— Хочешь, чтобы я убил его? — первое, что пришло мне в голову, когда Грейс рассказала про воскресшего Пита.

— Ты что, с ума сошел? — возмутилась она. — Не смей и думать об этом! Человек такое пережил, а ты хочешь убить его.

— Это ты сошла с ума, а не я. Думаешь, он всегда будет держать язык за зубами? Как бы не так. — Я направился в ванную, плеснул в лицо холодной воды и снова вышел к ней.

— Не знаю, Сэм, но очень надеюсь на это. Как бы там ни было, его нужно оставить в покое. Боже мой, какой кошмар!

— А теперь представь себе, что в Перу он случайно встретится с какими-нибудь людьми, которые захотят шантажировать нас или что-нибудь в этом роде.

— Нет, Сэм, даже не думай об этом. Я понимаю, ты хочешь еще раз попрактиковаться в испанском, но это тебя не касается, понял? Это мое дело, тебе ничто не угрожает.

— Ошибаешься, Грейс, — решительно остановил я ее. — Отныне твоя безопасность неразрывно связана с моей.

Ее лицо перекосилось от боли, на глазах выступили слезы. Вскоре тихие всхлипы превратились в самые настоящие рыдания, которые, несмотря на все мои усилия, не прекращались более полутора часов. Я приготовил ей чай, помог переодеться в домашнюю одежду, а потом принес целую упаковку бумажных салфеток, чтобы она вытерла слезы. Никогда прежде я не видел, чтобы она плакала так долго и так безысходно. Даже мой свитер промок. Кстати, в какой-то момент Грейс это заметила и попыталась извиниться.

— Я испортила тебе свитер, — тихо сказала она сквозь слезы.

— Ничего страшного. — Я погладил ее по голове. — Для этого и существует химчистка.

Немного успокоившись, она обрела способность внятно излагать свои мысли:

— Знаешь, Сэм, встреча с Питом произвела на меня двойственное впечатление, С одной стороны, я рада, что он остался жив, а с другой — чувствую себя ужасно виноватой. — Она тщательно вытерла салфеткой нос. — А плачу я сейчас потому, что мне от этого легче. И еще меня утешает мысль, что есть человек на этом свете, который заботится обо мне и даже готов убить кого-то ради моего блага. Нет, конечно, этого ни в коем случае не следует делать, — еще раз предупредила меня Грейс, — но все же очень приятно, что ты готов на такие жертвы. Ведь раньше все свои проблемы мне приходилось решать в гордом одиночестве, а это, сам понимаешь, самое страшное, что может быть. Мне никогда и никто не помогал в жизни так, как ты. По правде говоря, я бы никому и не позволила это делать. Но с тобой все произошло как-то естественно… Только не думай, пожалуйста, что сейчас я такая беспомощная, что не могу самостоятельно справиться со своими трудностями, — быстро добавила она, взглянув на меня исподлобья.

— Ну, знаешь, в известном смысле каждый человек нуждается в помощи, — рассудительно заметил я. — Так что ничего страшного и тем более унизительного в этом нет.

— Ты такой добрый, Сэм.

— Я не добрый.

— Извини, я плету какую-то чушь и никак не могу остановиться. Это потому, что мне хорошо с тобой. Слезы действительно помогают избавиться от невыносимого чувства вины. Как хорошо, что ты не возражаешь против этого.

Я похлопал ее по плечу, а потом опять погладил по голове. Она перестала всхлипывать, и слезы высохли быстро, как капли дождя на солнышке.

— Знаешь, Сэм, — не унималась Грейс, — наконец-то я могу успокоиться и во всем положиться на тебя. У меня такое ощущение, что все мои несчастья позади. Я устала переживать по поводу тех чувств, которые могу вызвать у других, хочется забыть об этом раз и навсегда. Теперь мне гораздо легче, так как я вижу, что ты готов поддержать меня и помочь разобраться с моими проблемами. Конечно, так будет не всегда, но хотя бы некоторое время.

— Хотя бы некоторое время, — эхом повторил я, стараясь не расстраивать ее своим несогласием.

Грейс помолчала несколько минут, обдумывая, вероятно, собственные слова.

— Понимаешь, в чем дело, — продолжила она шепотом, — я до сих пор сама не знаю, хороший я человек или плохой. Но у меня какое-то чувство… Нет, это не страх. — Она запнулась. — Странное ощущение свободы.

Я крепко прижал ее к себе и долго не отпускал. Она почувствовала себя свободной, а я нет. Уже нет. Хорошо знакомое мне ощущение свободы уступило место другому, не менее важному и не менее приятному — чувству ответственности. Думаю, что лично для меня это большой прогресс.