кейт: всё, что она узнала, так это — страхи; он делился с ней своими страхами.

Дэйн: Не забудь! Уроки выскальзывания. Вот, что он дал ей еще.

Уинни: Да, да, запиши обязательно!

Эйнджел: Но что же она дала ему?

Дэйн: Хороший вопрос. Кейт, а что ты дала ему?

Кейт: Очевидно,… я возбудила его. Поэтому он и ускользнул.

Уинни: Хорошо, запиши. Кейт возбудила Эйвери.

Эйнджел: Может быть, мы запишем, что она его разбудила?

Мэрилин: Ну, ты и молодец, девочка. Хотя, в принципе, это уже не столь важно, ведь его мамочка учила совершенно другому.

Уинни: Она уже ушла, возможно, это к лучшему, да и у меня нет никакого желания говорить о ней. Хотя, всё же, мы должны брать во внимание, что Глория дала Эйвери. Она же его мать. Мы не можем не брать это в расчет.

Дэйн: Очевидно, так же как и он.

Кейт: Конечно же, это она сделала его таким нервозным.

Дэйн: Это именно то, вне всякого сомнения, что все матери делают со своими детьми.

Мэрилин: Только не я! С самого начала я уговаривала Эйвери не заниматься воспитанием детей, ибо боялась, что они станут похожими на своего отца. Мы договорились, что вся ответственность падет на него, если дети станут такими же нервозными, как он.

Эйвери: Так оно и получилось. Они такие же, как и я. Но не могу понять, причем здесь моя мать?

Мэрилин: Ну, и как я все это им объясню?

Дэйн: Как можно мягче. Вначале была Глория, которая развила нервозность у Эйвери, который, в свою очередь, воспылал нервозной любовью к своей матери.

Кейт: Через некоторое время появилась Эйнджел.

Эйнджел: Конни.

Кейт: Извини, — Конни.

Мэрилин: Что ещё?

Дэйн: Вполне очевидно, что она дала ему ещё что-то. Но что? Любовь? Внимание? То в чем он нуждался или был способен принять?

Уинни: Ты почему-то выпустила из внимания мать, которая была способна дать ему всё это.

Кейт: Знать, когда отпустить, это тоже составная часть любви.

Эйнджел: И если ты не знаешь когда отпустить, тогда твои дети сами почувствуют этот самый момент.

Дэйн: И как определить этот момент?

Эйнджел: Я говорила, как ребенок, а не как родитель.

Уинни: Эйнджел, перестань выставлять себя.

Эйнджел: Выставлять что?

Уинни: Да, всё: твои взгляды, твою энергию, твой ум и, особенно, твои годы. Во всяком случае, если хочешь остаться нашим другом.

Мэрилин: Молодость сама себя выставляет, Уинни. Эйнджел не виновата, что она молода и красива.

Дэйн: Этот тема наводит тоску. Давай, перейдем обратно к разговору об Эйвери.

Эйвери: Конечно, это гораздо приятнее говорить о дорогом, усопшем Эйвери.

Дэйн: Как ты думаешь, он умер грациозно?

Мэрилин: Не будь смешной. Он умер в небрежном костюме, о какой грациозности ты можешь говорить?

Дэйн: Да нет, я имею в виду совершенно не то. У него всё в порядке?

Мэрилин: Если «хорошо» в данном случае к месту, то у Эйвери всё в порядке. У Эйвери всегда всё было в норме. (Пауза.) Правильнее было бы задать вопрос: а мы в порядке? И это был бы более важный вопрос, ибо гораздо важнее то, как мы сами себя чувствуем. Здесь и сейчас.

Уинни: И что мы можем сделать?

Дэйн: Первое, что мы можем сделать, так это налить себе и выпить. Уинни, можешь ли ты налить нам спиртного и выжать туда лимон?

Уинни: В какую ёмкость?

Мэрилин: Наполни графин для всех сестёр.

Уинни: С большим удовольствием. (Уинни мешает спиртное с выжатым лимоном и передает его.)

Дэйн: Что же ты не поделишься своим опытом в общении с Эйвери? Ты нам еще ничего не рассказала. Ведь, если не брать во внимание Мэрилин, ты, возможно, самый старый и ближайший друг Эйвери.

Уинни: Самый «старый» друг? Возможно, я и льщу, но разве это делает Эйнджел самым «молодым» его другом?

Эйнджел: Я уж и не такая молодая.

Уинни: А я — не такая старая.

Эйнджел: А я этого не говорила.

Уинни: И это очень хорошо, что не говорила.

Кейт: Уинни, расскажи нам, что ты знаешь. Старая или молодая, нам все равно. Выпей, и это позволит тебе быть откровенной.

Уинни: На самом деле, я полагала, что я обойдусь без этого сурового испытания.

