Их осталось пятеро. Всего один должен уйти, и наступит день последнего испытания. Сегодня — предпоследнее. Они вслух прочитали почту и посмотрели друг на друга. Уже к вечеру их останется четверо… Невольно четверо посмотрели на одного — на Ивана. Он выдержал эти взгляды, как выдерживал всю жизнь в Игре. Он улыбнулся. Он ушел в хижину. Собрал все свои вещи (получилась небольшая котомка). Вышел, еще раз улыбнулся всем. И пошел прочь из лагеря. Он прощался с Островом.

…В далекой Москве АЛ слушал и смотрел (подслушивал и подсматривал) на сладкую парочку, на Сергея с Аней. Девушка сидела, закрыв лицо руками, и рыдала навзрыд. Ее прямые плечи крупно вздрагивали в такт всхлипываниям. Парень, поначалу просто сидевший рядом со сдвинутыми бровями (наверно, он хотел дать ей «выплакаться»), теперь обнял ее и притянул к себе. Она ткнулась ему в грудь и заплакала еще сильнее. Сквозь спазмы плача Аня что-то говорила своему Сергею, что именно, АЛ разобрать не мог. До смотровой доходили отдельные слова: «…Зачем, зачем?.. Я не хочу так… Почему?..»

АЛ вставил другую кассету — в поле видимости одной из камер находился Иван. АЛ нажал на несколько кнопок на пульте, увеличив план до возможного максимума. Теперь всю площадь экрана занимало лицо Игрока. Сидя на большом бревне, прибитом к берегу волнами, он, мечтательно улыбаясь, смотрел то на линию прибоя, то на пальмы над головой. И плакал.

Хотя с утра светило солнце, но им, уже научившимся чувствовать и понимать это место, стало ясно, что вскоре пойдет дождь. (Солнце было затянуто молочной дымкой, воздух прохладен.) Первые капли упали, когда они садились в лодку, когда выехали в море, хляби разверзлись. Непонятно откуда налетели волны — тяжелые, с глубокими провалами между ними. На каменном лице индейца-перевозчика появилось какое-то странное выражение, руль рвало из его рук. Потоки воды, летевшие сверху, быстро наполняли лодку, так что через пять минут все мужчины в лодке (помимо Игроков с ними ехали один Смотрящий и один Хранитель) вычерпывали воду. Девушки, накрытые одним резиновым плащом, сидели крепко обнявшись, сохраняя общее на двоих тепло. (Стало темно и холодно.)

Испытание должно было проходить в воде. Точнее, над водой. На поверхности моря чуть виднелась узкая доска. Именно на ней Игроки должны были стоять, просто стоять, и ничего более. Стоять, пока от усталости не закружится голова и не помутнеет сознание. Пока не упадут четверо из пяти.

Местом испытания выбрали небольшую бухту. Бьющие из открытого моря волны сюда не долетали, но ветер, укрепленный железными прутьями дождя, был такой же пронзительный. И холодный. Очень-очень холодный.

Им не надо было объяснять правила испытания — их просто не было. СБ спросил: «Ну, что, ребят? Начинаем?», и они, кивнув в ответ, поплыли к доске. Первыми залезли парни, они помогли девушкам, и все встали в ряд. Испытание началось.

Иногда дождь прекращался, и тогда ветер обдувал Игроков, выстуживая их тела все больше и больше. Так прошел час. Потом второй. Игроки дрожали, каждый на свой манер, легче, чем другим, было Анне. Сергей-Первый закрывал ее от ветра, и она пока еще не промерзла насквозь, ее не била дрожь, сбивающая координацию, выводящая из нестойкого равновесия.

