Мы как раз собирались закрывать кафе, с самого полудня посетителей почти не было; я без дела торчал у выхода, смотрел через занавеску на улицу, на автобусную остановку; сквозь белую прозрачную ткань казалось, что на улице и повсюду кругом идет снег, хотя уже несколько дней стояла слякотная серая погода. От реки поднимался туман. Никто из пассажиров, вылезавших из автобуса, не забегал к нам, как обычно, выпить кофе или пива; с покупками в магазинной обертке они сразу пересекали дорогу и шли по домам. Некоторые еще только сейчас тащили елки. Чахлые, какие остаются напоследок. У меня уже две недели была елка, я купил ее на рынке и вывесил на холод за окно у себя на пятом этаже, а втащил в комнату только сегодня утром, чтобы жена нарядила ее. Обо всем надо заботиться заблаговременно. Я-то уж ученый, не вчера родился, жизнь научила вовремя доставать все, что необходимо. Не люблю я спешки и неопределенности, даже в пустяках. Я и цветные лампочки выложил заранее из прошлогодней коробки. К вечеру придут наши дети с внуками. Купил я кубики, книжку с картинками, куклу, детскую железную дорогу, все, что надо. По душе мне рождественское настроение, люблю праздничный ужин, нравится запах ели в комнате и как горят свечи. Есть у нас и ясельки с гипсовым младенцем Иисусом, а вокруг него гипсовые Мария и Иосиф, волхвы, пастухи, все из гипса, раскрашенные, и еще гипсовый осел, гипсовая корова — словом, весь Вифлеем; сзади, за красным целлофаном, зажигается лампочка от карманного фонарка, очень красиво. Бывало, всякий раз расчувствуюсь, детство вспомню. Потом мы ставим «Тихую ночь», сын как-то принес пластинку, и мы ее всегда проигрываем, а тут тебе и бенгальские огни — право, нельзя не расчувствоваться, сидишь, а тебя слезы душат, и такую любовь ко всему испытываешь в эти минуты! Вот обо всем этом я и думал, а еще о том, что скоро и дню конец; девушка-буфетчица в пять часов выключила кофеварку, директор подсчитывал кассу, в заднем, «мадьярском», зале мы выключили свет, словом, совсем уже собирались закрывать, как вдруг вошел тот человек.

Ну, думаю, выпьет чего-нибудь на скорую руку и подастся домой, как все.

Бог знает, сколько лет ему было: ни стар, ни молод; по виду не скажешь, что живет в достатке, да и волосы болтаются по плечам, сам худой, хилый; борода и усы слиплись от туманной влаги. Остановившись в дверях, он взглянул сперва на меня, потом на девушку за стойкой, кивнул и плотней запахнул пальто; замешкался он у входа, словно выжидая, что его примут здесь с распростертыми объятиями.

Я подошел к стойке — может, спросит чего-нибудь, так чтоб уж сразу и кончить дело, но он стоял молча.

— Кофе я уже не могу приготовить, — заявила девушка.

— Кофе у нас нет, — сообщил я субъекту. — Мы уже закрываемся. Чем могу служить?

— Присесть можно? — спросил он тихо.

Вот присесть-то как раз и можно было, кафе пока открыто.

— Садитесь, — сказал я с неохотой. Думал, заметит. Но нет, он радостно пристроился к столику возле батареи, будто я пригласил его самым разлюбезным тоном.

— Что вам принести? — поторопил я его.

Он кротко взглянул снизу. Ну да меня этим кротким взглядом не проймешь. Видал я таких типов, все они поначалу смотрят так же кротко.

— Вина, — сказал он.

— У нас только в бутылках.

— Да-да.

— По ноль семь. «Абашари», «Фурминт», «Леанька».

— Красного нет?

— Есть и красное.

— Может, его…

— Подай «Кекфранкош», — сказал я девушке.

Она сняла бутылку с полки, подала, даже по протерев. Скривила рот, мол, только этого еще не хватало.

Бутылку я подал на подносе вместе со стаканом. Налил ему вина. Между делом пригляделся к нему получше. Он отогревался, прикрыв глаза и засунув руки себе под мышки; когда я все приготовил, он взглянул снизу вверх и, улыбаясь, потянулся за стаканом.

— Вы оба не выпили бы со мной?

Когда он это произнес, я был уже на пути к стойке. Заметил, что девушка была бы не прочь, по опередил ее.

— Нет, сударь, благодарствуем.

Дело в том, что я кое-что углядел. Рассмотрел, когда этот тип потянулся к стакану.

— Мне бы хотелось, чтобы… — робко продолжал настаивать посетитель.

— Да нет же, нет, господи! — сказал я решительно и поманил девушку придвинуться поближе. Она перегнулась через стойку.

