Цепи звенели каждый раз, когда Амин поворачивался. Маленькая, сырая камера не давала возможности даже вытянуться в полный рост, так что вертеться приходилось много. К тому же, из щелей в полу — достаточно широких, чтобы проскочила крыса — постоянно дуло.

В очередной раз сев и притянув колени к подбородку, юноша подумал, что когда за ним придут, он не встанет. Просто не разогнётся. Ну и ладно.

По полу бегали любопытные крысы. Залазили на ноги, руки, взбегали на грудь. Амин, которому надоело их отпихивать, просто сидел неподвижно, шевелясь, только если маленькие слуги Иблиса тыкались в лицо…

… Пока в маленькое решётчатое окошко в двери не мелькнул свет. И почти сразу зазвенел отодвигаемый засов.

— Воюешь с крысами, брат? — положив факел на пол, усмехнулся мужчина, с ног до головы закутанный в чёрный плащ.

— Мир тебе, Халиб, — отозвался Амин, отшвыривая особенно настырную крысу. Та ощерилась, но нападать при свете не стала.

— Ты всегда был вежливым мальчиком, — султан Яммы прислонился к стене, глядя на младшего брата сверху вниз.

Амин молча, щурясь от слишком яркого света лежащего рядом факела, смотрел на него и ждал.

— И никогда не желал оказывать мне знаки уважения, — вздохнул Халиб. — Вечно или в гареме торчал, или в оружейной, но именно тогда, когда меня там не было. Это глупо, брат, не находишь? Веди ты себя иначе, я, быть может, тебя бы и пощадил.

Амин громко усмехнулся.

— Раша это не спасло.

— Раш был идиотом, — отмахнулся Халиб. — Пресмыкающимся идиотом. Ты бы ещё Салима вспомнил.

Амин молча смотрел на него.

— А ты мне всегда нравился, — продолжал султан. — И честно говоря, я нахожу это несправедливым: почему тебя, за то, что хватило ума и ловкости сбежать, я теперь должен убивать долго и мучительно, а этим молокососам достались яд и смерть во сне.

— Вы милосердны и сострадательны, о великий и мудрый… султан, да продлятся дни ваши вечно, — мрачно отозвался Амин, и мужчина захохотал — громко и весело, точно над хорошей шуткой.

— Амин, ты не меняешься! Меня всегда восхищало, как ты умеешь говорить положенный придворный речитатив так, что собеседник не сразу догадается, что его послали к гулям шайтана на пир… Как ты жил… в Бахре, да? Я только-только отправил туда надёжных людей, а ты сорвался с места… Неужели шайтан шепнул? Я всегда думал, что ты с ним в сговоре, — хохотнул Халиб. — Ну так что? Мне говорили, ты работал грузчиком у торговцев и жил в жалкой лачуге на окраине. И сутками ходил голодный, когда рынок закрывался на праздничные дни. Да? Бедный, бедный шехзаде Амин!

Амин, прикрыв глаза и расслабившись, сидел молча.

— Что-то всё-таки меняется, — хмыкнул Халиб, глядя на него. — Раньше ты бы подобное не стерпел. Это тот торговец приучил тебя к послушанию? Или ещё на корабле… А, Амин?

Юноша молчал.

— А если бы я прислал сюда палача с кнутом — ты бы не был таким тихим, — усмехнулся султан. — Стоит, брат?

Амин поднял на него спокойный взгляд.

— Зачем ты пришёл?

— Конечно же, поиздеваться над тобой, это же так весело, — рассмеялся Халиб.

— Тогда зови палача, — пожал плечами Амин, снова опуская взгляд. — Будет ещё веселее.

И даже не вздрогнул, когда султан захохотал — смачно и раскатисто, тон в тон звучащим где-то неподалёку крикам: очевидно, палач как раз работал.

— Как ты оказался в моих комнатах? — быстро спросил Халиб, оборвав смех.

— Это комнаты нашего отца, — медленно произнёс Амин, не поднимая глаз.

— Это комнаты султана, — поправил Халиб. — Отец умер, и султан теперь я. Так как ты оказался там? Ни городская, ни дворцовая охрана тебя не видели. По последним известиям, ты был в Гарибе.

— Значит, у тебя нерадивые соглядатаи, — протянул Амин. — И стражи.

— Думаешь? — вскинул брови султан. — До тебя я ими был доволен. И потом появление в искрах золота и чёрном дыму… наводит на мысли о магии. К какому из джинов ты сунулся?

Амин молча сидел, обнимая колени руками.

— Разве ты забыл уроки Салах-аги? Никогда не лезь к джинам, — пожурил Халиб. — Ладно. Не желаешь говорить — не надо. А вот это у тебя откуда? — перед глазами Амина мелькнула его джамбия. — У джина украл?

Амин проводил её тоскливым взглядом.

— Да.

— Ай-ай, нехороший мальчик! — рассмеялся Халиб. — Не бери ничего у джина — это второй урок. Третий помнишь?

— Ничего не проси, — откликнулся Амин.

— Молодец! — улыбнулся султан. И, подобрав факел, выпрямился. — Да, я уже говорил, что тебя казнят на рассвете. Я ещё не придумал, что это будет, но должно получиться красиво и зрелищно. Ты же тоже любишь зрелища, да, Амин? — и, не дожидаясь ответа, взялся за дверь.