На третьем часу упал Первый. У Игроков затекали ноги, и они время от времени приседали, переступали со ступни на ступню, поднимались на носках — разминались. В одну из таких разминок 1-Сергей чудно взмахнул руками (как страус, решивший взлететь) и упал в воду, подняв фонтан брызг. Сначала он ушел под воду целиком, потом его голова показалась на поверхности. Глаза стали ярко-голубыми и округлились, как два блюдца. Похоже, падение изумило его еще больше, чем оставшихся четверых. Он развел руками, поцеловал большой палец на Аниной ноге и поплыл к берегу. Вода казалась намного теплее воздуха, и, подплыв к берегу, он почти согрелся. Но, когда он сел на берегу вместе с группой Боев и Смотрящих, готовясь болеть за соплеменников, холод с новой силой вонзился в него. «Теперь я знаю, что такое ветер, пронизывающий насквозь! (биип!)!» Все вокруг пили горячий чай и кофе из термосов, но ему никто не предлагал — эта привилегия для слабых Игроков, для тех, кто уже за Игрой. А он еще играл.

Он сел на корточки, обняв сам себя руками. Его зубы громко лязгали, судороги пробегали по телу. Он, впрочем, этого не замечал (как и не замечал горячих кружек в руках Смотрящих) — он целиком оставался там, в ста метрах от берега, на доске. Заканчивался третий час, снова пошел дождь. Четыре силуэта над водой — у него заболело сердце. Сто метров — но он отчетливо видел глаза своей половинки. Всегда нежные, полные любящего терпения, сейчас они превратились в суровые глаза солдата. Лицо с правильными чертами застыло (чем-то став похожим на лицо мужчины). Он посмотрел на других — и увидел три гранитно-твердых взгляда.

По замерзшему телу Сергея-Первого пробежала теплая волна. Она начиналась в сердце и вместе с его ударами расходилась по всему телу. Это была торжествующая гордость. Пусть сейчас он вылетел из испытания первым, но он все еще Игрок, и они одной крови, одного Племени — эти храбрые, твердые люди, СверхГерои.

В середине четвертого часа почти одновременно упали мужчины, Сергей-Четвертый и Иван. Они не поплыли к берегу, а остались около доски, глядя на двух девушек Племени, Инну с Аней. Они стояли лицом друг к другу, на разных концах доски. Балансировали руками, широко разводя их в стороны, ноги были полусогнуты в коленях, мокрые одежды облепили их точеные фигуры — казалось, две изящные кошки, гуляющие сами по себе, встретились на карнизе.

Серая стена косого дождя, серая рябь на воде, серое небо — все это сливалось в один фон, без верха и низа, не понять, где что. И в центре всего — две словно летящие, раскинувшие руки-крылья женщины-амазонки, парящие в пространстве между небом и землей, изящно изогнувшие в поисках равновесия совершенные тела. Покачиваясь и время от времени чуть приседая, взмахивая красивыми руками, они продолжали стоять, поддерживая друг дружку краткими восклицаниями. Они были прекрасны. Смотрящие, Боги, Хранители — смотрели на них, затаив дыхание, не произносили ни слова. В красоте поединка Анны с Инной было что-то невероятное, мистическое, и все боялись спугнуть это ощущение.

С Иваном уже попрощались. Собираясь на Совет, он прихватил с собой рюкзак с вещами (обычно за вещами выбывших присылали лодку с Хранителем на следующий день после Совета). Вокруг него стремительно образовалась зона отчуждения — от него отводили глаза, старались не оставаться вместе с ним наедине. Из-за того, что испытание на стойкость сильно затянулось (благодаря И.&А.), Совет перенесли на следующий день. Дождь не прекращался, из-за этого мрачная сырая тьма сгустилась на Острове раньше обычного. Пятеро Игроков сидели в своем доме, закутавшись в одеяла. Девушки были укрыты особенно тщательно, во все одеяла, оставшиеся после ушедших Игроков. Иван и Сергей-Первый сидели слева и справа от Ани, прижимаясь к ней с двух сторон, Инна откинулась назад, на широкую грудь Сергея-Четвертого, и, кроме одеял, куталась еще и в его сильные руки. Трое парней ощущали сейчас одно и то же (и знали об этом) — странное чувство, замешанное на заботе и стыде: они хотели, чтобы их женщинам было тепло, но почти ничего не могли для этого сделать. Костер под таким дождем был нереален, и единственным источником тепла и света была свеча, которую украли Серега с Анной на встрече послов. Сейчас она освещала хижину, наполняя ее дрожащими тенями.