— Посмотри ему на руки!

Девушка взглянула туда через мое плечо.

— Видишь?

— С ним что-то стряслось, — опешив, прошептала девушка.

— То-то и оно!

Я повернулся, полагая, что этот тип опять спрячет руки под мышки. Но ошибся. Он сидел выпрямившись, руки лежали на столе, правда, на этот раз не было видно пп ладоней, ни тыльной стороны кистей, только два сжатых кулака, и все.

— Мне бы хотелось, чтобы вы выпили со мной, — проговорил он дружелюбно.

Я промолчал. Девушка у меня за спиной облокотилась на стойку.

Теперь мужчина смотрел на нее. Ну, думаю себе, смотри, глаза не прогляди только. Она не к таким типам привычная, не тебе чета. Видел бы ты ее ухажеров, подумал я. Или их машины. Видел бы, кто вьется вокруг все, у стойки отирается. Красивая девушка, перевели ее к нам из какого-то кафе в центре недавно. Я не интересовался причинами, начальству виднее. Она так и притягивала к себе мужчин своими миниюбками да белыми кофточками с глубоким вырезом.

Я и сам при каждом удобном случае заглядывался на ее грудь. Она сильно красилась, целое состояние тратила на парикмахера да на косметичку. Когда, опершись на локоть, она стояла у меня за спиной, меня прямо окутывали ее парфюмерные ароматы. Ну да я уже не мальчик. И вообще меня в тот момент занимало одно: скорей бы уж закрываться!

— Дело в том, что мне некуда идти, — проговорил мужчина.

— Некуда? — осторожно переспросила буфетчица.

— У меня никого нет. Не могли бы мы сегодняшний вечер провести вместе?

— Только не со мной, — отрывисто засмеялась девушка.

— Я имею в виду, мы все. Втроем.

— Вы шутите, — сурово заметил я.

Он ответил не сразу. А сам все смотрит на нас этим вроде бы кротким взглядом.

— Вы думаете, я шучу? А ведь я вполне серьезно…

— Ну как же, именно с вами! — завелась девушка. — А между прочим, сегодня рождество.

— Между прочим? — подчеркнуто насмешливо повторил мужчина.

— Да, между прочим! Не знаете, что ль, сегодня все торопятся по домам.

— Но ведь я только что объяснил, что мне некуда деться.

— Это ваша печаль.

— Вы так считаете?

Я был сыт по горло.

— Пейте же, пейте, господи! Если вам еще пить не вредно. И будьте добры, поторопитесь.

— Уж не хотите ли вы выгнать меня?

Я смолчал, потому что с превеликим удовольствием рявкнул бы: вот именно, именно!

— Значит, сегодня вам не до меня? Даже в такой день?

Раздражало ужасно, что он все только сидел и ни за что не желал прикоснуться к своему стакану.

— А что же делать тем, кому, скажем, как раз сегодня вечером некуда податься? Я у вас спрашиваю, — взглянул он на девушку.

— Почем мне знать?

— Вам это безразлично?

— Мне — да!

— И, по-вашему, говорить об этом не стоит?

— Мне это неинтересно.

— Господи! Беседовать-то с вами мы не обязаны, — сказал я. — Нам надо закрывать заведение.

— Куда вы торопитесь?

— Приходят тут всякие, пристают, — взглянула на меня девушка.

— Ну что вы, — улыбнулся мужчина. — Мне хотелось только узнать, как он устроен теперь, этот мир.

— Именно от нас? И как раз за минуту до закрытия?

Но тот тип молчал и ожидал ответа. Девушка попалась на удочку.

— Ну ладно! Мир устроен так, что каждый может найти свое счастье. Очень неплох этот мир! Даже если он вам отчего-то не по вкусу, слышите? Приучает быть ловким. Кому не повезло, пусть пеняет на себя. И не лезет к тем, кто оказался счастливее.

— Ага, значит, вот так!

— Пусть вы один, да мы-то тут при чем? И раз вам почему-то не повезло, с нами обсуждать это нечего.

— Потому что вам это неинтересно, не так ли?

— Не спорь с ним, — остановил я девушку. С меня, в самом деле, было предостаточно, — А вы вот что, — подошел я поближе к тому типу, — Вы будьте довольны, что мы не слишком любопытны. Надеюсь, вы понимаете, на что я намекаю?

Ох, уж этот невинный взгляд! Я разъярился.

— Скажите спасибо, что я не спрашиваю, почему у вас руки в крови!

Он не смутился. Медленно приподнял ладонь, повернул ко мне.

— Вы это имеете в виду?

Посреди ладони зияла глубокая рана. Девушка взвизгнула.