Мэрилин: Ни одна из нас не обойдется. Растерзанной, возможно, не будет, но через тернии пройдет.

Уинни: Ну что ж, начинай! Я попробую не уклоняться от вопросов.

Дэйн: Остерегайся. Она, по-моему, слишком настойчива.

Кейт: Насколько мне кажется, она что-то скрывает.

Уинни: Боже, для вас не составит большого труда понять, о чем я буду говорить. Ну, ладно, Мэрилин, я сдаюсь. Я расскажу о том, чем я делилась и что получала взамен от твоего затравленного мужа.

Мэрилин: Затравленного? А я и не знала, что он был затравленный.

Уинни: Возможно, он и не был таким. Если иметь в виду данный случай, то информация, которую ты хочешь получить, может касаться только его затравленной жены.

Мэрилин: Ну что ж, если ты настаиваешь на том, что кто-то должен быть затравленным, то я буду счастлива, взять на себя эту роль. У нас у всех есть свои недостатки, не так ли?

Кейт: Уверена, что мне придется поделиться своими.

Эйнджел: Это зависит от того, о чем пойдет речь.

Дэйн: В противовес общественному мнению, жизнь — ни что иное, как чаша полная вишен.

Уинни: (устало.) Возможно, мне нужно было сказать,… поставленная в тупик. (Пауза.)

Дэйн: Очарованная, взволнованная и смущенная. Как в песне, не так ли?

Уинни: А как насчет осажденной? Именно так я начинаю себя чувствовать. (Пауза.) Скажи, Мэрилин, что ты хочешь от меня услышать?

Мэрилин: Давай, выпьем.

Уинни: Вдобавок к выпивке ты хочешь узнать, что мы с Эйвери давали и брали друг от друга, так? Как Кейт?

Кейт: Я бы не смогла сказать лучше.

Мэрилин: Это именно то, что я бы хотела услышать.

Уинни: Ладно. Дай мне немного времени придти в себя от выпитого. Бог свидетель, я не очень хотела быть искренней именно сегодня.

Дэйн: Будь искренней, насколько сможешь. И не очень-то беспокойся о том, что будешь говорить. Потому что любое искажение правды гораздо лучше, чем её неправильное толкование.

Уинни: Ну, хорошо. Мне не хотелось бы, чтобы факты были искажены, или частично вырваны из контекста.

Дэйн: Я не думаю, что тебе следует беспокоиться об этом.

Уинни: Прекрасно! Тогда я начинаю рассказывать правду.

Мэрилин: Ты ожидаешь, что мы тебе поверим?

Уинни: (просто.) Конечно же, нет.

Эйнджел: Тогда не заставляй нас ждать.

Уинни: Наши взаимоотношения были достаточно просты, ибо они основывались на его нуждах. Он нуждался в деньгах, а мой бизнес давал возможность заработать их. Но, и это очень важно, он был, как вы, очевидно, полагаете, не просто обыкновенный переписчик. Он был моим другом и наперсником.

Дэйн: Если быть откровенной, каким он был другом?

Уинни: Очень хорошим другом, но не в том смысле, о котором вы спрашиваете.

Дэйн: У меня не было даже намека на это.

Уинни: Хорошо. Наверно, будет достаточно сказать, что мы были очень близки.

Эйнджел: Но, наверно, не слишком близки?

Уинни: Естественно, нет. К тому же, Эйвери был женатым мужчиной, женатым на женщине, с которой меня связывала дружба на протяжении многих лет.

Мэрилин: Но не слишком хорошая.

Уинни: Нет. Но это была не моя вина, а твоя.

Мэрилин: Это была его вина. Это он стал между нами.

Уинни: Так оно и было.

Мэрилин: Ты встала между мной и Эйвери. А Эйвери встал между мной и тобой.

Дэйн: Передай мне бутылку.

Кейт: И так… ты давала Эйвери деньги, а он тебе копии? Что, это было так легко?

Уинни: С этим, как раз, было достаточно просто. Но когда наши отношения становились всё более близкими, я стала делать некоторые открытия.

Кейт: Я сейчас свалюсь со стула.

Уинни: Нет, это было не что-то экстраординарное, просто мои открытия касались кое-каких секретов.

Мэрилин: Что, Эйвери вел двойную жизнь? Что, у него была ещё одна жена?

Уинни: Ничего подобного, насколько мне известно. Что на самом деле у него было, так это: мечты, секреты, сильные желания.

Дэйн: А у кого их нет?

Мэрилин: Что он был мечтателем, так это точно.

Эйнджел: Ты можешь назвать что-нибудь такое, чего он желал гораздо больше, чем мы?

Уинни: Об этом я и хочу рассказать, Эйнджел.

Мэрилин: Что? Ну-ну, чего он хотел больше, чем кто-либо из нас?

Уинни: Выиграть литературную премию имени Джозефа Пулетсера.

