Сергей Саканский
ПОКРЫВАЛО ВДОВЫ
1
Ветреным сентябрьским вечером в редакции «Крымского криминального курьера» было натоплено, накурено и шумно. Старые друзья соображали на троих, как назывался этот процесс во времена их детства, только напиток был вполне современным — литровая бутылка виски семнадцатилетней выдержки.
— Семнадцать лет назад нам с тобой было как раз по семнадцать, и пили мы массандровский портвейн, — сказал Витя Жаров, рассматривая бутылку, из которой только что, на правах хозяина заведения, налил всем по чуть-чуть.
Он обращался к Вове Пилипенко, старшему следователю отдела убийств Большой Ялты, в прошлом — однокласснику и пожизненному другу. Тот буркнул в ответ что-то невразумительное, принимая из руки Жарова стакан.
— А мне уже исполнилось двадцать два, когда где-то в Шотландии гнали этот, еще мутный самогон, — вздохнул Леша Минин, эксперт-криминалист, не прямой, но все же каким-то образом подчиненный следователя, а в прошлом — недосягаемо далекий старшеклассник из той же пятой школы, бывшей (уже совсем в незапамятные времена) первой и единственной в городе гимназии для девочек.
Тут на улице раздался пьяный женский смех, а вслед за ним — мужской голос:
— Какой же я дурак, что женился!
Пилипенко и Жаров, не сговариваясь, посмотрели на Минина, единственного женатика из троих. Тот отреагировал самым неожиданным образом, и этот внезапный поворот беседы привел к трагическим, судьбоносным последствиям для целого ряда людей…
Минин повернулся к Жарову и задушевным голосом, явно предполагающим какой-то подвох, заговорил:
— Вспоминаю одну статью в твоей газете. Она называется «Покрывало вдовы».
— Была такая, — сказал Жаров. — Недели три назад, в конце августа.
— Ее автор утверждает, — продолжал Минин, — что существует некое «покрывало вдовы» — кармическое заболевание.
— Конечно. Это вроде злого рока, который преследует человека всю жизнь.
— Вот я и думаю, с точки зрения реальной медицины, разумеется. Можно ли это объяснить?
Минин отхлебнул из стакана и самому себе ответил:
— И прихожу к выводу, что нельзя.
Во время этого разговора Пилипенко переводил взгляд с одного собеседника на другого. Затем прокомментировал ситуацию:
— Ну вот, опять он тебя подкалывает. И выпили-то вроде немного.
— Я не подкалываю, а разобраться хочу. Как же это объяснить? Вирусной теорией — вряд ли.
— Все просто, — терпеливо проговорил Жаров. — Один из супругов передает другому толику некой энергии, которая лишает его защиты, обычно действующей у каждого человека. И тот становится открытым для болезней, несчастных случаев и тому подобного. Не важно, мужчина это или женщина, все равно — «вдовы». Короче, если муж болен «покрывалом вдовы», то его жены мрут как мухи. Об этом и статья. Выпьем-ка за то, чтобы нас миновала чаша сия.
Жаров поднял стакан и выпил. Друзья не последовали его примеру, а лишь молча смотрели на него. Пилипенко сказал:
— Я не собираюсь пить за то, чего нет.
— А я выпью, — Минин пригубил и поставил стакан на стол, — но просто так, не в счет тоста.
— Ладно, пусть будет просто так, — сказал Пилипенко и сделал то же самое.
— Автор этой статьи, — продолжал тему Минин, — рассказывает историю некоего Эн, у которого умерли аж три жены: со всеми произошли какие-то странные несчастные случаи. Это значит, что Эн болен именно «покрывалом вдовы».
Пилипенко повернулся к Жарову.
— Был бы у тебя какой-нибудь начальник — редактор там… Он бы тебе за такую статью голову отвинтил.
— Тем и живу, — парировал Жаров, — что всем в своей газете стравляю сам. ЧП «Жаров». Частное предприятие. Нет у меня ни начальников, ни подчиненных. Даже уборщицы нет.
Он оглядел помещение своей редакции, поводя туда-сюда ладонями. Пилипенко меж тем наполнил стаканы. Спросил весело:
— И статью эту ты тоже сам написал? Давай признавайся!
— Обижаешь. Я только передовицы пишу. А это реальный человек прислал. И фамилия у него настоящая — Куроедов.
— Как — Куроедов? — встрепенулся следователь.
— Куроедов, а что?
Пилипенко потер пальцами лоб.
— Эта фамилия мне знакома.
Жаров, запрокинув голову, выпустил ровные кольца дыма, затем пронзил их дымной струей. Пилипенко поморщился. Он еще с начала года безуспешно пытался бросить курить, и упражнения друга его раздражали.
— Там еще написано, — сказал Жаров из-за дымовой завесы, — что в случае смерти жены, как правило, преждевременной или трагической, муж как бы сохраняет в себе отпечаток смерти. При повторном браке он заражает новую супругу и несет ей несчастья. Покрывало вдовы.
— Нет никакого покрывала вдовы! — воскликнул Минин.
— А Куроедов?
— Да нет и никакого Куроедова! Это он все выдумал, в том числе и свою фамилию, неужели не ясно? И вообще, разве может быть такой человек — Куроедов?
— Нормальная, существующая фамилия, не хуже других, — буркнул Жаров.
— Вспомнил! — вдруг оживился Пилипенко, подняв палец. — На днях произошел несчастный случай с женщиной, которая носит такую же фамилию. Это точно — была некая Куроедова. Выходит, что она — его очередная супруга, а автор рассказывал свою собственную историю… Кто он такой, этот Куроедов?
— Я не очень-то и знаю. Многочисленный мой читатель. Просто прислал в газету статью.
Пилипенко укоризненно покачал головой.
— И как у тебя только совести хватает печатать неизвестно кого и непонятно о чем?
Жаров развел руками.
— А что же, мне и вправду самому все это писать?
На неделе Жаров заглянул к другу в кабинет. Пилипенко поднял голову от бумаг, строго посмотрел на Жарова.
— Помнишь, в субботу пили с Мининым у тебя в редакции?
— А что? Виски оказалось плохим? — язвительно спросил Жаров.
— Да нет, хорошим. По полной программе стошнило. Говорили о Куроедове, о его статье, о покрывале вдовы.
— И что?
Пилипенко потряс пачкой бумаг.
— Я проверил этого Куроедова. Он действительно существует, и у него на самом деле по разным причинам умерли три жены, а недавно чуть было не погибла четвертая.
Говоря это, следователь выбрасывал на стол листы бумаги, один за другим, Жаров ловил их, просматривая в один короткий взгляд.
— Везет же людям! — пробормотал он.
— Это в чем? — нахмурился следователь.
— Тут и одной-то жены не найдешь, а у этого… Получается, что Минин был тогда не прав — Куроедов есть.
— Куроедов-то есть, вот только…
Пилипенко опять собрал листы в стопку. Сказал:
— Куроедов есть, а покрывала вдовы нет. Следовательно…
Он аккуратно уложил стопку на край стола.
— Следовательно, будем искать убийцу.
— С чего начнем?
— Осмотрим место преступления.
2
Через четверть часа они стояли на углу улицы, Пилипенко осматривался по сторонам, поводя туда-сюда ладонями.
— Машина вывернулась с Садовой, — сказал он. — А жена Куроедова как раз переходила Платановую. В неположенном месте.
— А это имеет значение? — спросил Жаров.
— Нет.
Следователь двинулся выше по Садовой, Жаров — за ним. Пилипенко остановился, посмотрел назад. Сказал:
— Странно, что дорожники этого не заметили. Ведь с данной точки пешехода видно издалека. И водитель вполне бы успел затормозить.
— Тинэйджеры были пьяные, — заметил Жаров.
Пилипенко с удивлением воззрился на него:
— Какие тинэйджеры?
— Здрасьте! — воскликнул Жаров. — Ты ж мне сам сказал, что машину угнали, чтобы покататься.
— Сказал, и что? Это всего лишь версия. Никаких тинэйджеров не задержали. Машину просто нашли в кустах, помятую и залитую пивом. У меня такое ощущение, что машина была угнана специально для того, чтобы задавить эту женщину, и только ее. Но вот в чем вопрос: почему этот горе-убийца не довел свое дело до конца? Ведь удар пришелся скользяком, краем бампера. Надо подключить игровую станцию Клюева и глянуть подробности этого расследования.
Они вернулись в управление. На мониторе компьютера в дежурной части и вправду шла увлекательная игра. Лейтенант Клюев исследовал курсором какую-то причудливую аппаратуру: медные котлы, трубы, змеевики, табло вроде допотопного арифмометра. Пилипенко и Жаров встали за его спиной, словно стражи.
