Выстрел потряс ветхие стены салуна.

Айрис вскочила на ноги. Она разбирала старые фотографии, раскладывая их вокруг себя в аккуратные стопочки. Поскольку комнатенка, в которой она сидела, была крошечной, девушка в два прыжка достигла выхода, распахнула дверь в зал и застыла на пороге.

Едкий дым заполнил все вокруг, а посреди этого гама, в голубой дымке, сильно смахивая на привидение, стояла Саманта Киллиан, держа в руке старинный шестизарядный револьвер. Она казалась больше удивленной, чем испуганной.

– Саманта! – в ужасе воскликнула Айрис. – С тобой все в порядке? Что произошло?

– Да, я в полном порядке, – ответила девочка и подняла револьвер повыше. – Просто я не знала, что он заряжен. А он взял да выстрелил.

Айрис покачала головой. Полированная высокая стойка красного дерева была безнадежно испорчена – пуля расщепила панель прямо посередине.

– Ты могла ранить кого-нибудь, – сурово сказала Айрис, потупившейся Саманте. – Где ты взяла револьвер?

– Это папин. У него их целая куча, висят без дела на стене в гостиной. За них предлагали, знаешь сколько денег! Айрис, я, честно, не знала, что он заряжен.

– Боже, – вздохнула Айрис. – Предупреждал же меня Адам, что ты местный чемпион по всякого рода несчастным случаям. Отдай мне револьвер, Саманта!

– Но он мне нужен! – заявила девочка. – Я буду самой красивой на детском маскараде. Я надену черную ковбойскую шляпу, расшитый на индейский манер жилет и заткну за пояс этот револьвер. Представляешь?!

– Я думаю, что надо прежде спросить разрешения у отца, – сказала Айрис, забирая опасную игрушку. – Кстати, а о каком маскараде ты говоришь?

Саманта в ужасе прижала ладошки ко рту.

– Ой, я же не должна была рассказывать!

– Ну, теперь тебе придется рассказать.

– Это Адам придумал, – сказала Саманта. – Только просил ничего тебе не говорить. Он хотел вначале сам с тобой потолковать.

– Ну, это не такой уж важный секрет, – успокоила девочку Айрис. – Рано или поздно я бы все равно узнала. Но у меня не будет времени…

Саманта подняла к ней разочарованное личико с ясными наивными глазами, и сердце Айрис екнуло.

– Что же вы такое собираетесь устроить? – поинтересовалась она.

Личико Саманты просветлело.

– Мы будем представлять, как жили в Рейнбоу и Фелисити во времена «золотой лихорадки». Мы все-все будем участвовать.

– Но кто же сочинит вам сценки? Кто сошьет костюмы и будет с вами репетировать?

– Адам знает кучу всяких историй, – уверенно отозвалась Саманта. – Он нам поможет. Костюмы мы будем делать сами, но думали, что ты поможешь…

Она в надежде взглянула на молчаливую Айрис.

– Знаешь, по-моему, нам надо поговорить с Адамом Фримонтом, – немного подумав, сказала Айрис, бросив взгляд на часы. – Так, уже почти шесть. Должно быть, он возится с «Эсмеральдой», хотя, видит Бог, старушке давно пора на покой. Ну что, пошли?

– Ага… Погоди-ка, ты сказала, что уже шесть часов?!

– Почти шесть.

Саманта вздохнула.

– Значит, я снова опоздала к обеду. Опять мама рассердится. Ох, теперь она меня не пустит с папой в Рейнбоу! А что скажет папа, узнав про револьвер… Слушай, Айрис, отдай мне его, клянусь, что повешу на место. Может, папа и не заметит, что я его брала?

– Нет, я отдам его Адаму, – сказала Айрис. – Он же друг твоего папы, верно? Вот и попросим его отдать револьвер и позаботиться, чтобы тебе не очень сильно попало.

– Ну, ладно, – вздохнула Саманта. – Адам, наверное, уже дома. Пошли.

Айрис грустно улыбалась. Господи, это ж надо представить – возиться с целой оравой детей! Помоги мне, Боже!