Мэрилин: Не смеши меня, Уинни. Эйвери…

Уинни: Чтобы ты, Мэрилин, смогла оценить его талант.

Мэрилин: Эйвери… был хорошим писателем, умным, профессиональным, но не великим. Не думаю, чтобы он мог удостоиться этой премии.

Дэйн: Не надо быть великим, чтобы обладать этой премией. Всё, чем нужно владеть, так это: компетенцией, продуктивностью и быть читаемым в соответствующих изданиях.

Уинни: Например, «Times Square»? Не это ли самое читаемое издание?

Дэйн: Это издание, именно то, которое является самым популярным в определенных кругах. С уверенностью можно сказать, что это издание является популярным и в Нью-Йорке.

Мэрилин: Я знала, что Эйвери надеется получить эту премию, лично для меня это не было секретом. Он мне об этом говорил.

Уинни: Но ты не знала, что он, действительно, этого хотел. Ты не принимала его мечту всерьёз, так как не верила в него.

Мэрилин: Эйвери был мечтателем, а я прагматиком. Я просто пыталась оградить его от нереальности.

Кейт: Вот и причина, по которой он пришел к Уинни с его мечтой.

Мэрилин: В свою защиту я могу сказать только одно: нам нужны были средства к существованию. Мне не хочется об этом говорить, но без средств не может быть и жизни.

Кейт: Или жены?

Мэрилин: У него была жена! Как ты можешь говорить, что у него не было жены? Он даже не знал, что делать со своей женой, потому что она нуждалась в нем гораздо больше, чем он в ней. (Пауза, затем Уинни.) Какими же ещё мечтами Эйвери делился с тобой? И что же ещё ты ему дала, кроме финансовой и моральной поддержки?

Уинни: Хочешь, верь или нет, а он мечтал открыться кому-либо, поделиться своими замыслами.

Мэрилин: Мне?

Уинни: Для него это было бы самым идеальным.

Мэрилин: В действительности же, этого не случилось. Он хотел открыться и открывался всем вам, но оставался закрытым для той, с которой, предположительно, делил свою жизнь. Вы же знаете, как часто мы не можем осуществить свою мечту, как многое остается недостижимым. Вот это всё было у Эйвери. Для него это была мечта, для меня же — кошмар. Он оставил меня одну в бесплодном пространстве своих несбыточных грёз. (Длинная пауза.)

Дэйн: Придется ещё выпить.

Мэрилин: Чтобы развязать свой язык?

Дэйн: Утолить мою жажду. Весь этот разговор о бесплодном пространстве вызывает во мне желание напиться.

Кейт: Запиши всё это, Мэрилин. Эйвери делился своими мечтами с Уинни.

Эйнджел: Его мечты и его талант переписчика. В этом он был хорош, как ты знаешь.

Уинни: Да, конечно, я знаю, каким он был, когда у него появлялась какая-нибудь идея. Но, увы, его идеям не суждено было осуществляться. Теперь уж, наверняка, его несбыточным идеям никогда не суждено воплотиться в жизнь. Черт бы его побрал!

Эйвери: Если твои друзья защищают тебя от злых духов во время поминок, то кто же защитит тебя от твоих друзей?

Мэрилин: Отлично; вот что пока мы имеем: Глория обеспечила Эйвери неврозом, она же, в свою очередь, получила невротическую сыновью любовь.

Кейт: И, практически, славного сына.

Мэрилин: (с иронией.) Превосходно. И, практически, превосходного сына, насколько ребенок может быть превосходным. Конни обеспечила сексом, и получала его. Мэрилин: дала всё, и взамен — ничего.

Эйвери: Тпру!!!!

Эйнджел: Это не справедливо!

Мэрилин: И это говоришь мне ты!

Кейт: Тогда уж лучше так: Мэрилин хотела как лучше, а получилось как всегда.

Мэрилин: Мне нравится, как ты сформулировала эту проблему. Теперь мы с тобой в расчете.

Кейт: Я принесла себя в жертву и, в место благодарности, еще один щелчок по носу.

Мэрилин: Принято.

Уинни: Обеспечила эмоциональной и материальной поддержкой; выслушивала мечты фантазера, за что ей — большое спасибо.

Эйвери: Я думаю, обойдемся без лишнего комментария.

Мэрилин: Дэйн?

Уинни: Да, теперь Дэйн. От нее мы не слышали ни единого слова.

Мэрилин: Зато я слышала. Мы с ней говорили до того, как вы пришли. У нее было, что рассказать.

Кейт: Ну, а зачем от нас скрывать? Мы, как-никак, одно целое.

Эйнджел: Его рассказы, вот, что он дал Дэйн. Я уверена, что мы должны услышать их.

