Аксель, Кри и Белая Маска

Саксон Леонид

Продолжение повести «Аксель и Кри в Потустороннем замке». Авторский текст.

Отзывы и пожелания по поводу романов «Аксель и Кри в Потустороннем замке», «Аксель, Кри и Белая Маска» и последующих продолжений автор просит направлять по адресу:

[email protected]

 

ГЛАВА I. ДЖЕННИ

Аксель вздохнул, поправил панаму, иногда съезжавшую с головы, — ведь приходилось полулежать в тени, на уходящих в воду каменных ступенях, — и осторожно, сквозь ресницы взглянул на слепяще-синее небо. Оно ещё не совсем сошло с ума от жары, но где-то через час, ближе к одиннадцати, подёрнется белой дымкой, и надо будет уйти в дом. А жаль. Так хочется оставаться весь день в этом тихом дворике, опустив в фонтан уже совсем шоколадные от загара ноги, разглядывать потемневшие узоры на ставнях и ни о чём не думать. Когда же ненужные мысли снова полезут в голову, уткнуться в тёмный томик, который он уже дважды за последние дни ронял с колен в воду. Надо будет обтянуть его защитной плёнкой… Жаль, что до приезда сюда он не додумался заколдовать переплёт, но теперь уже поздно. Впрочем, Аксель был намерен и дома, в Мюнхене, держать слово, данное комиссару Хофу, и не применять волшебство даже там, где имел такую возможность.

Вот уже две недели они втроём — папа, Кри и Аксель — живут на самом сонном и беззаботном острове в мире — и где она, беззаботность? Прошёл целый год с тех пор, как Кри удалось спасти от подземных духов, наделённых волшебной силой, и их прислужника, продажного профессора Фибаха. После того, как духи научили его колдовать, этот непризнанный гений биологии сумел превратить своего домашнего пуделя Морица в гигантского биоробота Шворка. Оснащённый по последнему слову волшебной техники, Шворк мог легко менять свои размеры до габаритов грузового «Вольво», разговаривать и летать. Конечно, Фибах старался не для чистой науки: с помощью его волшебных животных духи хотели уничтожить людей на Земле, и тогда он стал бы одним из властителей нового мира. Увы, план профессора не сработал: ненавидевший его Шворк удрал от него и спрятался в Альпах. А затем, тоскуя по прежней хозяйке, фрау Фибах, решил найти себе новую — и украл Кри, когда та гуляла с Акселем в мюнхенском парке. Аксель сумел найти и пса, и её, но было ясно: домой их Шворк не отпустит. Чтобы отвлечь его, и тем временем сбежать, дети пошли на отчаянный шаг. Они вновь послали пса в Мюнхен, украсть комиссара Хофа, который расследовал похищение Кри — под предлогом, что вчетвером им будет ещё веселей в горной пещере. (Брат и сестра не очень верили, что сумеют одолеть альпийские пропасти, и больше надеялись на помощь Хофа, которого доставит к ним Шворк. А на свою теперешнюю попытку к бегству смотрели скорее как на разведку). Разумеется, так всё и вышло: Шворк и комиссара украл, и детей, вернувшись, настиг. Да и Фибах не дремал — захватил всех четверых в горах именно тогда, когда они выясняли отношения. После чего трое людей и Шворк очутились в Потустороннем замке, скрытом в толще альпийских скал. Оказалось, что теперь им нужно не только вырваться из плена подземных духов, но и сорвать их планы по уничтожению людей — всего-навсего… Удар по Земле духи готовили из космоса — с помощью опасного даже для них самих заклятия Семи Смертей. Если бы не помощь Шворка, Аксель, Кри и Хоф никогда не сумели бы справиться с этим заклятием и уничтожить Фибаха. Но, хотя пёс благополучно доставил всех троих домой, в Мюнхен, тень этого испытания словно накрыла прежде обыкновенную и такую счастливую семью Реннер. Мальчик много раз спрашивал себя, не страх ли тому причиной: глава подземной нечисти, звёздный дух Штрой, наверняка остался жив после удара мечом, который нанёс ему он, Аксель, — и может жестоко отомстить.

«Нет, — в тысячный раз сказал он себе. — Нет и нет. Если бы дело было в страхе!»

Ведь не успел Аксель улететь вместе с Кри и Хофом на Шворке, как он мгновенно, с неожиданной для него самого сноровкой опытного волшебника оградил защитными заклятиями всех родных и близких, кого только мог припомнить. Детлефа и Ренате Реннер, — отца и мать, — всех мюнхенских и немюнхенских друзей… Дженни, подружку Кри, он защитил двумя заклятиями, не зная даже толком, почему: наверно, потому, что не было заклятия, способного наверняка сдержать её упрямство и какую-нибудь очередную глупость. И теперь Штрой вроде бы ничего не может им сделать: заклятие, которое накладывают Аксель и Кри, снять невозможно, если они сами того не пожелают. Конечно, это не их заслуга; дети просто унаследовали магическую силу дедушки, великого волшебника и поэта Гуго Реннера. Дедушка, как и Штрой, был некогда обычным человеком, а после стал звёздным духом, то есть, несмотря на неволшебное происхождение, достиг наивысших почестей. Подземные же духи — и младшие, и старшие — теперь находились у него в подчинении, даром что природные маги… Однако дед не пожелал вместе со Штроем и его сообщниками вести бессмысленные космические войны с другими Вселенными. Он предпочёл умереть от руки тех, кто его возвысил. А ведь мог бы выжить и сокрушить всех своих убийц… Что ж, это его выбор.

Кто знает, не объяснялась ли исключительная волшебная мощь Гуго его поэтическим даром? Узнав историю дедушки, Аксель постепенно стал склоняться именно к такому выводу. Даже уйдя в небытие, Гуго Реннер продолжал оказывать внуку помощь и поддержку: являлся ему во сне, помогал своими заклятиями в трудные минуты — а их в Потустороннем замке на долю детей выпало немало! Только благодаря ему Аксель, у которого всегда была природная склонность рифмовать, а затем и Кри (лишённая её начисто) научились мгновенно сочинять стихотворные заклинания. Это и спасло их в Потустороннем замке и Подземном мире, поскольку обычных, нерифмованных заклятий, которыми пользуются духи, дети не знали абсолютно.

Хотя дедушка решил умереть, а не защищаться, у его внуков — свои решения, они не собираются сдаться так просто. Во всяком случае, миновал год, однако все живы и здоровы…

Так что дело вовсе не в страхе. Дело в Кри.

Разве можно думать, что всё кончилось хорошо, глядя на неё? В восемь лет увидеть ужасы, от которых впору сойти с ума взрослому, и притом не трусливому мужчине! Кри не сломалась. Взгляд её глаз был прям и, казалось, как всегда, сосредоточен. Она, как и всегда, старалась заполнить каждую минуту делами — по крайней мере, на людях. Но Аксель знал сестру, и если он не сумел бы обмануть её показным спокойствием, то и она его — хлопотами. В финале подземных похождений оба убедились, что могут читать мысли друг друга: их магические способности (как, наверное, любые способности на свете) от колоссального нервного напряжения всё время росли. Постепенно заклятия Кри отчего-то стали действовать даже быстрее акселевых…Увы, в Мюнхене, вернувшись к родителям, именно таким специально придуманным заклятием она отгородила свои мысли от мыслей брата.

— Ты ведь понимаешь… — сказала Кри. — До тех пор, пока нам не будет грозить опасность.

Но опасности всё не было…Вместо этого была сама Кри. Она не только перестала смеяться по любому поводу, а, войдя в раж, беситься и буйствовать, — даже улыбка стала для неё редкостью. Раньше по утрам она вытаскивала Акселя из постели, куда-то его волокла, что-то затевала, а он покорно сносил её тиранию и даже снисходительно потакал «малявке». Теперь же именно ему приходилось стучать ей в дверь по утрам. Он заставал её полностью одетой, сидящей за столом без всякого занятия и глядящей на него с таким растерянным видом, словно она не понимала, кто он такой и что ему здесь нужно. Конечно, через секунду она уже улыбалась ему, но за эту секунду сердце Акселя успевало облиться кровью. Чего только он ни придумывал, чтобы развлечь её! Чего ни отдал бы, чтоб она стала такой же надоедой, как прежде!

Всё напрасно. Ей ничего не хотелось. Она не мечтала больше ни о каких туристах с видеокамерами, снимающих её, будущую кинозвезду, на утренней прогулке, и не трещала без умолку о своих грядущих успехах. Радужные журнальчики, с глянцевых страниц которых улыбались такими же глянцевыми улыбками знаменитые красавицы во главе с Хайди Клум, вяло полистав, роняла на пол, а когда их тут же утаскивал к себе Шворк, никогда не искала и не просила назад. И Брэд Питт с Мэттом Дэймоном, глядя с постеров на стенах её комнаты, уже не пытались поймать её взгляд и не косились ревниво друг на друга, а со скукой разглядывали обои. Даже ела Кри, не жмурясь от удовольствия, как прежде, а, кажется, прежде всего затем, чтоб к ней не лезли с вопросами насчёт её аппетита. В её собственной красоте появилось что-то застывшее, кукольное. Это не было то «пуговично»-тупое выражение глаз, которое Аксель так не выносил у многих своих сверстников и сверстниц. Тёмно-голубые глаза Кри словно сосредоточились на каком-то неразрешимом вопросе, заслонившем от неё весь мир. Спящая наяву принцесса, и как ты её ни целуй — не проснётся…

Акселя охватывала бессильная ярость.

Жизнь оказалась хуже грустной сказки: он убил (или почти убил?) злого волшебника, державшего в плену его сестру, но так и не вернул её себе! А уж ежели поминать сверстников и сверстниц — там, видно, тоже всё было не так просто. Прежде у Кри была масса подружек, которые ей без конца трезвонили, и времени на которых ей решительно не хватало. Теперь их осталось две или три…Она предпочитала не говорить с ними по телефону. Последний, после фальшивого телефона профессора Фибаха якобы «для связи похищенной Кри с родителями», внушал ей отвращение. С приятельницами она теперь общалась только вне дома. Но и этих вернейших, выдержавших столь жёсткий отбор, новая Кри, кажется, тоже нередко ставила в тупик.

Исключением была Дженни. Ей одной Кри без утайки рассказала всё — на следующий же день после того, как Шворк доставил её, Акселя и Хофа в Мюнхен. Не посчиталась с глубоко уважаемым ею Отто Хофом, который заклинал детей помалкивать о мире духов. Аксель при этом рассказе не присутствовал, но не сомневался, что Кри или уже показала, или ещё покажет лучшей подруге какое-нибудь чародейство. (Нужно только, чтоб Шворк находился при этом не дальше, чем за милю, иначе его усилители волшебного поля не подействуют. А без них в мире людей Аксель и Кри, — которые всё-таки не духи и не опытные маги, — пока колдовать не могут…)

Разумеется, откровенность Кри добавила Акселю проблем. Хотя проблем поначалу оказалось всё-таки меньше, чем следовало ожидать. И родня, и школьные приятели с первого же дня возвращения смотрели на Акселя с восторгом, а то и с завистью. Немецкие газеты легко «проглотили» рассказ знаменитого комиссара Хофа о том, как мальчик-герой опознал на улице гангстера, похитившего Кри, выследил его, но затем в свою очередь был узнан и похищен злодеем. И как потом в тайном альпийском убежище бандитов Аксель стащил чей-то «хэнди» и позвонил ему, Хофу, а уж дальше, сами понимаете…дело техники. (Жаль только, что эта техника не помешала гангстерам бежать, так что искать их теперь даже и Хофу бесполезно). Комиссар сумел защитить семью Реннер от нашествия журналистов, использовав всю свою власть. Но Хоф не мог (да и не должен был) защищать Акселя от Дженни.

А хорошо бы! Она словно с цепи сорвалась. И раньше была не сахар, но уж тут…Для начала пригласила Акселя к себе домой одного (чего прежде никогда не делала) и устроила грандиозный скандал: как он посмел уступить маленькой, беззащитной сестрёнке и взять её в огромный, зловещий парк, где её, конечно, тут же похитили все эти злые духи? То, что она была старше Кри всего на год, видно, ничего не значило: когда надо для дела — точнее, для заварушки, — можно и себя выставить малявкой. А дальше наступило уже какое-то полное затмение: если им так приспичило идти гулять в Нимфенбургский замок, намозоливший глаза всем, кроме них, то почему даже не попытались дозвониться ей, Дженни? И взять её с собой!

Аксель задохнулся от изумления.

— Не попытались? — криво усмехнувшись, бросил он. — Не попытались?! А ты сама хоть раз позвонила в наш дом после того, как исчезла твоя лучшая подруга?

— Я ничего не знала! Меня увезли в Париж, к твоему сведению! На две недели.

— Ну, а почему ты оттуда не позвонила?

— У нас…была очень насыщенная программа, — сказала Дженни, слегка покраснев. На самом деле всё обстояло чуть-чуть иначе: между Дженни и Кри существовало давнее соперничество — кто и где престижнее отдохнул. Точнее, мог бы отдохнуть. Будь родители обеих соперниц побогаче, им, наверное, то и дело приходилось бы мчать девчонок туда, где в последний раз объявились на пляже Майкл Дуглас или шведская королева. А коли уж денег не было, шёл просто обмен мнениями, плавно перетекающий в обмен любезностями. И вот, как раз перед тем, как Дженни собралась с торжеством объявить подружке, что её везут в парижский Диснейленд, Кри изрекла: ни один уважающий себя турист в такое протёртое до дыр место, как Париж, ногой не ступит. Он ступит исключительно на Азорские острова! И Дженни после этого просто не нашла в себе сил сделать прощальный звонок — она надеялась, что Кри, может быть, как-нибудь забудет про неё на две недельки. Позже она горько каялась в этом, но не собиралась сознаваться в подобных вещах Акселю. К счастью, тот уже и сам сменил тему.

— И как бы ты нас, интересно, спасла? — мрачно спросил он, потирая подбородок тыльной стороной ладони (что всегда делал в минуту раздражения). Дженни невольно подумала, до чего же это движение напоминает ей нервные жесты Кри. И серые глаза Акселя, потемневшие от негодования, сейчас глядели на неё так же, как глаза его сестры во время недавнего рассказа. «Что за чушь я несу?» — пронеслось в голове у девочки.

— ТЕБЯ я и не подумала бы спасать! — заявила она, тряхнув чёрным, блестящим «конским хвостом» причёски, и на её щеках вспыхнули два розовых пятнышка. — Да тебя, кажется, и спасать-то было ни к чему: та летучая псина знала, кого выбрать из вас двоих. Я бы спасла Кри! У меня, чтоб ты знал, три…четыре награды по фехтованию! И мол-ние-носная реакция — это общепризнано…

— Ты что, пошла бы на прогулку с Генриеттой? — ядовито спросил Аксель. (Генриеттой Дженни любовно называла свою рапиру, которую обожала до того, что дома вешала над письменным столом для всеобщего обозрения).

— Нет, я просто спрятала бы Кри в роще при первых же признаках опасности! Реакция — раз уж она молниеносная — выручит бойца на каждом шагу…

— Да ты бы не увидела Шворка, даже если б он тебе ногу отдавил, — вздохнул Аксель, глядя, как она возбуждённо машет руками у него перед носом. — Его можно видеть, только когда он сам этого хочет. Или если ты волшебница…

Дженни Винтер не отличалась особенными «внешними данными» (как называла это Кри в минуту уважения к своей наружности). В овале её смугловатого лица с тёмными бровями и яркими губами было, пожалуй, что-то восточное, не очень подходящее к её «зимней» фамилии. Не менее приветливая и общительная, чем Кри, она в то же время не так разменивалась на мелочи в смысле разных увлечений — подстать самому Акселю. Почему же именно его она всегда готова стереть в порошок за каждую мелочь? Чем он вечно виноват? Наверное, подземные духи, с их любовью к прозвищам, окрестили бы Дженни Кипятилкой…Последнее возражение Акселя только усилило её нагрев, и, чтобы выпустить пары, тот с притворным интересом уточнил, так три у неё награды по фехтованию, или четыре?

— Четыре! — твёрдо сказала Дженни, раздувая ноздри. — Потому что турнир в Пфаффенхофене я тоже выиграю. Там будут одни неумехи!

— Ты всё-таки выиграй сперва, — не выдержал Аксель, хотя и знал, что пожалеет о своём совете. Ему вспомнилось, как, потеряв сознание после похищения Кри, он чуть не свалился в озеро и не захлебнулся, и в нём вспыхнула обида. — А насчёт того, что меня не надо было спасать, — мрачно добавил он, ковыряя ковёр носком ботинка, — ещё вопрос, кому в тот момент грозила большая опасность… — И, опомнившись, закончил: — Лучше не лезь в эту историю.

— ЧТО?

Последнее слово было произнесено очень тихо. Аксель поднял голову и оцепенел. Зелёные и узкие, но сейчас распахнувшиеся на пол-лица глаза Дженни смотрели на него с таким страхом, какой до сих пор мальчик видел только раз в жизни. Ему на секунду показалось, что он опять стоит в нимфенбургской роще, у самой кромки воды, что в лицо ему дует раскалённый ветер, а перед ним застыла побелевшая Кри, глядя на приближающегося тучеподобного пса. Аксель мигнул, чтобы прогнать наваждение, и понял: умница Кри чистосердечно рассказала Дженни об опасностях, которым подвергалась сама, обходя молчанием почти всё, что касалось его, Акселя. И что он, в свою очередь, самый большой идиот на свете.

С минуту оба молча смотрели друг на друга, а затем Аксель, со своей обычной «ловкостью» в таких случаях, отвёл взгляд и выдавил:

— Мм…я хотел сказать…мне ничего такого не… — но Дженни жестом остановила его, подошла к двери, плотно закрыла её (хотя в доме никого не было), отключила телефон, взяла с подоконника накрытую красивой салфеткой тарелку с нарезанными яблоками и стакан сока (если это для него, почему сразу не предложила?), поставила на столик перед Акселем, села напротив и сухо приказала:

— Рассказывай.

— Всё? — беспомощно спросил Аксель.

— Нет, три четверти!

И он рассказал ей всё, не думая больше о том, стоит это делать, или нет. Аксель не знал, что именно утаила от подруги Кри, но чувствовал: если он о чём-то умолчит, Дженни тут же заметит и нарисует себе в сто раз большие ужасы, чем то, что произошло на самом деле. Ему, может быть, даже нравилось в глубине души, что Дженни видит его насквозь лучше родной сестры, да вот беда — отвлечь её от увиденного было куда труднее, чем Кри.

Сколько длился нелёгкий рассказ — час, два, больше? Во всяком случае, покуда Аксель добрался до конца, дневной свет сменился вечерним. Дженни сидела почти неподвижно, белая, как мел, иногда сжимая кулаки и опуская взгляд. Самый большой приступ ужаса она испытала не тогда, когда речь зашла о бое Кри с мумией (тут мальчик мог с чистой совестью обойтись скороговоркой, так как этого боя, слава богу, не видел). И даже почему-то не при описании Семи Смертей, а гораздо раньше: когда Аксель дошёл до своего и Кри падения в альпийскую пропасть, Дженни закрыла глаза и откинулась на спинку стула. Аксель схватил нетронутый апельсиновый сок и поднёс стакан к её губам. Она сделала несколько глотков, не открывая глаз, и благодарно кивнула. Остаток он жадно допил сам, подумав, что впервые в жизни пьёт с ней из одного стакана.

Вообще-то Дженни как страстной фехтовальщице, конечно, стоило бы заинтересоваться волшебным мечом и тем замечательным ударом, которым Аксель обезвредил Штроя. Когда за тебя переживают, да ещё так сильно и неожиданно — это и чудесно, и плохо, а вот когда смотрят с восхищением… Увы, её волновало лишь одно: не может ли опасность повториться.

— А тебе не интересно взглянуть на меч? — не выдержал Аксель. — Он у меня дома, в рюкзаке. Приходи, посмотришь…(«Я пригласил её…А что, почему бы и нет?»).

— Меч? Ну да…Если мне захочется его видеть, — пасмурно сказала она. Видимо, что-то отразилось на лице Акселя, потому что Дженни вздохнула и добавила: — Не жди от меня похвал, Акси. Я всегда знала, что ты герой. Разве этого недостаточно?

Этого было более чем достаточно — особенно после всего остального! Аксель чуть со стула не свалился. «Я ВСЕГДА ЗНАЛА, ЧТО ТЫ ГЕРОЙ…» Теперь уже ему захотелось откинуться на спинку стула, закрыть глаза и побыть с её словами наедине часок-другой. Захотелось даже на секунду, чтоб Дженни ушла, а ещё лучше — ничего больше не говорила сегодня! Шесть невозможных слов уже начали крушить в его мозгу полы, стены и стропила, и он потянулся к опустевшему стакану. Дженни сходила на кухню, принесла весь пакет сока, налила ему и молча смотрела, как он пьёт, стараясь не облиться.

— Значит, вы теперь в осаде? — услышал он, проглотив последнюю каплю. В глазах у Акселя прояснилось, и он тут же замотал головой.

— Нет-нет! С чего ты взяла? Штрой ничего не может нам сделать…Мы же защитили себя заклятиями, и маму с папой, и всех родных, и друзей, и… — он запнулся.

— И меня, — спокойно закончила Дженни. — Знаю. Спасибо. Кри мне уже рассказала. Правда, как выяснилось, не всё…

— Пожалуйста, не ругай её, — попросил Аксель. И, понимая, что говорит нечто совершенно новое для них обоих, добавил самым обычным тоном: — Если хочешь, чтоб я тебе и дальше всё рассказывал.

— Хорошо. Не буду. Но всё гораздо хуже, чем я думала, — снова вздохнула Дженни. — Этот Штрой не оставит вас в покое.

— На что мы ему? — пожал плечами Аксель. — Звёздные духи — это ведь не кровожадные подземные уродцы. Они не мстительны. И Штрой понимает, что мы не согласимся стать такими, как он. Предлагал уже, да не вышло! Под ногами мы у него больше не путаемся, глаза не мозолим…

— Но вы осрамили его перед этими подземными уродцами. Ты его осрамил, Акси! Я верю, что он даже не зол на тебя. Он доберётся до тебя из принципа: чтобы все его боялись! Как дон Корлеоне…

— Дон Корлеоне — это из «Крёстного отца», да? — вяло спросил Аксель. — Я как-то не очень люблю гангстерские фильмы…

— Но в них много правды, — твёрдо сказала Дженни. — И мы с Кри её знаем. Да что фильмы! У меня в гимназии есть такой учитель, Хойзингер, он хуже любого гангстера. Никогда не простит обиды…И у вас наверняка найдётся такой же.

— Ещё бы, — кивнул Аксель. — Герр Морк, например, наш биолог. Но я же тебе сказал, мы защищены!

— Ну, это ещё проверить надо. Времени прошло всего ничего. И потом…посмотри на Кри.

— Знаю, — угрюмо ответил Аксель. — Она моя сестра, а не твоя. Но она…придёт в себя. Сама говоришь: времени прошло всего ничего.

— Может, ты и впрямь знаешь свою сестру, — сказала Дженни, отвернувшись к окну. — А может, и нет. Я боюсь за неё, — тихо прибавила она.

— Боишься?.. — Это слово он тоже слышал от неё впервые. — Да, я понимаю, но Кри…Она сильнее нас всех! Сильнее многих взрослых мужчин! Что она вынесла, брр… — Аксель содрогнулся и зябко повёл плечами. — Я бы свихнулся от одного вида этой мумии.

— Главное тут — не мумия! — резко сказала Дженни, поворачиваясь к нему. В её глазах стояли слёзы. — Она так верила, что все кругом хорошие…Что все хотят ей добра…Раньше ей казалось, будто зло бывает только на экране телевизора!

— По-твоему, моя сестра — дура?

— Нет. Просто она…ранимая.

Последнее слово было сказано таким тоном, что у Акселя болезненно сжалось сердце. «Здорово, что Дженни так любит Кри», — подумал он. И тут же возникла непрошеная добавка: «А что ей стоит так же относиться ко мне?» Но вдруг в его голове запела нарядная, сверкающая всеми тропическими красками птица колибри: «Я ВСЕГДА, ВСЕГДА, ВСЕГДА ЗНАЛА, ЧТО ТЫ ГЕРОЙ! А ЭТО ЗНАЧИТ…» Свою трель колибри отчего-то не закончила, но зато Дженни посмотрела на Акселя очень внимательно:

— Что это с тобой?

