Однажды после обеда ему пришло в голову попросить шефа отпустить его пораньше. Персонал отпрашивается только в исключительных случаях. Нужно иметь серьезную причину, чтобы осмелиться на такую просьбу. Его случай особо бросается в глаза. Шеф поражен, что именно он пришел просить разрешения. Если что-то произошло, пусть доверится ему. Человек из офиса сначала хотел отговориться болезнью кого-нибудь из семьи. Но это аргумент истрепанный. Если изобретет что-то похожее на правду, на то, что действительно собирается делать — говорит он себе, — получится правдоподобней. Надо рискнуть. Шеф разглядывает его. Спрашивает, что с ним. Человек из офиса запинается, объясняет — у него затруднительное положение, он обещал. Шеф улыбается. Спрашивает, что за обещание. Может, впутался во что-то необычное? Он бормочет — свидание. Свидание… — повторяет шеф. В его интонации слышится нечто дружественное. Какая-нибудь юбка? — спрашивает шеф, прощупывая его. Он опускает голову. Шеф радостно вскрикивает. Хорошо получилось насчет свидания, говорит он себе, не поднимая головы. Потому что заодно шеф не заподозрит, что у него что-то с секретаршей. Свидание, повторяет он. Шеф смеется. Даже хохочет. Корчится от смеха: кто бы мог ожидать такого. Чтобы он, с его вечно униженным видом, заимел юбочные проблемы. Шеф встал, хлопнул его по плечу. Разве можно отказать, если такая проблемища. При той самоотдаче, которую служащий проявляет на работе, разве можно запретить ему релаксацию, говорит шеф. К тому же тряхнуть стариной полезно и для работы, говорит шеф. Потому что завтра она будет вдвое эффективней.

Выйдя из офиса, торопится. Смотрит на свои карманные часы. Почти бежит. Уже не важно, что заметят его хромоту.

Почти задыхаясь, добирается до бензоколонки как раз тогда, когда девчонка заканчивает работу.

Без униформы, без рукавиц, в черной куртке, джинсах и кроссовках она совсем другая. Еще больше девчонка. Особенно сейчас, когда она заходит в один из самых старых и грязных районов города. Небоскребы прошлого века, которые превратились в муравейники, где копошатся и множатся нищета, болезни и смерть. Узкие темные улицы. Жалкие бары, где в дверях или громила, или проститутка. Зловонные дома, нависающие над пьяницами и наркоманами. Время от времени она перепрыгивает через валяющихся на дороге. Клонированные псы вертятся вокруг тел. То и дело собачья свора набрасывается на лежащего, оспаривая друг у друга его плоть. С первыми лучами солнца проедет грузовик и увезет растерзанные тела. Сборщикам не важно, принадлежит ли тело уже точно перешедшему в лучший мир. Если такого застрявшего на этом свете подберут, он очнется в общей могиле и его испепелит кремационная печь на свалке. Но завтра еще не наступило. Человек из офиса шагает, давя стекло — именно так ощущаются под ногой шприцы. Девчонка скрывается в темноте. Наконец появляется под неоновыми вывесками. Бесстрастно увертывается от каких-то негров. Очевидно, ее не пугает этот район, где тебе за монету могут голову отрезать. Нужно набраться храбрости, чтобы блуждать в таком районе. Но она не заблудилась. Кажется, знает, куда идет. Поневоле сравнивает ее с секретаршей. Рыженькая — антипод секретарши.

Наконец заходит в бар. Никто не обращает на нее внимания. Те, кто не уткнулся носом в столик, застыли на своих стульях. Она садится у стойки. Закуривает. Спросила водки.

Он колеблется. Не знает, надо ли подойти. Есть свободное место рядом с девчонкой. Когда бармен спрашивает, что он будет пить, он просит то же самое, что и она. Он видел такую сцену в кино. Все, что нужно, твердит он себе, это исполнять роль.

Она заговорила, не глядя на него. Это вопрос — неужели мало, что задержали и допрашивали в казарме, до каких пор собираются следить за ней.

Он не агент, отвечает ей. Говорит, он из офиса. Сослуживец ее жениха. Вышел на нее, вспомнив о фото, которое тот ему показывал, фотографию на автозаправке. Говорил о своей патагонской мечте. Вот так и вышел на нее. А шпионил за ней, не решаясь на откровенный разговор, от страха. После исчезновения сослуживца он перепуган. Не сомневается, что его не в чем было подозревать, но в офисе любой может оклеветать другого, чтобы забраться на ступеньку выше. Такое могло и с ним случиться. Более того, после исчезновения сослуживца из-за близости их столов теперь и его могут заподозрить. Конечно, его не арестовали и не допрашивали, но при теперешнем положении вещей может и такое произойти.

Она приканчивает водку одним глотком. Просит еще одну. Говорит, что знает, кто он такой. Русский из офиса. Жених рассказывал о нем. Говорил — он такой русский, ну такой русский. Высоко его ценил. Она поворачивается, рассматривает его. Похоже, хороший человек, произносит рыжая.

Теперь она уже доверяет ему. Достает мобильник. Жмет на кнопки и передает ему. Просит — пусть послушает.

Человек из офиса узнает голос сослуживца. Говорит, наверное, на русском языке. Да, говорит она, это русский. Он оставлял ей сообщеньица на русском. И писал стихи кириллицей. Все, что у нее осталось, — этот голос в мобильнике. Если бы он хотя бы ребенка ей сделал, говорит, было бы за что держаться в жизни. Но нет. У нее никогда не будет детей. Даже от другого. Потому что после того, что с ней сделали на допросе, она не сможет иметь детей. После этого — никогда.

Он молчит. К рюмке не притронулся. Если выпьет — потеряет нить. Догадался вытащить тетрадь, отдает ей. Объясняет, что порылся в столе ее жениха до того, как его выпотрошили. И спас вот это, тетрадь. Вот из-за этой тетради он и искал ее. Теперь тетрадь принадлежит ей, будет не только голос, но и слово. Слово — это не тело, отвечает она. Слово не поцелуй. Слово не утешение. Да и голос в мобильнике не утешение. Девчонка не плачет.

Сказала — пусть оставит тетрадь себе.

Он колеблется.

Прощайте, говорит она. И берет не выпитую им рюмку. Выпила водку как воду.

Раскаивается, что разыскивал ее. Не нужно было впутываться туда, куда его не звали. Она уйдет из его жизни, как вошла, как второстепенный персонаж. Задает себе вопрос, до каких пор он сам будет второстепенным персонажем для всех.

Прощайте, говорит он.

И выходит.