Мэрилин: Нет, они предназначены только для меня. Я их помню достаточно отчетливо. Я услышала их как раз перед тем, как вы с Уинни пришли сюда.

Кейт: Тогда откуда об этом знает Эйнджел, если, вообще, она имеет понятие о предмете разговора.

Дэйн: Наверное, интуиция Эйнджел? Или что-то более реальное?

Мэрилин: Это очень интересный вопрос; даже ты, Кейт, должна согласиться, что это очень интересный вопрос.

Кейт: Да, конечно, и ответ на него лежит на дне бокала. В случае, если вы поглощаете достаточно спиртного, то ответ на вопрос становится достаточно очевидным. Спиртное — чистое, как кристалл, но не разбивается.

Дэйн: Ты предполагаешь, что мы понимаем тебя?

Кейт: Нет.

Дэйн: Что касается меня, то я, действительно, не понимаю.

Уинни: Расскажи нам эти истории, если, правда, они не сугубо личные.

Кейт: Причин для этого слишком много, так что, давай, рассказывай.

Дэйн: Мне нет необходимости что-либо скрывать о моих взаимоотношениях с Эйвери.

Уинни: Черт возьми!

Дэйн: Что, начнем рассказ о черной собаке?

Эйвери: Нет-нет, только не с черной собаки.

Уинни: Да-да, с черной собаки! С трудом сдерживаю желание услышать его.

Дэйн: Ты что, слышала его?

Уинни: Нет. Но я хочу его услышать. Мне нравились рассказы Эйвери, когда-либо написанные им. Хотя, персонально, как тебе, он мне их не читал.

Дэйн: Очень хорошо. Рассказ о черной собаке, написанный когда-то жившим, а теперь усопшим Эйвери Мэнном. Жил-был, однажды, черный пес, которого мы, как бы лучше его назвать…

Кейт: Чернушка.

Дэйн: Нет. Спот. Спот — так звали эту черную собаку.

Эйвери: Эту собаку не звали Спот. У нее, вообще, не было имени.

Кейт: Собака была совсем черная, или у нее были черные пятна?

Дэйн: Она была совершенно черная, как позор.

Кейт: Как большущая, черная дыра в космическом пространстве. Такой я ее вижу.

Дэйн: Нет. Ты не могла ее видеть, в этом вся соль рассказа. Никто не мог ее видеть, так как она появлялась в кромешной темноте, в самую темную ночь года. Но она требовала к себе внимания; она была одинокой и заброшенной; живя в своей внутренней и внешней темноте. Она была незаметной, сливаясь с окружающей ее темнотой. От рождения она была одиноким животным, это наша черная собака.

Уинни: Она, по всей вероятности, должна была вопить от одиночества, живя в этом темном мире. Люди бы услышали ее вопли и, вероятно, пошли бы с ней на контакт.

Эйвери: Бросили бы кость или еще чего-нибудь.

Дэйн: Да, люди, некоторые из людей, могли ее слышать, но они не знали, как помочь ей, ибо не знали причину ее плача. Более того, они не могли определить, откуда исходит этот плачь, так как не видели ее. Они, просто слышали этот плачь, шедший из темноты. Никто не мог посоветовать, что делать.

Кейт: И так, что же случилось?

Дэйн: Ничего, ничего, вообще, не случилось.

Уинни: Ты имеешь в виду…

Дэйн: Я ничего не имею в виду. Потому что ничего не могло случиться или не случиться.

Уинни: Очень печальная история. Я рада, что Эйвери не рассказывал ее мне. Мне бы не хотелось слушать такие рассказы.

Эйвери: Это, конечно, не шедевр, да и рассказала она его не слишком точно. У черной собаки была своя жизнь, но не настолько мрачная, как она ее обрисовала.

Мэрилин: Послушай, Кейт, неужели Эйвери открывал тебе все черные стороны своей жизни?

Кейт: Ничего похожего на то, как в этом рассказе. Я имею в виду, что его расположение духа в чем-то было, похоже, но этот рассказ что-то сверхординарное.

Мэрилин: Дэйн, а ты уверена в этом? Что-то не похоже ни на один из рассказов, написанных Эйвери.

Дэйн: Я немного приукрасила.

Уинни: Ты, сука. Ты не могла этого сделать.

Эйвери: Наоборот! Именно это она и сделала.

Дэйн: Я сделала это. Я приукрасила, так просто, ради интереса. Думая, что это будет к месту.

Мэрилин: Немного мрачновато, но достаточно хорошо, если предположить, что у тебя есть желание молоть такую бессмыслицу.

Уинни: Ты меняла текст прямо во время рассказа. Ну, и сука же ты! Как ты могла!

Дэйн: Это было достаточно легко, и сейчас, когда я думаю об этом, я понимаю, что это именно то, что Эйвери дал мне. Умение распознать и передать хороший рассказ. Конечно, это моя профессия, но Эйвери был таким хорошим рассказчиком, что я просто не могла не стать лучше, как редактор и агент, общаясь с ним.