Он тут же заверил её, что ничего, и на этом разговор вроде как закончился. Но за иным началом следует середина, а там, глядишь, и конец. Дженни всё же пришла к Акселю, чтобы взглянуть на меч. То есть, она обставила это так, что пришла к Кри, а ещё — познакомиться с чудо-пуделем. Но, всласть наболтавшись со Шворком и побывав у него внутри, в «салоне желудка», зашла потом и в комнату Акселя. И он достал из рюкзака своего покрытого славой друга. К мечу Дженни не притронулась, только внимательно его осмотрела и сказала «хм».

— Можешь его потрогать, — разрешил Аксель.

— Я не буду трогать вещь, которой кого-то… — Она осеклась и прибавила: — Извини.

— Не за что.

С тех-то самых пор Дженни ещё неотступнее следовала по пятам за Кри, и эта неотступность, конечно же, раздражала Акселя, но… как-то иначе, чем прежде. Иногда он сам не знал, чего ему хочется: чтобы Дженни была с ними постоянно, или чтоб исчезла с глаз долой раз и навсегда, прихватив с собой «конский хвост», губы и словесные шпильки, с этих губ слетающие. К сожалению, времени выбрать что-то одно было хоть отбавляй, и, как назло…

— Акселито!

— Да, сеньора Мирамар, — вздрогнув, ответил Аксель, возвращаясь в синеву и солнце, и вовремя спасая свой томик от очередного падения в воду. Оконная створка из красивого дутого стекла с мозаикой, изображающей Страсти Господни, шевельнулась, и из-за неё медленно выплыл сизый дымок сигареты.

— Что тебе сделать на обед? — справился низкий, прокуренный бас. — Хочешь гаспачо?

— Нет, спасибо, — вежливо ответил Аксель на том же языке, на каком к нему обращались, то есть по-каталонски. — Мне бы лучше опять сардины на углях, если вы не против…

— Понравилось? — самодовольно спросил голос. — Ну, дорогой, а что ты будешь пить? Колу или сангрию?

— И то, и другое, — терпеливо сказал Аксель, удивляясь, как можно каждый день по три раза спрашивать одно и то же — лишь бы что-нибудь сказать!

— А кофе? Кофе ты хочешь?

— Да, — тоскливо сказал Аксель, зная, что сейчас начнётся бесконечное обсуждение того, какой именно сорт кофе ему предложить, чтоб не пить, упаси нас святая Мадонна, две трапезы подряд одно и то же. Если только это не самый любимый сорт, заставляющий забыть о таких вещах. «Надо было уйти на пляж, — подумал он. — Но там уже такая жарища…И потом, вдруг мне повезёт сегодня?»

Что ж, ему почти повезло. В кухне вдруг что-то загремело, и высокий, сердитый девчоночий голос крикнул:

— Чёртово отродье, куда ты смотрел?! Стоит тёте отвернуться…Это же не мясо, а пепел! — И тут же звук подзатыльника, и удаляющаяся куда-то в недра дома перебранка детских голосов.

Широко раскрыв глаза, Аксель весь превратился в слух. Две минуты тишины…Три…Пять…Ну вот, можно снова прикрыть глаза, передвинуться по ступеням чуть подальше от воды вслед за уползающей тенью и вспоминать дальше….

 

ГЛАВА II. СОБАЧЬИ ПРИХОТИ

Всё-таки, как ни крути, а совсем без волшебства не проживёшь. И неважно, что замечаешь это ты один. Действительно, как иначе беседовать с человеком на его родном языке, о котором сам ты не имеешь ни малейшего понятия, думал Аксель, раскидываясь на тёплой ступеньке и блаженно жмурясь. Солнце жгло его светлые волосы и брови, которые на фоне загара стали почти золотистыми. Солнце…Враг и друг. Кругом друзья или враги, и разбирайся всё время, где кто, — хуже, чем с кофейной гущей сеньоры Мирамар. А насколько проще было бы достигать каких только хочешь целей, если б не этот добровольный запрет на колдовство?

— Даже не вздумай! — жёстко, чуть ли не угрожающе сказал ему Хоф в первый же раз, когда они остались в его кабинете наедине. — Даже мысль эту из головы выбрось! Если начнёшь заниматься этим — уже не остановишься. Просто не сможешь…А хоть бы даже и смог, неужели ты думаешь, что Кри проявит такую же выдержку, глядя на тебя? Ты умный парень, Акси, и легко представишь себе, чем подобные вещи кончатся для вас, да и для меня, между прочим, — многозначительно добавил он.

— Ты-то тут при чём? — со вздохом спросил Аксель, догадываясь об ответе.

— Как при чём? Во-первых, я — офицер полиции. И я не доложил о вас под предлогом, что меня, видишь ли, сочтут за сумасшедшего…

— Под предлогом? — удивлённо перебил Аксель. — Ничего себе предлог!

— А во-вторых… — продолжал Хоф, будто не слыша. — Ты забыл, о чём мы с тобой всю ночь проговорили, стоя над Кри, которая после драки с этой мумией металась в лихорадке? Если вас поймают на колдовстве, — что рано или поздно непременно случится, — мир испытает потрясение, равное… — комиссар сделал паузу, подыскивая нужное сравнение, и, явно не найдя его, вздохнул. — Потрясение, которого он не знал с начала времён. С тех пор, как существует человечество! И все мы окажемся в тюрьме, пусть даже почётной, возможно даже, с цветами и ковровыми дорожками, где кругом, помимо охраны, будет ещё вечное оцепление из репортёров. Либо же нас и впрямь объявят сумасшедшими, и упрячут так, что ни один репортёр никогда не отыщет. Но, в любом случае, своё правительство будет требовать от нас колдовства, а другие правительства постараются выкрасть нас или убить. Скорее убить, чем выкрасть, если принять во внимание, как здорово нас будут стеречь, — уточнил он. — Нравится прогноз?

— Не очень, — признал Аксель. — Но…мы же будем сильнее всех, Отто! Мы сможем вырваться из любой тюрьмы, защититься от всех убийц! Сможем… — Он поднял голову, словно только сейчас осознав всё своё могущество, и его глаза засияли. — Сможем сами всеми управлять! Да так, что никто и не заметит! Нет, правда, — заторопился Аксель, порозовев от какого-то нового, лихорадочного возбуждения, — мы заставим всех забыть, что мы волшебники…Пусть помнят только наши указания!

— А сам-то ты хотел бы, чтоб с тобой так поступил какой-нибудь чужой волшебник? — спокойно спросил комиссар. — Чтоб кто-то пришёл и превратил тебя в куклу? Чем же ты лучше Штроя и Фибаха, малыш?

Аксель понурился. Тем более, что Хоф ещё никогда не называл его малышом.

— Ну, а насчёт «заставить всех забыть»… — вздохнул Хоф, разглядывая в окно тихую мюнхенскую улочку, погружённую в вечернюю дрёму. — Ты прав, это можно сделать. Раз, два, десять…Но придёт день, когда ты уже не захочешь, чтоб окружающие забыли, кто ты. Устанешь от вечного одиночества…Мне на своём веку приходилось хранить немало тайн — своих и чужих, — и, скажу тебе, ничто не является столь тяжким бременем, как тайна. Ведь ты уже сейчас не чувствуешь себя таким, как твои школьные друзья. Я прав? — Он остро взглянул в глаза мальчику. Тот медленно кивнул.

— Какой ты удивительный, Отто, — сказал Аксель. — Ты словно бы уже много-много раз попадал в плен к волшебникам. Вот и знаешь всё заранее…

— Если я удивительный, то ты, Акси, наблюдательный. Да, я уже попадал в плен к волшебникам.

— Так вот оно что! — задохнулся от возмущения Аксель. — И ты молчал!

— Семь Смертей в космосе — это ужасно, — сказал комиссар. — Никогда не забуду… Черепа, балахоны, косы…брр! — Он содрогнулся — во второй раз за всё то время, что знал его Аксель. (В первый раз он видел Хофа таким, когда Смерти под действием заклятия помчались к Земле, и стало ясно, что Шворку их не догнать). — Но я хотя бы ожидал этого. И все они были похожи друг на друга…По сути дела, перед нами была одна Смерть. Одна на всех. А вот как выглядит Жизнь? Лично моя, к примеру? Она-то ведь тоже где-то прячется, и вот она, Акси, — самая сильная волшебница…Кто знает, страшная, или нет? Я и сейчас у неё в плену. А ты в плену у своей жизни.

— И так будет всегда?

— Я знаю только одно средство ослабить этот плен: постараться понять чью-то чужую жизнь. Вот когда мы помешали тем Семерым убить всё живое, в тот момент мы были свободны, правда?

— Жизнь… — протянул Аксель. Он закрыл глаза, словно представляя себе что-то или кого-то, вздохнул, улыбнулся и, открыв их, сказал: — Моя Жизнь выглядит хорошо! И что…совсем-совсем ни капельки нельзя поколдовать? — вдруг жалобно вырвалось у него. Комиссару даже показалось, что Аксель вдруг подумал о какой-то совершенно упоительной возможности, от которой он просто не в силах отказаться.

Хоф опустил руку ему на плечо.

— Только в случае прямой угрозы, — мягко сказал он. — Я понимаю тебя, Акси. Такой соблазн! В твои-то годы…Но ты должен стать сильнее этого. Кстати, я почти уверен, — добавил он, медленно садясь на подоконник, — что спасаю тебя от изрядной скуки…В мире, где всё доступно, ничего по-настоящему не хочется. Сам я не пробовал, но мне кажется, иначе и быть не может.

И Аксель в который раз поверил ему на слово.

Они выполнили обещание, данное Хофу. Кри даже не пришлось толком уговаривать, чего мальчик, говоря по правде, не ожидал. Наверное, была уже сыта колдовством, а может, это было связано с её теперешней постоянной унылостью, которую она пыталась скрывать от родителей и Акселя.

Но разве скроешь что-нибудь от мамы! Да и папу нелегко сбить с толку, хотя он иной раз не торопится показывать догадливость. Аксель постоянно замечал, что родители еле слышно шепчутся вечерами, и пару раз видел, как фрау Ренате тихонько разговаривает с Кри — то в своей комнате, то в её. Правда, у девочки было необычно замкнутое выражение лица. Сам Аксель уже привык к нему, но чтобы такую же неудачу потерпела мама…Этого не должно, не может быть! И, убеждаясь, что может, Аксель испытывал сильное чувство вины, хотя вроде бы и он, и все остальные ни в чём перед Кри не виноваты.

Тихую, печальную атмосферу, воцарившуюся в семье после возвращения детей, намного скрашивало присутствие Шворка. Не говоря о том, что пёс был всегда весел и дружелюбен, уже сам факт его существования много значил. Ещё бы! Родители, несмотря на свидетельство Хофа, пожалуй, всё-таки не поверили бы ни одному слову из рассказов Акселя и Кри: просто решили бы, что свихнулись все трое, натерпевшись лишений в Альпах. Но попробуй усомнись, когда тебе представляют говорящего пуделя, который вдруг с невинным выражением на морде начинает пухнуть, заполнив собой всю комнату, затем выплёвывает на тебя из пасти сеть голубых огней, и ты оказываешься у него в брюхе! Точнее, в «салоне желудка» (прозванном так с лёгкой руки Акселя), в мягком кресле, перед столиком с изысканной, прямо-таки королевской посудой, где появляется заказанный тобой волшебный обед. К изумлению детей, духи не отключили линию доставки, и Шворк по-прежнему мог добывать из воздуха какие угодно вещи и еду. Ещё больше дивился этому Хоф, полагая, впрочем, что подобное обслуживание «не к добру».

— Может быть, они не могут её отключить? — допытывался комиссар, ставший в доме почти членом семьи. (Своей, кстати, у него не было, и нужно ли говорить, как ему были рады в этой!)

— Могут! — твёрдо отвечал пудель. — Они не могут отключить только мой волшебный компьютер «Штрой»: ведь системы, от которой он зависел бы, в Подземном Мире просто нет. «Штрой» сам себе система, причём уникальная: чинит себя, совершенствует, думает без команды на любые темы, в том числе такие, которые его вроде бы абсолютно не касаются — словом, ведёт себя…

— …как и его четвероногий хозяин? — с намёком закончил Аксель, покосившись на свой собственный многострадальный компьютер. И если читателю этот намёк пока не ясен, то Шворк отлично понял, в чей огород камушек.

— Ну…в общем, да, — признал пёс. — По словам моего покойного хозяина, некоторые магические процессы «Штроя» настолько сложны, что, пока они продолжаются, можно ожидать любых сюрпризов. Даже и в самом общем виде цепные реакции утихомирятся лишь к две тысячи восьмому году — почему система и названа «Штрой-2008». То есть, ещё через четыре года, представляете? И, несмотря на всё это, она считается в волшебном мире человечьим изобретением! А пользоваться человеческой техникой для духов — великий позор, и вынести его способно разве что подопытное собачье существо, как они меня величают…Короче говоря, отключить линию доставки можно в два счёта! Я думаю, они просто забыли обо мне после гибели Фибаха.

Но Хоф лишь обменивался скептической усмешкой с Акселем. У комиссара уже давно появилась привычка выкраивать по выходным часок-другой и заходить к Реннерам на чашку кофе. Точнее, он выпивал одну чашечку в гостиной, а две или три — в «салоне желудка». Сидя с раскрытым на колене блокнотом в любимом кресле, он внимательно изучал магические книги из библиотечных шкафов, делая порой записи непонятными для Акселя значками. Мальчик не знал стенографии, а Хоф не желал расшифровывать ему свои заметки.

— Не погружайся в это! — решительно говорил он. — Мы же договорились, верно?

— Но ты-то сам погружаешься!

— Только для возможной защиты…

Хоф также научился пользоваться «Штроем», но какие миры открывались на огромном чёрном экране, возникавшем перед ним из пустоты, оставалось тайной. Правду сказать, Акселю было не до этого: у него теперь хватало забот с собственным компьютером. И всё из-за того же Шворка!

Пёс поселился в его комнате, облюбовав уютный угол между батареей и письменным столом. Мальчик сперва ожидал, что Кри как первоначальная хозяйка пуделя закатит скандал, но она отнеслась к решению своего любимого Морица очень спокойно. Потому что это и впрямь было его решение. Он словно чувствовал, что его постоянное присутствие будет напоминать Кри о разных невесёлых вещах. Так что слушался детей Шворк одинаково, любил, наверное, тоже, но Кри он чаще всего разыскивал, когда был в спокойном настроении, и когда сам скучал или грустил. Молча лежал у её ног косматым серо-чёрным холмиком, позволяя ей зарыться лицом в густую шерсть и перебирать пальцами странные стеклистые волоски…А веселился в основном с Акселем. С ним можно было часами играть, как с обычной собакой, и в то же время его не надо было ни кормить, ни купать, ни выгуливать. Он смотрел телевизор — все программы подряд, но предпочтение отдавал, как ни странно, семейно-любовным сериалам, а не фильмам о животных и не детективам, где иной раз выпадала почётная или хотя бы эпизодическая роль какой-нибудь собаке. Он превратил потолок Акселевой комнаты в площадку для игры в футбол, выбрав себе в противницы заколдованную для этой цели люстру, и часами носился над головой мальчика, отрабатывая сложные броски. (Бродить по потолку в других комнатах ему было категорически запрещено после того, как в первый раз он чуть не довёл фрау Ренате до инфаркта). Нередко Аксель закрывался с ним в гараже, чтобы поиграть в настольный теннис, который пёс очень полюбил. Вскоре он уже достиг таких успехов, что, по мнению Акселя, вполне мог бы участвовать в городских соревнованиях от его ферайна…если бы пуделям это разрешалось, и если бы Шворк окончательно отделался от привычки в напряжённые моменты ловить мяч пастью.

Вообще, если уж говорить о городе, Аксель не без тревоги оставлял Шворка дома, отправляясь в гимназию. Ведь теперь, находясь среди людей, а не духов, брат и сестра могли колдовать только благодаря его усилителям волшебного поля — двум антеннам, выглядящим как два карликовых японских деревца в вазах. Стояли же эти вазы в «салоне желудка», и, значит, удаляясь от Шворка больше, чем на милю, Аксель и Кри могли полагаться лишь на старые защитные заклятия. Увы, школы обоих детей находились от дома значительно дальше. И Аксель каждый раз облегчённо вздыхал, подъезжая на велосипеде к перекрёстку, отстоявшему от квартиры Реннеров ровно за милю. И вздыхал с ещё большим облегчением, слыша из прихожей голос Кри…спокойный, но не весёлый.

Но подлинным наказанием стало для мальчика, как уже упоминалось, увлечение Шворка компьютером — причём не своим, волшебным, а его, Акселя, человеческой и законной собственностью. Казалось, пса безумно увлекают именно те стороны жизни людей, к коим он заведомо никогда не будет допущен, и абсолютно не интересует животный мир, из которого он вышел. Он завёл себе три или четыре почтовых ящика и с утра до вечера восседал за клавиатурой, с сумасшедшей быстротой и точностью барабаня по ней лапами. (Мог бы, кстати, обойтись и без лап, командуя мысленно, но ему нравился сам процесс, который быстро приводил клавиши в негодность). Поскольку он был роботом, ему ничего не стоило отправлять огромное количество довольно длинных писем в час. Сначала Аксель думал, что пёс пишет самому себе, и всё это — вроде как «люстровый футбол». Но нет, Шворк явно получал ответы, напрочь заслоняющие для него постылую реальность. И однажды мальчик не выдержал:

— Cлушай, кому это ты всё время пишешь? Разве бывают собаки, умеющие читать? Или ты знаешь ещё какого-нибудь пуделя-биоробота?

— Второй ответ: «Негатив». Третий ответ: «Негатив». И тебе это известно, — лениво отвечал Шворк, ни на секунду не прерывая свою пулемётную дробь.

— Ладно, как насчёт первого вопроса? А именно, кому ты всё время пишешь? (Не следует думать, что Аксель произнёс слова «а именно» с оттенком иронии. В немецком языке этот оборот очень любим и вовсе не считается книжным. И правда, есть в нём что-то мило-старательное, требующее от себя — но и от собеседника тоже! — максимальной точности и искренности).

— Ей, — самодовольно сказал пудель, щёлкнув «мышью», и на экране возникло шикарное девичье лицо. Лицо, обрамлённое длинными волнистыми локонами, с холодными внимательными глазами и дерзкой, зовущей улыбкой, которая, по мнению Акселя, этой девице совсем не шла.

— Э-э…А зачем? Можно спросить?

— Наверное, тебе известно, что такое «флирт по Интернету»? — ещё более самодовольно бросил Шворк. — Если нет, могу отослать тебя к толковому словарю доктора Варига. Из него ты узнаешь, что флирт — это лёгкое, необременительное ухаживание. Независимо от способа, которым оно осуществляется, то есть, в данном случае, от Интернета, — добавил он, ибо тоже любил точность. И, даже не взглянув на обомлевшего мальчика, принялся лупить по клавишам с такой скоростью, что, казалось, компьютер вот-вот развалится.

— Ухх…ух-хаживание? — выдавил из себя Аксель, словно пересохший кран, и выпучил на Шворка глаза. — Но…ты же пудель! А она — человек…

— Не согласен ни с тем, ни с другим, — хладнокровно заметил пёс, которому беседа, видимо, абсолютно не мешала «держать темп» печатания. — Если сопоставить наш интеллект — мой и её — то ещё большой вопрос, кто из нас двоих, извините за выражение, ПУДЕЛЬ (последнее слово он произнёс с бесконечным презрением). Этой женщиной движут примитивные, хищнические инстинкты…ты только посмотри на неё…да посмотри же! Одна ухмылка чего стоит, а? Ей только подставь глотку…Впрочем, ты ещё не в том возрасте, когда что-то смыслят в подобных вещах.

После этих слов Акселю и впрямь захотелось снять с полки тяжёлый, толстый словарь доктора Варига — но вовсе не затем, чтоб его читать.

— Да зачем ей хи… хищнические инстинкты с таким, как ты?! — Он даже заикаться стал от возмущения. — Какой от тебя прок?

— Что значит «какой»? Разве я не богатейшее создание этого мира? — беззаботно сказал Шворк, перезагружая компьютер. — Могу предоставить по первому требованию неограниченные финансовые средства и предметы потребления…

— Ты хочешь сказать, — медленно отчеканил Аксель, глядя на него с ещё большим презрением, чем то, которое только что выказал пёс, — что на свете найдётся хоть одна женщина, которая ради денег согласится выйти за пуделя?

— Спустись на землю, Акси, — глядя на него с жалостью, ответил Шворк. — Не одна, а ВЕ-ЛИ-КО-Е МНО-ЖЕ-СТВО…

Аксель, глотнул воздуху и попытался что-то вымолвить, но, не сумев, медленно сел на стул позади пса, по-прежнему погружённого в работу (только теперь на экране монитора маячило уже другое женское лицо, увенчанное высокой пышной причёской). Мальчик почувствовал себя таким униженным и оплёванным — за всех людей! — словно это ему, как сказочной принцессе, нужно было выйти за жабу. Но…может, подобные сказки оттого и возникли?

— Значит, ты…разболтал им, что ты волшебный? — тихо сказал Аксель. В его голосе было что-то, что заставило Шворка оторваться от клавиатуры и повернуть морду к хозяину.

— Ещё чего! — Впервые в его голосе прозвучало лёгкое замешательство. — Я своё слово держу…Они даже понятия не имеют, кто я такой. Хотя, — с удовольствием прибавил он, — очень надеются узнать.

— Ничего не понимаю! — гневно сказал Аксель, вставая. — Так за кого же ты себя выдаёшь? И для чего тебе всё это нужно, скажи на милость?

— За кого выдаю? Вот за него, — пёс ещё раз щёлкнул «мышью», и на экране возникла мужская физиономия — не слишком выбритая, с короткой причёской-«дикобразом» из пегих, как форма десантника, волос, кольцеобразной серьгой в левом ухе, но с выражением не менее самодовольным, чем у Шворка. — Взято из журнала мужской моды, выброшенного в макулатуру нашей Кри.

— Да Кри уже давно не читает всю эту гадость! — взвился Аксель, чувствуя себя вдвойне оскорблённым при упоминании сестры. — Зачем ты стащил чужое фото и морочишь людям голову, если не собираешься говорить о себе правду? А?

— Мм…Ну, я как-то чувствую себя…не таким заброшенным, — неохотно сказал Шворк. — А за кем прикажешь ухаживать?

— За собаками! Вон в соседнем дворе живёт очень приличная болонка, мама даже знает её хозяку, фрау Грубер…

— Не нужно мне никакой дворовой болонки, да и самой фрау Грубер тоже, — с достоинством оборвал его Шворк, возвращаясь к печатанию. — Я уже давно не пёс. А если даже пёс, то…супер-пёс! И я должен найти выход из моего вынужденного одиночества.

Последняя фраза болезненно отдалась в сердце Акселя. Он уже открыл было рот, чтобы запретить Шворку использовать его, Акселя, компьютер в целях обмана и тщеславия — но вместо этого молча опустил голову. Только сейчас он спросил себя, каково приходится его пуделю, который, действительно, давно уже не пудель, но и не человек. И которому во всём мире не найти такого же, как он, существа для любви и дружбы. И хотя не он искалечил Шворка, а Фибах, Акселю вновь стало стыдно за людей.

Тем разговор и кончился. «В конце концов, — сказал себе Аксель, — это же ни к чему не приведёт. Одни письма сменятся другими, только и всего. Шворк никому не разобьёт сердца, ни на ком не пообещает жениться…Пусть отведёт душу, бедняга».

Как-то он даже полюбопытствовал, сколько же всего поклонниц у его пуделя. Оказалось, что пёс, как настоящий собачий Дон Жуан, ведёт им тщательный список. Ему писали Надья Пердю и Лола-Миранда Чагрес, Аврора Эдмонтон-Джонс и Дрю Монтгомери, Катарина де Боот Свааг и Чика Ромеро, Ханнелоре Штайн и Меган О’Коннор, Иванка Милич и какая-то совсем уже захудалая Пушпа Мюллер. Одним Шворк дарил надежду, с другими сразу рвал, третьих переносил в какие-то скользящие списки перспективных кандидатур, и Аксель таращился на его уверенные манипуляции с невольным почтением… «Вот это да! — думал он. — Пудель, а надо же…Не то, что я. Мне вот почему-то никто не пишет».

