Летнее утро. Во время первой сцены встает солнце.
Сеппо и Марко проверяют сети.
Шумит прибой. Слышно тихое пение птиц. Август.
Сеппо: Твою мать! Это ж налим.
Марко: Ух ты, здоровый какой! Ухи наварим…
Сеппо: Ни черта ты с летнего налима не наваришь. В нем червей полно, и тиной он воняет.
Марко: Давай разрежем и посмотрим. Я что-то не припомню, чтобы раньше налимы в наши сети попадались, тем более летом. Ведь, правда?
Сеппо: Я за твою память ручаться не могу.
Марко: Может, кофейку сварим? Или тебе водки?
Сеппо: У тебя ж там подруга. Что же она не сварит нам кофе?
Марко: Пусть спит. Она в отпуске.
Сеппо: Ах, в отпуске? Кто ж это ее в отпуск-то отправил? Она ведь, сам говоришь «свободный художник»… Черт, как здесь все запуталось.
Марко: Да брось ты эту сеть, не распутывай. Я потом посижу. Пойдем, перекусим.
Сеппо: Нет уж, я сначала распутаю.
Марко: Ладно, как хочешь.
Сеппо: А то, что ж это за рыбак такой, который собственные сети распутать не может.
Марко: А… Ну, да.
Сеппо: Что «ну да»? Какая муха тебя укусила?
Марко: Да так. Просто смотрю.
Сеппо: А ты не смотри, а давай-ка за работу. За мной машина придет в полдвенадцатого. Смотри-ка, белоус. А вон там еще один. Вода, значит, чистая.
Марко: Здесь в воде фосфатов слишком много. Так всегда бывает в местах, где много рыбы. А кислорода, наоборот, не хватает.
Сеппо: Да всего там хватает… Чертов налим. Сеть по дну протащил — теперь ничем не отмоешь, разве что на автомойке выстирать.
Марко: Я могу в тазике банном прокипятить.
Сеппо: Если отстираешь на автомойке — сеть твоя.
Марко: Хм… Стоит попробовать. Надо спросить на автомойке.
Сеппо: А впрочем, можешь и в тазу кипятить. Все равно ты его уже загубил. Надо быть дураком, чтоб в тазу воду на зиму оставить! Он проржавел насквозь. Я его осенью всегда жиром свиным смазывал.
Марко: Мама его маслом растительным смазала. Прошлой осенью.
Сеппо: Ну вот и кипяти теперь. И сеть, и все, что хочешь.
Марко: Да что с тобой такое?
Сеппо: Кипяти, кипяти! Перцу добавь, для вкусу… Черт возьми, неужели так сложно понять?
Марко: Да что понять-то?!
Сеппо: Да все! Что меня все это раздражает…
Марко: Что именно?
Сеппо: Да все раздражает… пойми же ты, черт возьми… Твоя мать нагрузила меня этой своей психологией… все эти разговоры о семейных конфликтах, о межличностных отношениях, об играх, в которые кто-то и где-то там играет… Чушь!.. Хотя порой мне кажется, что ей почти удалось убедить меня в том, что это я… я во всем виноват.
Марко: Виноват? О чем это ты?
Сеппо: Эти ее идиотские книжки утверждают, что я потратил непростительно мало времени на сопливые игры с тобой. Оказывается, это было «драгоценнейшее» время для построения семейных отношений. Время, которого у меня тогда просто не было. А время — оно всегда должно быть… Должно было быть… Эх, где бы достать хоть чуточку времени. Хоть бы немного… Черт возьми! Скажи мне, где его продают, и я помчусь туда и встану в очередь. Я бы много заплатил, слышишь.
Марко: Я все-таки тебя не понимаю… Что тебя так взбесило?
Сеппо: То, что ты постоянно мне льстишь.
Марко: Так, понятно. Во сколько, говоришь, приходит твоя машина?
Сеппо: Ах вот ты как заговорил… В одиннадцать тридцать приедет Хейнанен. Я угощу его кофе с бутербродами, которые сам сделаю. Я уважаю народ, а потому положу на хлеб красную рыбу и веточку укропа. Хейнанен, наверное, единственный среди моих знакомых, кто и есть настоящий народ. А уважение к народу — это у меня в крови.
Марко: Шквал аплодисментов!
Сеппо: Хватит ерничать. Ровно в двенадцать ноль-ноль «Мерседес-Бенц» направится в аэропорт Хельсинки-Вантаа. По пути я заеду в дом престарелых проведать бабулю, а то ведь никто к ней теперь не заходит. Вот она и кричит на меня — ей ведь больше некого ругать. Да, еще заберу рубашки из прачечной. Вот ведь, до чего мы дошли.
Марко: До чего дошли?
Сеппо: До того, что мои рубашки стирает и гладит какой-то там сомалиец или ингерманландец. А твоя мать в свои пятьдесят три года выводит каракули на бумаге и пытается научиться отличать вот эту трещину на скале от другой такой же. Свет, видите ли, преломляется в этой несколько иным образом, чем в той. И если я никакой разницы не нахожу, то это означает, что я не способен уловить нюансы. В этих двух трещинах, якобы, отражается вся суть мироздания. Как это называется?
Милва: (выходит в халате, заспанная) Метафора.
Сеппо: Именно. Доброе утро. А денежки между тем уходят.
Милва: Куда уходят?
Сеппо: На оплату курсов и красное вино. Понимаю, искусство — дело такое, богемное.
Милва: Я поставила воду для кофе. Что это? Налим? Пойду окунусь. (уходит)
Сеппо: Крепко сложена.
Марко: Нравится?
Сеппо: Крупная.