Уинни: Не могу поверить, что ты могла с нами так поступить. Сделала из него какое-то бедное существо, затерявшееся в темноте экзистенциального небытия, молящего о помощи и не услышанного, кем бы то ни было.

Мэрилин: Несомненно, это не тот случай. Мы именно те, кто хочет оказать помощь любыми средствами.

Кейт: Что больше говорит о нас, чем о нем.

Мэрилин: Расскажи ещё что-нибудь. Что ещё Эйвери дал тебе?

Уинни: Теперь только одну правду!

Дэйн: Глядя в прошлое, я думаю, несмотря на все истории, рассказанные им мне, Эйвери дал мне ключ к той части его самого, которую искала Мэрилин, к той части, в которой он отказывал ей все предыдущие годы.

Уинни: Почему же он делился с тобой, а не с Мэрилин?

Кейт: Потому что Дэйн не делила с ним постель. Он мог делиться с ней этой частью, воздерживаясь от секса и, следовательно, не быть поглощенным ее чувствами к нему. Как хороший слушатель, она не мешала его автономии.

Дэйн: Что правда, то правда! Я не делила с ним пастель, его комнату или заднее сидение его паршивого Вольво. Единственное, чем он делился со мной, так это его рассказы.

Уинни: Я думаю, мы коснулись очень важной темы, которая представляется еще более важной, если брать во внимание тот факт, что это именно та тема, которую Эйвери вообще игнорировал.

Мэрилин: Давайте прекратим стараться быть умными, а начнем быть любезными.

Уинни: Извини, Дэйн. Это слишком грубо с моей стороны. Ты заслуживаешь лучшего.

Дэйн: Мы все этого заслуживаем. (Поднимает стакан.) Будьте здоровы!

Уинни: Да! Будьте здоровы! (Пауза.) Мэрилин?

Мэрилин: Почему бы и нет! Будьте здоровы!

Уинни: Я ошеломлена твоим энтузиазмом.

Мэрилин: Это всё, что мне осталось в моём положении.

Дэйн: Я думаю, возможно, наше радушие истощается. Как-никак, алкоголь испаряется.

Мэрилин: Кажется, еще одна бутылка где-то затерялась. Или нам лучше перейти к виски?

Эйнджел: Никогда не мешаю, никогда не волнуюсь.

Кейт: Мне кажется, что мы уже перешли этот рубеж. Видимо, пришло время разойтись по домам.

Мэрилин: Нет-нет! Еще не время. Вы не можете уйти до тех пор, пока я не узнаю то, что хотела узнать.

Уинни: Если ты не можешь вспомнить, что ты хочешь узнать, то это именно тот момент, когда нужно разойтись.

Дэйн: Собирайся, Уинни. Я вызову такси.

Уинни: Я не уверена, что смогу быть даже пассажиром в настоящее время. Я не настолько трезва, как кажется.

Дэйн: Ничего! Ты выглядишь прекрасно! Скажи Мэрилин «до свидания». И как его звали?

Эйвери: Эйвери, Эйвери! Этот труп зовут Эйвери! (Уинни подходит к Мэрилин и крепко ее обнимает. Затем она подходит к гробу и смотрит на Эйвери.)

Уинни: Не уверена, что ты получил что-то еще от меня, Эйвери, кроме той небольшой компенсации, в материальном исчислении, за свой талант. Но что я точно знаю, так это то, что я бы послала тебя к дьяволу, если бы ты опять попросил меня сделать то же самое. Не потому, как ты ко мне относился, а потому, как ты использовал нас обеих, возможно, непреднамеренно, конечно же, без злого умысла, обеспечивая свои потребности, тогда как мы заботились о тебе, забывая порой о своём существовании. Я понимаю, что это звучит иронично с моей стороны, ведь мною не было сделано ни шага в сторону исправления того, что я сейчас критикую. Но я полагаю, что во всем происшедшем есть большой урок для меня: до тех пор, пока твои собственные нужды, в той или иной мере, не будут удовлетворены, ты обязан посылать всех к чертовой матери.

Дэйн: Хватит заниматься философией. Пошли!

Мэрилин: Дэйн!

Дэйн: Да, Мэрилин!

Мэрилин: Спасибо за участие в этом…

Дэйн: Я тоже не знаю, как всё это назвать. Но, все равно, не за что. Вот для этого и нужны друзья. Кто это сказал?

Мэрилин: Это не имеет никакого значения. И ты знаешь, что двери в этом доме для тебя всегда открыты. (Дэйн подходит к Мэрилин. Они обнимаются. Дэйн и Уинни уходят.)

Кейт: Полагаю, что на этом можно поставить точку.

Мэрилин: Нет, не совсем. Мы еще не довели дело до конца.