Конечно, не стоило забывать, что даже если он, Аксель, и человек, то ему всего лишь одиннадцать с небольшим симпатичным хвостиком, что он никого не собирается водить за нос, и что если даже ему напишет какая-нибудь тридцатипятилетняя Катарина де Боот Кваак, то как прикажете потом всё это расхлёбывать — идти под венец? Вот же Кри и Дженни не переживают из-за отсутствия писем…

Но однажды в квартире раздался телефонный звонок. К счастью, трубку снял Аксель, сказав, как всегда «Квартира Реннеров».

— Это ты? — с придыханием спросил незнакомый женский голос, и что-то в нём было такое, что у Акселя в голове почему-то сразу возникло фото Хайке Химмельпфенниг — самая наглая физия из всей шворковой коллекции.

— Й…я, — растерявшись, ответил Аксель. (В разговорах ему частенько не хватало той быстроты реакций, которой отличалась Кри).

— Я знала, что ты здесь, — сказал голос. — Да и где ж тебе ещё быть-то, верно?

— К-кто вы? — заикаясь спросил мальчик.

— Как кто? Твоя Хайкхен!

— Откуда у вас этот номер телефона? — сказал Аксель, яростно дыша в трубку.

— У твоей девочки тоже пара извилин в голове найдётся — понял, пупсик? Разве я не говорила, что я кобра любви, и приползу без спроса? Мой прежний друг — неплохой хакер, он покопался в твоей почте и такого мне, бедной, понарассказывал, что я тебе сейчасссс…

Аксель выронил шипящую, как змея, трубку на стол, словно его и впрямь кто-то ужалил, и поскольку телефон уже опять звонил, не умолкая, пришлось заблокировать номер абонента. В тот же день Шворку было велено прекратить свои собачьи забавы, или пользоваться для них волшебным компьютером. (Повезло ещё, что родителей дома не было!)

— Волшебный компьютер для переписки с людьми не годится, — грустно ответил Шворк. — А вот защитить тебя от моих поклонниц я, конечно, обязан. Хорошо, писем и звонков больше не будет…Но всё-таки, как ослепляет ревность!

— Да неужели? — ядовито сказал Аксель. — Разве в твоих ящиках не находится тонна писем, которые взбесят кого угодно? А не только кобру любви?

— Я не о том! Как можно перепутать голос взрослого мужчины с голосом перепуганного одиннадцатилетнего ребёнка? Мне давно следовало перенести эту интриганку из серого списка в чёрный…

— Никакой я не перепуганный и не ребёнок, понятно? И, к твоему сведению, меня уже дважды по телефону принимали за папу!

Как бы то ни было, шипящие звонки прекратились. Вообще, справедливости ради надо сказать, что Шворк не принёс в семью особых хлопот, чего сперва опасались дети. Родители его полюбили, и, если не считать случая, когда мама облилась кофе и чуть не получила инфаркт, обнаружив пса у себя над головой, всё сходило гладко. Пудель и пудель — если не считать слишком больших, красных и выпуклых глаз.

Аксель ходил в школу, делал уроки, гулял с Кри и Дженни, а иногда — с терпимым школьным приятелем Максом Штрезе, и ждал чего-то…Чего? Он и сам не знал. Но почему-то был уверен, что история с подземными и звёздными духами не кончена. Как странно устроен мир! Ещё недавно стены акселевой комнаты, улицы, деревья, небо, школа и все знакомые были чем-то единственно возможным, а он, Акси, — вполне нормальным…ну, может быть, чуточку слишком рассеянным мальчиком. Но стоит только сделать шаг за привычные границы…Мрачные, спиралевидные коридоры Потустороннего замка, Бродячая Башня с её камерой пыток и комнатой, где совещаются Семь Смертей, мерцающий взгляд Штроя, три безумных птерокурицы Амалия, Элоиза и Беттина, готовые то нацепить для тебя на шею бант, то растерзать твою собственную шею…Достаточно взглянуть на своего ухажёра-пуделя, и начинаешь с ужасом понимать, что всё это, значит, был не сон? Аксель иногда ловил себя на том, что изумлённо разглядывает то акацию за окном, то спешащую куда-то девчушку со школьным ранцем, то пересохший фонтан на детской площадке — словно ожидая, что всё это вот-вот лопнет по швам, и из трещины, или из волшебной двери, или вообще бог знает из чего, хлынет То…Настоящее И Чудовищное! Прямо как в фильме «Война миров», который этим летом, через год после возвращения ОТТУДА, Кри, против обыкновения, захотела посмотреть без Дженни. Только с ним, Акселем. Не объясняя причин.

 

ГЛАВА III. ТАМ, ЗА ЗАНАВЕСОМ…

Ясным октябрьским днём, после долгих колебаний, он обратился к ненавистной ему Треске — иначе говоря, к учительнице немецкого:

— Фрау Брох, вы мне не подскажете…

Магда Брох медленно подняла очкастую голову и молча взглянула на него, будто спрашивая себя — уйти на дно или проглотить эту любопытную живность, возникшую из водорослей именно тогда, когда ты зависла над важной контрольной.

— Да? — сказала она, видя, что Аксель замер.

— Что бы мне такое почитать о духах? Серьёзное… — торопливо добавил он.

— О духах — в смысле, о сверхъестественных существах и привидениях? — уточнила фрау Брох и очень неприятно ухмыльнулась — словно сама была кровавым призраком с большим стажем.

— Ну…да. Наверное. Как они относятся к людям, и…

— Они никак не относятся, — отрезала фрау Брох, — потому что их нет. На этом свете я их, по крайней мере, не встречала…

«А на том?» — чуть не брякнул Аксель, но, к счастью, удержался.

— …а на том не была, — закончила фрау, после чего Аксель покосился на неё с явным сомнением. — Читательский багаж немецкого мальчика, который спрашивает такое, достоин жалости. Но если как следует поднапрячься, — и она ухмыльнулась ещё неприятнее, — то ты, пожалуй, сообразишь, какую трагедию Гёте можно назвать самым серьёзным произведением на твоём родном языке…

— Ах, да! «Фауст», — хлопнул себя по лбу Аксель, поблагодарил и твёрдо решил, что больше не обратится к ней ни за что на свете — всё равно, каком именно!

Казалось бы, чего проще — заберись к Шворку в «салон желудка», распотроши шкафы, о которых ни один чернокнижник старых времён не мог бы даже мечтать, и вот тебе сведения из первых рук (точнее, лап). Но что-то сжималось в груди Акселя при мысли об этом шаге — независимо даже от обещания, данного Хофу. «Если что — всегда успею», — думал он по пути в самую обыкновенную школьную библиотеку, которую прежде не баловал «внепрограммными» визитами. Да, почитать, что думают о духах сами люди — и полезно, и слова никакого не нарушаешь, и нет чувства, словно ты купаешься в речке, а чьи-то склизкие когти вдруг, ухватив тебя за лодыжку, тянут на дно…

После чего Аксель забрался с ногами в большое, старое, ещё дедушкино кресло и долго читал «Фауста». Иногда, впрочем, он вылезал из плюшевых недр и прохаживался по комнате: то спокойно, то нервно, а порой — просто тигриной походкой, и, если б в такой момент у него был полосатый хвост, он бил бы им себя по бокам. До сих пор мальчик слышал лишь обрывки народных легенд о докторе Фаусте, и не читал их толком в мрачной, фантастической книге Иоганна Шписа. Но сейчас ему вполне хватало и Гёте… Так, выходит, это не духи первоначально навязались Фаусту, а сам он буквально не давал им проходу! Черти и привидения наведывались к нему в кабинет, как к себе домой, а он умел не только вызывать их, но, если что, и посадить под арест. И даже самому верховному дьяволу Мефистофелю приходилось просить какую-то там, извините, крысу, чтобы она отгрызла от порога волшебный знак и выпустила чёрта на волю. Чего Фаусту было нужно от всех этих тварей, Аксель не очень понимал. Видимо, доктор занимался колдовством просто от скуки. «Ну да, — сказал себе мальчик, — он ведь был уже старый, и жил один. Вот если бы у него была Кри…или Дженни…он бы сто раз подумал, прежде чем пускать к себе в дом такую пакость».

Но, судя по всему, была и ещё одна причина, почему Фауст связался с духами. Он явно верил, будто не все они злые, и даже с чёртом можно договориться так, чтобы тебя до самой смерти ожидали сплошные удовольствия и развлечения. Что ждёт его потом, когда он умрёт, лихого доктора, кажется, совершенно не заботило. И это особенно поразило Акселя. Он даже ещё несколько раз перечёл кое-какие места знаменитой трагедии, пытаясь объяснить себе необъяснимое. Подумать только! Человек, который задевал беретом луну и звёзды, швырял книгами со своего стола в назойливых призраков и глядел в лицо дьявола с таким спокойствием, словно тот — не слишком умный студент…при этом не имел ни на грош фантазии и ни разу всерьёз не испугался вечных мучений? Хотя вот они, вот, ждущие его клыки и когти — здесь, в кабинете!

— Не иначе, у него крыша поехала…Псих! — вслух сказал Аксель, кружа по комнате. — Нет, даже не псих, а просто дурень. Вот он кто.

Но тут же вспомнил, что однажды, когда он при отце обозвал Макса Штрезе дурнем, Детлеф Реннер после его ухода сказал Акселю:

— Дурень-то он, может, и дурень, твой Макс, да почём ты знаешь, что ты не глупей его?

— Но, папа, такая простая задачка, а он не видит…

— Значит, у него голова так устроена. Вот скажи, у нас в доме чердак хороший?

— Отличный!

— А почему?

— Ну… он просторный, летом там прохладно, а зимой не дует…

— Но можешь ты выпрямиться на этом чердаке в полный рост, если встанешь в угол?

— Не могу, конечно…Там же скат, — пробормотал Аксель, поняв, куда клонит отец.

— Вот и соображай, — усмехнулся тот. — У всякого чердака свои скаты…

«Да! — решил Аксель, плюхаясь назад в кресло. — Спрошу у папы. Пусть объяснит мне, что творилось у этого Фауста на чердаке». И он уже направился к папиной комнате, держа книгу под мышкой, но остановился на полдороге. Нет. Не у папы. Папа книг, в общем, не читает, и вряд ли помнит эту, даже если когда-нибудь и листал её. Мама — вот кто нам нужен. И только полный балбес мог соваться к ненавидящей всё живое Магде Брох, когда у него такая мама — умная, начитанная, всё понимающая!

Он постучался в дверь фрау Ренате и торопливо выпалил ей свои недоумения. Конечно, она поняла его с полуслова! Тем более, что теперь Аксель знал: это не просто его мама. Это дочь самого Гуго Реннера, поэта и волшебника, явно не уступающего ни в чём «сдвинутому» доктору! Выслушав его похвалу, фрау Ренате улыбнулась с явной гордостью за дедушку. Но тут же спросила:

— А ты дочитал «Фауста»?

— Нет…Я обязательно дочитаю, мам, но…объясни мне сейчас! Сразу.

— Хорошо, родной. И, между прочим, хоть я сама учила тебя всегда дочитывать книгу, а после судить о ней, но на сей раз даже неплохо, что ты не дочитал.

— Почему?

— Ну…потому, что доктор Фауст мог бы показаться тебе проще, чем он был на самом деле. И раз уж ты оказал дедушке Гуго такую честь, что сравнил его с Фаустом…хотя я считаю, он её заслужил! — горячо прибавила фрау Ренате. Аксель энергично закивал. А потом нетерпеливо спросил:

— И что?

— Дедушка Гуго тоже был не так прост.

— Я думаю! — воскликнул Аксель.

— Твой дед любил людей. Он хотел, чтобы все они были счастливы. — Фрау Ренате вздохнула и закончила: — Но он стал поэтом — как, думаю, и волшебником, — вовсе не ради них, а для себя.

Аксель испытующе посмотрел на мать: такого поворота беседы он не ждал. Но фрау Ренате не смутилась и не отвела глаз.

— Да-да, Акси! Не бывает, чтоб люди становились поэтами, художниками или кем-нибудь вроде них из чувства долга…Из чувства долга можно стать врачом в стране, где свирепствуют эпидемии, учителем в безграмотной деревушке. Но поэт — что-то совсем другое. Ведь мой отец даже не знал, что, когда он пишет стихи о деревьях у моря, они оживают и бегут к берегу купаться! Разве так напишешь по обязанности?

— Но при чём тут Фауст? — помолчав, спросил Аксель.

— При том, что оба они сначала очень сильно увлеклись чем-то для себя самих: Фауст — знаниями, Гуго — стихами. И только когда они почувствовали, что добились многого…очень многого…что им есть чем поделиться с другими…оба вспомнили о людях. Тут не за что судить, это нормально.

— И чем же он с людьми поделился, этот Фауст? — полюбопытствовал мальчик, с сомнением поглядывая на тёмный томик. — Чертями?

— Нет. Не чертями. Он решил осушить огромное болото и отдать эту землю своему народу. Но прежде, чем Фауст стал таким, он совершил много зла. Он погубил девушку, которая его любила, её мать, её брата и своего ребёнка от этой девушки…

— Ничего удивительного! — сказал Аксель, отбросив книгу. — Я его сразу понял, этого докторюгу…

— Нет, — снова повторила фрау Ренате. — Он не чудовище. Он человек, которому чёрт дал слишком большую власть над другими людьми. И Фауст не сразу совладал с нею…

— Ну ладно, ладно, — вздохнул Аксель. — Но я-то спрашивал тебя не об этом! Я спросил: почему Фауст не побоялся связаться с чёртом?

— Из любопытства, — улыбнулась мать.

— А?

— Из любопытства! Он так сильно хотел знать всё на свете, что в его душе уже не было места страху…

— А вот дедушка Гуго был получше его! — твёрдо заявил Аксель. — И власти ему никакой не надо было, и звёздным духом он согласился стать, чтоб делать людям добро. А когда понял, что другие духи и Штрой ждут от него зла — предпочёл умереть вместо этого!

Фрау Ренате тяжело вздохнула; она явно колебалась. Встала, прошлась по комнате, затем резко повернулась к сыну и посмотрела ему в лицо. Как похож он был сейчас на своего деда, её отца, чьи детские фотографии у неё хранятся…Нет, она не будет ему лгать!

— Твой дедушка, Акси, был замечательным человеком, и это бесспорно. Я первая заявлю об этом любому! Но я хорошо знала своего отца. Ему не нужна была власть над людьми, потому что у него уже была в руках другая, не менее огромная власть — над словами. И он понимал, что большей власти быть не может, что в голову ему приходят мысли, которым, как он однажды выразился, человеческая голова вредна для здоровья. А у Фауста ничего не было — одна усталость, да книжная, бесполезная, сухая учёность…Как можно судить, кто из них лучше, кто хуже?

— А его смерть? Его смерть? — запальчиво воскликнул Аксель. — Ведь подумай, он согласился заказать свою смерть, умер, заранее зная, когда это случится, и такой страшной ценой стал звёздным духом! У меня вот ни за что не хватило бы смелости…И не успел он воскреснуть, как снова выбрал гибель, чтоб не стать злодеем! Тут уж никакие Фаусты…

— Ну, если говорить всё до конца…

— Говори!

— То я думаю, что, как и Фауст, он связался с духами и с этим самым Штроем прежде всего из любопытства. А вовсе не из желания сделать кому-то какое-то особенное добро!

— Почему ты так думаешь? — пробормотал Аксель, смешавшись.

— Потому, что я его знала, — просто повторила фрау Ренате. — Великие люди, Акси, начинают действовать по тем же самым, а иногда и по более мелким причинам, чем люди обычные. Просто они идут в своих делах дальше других! Всем интересно, что творится там, за занавесом…за звёздами. За краем земли!

Она гордо вскинула голову.

— Но мало кому удаётся победить страх. И эти немногие стремятся туда не ради добра. Делать добро можно здесь, сейчас, в своём доме, своему соседу! Туда идут из великого любопытства, которое сделало Фауста учёным, а Гуго — поэтом. Не знаю…может, он думал, что, став звёздным духом, напишет такие стихи, от которых сами звёзды вспыхнут ярче! Вот это было на него похоже…Что же касается его смерти, то я как мать своих детей при всём желании не могу ставить его выше Фауста, — решительно закончила она.

— Разве?

— Фауст знал: если он назовёт хоть что-нибудь лучшим мигом своей жизни, чёрт расправится с ним. Такой уж у них был уговор…Но доктор не побоялся и назвал лучшим мгновением осушение болота. И тут же умер, не увидев своей мечты наяву. Ну, а если бы твой дедушка думал только о благе людей, он бы не захотел умереть вторично.

— А что бы он вместо этого сделал? — медленно спросил Аксель.

— Да то же, что и ты! Убил бы всех этих злодеев! И тебе не пришлось бы отправляться на поиски Кри, а ей — возвращаться ко мне, как из страшного сна! — выкрикнула фрау Ренате. Мальчик попятился: он никогда не видел её кричащей. Но мать уже опомнилась и отвернулась от него, тяжело дыша.

— Ты…обвиняешь дедушку? — вымолвил он с трудом. Аксель до сих пор не мог забыть, что творилось в его душе, когда он ударил мечом Штроя. И знал, что никогда не забудет. Может, если бы не Кри, Аксель тоже не решился бы на это — даже ценой собственной гибели? — Думаешь, дедушка Гуго был не прав?

— Не знаю… — горько вздохнула она, обняв его.

Подобный ответ из уст фрау Ренате тоже был великой редкостью. Она могла не знать, как решается вот этот пример или где находится остров Реюньон. Но не знать, хорошо кто-то поступил или плохо… «А если всё знаешь — и жить неинтересно», — быстро сказал себе Аксель.

И стал жить дальше. Сперва он несколько дней просидел с ногами в любимом кресле, дочитывая «Фауста» и игнорируя недовольное фырканье Шворка (ведь лучшим источником его развлечений даже и до запрета на письма оставался всё-таки не компьютер, а сам Аксель). Но теперь мальчик читал уже другими глазами. Больше понимал. Перестал таращиться на безумного старика, как на диковинное животное. И впервые в его ушах — без всяких заклинаний, не заглушённая ничем — начала звучать тихая, чудесная музыка только что прочитанных стихов.

Особенно запомнилась ему сцена «Погреб Ауэрбаха в Лейпциге», где Мефистофель решил поиздеваться над пьяными гуляками. Пробуравил стол, заткнул отверстия пробками и предложил отведать любого вина на заказ. Чёрт отлично знал, что будет потом.

Альтмайер вынимает пробку из стола; ему в лицо бьёт огонь.

Альтмайер

Пожар! Горю!

Зибель

Да это колдовство! За голову его награда! Режь его!

Вынимают ножи и бросаются на Мефистофеля.

Мефистофель

(с важным видом)

Ум смутися по словам! Ложный вид предстань очам! Будьте здесь и будьте там!

Все останавливаются, в изумлении глядя друг на друга.

Альтмайер

Где я и что со мной? Ах, что за сад прелестный!

Фрош

Что вижу я? Лоза!

Зибель

И виноград чудесный!

Брандер

Взгляните, что за куст густой! И что за гроздья! Боже мой!

Брандер хватает Зибеля за нос. Другие делают то же и поднимают ножи.

Мефистофель

(попрежнему)

Спади с очей, повязка заблужденья! И помните, как дьявол пошутил!

(исчезает с Фаустом)

Приятели выпускают друг друга.

Зибель

Что?

Альтмайер

Как?

Фрош

Так это нос твой был? [1]

«„Спади с очей, повязка заблужденья“… — повторил про себя Аксель, изумлённо оглядываясь и обнаружив себя в своей комнате. — Да…Отто был прав. Лучше нам вести себя потише.» Затем его блуждающий взгляд упёрся в Шворка, который, оставшись без любимых развлечений, дремал под батареей. Аксель зажмурился, потряс головой и сбегал в туалет — умыться холодной водой. Но пока он мылся, вода всё теплела, и жаркое южное солнце вновь припекло ему веки…

— Акси! Акси! Проснись…

— Ох, это ты? — Он вздрогнул, уронил книжку в фонтан и, ругаясь вполголоса, принялся её вылавливать. — Чего тебе, Кри?

Кри, в цветастом пляжном бикини, тёмных очках и огромной панаме, недовольно морщила покрытый золотистым загаром нос. Она уже давно отвыкла от такого приёма и, наоборот, привыкла, что Аксель из кожи вон лезет, стараясь приманить её и развлечь.

— Меня папа прислал. Ты почему не пошёл на пляж?

— А…да…Который час?

— Полдвенадцатого, к твоему сведению! Я думала, вместе поныряем с пловучей горки…

Аксель почувствовал укол совести. Кри, наконец, чего-то хотела, а он…

— После сиесты — обязательно! — твёрдо пообещал он. — Извини…

— Всё читаешь? — неодобрительно сощурилась Кри на тёмный томик. — Какой в этом толк?

— Ты даже не знаешь, что это, — вздохнул Аксель, отряхивая книгу.

— Знаю. Опять стихи какие-нибудь…

— Это не какие-нибудь, — примирительно сказал Аксель, стараясь затянуть разговор. (Кри теперь было не так легко вовлечь в долгую беседу). — Это, между прочим, Федерико Гарсиа Лорка.

— И кто же он такой, Федерико Гарсиа Лорка? — с недетской злостью осведомилась Кри.

— Самый великий поэт Испании. Всех времён!

Но это только усилило раздражение девочки. Казалось, она сейчас вырвет книгу из рук брата и окончательно утопит её в фонтане.

— Какое счастье! — Кри двумя пальчиками обеих рук аккуратно приподняла полы бикини и сделала книксен. — А зачем он тебе сдался, можно узнать?

— Это же красиво, — объяснил Аксель. — Вот послушай! — И, открыв томик наугад, — что было большой ошибкой, — с чувством прочитал:

Запахли солью и женской кровью соцветия зыби нервной. А смерть всё выходит и входит, выходит и входит… А смерть всё уходит — и всё не уйдёт из таверны. [2]

— Кровь…Смерть… — чуть не плача от злости, выдавила из себя Кри, смахнув с носа тёмные очки и сорвав панаму. — Неужели нельзя без этого? Хватит! Сыта по горло! И если бы у тебя вправду смерть была на уме…Тебе нужны эти дурацкие стихи, потому что ты вечно пялишься на неё!

— На кого? — мрачно уточнил Аксель, отводя глаза.

— На свою Пепу, вот на кого! — крикнула Кри, вырывая книгу из рук Акселя и швыряя её в фонтан. — Держался бы лучше от неё подальше! Она злая.

— Тише ты! — в отчаянии зашипел Аксель, вновь бросаясь ловить и отряхивать несчастную книжку, которая после стольких купаний начала уже походить на блин. — Сеньора Мирамар услышит!

— Ну ещё бы! Ты же так боишься этого! — фыркнула Кри, кивая на открытые ставни. — Услышит, и больше тебя к ней не подпустит, да?

— Да нет мне до неё никакого дела! — с неменьшей злостью рявкнул Аксель. — И вообще, если уж кто и злой, так не она, а её братец! У него даже глаза разного цвета, ты не заметила?

— Заметила, заметила…Я много чего заметила.

— Тебе просто кажется, что я обращаю на неё больше внимания, чем на тебя, Кри, — скрепя сердце, закончил Аксель. — Но это же чепуха…И она вовсе не злая.

— Нет, злая, злая, знаю, что злая!

Глотая слёзы, Кри повернулась, чтоб уйти в дом, но Аксель поймал её за руку, обнял и долго утешал. Наконец, когда он в сотый раз заверил, что у него на уме одна только любимая сестра, и что они сегодня всласть наныряются с пловучей горки, Кри затихла и, кажется, успокоилась. А вот Акселю предстояло очень невесело обдумывать те ошибки, которые он допустил сегодня. И не только сегодня…

Конечно, он не выносил, когда Кри рыдала. Однако ещё вопрос, кинулся бы он утешать её вот так, сразу, не дав себе остыть — тем более, что его раздражение подогревала нечистая совесть. Если бы…слёзы Кри не грозили привлечь ненасытное внимание сеньоры Мирамар. Правда, из-за мозаичных стёкол не доносилось ни звука. Дом словно вымер. Но сколько раз уже Аксель убеждался, что сеньора умеет находиться везде и нигде…

И как их всех — папу, Кри и его — угораздило поселиться именно в этом доме? Почему они не остановились в большом отеле — в «Де Саура» или в громадной «Трамунтане», в северной части острова, где никому не было бы до них дела, и не надо беспокоиться, подслушивают тебя, или нет? А всё это неуёмное, дурацкое соперничество Кри и Дженни! В текущем сезоне, если верить последней, ВСЕ отдыхают на Сан Антонио.