— Сейчас, еще один тайный рычаг… — пробормотал Клюев.
Лапка мыши схватила длинный рычаг за деревянный набалдашник и дернула его. Тотчас на табло замелькали цифры, а из трубы-рожка полилась струя красного пара.
— Я давно этого добивался, — сказал Клюев. — То самое число! Но вам не понять.
Клюев вышел из игры и вызывал текстовые окна деловых бумаг.
— Не доросли мы умишком, — сказал Пилипенко с терпеньем в голосе.
— Точно! Где уж нам, дуракам, чай пить, — проворчал Жаров.
Оба знали, что бесконечные игры Клюева не влияют на ход его работы. На мониторе один документ быстро сменялся другим.
— Ничего, еще дорастете… — приговаривал Клюев, виртуозно шаря мышью и стуча по клавиатуре. — Откроете себе этот удивительный мир… Готово! Значит, так. Происшествие определено как несчастный случай. Свидетельница, продавщица овощного лотка, стояла спиной и ничего конкретного не видела. Второй свидетель — пенсионер с собачкой. В момент наезда он как раз общался со своей белой болонкой и оглянулся, лишь когда машина уже сбила женщину. Какие-то еще люди… Бросились задержать машину, «Ауди» эту из прошлого века, но та укатила. Вот! Один свидетель вообще не был опрошен. Он пришел, чтобы дать показания, но его не стали слушать, поскольку дело и так казалось ясным.
— Распечатай мне его координаты, — попросил Пилипенко.
— Только что послал на принтер, он обычно медлит несколько секунд. Не люблю, когда начальство отдает распоряжение о том, что я уже и так сделал.
— Поговори у меня еще, — буркнул следователь, прихватывая лист. Прочитал: — Мельников какой-то. Учитель. Эге! Да это ж наша школа. Не помню такого. Молодой, наверное.
До школы дошли пешком, благо что было минут пять от управления. Мельникова отыскали быстро. Совсем молодой человек сидел за учительским столом, в пустом классе по случаю большой перемены. Жаров прислонился к подоконнику, а Пилипенко влез за парту. Он казался неправдоподобно большим.
— Вам так удобно? — засуетился учитель. — Я могу принести стул из другого кабинета.
— Вы даже представить себе не можете, Виталий Робертович, насколько тут удобно! — сказал Пилипенко, и Жаров понял, что он сидит и радуется возможности снова оказаться за собственной партой. Парта, впрочем, была другой, новой, но место — то же самое.
— Итак, вы шли по Платановой, наблюдали происшествие от начала и до конца… — начал он разговор.
— Так точно. Я хотел рассказать, но меня не пожелали выслушать.
— Так расскажите сейчас.
— Я увидел эту женщину. Она совершала переход улицы, шла наискось, улица была пустой. Вдруг появилась белая «Ауди». Машина двигалась точно на нее. Мне стало сразу ясно, что водитель то ли не видит ее, то ли, наоборот, стремится произвести наезд. Когда оставались считанные метры, ветром сорвало рекламный постер с проволоки между столбами. Большой кусок клеенки угодил прямо на лобовое стекло и залепил его. Машина вильнула. Я убежден: если бы не ветер, то женщина была бы убита.
— Водитель был в машине один?
— Так точно. Отъехав от жертвы, остановился. Я и другие прохожие бросились к машине. Увидев, что мы собираемся произвести задержание, ударил по газам и скрылся с точки события. И вот еще что… Или это мне показалось?
Мельников умолк, испытующе глядя то на Пилипенко, то на Жарова.
— Продолжайте, — сказал Жаров. — Иногда имеет значение даже галлюцинация свидетеля.
— У этого водителя было какое-то странное лицо, — сказал Мельников. — Не могу понять, да и темно было. То ли это был негр? Во всяком случае, не обычный человек.
Пилипенко с трудом вылез из-за тесной парты. Проговорил, еще не закончив движения:
— Ясно. Следствие примет к сведению любую информацию. У меня к вам последний вопрос. Почему вы по-армейски говорите?
Мельников пожал плечами.
— Так я в армии служил.
Пилипенко и Жаров попрощались и вышли.
— Мы с тобой тоже в армии служили, — сказал следователь, усмехнувшись. — И почему таким дебилам позволяют детей учить?
— Крыша мира сильно поехала за двадцать лет, — сказал Жаров.
Пилипенко улыбался редко и то именно так: похоже на какую-то горькую усмешку, а если и шутил, то с серьезным лицом, отчего окружающие часто не понимали его шуток.
— Чужие мы с тобой на этом празднике жизни, — сказал он и добавил с серьезным лицом, когда какой-то мальчишка с налету ткнулся ему головой в живот: — Без сменной обуви.
— Значит, попытка преднамеренного убийства, — проговорил Жаров. — Про лицо водителя я что-то не понял, но чем-то сверхъестественным тут попахивает.
— Для тебя всегда попахивает. Тебе надо в противогазе ходить. Гм… Странное лицо водителя… Негр… Тут что-то очень простое может быть.
— Или наоборот — чрезвычайно сложное. Кто ж мог покуситься на жизнь обыкновенной женщины? Кто она такая, кстати? Где хоть работает?
— Нигде. Домохозяйка. Между прочим, она еще в больнице. Самое время навестить пострадавшую.
3
В хирургическом отделении Ливадийской больницы Жарова заставили надеть бахилы. В вестибюле, проходя мимо высокого зеркала, он удостоверился, что выглядит идиотом с большими синими ступнями.
В палате содержались трое: Вера, жена Куроедова, с каменной ногой на растяжке, девочка с гипсом-воротником и старушка с обеими перевязанными руками.
На тумбочке, в простой стеклянной банке стоял скромный букет мелких разноцветных астр, вестимо, от мужа. Жарову стало стыдно за голландские розы, которые он притащил незнакомой женщине. В качестве приложения он подарил ей номер «Крымского криминального курьера», конечно же не тот, где была напечатана статья ее мужа, преодолев соблазн подвергнуть пострадавшую такому испытанию. Газета служила средством знакомства, не более.
— Огромное вам спасибо за цветы, — сказала Вера. — Я как раз очень розы люблю. Потому что они с шипами, не дадут себя в обиду. Правда, не знаю, чем моя история интересна для вашей газеты.
— Вы про меня напишите, — подала голос старушка. — Я обеими руками в горячий борщ угодила.
— И про меня! — воскликнула девочка. — Я на велосипеде хотела с каменной лестницы съехать, из Массандры на автовокзал. Четыреста ступенек!
— Про всех напишу, — с легкостью заверил их Жаров. — И про лестницу. И про борщ.
Девочка вернулась к своему занятию: слушая плеер, она кормила старушку с ложечки, отмороженно кивая в такт неслышной музыке. Жаров обратился к потерпевшей:
— А вы, Вера, значит, точно уверены, что в машине был один человек?
— Один, — женщина помедлила, замявшись. — Только вот… Вы скажете, что я сошла с ума.
— То есть? — «искренне» удивился Жаров.
— Я не говорила это милиции, не хватало еще, чтобы меня в психи записали да в другую больницу перевели.
Жаров вопросительно посмотрел на собеседницу. Та сказала:
— Он не был человеком.
Жаров вздрогнул. Девочка уронила ложку. Старушка попыталась перекреститься культяпкой.
— Я не совсем понимаю. За рулем было какое-то животное?
— Это было чудовище. Что-то вроде оборотня. Толи волк, то ли пес. Оно сидело за рулем. И смотрело на меня.
Жаров ясно представил себе то, что сказала Вера, и позже, по пути в управление, невольно присматривался к лицам водителей…
Выслушав его рассказ, Пилипенко достал из пачки сигарету, вставил ее в рот, закурил, затянулся, затем выплюнул сигарету, поймал ее на лету, сломал и швырнул в пепельницу. Там было уже полно таких же сломанных окурков.
— Никаких оборотней нет, — сказал он. — Ясно как день: галлюцинация женщины, которую ударило бампером этой старой «Ауди».
Жаров сидел напротив следователя и явно смаковал свою длинную сигарилью.
— И не курил бы ты при мне, — добавил следователь. — Ведь бросает же человек.
— Ну и что? Это ж ты бросаешь, а не я. А насчет оборотня я бы не рубил так сразу.
Пилипенко замолчал, задумавшись. Жаров погасил свою коричневую сигарилью в пепельнице, среди длинных, белых, недокуренных сигарет следователя.
— Может быть, ты и прав, — сказал Пилипенко. — Если это оборотень, то жертва знала своего недоделанного убийцу.