— Брат! — вскинулся Амин. — Подожди.

Халиб глянул на него, хмуря брови.

— Амин, не рушь моё доброе мнение о тебе — просить меня передумать бесполезно. Мне казалось, я хорошо это тебе объяснил ещё…

— Какие у нас отношения с Гарибой?

Факел дрогнул, тени заскакали по каменным стенам.

— Ты решил напоследок заняться политикой? — изумился Халиб. — И что Гариба?

— Это богатая страна с небольшим гарнизоном и почти не охраняющейся столицей. У её султана даже нет наследников, — быстро-быстро заговорил Амин, вглядываясь в лицо Халиба. — Завоевать её…

— Ещё и военачальником, — перебил султан, качая головой. — Тебе-то что с Гарибы, а, Амин?

— Мой друг в плену у султана, — отвернувшись, тихо ответил Амин.

— Ты был ещё и настолько беспечен, что обзавёлся друзьями? — усмехнулся Халиб. — Хватит, мне надоел этот бред. Прощай, брат.

— Халиб, пожалуйста! — сорвавшись с места, Амин бросился к ногам брата, обнял высокие сапоги, прижался лбом к коленям. — Пожалуйста! Мы братья, прошу, исполни моё последнее желание: помоги моему другу, и я умру, прославляя тебя перед Аллат. Прошу тебя, брат, умоляю!

— А я уж думал, никогда этого не увижу, — высвобождаясь и отступая на шаг, довольно усмехнулся Халиб.

Дверь захлопнулась, чуть не ударив Амина по лицу, засов со скрипом вошёл в пазы.

— Хорошо… брат, — раздалось приглушённое. — Я подумаю.

И искорка факела, замигав, пропала за поворотом коридора.

Амин прижался щекой к стене и, обняв себя руками, попытался улыбнуться. Но не убедил получившейся гримасой даже пялящуюся на него крысу.

* * *

Сапоги стучали по каменному полу. Шаги вразнобой — шли несколько человек.

Амин поднял голову и горячо взмолился Аллат — хотя уместнее было бы Вадду, ведь в его владениях скоро окажется.

По крайней мере, он знает, каково там.

И он был прав, что не сумеет подняться — стражникам пришлось полдороги тащить его под руки. “Не волочь”, - с усмешкой отметил Амин. Неужели последняя дань уважения? Он всё-таки шехзаде. Каким бы он ни был, он шехзаде — кровь от крови с великими властителями древней Яммы.

О том, что он кровь от крови с Халибом, Амин старался не думать.

Когда солнце ослепило, многоголосый шум оглушил, и Амина швырнули на песок, он понял — не уважения. Страже просто приказали не калечить его раньше времени.

Брат действительно постарался обставить его смерть поинтересней. Публичные казни не были в Ямме редкостью, но при последнем султане, их отце, они редко проводились на Арене. Великий Сейфуллах не считал достойным заставлять пленников или преступников сражаться. Полагал лицемерием скудный шанс выжить, и никогда не любил издеваться над беспомощными.

Очевидно, новый султан взгляды отца не разделял.

Толпа притихла, пока Амин, отплёвываясь от песка, с трудом поднимался. Пока глаза привыкали к солнечному свету. Пока юноша осматривался, не признаваясь себе, что ищет на трибунах брата. Конечно, нашёл — его балкон сложно было не заметить. Украшенный драгоценными камнями сверкающий навес, невольники с южных гор с опахалами, толпящиеся за креслом султана сановники — Амин не узнал их да и не слишком разглядывал. Халиб наверняка вместе с братьями избавился и от друзей отца. У него со старым султаном всегда были напряжённые отношения. И разные взгляды — на всё.

В отличие от любимчика старого султана — Амина, которому всё позволяли. Даже, будучи ещё не вошедшим в возраст, выбирать невольниц из царского гарема…

Амин зажмурился и вздрогнул, когда толпа вновь завопила: на другой стороне Арены открыли ворота, и стражники, сгрудившись у стен, принялись копьями подгонять выходящих из загона тигров. Конечно же, голодных. Конечно же, обозлённых. И уже увидевших лёгкую добычу.

Амин со вздохом посмотрел на пронзительно-голубое небо. На сияющее — ещё не в зените, но близко, — солнце. Сейчас стоило повторить молитву, но перед глазами Амина встало совсем не лицо прекрасной богини Аллат.

“Я ненавижу вас. Весь ваш гнилой род. До последней косточки, до последней мыслишки, последней сути вашей жадной натуры ненавижу… Дружба. Помощь. Просьба. Всего лишь очередная клетка”.

Рычание совсем близко, и Амин зажмуривается. Так почему-то спокойней. И так можно справиться со жжением в глазах.

“Амин, а если бы ты поймал птицу-хумай, что бы ты пожелал?”

Дрянной, дрянной мальчишка, зачем ты это делал… зачем ты это делала, ты же всё знала и ничего не сказала, до самого конца не сказала!

“Я знаю, каково это — сидеть в клетке день за днём, день за днём и петь, петь, петь…”

Глухое рычание и горячее, зловонное дыхание в лицо.

Рука по привычке касается пояса — там, где раньше хранилась джамбия. Сейчас её нет и защититься нечем.