Они поужинали бананами, оставшимися после недавнего похода на дальний конец Острова, и легли спать. Серега-Первый привесил свечу к потолку в середине хижины. Они молча лежали, в ставшем просторным доме, глядя на маленький огонь. Они молчали — пятеро молодых людей, вместе дошедших до предпоследнего дня Игры. Они вынесли голод и холод, прошли с победами через все испытания, встретились с подлостью и оказались сильнее ее. Их тела усохли, казалось, шоколадный бархат загорелой кожи был натянут прямо на скелеты. Они были тверже железного дерева, в груди у них жил дух, укрепляющий веревки мышц до крепости стальных тросов. Лица, лохматые у мужчин и смугло-гладкие (от чистой воды и чистого воздуха) у женщин, были с одинаково ввалившимися щеками, но в глазах с вызовом горел огонь. Они сами выбрали этот путь, они решили проверить себя и свои судьбы — испытания для них готовили Боги, и они, пятеро из пяти тысяч, оказались сильнее Богов.

Но скоро (пройдет ночь, и небо над Островом хмуро рассветет) им предстоит самое сложное испытание. Проверка, выходящая за рамки Игры, экзамен жизни. Завтра им надо будет решить, кто из них слабее других, чей черед уйти. Тридцать восемь дней назад оба Сергея договорились, что в последнем испытании, пытке на столбах, должны участвовать четверо: они и Инна с Аней. Им удалось продраться через всю Игру и провести девушек с собой. У Ивана на сей раз не было защиты, и ничто не могло помешать осуществлению их плана. Выбор был сделан давно, три голоса из пяти против Ваньки. Каждый понимал, что это будет бесчестное голосование, достойнее убрать одну из девушек, но… но Сереги (1+4) решили так. «Мы сражались не для того, чтобы за день до конца отдать Победу!» — сказал 1-с Анне, сам понимая, что отмазка слабенькая.

Он поймал себя на этой мысли уже который раз за прошедший день. Если раньше она была похожа на укусы комаров, раздражающие и лишающие сна, то теперь его словно укусил скорпион, укусил прямо в мозг, и яд быстро распространялся по нервам. «Как поступить, как поступить?..» — До сих пор он думал, что был сильнее Игры, но теперь ему казалось, что он просто ускользал, убегал от тех решений, которые требовали жесткости. Или подлости. У Сереги-Первого не было сил, чтобы сделать то, что он считал черным поступком. В бесконечно далеком прошлом, когда дни были еще солнечны, конец Игры терялся в тумане будущего, он говорил об этом с другом и тезкой. И Сергей-Четвертый рассудительно сказал ему: «Слушай, ты что, обещал ему что-то? Договаривался? Это Игра такая, и он знает Правила». Тогда ему достаточно было этого объяснения, и он успокоился. Сегодня эти слова потеряли силу. Больше всего ему хотелось, чтобы Племя проголосовало против него (и тогда он уйдет с чистыми руками), но это означало оставить свою половинку одну. Это было бы слишком.

Дождь лил уже третий день, третий день волны (с каждым днем они становились заметно больше, тяжелее) грызли берег, тяжко на него обрушиваясь. Линия прибоя приблизилась к лагерю, иногда особенно сильная волна преодолевала полосу пляжа и влетала в лагерь, заливая костер. В «Третьем глазе» потухла половина экранов — затяжной ливень не входил в расчеты тех, кто создавал и устанавливал аппаратуру, камеры выходили из строя.