– Зачем тебе револьвер? – едва открыв дверь и увидев на пороге Айрис, резко спросил Адам. – Нет, я, конечно, понимаю, что лазать по заброшенному тоннелю – весьма опасное занятие, особенно для девушки, но револьвер – это уже чересчур!

– Не смеши меня, – отмахнулась Айрис. – Я не собиралась пристрелить тебя. Хотя после того, как я узнала о детском маскараде, эта идея уже не кажется мне абсурдной.

– Мда? Ну что ж, прости. Надо было мне сразу тебе сказать.

– А где собака? – осторожно поинтересовалась Айрис.

– Заходи, не бойся. «Киманчи» на языке индейцев обозначает «чужой». Ее кто-то бросил в прерии одну, еще совсем крошечную, только-только глазки открылись. Тогда мы оба были чужими здесь, Киманчи и я.

Айрис с опаской вошла. Внутри дом оказался отделан золотисто-красным деревом – и высокий потолок, и стены, и наличники. В доме царило солнце, и взгляд поражало количество книг в огромных книжных шкафах.

– Как красиво! – восхищенно выдохнула она. – Знаешь, здесь все напоминает… тебя, твой характер. Лена Максон говорила, что ты сам здесь все отделал.

– Большую часть, – согласился Адам, стоявший за ее спиной. – Но у меня сейчас мало времени. Гак как у тебя оказался этот револьвер? Ты же, как никто другой, знаешь, что Томми Киллиан отнюдь не отличается хорошим характером.

– Томми давно пора бы знать, что оружие – не игрушка, и не держать его там, где любой ребенок может преспокойно взять его.

– Ребенок? Саманта?.. Она, случайно, не…

– Нет, она не поранилась и никого не пристрелила, – поспешила ответить Айрис. – Но вот стойка в баре пострадала.

Вздохнув с облегчением, Адам улыбнулся.

– По-моему, эта история заслуживает более подробного разговора, да и детский маскарад… Давай обсудим все за ужином. Я сейчас живо приготовлю сандвичи, а потом провожу тебя до самого дома.

– Но меня ждет Лена, – пробормотала удивленная Айрис. – Я всегда завтракаю и ужинаю с ней.

– Так позвони ей.

Голос Адама звучал подозрительно бесстрастно. А огонек, мелькнувший в его удивительных глазах, неожиданно навеял воспоминания о темноте, о шоколадном печенье… По внезапно потемневшим глазам Адама Айрис поняла, что он думает о том же.

Глубоко вздохнув, она ответила:

– Ладно. Но я остаюсь только потому, что мне надо поговорить с тобой. Надо же мне знать, что именно ты собираешься учинить на празднике, который организую я. И, кстати, зачем тебе провожать меня до дому?

– Мне нужно закончить компьютерные программы. Не забывай, уже конец июля. Телефон вон там, видишь? – кивнул он в сторону аппарата и ушел на кухню.

– Да, а о каких компьютерных программах ты говорил? – осторожно поинтересовалась она, останавливаясь в дверях кухни.

Закончив разрезать помидор на тонкие ломтики, Адам взял огурец и принялся ловко очищать его от кожуры. Не поворачиваясь, он ответил:

– О компьютерных программах разработки четвертой зоны.

– То есть моего тоннеля?

– Да.

– Но ты же обещал, что я смогу там искать ожерелье! Я ведь совсем недавно нашла карты, а это уже четверть успеха. Ну ладно, я все равно продолжу поиски.

Наконец Адам повернулся к ней.

– Когда мы начнем бурить, находиться в тоннеле будет слишком опасно, Айрис, – спокойно сказал он.

– Если вы начнете.

– Начнем, Айрис, начнем. Пробы и так уже отложили. Я даже мечтать не мог, что дадут такую большую отсрочку.

– Значит, когда начнется бурение, мне придется прекратить поиски? – упавшим голосом спросила Айрис.

– К сожалению, да. Иначе я буду вынужден запереть тебя в доме. Я не могу допустить, чтобы на моих рудниках погиб человек.

И он сделает это, можно не сомневаться, да и остальные мужчины Фелисити помогут ему. Все они сделали ставку на золото Рейнбоу, и она слишком велика.