Амин открывает глаза, смотрит на окруживших его зверей. Оскаленные пасти, пенящаяся на клыках слюна…

Лазурное перо, почти не заметно светясь, легко кружится на ветру, падает на арену под ноги юноши.

Как по команде тигры ложатся на песок, тыкаясь носами в колени юноши, и лишь глухо ворчат, когда стража колет их копьями, заставляя встать.

Перо ловит солнечный свет и рассыпается синими брызгами, невидимое для замершей изумлённой толпы. Но не для Амина.

В полной тишине повелитель Яммы поднимается, подходит к узорчатым перильцам балкона и делает страже знак.

Рука султана зависает в воздухе, и поворачиваются копья, и невидимые Амину стрелки натягивают тетиву, а гвардейцы кладут руки на рукояти мечей.

Халиб и раньше не уважал традиции предков, не стал чтить и эту — выжившего на Арене должны были отпустить.

Вот только Амину не дадут выжить.

Рука опускается, и Амин, по-прежнему глядя на песок, где тает последняя синяя искра, вздрагивает, закрываясь от несуществующего удара.

За ним вздрагивает вся Арена, и песок вокруг Амина вздымается, пенится, сверкая на солнце сине-зелёной чешуёй.

Огромная кобра, раскрыв капюшон и обвив кольцами остолбеневшего Амина и ластящихся к нему тигров, с интересом смотрит на султана.

Под тихое угрожающее шипение Арена наполняется змеями.

* * *

В комнате было сумрачно — от убранных частыми решётками окон. Зато свет падал так, чтобы выгодно осветить арабеску на стенах и пушистый ковёр бедуинов на полу.

— Мир тебе, ибни, — улыбнулся юноша Алиф… а точнее джин-повелитель змей из города Мисбаха, стоя у закрытой двери.

Сидящий на полу Амин тяжело сглотнул, не сумев вымолвить ни слова.

Улыбка на лице джина стала шире.

— Держи, — он протянул Амину джамбию. — Она твоя.

— П-почему? — умудрился шепнуть юноша, дрожащей рукой пытаясь взять кинжал.

— Потому что я, — подмигнул Алиф, — так хочу, — и, наклонившись, ловко сунул джамбию за пояс — ровно туда, где Амин привык её хранить. — А теперь молч-ш-ш-ши, ибни. Говорить буду я. У меня… нас-с-с-с, — добавил он громко, — ес-с-с-сть ч-ш-ш-то с-с-ссказать юному с-с-с-султану Яммы.

— Не такому уж юному, — отозвался Халиб, закрывая дверь. — Амин, братец, ты не просто попал к джинам, ты ещё и с ними спутался? Напомни-ка мне четвёртое правило Салах-аги.

Амин открыл было рот, но, поймав взгляд Алифа, промолчал.

В наступившей тишине змеиное шипение прозвучало неожиданно громко. И угрожающе.

— Не заставляйте меня звать стражу, — холодно бросил Халиб, глядя на ползущих к Амину кобр. — Это вы хотели со мной поговорить.

— О да, — улыбнулся Алиф, не слишком стараясь сохранить человеческий облик полностью. Улыбка, к примеру, у него получилась совершенно змеиная. — Это я милос-с-с-стиво решил не раз-с-с-срушать этот прекрас-с-с-сный дворец. И не убивать тебя, с-с-с-смертный. Тебя и твоих с-с-с-слуг.

Халиб рассмеялся, и Амин заметил, как в руку ему сам собой скакнул кинжал из ножен на поясе.

— Не с-с-с-стоит, с-с-с-смертный, — Алиф заметил тоже, но даже не напрягся. Лишь глаза нехорошо прищурились. — Ты же не хочеш-с-с-сь отправиться к Манат раньш-с-с-се времени? Клянус-с-с-сь Иблис-с-с-сом, я хочу этого, наверное, не меньш-с-с-се твоего брата, а в будущем — и твоего народа. Но ты нужен нам, с-с-с-смертный. Поэтому ус-с-с-спокойся и выс-с-с-слушай. Твоей жиз-с-с-с-сни нич-ш-ш-што не угрож-ш-ш-шает.

Амин ждал, что разозлённый Халиб — а брат злился, да так, что дрожали даже пальцы, сжимающие кинжал — позовёт стражу, напомнит, что к султанам подобным образом не обращаются даже джины… попытается напасть на Алифа или выхватить джабию у Амина, наконец.

Но Халиб просто спокойно сел в кресло, с благожелательным интересом глядя на джина. Даже кинжал вернулся в ножны.

Халиб тоже внимательно слушал наставника Салах-агу в детстве.

Алиф усмехнулся, но сел напротив — у маленького столика с фруктами и кувшином вина. Не притронулся ни к еде, ни к напиткам — как и Халиб.

И тихо, свистяще начал.

— С-с-с-султан, твой брат предлагал тебе подумать о войне с Гарибой. Мы, — он поймал взгляд Халиба, заставляя смотреть в глаза. В змеиные, немигающие глаза. — Мы поддерж-ш-ш-шиваем его предлож-ш-ш-шение.

— Мы? — переспросил Халиб, и тут же комната наполнилась тихими голосами, шепотком, смехом. Стены затянуло туманом, из распахнувшегося окна повеяло морским свежим ветром.