— А что это такое — Сан Антонио? — невежливо спросил Аксель, избавив Кри от необходимости продолжать беседу с Дженни и при этом не показать, что она тоже об этом райском местечке понятия не имеет.

— Как, вы не знаете? Это у побережья Каталонии, недалеко от Балеарских островов, — небрежно сказала Дженни. — Правда, до Барселоны оттуда рукой подать, но туристы ещё не успели сделать остров невыносимым. И там недавно отдыхали королевы Англии и Нидерландов…

— Обе сразу? — уточнил Аксель.

— Обе сразу! И цены после этого стали просто бешеные. А мы, как назло, поедем туда в самый разгар сезона… — Дженни покосилась на Кри и утомлённо продолжала: — Но знакомые предложили нам сносный вариант.

— Какой? — не без зависти спросила Кри. Это была, пожалуй, единственная тема, которая ещё могла расшевелить её по-настоящему.

— Частный пансион. Уютно, вкусно, недорого! Конечно, если знаешь места…Настоящая средиземноморская кухня и, главное, нетронутая природа в двух шагах от пляжа. Нас уже рекомендовали хозяйке, — закончила Дженни свои цитаты из рекламного проспекта, явно ожидая аплодисментов. Их она, правда, не дождалась, но Кри и впрямь захотелось провести с нею время в летней поездке, — пусть даже в какой-нибудь дыре, про которую вкусно и уютно наврано с три короба.

К тому же проблема денег — а значит, и дешёвого отдыха — была у семьи Реннер по-прежнему очень острой. Перед возвращением домой Аксель вытряхнул в открытый космос содержимое кассы, которым его пытался подкупить Штрой. Родители, как он и ожидал, одобрили его поступок. Правда, Шворк пытался предложить услуги своих волшебных усилителей: с их помощью, мол, можно наколдовать себе сколько угодно денег и жить безбедно. Но фрау Ренате отрезала:

— Мне ничего не надо от тех, кто украл моих детей!

А отец молча кивнул. Шворк сразу съёжился: ведь, если соблюдать точность, это он сперва украл Акселя и Кри, а уж потом вмешались Фибах и всяческие духи…

И они уехали в Сан Антонио.

К сожалению, не всё получилось так, как хотелось бы. Во-первых, мама поехать не смогла: её отпуск не совпадал с папиным. Во-вторых, Дженни с родителями должны были появиться в частном пансионе «Мирамар» двумя неделями позже — по тем же отпускным причинам. И в-третьих, именно на Сан Антонио существовали самые строгие в мире правила насчёт ввоза животных: там недавно ввели карантин после непонятной и, видимо, засекреченной чиновниками эпидемии. Никакие деньги и медицинские справки решить вопрос со Шворком не помогли. Похоже, даже королевы Англии и Нидерландов, заведи они себе общего пуделя, должны были бы отказаться от мысли взять его с собой на этот остров. А если бы они всё-таки не пожелали с ним расставаться, то им пришлось бы туда не ехать. Обеим сразу…

— Это плохо, — сказал Аксель, когда Детлеф Реннер окончательно развёл руками, показывая, что дело швах. — Это значит, что мы с Кри должны будем обходиться без колдовства, и у нас не будет дополнительной защиты. Как ты думаешь, папа, может, не ехать?

— Я уже подумал, — сказал отец. И, помедлив, добавил: — Мама тоже. Но, знаешь…если уж на вас за целый год никто не напал, значит, эти ваши заклятия и впрямь чего-то стоят…Надо жить дальше, верно?

— Верно, — кивнул Аксель.

— И Кри…Ей станет легче.

— Да, папа. Слушай, а может, Шворк прилетит без нас? Будет себе жить потихоньку в каком-нибудь ближнем лесочке…Еды ведь ему не требуется, и ночлега тоже!

— Ему другое требуется, Акси, — вздохнул Детлеф. — Вести себя, как обычному пуделю. Он будет скучать по вас тем больше, чем ближе вы находитесь, и непременно что-нибудь выкинет! Привлекая к вам ненужное внимание. Да и вы привыкайте вести себя, как обычные люди. И ещё…только не повторяй это маме…

— Да?

— Если с вами всё же что-нибудь случится, то Шворк — наша последняя надежда прийти вам на помощь.

 

ГЛАВА IV. ОСТРОВ

Отец, сын и дочь добрались до Барселоны рейсом «Люфтганзы», а там пересели на самолёт местных авиалиний, принадлежащий испанской компании «Иберия». Он летел на Балеарские острова, но прежде должен был сделать посадку в Сан Антонио. Правда, на семью нагоняли страх рассказы знакомых о легендарной испанской неаккуратности и необязательности (и номер рейса-то в аэропорту перепутают, и выход к самолёту переврут, и не доищешься в огромном терминале никого, кто бы вообще знал верные рейс и выход, а когда наконец вы взмываете в небо, оказывается, что вас везут в Аргентину). На деле же всё прошло как по маслу. И секунда в секунду. Элегантные, подтянутые служащие «Иберии» в ярко-синей униформе, черноглазые и черноволосые, понравились Акселю и заставили его усомниться, что испанцы только и умеют петь под гитару рыдающими голосами, курят метровые сигары и выхватывают кинжал из-за вашего косого взгляда. Мальчику ещё и потому не хотелось, чтобы кто-то сейчас гонялся за ним с кинжалом, что он всю дорогу до Барселоны вспоминал грустное прощание с мамой…хотя она всячески старалась не омрачать детям настроение.

Зато разлука со Шворком была поистине душераздирающей! Пёс возмущался, скулил, предлагал отвезти всех на этот идиотский остров бесплатно и поселить у себя в «салоне желудка» на всём готовом, да ещё катать по морю быстрее любого катера. Его с трудом удалось утихомирить, пообещав, чуть что, кликнуть на выручку. А пока пусть охраняет маму. Но не успел самолёт взмыть в безоблачный простор над мюнхенским аэродромом, как в иллюминаторе Акселя, в каком-нибудь метре от его потрясённого лица, возникла гигантская лохматая морда с горящими красными глазищами и клыками-саблями. Шворк в натуральную величину — то есть размером с грузовой «Вольво» — парил рядом с самолётом, чуть не пуская слюну на иллюминатор. Он делал вид, будто садится на крыло (сделай он это впрямь, крыло бы, конечно, тут же обломилось, как спичка), опрокидывался кверху брюхом в воздушных ямах на манер птерокурицы (Аксель тут же вспомнил, как одна такая хитрюга в воздушном бою залепила пуделю глаза струёй из-под хвоста) — словом, веселился вовсю.

— Убирайся! — одними губами, без голоса, закричал Аксель, сделав рассерженное лицо (хотя на самом деле был очень рад и умирал со смеху). — Пшёл! Лети к маме…

— Что там такое, Акси? Чего ты возишься? — недовольно спросила Кри, которая сидела между ним и папой, словно в уютной крепости. (Она в этот раз отчего-то впервые в жизни не потребовала места у иллюминатора). Но, глянув за плечо брата, просияла и замахала рукой.

— Тише ты! Заметят! — всполошился Аксель, хотя понимал, что никто, кроме них троих, Шворка видеть не может. А тот, завидев свою любимицу, стал вытворять совсем уже безумные трюки и бешено крутиться волчком, словно грозовая туча с размытыми контурами. Наконц страшные рожи, которые ему корчил Аксель, возымели действие, пёс сделал прощальную мёртвую петлю и пропал. Чтобы успокоить огорчённую Кри, Аксель тут же наколдовал ей шоколадное мороженое «Магнум», пользуясь тем, что Шворк поблизости. Но Кри ещё долго вытягивала шею в надежде его увидеть…

В остальном она вела себя очень спокойно, с интересом читала рекламные журналы и немножко поспала на локте у отца и на плече у Акселя. Чувствуя тепло её макушки, мальчик расслабился: он почему-то то и дело чувствовал смутную тревогу.

Увы, это ощущение не исчезло во время следующего перелёта над голубой гладью Средиземноморья — хотя уже сейчас было что вспомнить из новой поездки. Еще бы! Глянув в аэропорту Барселоны на самолёт, который их сюда доставил, Аксель остолбенел. Под ближним крылом толпилась возбуждённая группа людей в комбинезонах и кучка пассажиров. Все они, задрав головы, глазели на огромный тёмный отпечаток собачьей лапы как раз над тем иллюминатором, у которого только что сидел Аксель. На отпечаток, вдвое больший по размерам, чем сам иллюминатор…

— Вот паршивец! — ухмыльнулся Аксель, крутя светловолосой головой. — Ну, я ему задам, когда вернусь…

Даже в Сан Антонио, выйдя из дверей таможни, он с невольным напряжением покосился на серебристый «Мак Доннелл Дуглас», который готовился описать над островом прощальный круг и взять курс на Ибицу. Но на сей раз ничья лапа их самолёта не касалась. А жаль, подумал Аксель — вот и порвалась последняя ниточка, связывающая с домом. Ниточка спасения и охраны…

И тут же почувствовал, как его кто-то дёргает за локоть. А затем услышал спокойный голос Кри, спрашивающей по-каталонски:

— Что вам нужно от моего брата, сеньор?

(Единственное дополнительное заклятие, которое наложили на себя и на отца Аксель и Кри перед поездкой, давало им возможность говорить и читать по-каталонски и по-испански — два основных языка жителей острова. Будь это обычная поездка, хватило бы заверений тощего рекламного проспекта о том, что персонал здешних отелей владеет английским или немецким, а чаще всего — обоими языками. Но на сей раз, в условиях осады, стоило подготовиться к любым неожиданностям).

— Да вы говорите по-нашему! — изумился местный «таксиста» (Аксель почему-то сразу подумал, что это именно он), смуглолицый человечек с миндалевидными глазками и пышной тёмной шевелюрой. — То есть…не совсем по-нашему, у нас тут свой язык, — гордо добавил он. — Извините, сеньоры, а я готов был поклясться, что вы немцы.

— Мы и есть немцы, — спокойно сказал Детлеф Реннер с высоты своего роста. А Аксель мысленно поздравил себя с тем, что не додумался наколдовать всем диалект Сан Антонио, видимо, имеющий какие-то отличия от каталонского языка балеарцев. Если бы их принимали за местных уроженцев, пришлось бы то и дело врать напропалую, придумывая несуществующие связи с этим островом.

— Браво, сеньоры! Таких туристов почти не встретишь…Такси? Домчу, как ветер, в любой отель за двадцать минут почти бесплатно!

— Но… — начал было Детлеф, оглядываясь на стоянку такси напротив терминала.

— Не смотрите туда! — возмутился человечек. — Вы же не враг сам себе, надеюсь? ТАМ, — он презрительно махнул рукой, — с вас сдерут пятьдесят евро, а ещё до этого вы простоите час в очереди под палящим солнцем, с багажом и усталыми голодными детьми. Видите очередь, сеньор? И наконец вам придётся долго объяснять тупице-шофёру, куда ехать, если только вы не в «Трамунтану» или не в «Гранд-отель». Куда вам нужно?

Аксель видел, что отец колеблется. Очередь и впрямь выглядела впечатляюще, и хотя солнце было не таким уж палящим, — его смягчал свежий морской бриз, — но все и правда устали…

— В частный пансион «Мирамар», — осторожно сказал Детлеф.

— К старухе Аделите?! — завопил «таксиста». — Мадонна! Она угостит нас таким «эспрессо», что вы почувствуете себя заново родившимся. Она мне как вторая мать! Позвольте вам помочь…

— Стоп, стоп, — сказал Детлеф, сопротивляясь из последних сил. — А сколько вы с нас возьмёте?

— Нисколько!! — гаркнул «таксиста» так, что заглушил на секунду рёв садящегося невдалеке «Боинга». — Чтобы я брал деньги с людей, которых ждёт моя мать? Да что я, чудовище? Двадцать…нет, пятнадцать евро, чтоб только бензин окупить, и «эспрессо», какого вы ещё не видели в своей жизни, а детям «пало» и спелые фрукты. Вперёд, сеньоры!

После этого сопротивляться было уже просто невозможно, хотя Аксель и Кри не знали, что такое «пало», а сам Детлеф всю жизнь предпочитал любому напитку чай. Сыграло роль и то, что «таксиста» действительно знал, как зовут его вторую мать, и был совершенно не похож на злоумышленника.

Человечек рысцой затрусил мимо очереди на стоянке такси (надо сказать, очередь эта достаточно быстро двигалась), и Детлеф с Акселем, оглянувшись на терминал, заметили новых «ловцов», которые вились вокруг выхода и перехватывали туристов. Последнее даже успокоило двух мужчин — большого и маленького — в их тревоге за безопасность Кри: все эти юркие типы, конечно, знают друг друга, а раз так, маловероятно, что среди них окажется чужак.

Багаж был с быстротой молнии запихан в старенький, салатного цвета «ситроен», после чего торжествующий водитель лихо вывел машину на шоссе. Тут только Аксель по-настоящему вдохнул благодатный воздух острова, который был, наверное, не хуже «пало» и спелых фруктов. Чем он пах? Чуть подгнившим персиком? Морем? Какими-то незнакомыми субтропическими цветами? Этого мальчик так и не смог решить, но вдыхал его жадно, полной грудью, чувствуя, что по телу разливается ленивая истома и забываются все старые волнения и печали, а новых в этом райском месте просто не может быть…Вот из-за каменистой обочины, покрытой вечнозелёным кустарником, блеснула морская ширь, и дети, наверное, не удивились бы, если б «таксиста», крутанув руль вправо, повёз их дальше прямо по волнам. Но в море они не угодили, а помчались вдоль белого песчаного пляжа, отделённого от шоссе великолепными пальмами вышиной с трёхэтажный дом.

Когда дорога, утопая в хвойной зелени, пошла в гору и Детлеф увидел, как уверенно их шофёр мчит по «серпантину», он совсем успокоился. Видно, и на него расхваленный в рекламных проспектах воздух Сан Антонио начал оказывать своё действие.

— А у вас не так уж жарко, — заметил он, подставляя незагорелое лицо свежему ветру.

— Эмбат, — ответил «таксиста», ухмыльнувшись.

— Что?

— Эмбат. Морской бриз, сеньор. Отдыхай вы где-нибудь на Коста Брава или на Коста Дорада, вы бы при таком солнышке давно задохнулись, но у нас…Вы правильно поступили, приехав сюда, — добавил он.

— Долго нам ещё? — спросил Детлеф несколько минут спустя, налюбовавшись придорожными зарослями мирта и можжевельника. Не будет же, в самом деле, их новый друг везти почти бесплатно — тем более, что, судя по письму из пансиона, тот находится лишь в пятнадцати минутах езды от аэропорта.

— Мы почти на месте, — заверил «таксиста», выполняя очередной крутой вираж. — И оно такое тихое, спокойное, видно, вам кто-то из здешних рассказал о нём…А какая там природа! Какие сосны! Вы будете просто в шоке!

Так оно в действительности и вышло. Несколько секунд спустя «ситроен» поравнялся со скалистым утёсом у изгиба шоссе — утёсом, на вершине которого уходила в слепящее голубое небо исполинская сосна. Аксель, прищурив ресницы, залюбовался ею, — и потому только он успел понять, что произошло, когда эта горная красавица, словно подкошенная взмахом невидимого топора, подскочила вверх со своего пьедестала, махнула колючими ветвями и рухнула с утёса точно на их автомобиль.

— А-А-А!!! — разодрал уши пассажиров истошный вопль погибающего водителя. Зелёная туча хвои и веток накрыла «ситроен», и огромный острый сук устремился в глаза оцепеневшему Акселю, который еле успел втянуть голову в окошко. Смерть пронеслась в миллиметре от его расширенных в ужасе зрачков, а затем зрение заволокла тьма с алыми концентрическими кругами. В этой почти кромешной тьме машина рванулась вперёд и, пробив своей тяжестью сплетение тонких веток, выскочила из-под сосновой кроны на свет и воздух.

И, заскрежетав, остановилась.

— Св…вятой Игнасио… — простонал белый, как снег, водитель, откинувшись на сидение. — Святая Евлалия!! И все двенадцать апостолов, которым я недостоин целовать их кровавые язвы!!! — Голос его набирал силу с каждым перечислением. — Сам Господь укрыл мой «ситроен», и моих бедных пассажиров, и меня, грешного, и я не знаю, сколько свечей я зажгу сегодня в соборе — наверное, тоже двенадцать, а святой троице отдельно…И…

— У вас нет воды? — резко прервал его Детлеф, перегнувшись на заднее сиденье. — Моей дочери плохо!

Действительно, Кри тяжело дышала, открыв рот и глядя в одну точку. Аксель в страхе сжал её руку, но она молча затрясла головой, и мальчик, словно обжёгшись, разжал пальцы. Кри всё так же молча закрыла глаза, потом открыла их и слабо выдавила:

— Вс-сё…в-в порядке…

Вода — даже странно! — тут же у водителя нашлась, и была она ледяная, словно из холодильника, может быть, потому, что бутылка валялась где-то на дне машины. Детлеф Реннер влажным платком обтёр Кри лицо, вынес её на руках из кабины и усадил на обочину дороги, в тени оливкового дерева. Через пару минут напряжённого ожидания она слабо улыбнулась и дала понять, что может двигаться сама. Тем временем «таксиста» осторожно приблизился к сосне, наискось перечеркнувшей дорогу от обочины до обочины, и боязливо осмотрел её шевелящиеся под ветерком мохнатые корни — будто лапы гигантского паука, упустившего добычу.

— Сука! — завопил он вдруг, облегчённо вздохнув и пиная ствол носком поношенного башмака. (Аксель и Детлеф подскочили). — Иха де пута! Что, прикончила нас? Раздавила мой кусок хлеба, а? Пойдёшь теперь на дрова, гнилая стерва…

Но тут за поворотом послышалась отдалённая полицейская сирена, и водитель встрепенулся, явно не сказав ещё очень многого.

— О, нам пора, сеньоры…Не знаю, куда я в суматохе засунул лицензию сегодня утром, так что поехали!

Детлеф поспешно отнёс Кри назад в кабину, а Аксель побежал к передней дверце. Взгляд его скользнул по старенькому, неказистому, но заботливо вымытому «ситроену», по дороге и скалистым утёсам, и что-то странное померещилось мальчику в этой картине. Перед его глазами отчего-то вновь возникла морда Шворка, парящего у иллюминатора, а затем — отпечаток собачьей лапы на борту самолёта и глазеющая толпа…Но как именно связано воспоминание о Шворке с тем, что находилось перед его глазами сейчас, Аксель не мог понять — да и времени раздумывать не было. Машина взревела и рванулась с места, успев свернуть за поворот секундой раньше, чем из-за отдалённого горного склона показался полицейский автомобиль.

— Часто здесь такое бывает? — спросил Аксель через пару минут, постепенно приходя в себя.

— Иногда, — ответил «таксиста», отдуваясь. — Горы есть горы…Но чтобы такая махина… вижу впервые! Нам повезло, что мы проскочили, в объезд мы потратили бы ещё минут сорок…

— А то и всю оставшуюся жизнь, — закончил Детлеф, криво усмехаясь. Не успел он договорить, как «ситроен» резко затормозил и замер у дорожной развилки.

— Что ещё? — тревожно спросил Детлеф. — Мотор заглох?

— Нет. Приехали, — улыбнулся водитель и, выпорхнув из-за руля, принялся жизнерадостно выгружать багаж на дорогу.

— Но…

— Нам с вами придётся тридцать или сорок метров пройти пешком, сеньоры. Здесь реликтовые сосны — я не говорил? — рубка леса запрещена, и прямо к пансиону на машине не подъедешь. Единственное неудобство этого места…Зато какая природа!

Действительно, воздух был напоён таким ароматом сосновой хвои и бальзамических смол, что ничего подобного приезжие мюнхенцы, пожалуй, никогда не вдыхали. А водитель, подхватив два баула, уже устремился в чащу, напоминая озабоченного жука в клетчатой рубашке и потёртых джинсах. Следом за ним, по какому-то молчаливому уговору с отцом, шёл Аксель, в правой руке сжимая увесистый, подвернувшийся под ноги сук, а в левой неся свой чемоданчик. И сзади без поклажи следовал Детлеф Реннер, ведя за руку чуть порозовевшую Кри, которая жадно вдыхала лесной воздух. «Если это ловушка, и нас сюда заманили, — мелькнуло в голове у Акселя, — всё произойдёт сейчас!»

Но ничего не произошло. Лесная тропинка, присыпанная морским песком, вывела путников на светлую зелёную лужайку, пронизанную солнечными лучами. А в дальнем её конце возвышался белый двухэтажный дом, обсаженный карликовыми пальмами, с гостеприимно распахнутыми серыми ставнями и дымком из кухонной трубы. Под пальмами копошился выводок жёлтых пушистых цыплят, за которым присматривали две-три курицы, а сбоку за всем этим неопрятным сборищем надзирал многоцветный петух с длинным, как у павлина, хвостом. Искоса поглядев на вновь прибывших, он брезгливо отвернулся и побрёл под увитый виноградными лозами навес, примыкавший к дому справа. Впечатление мира и деревни было столь сильным, что Акселю даже почудилось отчётливое поросячье хрюканье…

— Мы у цели! — торжественно объявил «таксиста», словно представляя гостям замок Бельвер.

Что же, всё выглядело не так плохо, хотя Аксель испытывал сомнения, вправду ли им удастся насладиться покоем в этой лесной тиши. Во всяком случае, частный пансион «Мирамар» был явно невелик, и если, кроме семьи Реннер, здесь окажется ещё пять-шесть постояльцев, то при таком малолюдье будет легче уследить друг за другом. «Отто бы сюда, — подумал мальчик, — или Шворка хотя бы…С ними как-то спокойней». Его размышления прервал низкий и хриплый женский голос, в котором не слышалось ни малейшего энтузиазма:

— Это ты, Луперсио…Давненько я тебя не видала в моих краях.

— Здравствуйте, донья Аделита! — расцвёл «таксиста», повернувшись к виноградному навесу. — Посмотрите, кого я к вам привёз!

Из густой тени навеса выплыл высокий, грузный силуэт в чёрном платье до пят, тёмной шерстяной шали, наброшенной на мощные плечи, и траурной вуали, собранной узлом на макушке. Смуглое, суровое лицо дамы, усеянное разнообразными бородавками и припухлостями, перетекало в два небольших подбородка, а те, в свою очередь, поддерживал индюшиный зоб, под которым, чуть ниже белого кружевного воротничка, начинался богатырский бюст. Узкие карие глаза, замечающие всё — от слишком новенькой ассигнации до последнего цыплёнка — оглядели приезжих, после чего дама медленно и величественно вынула изо рта сигарету на длинном мундштуке, подплыла к крыльцу и чуть склонила голову в поклоне:

— Буэнас тардэс! Сеньор Реннеро с сыном и дочерью?

— Да, это мы, — поспешно сказал Детлеф по-испански, то есть на том же языке, на котором был задан вопрос.

— Добро пожаловать в наш пансион, — басом сказала дама, не выразив ни тени удивления языковыми способностями гостя (она уже знала о них из писем), и, откашлявшись, протрубила:

— Жоан! ЖО-АН!

После третьего или четвёртого призыва из-за угла не слишком поспешной, вихляющей походкой (руки в карманах) вывернулся тощий, костлявый и кудлатый подросток примерно одного с Акселем возраста — в расшитой стеклярусом безрукавке на голое тело, грубых брезентовых шортах и босой. Аделита Монтьель Санчес де Мирамар — таково было полное имя хозяйки пансиона — неодобрительно оглядела его грязные ступни, но не стала отчитывать при гостях за нарушение инструкций. Было очевидно, что, если бы не ожидаемые гости, Жоан едва ли одел бы и безрукавку.

— Возьми у сеньора чемодан, — велела дама, указав глазами на Акселя. Жоан довольно небрежно выдернул ручку чемодана из пальцев мальчика, и тот заметил, что глаза у подростка какие-то разные: один серый, другой почти жёлтый. Всё это было довольно неприятно. Не могло быть сомнений, что в этом пансионе не останавливалась ни английская, ни голландская королева, не говоря уже об обеих сразу. Дженни Винтер явно была введена в заблуждение кем-то из своих знакомых, и когда она появится здесь собственной персоной, думал Аксель, надо будет ей об этом сказать. Хотя в целом здесь, кажется, уютно.