Да и, по крупному счету, нужда в них отпала. Племя почти не выходило из хижины, никто уже не гулял по Острову. Лишь Сергей-Первый, с упрямством, достойным лучшего применения, вылезал каждое утро из тепла спальника и с тяжелым отвращением на лице болтался минуты по три на волнах (он обещал себе, что ежедневно будет делать зарядку). Раз в день мужчины втроем бегали за дровами, натаскивая сразу суточный запас. Инна с Аней вообще проводили все время, укутавшись в одеяла и спальники, с благодарностью принимая от Сергеев и Вани горячий взвар из сахарного тростника — они обе заболели. Так что никто из пяти Игроков не мог оставаться наедине, и если раньше все они были как на ладони, то теперь то, что они знали друг о друге, наводило на пошлые мысли о проктологии. Сутками напролет — короткими темными днями и глубокими вечными ночами — они жгли свечу и сидели, глядя в глаза друг другу. При этом, сколько Смотрящие ни слушали их разговоры, установив круглосуточное дежурство, в их общении не было ни тени намека на какое-то клаустрофобное раздражение, на склоку. Со стороны это выглядело как парадоксальная модель поведения: зная, что одного из них не станет, Игроки все плотнее сближались, их разговоры становились все откровеннее. Казалось, что они хотят вцепиться друг в друга, что стоит оторвать одного — и все Племя полетит в ад, и не будет уже ни Оставшегося, ни проигравших. «…Тогда Игра перебьет нас всех поодиночке…»

А Совет Племени все откладывался и откладывался. Он мог состояться только на соседнем Острове и только в присутствии всех Богов и Смотрящих, таково было Правило. Дождь и шторм не позволяли прислать лодку. И Игроки продолжали томиться в ожидании «смерти» одного из них, мариновались в собственном соку совести и чести, страха и алчного честолюбия…

«Е-мое, (биип!), это что же, (биип!)??!!! Они что, объединяться решили?!! Ведь тогда они меня, а Инну на закуску — и все, Игра закончена…» — Сергей-Четвертый, несмотря на дождь, впервые за эти дни вышел из хижины без видимой причины и ходил нервным шагом по осыпающемуся изгрызенному берегу — сто шагов вперед, сто назад. Сто вперед, сто назад.

У него бешено колотилось сердце, еще чуть-чуть — и оно не выдержит. Не выдержит той тоски безнадежности, которая на него сейчас навалилась. «Всю Игру… Всю Игру прошел… И сейчас, теперь… за день до финала… — Ему хотелось завыть, хотелось упасть на песок и молотить по нему кулаками, грызть его, перетирая со скрипом зубы. — Господи, помоги! Отче наш, иже еси… — он начал читать молитвы, одну за другой, все, которые знал. Он просил помощи у неба, потому что больше ему было просить ее не у кого. — Господи, ты не забывал меня никогда! Ты помог мне ТАМ, отведя от меня смерть… Ты помогал мне в Игре, давая силы… Помоги и сейчас! Помоги выдержать, пройти через это достойно! — Он не был уверен, что сможет выдержать это. Выдержать свой уход из Игры. — Надо же, как скрывали! Четыре дня сидим, глаза в глаза, а я только сейчас заметил!»

Сегодня он проснулся раньше обыкновенного, что-то толкнуло его мягкой лапой. (Этот толчок он не раз чувствовал ТАМ, на войне.) Он открыл глаза — не открыл, а едва раздвинул веки, глядя на мир сквозь ресницы. Сергей-Четвертый услышал тихий разговор, слов было не разобрать. Под утро ливень устал и отдыхал, сменившись легкой моросью. 1-Сергей и Ванька тут же этим воспользовались и развели костер (первый за 48 часов). Они сидели на корточках, протянув руки к огню, и беседовали. Слов Сергей-Четвертый не слышал, но о настроении разговора смог догадаться по позе своего тезки. Обычно держащий истончавшими плечами гордую осанку и глядящий в глаза собеседнику — сейчас Серега-Первый сидел ссутулившись, словно пряча голову. Лица и глаз не было видно, он смотрел в землю, выставив вперед макушку с ежиком выгоревших волос. (Может, поэтому его голос звучал особенно глухо.) Было заметно, что ему тяжело дается эта беседа.