Глубоко вздохнув, Айрис все же сказала:

– Что ж, тогда я буду продолжать поиски столько, сколько смогу. Когда скажешь прекратить, я тебя послушаюсь, не сомневайся. Ну ладно, хватит об этом. Давай я лучше расскажу, что произошло в салуне.

Адам кивнул:

– Давай, я слушаю, – и вновь занялся овощами.

– Я уверена, Саманта выстрелила не нарочно. Видимо, она просто примеряла револьвер для маскарада, но он оказался заряженным – и выстрелил. У нее был очень испуганный вид, когда я примчалась на звук выстрела. Она не виновата.

– Да, но Саманта могла ранить себя или кого-нибудь другого.

– Поэтому я и отобрала у нее револьвер. Но сама я не хочу говорить с Томми Киллианом. Ты его друг, вот и посоветуй ему: если он желает и дальше держать пистолеты на стене в гостиной, пусть позаботится, чтобы они не могли стрелять, когда Саманта опять стащит какой-нибудь.

– Не волнуйся, я поговорю с ним. – Адам положил разделочную доску в мойку, кинув туда же и нож. Тарелки, на которых лежали сандвичи, были простыми, грубыми и добротными, как и все в этой кухне. На полу стояли две чистые миски, в одной из которых поблескивала вода. Это был, очевидно, угол Киманчи. – Садись к столу, – приказал Адам Айрис, все еще стоявшей на пороге.

Она послушно села.

– Ты можешь пригласить и Киманчи, – предложила она. – Не стоит морить ее голодом лишь потому, что здесь сижу я.

– Кима где-то бегает, – наливая чай со льдом в высокие стаканы, сообщил Адам. Поставив их на стол, он сел напротив Айрис. – Как проголодается, прибежит. А почему ты боишься собак? С тобой что-то случилось, Айрис?

– С чего ты взял?

– С подобными страхами не рождаются. Ты говорила, что боишься лишь собак. А кошки тебе нравятся?

– Да, у меня… – начала было Айрис и замолчала. – У меня была сиамская кошка, – выговорила она, наконец, пустым голосом. – Но она умерла.

– А знаешь, ты всегда мне напоминала грациозную, красивую, но опасную сиамскую кошечку.

– Ты считаешь, что я похожа на кошку?

– Нет, – улыбнулся он. – Но у тебя такая же масть. Нежная кремовая кожа, фиалковые глаза… Да и волосы такого же оттенка, как у сиамских кошек чулки и ушки.

Айрис вспыхнула.

– Я люблю животных, особенно кошек. Вот только с собаками я… В общем, я не лажу лишь с собаками.

– Но почему? Расскажи, Айрис.

Она взяла сандвич и откусила хрустящую хлебную корочку. Я никогда никому не говорила об ном, размышляла она. Так зачем же мне рассказывать о том случае сейчас? Тем более Адаму Фримонту?

– У отца была собака, – неуверенно начала девушка. – Ее звали Дюк. Огромный черный пес, смесь всевозможных пород. Отец всегда предупреждал меня, чтобы я держалась от него подальше.

– Отец… – задумчиво повторил Адам. – Ты имеешь в виду своего отчима, да?

– Ммм… Ну, короче, родители всегда прогоняли меня. Я им мешала. Если я сидела в гостиной, они уходили на кухню. И практически все свободное время проводили в своей спальне. А в тот день они оперлись в доме, оставив меня на улице. Дюк жил, но дворе. Мне было всего четыре года, и я еще не понимала…

– Ничего удивительного, – пробормотал он.

– Так вот, я очень хотела что-то спросить у них, даже уже не помню, что именно. Хорошо помню, что стучалась в дверь, плакала, пыталась открыть ее, и Дюк…

… Острые зубы впились в левое запястье, кроша кость. Кровь хлестала из раны. А она, четырехлетняя крошка, все кричала и кричала… Выбежала мама, тоже начала истошно вопить. А затем папин сердитый голос: «Я же приказал ей держаться подальше от собаки. Боже, зачем она вообще появилась на свет? Почему мы не можем побыть хоть немного вдвоем? Почему я должен терпеть ребенка другого мужчины, всегда встающего между нами?..»