— Ты это серьезно? Вот так, взял и сразу поверил в оборотней?
— Почему бы и нет?
Голос его звучал хитро, притворно.
— Да ну тебя, — обиженно сказал Жаров. — Дело ж серьезное.
— Серьезней некуда. Поскольку угонщиков или угонщика не нашли, то эту машину мог использовать кто угодно. Хоть оборотень, хоть сам Куроедов. Поговорил бы ты с ним, а? Как редактор с автором.
— Это резонно, — согласился Жаров. — Ты только намекни эдак: где мне его искать. Его статья ведь по электронной почте пришла.
— Твой талантливый внештатник трудится барменом в ресторане отеля «Маврикий». Там, в подвале, он и вкалывает, — сказал следователь, который, оказывается, уже навел справки.
4
Через полчаса Жаров вошел в означенный бар. В пустом помещении был полумрак, звучала тихая музыка. За стойкой скучал бармен, видимо, это и был Куроедов — средних лет, невзрачного вида человечек. Он смотрел телевизор, откуда и доносилась музыка: показывали какой-то видеоклип с полуголыми девицами.
Жаров подошел к стойке и запрыгнул на табурет. Спросил:
— Есть абсент?
— Целую роту можно отравить, — хмуро ответил бармен.
«Вот как: отравить, — насторожился Жаров. — Что у этого человека на уме, тем и шутит». Жаров заказал сто пятьдесят граммов абсента. Куроедов с уважением посмотрел на него и принялся готовить выпивку.
— А вы что же, не узнаете меня, дружище? — спросил Жаров.
Бармен поставил перед ним блюдечко.
— Не имею чести.
— Я — Жаров, Виктор Викторович.
— Очень приятно. Я — Куроедов, Степан Петрович. Здешний бармен, как видите.
— А я — местный независимый журналист, главный редактор газеты «Крымский криминальный курьер».
Замешательство бармена выразилось в том, что он перелил зеленую жидкость через край, она наполнила блюдечко, начала выливаться на стойку…
— Хватит, пожалуй, — сказал Жаров. — Блюдечко-то я тоже освою, а вот с панели слизывать — уж простите.
— Я ж вас никогда не видел, — сказал Куроедов, виртуозно обработав окрестности блюдечка тряпкой. — Прям глазам своим не поверил, когда мою статью в газете напечатали. Сразу десять штук купил. Правда, вот не знаю для чего. Показывать-то никому не собираюсь, даже жене. Ей — особенно. Кстати…
Он сделал над стойкой широкий жест ладонью.
— Эта порция будет за счет заведения, не возражаете?
— Возражаю, — сказал Жаров. — Наоборот, это вам положен гонорар за публикацию.
— Вы ж не платите гонораров.
— Правильно, не платим. Газета безгонорарная. Так сказать, на энтузиазме. Народная газета. Людям всегда хочется что-то рассказать о себе. Пусть радуются, что можно это бесплатно сделать. Вы ведь свою статью не придумали, так? Небось, собственную историю и рассказали?
Лицо Куроедова стало серьезным, мрачным.
— Точно так. Это моя история. И всё в ней правда, от начала и до конца.
Он поднял палец вверх и опустил его вниз, будто иллюстрируя слова «начало» и «конец».
— Наболело, понимаете? — продолжал бармен. — Не могу молчать. Как Толстой Лев Николаевич. Из года в год повторяется одно и то же. Решил вот разобраться, пошел к колдунье. Та мне и рассказывает о покрывале вдовы. Осмыслил все, жизнь свою вспомнил. И написал. Только имя скрыл, не сказал, что это я. А вы… Как вы догадались-то?
— А я и не догадывался. Просто сопоставил информацию о дорожном происшествии, в которое попала ваша супруга, с этой статьей.
Куроедов энергично потряс над стойкой ладонью.
— Вот! Самое главное, что статью-то я написал до того, как это происшествие случилось.
— Я вам глубоко сочувствую, — вздохнул Жаров. — Выпьете со мной? Потолкуем об этом странном деле.
Куроедов насупился.
— Мне не положено. Я на выпивке как раз и работаю.
— А я не здесь предлагаю и не теперь.
Договорились встретиться в «Бригантине», ресторане в двух шагах от бара, где трудился Куроедов. Бармен пришел точно к назначенному времени и сразу принялся рассказывать свою жизнь:
— Моя первая, Алечка, отравилась дешевой водкой. Это было давно, тогда всюду продавалось что попало, никто ничего не контролировал.
Жаров приподнял свою рюмку с водкой, запоздало сообразив, что это был неуместный жест под данную реплику собеседника.
— Она что же, сильно пила?
— Пила, случалось.
Жаров опрокинул рюмку в рот. Куроедов тяжело вздохнул и тоже выпил.
— Насколько я знаю женщин, они больше любят вино.
Жаров наколол маленькой сервировочной шпажкой оливку с блюдечка. Куроедов потыкал оливку шпажкой, та ускользнула, и он просто взял ее пальцами.
— Нет. Моя первая пила исключительно водку. Зато вторая — вообще не брала в рот спиртного.
— От чего ж она умерла?
— Самое грустное. Покончила с собой моя Женечка. Бросилась в лестничный пролет. Мы тогда жили в Харькове, в таком старом доме с высокими потолками. Трех этажей хватило, чтобы разбиться насмерть.
— Предсмертная записка была?
— Разумеется. Иначе бы меня заподозрили, что это я ее с лестницы столкнул. До сих пор бы, может быть, сидел.
— Но тебя ж наверняка пытались привлечь по статье «доведение до самоубийства». Обычно в таких случаях берут мужа.
— Да, было дело. Но никаких доказательств, знаешь ли… Опрашивали соседей: не скандалил ли я, не бил ли жену. Все было благополучно. Отцепились.
Куроедов налил себе и Жарову по рюмке, сам выпид первым.
— А с третьей что случилось? — спросил Жаров.
— С Наташенькой-то? Да любовник ее замочил.
— Да ну?
— Зарезал. Та была стервой. Туда ей и дорога, честно говоря. А парень этот недавно откинулся.
— Умер, что ли?
Куроедов недоуменно посмотрел на Жарова. Произнес укоризненно:
— Ты же ведь журналист, а языка не знаешь. Умер — это «кинулся»: А «откинулся» — это с зоны на свободу вышел. Я его не знаю, только на суде и видел.
— Он в Ялте или где?
— В Алуште. А тебе он на что?
— Ни на что. Так просто спросил.
Значит, Харьков… — думал Жаров, когда, пошатываясь, брел после пьянки домой, то есть в редакцию, поскольку до дома надо было либо изрядно ползти вверх, либо ловить такси — показываться в таком виде водителю, который мог его знать, а Жаров был все же известным в городе человеком, несмотря на то что этот Курочкин… курятина эта, как ее? — не узнал начальство в лицо… Тьфу! Что за чушь лезет в голову?
Старый дом, говоришь, высокие потолки? Где это видано, чтобы убийца переезжал из города в город, чтобы умерщвлять жен какого-то Куроедова? Ясно: покрывало вдовы. И оно существует. И Жаров докажет это.
Он остановился, опершись на столб… Нет, на ствол пальмы, ибо не бывает волосатых столбов.
Если, конечно, следователь Пилипенко не докажет раньше журналиста Жарова, что этот Куроедов и есть убийца. Убивал очередную жену, присваивал ее имущество и сматывался подальше от подозрительных соседей.
5
Жаров сидел на подоконнике в кабинете следователя. Ждали некоего Зайцева из Алушты, человека, отсидевшего срок за убийство предпоследней жены Куроедова. Услышав обстоятельный рассказ Жарова, Пилипенко решил вызвать его под видом профилактики как недавно освободившегося из мест заключения. Следователь нервничал: интуиция подсказывала ему, что история гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд, но завести уголовное дело он как раз не мог, поскольку не было ни малейших на то оснований. Несколько женщин в разных городах умерли по разным причинам. Связывало их лишь то, что все они были женами одного и того же человека. Жаров прекрасно понимал друга: он готов пойти на все, чтобы не поверить в истинность покрывала вдовы, равно как и любой другой мистики.
Пилипенко сидел за своим столом, вороша какие-то бумаги. Жаров оперся на подоконник и глядел на ветреную осеннюю улицу. Слышался стук каблучков. Девочки-старшеклассницы в школьной униформе шли, растянувшись на всю проезжую часть, ступая по обычной девчачьей манере в ногу, поэтому их каблучки и стучали столь громко.
— Опаздывает твой чувак из Алушты, — сказал Пилипенко. — Может и вообще не явиться. Забьет еще на повестку.