Марко: По твоему, слишком?
Сеппо: Да Бог ты мой, радуйся, пока есть.
Марко: Что ты имеешь в виду?
Сеппо: Что-что? Широкие плечи, сзади чуток смахивает на мужика. Она что, голая пойдет купаться?
Марко: Да. А что? Соседи еще спят. А хотя бы и не спали…
Сеппо: Нет, конечно, пусть идет.
Марко: Пусть.
Сеппо: Пусть, пусть.
Марко: Пусть. Да чего ты?
Сеппо: У меня руки онемели.
Марко: Как это онемели? Ты можешь пошевелить пальцами?
Сеппо: Могу, конечно. Могу. А что?
Марко: Покажи.
Сеппо: Что?
Марко: Покажи.
Сеппо: Ну, что? Вот, смотри.
Марко: Так…Чувствуешь покалывание? Они вообще что-нибудь чувствуют? У тебя в последнее время предметы из рук не падают?
Сеппо: Ой, вот только не надо строить из себя доктора.
Марко: Слышишь — кто это поет? Кроншнеп? Грустный голос…
Сеппо: Пальцы-то чувствуют. В том смысле, что если горячо, то чувствую, что горячо…. что предмет горячий. Понимаешь? Пальцы жжет, если поднести руки к огню, и они зябнут, если опустить их в прорубь, с этим все в порядке. Но я ничего не ощущаю. Дотрагиваюсь до женщины, и только умом понимаю, что это кожа.
Марко: Кроншнеп — перелетная птица?
Сеппо: Кожа похожа на резину. Все предметы, когда до них дотрагиваешься, похожи на резину или на пластмассу… или на что-нибудь в этом роде. Такое чувство в пальцах, в руках… Везде. Ты меня понимаешь?
Марко: Я могу выписать тебе номерок к невропатологу.
Сеппо: И когда такое вот летнее утро… туман, птицы, восход и все такое… и вроде бы ты понимаешь…Нет, ты вспоминаешь, что, боже мой, как должно быть хорошо… что вот оно — счастье… вот в таких вот мгновениях… и потом вдруг ничего не чувствуешь. Вроде бы, лето, сидишь в лодке, и первые лучи солнца, и твой сын рядом с тобой… а думаешь о каком-нибудь брифинге или докладе… и не ощущаешь ни-че-го. Понимаешь?
Марко: Слушай, я тут подумал, что…
Сеппо: А когда видишь красивую женщину, такую, как твоя, например, и думаешь, что… надо же, какие у нее широкие плечи, и как у нее там с пищеварением, и может она вегетарианка, и почему она такая худая… Но когда дотрагиваешься до нее… женщины… матери, то… ничего не чувствуешь. Чувствительности нет и чувств тоже. Понимаешь, я помню, что именно я должен чувствовать, но ничего такого не ощущаю.
Марко: Единственное, что я могу сделать в данном случае, это отправить тебя на анализ крови. Так, на всякий случай.
Сеппо: Но это совсем не так, как, например, потерять вкус… Анализ крови, говоришь?
Марко: На всякий случай. В медицине так положено…
Сеппо: Конечно, медицине положено отвечать уклончиво. Безусловно. Ладно, поглядим, что будет…
Милва: (входит мокрая) Вода холодная. Илья льдинку в воду опустил.
Сеппо: Ха. Вода теплая, как парное молоко.
Марко: Пойду попробую… Воду. (Уходит.)
Сеппо: Да…. лето. Скоро уже кончится. И кроншнеп поет… а впрочем —
Милва: Что впрочем?
Сеппо: Э-э… не знаю. Марко — крепкий парень. Идет купаться голым.
Милва: Пусть идет.
Сеппо: Красиво. По-своему красиво. Да.
Милва: Да.
Сеппо: Сын все-таки. Был бы только здоров.
Милва: Это правда.
Сеппо: Тебе этого не понять. Ты слишком молода и…
Милва: … женщина. Слушайте, мне надоело, честное слово. Давайте оставим все это и просто расслабимся. Говорите, здесь был кроншнеп? Похоже, он уже улетел. Но почему-то взгрустнулось, и всякие мысли лезут в голову, да?…
Сеппо: Да.
Милва: Смотрите, какой изумительный свет, вот именно сейчас…
Сеппо: Интересно, почему свет для женщин так важен?
Милва: Для женщин?
Сеппо: Для моей жены, например, для матери Марко. Ну вот уже и светлеет…
Милва: Жаль.
Сеппо: Почему? Мне нравится, когда все четко видно.
Милва: Сторонник четких позиций.
Сеппо: Может быть. Что в этом плохого?
Милва: Ничего. Напрашиваетесь на комплимент? Вы, кажется, едете в Берлин?
Сеппо: Еду. Через четыре с половиной часа.
Милва: Вы даже не посмотрели на часы!
Сеппо: У меня нет часов.
Милва: Не доверяете?
Сеппо: У меня их просто нет. Я доверяю своим внутренним часам. А они ходят на удивление исправно. Так же, как я.
Милва: Скромности вам не занимать.
Сеппо: Дорогой свекор.
Милва: Поживем увидим.
Сеппо: Правда? Жаль.
Милва: Жаль?
Сеппо: Да. Нет… Не знаю.
Милва: Это перелетные птицы?
Сеппо: Не думаю.
Милва: Они летят косяком.
Сеппо: Слушай, а если я…
Милва: Нет.
Сеппо: Что «нет»? Ты же даже не знаешь, о чем я хотел спросить.
Милва: Знаю.
Сеппо: Понятно.
Милва: Мой номер телефона есть у Марко, если надумаешь вдруг заглянуть на кофе.