Два монаха минорита попадают в одно место в Марке, где умер некий человек; один из них произносит над умершим проповедь такого рода, что тот, у кого была охота плакать, начинает смеяться

Совсем иначе, нежели Бассо, увековеченный после смерти за славу о своем остром уме, канонизован был, судя по настоящей новелле, один богатый крестьянин, умерший будто бы святым.

Не так давно умер в одной деревне в Анконской марке богатый крестьянин по имени Джованни. В то время как перед его погребением все его родственники, мужчины и женщины, обретались в большом горе, плакали и желали как-нибудь особо почтить умершего, а поблизости не было монастыря, случайно проходили тем селением два монаха минорита. Люди, ведавшие погребением, попросили их произнести проповедь в честь покойника. Монахи, не знавшие ни местности, ни покойника, улыбнулись друг другу и, отойдя в сторону, стали спрашивать один другого; «Хочешь ты сказать проповедь, или хочешь, чтобы сказал я?»

Вопрошаемый отвечал: «Скажи лучше ты».

Тогда первый продолжал: «Если я буду говорить проповедь, то я хочу, чтобы ты обещал мне не смеяться».

Второй согласился.

Сговорившись о порядке и часе и осведомившись об имени умершего, достопочтенный брат отправился по обычаю туда, где находился покойник и все остальные, и, устроившись так, чтобы стоять несколько выше присутствующих начал так: «Quae, qui. Под quae разумеется Янни, под qui разумеется Иоанни делло Барбаджанни; я говорю вам не вздор, потому что он. летает по ночам. Синьоры и дамы, я слышу, что этот Иоанни был добрым грешником и, когда он мог избежать неприятностей, он охотно делал это. Он жил хорошо по-мирски. Он извлекал пользу из того, чтобы служить другим, и не любил, когда ему не оказывали услуг. Он щедро прощал каждого, кто делал ему добро, и ненавидел того, кто делал ему зло. С большой любовью соблюдал он положенные праздники и, насколько я слышал, в рабочие дни остерегался зла и дурных вещей. Когда соседи его имели в чем нужду, он всегда оказывал им услуги, избегал при этом всего бесполезного для него самого. Он говел, когда приходилось плохо есть, и соблюдал целомудрие, если несоблюдение его стоило бы ему денег. Он был, говорили мне, хорошим молельщиком: ложась в кровать, он по много раз читал „Отче наш", „Богородицу" же по крайней мере всегда, когда звонили к вечерне в его приходе. Часто по праздничным дням он творил милостыню. Одним словом, образ жизни его и дела были таковы, что мало кто из мирян не похвалил бы их, А если бы кто сказал мне: „О брат, думаешь ли ты, что этот человек теперь в раю?" – я сказал бы: „Не думаю." – „Думаешь ли ты, что он в чистилище" – „Дай бог, чтобы он был там". – „Думаешь ли ты, что он в аду?" – „Боже упаси". А потому утешьтесь и перестаньте плакать и надейтесь для умершего на то благо, на которое надлежит надеяться, моля бога даровать нам, оставшимся в живых, по милости своей долгое пребывание живыми, а мертвым – со всякими напастями, от которых избави нас qui vivit et rйgnвt per saecula saeculorum. A теперь покайтесь в грехах и т. д.».

Среди этого грубого и слезливого люда пошла молва, что монах сказал знатную проповедь и что он утверждал, будто покойник за святую жизнь попал на небо. А монахи ушли оттуда, получив хороший обед, с деньгами в кошельке, смеясь всю дорогу по поводу происшедшего.

Такая проповедь монашка была, может быть, более правдивой и содержательной, чем проповеди великих богословов, которые на словах помещают в рай богатых ростовщиков, зная отлично, что они бессовестно лгут. И если умрет богач, то кто бы он ни был, соверши он даже все зло, когда-либо существовавшее, между проповедью о нем и проповедью о св. Франциске не будет никакой разницы, ибо проповедники эти льстят, чтобы набить себе карман за счет невежд, оставшихся в живых.