Мэрилин: (указывая на Эйнджел.) Не так ли, Эйнджел?

Эйнджел: Мне кажется, что и мне пришла пора уйти. Если я поспешу, то смогу вместе с ними уехать на такси. (Пауза.) Спасибо за прекрасный вечер.

Мэрилин: Нет! Я довезу тебя до дома; Грегори довезет тебя до дома. Я не могу тебя отпустить, пока не выслушаю тебя. Так, Кейт, напиши на доске. Эйнджел дала. Эйнджел взяла. Но мы пока не знаем что. Скажи мне, Эйнджел, что было приятнее, давать или получать?

Эйнджел: Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Мэрилин: Нет, ты знаешь. Я говорю об Эйвери. О моём Эйвери, а не о твоём! И я думаю, ты знаешь, что меня интересует.

Эйнджел: Я не намерена терпеть это.

Мэрилин: Я знаю. Но разве ты мне ничего не должна?

Эйнджел: Я тебе ничего не должна.

Мэрилин: Нет, должна. Ты что, не помнишь? Я позволила тебе сорваться с крючка ранее. К тому же, ты единственная, кто не принимал участие в нашем разговоре. Ты же не рассказала, что знаешь.

Эйнджел: Ты ведь не спрашивала.

Кейт: Вот она и спрашивает.

Мэрилин: Кейт, я права или нет?

Кейт: Мэрилин, я не могу за тебя отвечать.

Мэрилин: Я не имею в виду философский аспект этой проблемы. Я просто имела в виду один вопрос: делилась ли Эйнджел своими знаниями этой проблемы с другими людьми или нет.

Кейт: Ты права, она не делилась. (Пауза.) И я думаю, что мне пора уходить.

Мэрилин: И пропустишь веселье?

Кейт: И так было слишком много веселья для одного вечера. И, насколько я понимаю, всё, что было не досказано, должно остаться между вами. Я права или нет?

Мэрилин: Я думаю, что ты права.

Кейт: Я спрашивала Эйнджел.

Эйнджел: Я не думаю, что осталось что-нибудь интересное. Так что, до свидания.

Кейт: (Эйнджел.) Не скрывай хоть от нее. Она просто хочет узнать,… черт знает, что она хочет. Но всё же, попытайся ей рассказать. И, Мэрилин, если ты хочешь что-нибудь узнать, о чем знает Эйнджел, попытайся сформулировать вопрос таким образом, чтобы она смогла на него ответить.

Кейт демонстративно обнимает Мэрилин, затем Эйнджел. После ухода Кейт, Мэрилин подходит к бару наливает оставшееся спиртное в пустой стакан. Эйвери идет к гробу и ложится в него.

Эйнджел: Что, разве тебе мало того, что ты выпила?

Мэрилин: Больше, чем достаточно. Эти последние капли драгоценного напитка — для тебя. Иногда это то самое лишнее, что не может уже ничего изменить. В данном случае — это спиртное.

Эйнджел: Это лишнее, всё равно, не сможет ничего изменить. (Мэрилин идет к гробу и резко закрывает крышку.)

Мэрилин: Дело Эйвери закрыто. Ты это имеешь в виду? Ты не хочешь разговаривать?

Эйнджел: Да, я не хочу разговаривать.

Мэрилин: Это означает, что есть что-то, о чем ты не хочешь говорить.

Эйнджел: Знаешь, есть большое количество тем, которые я бы не хотела обсуждать.

Мэрилин: Например?

Эйнджел: Я предпочту их не называть.

Мэрилин: А я бы предпочла, чтобы ты их назвала.

Эйнджел: Нет.

Мэрилин: Почему ты мне не хочешь позволить быть судьёй?

Эйнджел: Я не буду говорить лишь только потому, чтобы ты не имела возможность осуждать. И если я решила, что никогда и ни с кем не буду говорить на эту тему, то я этого никогда и не буду делать.

Мэрилин: Что, это может нанести травму?

Эйнджел: Да.

Мэрилин: И что, сильную?

Эйнджел: Мэрилин, я не настолько пьяна.

Мэрилин: Я тоже не пьяна. (Пауза.) Ответь мне только на один вопрос.

Эйнджел: Хорошо. На один вопрос отвечу.

Мэрилин: Вы с Эйвери были близки — это данность. Насколько?

Эйнджел: Предположим, что мы были близкими по духу.

Мэрилин: (размышляет, затем.) Ты знала всё. Ты знала обо всех нас. Он рассказывал тебе обо всём, что он им говорил, плюс всё, что он знал о нас.

Эйнджел: Ты сказала, что задашь один вопрос.

Мэрилин: Еще один. Я обязана знать всё.

Эйнджел: Почему? Почему ты должна знать обо всём? Почему ты не можешь просто похоронить его и всё его прошлое?