«Черт, что они замышляют?!» — подумал Четвертый, и в этот момент Иван повернул голову и посмотрел на (как он думал) спящего. Этот взгляд ответил на вопрос 4-Сергея, в этом взгляде он прочитал свою судьбу — и свой приговор. Он думал об этом и раньше, но не позволял подобным мыслям задерживаться. (Имевший три класса восемь коридоров образования, он был обучен глубокой мудрости самой жизнью. И понимал, что стоит начать об этом думать — и к утру явится паранойя.) Среди их пятерки голоса разделялись так 2 — 1-Сергей и Анна, 2 — у него с Инной. Иван оставался подчеркнуто нейтральным. Они с Серегой договорились — мужики, воины, — пожали друг другу руки: при любых раскладах не будут голосовать друг против друга. И когда Иван уйдет, «съеденный» большинством (он, Инна, Серега), они одну за другой отошлют девушек и предоставят дальнейшее Богам-над-Игрой.

Теперь же… его недавний друг объединялся с потенциальной жертвой. У этого альянса могла быть только одна цель — убрать его. «Серега, братец… Как же ты можешь?! Ты же обещал!»

Но в глубине души он знал, что Серега-Первый может. И знал почему — ему возвращается тот голос, который он отдал Девятке, в голосовании против Первого. «…Но у меня не было выбора, я же обещал! И он это знал!» Но глубоко в душе лежал еще один ответ — выбор ВСЕГДА есть.

Никогда ей не было так плохо. Инна бежала в Игру, она эвакуировалась из той, ставшей далекой, как фата-моргана, жизни. В какой-то момент она была беззащитна, и ее ранили, ранили больно и глубоко. Ей необходимо было отлежаться, зализать рану — и тут она услышала об Игре. Она сразу поняла, что пройдет, — просто у нее не было другого выхода, иначе ей была бы труба.

Она видела жизнь с разных сторон, высоко взлетала и низко падала, никогда не отступала и была из расы победителей. Она адекватно оценивала собственные силы, отлично представляла себе, какие испытания их ждут в Игре, и знала, что у нее хватит сил.

Она не ошиблась, сил у нее хватило, скоро она и Анька станут единственными (двумя) девушками, прошедшими Игру до финала. Обе сильные и выносливые, обе умные и честные — они были этого достойны. Их мужчины, самые сильные мужчины в мире, не будут стыдиться тех женщин, которые шли за ними через Игру. Плюс обе пленительно красивы — красивы настолько, что это не могло было случайностью — такая красота только свыше. (Хотя они совсем разные: темноволосая густобровая Инна походила на свет луны холодной зимой, а русую Анну сравнивали с огнем, живущим на конце восковой свечи.)

«Я достойна, можно говорить это, стесняться мне нечего. Только почему мне так тяжело?» — В глубине души лежал ответ, она знала почему. Сейчас она нужна Серегам (прежде всего, конечно, ее способному ученику, Четвертому) только для Совета, только для голосования. Сейчас нужна не она, а только ее голос (хотя она искренне верила, что они берегли ее всю Игру просто как ДОСТОЙНУЮ).

И этот голос должен будет вывести из Игры одного из достойных. Ивана, Игрока с Ай-Ди 11. «Это Игра, и он узнал Правила прежде, чем начать», — Инна была спокойна, к тридцати годам она научилась не мучить себя, если это ничего не меняет. Но все равно каждый раз, когда она смотрела на всегда занятого полезным для Племени делом Ваньку, ей становилось тоскливо. Но выбора у нее нет. «Или есть?»