В ответ ему будто сама наша инфернальная реальность просигналила, мимикрируя под какое-то кино. Зазвонил внутренний телефон. Пилипенко снял трубку. Выслушал, сказал:
— Да, конечно. Пусть идет прямо в мой кабинет. Легок на помине, — продолжил он, положив трубку на рычаг. — Убийца Зайцев прибыл. Посмотрим, что за зверь. Зарезать любовницу кухонным ножом, причем прямо у себя в квартире.
— В состоянии аффекта, как признал суд, — уточнил Жаров.
— А в бега он кинулся — тоже в состоянии аффекта? И пьянствовал неделю в деревне, пока труп до соседей не довонял. А потом оказать… сопротивление при задержании, — последние три слова он проговорил шепотом, поскольку послышался робкий стук в дверь.
— Войдите! — гаркнул Жаров.
Дверь медленно открылась. На пороге появился опрятно, хоть и не шикарно одетый человек. У него было чисто выбритое, круглое, словно детское, лицо. Весь его облик излучал доброту. Пилипенко и Жаров с недоумением рассматривали его.
— Вы по какому вопросу? — осведомился Жаров, хотя уже и сам понял, что это и есть Зайцев, осужденный за убийство третьей жены Куроедова и недавно вышедший на свободу.
— Моя фамилия Зайцев, Петр Игнатьевич, — представился Зайцев. — Я пришел по повестке. Извините, гражданин следователь, но это большая ошибка.
Он достал из кармана паспорт, из паспорта — повестку и развернул ее.
— Нет тут никакой ошибки, Петр Игнатьевич, — сказал Жаров. — Вас вызвали и вы пришли.
Зайцев нервно дернул плечом.
— Да нет. Ошибка не в этом, — он направился к Жарову, размахивая повесткой.
— Стоять! — довольно мирно произнес Пилипенко. — Следователь — это я. А ты, значит, и есть означенный убийца Зайцев?
Тот округлил глаза:
— А что, если вы будете обращаться ко мне на «вы», гражданин следователь?
— А я с убийцами всегда на «ты». Вы ж для меня — свои люди.
— А я не убийца. Вот в чем и есть большая, трагическая ошибка.
Пилипенко потряс бумагами, которые держал в руках.
— Да? Ладно, будем пока на «вы». На всякий случай. Так, говоришь, не убивал? Вы всегда так говорите. В смысле, я хотел сказать, вы, сударь, тогда, пять лет назад, не убивали гражданочку Куроедову?
— Нет.
— Вашим кухонным ножом, любезнейший?
— Нет. Это сделал кто-то другой.
— В вашей собственной квартире, сердечный.
— Это была ошибка.
— Ошибка суда? Или ваша собственная, когда вы своим кухонным ножом… Не по назначению воспользовались?
Зайцев всплеснул руками.
— Я не убивал, честно! Но мне никто не поверил. Когда я пришел домой, она уже была мертвая.
Жаров сделал пригласительный жест:
— Да вы присаживайтесь. Расскажите все по порядку.
Зайцев так и сделал, правда, не совсем понял, откуда начинать свой рассказ:
— Мы с Натальей работали вместе. Я мастером на винзаводе, а она контролером в цехе портвейнов была. В общем, мы полюбили друг друга…
— Вы лучше нам про день убийства расскажите.
Глаза Зайцева остекленели, поскольку он углубился в далекое прошлое.
— Она должна была ко мне прийти, как обычно, в четверг, — начал он глубоко повествовательно. — Она раньше по четвергам во вторую смену была, потом ее перевели, а муж не знал. Вот она ко мне и ходила. У нее ключ был. Она приходила на полчаса раньше и ждала меня. Вот, пришёл я, как обычно, говорю с порога: «Здравствуй, моя бесценная!» А она на кровати лежит, и нож в груди.
— На котором были обнаружены ваши отпечатки пальцев, — сказал Пилипенко, листая бумаги на столе.
— Ну, конечно! — воскликнул Зайцев. — Это же был мой нож. Для хлеба. Я ничего не соображал. Хотел было вызвать милицию, но передумал. Испугался.
— Правильно испугался. Сразу бы и взяли.
— Поэтому и побежал на автовокзал. Сел в маршрутку, поехал к матери в деревню. А первым делом, вина махнул бутылку. И в дороге — тоже. И там залег на неделю. У матери в доме меня и нашли. Дальше — КПЗ, суд, всё как во сне. Все было против меня. Так и посадили ни за что. Судья меня сразу невзлюбил: ведь я же любовник!
— Увы. Часто вместо того, чтобы разобраться в фактах, они выносят свое моральное суждение.
Зайцев вдруг резко наклонился к следователю через стол.
— Вот что я вам скажу. Ее убил муж. Больше некому. Но у него было какое-то там алиби. Да никто его всерьез и не подозревал.
— Он знал о ваших отношениях с убитой?
— На суде говорил, что нет. Но ведь мог и узнать, правда?
6
Зайцев вышел из дверей управления, глянул на небо, поднял воротник. Ветер полоскал его плащ; вдруг маленький смерч из осенних листьев поравнялся с идущим, и несколько секунд они оба шли рядом — Зайцев и смерч. Жаров видел эту картинку из окна, вдруг какая-то догадка шевельнулась в голове: именно от этого словосочетания: Зайцев, ветер, смерч… Как всегда, смутная мысль мелькнула в голове, и, как всегда, что-то развернуло ее ход: в данный момент — мерное постукивание пальцев следователя по столешнице…
— Если Зайцев невиновен, то этот Куроедов — просто синяя борода, — сказал Пилипенко. — Выбирал невест с достатком, по-разному их умерщвлял. Продавал их квартиры, переезжал из города в город. Последний раз даже ухитрился подставить и посадить любовника. А сейчас заточил на очередную жену.
— А если все же эту женщину убил Зайцев? Я понимаю, почему тебе хочется верить в его невиновность.
— Я всего лишь раздумываю, — огрызнулся Пилипенко, ясно читая мысль друга.
— На самом деле, если убийца — Зайцев, то придется тебе признать, что «покрывало вдовы» — реальность. Одна женщина отравилась водкой в Днепропетровске, другая покончила с собой в Харькове, третью убил любовник в Алуште. Точно — покрывало вдовы, кармическое заболевание, которому подвержен не кто иной, как Куроедов.
Пилипенко резко встал, навис над столом, над Жаровым. Сказал:
— А знаешь, есть такое заболевание: алкогольный бред ревности?
— Правда? — Жаров заморгал от неожиданности жеста следователя.
— Точно. Можешь посмотреть в своей Википедии. Что-то вроде того: алкоголик ревнует жену, проверяет ее белье, фантазирует и так далее.
— Ну, допустим, и что?
— Значит, допускаешь? — зловеще прошептал Пилипенко. — А если я тебе скажу, что никакого алкогольного бреда ревности нет?
— А Википедия?
— Просто переписывает Большую Советскую энциклопедию.
— Тем более — совсем уж авторитетный источник.
— Да? А кто писал туда статьи?
— Врачи, наверное.
— Врачи-мужчины или врачи-женщины?
— Большинство врачей, конечно, женщины. И что это значит?
— А то, что эта болезнь выдумана. Почему именно бред ревности? А не бред, скажем, страха ночных грабителей? Или злобных гомосексуалистов?
— В самом деле — не ясно.
— То-то и оно. Дело обстоит так. Алкоголик опускается, становится слабым как мужчина. Проще говоря, у него плохо стоит. И, разумеется, жена такому мужчине изменяет. И конечно же, он замечает признаки измены. И поэтому ищет доказательства и вправду роется в белье. И врачи-женщины пишут диссертации об этой якобы болезни. Полностью солидарные со своими сестрами по несчастью.
— Ты хочешь сказать, что и с покрывалом вдовы что-то в этом роде?
Пилипенко с грустью посмотрел на друга.
— Как ты думаешь, сколько в мире происходит совершенно невидимых убийств? Таких убийств, которых никто просто не замечает. Умер человек, и все. И чаще всего муж убивает жену или наоборот. Уж поверь мне как профессионалу. Вот и появляются мужчины и женщины, у которых супруги якобы мрут как мухи. Отсюда и возникла гипотеза, что существует какое-то там покрывало вдовы. Но я выведу этого паука на чистую воду. Сейчас же запрошу по межгороду дела по первым двум женам. Посмотрим, что это было за самоубийство и отравление дешевой водкой.
— Ты что же — уже завел уголовное дело?
— В том-то и дело, что нет. Поэтому действовать надо по-другому.
