Детективу Бергстром хотелось дать мне пощечину. Это было видно по ее лицу. Она даже спрятала руки под стол, чтобы не поддаться соблазну.

– Думаю, она не могла этого сделать, – снова повторила я.

– Но только вчера вы говорили…

– Я понимаю, что лишь срывала на ней свое зло. Это несправедливо. Она моя подруга, детектив. Зачем ей причинять вред моему ребенку?

– Вы берете назад все, что говорили о ней?

– Я совершила ужасную ошибку, – вздохнула я. – Такое даже предположить было страшно. Я поняла это вчера вечером.

– То есть вдруг оказалось, что она вовсе не завидовала вам. И вовсе не пыталась украсть у вас мужа. Она больше не злобный манипулятор?

– Она моя лучшая подруга.

– Значит, она не знала, куда вы идете?

– Нет. Она все утро была дома. И никуда не выходила. Она что-то пекла. И не могла выйти из дому, пока духовка была включена.

– Пекла? – переспросила детектив. – И, как я полагаю, она утром контактировала с Конором? Достаточно, чтобы объяснить наличие ее ДНК на его теле. На его одеяльце. На одеяле, которым удушили вашего ребенка!

– Да, все правильно, – кивнула я. – Я могу это подтвердить.

– Мерри, вы осознаете, что говорите?

– Вполне.

– Вы снимаете с нее все обвинения. Вы лишаете нас возможности преследовать Фрэнк в судебном порядке.

– Зачем вам ее преследовать? – удивилась я. – Она этого не совершала.

Детектив Бергстром нервно сдавила виски. Она была крайне раздражена, но кто мог обвинить ее в этом?

– Мерри, вы понимаете, что подозрение, вероятно, снова падет на вас?

– На самом деле нет, – покачала я головой. – Не падет.

– Но ведь кто-то это сделал, Мерри! И я голову даю на отсечение, что не успокоюсь, пока не узнаю, кто именно.

– Детектив Бергстром, – возразила я, – думаю, мы обе знаем, что расследование должно довольно скоро закончиться. – Моя собеседница сложила руки на груди. – Я провела собственное расследование, – продолжила я. – Такие случаи очень трудно доказать, верно? Дети, которые умирают от асфиксии. Как там говорится? «Единственное отличие между синдромом внезапной детской смерти и удушением – наличие признания». Вот и все. Фактически их невозможно отличить.

– Невероятно, – воскликнула она. – Мерри, вы – просто нечто!

– У вас нет признания, детектив Бергстром. Это была не я. И это была не Фрэнк. Я была очень откровенна с вами. Я дала вам всю информацию, которую могла. Рассказала, как все произошло.

Я глотнула воды, вспоминая все, что хотела сказать раньше.

– Я благодарна, мы с мужем искренне благодарны за все ваши усилия. За все, что вы сделали, чтобы разобраться в причинах смерти нашего сына. Но что, если вы с самого начала ошибались? Что, если это просто ужасная, трагическая случайность, синдром внезапной детской смерти? Необъяснимой. Что, если здесь нет ничьей вины?

Детектив Бергстром хлопнула рукой по столу.

– В этом кто-то виноват, – прошипела она. – И мы с вами обе знаем это.

Я покачала головой:

– Нет. Я не думаю, что это правда.

Она сидела и молча смотрела на меня через стол.

– Правда, – произнесла она наконец. – Позвольте мне рассказать вам, что я узнала насчет правды, Мерри. Она всегда со временем выходит на свет. Она всегда в конце концов выясняется.

– Я бы хотела поехать домой, – сказала я, вставая.

– Конечно, – согласилась она. – Но пока я не забыла, хочу вам кое о чем сказать. Об одной любопытной детали.

Она улыбнулась мне, и ее улыбка была далеко не дружелюбной или доброй.

– Речь о Сэме, которого не было в то время, когда умер Конор. Вам следует спросить его, где он был в тот день, – промолвила она. – И по какому поводу.

Она открыла дверь и проводила меня к выходу.

Я отправилась домой. Свернув на подъездную дорожку, почувствовала, как в спазмах сжимаются все мои внутренности. Оглянулась и посмотрела на дом Карла и Эльзы. Вот уже несколько дней там было тихо, никто не входил и не выходил. Интересно, где сейчас Фрея. И соберемся ли мы когда-нибудь еще на барбекю со своими очаровательными шведскими соседями?

У загона я заметила мистера Нильссена. Он занимался лошадьми. «Можете приводить своего малыша кормить лошадей», – сказал он мне, когда мы с ним говорили в первый и последний раз.