Пока Детлеф предъявлял документы на «ресепсьон» (то есть попросту у стойки в маленьком полутёмном и прохладном холле — на ней лежали какие-то проспекты, меню, а из-за неё поблескивал экранчик небольшого компьютера), Аксель и Кри приютились в необъятном кресле у шипастого кактуса. Луперсио же удалился под виноградный навес, где и впрямь получил чашку кофе, и, судя по восхищённому цоканью языком, собирался смаковать её часа три. В приоткрытое окно холла с цветными мозаичными стёклами долетали его клокочущие словосочетания: «разворотила мне полмашины», «страшный хряск», «глубокий обморок», «полиция по пятам» — и ещё какие-то гундосые звуки типа «й-э-э-э-эп» (может, так проявлял свои чувства слушающий его телёнок или ягнёнок?) Больше никаких постояльцев нигде не было видно — чему, впрочем, не стоило удивляться, так как было уже пол-третьего, то есть самый разгар сиесты.

Покончив с формальностями, сеньора Мирамар торжественно повела «семью Реннеро» на второй этаж и в таком же прохладном полутёмном коридорчике наверху вручила им ключи от трёх комнатушек: «7», «8» и «9». К удовлетворению Акселя, двери «7» и «8» — его и Кри — находились точно напротив, а дверь отца — чуть дальше от лестницы и за углом. Если что, можно будет посовещаться, не беспокоя папу…Сами же комнатки были чисто побелены и напоминали монастырские кельи: каждая с односпальной кроватью, гардеробом, тумбочкой и циновкой из цветной соломки на полу. Всё было простенькое, не новое, но очень чистое — нигде ни пылинки. Принимала у себя сеньора Мирамар коронованных особ, или нет, она явно всерьёз относилась к доброму имени пансиона, и его прохладные помещения до сих пор хранили влажный запах уборки.

Напоследок сеньора осведомилась, не покормить ли гостей с дороги, хотя час обеда уже прошёл. Но все дружно заявили, что не голодны: и отец, и дети изрядно перенервничали, им не терпелось остаться одним и всё обсудить. Тогда хозяйка напомнила, что ужин в пол-девятого, и отправилась, судя по её словам, на «ресепсьон» — «работать с документацией». (Аксель же заподозрил, что она спешит насытить голодного поросёнка, который хрюкал где-то невдалеке всё ожесточённее).

 

ГЛАВА V. ЛАМБАДА

— Может, вернёмся домой? — Это было первое, что сказал Детлеф Реннер своим детям, присев на край кровати, где, растянувшись на белоснежном, хрустящем белье, лежала Кри. Она сбросила чулки и туфельки и в изнеможении шевелила пальцами ног. Аксель примостился на подоконнике, откуда была видна солнечная лужайка и замыкавшая её стена сосен. Мальчик позванивал ключом от комнаты с прикреплённой к нему биркой «8», но явно не осознавал, что делает, то и дело переводя глаза с отца на сестру.

— Почему мы должны вернуться, папочка? — пробормотала Кри, уминая носом подушку. Детлеф широкой ладонью пригладил разметавшуюся прядь её волос и серьёзно ответил:

— Потому что я не хочу вас потерять.

— Думаешь, это духи? — мрачно спросил Аксель, поглубже вдыхая пряный воздух — словно надеялся, что это придаст ему сил.

— Уверен.

— А мы нет! — резко садясь, заявила Кри. — Правда, Акси? — И Аксель почувствовал, что в его мозгу возникла чужая мысль: «АКСИ, ЕСЛИ ЭТО ДУХИ, ОНИ НАС ВЕЗДЕ НАЙДУТ. ДАВАЙ УСПОКОИМ ПАПУ!» — «ДАВАЙ, — тут же мысленно ответил он. — ТЫ МОЛОДЕЦ, КРИ!» — «А ТЫ ДУМАЛ…»

— Честно говоря, пап, — заявил Аксель, слезая с подоконника и останавливаясь перед Детлефом, — я тоже сомневаюсь… — Он чуть запнулся, встретив прищуренный взгляд отца, но продолжил: — Понимаешь…это не в их духе.

— Не в духе духов? — насмешливо уточнил Детлеф.

— Мм…ну да. Они ведь могли устроить нам несчастный случай и в Мюнхене. И мы от него не защищены.

— Правда?

— Да! Ты же знаешь. Мы защищены только от заклятий. Верно, Кри? А от всяких там порезов, ушибов, наездов, пожаров и наводнений мы не стали защищаться.

— А можно вас спросить, почему?

— Да мы ведь объясняли и тебе, и маме миллион раз! — уже искренне воскликнул Аксель, пожимая плечами. — И бедняжка Отто повторял вам то же самое до хрипоты. Всюду, где только можно, мы должны быть такими же, как все, ничем не выделяться — это раз. Жители Подземного Мира презирают людей — это два! Они называют нас «человечками». И никогда не опустятся до того, чтоб воевать с нами обычными, неволшебными способами….

— Но вот сейчас, как видишь, опустились! Это три.

— Совпадение! — отмахнулся Аксель. — Какое-нибудь заклятие — да! Или они разорвали бы нас когтями. Но только не падающая сосна, не пуля из-за угла и не нож в спину…Иначе бы нас уже давно не было в живых.

— До вчерашнего дня я вам верил, — вздохнул отец. — А сегодня задумался…

— Ты — сегодня, мы — давно, — с прежней непокорной энергией в голосе заявила Кри. И, соскочив с кровати, деловито прошлёпала к зеркалу, чтобы причесаться. — Я тоже не люблю, когда мне на макушку валятся горные сосны. Но запомните: ЭТО — НЕ — ДУХИ!

— Почему ты так уверена? — хором спросили мужчины.

— Потому, что я помню Штроя. И его клыкастых диспетчеров. И его чай с пирожными. И его мумию! — Кри резко повернулась и поглядела на Акселя в упор. — Это слишком мелко для него: сбрасывать нам на голову деревяшки. Ну, папа не понимает — ясно. Он не видел! Но ты-то, Акси?

«— ТЫ В САМОМ ДЕЛЕ ТАК СЧИТАЕШЬ?» — мысленно спросил Аксель, нахмурившись.

«— ДА. ЕСЛИ ШТРОЙ СУМЕЕТ НАС УБИТЬ, ОН НАС УБЬЁТ. НО СДЕЛАЕТ ЭТО ИНАЧЕ. ВОЛШЕБНЫМИ СРЕДСТВАМИ!».

— Хорошо, — вздохнув, сказал Аксель и сел на кровать рядом с отцом. — Но если не духи, то кто?

— Не знаю. Никто! Ты же слышал, что сказал этот дефективный Луперсио: горы есть горы.

— Неплохо сказано, дочка, — покивал Детлеф. — И про Луперсио, и про горы. Что ж, ладно… — Он поднялся. — Но уж коль случится ещё что-нибудь…пусть даже не опасное, а просто…странное…В тот же день — домой! Ясно?

— Да! — послушным хором ответили Аксель и Кри.

Однако Аксель видел, что отец сказал не всё. Его явно беспокоило ещё что-то — а ведь мало кто так умел скрывать свои чувства, как Детлеф Реннер. Он даже — неслыханное дело! — сморщил лоб.

— Папа? — вопросительно произнёс Аксель.

— Нет. Ничего. Отдыхайте…

Но дети дружно закричали, что вовсе не устали, и почему бы всем прямо сейчас не отправиться к морю? Детлеф всё-таки настоял на хотя бы полуторачасовом отдыхе, и через десять минут умытая Кри сладко посапывала в подушку. Аксель не мог уснуть: он начал довольно рассеянно распаковывать вещи, ежеминутно заглядывая в восьмой номер, — убедиться, что там всё в порядке. Мозг его лихорадочно работал, но чем больше мальчик размышлял, тем больше ему казалось: Кри права. Ещё бы! Уж она-то, пожалуй, короче всех знакома с Великим Звёздным, и это знакомство стало незабываемым ужасом её малолетней жизни…

Вынув из чемодана томик Лорки, Аксель глянул в окно, выходящее во внутренний дворик — патио. Стены его были увиты густым, маслянисто-зелёным плющом, а в центре, в кадках, росло несколько апельсиновых деревьев и тихо журчал древний на вид фонтан с грубой каменной фигуркой какого-то коленопреклонённого святого. На этих уходящих в воду ступенях, наверное, хорошо почитывать одному…Вот только до того ли им здесь будет? Он привычно листнул желтоватые страницы и выхватил наугад:

«В Тамарите печальны дети, и всю ночь они до восхода ждут, когда облетят мои ветви, ждут, когда их сорвёт непогода». [3]

— Чёрта с два! — свирепо сказал Аксель, швыряя ни в чём не повинный томик на кровать (но затем заботливо переложил его в тумбочку). — Пускай хоть все сосны этого острова облетят нам на голову — мы всё равно будем отдыхать и веселиться!

И они отдыхали и веселились. Они обнаружили короткую тропинку к морю, которая начиналась на заднем дворе и недолго петляла в зарослях ладанника и дикой фисташки. А через какие-нибудь пять минут неспешного хода разветвлялась и бежала вдоль чудесного белопесчаного пляжа, окружённого высокими утёсами — и на одном из них, между прочим, плескался голубой флаг. Что означало, как объяснил им старый негр, выдающий шезлонги, экологически чистую «ла кала» — бухточку, где им предстояло купаться.

Бухточка была почти пустынна, если не считать чаек. Прищурившись под их резкие крики, можно было вполне представить себя на необитаемом острове. Кри наконец опробовала новую маску, трубку и ласты, а у Акселя не было такой страсти, он и без маски с трубкой мог пробыть под водой куда дольше сестры. Разумеется, он терпеливо позволял ей топить себя до посинения — и когда вечером, в приятном изнеможении и уже не такие молочно-белокожие, как ещё нынче утром, они вернулись в пансион, Кри, казалось, совершенно забыла о дорожном происшествии. На заднем дворе они встретили Жоана — по-прежнему босого, но уже без безрукавки. (Последний притворился, что их не видит, и скрылся в конюшне, где что-то тяжело топталось и всхрапывало).

А затем сеньора Мирамар устроила им настоящий пир! Под виноградным навесом и при свечах. Свечи цветного воска, увитые блескучими гирляндами, имели церковный вид и явно предназначались для каких-то католических нужд, но всё равно, стало красиво и таинственно. В зелёном полумраке вокруг язычков пламени и виноградных гроздьев порхали крупные бабочки и ещё какие-то насекомые, а затем объявился крупный чёрный паук, бегавший, казалось, просто по воздуху в любом направлении, на что хозяева не обращали ни малейшего внимания. Сеньора Мирамар властно командовала одетым и обутым Жоаном, игнорируя его молчаливую ненависть к приезжим. Гостям подали уху из морского чёрта, кролика с улитками (Кри долго упиралась, но зато, поборов брезгливость, съела всё без остатка), «кока де патата» — булочки из сладкого картофеля и, конечно же, знаменитую колбасу «собрасада» из мяса чёрной свиньи. А запить всё это следовало сладким ликёром «пало» из стручков рожкового дерева, корня женьшеня и жжёного сахара. Детлефу Реннеру сеньора собственноручно налила вина «Риоха», а сама угощалась джином с острова Менорка. И, пока дети занимались блюдом спелых абрикосов, из которых торчал взрезанный ананас, завела с ним учтивую беседу.

— Постояльцы… — величественно вздыхала она, разглядывая рюмку на свет и колыша складки траурной вуали. — Они же как дети — мои дети, — гордо добавила она, зажигая сигарету и вставляя её в длинный мундштук. — С ними столько хлопот, сеньор! Ничего не знают, обгорают на солнце, плутают в лесу, где даже младенец не собьётся с дороги…А вот недавно один француз напился и чуть не утонул, и мне надо было по телефону успокаивать даму его сердца — на чужом для меня языке, заметьте. Как я только не получила разрыв сердца от её оскорблений, ума не приложу! Словно я отвечаю за него ещё и под водой — за лысого алкоголика, который мне в дедушки годится…

— Но сейчас у вас, кажется, не очень много народу, — вежливо заметил Детлеф. Даже более чем вежливо, ибо под навесом, кроме семьи Реннер да хозяев, никого не было, и в доме им тоже никто ни разу так и не попался на глаза.

— Не очень, — сухо согласилась сеньора, подливая в рюмки себе и гостю. — На первом этаже — один лорд…из Англии, — добавила она на всякий случай, — а ещё несколько человек катаются на личных яхтах и скоро будут. Затишье выпадает так редко, и вам как раз повезло…

— Лорд? — с интересом спросил Детлеф, а дети сразу навострили уши. — И давно он у вас живёт?

— Ох, уже добрых полгода…Такой капризный! То ему не так, и это не нравится. Сменил целых три пансиона — в Пальма де Майорка, на Ибице и на Форментере, и если бы, повторяю, я не относилась к своим жильцам по-матерински, мне давно пришлось бы предложить его апартаменты кому-нибудь другому…Это мой крест! — закончила сеньора Мирамар, сделав широкий жест рукой и смахнув наконец паука куда-то в кусты — к явному удовольствию Кри, которой после инцидента с улитками не хотелось вновь выглядеть трусихой.

— А почему он не пришёл с нами ужинать? — сгорая от любопытства, выпалила она. — Или он что-нибудь подороже ест, чем мы?

— Кри! — укоризненно сказал отец, но сеньора Мирамар только хрипло засмеялась и потрепала девочку по влажным волосам, пуская колечки прозрачного дыма из своей длиннющей сигареты.

— Отчего бы ей и не спросить? Спрашивай, спрашивай, малютка, кто же тебе расскажет о жизни, если не твой отец да я…(И Кри даже не подумала обидеться на «малютку» — она и впрямь себя ею чувствовала перед такой величественной и грозной дамой). Съешь абрикос! — торжественно предложила сеньора, словно Кри до этого не умяла их целую дюжину. — Съешь, — подбодрила она, видя, что та совсем растерялась, — и я тебе отвечу.

Кри робко взяла с блюда абрикос поменьше и положила в рот.

— Молодец! Вот так…А теперь знай: ты только что положила себе в ротик целый ужин нашего лорда. Он вообще почти не ест. Он очень болен. И как ни много у меня с ним забот, я ставлю по воскресеньям свечу за его здоровье…

Аксель недоверчиво оглядел дом, белеющий в сумерках: не такой уж маленький, но и не особенно большой. Представить себе, что в нём таятся целые «апартаменты» для лорда (особенно если вспомнить скромные комнатушки наверху, где поселили семью Реннер) было нелегко. Однако спорить с хозяйкой не приходилось, а потому все поблагодарили её за вкусный ужин и отправились спать. Ложась в постель, мальчик сонно догадался, что звук «й-э-э-эп», который он слыхал со стороны виноградного навеса, издавал не иначе как этот самый лорд, высказывая Луперсио своё британское удивление страной, где на головы туристам валятся столетние сосны. Правда, это больше походило на слэнг, а не на язык лордов. Но, с другой стороны, что знаем мы все о лордах? А может, это был не сам лорд, а его лакей — должны же у него быть лакеи…Додумать свою догадку до конца у Акселя не хватило сил.

Ночь прошла спокойно. Но едва первые лучи южного рассвета проникли в полуоткрытое окно Акселя, он проснулся. И, сонно уткнувшись носом в подушку, поймал себя на каком-то странном ритмичном похмыкивании. Он даже чуть-чуть водил кончиком носа по подушке, чтобы поймать в полусне этот приятный, всё время ускользающий от сознания ритм.

(Может, и стоило бы передать примерещившуюся Акселю мелодию нотами, но я надеюсь, что ты, читатель, как и я, не отбывал срок в музыкальной школе, и нот не знаешь. Попробуем изобрести что-нибудь поновей и получше — к примеру, нашу собственную «ХМ-ХМ-звукопись», где ускорение ритма передаётся отсутствием дефисов, заметные паузы — с помощью тире, а сверхдлинные…наверное, многоточием! Теперь представь себе невидимую, но быструю и очень умелую гитару, и у нас с тобой получится примерно вот что: «Хм-хм — хм-хм…хмхмхмхм-хмхм…хмхмхмхмхмхмхм-хмхм…хмхмхмхм-хмхм!» Но если тебе моё изобретение сложно, напой взамен любую другую приятную мелодию — это она и будет).

Окончательно проснувшись, Аксель в одних плавках выскочил из постели, зашлёпал босыми ногами к окну и осторожно, не отдёргивая цветастой шторы, выглянул наружу. Его окончательно не проснувшимся ещё глазам предстало удивительное зрелище!

Выше упоминалось, что из акселева окна открывался вид на внутренний дворик, пока ещё погружённый в тень и прохладу. Так вот, сейчас это был уже не просто дворик — это была сцена, а ещё точнее — танцплощадка. И отплясывал на ней не кто иной, как уже известный нам Жоан — в расшитой стеклярусом безрукавке и шортах, тёмной широкополой испанской шляпе и, как ни странно, в лаковых чёрных туфлях. Видно, эти плохо разношенные туфли доставляли ему немало проблем. Вдобавок он был изрядный увалень, и это, безусловно, злило того, кто им командовал. А вот кто им командовал, Аксель разглядел не сразу — ему мешал фонтан. К тому же вниманием мальчика вначале полностью завладели его вчерашний недруг и небольшой магнитофон, стоящий у самой воды, из которого неслись звуки гитары. Правда, еле слышная музыка вряд ли могла кого-то разбудить…но, может, в комнате Акселя существовал какой-то акустический эффект, связанный с двориком, а скорей всего причиной его пробуждения был просто тревожный сон.

Итак, существо, командовавшее Жоаном, пока не приближалось к нему вплотную, а ходило там, за фонтаном, по одной линии — взад и вперёд упругой походкой. Вперёд оно почти бежало, назад — возвращалось шагом, и Жоан (Аксель только сейчас это понял) должен был зеркально копировать его движения. Но если существо двигалось легко и изящно, как выбегающая из-за театрального занавеса балерина, то неуклюжий оболтус топал вперёд, задирая коленки, словно догоняющий мяч футболист.

Наконец существо потеряло терпение, подбежало к Жоану и, казалось, было готово влепить ему оплеуху. Он даже отдёрнул в страхе голову. Но его только дёрнули за нос и гневно крикнули:

— Будешь ты стараться или нет, чёртово отродье?!

— Тихо! — прошипел он, озираясь (Аксель даже чуть отодвинулся от шторы). — Жильцы проснутся — сраму не оберёшься…

Голос у Жоана был чуть выше, чем у сеньоры Мирамар, но такой же хриплый, и чувствовалось, что говорит он нечасто.

— Конечно, не оберёшься, на тебя глядя, — фыркнула стоящая перед ним босая девочка лет одиннадцати-двенадцати, в простеньком ситцевом платье до колен. Желтовато-смуглый цвет её кожи напомнил Акселю вчерашние абрикосы. Очень тоненькая и стройная, она уверенной осанкой немного походила на Дженни, но была чуть пониже и гораздо красивее. И её более светлые, чем у Дженни, каштановые волосы не были собраны в «конский хвост», а свободно падали чуть ли не до талии. — Агапито — и тот ловчее тебя! — ехидно прибавила она.

— Ну и танцуй тогда с ним, — огрызнулся Жоан нагло-трусливым тоном, и тут же вновь опасливо дёрнулся. Девочка насмешливо подбоченилась.

— Я буду танцевать с ТОБОЙ, балбес! Каждое утро, пока ты не научишься. Понял? Начали!

— Слушай, Пепа, пошли в лес, — загундосил её кавалер, вновь озираясь, и на сей раз — именно на окно Акселя. — Тот белобрысый хвощ, что вчера приехал, — немец, а они рано встают…

(«Я — белобрысый хвощ? — подумал Аксель. — Ну погоди у меня, чёртово отродье! А вообще — что всё это значит?» И он вновь напряг слух).

— В лес? Это мы уже проходили, — отрезала Пепа. — Нет уж, голубчик, хватит!

— А…почему не на заднем дворе?

— Потому что вот там-то нас увидит кто хочешь, и туда выходят окна двух жильцов, а не одного…Ну, шевелись, будет трепаться!

«Она говорит про окна Кри и папы, — сообразил Аксель. — Правда, окно Кри — не у самого торца, но часть заднего двора оттуда видно…А почему они не боятся, что их заметит лорд? У него же, наверное, бессонница…» И он перевёл взгляд на закрытые ставни первого этажа, скрывавшие, как Аксель уже знал, красивые мозаичные стёкла. За ставнями царило мёртвое молчание.

Тем временем Жоан подчинился, и дрессировка началась снова. Сперва Аксель злорадно наблюдал за мучениями этого тупицы, но затем его внимание полностью переключилось на Пепу. Девочка обладала железным упорством и постепенно вытягивала из Жоана то, что ей было нужно. Нужно же ей было, чтобы оба танцора выбегали один другому навстречу, а потом, словно только что заметив друг друга, сближались осторожными кругами. Они разучивали какой-то сложный, красивый и быстрый танец, и Пепа постепенно исполнила его весь, хотя Жоан кое-как управился разве что с началом. Видимо, учительница готовила увальня к дальнейшему и была права — его движения становились всё чётче. Сама же Пепа танцевала без малейшего усилия и с явным удовольствием — а Аксель с не меньшим удовольствием следил за ней, незаметно для себя мурлыкая под гитару и тоже слегка покачиваясь. Под конец урока девочка уже быстро кружилась вместе с Жоаном на расстоянии полусогнутой руки, поворачиваясь к нему то лицом, то спиной, то чуть запрокидываясь назад, а иногда беря его за обе руки сразу или за талию — и её босые ступни так и летали по булыжнику. Если б бестолковый партнёр умел точно скопировать Пепин полёт хотя бы ногами, Аксель нашёл бы, что видит настоящее чудо — но пока Жоан всё портил. И ни разу — что тайный зритель отметил для себя с каким-то неосознанным удовольствием — Пепа не прижалась к Жоану вплотную по-настоящему: то ли этого не требовал танец, то ли неумелый оболтус нравился ей не больше, чем Акселю…

Но прошло полчаса, и чудо кончилось.

— Иди на кухню, — бросила девочка, резко повернулась и, не взглянув больше на Жоана, скрылась в доме. Тот, свесив руки и глядя ей вслед, постоял минутку, забрал магнитофон, а затем угрюмо поплёлся куда велено, оглянувшись на акселево окно.

Тут только Аксель очнулся, обнаружив себя у окна в пляжном виде. Ему даже стало чуть зябко в прохладной комнате от такой долгой неподвижности. Он торопливо оделся, умылся и приготовился к визиту на настоящий пляж, но перед глазами у него всё время кружились Жоан и Пепа, и звучала навязчивая гитарная музыка. За завтраком он был очень рассеян, что сразу же заметила Кри и спросила, всё ли с ним в порядке. Прежде она либо не заметила бы, либо не спросила — и это был хороший знак: видно, перемена обстановки впрямь пошла ей на пользу.

— Да, да…Всё отлично, — ответил Аксель, пробуя зачерпнуть еду салфеткой. Он то и дело высматривал, не покажется ли утренняя девочка, но её нигде не было видно. Зато после завтрака под навесом появился Жоан Чёртово Отродье, нагло оглядел всех, и особенно Акселя, и, подняв верхнюю губу, издал гундосое «Йэ-э-эп!» А, убирая посуду, то ли случайно, то ли нет, опрокинул Акселю на шорты стакан с недопитым кофе.

— Осторожней, — процедил Аксель, сузив глаза, но Жоан только хрюкнул, даже не подумав извиниться.

— Сеньора Мирамар… — добродушно начал какую-то фразу Детлеф, и Аксель с удовольствием заметил, как его обидчик вздрогнул и резко оглянулся. Должно быть, знал, что за такое обхождение с гостями по головке его не погладят! К счастью для него, хозяйка ещё не появилась. Акселю даже на секунду стало жаль этого всеми понукаемого прислужника. Но вообще-то Жоан не выглядел ни перетрудившимся, ни недокормленным, и Аксель пообещал себе, что гости гостями, а следующая выходка этому разноглазому с рук не сойдёт.