— Мы, — произнёс появившийся рядом с Амином ифрит, у которого Валид стащил чёрного коня для шехзаде.

— Мы, — хихикнули три джиньи из сада, пытавшиеся приятно провести с Амином время. До того, как их поймал Валид.

— Мы, — шепнул марид, изображавший царевича в городе пирамид Нури.

— Мы, — эхом раздалось со всех сторон. Зыбкие тени, гротескные чудовища, прекрасные до боли, до щемящего сердца, существа, обступив Амина, смотрели на побледневшего султана. — Мы.

— Мы, — улыбнулся Алиф. — Царс-с-с-ство джинов.

Халиб молчал — долго, и Амин отлично его понимал. Он бы сам сейчас не смог говорить. Смотреть, знать, что эти существа реальны, что они сильны, даже могущественны… что они неуправляемы — спокойно думать об этом можно было рядом с Валидом. Безобидный мальчишка, лопающий сладости не мог никому причинить вреда — хоть Амин и отлично понимал, что это не так. Понимал… но смотрел на шалящего ребёнка — и не верил. И этот ребёнок так запросто общался с джинами, точно они часть его мира — и мира Амина тоже. Сейчас же…

Амин встретился взглядом с ифритом из пещеры у Бахры. Ифрит улыбнулся, подмигнув. И, повернувшись к Халибу, спокойным, совершенно человеческим голосом добавил:

— Мы очень обижены на султана Гарибы. Этот колдун решил, что может поработить нас.

— Он охотится на нас, — зашумели у Амина за спиной. — Он развращает нашу природу, он даже замахнулся на то, чтобы создавать чудовищ из тех, кого он поработил.

— И он не остановится только на нас, — добавил ифрит. — Когда он соберёт себе армию уродов, армию гулей, он обратит свой взор на мир людей.

— Вы будете покорно ж-ш-ш-шдать? — добавил Алиф. — Мы предлагаем помощ-ш-ш-шь. Ваша помощ-ш-ш-шь нам. Наш-ш-ш-ша — вам.

— Мы предлагаем союз, — эхом откликнулись джины.

— Я, — выдохнул Халиб, и его глаза алчно заблестели. — Я благодарен…

— Не тебе, — с усмешкой прервал его ифрит. И кивнул на Амина. — Ибни. Он — один и немногих смертных, которым мы можем доверять.

— Он доказ-с-с-сал это — много раз-с-с-с, — кивнул Алиф, глянув на остолбеневшего Амина. — Я был с-с-с ним, я с-с-смотрел… Если ты примеш-ш-ш-шь наш-ш-ш-ше предлож-ш-ш-шение, поведёт нас-с-с-с он.

— А если… нет? — Халиб из последних сил старался не потерять лица.

— Тогда мы з-с-с-саберём его, — ответил Алиф. — И, когда Гариба завоюет Ямму, предлож-ш-ш-шим ему ваш-ш-ш-ш трон. И только тогда нападём на с-с-с-султана Гарибы.

— Потому что отказом ты обидишь нас, смертный, — улыбнулся ифрит. — Мы не любим, когда нас обижают… люди.

— Мы мстим, — эхом откликнулись за спиной.

— Да, и Гариба будет ос-с-слаблена войной с-с-с людьми. Хорош-ш-ший момент для нападения, — пожал плечами Алиф.

— Мы предлагаем тебе помощ-ш-ш-шь из милос-с-с-сти, с-с-с-смертный, — закончил Алиф. — Лиш-ш-ш-шь потому, что ты кровь от крови того, кто с-с-с-стал одному из-с-с нас-с-с другом. Прими нашу помощ-ш-ш-шь или умри.

Халиб открыл рот. Глянул на Амина. И вдруг рассмеялся.

— Что же, похоже, у меня не такой уж богатый выбор, — и протянул Алифу руку.

В полной тишине повелитель змей протянул в ответ свою, и, когда их пальцы соприкоснулись, туман, ветер и голоса исчезли. Комната снова обрела прежний вид.

— Да благос-с-с-словит Манат твой выбор, с-с-смертный, — спокойно произнёс Алиф. И, кивнув на Амина, добавил. — Мне каж-ш-ш-ш-шется, или моему другу нуж-ш-ш-ш-шен лекарь?

Это было последним, что ослабевший после подземелья Амин услышал, прежде чем потерять сознание.

* * *

Змея свисала с золочёного столбика кровати живой лианой, глядя Амину в глаза немигающим взглядом. Юноша тоже замер, медленным, плавным движением нащупывая на поясе джамбию. Кинжал точно сам ткнулся в руку, приятно-тёплая рукоять заставила почувствовать себя уверенней.

И тут же, засвистев, змея вползла по столику в еле заметную трещину между стеной и потолком и исчезла.

— И вот так по всему дворцу, — вздохнул сидящий в кресле у кровати Халиб. — Следят, наблюдают, подслушивают.

Амин с трудом сел на подушках — голова кружилась, перед глазами стоял туман.

— А о тебе рассказывают сказки. Весёлые и страшные, — с улыбкой добавил султан Яммы. — половина из них, конечно, выдумки, но если хотя бы вторая половина — правда… Ты с пользой провёл время, брат. Может, и мне тоже сбежать? Главенствовать на диванах и слушать визирей весьма неприятное и скучное занятие.