Мэрилин: У меня для этого есть свои причины. (Пауза.) Они сугубо личные; я уверена, что ты смогла бы понять их.

Эйнджел: Ну, хорошо; я знала обо всех, он мне рассказывал.

Мэрилин: И обо мне? Он обо мне рассказывал?

Эйнджел: Он мне говорил, что ты самая тонкая, нежная и сочувствующая натура, которую он когда-либо знал.

Мэрилин: Не совсем романтическая поддержка.

Эйнджел: И он тебя нежно любил.

Мэрилин: Нежно? Не страстно или не до сумасшествия? Без всякой на то причины?

Эйнджел: Ты знаешь, что он любил тебя страстно.

Мэрилин: Ну, то, что он знал, что такое страсть, я ещё могу поверить, но чтобы он любил меня страстно…Я думаю, что нежно, это именно то, что можно сказать в этом случае. Мы любили его страстно, но, черт возьми,… я не знаю. Черт возьми, чего же я ищу? Ты любила его? (Пауза.) Нет-нет,… подожди,… я знаю твой ответ. Ты не слишком отличаешься от нас. Ты должна была любить его так, как мы его любили. Правильнее было бы задать вопрос: любил ли тебя Эйвери? Вот что имела в виду Кейт? (Пауза) Эйвери любил тебя?

Эйнджел: Я думаю, что так или иначе, он любил нас всех.

Мэрилин: Нет. Я думаю, что по существу, он любил нас всех. Кроме тебя. Я думаю, что он любил тебя совершенно по-другому. Скажи мне, что ты думаешь, поэтому поводу?

Эйнджел: Я думаю, что ты думаешь слишком много о себе. Иногда невредно забыть о себе.

Мэрилин: Но это не тот случай. Мне следует знать, какие чувства Эйвери испытывал к тебе?

Эйнджел: Зачем?

Мэрилин: А почему бы нет? (Эйнджел глубоко вздыхает, затем подходит к гробу, открывает крышку, смотрит. Затем пересекает сцену и становится рядом с Мэрилин. Эйвери поднимается из гроба и внимательно смотрит на обеих.)

Эйнджел: Эйвери никогда не говорил, что любит меня.

Мэрилин: Он никогда не выражал свою любовь к тебе словами?

Эйнджел: Никогда.

Мэрилин: Но он как-то ее выражал? Ты же не сможешь отказаться, что он относился к тебе как к женщине, которую любят?

Эйнджел: Нет. Но у нас никогда не было интима.

Мэрилин: Физического! Вы никогда не были любовниками в том смысле, в котором мы привыкли видеть мужчину и женщину. Но эмоционально, Эйвери отдавал тебе себя всего, без остатка. Ты познала его горести, радости и страхи. Ты узнала об этом раньше, чем мы рассказали, не так ли?

Эйнджел: Да, Эйвери делился со мной. Я уже тебе об этом говорила.

Мэрилин: Но не там, где вы работали?

Эйнджел: Что ты имеешь в виду?

Мэрилин: А вот что. Для того чтобы иметь время для разговоров, вы должны были встречаться там, где не было людей. Вы должны были назначать встречи. И где же вы встречались?

Эйнджел: Ты думаешь, нам нужно было встречаться?

Мэрилин: Ну, что-то в этом роде.

Эйнджел: Если взглянуть со стороны, то, по-видимому, это выглядело именно так. Но, честно говоря, я никогда сама не назначала свидания твоему мужу. Мы были просто очень близкими друзьями. И вполне естественно то, что мы часто проводили некоторое время вместе. Мне была необходима поддержка и сострадание; пример подражания для моего сына. Эйвери хорошо с этим справлялся.

Мэрилин: Жена, как правило, узнаёт новости последней. Но мне всё же не понятна эта ситуация. Совершенно очевидно, что Эйвери любил тебя. Он был близок с тобой так, как ни с кем другим, включая и меня. Ты была именно той женщиной, которая для него была всем, и всё же вы не стали любовниками. Почему!? (Пауза.) Эйнджел!? (Эйнджел отвернулась, не желая отвечать.) Всё дело в тебе? У него было желание разорвать со мной… но, он этого не сделал. И причиной этому была ты?

Эйнджел: Виной этому была ты.

Мэрилин: Я!!!???

Эйнджел: Выйдя замуж, я вскоре познала, что значит быть оставленной, хотя, откровенно говоря, я не была готова к такому повороту событий. Но, прежде чем это произошло, я уже ощутила на себе, что значит быть не любимой. И уже тогда я поняла, что не смогу когда-либо вторгнуться в чужую жизнь. Я не хотела и не могла быть любовницей и разрушить жизнь другой женщине.

Мэрилин: Сестрами до конца дней? Ха! (Пауза.) Он знал, что…что ты не пойдёшь на это лишь из-за меня? Он осознавал это?