Потянулись неизменно солнечные деньки на почти всегда пустынном пляже, где, кроме старого негра, как оказалось, жили самые редкие в мире чайки — с красным клювом и оливково-зелёными лапками. Отец и дети весело купались (особенно когда в бухте появился огромный плот с качелями и водяной горкой). Уплетали вкусные блюда сеньоры Мирамар, которые почти никогда не повторялись. Звонили маме и Шворку из автомата компании «Телефоника» (дома было всё в порядке), и ещё Дженни — она при этом небрежно передала привет Акселю (прежде за ней такого не водилось). Пару раз ездили катером на Балеарские острова: посмотреть замок Бельвер, поужинать на Майорке в «Таверне де ла Боведа» и полюбоваться вечерним закатом с мыса Форментор (что-то волшебное!)

И постепенно нехитрая (а может, и хитрая, но скрытая) жизнь пансиона Мирамар начала для мальчика проясняться. Кроме хозяйки, Жоана и его сестрички Пепы здесь жили английский лорд, корова, три свиньи, петух и курица с цыплятами, злой осёл Агапито и ещё кое-кто, о ком речь впереди. Лорд был болен, быть может, даже смертельно, а может, уже и умер — во всяком случае, его нигде не удавалось встретить. Но сеньора Мирамар иногда бесшумно мелькала в коридоре первого этажа с накрытым салфеткой подносом, лицо её было тревожно и сосредоточено, и всякий, кто видел её в этот момент, невольно понижал голос. Из этого Аксель и Кри делали вывод, что лорд ещё жив. Ясно было одно: или его слуги пребывали в таком же плачевном состоянии, как и он сам, или же это был современный лорд, который обходился без слуг.

— А вдруг у него холера? — гадала Кри. — Или даже бубновая чума? Вот хозяйка и прячет его, чтоб не лишиться жильцов…

— Бубонная, — рассеянно поправил Аксель, думая о своём. Но он сомневался, что болезненно чистоплотная хозяйка потерпела бы в своём пансионе заразную болезнь — да ещё такую страшную! — за какие угодно деньги.

Аделита Монтьель Санчес де Мирамар, как понял Аксель по обрывкам местных разговоров, была на острове весьма известной особой. О ней немало судачили на местном рынке (до него следовало добираться всё той же правой тропинкой, ведущей вдоль пляжа, когда хотелось купить хороших сувениров и фруктов), а также и на соседнем, более крупном пляже Кала Майор.

Хотя появилась она на Сан Антонио совсем недавно, но уже успела восстановить против себя многих. Остров был невелик. Населяли его в основном испанцы, однако имелась и небольшая португальская колония, возникшая ещё во времена диктатора Салазара, с которым эти колонисты у себя на родине не поладили. Испанцы и португальцы хозяйствовали в небольших земледельческих усадьбочках, разбросанных вокруг города в полях и лесах (северная, гористая часть острова была неплодородна и почти необитаема). При этом обе нации держались особняком, почти не смешиваясь между собой. Твёрдый характер и величественную внешность Аделиты признавали все, но явную зависть и неприязнь, похоже, рождали два факта. Первый — у неё было достаточно денег, чтобы открыть настоящий пансион, а не просто пускать к себе туристов, и второй — ещё до того она успела выйти за португальца. И неважно, что этот тип был таким же приезжим чужаком, как она сама; неважно и то, что сеньора Мирамар очень скоро овдовела, а пансион её, открытый после смерти мужа, кажется, вовсе не процветал. Местные испанцы нечасто заглядывали к ней, ну, а португальцы, хоть и заглядывали, помнили, что она всё-таки испанка…В общем, трудно было решить, слушая эти толки, какова истинная причина столь сильного отчуждения её от островитян. А один небритый старик на рынке, торговавший кабачками и персиками, поблёскивая маленькими злобными глазками, заявил, что сеньора Мирамар вообще не имеет никакого отношения к старинному роду Санчесов с Майорки, и что истинная фамилия её Фахун, а имени вовсе нет: когда пришла пора его давать, и крёстная мать, и крёстный отец так надрызгались двадцатилетнего портвейна, что позабыли о своих обязанностях, а напомнить-то о них оказалось некому — ведь пьяные родители и гости вели себя ничуть не лучше. Так она теперь и живёт без имени, в отличие от добрых христиан — всё равно что обезьяна в цирке. Разумеется, Аксель и Кри не поверили ни одному слову из этой гадости, и ничего у небритого старика покупать не стали, хотя персики у него были хоть куда.

Как бы то ни было, сеньора старалась изо всех сил, чтобы её более чем немногочисленные жильцы были довольны. Она была вездесуща. Утром она царила на кухне, из окна которой сочились во дворик сводящие с ума запахи жаркого из птичьих потрохов, свинины и рыбы. (Реклама пансиона сулила лучшие угощения и испанской, и португальской кухни, так что любимым лакомством Акселя стало фирменное блюдо последней — жаренные на углях сардины). Что хотят и чего не хотят скушать её жильцы на завтрак, обед и ужин, и чем они всё это запьют — такова была любимая тема её бесед с «Акселито». Тема, сперва воодушевлявшая последнего, затем прискучившая ему, а под конец просто доводящая до белого каления, словно кухонную плиту (на аппетит это, впрочем, не влияло). Во время готовки сеньора зычно покрикивала на Жоана — хотя, в отличие от Пепы, никогда не называла его «чёртовым отродьем» и вообще не бранилась: она была богобоязненна. Затем она шуршала тёмными юбками везде и всюду, либо восседала на «ресепсьон», приводя в порядок какие-нибудь счета. В сумерках, на фоне цветущей зелени её вполне можно было принять за полноценный субтропический призрак, особенно если она опускала свою вуаль, из-под которой неизменно тлел огонёк длинной сигареты. А по воскресеньям садилась на злого осла Агапито и плыла в церковь, и в кильватере этого чернопарусного фрегата неохотно следовала одна из двух имеющихся шлюпок в парадной одежде — либо Жоан, либо Пепа. (Чаще Жоан, потому что кто-то должен был присматривать за пансионом, а на Пепу сеньора полагалась больше, хоть та и была младше своего…брата?)

В их прямом родстве Аксель сомневался. Они были так непохожи! Красавица Пепа была куда смуглее Жоана, с его кожей цвета оливкового масла и грубыми чертами лица. И глаза у Пепы были не разноцветные, а такие, как надо, — чёрные. И волосы светлей. К тому же сомнительные брат и сестра абсолютно не походили на саму сеньору Мирамар. Но Аксель почему-то никак не мог себя заставить задать ей самый простой вопрос на эту тему.

Вблизи он увидел Пепу лишь на третий день. Девочка бесшумно появилась под виноградным навесом в конце завтрака — как из воздуха возникла, и это был ещё один из её талантов. Сухо пожелала гостям доброго утра и принялась молча и проворно убирать со стола. Тут-то Аксель и увидел, что глаза у неё большие и чёрные. И эти прекрасные глаза скользили по нему с тем же выражением, с каким только что брезгливо оглядывали его грязную тарелку. Аксель и не знал о себе — особенно после длительного общения с Дженни — что его самолюбие может быть так задето просто-напросто беглым взглядом!

И тут он сделал глупость. Он встал и принялся молча помогать Пепе убирать со стола. Но и тогда она остановила его сухим жестом, умудрившись при этом не поглядеть ему в лицо (хотя, наверное, со дня открытия пансиона «Мирамар» ни один юный турист не делал при ней ничего подобного). Затем, ещё более молниеносно, чем прежде, Пепа подхватила сразу три подноса с грязной посудой, резко повернулась на босых пятках и растаяла в воздухе. Аксель не посмел проводить взглядом струю воздуха, в которую она превратилась — у него пылали уши, тем более, что на него в упор смотрела Кри. С очень неприятным и довольно-таки ехидным выражением лица.

— Что это с тобой, Акси? — поинтересовалась она. — Ты забыл, что мы платим за обслуживание? Да и дома ты что-то никогда не был таким услужливым. Ни со мной…ни с Дженни, — добавила она после паузы.

Три последних слова почему-то особенно задели Акселя. При чём тут Дженни?

— Маме я всегда помогаю! — фыркнул он (что было правдой лишь отчасти). — А ты вообще никогда! (что тоже было не совсем верно). А Дженни тут вообще ни при чём! — зло закончил он, чувствуя, что из-за его ушей под навесом может легко приключиться пожар, если вся эта гадость немедленно не закончится. — И не лезь не в своё дело! — Последние слова вырвались у него словно бы независимо от сознания: он уже очень давно не был так груб с Кри. С самого возвращения из мира духов.

— Что тут у вас происходит? — раздался удивлённый голос отца, вернувшегося из помещения со звучным названием «Сервисиос», а попросту говоря, из туалета. — Кри, Акси! Я думал, вы уже давно повзрослели и перестали ссориться…

— Ничего, папа, — невинно сказала Кри, не моргнув глазом. — Просто Акси вдруг вздумал помогать…прислуге, — на последнем слове она сделала маленькое, но ядовитое удареньице.

— Ну, помог и помог. Что плохого в вежливости? — пожал плечами Детлеф, внимательно глядя на неё.

— Вежливости… — многозначительно протянула Кри. И замолчала, явно довольная собой. И не разговаривала с Акселем до обеда. Как и он с ней. Даже купались в этот день порознь.

И каждое утро Аксель, просыпаясь без будильника в давно предвкушаемое время, любовался бесплатным концертом внизу, во дворике — для него одного. Концерт, конечно, вызывал бы у него лишь отвращение, если бы не Пепа. Всё-таки Аксель отказывался её понять. «Ну чего она связалась с этим мешком гороха? — возмущённо думал он, осторожно выглядывая из-за шторы. — Неужели не к кому больше обратиться? Мы приехали сюда отдыхать, но разве танцы — не отдых?» По отрывистым репликам Аксель разобрался, что дети сеньоры Мирамар разучивают три разных танца: ламбаду (котроую он подсмотрел в первое утро), более медленную самбу с мелкими семенящими движениями и без всех этих дурацких полуобъятий, и румбу, напоминающую в исполнении Пепы сказочно-плавный балет. Мы говорим «Пепы», потому что Жоану подобный уровень скольжения решительно не давался, и девочка уже подумывала исключить румбу из программы. Программы чего — этого Аксель никак не мог уразуметь. Но было ясно: ответственный день приближается, и Аксель ждал его с нетерпением. Однако и с огромной неохотой. Так не хотелось думать, что скоро он проснётся в тихую рань, когда пансион погружён в тень и дрёму — а в патио никого нет, только вода еле слышно журчит в фонтане…

Многие его догадки растаяли, как дым, когда однажды (в этот день предстояла экскурсия на катере в национальный парк Альбуфера, о чём мальчик спросонок забыл) сеньора пришла его будить и деликатно стукнула в дверь. К счастью, Аксель был одет и мигом открыл дверь. Перед этим он рывком раздвинул шторы, чтоб не было странно, что он сидит в полумраке. В патио, к счастью, этого не заметили, но сама сеньора, прошелестев к окну траурными юбками, озабоченно глянула наружу.

— Тебе не мешает музыка, Акселито? — спросила она, приглушая могучий бас (видимо, чтоб не спугнуть танцующих).

— Нет, что вы! — испугался Аксель. — Наоборот, очень даже нравится… Пускай танцуют, сеньора Мирамар! — И, набравшись храбрости, небрежно спросил: — А для чего они всё это репетируют?

— Учатся зарабатывать деньги, мои детки…сиротки мои! — Сеньора вынула изо рта полуметровую сигарету и смахнула навернувшиеся слезу. — Скоро будет день рождения Пепы, и соберутся гости. Вот эти двое ламбадьерос и опробуют своё умение, а потом будут выступать перед большими отелями и привлекать к нам туристов… — Она спохватилась и торопливо закончила: — Хотя иной раз их уже просто некуда селить!

— И когда же у неё день рождения? — ещё небрежнее спросил Аксель, сглотнув. Сердце его отчаянно колотилось: вот он, вот он, желанный случай!

— Послепослезавтра. Представь, Акселито, ей будет уже двенадцать! Но она у меня такая толковая, что кого хочешь заткнёт за пояс — хотя бы и двадцатилетнюю девчонку…Вот если бы Жоан был таким же. Ну ничего, он всё-таки приехал с Азорских островов, — гордо добавила сеньора, — и, надо думать, посмотрел мир. Он себя ещё покажет!

— Не сомневаюсь, — медленно сказал Аксель, нахмурясь. — А…давно он оттуда?

— О да, уже почти месяц!

— Так это не ваши дети?

— А разве не видно? — добродушно, и всё же чуть насмешливо усмехнулась сеньора Мирамар. — Мадонна не послала мне детей, а уж как молили её и я, и бедняжка Диниш…мой покойный муж, — пояснила она, словно Аксель был совсем уж дурачок. — Родители Жоана со мною в очень дальнем родстве, а вот Пепита — дочь моей двоюродной сестры Марии. Мария сама учила Пепу танцам, никому не доверила…

— Правда?

— Да! А уж она была лучшей танцовщицей на семнадцать окрестных деревень…Но лучше всех была мать Марии, бабушка Соледад — та дважды танцевала перед самим испанским королём. Так что это у нас семейное. Пепа-то давно выступает на острове, да с каким успехом!..Ах ты, господи, что же я здесь сижу! — спохватилась она, поднося к глазам нагрудный перламутровый медальон с крохотными часиками. — Мне же на кухню надо! Смотри, не опоздай на катер… — прибавила она, устремившись к двери.

Надо сказать, что она вовсе не сидела в комнате Акселя, а всё время машинально что-нибудь поправляла и прибирала, хотя это не мешало ей говорить, вспоминать и умиляться. А во-вторых, её прощальное «не опоздай» было очень уместным, но, увы, бесполезным напутствием. Аксель кружил по номеру, глядя в стену невидящими глазами. Он задыхался, он горел! День рождения…Таких удач не бывает. Но коль уж это случилось — не упустить!

И он с тоской посмотрел на уже опустевший патио. Ещё одно, ну, может быть, два утра — нельзя же без генеральной репетиции с таким идиотом! — и всё…Навеки. Ему не хотелось ни на какую экускурсию. Лучше бы он посидел в этом дворике, послушал плеск воды в фонтане и лишний раз вспомнил Пепу. Да и что ей стоит заглянуть в патио ещё разок, по какому-нибудь делу? Ведь это прямой путь от «ресепсьон» к свинарнику, где столько всякой спешной работы…

Он тоже глянул на свои наручные часы и решил, что минут пятнадцать у него ещё вполне найдётся. Присел к тумбочке и, покусывая авторучку, попытался сосредоточиться. Cначала это не получалось: в голове вихрем крутилась ситцевая юбочка и звучала гитара. Затем начали звучать стихи Лорки, и Акселю никак не удавалось отделаться уже от их ритма. Когда же ему показалось, что он это сумел и зазвучали собственные слова, он стал торопливо их записывать:

Никак не могу я в сердце Унять предрассветной дрожи…

Хорошо! Дальше.

На крик больного младенца, На сахар она похожа. Хотел бы отдать в поклоне я Что есть, и то, чего нету — Земле и воде Каталонии, Тёмному сну и свету!

Аксель сам не мог понять, откуда у него выскочила «Каталония» — ведь он сейчас уже не там, да и там видел разве что аэропорт. Ничего, сойдёт! И рифма такая удачная: «в поклоне я — Каталонии». Да, очень хорошо…Но кому это показать? Кри? Невозможно…Стоит ей услышать про предрассветную дрожь, и она тут же догадается — хоть топи её после этого в море или сам топись! А папе и можно бы, но он ничего не смыслит в стихах. И тоже догадается.

— Ну и жизнь пошла, — с горечью сказал себе Аксель. — Не с кем слова молвить! Ладно…Пусть это будет Кри, но только вторую строфу! Я и так знаю, что первая — самая лучшая.

— Акси, ты где? — раздался из коридора сонный голос сестры. — Тебя к завтраку ждут…

— Подождут! Кри, можно тебя на минутку?

— Ну что случилось? — Кри, уже одетая и умытая, но всё ещё не очень бодрая, вошла в номер и уставилась на брата. — Ты что, заболел?

— Почему это? — смутился Аксель, покосившись на лежащий перед ним блокнот.

— Красный весь…И дышишь, как после стометровки.

— Нет, всё в порядке. Хочешь послушать моё четверостишие?

— Сейчас?

— Да!

— Слушаю, — деловито сказала Кри, разглядывая его и тоже забыв о завтраке. — Ну? Чего молчишь?

Аксель, не глядя на неё, прочитал своё «Хотел бы отдать в поклоне я…» — и сам уже не знал, стоило ли это делать. — Нравится? — спросил он с замиранием сердца.

— Нет.

— Почему?

— Как можно отдать то, чего у тебя нету? Это же чушь, Акси!

— Никакая не чушь, — сердито сказал Аксель, вставая и нервно потирая подбородок. — Ты не понимаешь…Я хотел сказать, что если бы у меня было ещё что-нибудь… кроме того, что уже есть…я бы и это отдал!

— Ну вот так бы и написал, — наставительно, как малому ребёнку, заметила Кри, и вдруг прищурилась на блокнот: — Постой, это же не всё! — Она потянулась вперёд, но Аксель в последнюю секунду успел выхватить блокнот и спрятать за спину. — Что там у тебя? Дай-ка сюда…

— Не твоё дело! И, к твоему сведению, читать без спроса — нечестно!

— А писать без спроса — честно?! — выпалила Кри, развернулась на каблуках не хуже Пепы и хлопнула дверью. Аксель скрипнул зубами, положил блокнот в тумбочку, затем, подумав, перепрятал под матрац и поспешил в «Сервисиос», тем более, что снизу уже доносился голос Детлефа: «Кри, Акси, да где же вы?»

Экскурсия в Альбуферу доставила ему мало удовольствия — он дулся на Кри, а та отвечала полной взаимностью. И оба, как могли, старались скрыть это от отца. «Надо же… — думал Аксель, бессознательно выплёскивая на сестрёнку всю досаду от мысли, что патио скоро опустеет. — Я ещё должен спрашивать у неё разрешения, чтобы…Совсем зарвалась!»

— Акси, ты не заболел?

— А?

— Ты не болен, сын? — повторил Детлеф, наклоняясь к нему над бортом катера и кладя большую ладонь на его макушку. — Может, перекупался? — добавил он не очень уверенно.

— Да…Да, папа! Перекупался! — обрадовался Аксель. — Я завтра утром пойду на пляж попозже, ладно?

— В самую жару?

— Ничего…

— Дело твоё…Полежи в номере, поспи.

— Может, в номере. А может, в патио посижу, — согласился послушный сын. — На холодке…

— В лес только один не ходи.

— Что ты, я же понимаю…

— Тьфу! — явственно донеслось до них, и оба быстро взглянули в сторону Кри. Но та с каменным лицом глядела куда-то в море и к вопросам явно не поощряла.

С нетерпением дождавшись вечера, Аксель улизнул из пансиона и сбегал на пляж, к телефону-автомату. С «ресепсьон» Реннеры никогда не звонили, это стоило дороже, а кроме того, мальчику хотелось поговорить без свидетелей. Он поспешно набрал номер и нетерпеливо задышал в трубку, утонув невидящим взглядом в голубизне вечернего неба.

— Здравствуй, Незримый Лис, — сказал Аксель, дождавшись, когда трубку сняли.

— Здравствуй, Спросивший Смерть, — ответил Хоф. — Как отдыхается? Надеюсь, папа, ты и Его Луна в порядке?

— Да, Отто, спасибо! — скороговоркой выпалил мальчик. — Ты сейчас спросишь, не было ли происшествий, так вот, было одно… — и он всё так же торопливо рассказал о сосне, стремясь поскорей перейти к главному.

— Cтранно, — заметил Хоф, выслушав его и задав несколько уточняющих вопросов. Голос его был спокоен, но Аксель словно воочию видел и нахмурившийся лоб, и сосредоточенный взгляд маленьких глазок. — Странно потому, что я тоже согласен с Кри. Это не похоже на месть духов. Но ещё меньше это похоже на случайность. А не вернуться ли вам в Мюнхен, друзья мои?

— Ты же понимаешь, Отто: если что, они нас везде найдут, — с досадой ответил мальчик. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось уезжать!

— Вот именно: если что…Учитывая, что в Германии с вами ничего подобного не происходило, а на Сан Антонио случилось немедленно, почему бы не предположить, что данный остров отличается какими-то особенностями…которые развязывают противнику руки…то есть лапы, — знакомым Акселю до мелочей кабинетным тоном сказал Хоф. — Скажи, Акси, а волшебная защита ваша сработала?

— Не знаю…

— Что значит «не знаю»?

— Эта сосна…упала мимо. Она накрыла машину только кончиками ветвей!

— И чем это тебя так озадачивает? — поинтересовался комиссар.

— А почему ты решил, что я озадачен? — хмыкнул Аксель, в который раз подивившись сверхъестественному чутью собеседника.

— Про голосу, дорогой, по голосу…Так в чём дело?

— Сам не пойму, — признался мальчик. — Что-то во всём этом было и впрямь не так. А вот что — никак не соображу!

— Если всё же сообразишь, немедленно звони мне. Прямо на «хэнди», не дожидаясь вечера, о’ кей? Жаль, меня с вами не было…

«Да уж, — подумал Аксель. — Ты-то сразу догадался бы, в чём загвоздка!»

— Ну, а о чём ещё ты хотел со мной посоветоваться? — продолжал Хоф. — Выкладывай.

— Это ты…тоже по голосу?

— Угу.

— Жуть! — признал Аксель. — Как хорошо, Отто, что ты ловишь не меня! Ну ладно, я…В общем…Можно, я прочту тебе один стих?

— Валяй! — согласился Хоф. — Только учти, я в этих делах тот ещё спец…

— Ничего, ничего, лучшего мне не надо!

И Аксель с чувством прочитал ему «Никак не могу я в сердце унять предрассветной дрожи…» — но не половину, как Кри, а всё целиком. И с трепетом спросил: — Ну как?

— Мм…Для начинающего стихотворца, по-моему, неплохо.

— Спасибо, Отто! А тебе одна строчка не кажется…глуповатой?

— Какая?

— «Что есть, и то, чего нету…» Нельзя ведь отдать то, чего нет, правда?

— Ну…можно, конечно, выразиться и поточней, — признал Хоф, — но в целом понятно, что ты хотел этим сказать. Стихи, друг Аксель, — не полицейский протокол, верно?

— Да! — с жаром согласился окрылённый поэт.

— А вот другая строка, — безжалостно продолжал Хоф, — и вправду немножко странновата…

— Какая? — уныло спросил уже Аксель.

— «На сахар она похожа». Дрожь допустимо сравнить с криком больного младенца, поскольку то и другое — не вещь, а, выражаясь языком судебной медицины …хм…нервная реакция. Но сравнивать дрожь с сахаром — при всём понимании твоих чувств — я бы поостерёгся. Хотя, повторяю, ты слышишь мнение человека, далёкого от поэзии. Может, чуть-чуть доработаешь это место?

— Да некогда мне его дорабатывать! — с отчаянием сказал Аксель. — Времени осталось — всего ничего!

— Какого времени?

— Неважно…Большое тебе спасибо ещё раз!

— Не изменились ли твои планы на будущее, Акси? — спросил Хоф, оставив, к счастью, опасную тему нехватки времени. — Ты, может быть, решил стать поэтом?

— Э-э…и да, и нет, — честно ответил Аксель. — Я, наверное, буду полицейским, и буду работать у тебя, а в свободное время — писать стихи. Вот.

— Ясно, — очень серьёзно сказал комиссар. — Если у тебя всё получится (кроме работы под моим скромным началом, потому что я к тому времени давно уйду на пенсию), то ты, наверное, будешь единственным в мире полицейским — поэтом.

— Почему?

— Эти два ремесла плохо сочетаются, дружок. И нужно быть особенным человеком, чтобы совладать с тем и другим. Но, вполне возможно, ты такой и есть, — успокоительно закончил комиссар полиции Отто Хоф, которому духи дали заслуженное прозвище «Незримый Лис».

На том и порешили.

А на следующее утро, посмотрев из-за шторы предпоследнюю репетицию, Аксель не пошёл на пляж. Вместо этого он полтора часа сидел в тени у фонтана, опустив босые ноги в воду. Глядел на журчащую струйку воды, которая, прежде, чем стечь вниз, лужицей собиралась в грубо высеченном капюшоне каменного святого. Думал. Читал Хименеса и Лорку, набрасывал что-то в уже наполовину исписанном блокноте. Он уже знал, что то же сделает завтра. И послезавтра. И во все оставшиеся ему на острове дни.