7
Жаров сидел за компьютером, часто поднося к губам чашку с дымящимся кофе. На мониторе крупно значилось: ПОКРЫВАЛО ВДОВЫ: ВЫМЫСЕЛ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?
Жаров удалил надпись, набрал другую. В редакцию вошел Пилипенко, тускло глянул в монитор. Сказал:
— Правильно. Лучше об этом и пиши. Рано еще о покрывале.
На мониторе теперь красовался заголовок: АЛКОГОЛЬНЫЙ БРЕД РЕВНОСТИ: ВЫМЫСЕЛ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?
Жаров, глянув через плечо на следователя, с остервенением стер и эту надпись.
— Чего тебя принесло-то на ночь глядя?
— У меня тут с Мининым встреча.
— Это тебе не гостиница, — огрызнулся Жаров.
— Не кипятись. Расследование пока неофициально. Я поручил эксперту проделать кое-какую работу. Заодно посовещаемся.
Жаров нервно двинул мышью. Сказал серьезно:
— Я тут посмотрел в интернете про оборотней.
На экране возникло изображение человека-волка — во весь рост, спереди и сбоку. Жаров сменил картинку. Теперь его друг-следователь наблюдал человека-волка в разрезе. Меж тем Жаров говорил тоном возбужденного учителя:
— Оборотни или верволки, как их еще называют, образуются следующим образом. В ночи, когда светит полная луна…
Пилипенко глянул за окно.
— Отставить верволков. Вон уже Минин идет.
Дверь редакции распахнулась, и на пороге возник Минин. Одним длинным жестом он достал из-под мышки бордовую папку и возложил ее на стол.
— Посмотри, любопытные материалы, — сказал он следователю и, как бы спохватившись, коротко поклонился Жарову.
Пилипенко сел за стол, раскрыл папку. Сдвинул на лоб и снова опустил очки, рассматривая два листа бумаги: на каждом из них крупные буквы, ясно, что это увеличенные копии рукописного текста. Следователь устроил рядом две буквы «а» и сравнил их.
— Не вижу разницы.
— И в Харькове не заметили, — сказал Минин. — Ребята там хорошие, опытные, но тогда, в эпоху бандитских войн, им было не до заурядного самоубийства молодой женщины. Ты буквы «у» и «д» посмотри.
Пилипенко согнул листы, рассматривая пары букв. С удивлением поднял глаза:
— Хвостики выдают подделку.
Жаров подошел к столу, взял в руки листы. Отличия в написании хвостов «у» и «д» в глаза не бросались, но все же чувствовалась какая-то общая, едва уловимая тенденция: у одной группы был чуточку больший наклон.
— Предсмертная записка жены Куроедова фальшивая! — воскликнул Жаров.
— То-то и оно, — подтвердил Минин. — Между прочим, из Харькова прислали и отпечатки Куроедова. Их сняли, когда он проходил по делу о самоубийстве жены. Правда, я не знаю, что мне с ними делать.
— Вот как! — отозвался Пилипенко. — А я как раз хотел попросить прессу раздобыть его пальчики. Сходить в бар, например, затырить там пустой стакан, который он подаст. Есть у меня одна мысль. Мы вообще знаем, где был этот Куроедов во время наезда на его жену? — Он повернулся к Жарову: — Пригласи-ка этого писателя к себе в редакцию. Ну, а я сюда тоже ненароком зайду.
На следующий вечер картина в редакции была практически та же: двое мужчин сидели у камина со стаканами в руках. Один из них был все тот же Жаров, неизменный хозяин и редактор газеты «Крымский криминальный курьер», другой — Куроедов, бармен из отеля «Маврикий».
— Нынче ветрено… — с грустью вздохнул хозяин, глянув на сильно бушующее в камине пламя, затем — за створку открытого окна.
Куроедов молча кивнул в ответ.
— И волны с перехлестом, — мечтательно продолжал Жаров, и гость с недоумением оглянулся: где в этом помещении могут быть волны, если туг даже аквариума нет.
— Скоро осень, — заметил Жаров.
— Скоро? — удивился Куроедов. — Ведь и так уже идет полным ходом, сентябрю вот-вот конец.
— Это я так, стихи… — объяснил Жаров. — Вот, послушай. Скоро осень, все изменится в округе. Смена красок этих трогательней, друг мой, чем наряда перемена у подруги.
— Здоровски! — непритворно восхитился Куроедов. — Сам Сочинил?
— Угу, — промычал Жаров. — А ты не пробовал стихи писать?
— Нет.
— Ha стихи девушка хорошо берет.
— Что берет? — не понял Куроедов.
— Ну… Берет, клюет. Так о рыбе говорят. Странно. Столько у тебя жен было, а поэзии ты не знаешь. Если бы мы с тобой сейчас в театре на сцене сидели, то кто-нибудь в зале непременно возмутился бы, что я чужие стихи за свои выдаю.
— А они чужие? — спросил Куроедов.
Жаров посмотрел на него, наклонив голову. Подумал о славе, о возможной минуте славы… Вздохнул:
— Да нет, мои…
В этот момент послышался звук, будто бы кто-то наступил на стекло. Куроедов глянул в открытое окно. Спросил с подозрением в голосе:
— Ты просто так пригласил или дело какое есть? Мне ведь жена рассказала, что ты к ней в больничку приходил. Вот и вопрос: что ты все вынюхиваешь?
— А ты понимаешь, что твою жену чуть не убили на днях?
— Это был несчастный случай.
— Счастливый случай.
— Это как понимать?
— Что она осталась жива. Кто-то угнал машину, специально наехал на женщину. Затем машину бросили в кустах, насорили там чипсами, налили на сиденье пива. Чтобы получилось так, будто машину угнали какие-то пьяные ребята, катались, задавили женщину. Между прочим, менты могут на тебя подумать. Что скажешь?
— Мне вообще-то не впервой… Да кто это там все шебаршится? — Куроедов снова с тревогой глянул в окно.
— Ветер, конечно, — сказал Жаров. — Ветер, между прочим, и спас твоей жене жизнь.
— Я знаю.
— Откуда, интересно?
— Ты что же, допрашиваешь меня?
— Да нет. О тебе беспокоюсь.
— Она сама и сказала, как все было. Машина неслась на нее; На стекло шлепнулся плакат.
— Алиби-то хоть у тебя есть на это время?
— Я был на работе.
— А кто это может подтвердить?
— Не знаю. Какие-нибудь посетители, наверное.
— Как я заметил, у тебя не густо с посетителями.
— Увы.
— И ты ведь в любой момент можешь закрыть бар и уйти.
— Вообще-то да, — сказал Куроедов.
— Что ты и сделал, — послышался вдруг голос из открытого окна.
Голова следователя Пилипенко выглядела довольно-таки зловеще, словно какой-то шутник поднял над подоконником тыкву с горящими глазами: так хорошо словили свет уличного фонаря круглые очки. Куроедов вздрогнул и с удивлением посмотрел на говорившего, затем перевел взгляд на Жарова.
— А это еще кто такой?
— Капитан Пилипенко, — донеслось из окна. — Отдел расследования убийств уголовного розыска города Ялты. Я тут мимо проходил, под окном отдохнуть остановился. Занятный слышу разговор.
— Может, зайдешь? — предложил Жаров.
— Да некогда мне. Должен тут одного хлопчика задержать. За покушение на убийство. Гражданин Куроедов! Вы арестованы по подозрению в покушении на гражданку Куроедову Веру Николаевну.
Куроедов вытаращил глаза:
— Постойте! Но у меня алиби.
— Ну, допустим, алиби у тебя никакого нет, — произнесла голова. — Сам ведь сейчас сказал, что можешь всегда с работы сбежать. Но не в этом дело. А в том, что твои пальчики, Куроедов, в базе данных МВД давно зарегистрированы.
— Да, у меня снимали отпечатки пальцев, ну и что?
— Когда нашли угнанную машину, то на всякий случай взяли отпечатки, предположительно того, кто имел отношение к этому делу. Так вот, там именно твои пальцы, Куроедов.
8
Ветер сорвал с головы следователя шляпу. Жаров быстро перехватил ее на лету. Друзья только что встретились на углу и шли по Виноградной, можно сказать, просто прогуливаясь, раскланиваясь со знакомыми, которых в этом месте города было всегда полно: местные жители шли не по набережной, которая в сезон принадлежала курортникам, а по параллельной улице.
— Вот что значит школа тхэквондо, — сказал Пилипенко, принимая шляпу. — Могу лишь позавидовать твоей ловкости.
— Это карате, — заметил Жаров. — Тхэквондо использует преимущественно ноги… Он хоть в чем-нибудь сознался? — Жаров перешел к делу.