Эйнджел: Я ничего не скрывала от Эйвери.

Мэрилин: Я уверена, что он понимал это, и ему даже нравилась эта парадоксальная ситуация. Когда рядом есть женщина, которую он мог бы любить, но она совершенно не отвечает ему взаимностью из-за меня, женщины, перед которой у него есть обязательства.

Эйнджел: Он понимал парадоксальность этой ситуации, но я не уверена, что ему это нравилось.

Мэрилин: Ответь мне ещё на один вопрос. Что же такое он получал от тебя, чего он не мог получить от нас?

Эйнджел: Я могу сказать только, что он думал по этому поводу. Всё, что я знаю, так это то, что он мне рассказывал, и что я поняла, прочитав его повести.

Мэрилин: Я соглашусь с этим. По крайней мере, после того, когда я узнаю всё. Хотя вряд ли соглашусь с этим. Я решу, после того, как всё услышу.

Эйнджел: Радость, безмятежность и внутреннее спокойствие — это то, что наступает после того, когда начинаешь понимать, что являешься маленькой частью этого большого мироздания.

Мэрилин: Да, это так похоже на него.

Эйнджел: Продолжать? (Мэрилин кивает в знак согласия.) Он говорил, что я его контакт с человечеством, мерцающий свет среди звезд.

Мэрилин: Он мог быть очень поэтичным.

Эйнджел: Знание того, что ты не один в этом мире, даёт чувство внутреннего спокойствия.

Мэрилин: Предполагаю, что нам всем нужно знать это. Знать, что мы не можем бесконечно странствовать в своём внутреннем мире. Или в мире, находящемся среди звёзд.

Эйнджел: Да. (Пауза.) Ты не разочарована?

Мэрилин: Нет, смирившаяся и успокоенная. Это длинная история, которую, вероятно, тебе не хотелось бы услышать.

Эйнджел: Или та, которую тебе не хотелось бы рассказывать.

Мэрилин: Ты очень восприимчива. Эйвери ненавидел это качество в женщине.

Эйнджел: Я знаю.

Мэрилин: Ну, и что ты собираешься делать сейчас?

Эйнджел: Немного отдохнуть.

Мэрилин: Нет, я говорю о твоей будущей жизни.

Эйнджел: А, это! (Пауза.) Со мной мой Эйвери и много, очень много времени. И у меня есть представление о том, что будет со мной, если у меня появится желание и возможность изменить свою жизнь.

Мэрилин: Ну, я надеюсь, ты найдёшь того, кто будет для тебя самым лучшим. Я надеюсь на это.

Эйнджел: Ну, вот и всё. Мы, по-моему, высказали друг другу всё, что хотели. Я чувствую себя изнуренной. (Эйнджел подходит к Мэрилин, прислоняется к ее лицу, обнимает ее, затем идет к гробу. Она берёт розу и кладет в гроб.)

Эйнджел: Он любил розы, особенно, когда те начинали распускаться.

Мэрилин: Я знаю.

Эйнджел: До свидания, Мэрилин. (Пауза.) Прощай, Эйвери.

Эйнджел уходит. Мэрилин подходит к гробу, берёт розу и кладет ее в гроб. Некоторое время она стоит молча.

Мэрилин: Ты был неплохим человеком, Эйвери, но и не был полноценным. Расстилая себя тонким слоем меж огромным количеством женщин-друзей, окружавших тебя, ты обманывал всех нас. Но не только нас, но и себя самого. Я до конца не знаю, почему ты боялся довериться мне, хотя сейчас, это не имеет уже никакого значения. Я никогда не прекращала любить тебя; я бросила попытки быть для тебя такой, какой я хотела бы быть, но я не отказывалась от своей любви все те годы нашей совместной жизни, которые, иногда, казались такими долгими. И так прощай, дорогой Эйвери Мэнн. Надеюсь, что в следующей жизни, если она, конечно, есть, у тебя не будет причины бояться чего-либо. Ты найдешь своего ангела, который покажет тебе дорогу.

Во время монолога луч света становится всё ярче до тех пор, пока яркий луч не высвечивает её и гроб. Через мгновение, луч постепенно гаснет. Тонкий луч голубого света высвечивает гроб.

Мэрилин поворачивается и идет к выходу, обозначенному на сцене. В темноте раздается стук закрываемой двери. Одновременно, лай собаки. Эйвери приподнимается, слушает лай. Улыбка появляется на его лице.

Эйвери: Ко мне, Рыжая! Ко мне! Попрощайся со своим хозяином!

Опять мы слышим вой собаки. Эйвери ложится в гроб, смирившийся, если не довольный. Свет постепенно гаснет, пока на сцене не становится совершенно темно. Затем, в темноте раздается прощальный вой собаки.

Конец