— Что тебе нужно? — выдавил Амин, мечтая о глотке воды.

Халиб, точно прочтя его мысли, поднялся, взял с изящного столика у окна чашу и, подойдя к кровати, подал её Амину.

Юноша взял дрожащими руками, с опаской понюхал.

— Не беспокойся, — усмехнулся Халиб, — мысль отравить тебя, конечно, искушает, но пока ты мне нужен. И к тому же, змеи, — добавил он, — пару раз в ней уже искупались. Так что пей, если не брезгуешь.

Амин с трудом сдержал смешок и приник к чаше. Прохладное, приправленное травами вино казалось высшим блаженством.

— Как тебе это удалось? — помолчав, тихо, словно невзначай спросил Халиб. — Как тебе удалось подружиться с джинами? Джамбия — в ней этот… змей? Мои колдуны осматривали её, но не смогли вызвать джина. Им он не подчиняется. А ведь должен — тому, в чьих руках сосуд в который джина заточили.

— Заточили, — с улыбкой, повторил Амин. И, не в силах смотреть на султана, уставился на узорчатое покрывало. — Я же не колдун, брат. Я не смог бы его заточить. Он сам выбрал этот… сосуд.

— Сам выбрал службу человеку? — вскинул брови Халиб.

— Не службу, — тихо поправил его Амин. — Дружбу.

— Дружбу? О нет, он тебя защищает — он тебе служит, — покачал головой Халиб. — Нет, Амин. Ты знаешь какой-то секрет, как подчинять джинов, — глаза султана загорелись, — Скажи мне. Скажи мне, что это. Какой-то магический фокус? Ну да, ты не колдун. Тогда что? Талисман? Но тебя обыскивали и кроме кинжала ничего не нашли. Что это? — голос Халиба охрип от еле сдерживаемой алчности. — Скажи мне, что это?!

Амин неосознанно схватился за рукоять джамбии, и на кровать рядом с султаном шлёпнулись сразу три змеи. Угрожающе зашипели, вытягивая плоские чёрно-жёлтые головы.

— Амин, — с трудом взяв себя в руки, улыбнулся султан. — Я позволю тебе… я позволю тебе остаться во дворце, даже сохраню титул, если хочешь. Только скажи, что это.

— Я не могу, — тихо произнёс Амин, и Халиб потянулся к висящему на поясе кинжалу.

Амин перехватил его руку, удивляясь, как неприятно дотрагиваться до умащенной розовой водой кожи брата — примерно так же, как раньше он не любил касаться змей.

— Подожди, Халиб. Ты хочешь знать, как я смог получить джинов в союзники? Я тебе покажу. Когда мы разобьём султана Гарибы.

Халиб пристально смотрел ему в глаза какое-то время, потом отвернулся, рассмеявшись.

— Ну конечно. Умно, брат. Очень умно. Джины, да твоё знание — всё, почему я терплю тебя. Заставишь меня пообещать что-нибудь эдакое в обмен? Давай, ты всегда был умненьким мальчиком, — и, поднявшись, направился к двери.

Амин с улыбкой покачал головой и тихо позвал:

— Халиб. Почему ты убил Зульфию?

Султан остановился. Обернулся, удивлённо глядя на Амина.

— Зуль… А, твою наложницу, которая любила танцевать с саблей? У неё хорошо получалось.

— Почему ты убил её? — повторил Амин.

— До сих пор не понимаешь? — усмехнулся Халиб. — Странно. Она была твоей слабостью, брат. Единственное, что могло бросить тебя на колени передо мной. Какая-то девчонка-наложница! Ты был противен мне тогда — шехзаде, готовый умолять, чтобы эту раскрашенную дуру не трогали. Нет бы спасать собственную шкуру! Не будь тогда этого мальчишки — как там его звали? — ты бы так и рыдал над её телом.

— Захир, — шепнул Амин, закрыв глаза. — Его звали Захир.

— Вот видишь, — рассмеялся Халиб. — Ты их помнишь. До сих пор. Это слабость, Амин, недостойная шехзаде. От слабостей необходимо избавляться. Странно, что я объясняю это тебе. Разве это не очевидно?

Амин, тяжело вздохнув, вспоминал, как день за днём, ночь за ночью после побега его держало только желание сначала отомстить старшему брату, потом — просто вернуться. И, наконец — доказать, прежде всего, самому себе, что он достаточно силён, чтобы защитить тех, кто ему дорог. Теперь силён — ведь раньше не смог.

А на самом деле не смог даже сохранить единственного со времени побеги из Яммы друга — который привёл его в Гарибу, исполняя его желание, несмотря ни на что. Не смог — из-за слабости? Раньше Амин решил бы, что да.

Сейчас все его желания, отчаянные мечты о мести казались такими глупыми, такими мелкими. Сейчас он хотел бы оказаться далеко-далеко отсюда, где-нибудь в Бахре, в старой лачуге в компании объедающегося сладостями несносного мальчишки…

В давних воспоминаниях образы танцующей Зульфии и верного Захира прощально улыбнулись. Пора было отпустить их. И жить настоящим.