— Нет, — вздохнул Пилипенко с явной горечью и недоумением. — Я держу его более трех суток.
— Стало быть, уже предъявил официальное обвинение.
— Разумеется. На основании его отпечатков на пивной банке, что нашли в этой машине, и отсутствия алиби. Но самое главное доказательство, хоть и косвенное, заключается в том, что за рулем сидел оборотень.
Жаров поднял руки:
— Сдаюсь. Объяснишь ли ты мне наконец, почему ты вдруг поверил в оборотней?
— Все дело в том, что… — торжественно, будто собираясь поведать нечто очень важное, начал Пилипенко, но в этот момент у него в кармане зазвонил телефон. — Секундочку. — Он достал аппарат, шлепнул его себе на ухо. — Что-о? Еще одно? Немедленно еду. Ждите. — Он обернулся к Жарову: — Ловим такси до Ливадийской больницы.
Пилипенко сорвался с места и зашагал через старый двор на улицу Кирова, поскольку по Чеховке такси проходят примерно раз в час. Жаров шел за ним, говоря другу в спину:
— Что произошло в больнице — это во-вторых. А во-первых, почему же ты все-таки поверил в оборотней?
— Эта тема отменяется, — не оборачиваясь, ответил Пилипенко. — Я только что узнал, что моя гипотеза не верна.
Машина донесла их до больницы за шесть минут. Пилипенко показал удостоверение, и охранник поднял шлагбаум, открыв территорию, для частного транспорта запрещенную.
Пилипенко и Жаров, оба в белых халатах, не застегнутых, так что полы развевались от быстрой ходьбы, шли вдоль вереницы дверей. Их сопровождали доктор и медсестра.
— Я не несу ответственности, — говорил доктор. — Я не понимаю, как он проник в здание. Это забота охраны.
Пилипенко молча морщился, ежился под своим халатом, явно испытывая неудобство от этой безразмерной одежды.
— Он мог залезть в окно на первом этаже, — сказала медсестра.
Так, с белоснежным эскортом, Пилипенко и Жаров дошли до двери палаты, возле которой сидел милиционер. Увидев следователя, он встал и отдал честь.
— Всё под контролем, т-щ капитан! У меня тут круглосуточный пост.
— Отставить пост! Не думаю, что он еще раз сюда сунется.
— Но, т-щ капитан!
— Исполняйте.
— Слушаюсь, — закончил свою дискуссию младший сержант и, захватив с собой стул, удалился по коридору.
Пилипенко распахнул дверь палаты, сердито отдернув полу халата, зацепившуюся за ручку. Обернулся вслед уходящему милиционеру.
— И дайте тыквы начальнику местной охраны.
— Есть тыквы, т-щ капитан! — с радостью ответил младший сержант, устанавливая стул на место, в ряд с другими в коридоре.
Вера Куроедова сидела на своей кровати. Ее загипсованная нога была уже без растяжки. У спинки стояла пара костылей. На двух других кроватях расположились старушка с перевязанными руками и девочка с загипсованной шеей. Судя по облегченным повязкам обеих больных, за прошедшие дни состояние их значительно улучшилось.
— Это был волк! — воскликнула Вера вместо приветствия. — Самый настоящий волк!
— Только в человечьем костюме, — добавила старушка.
— И с огромными когтями, — уточнила девочка.
Жаров вертел головой, недоуменно глядя на этих странных пациенток. Пилипенко поднял обе руки, что на языке жестов означало «молчать!».
— Тихо, — озвучил он более вежливо. — Не все сразу. Я следователь уголовного розыска города Ялты. Начнем с потерпевшей. Итак, что вы видели?
— Я спала, — сказала Вера. — Мне снился сон. Я видела, будто иду по…
— Дальше! — перебил ее Пилипенко, — Вы, вероятно, проснулись?
— Пусть расскажет, — встрял Жаров. — А что, если этот сон…
Жаров поднял раскрытую ладонь и покрутил пальцами, Пилипенко бросил на него злобный взгляд, тот замолк и вяло опустил руку. Вера недоуменно вертела головой. Спросила следователя:
— Так рассказывать сон или нет?
— Нет пока, — очень терпеливым тоном ответил Пилипенко. — Что вы увидели, когда проснулись?
— Оно стояло прямо надо мной и тянуло ко мне руки. Это было то же самое, что сидело в той машине. Большая собачья голова. Или волчья. Такие водились в Древнем Египте.
— Нечто вроде Анубиса, — пробормотал Жаров.
— Его глаза горели, — содрогнувшись, произнесла Вера.
Девочка с повязкой вскочила. Заявила с гордостью:
— Я швырнула в него ночным горшком.
Пилипенко с недоумением обернулся к ней:
— Как? И ты его видела?
— Конечно!
— И я! — воскликнула старушка. — Он убегал и задел головой о дверной косяк. И у него отвалилась голова.
— Он схватил свою голову и убежал, — добавила девочка.
Ее лицо отражало настоящий страх. Старушка поднесла щепоть ко лбу, намереваясь перекреститься. Вера смотрела в одну точку. Пилипенко хлопнул себя по коленям.
— Все ясно. Будьте уверены: мы примем все возможные меры к задержанию чудовища.
— А еще я бы попросила объявить в розыск моего мужа, — вдруг тихо сказала Вера. — Он три дня не приходил, и телефон не отвечает.
Она кивнула на свой мобильник на тумбочке. Пилипенко и Жаров переглянулись.
— Ума не приложу, куда он мог подеваться? — продолжала Вера.
9
Куроедов шел по коридору с сумкой на плече. Его сопровождал охранник. У окна стояли следователь Пилипенко и лейтенант Клюев. Пилипенко барабанил пальцами по подоконнику.
— Давай лучше ты, — сказал Пилипенко.
— Как скажешь, — пожал плечами Клюев.
Он обернулся навстречу идущему Куроедову и отдал честь.
— От имени администрации города и Министерства внутренних дел приносим вам свои извинения.
Куроедов остановился, поправил сумку на плече.
— Это в честь чего?
Пилипенко отлип от подоконника и подошел к Куроедову. Сказал:
— Вы свободны. Ваше задержание и последующее обвинение были ошибкой.
Куроедов криво усмехнулся:
— Между прочим, я это с самого начала знал. А вы-то как догадались?
— На вашу жену было совершено покушение.
— Вы меня в этом убедили. Но мне казалось, что это был несчастный случай.
— Поскольку во время покушения вы находились здесь, то могу сказать, что это точно были не вы.
— Ничего не понимаю. Вы что-то путаете. Когда на нее наехала машина, я еще не был здесь.
Пилипенко внимательно посмотрел на Куроедова.
— Я говорил о другом. Кто-то напал на вашу жену в больнице.
— Кто напал?
— Могу только сказать, что это точно были не вы.
— Она… пострадала?
— К счастью, нет. Наша машина довезет вас до больницы.
Куроедов с сумкой забрался в милицейский «уазик». Машина отъехала. Пилипенко и Клюев устроились в «жигуленке», где уже сидел Жаров, точнее сказать — прятался, потому что чувствовал себя Гешей из «Бриллиантовой руки».
— Со стыда сгораешь? — поддел его Клюев.
— Просто сижу. Нечего мне было там делать. Ну а вы как? Извинения приняты? Ты-то зачем потащился, официальное лицо? — толкнул он следователя.
— Я потому приехал сюда сам, — сказал Пилипенко, — что хотел лично пронаблюдать за его реакцией. Странно он принял сообщение о том, что напали на его жену.
— Что ж тут странного? — усмехнулся Клюев. — Сразу видно, что ты не женат.
— Ты считаешь, что каждый муж должен огорчиться, если покушение на его жену не удалось? — проговорил Пилипенко. — Забрось-ка нас в редакцию, кофейку попить, — повернулся он к Клюеву.
Сидя с полными чашками черного кофе в руках, Пилипенко и Жаров какое-то время молчали. Разговорились, когда этот легкий наркотик ударил по мозгам.
— Выходит, что Куроедов не причастен к покушению на его жену, — сказал Пилипенко. — Но если это не Куроедов, то зачем ему принимать облик волка?
— Ты с ума меня сведешь! — воскликнул Жаров. — Ты же не веришь во всю эту, как ты ее называешь, чушь и ерунду. Как кто-то, по-твоему, может принять облик волка?
— Очень просто. Наденет маску волка, и все.
— Это был просто человек в маске?
— А ты как думал? Что только не померещится перепуганным девчонкам! Тоже мне, отлетела у него голова. Вопрос в другом. Я потому и обратил внимание на слово «оборотень». Кому, кроме самого Куроедова, понадобилась бы маска? Это должен быть кто-то, кого женщина знает в лицо.