И только сидя в дремотном солнечном одиночестве, слушая вялые утренние шорохи полупустого дома, но не слыша того единственного звука, которого он ждал — шлёпания босых ступней по тёплым каменным плитам — Аксель наконец понял то ощущение, которое охватило его с первых же минут на Сан Антонио. Он никогда не был в Португалии и не слышал тамошней пословицы: «Коимбра учится, Брага молится, Лиссабон пускает пыль в глаза, а Порту работает». Но, конечно, мальчик знал, что у каждого места на свете — свой нрав и обычай. И вот сейчас он наконец понял душу острова.

Этот остров спал.

Спали его домики, его крыши, початки маиса в его полях и кончики ушей злого осла Агапито в тёмном стойле. Спал дымок сигареты, идущий из-под вуали. И скособоченный краб в полосе прибоя, и мёртвый лорд в мёртвых апартаментах, и оливковые деревья, и танцующий что-то гадкое Жоан, и чёрный гриф в голубом зените, который был способен видеть всё это сразу, но не хотел, потому что спал. Спало прошлое, настоящее и будущее Акселито Реннеро, его жизнь и его смерть. И, казалось, ничто не может нарушить это заклятье сна, наложенное (кто знает?) может, злым духом, который всегда всё умеет, а может, как всегда, не умеющей ничего — доброй судьбой.

Аксель вздрогнул и очнулся.

В тишине дворика возник непонятный шорох, подбросивший мальчика со ступеней, как электрический разряд. Правда, ощутив влажными ногами горячие плиты, Аксель опомнился и, судорожно дыша, плюхнулся на прежнее место, приняв независимый и, как ему казалось, безразличный вид. Из задней двери «ресепсьон», видимо, держа путь в курятник или свинарник, выходила Пепа. Всё в том же простеньком платьице, со слабо колыхающейся волной каштановых волос до талии, она не шла, а прямо-таки плыла мимо старого, убогого фонтана, принадлежа явно к какому-то иному, прекрасному, проснувшемуся миру. И, окружая её босые ноги правильным полукругом — так конвойные суда следуют за большим кораблём — со слабым шорохом семенили вслед за ней шесть крупных ежей.

У Акселя отвисла челюсть. Он беззвучно шевелил губами, но что в них было толку, если, проснувшись, не получалось издать ни звука? Так Пепа и проплыла бы мимо него, оставив его в позоре и унижении, если бы, к счастью, не один из её любопытных спутников. Самый крупный ёж деловито отделился от остальных, подкатился мальчику под ноги, требовательно фукнул и оцепенел, явно ожидая подачки. Проклятье! У Акселя не было с собой ничего съестного!

Пепе пришлось замедлить шаг и оглянуться. Надменно сузив глаза, она коротко щёлкнула языком, и ёж, выйдя из оцепенения, покатился догонять хозяйку. Тут к Акселю наконец вернулся дар речи.

— Ничего, ничего… — хрипло сказал он. — Я…люблю животных.

— А я не люблю попрошаек, — отрезала Пепа. — И он не животное! — фыркнула она не хуже ежа.

— Что? — растерянно спросил Аксель. — Разве ёж — не животное?

— Его зовут Хоакин, — презрительно сказала Пепа, и Аксель вдруг понял, до чего же глупо и даже грубо — обозвать животным такое умное и верное существо, как ёж. (Уж если кто после этого и животное, так это он, Аксель!) А Пепа тем временем повернулась и явно собиралась удалиться. Этого нельзя было допустить!

— Э-э…Пепа! — слабо позвал он. Девочка остановилась и уничтожила его непонимающим взглядом. Он посмел назвать её по имени! Но отступать было некуда.

— У тебя сегодня день рождения? — вымолвил Аксель давно заготовленную фразу, в которой, однако, каждое слово стало вдруг кошмарным, нелепым и выдающим его, Акселя, с головой.

— И что? — непередаваемым тоном осведомилась она.

— Я…мм…хочу тебя поздравить, — промямлил Аксель, ненавидя этот дворик, и фонтан, и провокаторов-ежей, и себя, идиота, и весь мир…но только не Пепу!

— Спасибо, — сухо обронила та. Но уже не повернулась к нему спиной, а молча и даже с каким-то слабым любопытством смотрела на него, словно говоря: «Ну, а как ты ещё осрамишься?»

— И…вот…мой подарок! — выдохнул Аксель с мужеством обречённого. Потной ладонью он вытянул из кармана шёлковый, расшитый бисером мешочек с тесёмками, который купил вчера на местном рынке вместе с содержимым.

А затем произошло невероятное: Пепа чуть улыбнулась краем рта! И протянула руку навстречу немеющим пальцам Акселя! И взяла мешочек, вместо того, чтобы запустить им в акселеву пылающую физиономию! Но, конечно же, не открыла. Только ещё раз чуть заметно кивнула: ладно, мол, живи пока, а там увидим.

— Гости придут завтра к пяти, — бросила она. — Тётя вам скажет. Чтобы каждый сидел на своём месте, — ледяным тоном прибавила Пепа, словно оправдывая такую неслыханную честь необходимостью соблюдать порядок. — А это что?

И Аксель понял: ЕМУ ЗАДАЛИ ВОПРОС!

— Стихи… — гробовым голосом ответил он, протягивая Пепе аккуратно сложенный листок из блокнота. (Сперва Аксель хотел положить их в мешочек, но потом испугался: вдруг их не заметят или примут за обёрточную бумагу?) — Мои… — добавил он, как во сне. — К дню рождения.

На сей раз Пепа нахмурилась и деловито развернула листок.

— Тут не по-нашему, — бросила она, и Аксель понял, что даже злой осёл Агапито — гений в сравнении с ним. Ну в самом деле, откуда Пепе знать немецкий?!

«Дедушка! Я умираю! Помоги!!!» — мысленно закричал он так, что, если б это было не мысленно, стены пансиона Мирамар рухнули бы и погребли всех участников безумной сцены. Дрожь сотрясла тело мальчика — но не то чувство, которе вызывал у него мысленный разговор с дедушкой Гуго. Случилось что-то иное, непонятное и не менее чудесное…

— А…да… — выдохнул Аксель. — П…постой…Я сейчас переведу на «катала»!

— Что ты сделаешь? — изумилась Пепа. Но Аксель, уже не замечая ни этого последнего чуда, ни её самоё, рухнул на колени, где стоял, как богомолец перед образом Мадонны, и, что-то лихорадочно шепча, выхватил авторучку. Минута — и текст стихотворения «Никак не могу я в сердце унять предрассветной дрожи…» был мастерски переведён с немецкого на каталонский. Красивым, каллиграфическим почерком, будто каждую строчку выводили полчаса, а не гнали на колене по мятой бумаге дикими, размашистыми кривулинами!

Пепа медленно оглядела Акселя с головы до ног, потом ещё раз — с ног до головы, словно проверяя, не исчезла ли эта часть тела, будучи упущена из виду. Затем надменная принцесса субтропиков, королева ежей, и прочая, и прочая…медленно и внимательно прочитала листок, густо побагровела, как клюква, и, бросив на Акселя взгляд, полный благоговейного почтения, вихрем унеслась прочь. За ней, шурша, мчались ежи с Хоакином во главе, а следом за ними — что-то невидимое, лихорадочное, дрожащее, вырвавшись из груди Акселя вместе с его стеснённым дыханием.

— О! — простонал он, закрыв глаза. — О… — Потом медленно нагнулся и подставил голову под струйку прохладной воды, бьющую из полураскрытых ладоней каменного святого. Когда Аксель выпрямился, ему показалось, что один из ставней, прикрывающих окно кухни, чуть шевельнулся. Ещё не хватало…

— А что я такого сделал? — пробормотал он, тяжело дыша и не глядя больше в ту сторону. Но, кроме ощущения чего-то сладко-запретного, в нём росло радостное удивление: вот что она, оказывается, может, поэзия!

И весь день он прожил в радости. Стараясь не показывать это Кри и борясь с ощущением, что она видит его насквозь и ждёт своего часа.

Час этот наступил на следующее утро, когда Аксель, томясь и одновременно блаженствуя, вновь не пошёл на пляж и проводил время всё там же — во дворике, у фонтана. (Недавно подсмотрел из окна последнюю репетицию — она длилась на пятнадцать с половиной минут дольше обычного, и Пепа танцевала, как никогда). Именно с этого утра, то есть немного не по порядку, началась наша повесть, и именно тогда Кри закатила Акселю скандал с утоплением. То, что родная сестра швырнула его любимое чтение в фонтан, было для мальчика бесспорным потрясением. И он искренне обещал уделять ей побольше внимания. Увы, он выбрал неподходящий момент для своих обещаний…

Ecли патио днём был пуст и заброшен, этого никак нельзя было сказать о кухне. Из её окна уже давно полз невыносимо вкусный запах «лечоны» — запечённого молочного поросёнка, так что Акселю было труднее обычного оставаться в мире своих мечтаний. Никто из семейства сеньоры Мирамар после завтрака не попадался на глаза ни ему, ни Детлефу, ни Кри. Завтрак был не хуже обычного, но никто не пришёл убрать со стола. А к пяти часам, когда кончилась сиеста, под виноградным навесом начали собираться гости. Судя по незнакомому для Акселя языку — красивому, но слегка шепелявому — это, в основном, были португальцы из окрестных усадеб. Видно, сеньора Мирамар продолжала бросать вызов испанскому большинству здешнего населения, которое не забыло ей брака с иностранцем. (Но, когда мальчик поделился этой мыслью с отцом, тот, пожав плечами, ответил: «А может, это вовсе и не вызов, Акси? Может, испанцы просто не придут, хоть как ты их зазывай..») В пёстрых национальных нарядах — почти у каждого с какой-то особинкой, — в широкополых «сомбрейру», с кофейными, небритыми, но очень добродушными лицами, они слезали со своих осликов или подходили пешком, оживлённо лопотали, хлопали друг друга по плечам и лопаткам, и вдвадцатером производили столько шума, что, казалось, их собралось сто двадцать. Снимали с сёдел и распаковывали внушительные корзины со снедью (хотя стол уже и так ломился от яств), вытягивали из мешков пузатые, узкогорлые, оплетённые бутыли с домашним вином, а один старый крестьянин торжественно нёс на плече аккордеон. У двух или трёх гостей Аксель заметил незнакомый ему музыкальный инструмент, похожий на мандолину, но двенадцатиструнный.

— Гитар-ра пор-ртугеза, — объяснил ему сосед по столу, заметив его вопросительный взгляд. И разразился длинными восторженными объяснениями, размахивая ручищами, перебирая мозолистыми пальцами невидимые струны и цокая языком. Аксель не понял ни слова, но вежливо улыбался и кивал, чем привёл соседа в окончательный и буйный восторг. Тогда сеньора Мирамар наклонилась и тихо, но величественно успокоила крикуна, а Акселю так же тихонько и ещё более величаво объяснила: речь, мол, идёт о португальской гитаре. В отличие от гитары обычной (которую португальцы называют виолой), португальская гитара с её высоким звучанием в умелых руках творит просто чудеса. Только это и хотел сказать сеньор Афонсу.

Наверное, «гитар-ра» была и впрямь чем-то выдающимся, но мальчик пердпочёл бы сидеть не с таким шумным опекуном, а, скажем, рядом с Пепой. Однако её нигде не было видно. Что ж, пока можно было бы потерпеть на стуле не справа от папы, а, допустим, между ним и Кри… Он знал, что виновница торжества вот-вот появится, и уже не раз чувствовал на себе косой взгляд сестры. А может, даже и хорошо сидеть от такой настырной и лезущей в твою личную жизнь проныры чуть поодаль?

Не успел Аксель додумать эту невесёлую мысль, как толпа издала восхищённый рёв, и под навесом — конечно же, под руку с Жоаном — из воздуха возникла Пепа. В белой вышитой блузке с длинными рукавами и полупрозрачной накидке на плечах, в широкой зелёной юбке с жёлтой каймой по нижнему краю, поверх которой празднично сверкал тёмно-зелёный передник — она была ослепительна! Да и принаряженный Жоан рядом с ней, увы, не выглядел больше таким уж неотёсанным олухом, каким он на самом деле был и всегда будет. На нём были синяя клетчатая рубаха и такой же жилет, тёмные короткие штаны с гетрами, широкий красный шарф с бахромой, обмотанный вокруг талии как пояс, а на голове мальчика возвышалось громадное чёрное «сомбрейру», в котором он напоминал экзотический гриб. И весь он, весь светился самодовольством, с которым могла бы поспорить разве что гордость сеньоры Мирамар, не сводящей очей со своих питомцев! Он просто изнемогал, кидая нагло-презрительные взгляды на Акселя. Такое могло бы взбесить кого угодно, но, к несчастью соперника, Аксель неотступно глядел в одну точку, заслонившую для него весь мир — на шею Пепы. Ведь там, на этой шее, оттеняя её золотисто-абрикосовую кожу, блестело жемчужное ожерелье из Манакора, которое он, Аксель, купил вчера в сувенирной лавочке после долгого, тщательного выбора и многочисленных консультаций с продавцом! Его подарок принят!!!

И так как он заранее обдумал всё это, он тут же опустил глаза, продолжая видеть нужное ему внутренним зрением, и, чувствуя на себе тяжёлый взгляд Кри, начал судорожно запихивать в рот «фритос майоркин». (Сегодня, правда, кто-то изготовил его из наждака пополам с резиной). Но Аксель сумел проглотить немного, а тем временем вновь прибывшие дети чинно заняли места за столом. Хозяйка дома, как башня с траурным знаменем-вуалью, тут же подняла Пепу и признесла громадную речь по-португальски (с синхронным переводом на «катала» для уважаемых немецких гостей, что продлило эту речь ровно вдвое, — но никто из присутствующих не выказал ни малейшей досады). Затем подняли тост за именинницу Хосефу (лишь теперь Аксель узнал полное имя Пепы и нашёл его замечательным).

И начался пир… Стоит ли говорить, что сеньора Мирамар превзошла самоё себя? После того, как Аксель немного успокоился, оказалось — блюда и напитки имеют отличный вкус! Мы даже и перечислять не берёмся всё, что там ели, а уж то, чем запивали, мог бы охватить разумом лишь коренной уроженец Сан Антонио, с детства посвятивший себя виноделию.

Между третьей и четвёртой переменой блюд, когда от звона посуды и шумных возгласов у Акселя звенело в ушах не меньше, чем от собственного счастья, гости с шумом поднялись. Скамьи из-за столов, чуть не своротив навес, вытащили на лужайку, поставили длинным прямоугольником и торжественно расселись со всеми удобствами на фоне яркой вечерней зелени. В руках у крестьян замелькали музыкальные инструменты, и чувствовалось, что для этих смуглых ладоней они не менее привычны, чем мотыга или невод. Сеньор Рейналду с аккордеоном уселся на почётное место, вытянув вперёд ногу с протезом, а в соседнем скрипаче Аксель и Кри с негодованием узнали того самого старого клеветника с рынка, который уверял их, что у сеньоры Мирамар фамилия Фахун, а имени нет совсем.

Под гром аплодисментов Жоан и Пепа вышли на середину зелёного прямоугольника, поклонились гостям и разбежались в разные стороны. Затем, при первых звуках ламбады, две ярких, словно бы кукольных фигурки начали неуверенно кружить навстречу друг другу, видимо, сомневаясь — подойти или нет? Наконец они взялись за руки, Пепа смерила партнёра взглядом, явственно говорившим: «Подведёшь — убью!» — и оба превратились сперва в пёструю юлу, а затем — в цветной вихрь. Нет, Жоан не подвёл! Он явно хлебнул сегодня чего-то покрепче «пало», к тому же обилие гостей притупило в нём всегдашний страх перед Пепой, — и он был в ударе. А Пепа, казалось, вообще отделилась от земли и поднялась в воздух. «Она же просто как фейерверк!» — еле дыша, поражался Аксель. Ббах — поворот на месте! Вввз — полуобъятие с этим олухом, но тут же оба с размаху стукаются спинами, словно створки моллюска, почуявшего опасность, и — жжхххх! — зелёный круг юбки и чёрное колесо «сомбрейру» разлетаются на длину полусогнутой руки…Даже бабушка Соледад сегодня гордилась бы своей внучкой. А что вытворяли присутствующие! Они ритмично раскачивались, орали, хлопали в ладони, и Аксель, уже не заботясь, смотрит ли в его сторону надоеда Кри, буйствовал больше всех, не сводя глаз с жемчужного ожерелья…Пока на плечо ему не легла рука отца.

— Сынок, — прошептал в ухо сыну Детлеф Реннер, — что-то у нас Кри захандрила. Погляди сам…

Разгорячённый Аксель обернулся и увидел, что его сестра, не участвуя в общем веселье, стоит, как статуя, с каменным лицом, стараясь подавить слёзы. Мальчику стало и досадно, и немного совестно, и опять досадно…Он любит Кри. Очень! Но при чём тут она?

— Вот что, принеси—ка свой «Кэнон», — сказал отец. — Сделаешь пару снимков на память, пока не стемнело. А я её успокою…

Аксель даже языком щёлкнул с досады. Идиот! Балбес, в десять раз больший, чем любой Жоан! Ведь как раз теперь можно безбоязненно и безнаказанно снимать Пепу, и это таки будет память на всю жизнь! Он испытующе покосился на отца — угадывает тот его мысли, или нет, и случайно ли именно сейчас отсылает прочь? Но широкое и тоже будто вытесанное из камня папино лицо, освещённое предзакатным солнцем, было, как всегда, спокойно и доброжелательно.

Коротко кивнув и стараясь не глядеть на Кри, Аксель стрелой промчался мимо навеса, вдоль ряда карликовых пальм, юркнул в парадную дверь, обогнул стойку «ресепсьон» и вылетел в патио. Как он ни спешил, пробегая мимо фонтана по гулким плитам, в мозгу его мелькнула мысль, что ничего тише и красивее этого увитого плющом вечернего дворика он никогда не видел…Дверь на чёрную лестницу под самым его окном…Ещё полминуты — и он у своего номера. Торопливо открыв дверь ключом, Аксель выхватил из тумбочки заряженный до зубов фотоаппарат и, разгибаясь, почувствовал, что в комнате что-то не так. Может, дверца шкафа как-то иначе приоткрыта, чем он её оставлял…или чемодан чуть выдвинут из-под кровати? Рывком открыв его и уже досадуя на потраченные драгоценные секунды, мальчик увидел, что всё там, внутри, конечно же, в порядке. Показалось…А шкаф он просто не закрыл как следует, уходя. Вперёд!

Он обмотал ремешок от футляра «Кэнон» вокруг запястья, выскочил из номера, запер его, чувствуя спиной неуют пустого, тёмного коридора, вихрем скатился по чёрной лестнице во дворик и побежал к фонтану. Но, поравнявшись с ним и увидав краем глаза сгорбившуюся фигурку святого, охваченного непонятным ужасом, Аксель резко, на манер Пепы, развернулся и окинул взглядом пространство за своей спиной.

Патио был пуст.

По его каменным плитам гулял лишь вечерний ветерок.

Аксель медленно поднял глаза к своему окну и опять не увидел ни одной живой души. В этом можно было не сомневаться. Потому что у его окна, держась костлявыми пальцами левой руки за распахнутый ставень, висел в воздухе скелет ребёнка и жадно глядел Акселю вслед.

 

ГЛАВА VI. СМЕРТЁНОК

На секунду у Акселя ослабли колени, как в тот миг, когда год назад Кри на его глазах уносило небесное косматое чудище. Он зажмурился, потом моргнул — скелетик был на месте. Нет, это не мираж, не галлюцинация! Мальчик отчётливо видел блеск костей — почти таких же белых, как жемчуг на шее Пепы. Повёрнутый к фонтану череп, как и весь остов, не шевелился, но в тёмных провалах глазниц пряталось что-то, не оставляющее сомнений: на Акселя в упор смотрит существо из другого мира и ждёт…Чего?

Об этом мальчик не стал раздумывать. Вместо страха в нём вспыхнула безудержная ярость.

— Та-а-ак! — зловеще прошипел он, сузив глаза. И кинулся вперёд…точнее, назад, к чёрной лестнице. Он не думал сейчас о том, что защищён от враждебной ему магии — попросту не вспомнил об этом. Впрочем, если б даже он был совершенно беззащитен, а у окна его с косами наизготовку висели все Семь Смертей, Аксель, наверное, и тогда бы кинулся в бой. В мозгу его стучала одна мысль: ничего не кончилось! И не кончится, пока…додумывать это «пока» сейчас было некогда. Хватит бегать от врага — надо вытрясти из него правду!

Если бы скелетик выждал, пока Аксель нырнёт в дом, а затем спрыгнул в патио и убежал, мальчик остался бы с носом. Вместо этого страшный гость выпустил ставень и беззвучно упал чуть ли не на голову своему преследователю. Тот невольно отпрянул, а скелетик, рухнув на четвереньки, прополз с паучьей прытью несколько метров в сторону заднего двора, вскочил и, как взбесившаяся лошадь, кинулся прочь. Как ни хорошо Аксель бегал, он бы никогда не догнал своего противника — но на сей раз он был вне себя, а кроме того, может быть, вовсе не все его волшебные силы действительно зависели от Шворка. Две фигуры промчались через чёрный ход на задний двор, разметали бродящих кур — те, хоть и не могли видеть того, кого видел Аксель, видно отчего-то всполошились и с квохтаньем кинулись врассыпную, едва скелетик выскочил из дома. Затем костлявый пришелец устремился по тропинке, ведущей к пляжу — сквозь заросли ладанника и фисташки, вспугивая диких попугаев и взметая песок. А вслед обоим бегунам, что-то почуяв, истошно ревел из конюшни злой осёл Агапито…

Расстояние между бегущими медленно, но верно сокращалось, но через пару минут сквозь зелёную завесу блеснуло море. «А если это ловушка? Заманит и утопит…» — запоздало мелькнуло в мозгу у Акселя. Но отступать было поздно…да он и не хотел отступать!

Оба с разбегу вылетели на пустынный пляж, и ловушка, о которой только что подумал Аксель, захлопнулась. Но попал в неё почему-то не он, а его маленький враг. Ростом тот был мальчику по грудь, бежал всё неувереннее, а когда добежал до полосы прибоя, стал как-то странно вихляться. Скелетик словно угодил в невидимую паутину и, пытаясь освободиться из неё, запутывался ещё больше. Наконец, в двух шагах от воды и в каком-нибудь метре от подбегающего Акселя он упал на колени, сунулся черепом в песок, будто пытался пробуравить землю и вернуться к себе на тот свет…и начал яростно кататься взад-вперёд.

Аксель вновь отпрянул — хотя, следуя по пятам за незваным гостем, он тоже давно должен был попасться…А может, эта паутина рассчитана только на одного? И где же сам паук? Он завертел головой, но шорох под ногами заставил его опустить глаза. Какая-то невидимая сила тащила скелетик прочь от него — ногами-палочками вперёд — туда, к пустому шезлонгу пляжного смотрителя. Аксель шагнул вправо и за спинкой шезлонга увидел то, что искал.

Если бы это был паук! Да и вообще какое угодно живое существо! Огромный бутон лотоса в три человеческих роста высотой, испуская такое же сияние, как беловато-голубая, мёртвенная луна где-нибудь над пустыней или в горах, раскрывался в пляжном песке. И этот чистейший, экологически одобренный песочек казался в сравнении с ним грязным, затоптанным и заплёванным. Лотос медленно вращался вокруг своей оси и был словно разделён на лепестки тонкими золотыми нитями. А по осквернённому пляжу в разные стороны от лепестков ползли холодные голубые искры огня…

Аксель уже наблюдал такое. В подобном бутоне — может, даже в этом самом? — пожаловал когда-то из дальнего космоса в Потусторонний замок его и Кри главный враг — звёздный дух Штрой. Но то было в Свёрнутом Мире, а не посреди земного пляжа…Тем временем бутон, раскрываясь, ложился на бок и поворачивался сердцевиной к своей жертве…или жертвам? Вот его лепестки приоткрылись ещё чуть-чуть — и Акселя затопила чёрная ледяная бездна, полная звёздной пыли. Чудовищный мороз сковал, ослепил, уничтожил его на несколько секунд. Когда же пелена разорвалась, мальчик со стоном повалился на песок, жадно впитывая накопленное им за день тепло. И, лёжа, увидел, что скелетик уже вот-вот коснётся тёмной, мерцающей сердцевины бутона скованными ногами. Его запрокинутый назад череп-одуванчик уставился на Акселя чёрными провалами глаз в немом призыве о помощи.