Он поднял голову и печально махнул мне рукой.

Я зашла в дом. На кухонном столе лежал недоеденный сандвич. Я взяла его и принялась жевать. Потом пошла в ванную и смыла с лица косметику. Вода была обжигающе холодной. И теплее она не станет.

Фрэнк была в гостевой комнате. Открытый чемодан лежал на полу. Она заканчивала упаковывать вещи.

– Я завтра уезжаю, – первое, что она мне сказала.

– Хорошо, – кивнула я в ответ.

Я достала ее телефон из кармана и положила на кровать.

Она взглянула на него, а потом снова посмотрела на меня.

– Дело закрыто, – сказала я.

Она кивнула – в ее реакции не было ни удивления, ни облегчения:

– Значит, ты ей ничего не рассказала.

– Нет.

– Это наш секрет, Мерри. Только наш. – Она слабо улыбнулась мне. – От этого все только в выигрыше, – добавила она.

Я прислонилась к дверному косяку.

– Фрэнк, – начала я.

– Что?

– Я больше не хочу тебя видеть. Никогда.

Как странно прозвучали эти слова. Они казались какими-то забавными, неискренними.

Она продолжала скатывать носки в тугой комок и запихивать их в чемодан. И при этом казалась такой невозмутимой, словно ее не касались все события последних нескольких недель, не тронули ни возможность обвинения в убийстве, ни однозначное устранение из моей жизни. Внутри меня все сжалось в тугой запутанный узел.

– Фрэнк, ты меня слышишь? – окликнула я ее. – Никогда!

Она подняла глаза и улыбнулась мне.

– Конечно, Мерри, – беспечно ответила она, – как скажешь.

Я вышла из комнаты и направилась к сараю. Сэм не спал. Он склонился над какой-то коробкой и укладывал в нее всевозможные детали, которые издали походили на части игрушечной железной дороги. Когда я вошла, он едва глянул на меня.

– Сэм, – сказала я. – Я просто пришла сказать тебе. Это не она. Я хотела, чтобы это была она, я хотела кого-то обвинить. Хотела найти ответ. Но это сделала не Фрэнк.

Он посмотрел на меня:

– Но ты сказала, что есть доказательства.

– Знаю. Я хотела все объяснить. Но мы не можем закрыть глаза на правду. А правда состоит в том, что это сделала не она.

– Это ты так считаешь? – спросил он.

– Да.

– А детектив?

– Я не знаю. В таких случаях очень трудно найти ответы. Вероятнее всего это была внезапная детская смерть. Просто холодная, жестокая судьба. Такое чудовищное невезение.

– Невезение? Ха!

Я посмотрела на него. Почему он не разозлился? Почему он спокойно воспринимает мои слова?

– Сэм, – рискнула спросить я. – А где ты был в тот день, когда он умер?

В одно мгновение он схватил меня за шею и прижал к стене, не давая шевельнуться. Он прижался вплотную к моему лицу, обдав меня кислым несвежим дыханием. Щетина царапала мой подбородок. Он наклонился и прорычал мне прямо в ухо, брызжа слюной на мое плечо:

– Ты не имеешь права задавать мне вопросы, поняла?

– Ты делаешь мне больно, – прошептала я.

– Больно? – переспросил он. – Ты даже не знаешь, что это значит.

Он резко развернулся и снова занялся своими паровозиками.

Я побежала в дом, поспешила в ванную, и меня стошнило. Мне хотелось оттереть его запах со своей кожи. Синяки на шее быстро расплылись и посинели, следы моего унижения и позора.

Невезение, как я сказала ему.

Я представила себе, как Вэл из Коннектикута каждый день разбрасывает пуговицы по ковру.

Возможно, настоящая судьба дает более точные определения.

…Сэм ворвался в ванную и застал меня с тестом на беременность в руках. С тестом, который я планировала выбросить под груду овощных очисток и мятых бумажек. Беременность, которую я тогда решила прервать. К несчастью, Сэм пришел домой раньше, потому что его в тот день уволили.

Судьба. Вмешательство свыше.

«Я сделала это для тебя, Мерри, – сказала Фрэнк, моя старая верная подруга. – Я сделала это, чтобы ты была свободна».

В зеркале мое лицо дернулось. Чуть-чуть, только рот. Всего одно слово. Одно короткое слово.

Свободна.

Ты свободна.

Я стояла и наблюдала, как темнеют, наливаясь кровью под кожей, синяки на шее.

А я все стояла – и не могла сдержать улыбку.