Когда дверь скрипнула, открываясь перед султаном, Амин тихо, не веря, что говорит это, произнёс:

— Я тебя прощаю.

Халиб или не расслышал, или сделал вид. Амину было всё равно.

— Человечнос-с-сть, — просвистел рядом голос Алифа. — Человеченос-с-с-сть, ибни. С-с-с-среди людей она в пос-с-с-следнее время так редка.

Амин промолчал, впервые в жизни понимая, какая пропасть лежит между ним и братом. И что бы он ни сделал, ему никогда, никогда не сократить её.

И этому человеку он что-то стремился доказать?

* * *

Аллат, последний раз полюбовавшись на своё отражение в куполе храма, набросила на роскошные волосы накидку, собираясь уступить небосклон брату. Длинные, как копья, и тонкие, как иглы швеи, лучи заглядывали на базарную площадь гарибского города Аббаса, граничащего с Яммой.

Сжимая кулаки, Амин смотрел вокруг. О жестокости джинов рассказывали страшные истории, он же видел её и воочию. Для джинов не существовало смерти, и все жизни людей — ведущих караваны бедуинцев, торговцев-побержцев, нахваливающих товар, стражников, скучающих у городских стен — все эти жизни не имели ценности. Ровно настолько, насколько не имели они и для султана Халиба, собирающегося напасть на город ночью.

— Ты не любиш-ш-ш-шь убивать, ибни? — просвистел возникший как обычно из ниоткуда Алиф. — Ты предпочитаеш-ш-ш-шь мир?

Амин глянул на него и опустил голову.

— Какая разница, что я люблю? — в вечерней сутолоке базара его голос звучал почти неслышно. Для людей, но не для джина.

— И ты не хочеш-ш-ш-ш быть мелкой фиш-ш-шкой в этой алатыри, — улыбнулся Алиф. — Но тебя не пос-с-с-слушает здешний эмир, даж-ш-ш-ше если ты з-з-захочеш-ш-шь предупредить его об опас-с-с-сности.

Амин быстро глянул на него.

— Ес-с-с-сть с-с-с-способ, — по-змеиному улыбнулся Алиф.

Вслед за его словами на базар упал туман. И гулкая, сонная тишина.

— Они с-с-с-спят, — подмигнул Алиф, когда туман рассеялся, и Амин изумлённо оглядел площадь. — Вс-с-с-се с-с-с-спят. Ведь у вас-с-с-с с-с-с-скоро ноч-ш-ш-шь.

Амин машинально кивнул и с трудом выдавил, когда лежащий у его ног мальчишка-побережец, отдалённо похожий на Валида, потянулся во сне:

— Разве ты господин и над сном, повелитель змей?

— Нет, — улыбнулся Алиф. — Но с-с-с-среди нас-с-с-с есть и повелитель с-с-с-сновидений… Ты хочеш-ш-шь мира, пус-с-с-сть так. Некоторые из нас-с-с-с не разделяют твоих… желаний… Но они с-с-с-согласны с-с-с-сохранить с-с-с-свою ярость для колдуна. Иди, ибни. Поговори с-с-с-с эмиром. Он прос-с-с-снётся. И выс-с-слушает. Теперь выс-с-с-слушает. Дай ему шанс-с-с-с-с выж-ш-ш-шить.

Амин выпрямился и, не оборачиваясь, направился к дворцу.

— Стоит ли ему доверять? — капризно поинтересовалась бледная красавица с серебристыми волосами, соткавшись из тумана и повиснув в воздухе рядом с Алифом. — Он смертный.

— Хумай доверяла ему, — прошипел Алиф, глядя юноше вслед. — З-с-с-са него она отдала с-с-с-свою с-с-с-свободу.

— И не предупредила, что колдун его обманет? — изогнула бровь туманная красавица. — Не думаю, что это доверие.

Алиф совсем по-человечески пожал плечами.

— Тогда попробуй навредить ему, и, когда с-с-с-сайеда ос-с-с-свободится, пос-с-с-смотришь, что она тебе с-с-с-сделает.

Красавица фальшиво рассмеялась, изящно прикрывая губы ладошкой.

— Я путешествовал с-с-с-с ними, — покачал головой Алиф. — Я наблюдал. Он бес-с-с-скорыстен и жалос-с-стлив.

— Ну да, — улыбнулась красавица. — Если умрёт, будет не жалко. А он умрёт, колдун убьёт его в первую очередь. Смертные любят убивать друг друга.

— Унич-ш-ш-тожить колдуна мож-ш-ш-шет только человек. Ос-с-с-стальным с-с-сметрным я не верю.

— Если бы на совете Великого Круга за него не замолвил слово Зантсиб, никто из нас бы не верил ни тебе, ни ему, — надменно отозвалась джинья.

Повелитель змей улыбнулся.

— В таком с-с-с-случае мне с-с-с-стоит благодарить мудрос-с-с-сть с-с-с-сайеды и благородс-с-с-ство этого ибни.

— Подчиняться смертному, — фыркнула красавица. — Пусть колдун умрёт. И тогда этот благородный и мудрый не должен рассчитывать на наше благоволение.

— Именно поэтому я говорил з-с-с-са него, — улыбнулся Алиф. — Он не с-с-станет.

Красавица несогласно мотнула головой и растаяла, как туман в солнечных лучах.