Друзья помолчали, прихлебывая кофе.
— Итак, подытожим, — сказал Пилипенко. — Есть Куроедов, у которого при загадочных обстоятельствах погибли три жены. На его четвертую жену совершено два покушения. Человек, который делает это, скрывает свое лицо. Убийства этих женщин могли быть выгодны самому Куроедову. Поскольку в последнем покушении он явно невиновен, то можно предположить, что и остальные убийства также не его рук дело. Бессмыслица какая-то: зачем кому-то убивать жен одного и того же человека?
— К тому же — в течение весьма долгого времени.
— И в разных городах бывшего Союза. Должен признаться, что следствие по этому делу зашло в полный тупик. Пивную банку в машину подбросили. Сделать это легче легкого: Куроедов трудится барменом в ресторане. Достаточно прийти к нему в бар и заказать пиво. На банке и останутся отпечатки бармена.
— Вопрос только в том, кому надо было подставлять Куроедова?
— Кажется, я догадываюсь. Давай-ка заедем на винзавод.
10
Теперь Пилипенко и Жарова заставили надеть не белые, а синие рабочие халаты. Следователь и в этом наряде ерзал плечами, постоянно поправляя неуютную одежду.
— Опять облачены в какие-то мешки. А я даже милицейскую форму терпеть не могу носить.
Они шли по коридору Массандровского винного подвала. С обеих сторон над ними нависали штабеля винных бочек.
— Зато вина вволю попьем, — сказал Жаров.
— Не дождешься.
— А почему ты милицейскую форму терпеть не можешь носить? — спросил Жаров.
— Самое главное в жизни — это свобода. Как в творчестве Пушкина. Поэтому я и не женюсь никогда.
В это самое время мимо них проходила девушка, достаточно красивая, несмотря на такой же синий рабочий халат. Говоря, Пилипенко посмотрел на нее с грустью. Жаров, напротив, радостно заулыбался:
— Скажите, девушка! Где нам найти мастера цеха Зайцева?
Она остановилась, принялась объяснять, бойко указывая ладошками:
— Дойдете до конца проспекта. Повернете на улицу Мадеры. Первый поворот — переулок Ординарного Портвейна. Там и работает наш мастер.
Все это у них было очень серьезно, как заметил Жаров еще давно, когда впервые посетил винзавод. Два широких коридора назывались проспектами: Большой и Малый. Отходящие боковые проходы, также по стенам уставленные бочками, назывались улицами, а коридоры их разветвлений — переулками. Когда-то давно, в перестроечные времена, один из шутников-завхозов, которые тогда часто менялись или отстреливались, распорядился повесить на углах таблички, выполненные в традиционном стиле.
Так что, улицу Мадеры и переулок Ординарного Портвейна друзья нашли легко. Под огромной бочкой с маркой «ПОРТВЕЙН ОРДИНАРНЫЙ» стоял Зайцев, с важным видом наливая вино из колбы в химический стакан. Стрельнул глазами по сторонам и выпил.
— Ага, в рабочее время побухиваешь? — прошипел Пилипенко из-за угла.
— Пробу снимаю, — буркнул Зайцев, хмуро глядя на выходящих из-за бочки Пилипенко и Жарова. — Опять вы меня на «ты», гражданин следователь. Я что — снова под подозрением?
— Да нет. Это я по-дружески. Ты мне вот что скажи, Зайцев, — ласково произнес Пилипенко. — Не ты ли замочил всех трех жен Куроедова и теперь охотишься за четвертой?
Говоря, Пилипенко внимательно наблюдал за реакцией Зайцева. Тот с изумлением выпрямился, вытянул шею, вывернул на следователя глаза.
— Как всех трех? Я только одну… Тьфу! И даже одной не мочил. Путаете вы меня.
— Ладно, — сказал Пилипенко. — С Верой Куроедовой ты знаком?
— Нет.
— Очень хорошо. Ты водишь машину?
— Нет.
— Прекрасно. А не ты ли, Зайцев, разгуливаешь по Ялте в маске волка? Людей пугаешь. Сцены из «Ну погоди!» разыгрываешь…
— Издеваетесь, гражданин следователь?
— Верно, издеваюсь. Для этого и забежали на огонек. Ну что, наливай, что ли?
Выпив по стакану ординарного, друзья оставили Зайцева в большом недоумении. Он не верил своим глазам, что следователь может выпить на службе. Впрочем, и Жарову не понравилось, что у него теперь будет выпивший водитель. Он с недоверием смотрел, как Пилипенко выруливает со двора винзавода на городскую улицу.
— Ерунда, — сказал тот. — Стакан вина — это ничто, сам понимаешь. А для гаишников я сам командир.
— Чего ты от него хотел-то? — просил Жаров.
— Просто понаблюдать реакцию. Для моего внутреннего детектора лжи.
И какие выводы?
— Непонятно. В чем-то он солгал, а в чем-то нет. Я незаметно подсунул его подсознанию следующие вопросы: причастен ли он к убийству трех жен Куроедова, знаком ли он с четвертой женой, надевал ли маску волка. В одном из трех случаев он солгал.
Пилипенко замолчал надолго. Машина уже въехала в город, остановилась в первой пробке. Наконец следователь повернулся к своему другу:
— Чертовщина какая-то. Незачем Зайцеву убивать жен Куроедова.
— Может быть, тут какая-то месть? Давняя вражда? — предположил Жаров. — Может быть, они с Куроедовым с детства знакомы, и он смертельно обидел Зайцева. Вот и убивает Зайцев его жен, чтоб ему пусто было.
Пилипенко махнул рукой:
— Нет, не то. Остается только поверить в покрывало вдовы.
Говоря, он взял трубку служебного радиотелефона, нащелкал вызов. На том конце, как Жаров понял по бормотанию, был лейтенант Клюев. Следователь произнес несколько наставлений:
— Проверь-ка сейчас по общей базе, сдавал ли когда-либо на права Зайцев Петр Игнатьевич, житель Алушты. Что? Я подожду. — Он обернулся к Жарову: — Компьютер сработает мгновенно. В прежние времена нам бы пришлось ехать в архив ГАИ, да там еще с ребятами пиво пить. Легче гораздо стало работать.
— Зато детективы писать труднее. На личном опыте знаю.
— Это почему же? — удивился Пилипенко.
— Меньше возможностей для коллизий. Вот были бы мы героями детектива, поехали бы сейчас в ГАИ. Там встретили бы какого-нибудь гаишника, новая тема началась бы. А тут — Клюев от своей виртуальной игры отвлечется, щелкнет мышью, и все.
В радиотелефоне активизировалось невнятное бурление. Пилипенко взял трубку, лежавшую на сиденье. Сказал:
— Ну что, Клюев, щелкнул мышью?
Выслушивая ответ, он двигал рукой по рулю, будто и впрямь мышью по столу. Когда бульканье на другом конце связи умолкло, Пилипенко пробурчал: «Понятно», вдруг резко затормозил, устроил замолкшую трубку в гнездо и развернул машину.
— Ты куда? — спросил Жаров.
— В Алушту. До отсидки Зайцев имел автомобиль, у него были права на вождение.
— Значит, он мог наехать на Куроедову. Только зачем нам в Алушту?
— Маска волка. В компьютерной реальности тоже возможны неожиданные ходы для детектива.
11
Через полчаса Пилипенко и Жаров стояли у закрытой двери на веранде многоквартирного дома. Пилипенко достал из кармана набор ключей.
— В который раз ты нарушаешь закон? — спросил будничным тоном Жаров.
— Нет времени брать ордер, — ответил следователь. — Я уже сказал ему про маску. Он успеет от нее избавиться. Отпросится с работы и примчится домой.
В руках следователя, на кольце ключей болталась обыкновенная воровская отмычка. Через минуту дверь была открыта.
Квартира Зайцева представляла собой стандартную жилплощадь с набором дешевой неновой мебели. Пилипенко сориентировался довольно быстро: вытащил из шкафа нечто, упакованное В пластиковый пакет.
— А вот и она, — весело сказал следователь.
В его руках поворачивалась маскарадная морда волка. Просто большая волчья голова с вырезом внизу.
— Чуть было не перехитрил нас всех, — с удовлетворением Низал Пилипенко.
— Убивать жен некоего избранного человека, из года в год! — воскликнул Жарова. — Хотел бы я знать, каков у него был мотив?
Пилипенко насторожился, наклонил голову, прислушиваясь.
— А вот, мы сейчас у него и спросим, — сказал он, надевая на голову маску волка.
Раздался звук открываемой двери. На пороге стоял Зайцев. Он тяжело вздохнул. Пилипенко сделал к нему шаг и замер, возвышаясь над ним в маске волка.