Который день они уже сидят в доме, закрывая женщин от ветра своими плечами. «Вот и все. Это конец», — именно так он представлял себе ад. Всю Игру в них горел огонь, не опадая ни на минуту ни днем ни ночью. Благодаря этому огню внутри они и оказались в этой хижине — здесь и сейчас. Огонь помог им пройти через все лишения Игры, подойти к самой заветной черте — как помогал такой же огонь их предкам, которые, упрямо стиснув зубы, бороздили моря, карабкались через поднебесные горы, выживали в невыживаемой сельве. И в глазах тех людей сверкал холодный, вечный огонь. Это была черта одной расы. Победители. (Ха-ха-ха! Плагиат из Джека Лондона!) Им всегда было мало одного дома и одного огня в нем. Они всегда хотели большего, больше, больше — и никогда не отступали.

И этот же огонь теперь оказался огнем, горящим под котлом, в котором варились все пятеро. Огонь выбивался наружу, он был ярко заметен в их взглядах, он обводил похоронными кругами их глаза. Никто из них не мог отступиться. Они прошли много дорог в этой жизни. Пятеро тропок пересеклись и слились в одну. И (кажется) дальше есть место только для одного. Все меньше и меньше оставалось времени, и огонь выжирал их изнутри.

Только теперь они поняли, почему эту Игру называли жестокой и бесчеловечной. Ближайшие несколько дней выкинут в никуда одного из них. Это Правило, слепое и без исключений. Они сидели, глядя друг другу в глаза, впервые за черт знает сколько времени вспомнили о номерах друг друга. Это было для них открытием и удивлением. Они уже давно называли друг друга по именам, они были кровниками. Но звание Игрока подразумевает отсутствие человеческих отношений (во всяком случае в Игре, а другой реальности для них давно уже не было). И так они уже получили непозволительно долгую фору. (Спасибо дождю и шторму.)

Но скоро будет затишье — и тогда Игра вырвет из этого Дома, из Племени одного из них. Кого — пока неизвестно, но себя обезопасить проще простого. Надо просто подойти к Игроку 11-и и договориться. Как Игрок с Игроком. И тогда ты и твоя женщина будете в безопасности.

Игра превратилась для них в заколдованный круг — без остановки их разум метался по Острову, раз за разом натыкаясь на одну и ту же скалу — «просто договориться, так говорят Правила». Только-только ставшие братством — они должны вспомнить свои номера. Каждый видел в глазах другого отражение своего (бешеного) огня.

Еще несколько часов назад, нагнувшись, чтобы поднять очередное полено, 11-и вдруг осел на мокрую землю, едва не упав лицом вперед. Остров вокруг него потемнел, остались только быстро разбегающиеся разноцветные круги. Он несколько раз глубоко вздохнул — и зрение к нему вернулось, но земля под ногами еще долго предательски покачивалась. Он понял, что его силы закончились.

Игрок 11-и, самый молодой человек в Игре, внушал всем суеверный восторг своей энергией, своей живучестью. До последнего момента он носил и колол дрова, поддерживал костер, плавал среди злобно пенящихся волн, проверяя ловушки для рыбы, работал и жил, не останавливаясь ни на мгновение. Два Сереги, равные среди равных, в быту сразу признали в нем сильнейшего и даже не пытались с ним конкурировать. «Поэтому я и прошел так далеко, — подумав так, Иван поразился следующей своей мысли: — А может, не надо было так? На кой ляд я рвал себе жилы, все равно меня сейчас вышибут — не сегодня-завтра. Рано или поздно шторм пройдет и состоится Совет. Может, надо было раньше уходить, не так было бы обидно?» — ему опять захотелось выть. Он сидел на мокрой земле, потом лег на нее, вытянувшись в полный рост, закинул руки под голову. Смотрел на бреющий полет тяжелых облаков и ждал, пока сердце нагонит в мышцы хоть каплю сил, чтобы встать и дойти до хижины. Силы все не возвращались. В глубине души он знал, что добило его окончательно, что без пользы высосало из него последний резерв.