На потемневший небосклон выехал Вадд, равнодушно глядя на заснувший внизу город. Хмурому богу не было дела ни до смертных, ни до джинов. Только до мёртвых.

* * *

Города Гарибы один за другим сдавались султану Яммы. Без боя. Повелитель Халиб оставлял в них гарнизон яммцев и шёл дальше, продвигаясь вглубь богатой Гарибы.

Соседи — султанаты Мунира, Аиши, Карима — волновались. О султане Яммы поползли слухи, что он дружит с колдуном, подчинившим джинов. Что равного этому колдуну нет. Что он может завоевать весь мир.

К Гарибе полетел голубь из Мурнира с предложением союза. Чуть позже — из Аиши и Карима. Султаны этих стран боялись за свою свободу и жизнь — кто знает, что придёт в голову великому колдуну? Но их союз не приняли, а спустя несколько дней окружённая столица Гарибы вдруг выставила свою армию, в которой людей была разве что десятая часть. Битва колдунов, говорят, длилась до заката, и захлебнулась сама собой, грозя повториться наутро.

Но началась куда раньше, ночью, с вылазки из лагеря Яммы во дворец султана Гарибы.

* * *

— Ибни? — не обращая внимания на бьющуюся в клетке крылатую джинью, удивился султан Гарибы. — Я же приказывал тебя убить. Как ты выжил?

Амин вхолостую замахнулся джамбией, но казавшаяся обманчиво близко фигура снова исчезла, появившись у него за спиной.

Колдун явно наслаждался игрой.

— Так это ты тот смертный, сумевший договориться с джинами? — спросил вдруг он. — Правда? Неужели! Глупец, зачем? Ты же прекрасно знал, что я могу одним желанием сделать так, чтобы вас не стало. И хумай его исполнит. Куда она денется. Амани!

Амин, вздрогнув, снова замахнулся.

— Повелитель, — темноволосая красавца склонилась на пороге комнаты.

— Смотри, как пляшет, — снова появляясь в другой стороне, усмехнулся колдун. — Спой, Амани. Пусть у него будет музыка.

— Повинуюсь, повелитель, — тихо откликнулась красавица и, запрокинув голову, закричала, наполняя воздух отчаянием и безнадёжностью.

Амин, сдерживая слёзы, закрыл глаза, замирая.

— Удивительно, — протянул колдун, делая девушке знак прекратить. — Для всех смертных, кроме её хозяина, песни хумай — боль и смерть… Значит, ты поёшь не только для меня, Амани?

Красавица подняла голову, глядя на колдуна глазами Валида, и Амин опять замахнулся. На этот раз попал.

Шипя ругательства, колдун зажал рану на руке куфией. А над Амином, рыча, замерло чудовище — не то женщина, не то кошка. С саблевидных громадных клыков, пенясь, стекала слюна.

— Ну и где тои защитники? — вздохнул колдун, успокоившись, когда призрачные тени за окном, атаковавшие башню, исчезли. — Никогда не доверяй джинам. Это первое, чему учится волшебник. Но куда это знать обычному смертному, пусть и шехзаде! Ты думал, они будут слушать твои приказы, ибни, твои джины? Нет, они просто боятся за свою свободу, и уж конечно, не отдадут её в руки какого-то опального царевича. Они предали тебя при первой возможности. Знаешь, почему? Потому что ты человек, а в старину, ибни, считалось, что только человек может победить великого колдуна.

— Ты льстишь себе, — прохрипел Амин, зажмуриваясь. — Ты отнюдь не велик. Какая-то птица сильнее тебя? Ещё и синяя. Она лопает сладости и танцует на поручнях, зная, что свалится. А потом обвиняет всех, кроме себя. И она сильнее тебя!

Колдун перевёл взгляд на неподижную красавицу.

— Ты прав, — медленно протянул он. — И что, мне пожелать стать таким, как она? Вторым… хумай?

Амин с надеждой закрыл глаза и вздрогнул, когда колдун расхохотался.

— Ибни, какой ты глупец! Я, знаешь ли, тоже в детстве любил послушать сказки. На такую грубую уловку меня не возьмёшь. Джинам стоило бы поставить на колдуна. Но никого сильнее меня в мире больше нет, так что… Амани, — повернулся к красавице султан.

— Слушаю, Повелитель, — мёртвым голосом отозвалась хумай.

— Я хочу, — медленно начал колдун, — чтобы ты…

Договорить он не успел. Вздрогнула башня, вздрогнул дворец, гуль, стоящая над Амином, застонала, отшатываясь к хозяину.

— Ну что ещё за… — ворчливо протянул султан оборачиваясь. И ахнул. — Иблис!

— Что, родного брата не признал? — усмехнулся Насим, проходя в комнату. Мимо ощерившейся гули, мимо стоящей на коленях хумай и лежащего на ковре Амина. — Всего десять лет не виделись!

— Ты не можешь колдовать, — отшатываясь, выдохнул колдун. — Ты раб!

Насим улыбнулся и протянул руку, на которой больше не было клейма. Как не было и алой отметины на лбу.

— Обсудим это?

— Твоё проклятье необратимо!