– Дюк напал на меня, – бесцветным голосом сказала Айрис. – Прокусил запястье, оцарапал бок… Выбежавшая на крик мама не смогла оттащить его, ну а папа… Он лишь заявил, что приказал мне держаться подальше от собаки, что я сама во всем виновата. Смотри, – она протянула левую руку. Глубокие рубцы четко выделялись на нежной коже. – Если бы не мама, отец вряд ли стал бы оттаскивать Дюка, он хотел моей смерти. Тогда бы ничто уже не стояло между ним и мамой.

Адам обхватил тонкое и хрупкое запястье, внимательно разглядывая шрамы, метки боли и страданий. Его теплые, сильные пальцы осторожно касались ее кожи. Айрис резко вырвала руку и спрятала ее под стол. Ну почему даже самое невинное прикосновение Адама Фримонта повергает ее в пучину эйфории? Почему?!

– А ведь ты боишься не только собак, – неожиданно мягко сказал Адам. – Ты боишься одиночества, людского равнодушия, отверженности. Разве не так?

Эти слова, произнесенные в тишине кухни, поразили Айрис до глубины души. Нет, он и в самом деле читает ее мысли.

– Никому не нравится быть отвергнутым, – резко ответила она. – И никому не нравятся советы постороннего!

Тяжело вздохнув, Адам оперся локтями о стол.

– Не знал, что я для тебя посторонний. Что ж, прости.

– Если ты считаешь, что мы не чужие друг другу, почему не расскажешь о причинах адских головных болей, которые возникают у тебя при малейших спорах?

В кухне воцарилась могильная тишина, лишь сверчок трещал где-то в углу. Адам, сжав кулаки и нахмурившись, не сводил с Айрис тяжелого взгляда. Как же ей захотелось взять свои слова назад… Но было уже поздно.

Откинувшись на спинку стула, Адам, наконец, ответил:

– Ну, насчет малейших споров ты, конечно, преувеличиваешь.

– Не думаю, что сильно преувеличиваю, – собравшись с духом, выговорила Айрис. Сердце в груди стучало набатом. – Я ведь помню, как это у тебя началось.

– Можно подумать, будто я каждый день страдаю от смертельных болей, – сказал он. – На самом деле такого, как в тот вечер, у меня не было с…

Внезапно он замолк.

– С тех пор как? – не отставала Айрис.

Она решила, что он все равно не ответит, но, к ее удивлению, он сказал:

– С Бостона. Честно, Айрис, это не из-за ссоры. Все гораздо сложнее.

– Бостон, – задумчиво повторила Айрис. – Там живет твоя мать. Ладно, забудем, – сухо сказала она. – В конце концов, это не мое дело. Давай лучше поговорим о детском маскараде.

Откусив добрую половину сандвича, Адам ответил:

– Понимаешь, дети чувствуют себя обойденными. Праздник планируется организовать для взрослых, но я думаю, что, если ребята покажут несколько сценок из жизни прошлых лет, ничего плохого не будет. И дети не обидятся, и праздник получится более ярким. Я помогу написать сценки, ребятишки любят рассказы о прошлом.

– Заброшенные участки, – улыбнулась Айрис, не в силах удержаться, – и призраки старателей.

– Ну, призраки – это, разумеется, выдумки стариков, – улыбнулся Адам. – А вот заброшенные участки – реальность. Знаешь, почему я начал разработку рудников Рейнбоу? Слишком много ходило легенд о богатейшей жиле, которую начали разрабатывать как раз перед эпидемией холеры.

– Хотела бы я послушать, как ты рассказывал эти сказки инвесторам «Золотой Долины».

Адам ухмыльнулся, совершенно неожиданно.

– Я показал им результаты первых проб. Эти люди слишком практичны, чтобы верить в сказки и легенды.

– Тебе надо чаще смеяться, – не удержалась Айрис. – Ты становишься совершенно другим, когда смеешься или хотя бы улыбаешься.

– Довольно необычное замечание, особенно если учесть, что оно исходит из уст бесстрашной леди, носящей за поясом револьвер и готовой пристрелить нахала, посмевшего вмешаться в план праздника, который готовит она.

– Ты прекрасно знаешь, почему я принесла револьвер, – с улыбкой проговорила Айрис, – и я вовсе не намеревалась кого-либо убивать. Я просто хотела знать, что за маскарад ты затеваешь.