Последние несколько ночей он не спал, и чем дальше, тем хуже ему становилось. Шторм продолжался, лодки не выходили в море, и их жизнь превратилась в бесконечный счет густых капель, падающих с крыши и бесконечное ожидание. Оно затягивалось, и с каждым часом в нем все сильнее закипало отчаяние, отнимая последние силы. «Зачем я шел до конца, что мне теперь с этого?»

Под утро он обнаружил, что звук, к которому они привыкли, перестав замечать, уже давно прекратился, в воздухе висит свежая тишина. Ливень куда-то ушел. Наверно, от этого, рефлекторно уловив какое-то изменение, заворочался и выполз на свет Божий Серега-Первый. Поздоровавшись, они вместе отправились за дровами, потом сходили к банановой рощице (нашли одну связку), разделали несколько кокосов. Положив пищу печься в золу, они присели в ожидании, грея открытые ладони. Пока ходили по Острову, Иван несколько раз ловил на себе взгляд соплеменника, полный мрачной тоски. С удивлением Одиннадцатый понял, что Серега-Первый тоже страдает от ситуации, что ему дорого будет стоить этот выбор. И тогда пришла ему в голову эта мысль.

Он физически почувствовал, как она заползает в душу, с легким шипением, извиваясь. (Она представилась ему в виде змеи.) Иван знал о «пакте ненападения» между двумя Серегами, но что, если попробовать? «Попробовать-то стоит… Они друзья, но они же и конкуренты, они вот-вот упрутся друг в друга лбами, а дорожка дальше есть только для одного. И они оба это знают, так, может, попробовать все-таки?» Тем более что интуиция ему подсказывала — Серега (1) относится к нему тепло («блюдет респект» — по его собственному выражению), благодарный за то, что Иван заботился об Аньке, пока они жили порознь. «Вдруг?»

«Нет, это — низость! Ты ведь сам себе поклялся, что пройдешь Игру чисто, без всяких „альянсов“! И теперь, на последнем испытании ты хочешь подговорить одного Игрока против другого?! — Лицу стало жарко, кровь прилила к щекам: — Ты себя с Наташей-Девяткой не перепутал?!» Нет, он так не сделает.

Но… Но что, если просто намекнуть… один-единственный раз предложить. Просто обозначить свою позицию. Например, так: «Серега! Вы мне с Аней очень нравитесь, я считаю, что вы достойны быть Оставшимися. Я готов вам помочь». Вот так — просто предложить помощь. И ничего более. И предоставить Сергею с Анной самим подсчитывать (1-с+2-а+11-и=большинство) и распоряжаться голосами. Он очень устал, он не спал много ночей и почти не ел. Он был истощен до крайности, и он был ОДИН.

И когда, положив пищу печься в золу, они присели в ожидании, грея открытые ладони, он начал говорить, боясь поднять глаза (краем глаза он увидел, что Серега также прячет взгляд) и не узнавая свой голос. Первый ему ничего не ответил тогда…

«Ведь это одно и то же! Такая же подлость… Как же я мог?! Я устал, я просто устал… Как я мог — сам себя так…» — Иван продолжал лежать, не чувствуя, что одежда промокла и холод земли пропитывает его тело. Он сделал последнюю попытку — и она отняла у него все силы. Он закрыл глаза (веки стали свинцовыми) и понял, что сейчас уснет и проспит много-много часов. Он перешел незримую, существующую только для него одного грань, — и ему стало все равно.

Суть Игры оказалась отнюдь не в том, что для победы нужно быть жестоким и бесчестным. В Игре, как и в жизни, всегда есть выбор. Решая, по какой дорожке в Игре ему идти, Игрок лишь борется (или, наоборот, заключает пакт о сотрудничестве) с тем злом, которое есть внутри каждого человека…