— Правда? — невинно поинтересовался мальчик, помахивая перед султаном Гарибы свитком. — Да, милый братец? Пока ты так весело разбираешься с султанатом Яммы, тебе стоило получше следить за своими подземельями… и тайниками…

— Да заберёт тебя шайтан! — выдохнул колдун, натыкаясь на стену и подаваясь вперёд.

— Сам катись к Вадду, — отозвался Насим, протягивая к нему руки. — Мы в прошлый раз так и не решили, кто из нас могущественней. Нет, хумай вне конкуренции, но мы же с тобой люди, брат, а это намного величественней. Все эти джины, боги, духи — лишь пытаются быть похожими на нас, людей. У них неплохо получается, но нет страсти.

Колдун ослабился, шагая к нему.

— А ты всё такой же философ, братец. Похоже, даже рабству не под силу избавить тебя от этой вредной привычки. Ну что ж, горбатому к Вадду дорога, — и ударил волной чёрной тени, разрезавшей комнату напополам, а вместе с ней и башню.

* * *

— Султан Яммы, — протянул стоящий на выломанных дворцовых воротах мальчик. — Мир тебе. Или война? — усмехнулся он, поглядывая на окружившую султана гвардию.

Развалины дворца вокруг чумазого десятилетнего мальчишки смотрелись достаточно эффектно, чтобы великий султан Яммы не пропустил приветствие какого-то ибни мимо ушей.

— И кто же ты такой? — надменно протянул Халиб.

— Похоже, — мальчик наклонился, поднимая за волосы обезображенную голову колдуна, — теперь я султан Гарибы. Будем знакомы, о мой венценосный брат, — и рассмеялся долгим, безумным смехом.

Халиб терпеливо дождался, когда он успокоится.

— Будем. Для начала могу я спросить твоё имя?

Мальчик пожал плечами, опустив голову.

— Моё настоящее имя мертво. Можешь звать меня Насим, это имя мне нравится. На нём лежит этакий оттенок неволи, оттенок бунтарства…

— Чего ты хочешь, Насим? — как и проигравший колдун, Халиб философии был чужд.

— Склонись передо мной, — улыбнулся мальчик. — Для начала.

Халиб тихо рассмеялся.

— С какой стати? У меня есть джины, а ты всего лишь колдун.

— Джины? Ну что ж, позови. А впрочем, — махнул рукой Насим. — Если уж мы меряемся силой, то у меня есть хумай, — и подмигнул побледневшему султану. — От брата в наследство досталась. Амани!

Темноволосая красавица шагнула к нему из тени упавшей колонны, опустилась на колени.

— Повелитель.

— Я хочу, — медленно, улыбаясь, протянул мальчик, — чтобы ты…

И, захрипев, повалился навзничь.

* * *

Амин придерживал вздрагивающее тело мальчика, положив голову себе на колени. Обагрившаяся кровью джамбия, более ненужная, лежала в стороне. Из глубокой раны в груди Насима ручейками бежала кровь, собираясь в лужицы на мраморе двора.

— Я хочу… жить, — шепнул Насим, и из обращённых в небо глаз по щекам заструились слёзы. — Амани! Я очень хочу…

И поперхнулся кровью, не договорив.

Амин молча положил затихшее тело на мраморные плиты. Поднял глаза на брата и пошёл, пошатываясь к нему. Отшвырнул попавшуюся по дороге джамбию. Сверкнув в утренних лучах, та исчезла где-то в перевёрнутой чаше фонтана.

Халиб молча смотрел на юношу, но рука султана словно сама собой легла на рукоять меча.

— Ты хотел знать, как приручить джинов? — подняв взгляд на брата, произнёс Амин. — Смотри, — и повернулся к стоящей на коленях красавице. — Амани!

Девушка подняла голову и отозвалась равнодушным, скрипучим голосом:

— Повелитель.

— Слушай моё желание, хумай, — выдохнул Амин, глядя красавице в глаза.

— Слушаю и повинуюсь, повелитель.

— Я хочу, — Амин вдохнул поглубже. Осмотрел руины вокруг, скалящихся гулей, джинов, собравшихся на крыше и колоннах чуть подальше. — Я хочу, чтобы ты была свободна.

В наступившей мёртвой тишине, казалось, было слышно, как хохочет красавица Аллат на небосклоне.

Чёрные, завораживающие глаза, не отрывающиеся от Амина, изумлённо распахнулись.

— Это всё, чего хочет повелитель? — ровным голосом уточнила хумай.

Амин посмотрел на неё в ответ. И медленно кивнул.

— Да.

Отвернувшись, девушка медленно поднялась. Выпрямилась. Расправила руки…

…Лазурная птица-желание, тяжело взмахнув крыльями, взлетела, и синее яркое небо обняло её в ответ, принимая свободную хумай…

Когда сверкающая искорка исчезла в прозрачной синеве, Амин опустил голову и обернулся к султану Яммы.

Мгновение братья смотрели друг на друга, потом Халиб громко захохотал.

А Амин, отвернувшись, опустив плечи и шатаясь, побрёл прочь. Прочь от смеющегося брата. Прочь от провожающих его взглядами джинов. Прочь от смотрящего мёртвыми глазами в небо Насима.

Красавица Аллат презрительно глядела с небес на смертного, освободившего свою удачу.

На смертного, упустившего свою удачу.