— Не успел, — сказал Зайцев.
Внезапно он дернулся, рванулся обратно. Жаров в два прыжка достиг порога, выскочил на веранду, перемахнул через перила и свалился прямо на убегающего Зайцева. Быстрым, профессиональным жестом заломил ему руку за спину.
Допрос начался прямо на месте: Зайцев сидел на диванчике, напротив раскрытой дверцы шкафа, где лежала маска. Пилипенко устроился верхом на стуле напротив, как американский шериф из кино. Жаров, как обычно, стоял у окна, прислонившись к подоконнику. Зайцев видел Жарова два раза: в кабинете следователя и на винзаводе — со следователем вместе. Разумеется, у него сложилось впечатление, что Жаров работает в милиции.
— Зачем тебе все это было нужно, скажешь? — начал Пилипенко.
Он кивнул на маску волка, мирно лежащую на столе.
— Он убил женщину, с которой я… Которую я… И подставил меня же! И я восемь лет в лагере колбалсился, — скороговоркой ответил Зайцев.
— Почему ты думаешь, что именно Куроедов убил эту женщину?
— Да потому что я ее не убивал!
— Вот, логика! — вставил Жаров.
— Ты угнал машину, — продолжал следователь, — наехал на его жену, подбросил в салон банку с отпечатками бармена Куро-едова.
— Да, признаюсь.
— Как ты раздобыл банку? Куроедов ведь должен был узнать тебя. Неужто и в бар ты пошел в маске волка?
— Нет, что вы! Я дождался, когда придет сменщик Куроедова. Зашел в бар и взял со стола пустую банку, которую точно держал в руках Куроедов.
— Ну, хорошо. С этим разобрались. А как насчет других жен Куроедова? Одна была отравлена в Днепропетровске, другую сбросили с лестницы в Харькове.
— Я никогда не был в этих городах!
— А в армии ты где служил? — спросил Жаров.
— В Николаеве.
— В какие годы?
— Девяносто третий — девяносто пятый.
— Понимаешь? — вдруг встрепенулся Жаров, обращаясь к Пилипенко.
— Что, собственно? — не понял тот.
— Первая жена Куроедова была отравлена в девяносто четвертом. Этот человек тут ни при чем. Возможно, и ко второму случаю он не имеет никакого отношения.
— Похоже что так… — задумчиво проговорил Пилипенко. — Послушай, Зайцев! Зачем ты все-таки надевал маску волка?
Зайцев помялся, выдавил из себя слабую улыбку:
— Ну, так… Я — Зайцев, а маска — волка.
— Допустим. Но почему ты вообще надевал маску? Ты же не знаком с женой Куроедова.
— Не знаком. Но она меня видела.
— Где?
— На суде.
Пилипенко с удивлением поднял голову.
— Это на каком таком суде?
— В моей жизни был один лишь суд. За убийство, которого я не совершал.
— Так вот оно что! Вот ведь как просто все объясняется.
И следователь щелкнул пальцами, что означало: он уже все до конца понял.
12
Пилипенко и Жаров в больничных халатах шли по коридору. Следователь опять с отвращением поправлял свою одежду.
— Если твоя гипотеза верна, — сказал Жаров, — то я готов поставить памятник этой великой любви.
— Не ерничай, — огрызнулся Пилипенко. — Убийство есть убийство, и нет ему никакого оправдания.
— Согласись, это совсем не то, что убийство из-за денег.
— Нет. Не соглашусь.
Они были не прочь продолжить прения, но уже подошли, к Двери палаты.
— Молчим, — сказал следователь и открыл дверь — без стука, как это принято в больницах.
Девочка с шеей читала вслух книжку старушке с руками, меж тем как на груди у нее висел неизменный плеер и она кивала в такт своей музыке. Обе подняли головы. Вера Куроедова полулежала на кровати. Напротив, на стуле, сидел Куроедов. Он с недоумением оглянулся.
— Разве у вас могут быть к нам еще какие-то вопросы?
— В самом деле! — с возмущением воскликнула Вера. — Арестовали моего мужа. Держали его три дня. Что вам еще от нас нужно?
Пилипенко прошел на середину комнаты, отодвинул пустой стул и сел на него верхом.
— Вот как вы гостей встречаете. А мы вам, между прочим, хорошую весть принесли.
— Неужели? — спросил Куроедов.
— Час назад задержали того человека, который принес вам несчастье.
Пилипенко указал ладонью на загипсованную ногу потерпевшей.
— А того, кто велосипед изобрел, не задержали? — съязвила девочка.
Она указала на свою шею.
— Не волнуйся, — ободрил ее Жаров. — И до него доберемся.
— А того… Того, кто… — начала было старушка, шаря в воздухе забинтованными руками, пытаясь определить виновного в своей травме, но Жаров успокаивающе положил ей руку на плечо, склонился и даже ласково поцеловал в седую макушку.
— И кто же этот… человек? — проговорила Вера.
— Зайцев, — спокойно сказал Пилипенко.
Куроедов вздрогнул.
— Он был в маске волка, — продолжал следователь.
— Но почему Зайцев? — спросил Куроедов. — Тот самый, из Алушты?
— Именно. Зайцев, который отсидел за убийство вашей третьей жены.
— Зачем ему это нужно?
— Потому что он не убивал вашу третью жену.
— А кто же ее убил?
— И не только ее, но и всех предыдущих, — вставил Жаров.
Пилипенко поднял палец и проговорил весомо:
— Покрывало вдовы.
— Да, точно, — встряла старушка. — Есть такое покрывало. Это когда одна жена умирает. Потом другая. Потом третья. Вот у меня сосед, старичок один. Так у него жен умерло штук… Даже и не упомню.
— Обязательно дайте мне адрес этого старичка, — тихо сказал Пилипенко и повернулся к чете Куроедовых.
— Так что насчет покушений можете теперь спать спокойно. Больше никаких покушений не будет. Только один к вам вопрос. Для отчета. Если это не тайна, конечно. Мне очень важно знать, как вы познакомились?
Куроедов и его жена переглянулись. Куроедов рассмеялся.
— На этот вопрос мы никак не сможем ответить, — сказала Вера, также хохотнув.
— Потому что мы никогда не знакомились, — сказал Куроедов.
— Как? Вы не знакомы?! — с возмущением воскликнула старушка.
— Не волнуйтесь, бабушка! Такое бывает, — успокоила ее девочка.
— Просто мы знаем друг друга всю жизнь, — торжественно объявила Вера.
— С детского сада, — подтвердил Куроедов.
— Или даже с яслей, — добавила его жена.
— Значит, вы родились в одном городе? Выросли вместе… — проговорил Пилипенко вроде простые слова, но в голосе его прозвучало нечто зловещее.
— В Днепропетровске, — сказал Куроедов.
— Я в этого мужчину с детства была влюблена, — заявила Вера с гордостью.
Пилипенко и Жаров переглянулись. Все было уже ясно, и правда эта казалась чудовищной, хотя где-то на горизонте маячило слабое желание оправдать, по крайней мере — понять…
— А когда он в Харьков жить переехал, вы за ним отправились, — полуспросил-полуутвердил Пилипенко.
— Точно! — сказала Вера. — Работу хорошую бросила, квартиру продала.
Пилипенко смотрел на нее с грустью. Жаров отвернулся и глядел в окно, где ветер волновал ветки пальмы.
— А не страшно было тебе всех этих женщин убивать? — тихо спросил Пилипенко.
В палате установилось молчание. Девочка с шеей уронила на пол книжку. Все обернулись на стук. Жаров разглядел ее название: «Жертва роковой страсти».
13
Тем же вечером трое старых друзей сидели у камина в редакции. Жаров ворошил кочергой угли, искры втягивались в трубу. Пилипенко сидел в кресле, дожидаясь, пока он отойдет, чтобы водрузить ноги на каминный экран. В соседнем кресле, также со стаканом в руке, сидел Минин.
— Вот и закончилась история с покрывалом вдовы, — сказал он.
— Она наконец призналась? — спросил Жаров.
— Куда бы она делась? — сказал Пилипенко. — Первую жену подстерегла на улице в Днепропетровске, познакомилась, предложила вместе выпить. Остальное — дело техники. Вторую столкнула в лестничный пролет в Харькове. Как появилась предсмертная записка, мы знаем. А с третьей расправилась уже в наших краях, на квартире у Зайцева.
— И отсидел человек ни за что, — вставил Минин.
— Да уж, — пробурчал Пилипенко. — Совсем невинный человек. Просто воспылал любовью к замужней женщине — только и всего.