Откинувшись на спинку стула, он посмотрел на нее. Под его пристальным взглядом Айрис опустила глаза.

– Теперь ты все знаешь. Позволь детям принять участие в празднике, так они будут чем-то заняты и довольны, что вносят свой вклад в общее дело.

– Да, но им потребуются репетиции, – резонно заметила Айрис. – Нужен человек, который бы указывал, кому, где стоять, что делать, говорить. Нельзя ничего пускать на самотек.

– Нельзя, – согласился Адам. Подобная мысль явно не приходила ему в голову.

– Ну, раз ты заварил всю эту кашу, то тебе ее и расхлебывать.

– Я им помогу, – сказал он и немного погодя добавил: – Я всегда довожу дело, которое начал, до конца.

Они молча уставились друг на друга. Айрис почувствовала, как забилась на ее шее жилка, застучала в висках кровь, сердце колотилось все громче и громче.

– Ну, я пошла, – неуверенно сказала она.

Вместо ответа Адам поднялся из-за стола. Айрис тоже отодвинула стул, но едва она встала, как мощная рука Адама железным обручем обвилась вокруг ее талии и притянула к себе. Не дав ей времени на протесты, он приник к ее губам в страстном поцелуе.

С того дня в тоннеле прошло две недели. Губы его были все такими же неимоверно сладкими, нежными и ласковыми. Запустив пальцы в его густую шевелюру, Айрис притянула Адама ближе к себе. Она наслаждалась прикосновениями к завиткам волос на шее, ерошила их, пропускала сквозь пальцы. Пока я держу его, думала Айрис, он будет продолжать целовать меня. О, пусть этот поцелуй длится вечность!

То ли Адам прочел ее мысли-, то ли хотел того же, но он явно не собирался останавливаться. Его губы становились все более настойчивыми, твердыми, терзая ее рот в сладостной пытке наслаждения, не давая ни секунды покоя, а только требуя, требуя, требуя… Вскоре Айрис дрожала в его объятиях, охваченная неугасимым пламенем страсти. Обвив руками его шею, она прильнула к Адаму всем телом и закрыла глаза, смакуя каждый миг, как иссохшая пустыня наслаждается каждой каплей долгожданного ливня.

Адам слегка повернул голову.

– Айрис, – пробормотал он, обжигая дыханием ее нежную щеку, – открой глаза. Я хочу видеть в них себя. Я хочу, чтобы ты сама целовала меня, глядела на меня.

Медленно открыв фиалковые глаза, обрамленные шелковистыми черными ресницами, она взглянул на Адама сквозь дымку страсти, заволокшую ее разум. Адам. Резкие скулы и решительный подбородок были так милы ей… А глаза цвета неба и дождя, ярко блестевшие на смуглой коже!.. Губы мягкие, ласковые… обычно они бывали сурово сжаты в полоску. Тело сильное, твердое, с приятным ароматом мыла, лосьона и чего-то еще, присущего лишь ему, – запаха вольного ветра Невады.

– Я смотрю на тебя, – прошептала она.

– Ну, так поцелуй меня.

Снова запустив пальцы в гриву его волос, Айрис притянула Адама к себе. В ней проснулась новая Айрис, женщина, совершенно не похожая на библиотекаря из Миннеаполиса. Новая Айрис хотела этого мужчину, хотела никогда не прерывать их объятий и знала, что все так и будет. Она не отступит, не остановится, пока не получит того, чего хочет, пока она не…

Но все-таки какая-то частичка той, прежней Айрис Мерлин удержала ее от опрометчивого шага, вновь вернула сознание.

Да, поцелуи с Адамом Фримонтом сладки, твердила она, но нет в мире ничего опаснее этой сладости.

Опустив руки, Айрис отстранилась и, когда Адам попробовал ее удержать, напряглась, приготовившись к отпору. Видимо, Адам почувствовал произошедшую в ней перемену, поскольку тоже разжал объятия и отступил.

Какое-то время они просто стояли и смотрели друг на друга.

Я не хочу тебя. Ты мне не нужен. Ты мне никто. Эти магические слова Айрис повторяла каждому, осмелившемуся слишком близко подойти к ней, но, как ни старалась, не смогла выговорить их сейчас, стоя перед Адамом Фримонтом. Они всегда ей помогали, но только не сейчас.

