Портье в гостинице выразил сожаление: мест нет, сказал он, все кровати заняты, вам бы загодя заказать номер из Будапешта… Напрасно он объяснял, что узнал о командировке всего лишь за полчаса до отъезда, не возвращаться же теперь, не закончив дела. Нет ли все же какого-нибудь выхода? Портье мялся, выждал, пока гость сунет ему в руку двадцатку, и только тогда дал адрес. Железнодорожная улица, семь. Место падежное, плата за ночь — пятнадцать форинтов. А далеко ли? К сожалению, далеко, на самой окраине городка.

Стояла зима, было холодно, морозно — и где-то надо же было переночевать. Он шел долго, пока наконец добрался до указанного дома. Здесь все уже напоминало деревню: заборы из штакетника, лай собак, немощеная, в рытвинах, дорога.

Калитка была открыта. Из застекленной, занавешенной тюлем двери во двор падал свет.

Дверь открыла женщина лет тридцати. Нисколько не удивившись, сказала: проходите, пожалуйста. Он принялся было объяснять, вот, мол, получил адрес от портье, но женщина дружелюбно прервала его: вы входите, входите, холодно же. Гость смущенно повиновался. В кухне, где он оказался, пахло мылом и паром, в плите трещал огонь, ото всего веяло чистотой. За покрытым клеенкой столом сидело двое детей: совсем еще маленький мальчик и девочка лет восьми. Поздоровайтесь, сказала женщина. Девочка тоненьким, певучим голоском приветствовала гостя, но мальчик только молча глядел на него. Йожика! — прикрикнула на братишку девочка. Йожика, ты что, не слышишь? а ну, поздоровайся как следует.

Дя-дя, не сразу выговорил малыш. Да, дядя, улыбнулась хозяйка. Она предложила гостю сесть, предварительно вытерев краем передника белый кухонный стул. Я сейчас, извинилась она, только накормлю детей ужином.

Гость снял шубу и сел возле плиты. Он смотрел, как мать кормит малыша. Кушай, маленький, овощи твоим косточкам нужны, терпеливо приговаривала она. Девочка не ела, серьезно разглядывала пришедшего. Гостя слегка разморило от тепла; целый день он мотался по окрестным селам, зимний холод вытянул из него все силы. Он оглядел кухню. На буфете блестели начищенной медью ступка, котелок, весы и взбивалка. На стене — старомодные часы с большими римскими цифрами. Чистый, выложенный черно-белой каменной плиткой пол.

А она-то как хороша, подумал он. Мягко спускающийся на шею узел волос, бледное, тонкое лицо, большие глаза. Интересно, где ее муж?

Молодая женщина накормила детей. Вот уложу их и приготовлю вам что-нибудь поесть, сказала она равнодушно, хотя и приветливо. Она несколько раз выходила из кухни в комнату, принесла оттуда ночную одежду детей и, прежде чем переодеть их, погрела ее над плитой. Пояснила: в комнате мы не топим. Сейчас она стояла совсем рядом. То и дело гибким движением наклонялась, юбка при этом туго обтягивала бедра. Интересно, придет ли домой муж или, может быть, он дома, только где-нибудь во дворе? — думал гость.

Женщина взяла малыша на руки, девочка, шаркая ножками, пошла за нею. Из комнаты слышно было, как они возились, шуршали постельным бельем, ласково переговаривались.

Ну как, яичницу с салом есть будете? — спросила хозяйка, вернувшись в кухню. Другого-то у меня все равно нет, так что не обессудьте. Он поблагодарил, сказал, хорошо. Вымыл руки, хозяйка подала ему чистое полотенце. Все у нее получалось непринужденно, так, словно она знала своего гостя уже давно. Соль, перец — приговаривала она, накрывая на стол. Пока он ел, убрала одежку детей.

Утром вам рано вставать? — остановилась она у стола. В семь. К восьми мне надо быть в управлении. Женщина не спросила, в каком управлении, только завела будильник, потом пошла в комнату. Уж не безмужняя ли она? — размышлял гость. Тогда, пожалуй, дело-то на мази.

Он даже вздрогнул, когда она вновь вошла в кухню. Посмотрел на нее внимательно: чего она ждет от него, эта женщина? Может, в ее движениях обнаружится вызов, какое-то поощрение?