— Я не допытываюсь, откуда это. Хотя мог бы, — сказал я. — Про таких, как вы, можно думать что угодно. Но я вас прошу только об одном, пейте вино и уходите!

Мужчина и бровью не повел, поднял другую ладонь.

— И на той кровь! — охнула девушка. Несмотря на испуг, в голосе ее послышалось и сочувствие. Это тип заметил и взглянул на нее с благодарной улыбкой. Терпение мое было на пределе, но я сдерживался.

— Ваши раны нас не интересуют! Боже мой, сколько же раз повторять!

— А ведь могли бы и заинтересовать.

— Я не хочу вмешиваться в ваши дела. Повторяю, я только прошу…

— А сами вмешиваетесь. Только не так, как вы думаете.

— …я только прошу вас, пейте, платите и…

— Вы даже не догадываетесь, что это за раны?

Я знал, от возбуждения я бледен как полотно. Только этого мне не хватало! Я заставил себя успокоиться.

— Не догадываюсь. Возможно, вы поранились случайно. Но, может быть, что-нибудь натворили, и раны не случайны…

— Вам больно? — на этот раз с участием спросила девушка. — Нельзя ли чем-нибудь вам помочь?

Я посмотрел на нее:

— Мы этих ран не видели! Ему не удастся нас впутать!

Я говорил довольно громко, чтобы и директор вышел из своего кабинета.

— Простите, что здесь происходит?

— Ничего особенного, — произнес я таким тоном, чтобы директор понял: я хочу деликатно избавить его от участия в досадной истории. — Клиент как раз хочет расплатиться и уходит. Мы закрываем.

— Да-да, закрываем, — рассеянно повторил директор. Взглянув на посетителя, он увидел его пораненные ладони, все еще приподнятые над столиком. Слова застряли у него в горле, — Стаканом?

— Нет-нет, шеф, все в порядке…

Я увлек его в сторону и быстро все рассказал. Он то и дело посматривал на этого типа. Когда я растолковал ему, что к чему, он схватил меня за пиджак.

— Взгляните! И рубашка у него сбоку…

Оглянувшись, я тоже увидел, что мужчина распахнул пальто и под ним оказалась рубашка, на которой краснело пятно.

Директор поманил буфетчицу.

— Надо бы позвонить в полицию.

— Сейчас? Да что вы! — начал я унимать его. — Ведь и там не обрадуются, если в такое время… сами понимаете, в рождественский вечер… Да потом и от нас не отстанут. А дома уже ждут… Черт бы побрал его, как раз к нам занесла нелегкая!

— Ну ладно, — согласился директор. — Тогда выставьте его поскорее.

И поспешно скрылся у себя в кабинете.

А мы с девушкой вернулись к стойке.

Тот тип встал, все еще показывая свои ладони. Теперь хорошо была видна и окровавленная рубашка.

— Эти раны… — кротко заговорил он, но девушка взвизгнула:

— Уходите отсюда!

Второпях я написал счет, сунул ему под нос.

— С вас тридцать два сорок! И уходите, мы закрываем!

— Я только хотел бы напомнить…

— Нечего тут хотеть.

— У меня на ладонях, на ногах и вот здесь, сбоку… В этот вечер…

— Будьте довольны, что в этот вечер нам не хочется ничего знать о ваших делишках! Будьте довольны, что именно в этот мирный вечер… Дошло? В другой раз вам это так не сойдет! Тридцать два сорок и — честь имею!

Тот попятился, наконец-то опустил ладони. Отсчитал на столике деньги. Мы молча ждали. Силой выталкивать его мне не хотелось, хотя и до этого чуть не дошло. Он пятился к выходу. Мы стояли у стойки, а он все таращился на нас кротко и умоляюще. Я было подумал, что он заговорит снова: у него задергался уголок рта. Но нет, он вышел, не сказав ни слова.

— Ну, быстренько, опусти жалюзи, — скомандовал я.

Девушка помогла навести порядок. В бутылке недоставало тех ста граммов, которые я налил ему в стакан. Они там так и остались.

— Ушел? — заглянул к нам шеф.

— Даже вина не тронул, — показал я.

— Завтра продадим. — Шеф заткнул бутылку и поставил в холодильник. — В завтрашней кутерьме.

— Был момент, когда я его пожалела, — негромко проговорила девушка.

— Вы в своем амплуа, Вероника, — рассмеялся шеф. — Даже таких типов пожалеть способны.

Мы над этим еще немного посмеялись, после этакого напряжения смех очень кстати. На улице стоял гнилой туман. Мы сели в машину директора, девушка впереди, я — на заднее сиденье. Когда мы выезжали со стоянки, я из машины поискал глазами того типа, но его нигде не было видно. Исчез, будто не бывало.

Ну а потом, согревшись в машине, я немного успокоился.

1975