– Извини, – наконец выговорил он. Видя, что Айрис не собирается ничего объяснять, судорожно вздохнул и, повернувшись к столу, начал убирать тарелки. – Прости, больше это не повторится.

А Айрис смотрела на него. Господи, как все перепуталось. Ведь это она остановила его. Отвергла его. А у нее такое чувство, будто он у нее перед носом захлопнул дверь.

– Не отворачивайся от меня, Адам, пожалуйста, не отворачивайся! – робко дотронувшись до его плеча, попросила она.

Мускулы под ее рукой моментально окаменели, но Адам стоял с тарелкой в руках и не оборачивался.

– Чего же ты от меня хочешь?

– Повернись ко мне. Скажи, что все в порядке. Пожалуйста, только не поворачивайся ко мне спиной.

Тарелка с грохотом упала на пол, разлетевшись на две части. Адам резко повернулся к ней.

– Далеко не все в порядке, – сказал он жестко. – Тысяча чертей, Айрис, ты что, слепая?! Мы самая неудачная пара из всех, какие только существуют. Я хочу тебя, ты хочешь меня, но никому из нас этого недостаточно.

Айрис, убрав руку с его плеча, отшатнулась в испуге.

– Да, да, я безумно хочу тебя. – (Каждое слово заставляло Айрис вздрагивать, словно от удара кнута.) – Я так хочу обладать тобой, что при одном взгляде на тебя становлюсь больным. Я знаю – о, как хорошо я это знаю! – что ты никогда не будешь моей, но хочу тебя с первой минуты, с первого взгляда. Я никогда в жизни ничего подобного не испытывал. Ну, довольна? Это тебе не терпелось услышать?!

– Нет, – прошептала растерявшаяся Айрис. – Нет.

– Я гадал, – безжалостно продолжал Адам, – знаешь ты об этом или нет. Ты всегда в последний момент отказываешься, ведь так? Ты любишь говорить «нет». Распаляешь мужчину, целуешь, стонешь от наслаждения, но в решительный момент отталкиваешь и уходишь с оскорбленным видом…

– Перестань! – воскликнула Айрис.

– О, Господи! – прошептал он. – Я не хотел этого говорить. Прости меня.

– Это неправда, – потрясенно бормотала Айрис. Ни за что не хотела бы она заплакать перед ним, но горло сдавила судорога, а глаза наполнились слезами. – Нет. Я не распаляла тебя. И мне вовсе не нравится видеть тебя несчастным. И почему ты считаешь, что мы самая неподходящая пара?

– Ты и сама так думаешь.

– Вообще-то я об этом не думала, – солгала Айрис.

– Мы с тобой две стороны одной медали. Ты боишься рисковать, однажды обжегшись, отказываешься от моей любви. Я же совершенно иной. Я не был, отвергнут. Я был любим… Только это не была настоящая любовь, – после некоторой паузы снова заговорил он. – Обоюдное желание, слияние двух тел – вот реальность, доставляющая наслаждение обоим. А романтика и разговоры о возвышенной любви под звездами… В конце концов, это кончается скандальным разводом, когда каждая тряпка делится пополам, и ненавистью, сжигающей человека изнутри. Я уже прошел через это и не желаю повторения. Никогда.

Долгое время оба молчали. Потом Адам, подняв с пола осколки, попытался их сложить.

– Я никогда никому не говорил об этом. Ни одному человеку. Даже сам себе.

– Я никогда не думала о том, что… ну, что ты сказал обо мне. Знаешь, ты в чем-то прав. Я просто никогда не осознавала…

– Мне кажется, нам пора. Тебя подвезти?

– А ты едешь?

– Да. Инвесторы из «Золотой Долины» ждут результата новых проб. Мы договорились встретиться в девять вечера.

– А меня ждет Лена, – попыталась улыбнуться Айрис. – Но я прогуляюсь пешком, проветрю голову.

Потому что если я сяду с тобой в «Эсмеральду», добавила она про себя, где в тесной кабине мы будем только вдвоем, то опять потеряю голову… – He пойду сегодня искать. Если ожерелье там, дно будет там и завтра, – вслух сказала она.