Если хотите помыться, услыхал он вдруг, в кастрюле теплая вода. Я пойду лягу, через несколько минут можете войти. Разденьтесь здесь, в комнате у нас холодно. Гость оторопел. Где я буду спать? — спросил он. Там, в комнате, ответила женщина. К сожалению, у нас только одна комната. Портье не сказал вам? Я обычно сдаю диван.

А муж? — хотел спросить гость, но она уже исчезла за дверью. Некоторое время он сидел неподвижно. Ему хотелось расслышать, как она раздевается. Он прислушивался, нервы его были напряжены, господи, все идет как по маслу, думал он. Быстро умылся. Пижаму он всегда брал в командировки с собой. Погасил свет на кухне и со взволнованно бьющимся сердцем вступил в комнату. Помещение было заставлено шкафами, у стены рядышком стояли две кровати, на одной спали дети, на другой лежала женщина. На ночном столике горела маленькая лампа.

Он остановился посреди комнаты. Вот диван, указала она в угол, я там постелила вам. Он не двигался. В комнате было холодно. Женщина лежала, натянув перину до самого подбородка. Не бойтесь, утром зазвонит будильник, не опоздаете. Да поскорее ложитесь, а то простудитесь. Голос ее звучал так естественно, что гость в смущении отвернулся. Присел на край дивана. Дверь заперта, думал он, дети спят, а она лежит в постели. И все же он был совершенно в растерянности. Скажите, когда ляжете, услышал он голос женщины, я подожду гасить лампу. Да, да, ответил он и забрался под перину. Постельное белье пахло приятной свежестью. Он вытянулся и ощутил под ногами что-то гладкое, приятно теплое.

Не пугайтесь, я в ноги бутылку с горячей водой положила, сказала женщина. В комнате холодно, мы здесь всю зиму не топим. Но с бутылкой хорошо будет. Можно потушить свет? Да, пожалуйста, хрипло произнес гость. Он лежал в темноте с открытыми глазами и недоумевал. О чем думает эта женщина? Неужели она не боится? Или ждет, чтобы я подошел?

Ну, как, согрелись ноги? — спросила она. Да, все прекрасно. Ну, тогда спокойной ночи.

Спокойной ночи, ответил он и все еще ждал. Но скоро услышал равномерное посапывание: женщина уснула.

Он проснулся оттого, что женщина в наброшенном на плечи пальто стоит босиком возле дивана и трясет его. Не слыхали будильник? Семь уже миновало. Принести вам пальто? А то простудитесь.

Она принесла пальто, положила его на перину я вышла. Слышно было, как загромыхала чем-то, видно, растапливала плиту. Было еще темно, на кухне горела лампа. Здесь уже было тепло, когда вошел гость. В тазу — теплая вода, на столе — чашка чаю.

Женщина была теперь растрепанной, в поношенных домашних туфлях, в пальто, накинутом поверх ночной рубашки. Худенькая, она стояла возле стола, скрестив руки на груди. Он молча смотрел на нее. А что, ваш муж в ночную смену работает? — спросил наконец. Нет, — ответила женщина. — Умер у меня муж. На переезде шлагбаум не опустили, он на грузовике въехал на рельсы, а тут поезд. В прошлом году. Могу дать вам немного сала к чаю.

Нет, — отказался он, — в такую рань я только чай пью. А вы не боитесь гостей? — спросил он чуть позже.

Я никого не боюсь, — ответила женщина. И улыбнулась. — Люди ведь не плохие. — Ну, попадаются и плохие, возразил мужчина. — Может быть, пожала плечами женщина, я про это не думаю.

Позавтракав, гость решил расплатиться. Он знал, что с него причитается пятнадцать форинтов за ночлег и сколько-то еще за еду. Протянул тридцать форинтов. Она не поняла его. Пятнадцать, да пять на ужин и два за завтрак — это двадцать два. — Возьмите, пожалуйста, настаивал он. — Возьму сколько полагается, решительно сказала она. Не больше.

Она помогла ночному гостю надеть пальто и проводила его до дверей. Сказала: счастливого вам пути. Опять улыбнулась и попрощалась легким кивком.

1967