Аксель скользящим прыжком устремился к нему и, поборов страх и отвращение, сотни тысяч лет питаемое человеком к костям себе подобных, обхватил скелетика за холодные шероховатые рёбра. Рванул к себе — и тут же его оплели невидимые, беспощадные нити, которые слегка вибрировали, но из которых было бесполезно вырываться. Теперь уже оба обречённых — человек и скелет, один ногами, другой — головой вперёд втягивались в неторопливую пасть бутона…В последний миг, уже совсем не соображая, что он делает, Аксель поднял немеющую голову, взмолился: «Дедушка!» — и знакомое лицо с тревожно выкаченными глазами и густыми усами возникло перед его внутренним зрением. Гуго Реннер пылал гневом! Таким Аксель его ещё никогда не видел, но, подчиняясь хлынувшей в него силе, сам подвинулся к бутону на последние сантиметры и прохрипел в ледяную космическую мглу то, что затем мгновенно изгладилось из его памяти:

Нарушив Кодекс первых двух Сторон, Ты, наглый трал, закрыться принуждён!

Блеснув голубой вспышкой, бутон лопнул, рассыпавшись на тысячу ледяных огней, а Аксель уронил голову в песок и на несколько секунд уснул от крайнего изнеможения. Секунд или долгих часов?..

Когда он очнулся, скелетик сидел прямо над ним, опершись руками на песок и, не пытаясь бежать и чуть склонив набок череп, разглядывал его.

Акселя пробрала дрожь. Это было страшнее всего — мирно сидеть вдвоём на вечернем пляже, будто два дружка…

«Может, я умер? — подумал он. — Я ещё не взрослый, вот и прислали за мной…такого же». Он попытался вскочить, но слабость заставила его со вздохом упасть на колени. Тогда скелетик, тоже, казалось, сделавший над собой усилие, подхватил его под мышки и легко, как пушинку, (видно, он был раз в двадцать сильнее Акселя) сунул в шезлонг. А сам остался сидеть у его ног, чуть откинувшись назад и с любопытством продолжая осмотр.

— К…кто ты? — выдавил Аксель, в свою очередь склонив набок тяжёлую голову, чтоб легче было смотреть на этакое.

— А сам не видишь? — резонно ответил скелетик на чистейшем «хохдойч», да вдобавок голосом Акселя — только не тихим и хриплым, а свежим и бодрым. — Смертёнок! То есть, у меня, конечно, есть имя, но сказать его тебе я не могу.

— Умм… — промычал Аксель, борясь с растущей головной болью и тошнотой. — М…но ты мог бы…говорить каким-нибудь… другим голосом?

— Нет. Тебе не нравится твой голос?

— Нравится. Но…мм… — Он хотел закончить: «не от тебя», однако воздержался. — Спасибо, что помог.

— Это тебе спасибо! Ты спас мне смерть! — очень серьёзно и даже торжественно заявил скелетик, дотронувшись фалангой указательного пальца до ладони мальчика. (Тот невольно поёжился). — И теперь мы с мамой будем тебе вечно благодарны.

— Какой мамой?.. — прошептал Аксель. И вдруг истерично завопил, выплёскивая напряжение последних часов и недавней безумной гонки: — Какая у такого, как ты, может быть мама?! Вы что тут все, совсем свихнулись на этом проклятом острове?!

— Моя мама — Старшая Смерть Средиземноморья и Северной Африки! — с гордостью ответил Смертёнок, ни капельки не испугавшись и даже не обидевшись. — И у неё под началом очень много островов, проклятых и нейтральных. Сан Антонио, кстати, в общем и целом считается нейтральным…

Аксель закрыл глаза, откинул голову на спинку шезлонга и попытался в самом деле умереть. Или, наоборот, ожить. Глубоко подышав и немного успокоившись, он вновь посмотрел на Смертёнка и временно оставил свои попытки. В конце концов, гнался же он для чего-то за этим чучелом? Значит, надо по крайней мере задать пару вопросов.

— Да. Извини…Твоя мать — большая начальница. Так она, значит, одна из Семи Смертей?

— Нет, — вежливо, но с некоторой досадой в голосе признался скелетик. — Семь Смертей — это космический отряд особого назначения, он обслуживает не одну планету и даже не один Лотортон…вашу Вселенную, то есть. Моя мама еще слишком молода для такой должности, но когда-нибудь она вполне может достичь и её. Она замечательно работает!

— Не сомневаюсь…Что ты делал у меня в комнате?

Смертёнок неловко заёрзал на песке и впервые отвёл глаза…точнее, глазницы. Но Аксель уже заметил, что в них словно бы горят невидимые свечки, которые вполне могут передавать какие-то чувства, если приглядеться.

— Ну…ты только не обижайся, ладно?

— Не буду, — пообещал Аксель. «Какой забавный», — невольно подумал он.

— Моя мама…В общем, она попросила меня последить за тобой и твоей семьёй.

— Зачем? — требовательно спросил Аксель, подавшись вперёд.

— Её тоже попросили.

— Кто?

— Духи…

— Так я и думал, — вздохнул Аксель. — Кто именно из духов?

— Этого я не знаю. Вообще почти ничего не знаю, правда…Если честно, мама даже и не собиралась мне ничего поручать. Думает, я ещё маленький, — обиженно добавил Смертёнок. — Так получилось в последнюю минуту. Просто сегодня в Тунисе началась холера, и мамины подчинённые не могут без неё обойтись. Вот я и подменил её на часок-другой…Она уже вот-вот должна вернуться, — обнадёжил он, и Аксель невольно завертел головой, обшаривая взглядом морской горизонт. — Ты не бойся, она тебя не обидит!

— Да я и не боюсь, — сказал Аксель, тяжело поднимаясь с шезлонга и нервно прохаживаясь взад-вперёд по песку. — Я, братец, за последний год такого навидался…

— Знаю, знаю. Ты — Спросивший Смерть, — с уважением подтвердил скелетик. — Тебя все знают.

— Ну, теперь-то я уж и впрямь — «Спросивший Смерть», — признал Аксель, усмехнувшись. — Ладно! Ты говоришь — «следить». А конкретнее?

— Конкретнее — не упускать из виду, не вступать в контакт и не подпускать к кресту! — весело отрапортовал Смертёнок, словно перечисляя правила игры в прятки.

«И впрямь — малышня. Думает, всё это шуточки…Молоко на губах не обсохло, а туда же, — подумал Аксель. — Ах, да…У него нет губ».

— К кресту? Какому кресту? — резко спросил он, остановившись.

— Сам не знаю, — с откровенным сожалением признался скелетик. — Говорю же, всё было наспех…Я у мамы то же самое спросил, но она тут же свернула тему: долго, мол, объяснять, да и она вот-вот вернётся. Словом — до её возвращения следить, что вы делаете. И всё.

— Ну и следил бы! — досадливо пожал плечами Аксель, садясь на камень, о который он уже пару раз споткнулся, гуляя туда-сюда. — Ты чего ко мне в комнату-то полез? А?

— Я…ну…извини… — скелетик опять виновато заёрзал, прокопав потихоньку в земле костями таза целую ямку. — Мне просто стало интересно, как люди живут. Я подумал…вы же никуда не денетесь, пока танцы…

— А ты что, никогда не видел вблизи людей? — с интересом осведомился Аксель, оглядывая его с головы до ног.

— В общем, нет…

— Ну, приходи ко мне в гости…когда все будут на пляже. Денег за экскурсию по частному пансиону «Мирамар» не возьму!

— Нет, нет! — явно борясь с искушением, замотал черепом Смертёнок. — Мне и так влетит по первое число! Да я уж и посмотрел у тебя всё — и комнату, и вещи.

Аксель не стал указывать ему, что рыться в чужих вещах нехорошо (было бы кого воспитывать!), а только уточнил:

— Где же ты был, когда я зашёл за фотоаппаратом? В шкафу?

— Нет. Ты мог туда заглянуть. Я просто висел за окном, уцепившись за ставень.

— Ну, а почему ты не улетел от меня?

— В вашем мире мне нельзя летать без взрослых. Я умею, конечно, но нельзя! Так очень легко вызвать стихийное бедствие в атмосфере. Мне-то ничего не будет, зато вам…

— Понятно…А к пляжу-то зачем было бежать?

— Я мог бы скрыться под землю. Но не в любом месте — иначе тоже может быть катаклизм.

— Ката…что?

— Землятресение. Особенно в сейсмической зоне. И рядом с вашим пляжем как раз есть такое местечко, где бы я мог исчезнуть. А проще всего мне было уйти от тебя морем. Ты ведь не умеешь бегать по воде?

— Я не водяной клоп, — сухо сказал Аксель. — А потом, значит, этот космический цветочек сорвал твои планы, да?

— Да.

— Что это было такое? — спросил мальчик, хотя примерно догадывался.

— Это волшебный вход в другую Вселенную. Вы называете подобные вещи «чёрными дырами», не зная их истинной природы.

— Ага, вроде как подняться на лифте небоскрёба, вместо того, чтоб топать пешком на двести пятый этаж, да?

— Что такое небоскрёб? — с любопытством спросил Смертёнок. — Уверяю тебя, скрести небо совершенно бесполезно, так ты никуда не попадёшь…

— После расскажу, — отмахнулся Аксель, ёрзая на камне, который оказался бугристым и неудобным. — Ладно, а почему ты не хотел, чтоб этот вход тебя втянул? Тогда бы я тебя не поймал…

Оскаленные зубы Смертёнка мрачно блеснули в луче красного закатного солнца.

— Тогда бы меня уже никто и никогда не поймал, — усмехнулся он. — Говорю же тебе, в моём возрасте ещё не всё можно. Я бы не вернулся в свой мир…как бы ни пыталась мне помочь несчастная мелюзга, которая посмела воспользоваться этой ловушкой. И мне пришлось бы начать совсем новую смерть. Без мамы!

— Хм…Но что же это за несчастная мелюзга из другой Вселенной? И кто настоящий хозяин такого бутона? Я думал, звёздные духи…

— На твой второй вопрос я не могу ответить, а насчёт первого…просто не знаю. — Чувствовалось, что Смертёнок говорит искренне. Да и умел ли он лгать?

— Выходит, что у Штроя, который охотится за мной, есть конкуренты? — размышляя вслух, медленно сказал Аксель. — Иначе твоя мама, уж конечно, знала бы об этой западне и предупредила бы тебя…А может, её расставили для нас с Кри? — добавил он, хотя сильно сомневался в этом.

— Нет! — отрезал Смертёнок, вновь мотнув черепом. — Не для вас.

— Думаешь?

— Я не думаю, я знаю. По-твоему, если я не сумел от тебя убежать, я совсем глупый, да?

— Что ты, что ты! Мне кажется, ты очень даже умный, — заверил Аксель, и польщённый Смертёнок, весело вскочив, принялся объяснять, махая косточками рук и не дожидаясь новых расспросов:

— Расставлять эту ловушку на вас — попросту её называют «космический трал» — смысла нет. В принципе, она, конечно, втянет любое существо с достаточно сильным волшебным полем, которое вступило в зону захвата, не защищённое особыми, мощнейшими заклятиями. Я от такого захвата не защищён по несовершеннолетию, — чтоб не совался раньше срока куда не надо, — а что касается вас, тут всё сложнее…Будь ты и твоя сестра обычными людьми, то есть не волшебниками — вы могли бы топтать этот «трал» ногами, сидеть на нём, и он бы вас не заметил, потому что не настроен на… — Скелетик запнулся.

— …на такую мелюзгу, — кончил за него Аксель.

— Ну да. Но вы двое — волшебники. И, в отличие от нас, Смертей, «трал» схватит вас в любом возрасте, если вам не дать особой защиты. Да только вы с сестрой уже давно её имеете, иначе вас наверняка поймали бы подобным способом ваши старые враги.

— А почему же тогда я попался вместе с тобой?

— Именно поэтому. Пока ты не дотронулся до меня, «трал» тебя не видел — работала твоя защита. А после твоего прикосновения ты стал со мной одним магическим целым, и тут он тебя почувствовал. Но затем произошло невозможное…Как ты это сделал? — тихо спросил он, устремив тёмные глазницы на Акселя. Видно было, что вопрос не даёт ему покоя с момента спасения. — Никакой смертный не может порвать «космический трал», когда тот его уже схватил! На такое не способны даже звёздные духи, а уж они-то имеют доступ к обеим Сторонам — Жизни и Смерти…И ты ведь даже ничего об этом толком не знаешь!

— Не знаю, — кивнул Аксель. — Но я не люблю, когда на кого-то ставят капкан. Ты ведь тоже не сбежал, когда я валялся тут без сил, а помог мне…Слушай, а про сосну, которая сорвалась на нас с утёса в день нашего приезда, ты случайно ничего не слышал? — не удержался он, хотя понимал, что вопрос явно пахнет «мелюзгой», не подобающей величайшему волшебнику.

— Нет. Ничего. Но духи таких вещей не делают.

— Ясно… — пробормотал Аксель, не зная, о чём бы ещё спросить. Он поёрзал на сухом, бугристом камне, покосился на футляр с «Кэноном», чей ремешок был по-прежнему обмотан вокруг его запястья, и подумал: цела ли техника? Кстати…неплохая идея!

— Ты не против, если я тебя сфотографирую? — спросил он небрежно. — На память! Видел когда-нибудь, как туристы снимают друг друга на плёнку?

— О, конечно! — расцвёл Смертёнок. Он готовно вскочил, и из его таза брызнула струйка песка. — Меня ещё никогда никто не фотографировал!

— Тогда приготовься…Внимание…(Скелетик тем временем принял позу, которая казалась ему простой и величественной: скрестил на грудной клетке кости рук, правая коленная чашечка выставлена вперёд, череп чуть откинут назад. Ну, а с улыбкой у него никогда не было и не могло быть проблем). Снимаю!

Раздался мягкий щелчок, вспышка света — и Смертёнок, подскочив, крикнул:

— Ой! Мама пришла!

Аксель тоже подскочил и принялся лихорадочно озираться.

— Где? Где?

— Да вот же… — Косточка указательного пальца ткнула мальчику под ноги. Аксель перевёл взгляд на неудобный камень, с которого он только что поднялся, и с воплем ужаса отпрянул. Вместо камня из песка на него смотрел череп, на макушке которого Аксель всё это время восседал мягким местом! Такие же тёмные провалы глаз и оскал зубов, как у Смертёнка, только сам череп был втрое больше. Раздался шорох песка и шелест ткани, и из-под земли перед двумя юными собеседниками вытянулся трёхметровый скелет, после чего, подбоченясь, уставился на них.

В отличие от своего сына, Старшая Смерть была одета, и даже не просто одета, а, можно сказать, облачена. На ней был белоснежный балахон до пят, с длинными просторными рукавами, накинутый поверх него на плечи ещё более белый плащ подметал землю, и такого же цвета платок, оставляя открытыми лишь кости лица, спадал на спину треугольником. У висков вокруг черепа платок охватывали два двойных чёрных жгута, скреплённых золотым позументом. И на простом белом поясе у бедра висел кинжал в серебряных ножнах, с резко загнутым кверху концом.

— Наговорились, молодые люди? — грозно сказала Смерть по-немецки — и, увы, тоже голосом Акселя! — Уже дошло до фотографий на память, я смотрю? А в кафе-мороженое он ещё не успел тебя сводить? — справилась она у сына. Тот, придя в себя от неожиданности, подался вперёд и жадно спросил:

— Что такое кафе-мороженое?

— Ладно, я с тобой дома разберусь! — пообещала ему мать, шагнув вперёд. Но и эти её слова, к сожалению, возымели обратное действие: обрадованно завертев головой, Смертёнок подбежал к ней и доверчиво схватил за руку. Видимо, дома с ним обращались не слишком сурово.

После чего Смерть не пожелала и дальше ставить себя в смешное положение. (Вообще-то, в ней не было ничего смешного — по крайней мере, на взгляд Акселя!) Она оставила в покое своего незадачливого отпрыска и повернулась к мальчику, насмешливо оглядывая его с высоты исполинского роста.

— Ну, дитя, благодари тунисскую холеру за своё весёлое приключение! Боюсь, твоему заду было не очень-то удобно на моём темени — так ты елозил. Но я уж решила послушать, до чего вы тут договоритесь…

— Я не дитя! — отважно заявил Аксель, подавляя дрожь. И прибавил — возможно, не очень к месту: — Уж лучше называйте меня человечком…Как все эти духи.

— Не подражаю ни духам, ни их названиям, ни их мозгам, ни их манерам, — сообщила Смерть. — Ты, наверное, любишь, когда тебя зовут по имени, не так ли?

— Все люди это любят, — ответил Аксель, решив не пасовать перед матерью, раз уж он выдержал бой с сыночком. Хотя, как уже было сказано, находил своё приключение всё менее весёлым.

— Ну, а в нашем мире так не принято. У нас по именам называют лишь старшие младших. И тот, кто знает чужое имя, может ему приказывать, — сказала Смерть. — Хорошо, Аксель Реннер, сегодня твоя взяла! И виновата в этом только я сама. Положилась на своего шалопая…(Тем временем шалопай уже нырнул ей под плащ и высовывался откуда-то из-под рукава, нимало не беспокоясь за своё будущее).

— А по-моему, у вас очень хороший сын, — возразил Аксель. — Вежливый и воспитанный.

— Ты находишь? А ведь он, при всём своём отличном воспитании, между прочим, стоит перед тобой голышом! Где твой бурнус? — вновь обратилась она к Смертёнку, и на сей раз тот виновато понурился.

— Я…ты только не сердись, мам…Я оставил его в шкафу…у него. У Акселя.

— Ну конечно, я не буду сердиться, дорогой! Почему бы и мне не пойти в гости к тому, за кем я должна следить, и не оставить у него в шкафу свои пожитки, а затем удирать от него в чём мать родила? Для чего ты его снял, дурачок?

— Я…хотел примерить в этом шкафу одну тунику…с земным шаром на груди.

— Мою австрийскую футболку? — изумился Аксель. — Да что в ней такого, господи…Я с удовольствием подарю её тебе, хочешь?

Скелетик, безусловно, хотел — это было видно за версту. Но под взглядом матери замотал головой.

— Благодарю вас, молодой человек, — величественно ответила Смерть, на секунду напомнив мальчику сеньору Мирамар (хотя, конечно, той даме многого не хватало в сравнении с этой!), — и от моего имени, и от имени этого невежи. А ещё больше благодарю за то, что выручил его из беды, — прибавила она другим тоном. — Придётся мне теперь отказаться от возложенного на меня поручения, ибо я не могу следить за тем, кому должна…Что ж, может, оно и к лучшему! У меня своих проблем хватает.

Она помедлила и с непонятным сожалением посмотрела на Акселя. Мальчик не мог видеть того, чего не было — её глаз, да и кривой усмешки губ (по той же причине). Но у него уже начала работать какая-то интуиция в общении с этими существами. А может, ему помогали его волшебные способности?

Итак, Смерть помедлила, а затем сказала:

— Но этого будет недостаточно. Ты выручил из беды моего сына, а значит, и я должна ответить тебе тем же. Если смогу, спасу тебя один раз.

— Только один? — деловито уточнил Аксель, шагнув вперёд.

— Да.

— Тогда знаете что, госпожа Смерть, — сказал Аксель, — спасите, пожалуйста, если что, не меня, а мою сестру Кри. Об этом я могу попросить?

— Можешь…Тебя не спасать. Сестру спасать, — повторила Смерть, словно школьница, запоминающая урок. — Я правильно поняла?

— Да! И огромное вам спасибо!

— Спасибо будешь говорить после. Если сумеешь…Прощай!

Белая высокая фигура повернулась в синих сумерках, взяла за руку Смертёнка и двинулась к воде, но Аксель крикнул:

— Постойте! Извините…А как же бурнус? Хотите, я за ним сбегаю?

— Не беспокойся, в твоём шкафу его давно уже нет. Но я рада убедиться в вежливости теперешних школьников.

— Э-э…Хорошо. А…где же ваша коса, госпожа Смерть?

— Я не на работе. Ты хочешь спросить о чём-то, но не решаешься? Говори, да поскорее!

— Скажите, к какому кресту вам не велено нас подпускать?

Смерть молча уставилась на него в сгущающейся темноте, затем с сожалением качнула черепом в белом платке, словно извиняя Акселя за прощальную глупость, махнула рукой в сторону водного горизонта — уезжай, мол, отсюда, пока цел — и вместе с сыном двинулась по волнам. Аксель, как зачарованный, следил за этим всё убыстряющимся скольжением, видя, что вокруг идущих образуется гигантская воздушная труба — будто прилетел тропический ураган и лёг на бок, воронкой к берегу…

И всё исчезло. Только вода чуть слышно плескала о берег.

— Акси! Акси!

Аксель вздохнул и очнулся. По тропинке на пляж быстро спускался встревоженный Детлеф Реннер.

— Где ты был? Мы тебя уже два часа повсюду ищем! И что с твоей одеждой? Ты весь в пыли!

— Хорошо, что не в космической… — тихонько пробормотал Аксель. — Всё в порядке. Я просто решил искупаться на ночь, папа.

 

ГЛАВА VII. ОДИНОКАЯ ЛУЖА СО ЗВЕЗДОЙ В ЦЕНТРЕ

— Вполне понимаю твои чувства, — заметил Хоф. — Но не сказал бы, что поддерживаю…

— Так ты бы на нашем месте остался?

— И на своём тоже.

— Почему? — Аксель, впрочем, был не так уж удивлён. Он знал Хофа.

— А ты сам подумай. Кто из нас двоих хочет стать полицейским — ты или я? Скажу только, что, кажется, потихонечку проясняется история с сосной.

— Ты думаешь, нас просто хотели…

— Напугать, да. Чтобы вы уехали. Сделать вам что-то по-настоящему духи явно не могут. В то же время на этом острове есть нечто такое, чего вам знать не надо, и что заставляет ваших врагов сильно нервничать. Сделай вывод, Акси.

— Надо остаться! И узнать, почему они нервничают.

— Не только. Встаёт ещё вопрос. А именно: совпадение ли, что вы избрали местом своего скромного семейного отдыха данный остров? Не слишком престижный и посещаемый? Если я правильно понял, кроме вас в вашем пансионе вообще никого нет?

— Почти… — вздохнул Аксель, припомнив кстати, что английский лорд не удостоил своим присутствием даже пир в честь дня рождения Пепы.

— Итак, — продолжал Хоф на другом конце провода, прохаживаясь по своему мюнхенскому кабинету в здании криминальной полиции, — почему вы оказались на Сан Антонио?

— Да всё из-за этих глупых девчонок… — и Аксель вкратце обрисовал комиссару историю соперничества Дженни и Кри, не выгораживая ни ту, ни другую. — В общем, Дженни разахалась: английская королева то, нидерландская сё…Обе сразу! Видал бред, а?

— В том-то и дело, что нет… — пробормотал Хоф. — По моим впечатлениям (а я за этот год постарался изучить твоё окружение), Дженни Винтер — девочка неглупая. И если она повторяет за кем-то столь явную чушь, значит, не просто мельком слыхала. Я позвоню ей… Или лучше подъеду вечерком и побеседую не по телефону. А также уточню, кто рекомендовал ей частный пансион «Мирамар».

— В таком случае, поторопись, Отто, — посоветовал Аксель. — Дело в том, что через два дня неглупая девочка Дженни Винтер будет здесь. Да, завязался узелок, нечего сказать…

— Любопытно также поразмышлять о том…(профессорский тон Хофа явно не знал ни забот, ни тревог — кроме, разве что, немедленной гибели земного шара)…мм…Акси, этот разговор не влетит тебе в копеечку? Может, я перезвоню?

— Забудь! — нетерпеливо отрезал мальчик. — Ну?

— О том, почему за вами следит лично Старшая Смерть Средиземноморья и Северной Африки. Возможно, это не голландская королева, но тоже кое-кто.

— Да уж, — поддержал Аксель. — Ты бы видел! Но, может, другие Смерти все заняты?

— Ты меня не понял, — сказал Хоф. — Я имел в виду: почему вообще такие почести? Почему не старший или даже мелкий дух вроде какого-нибудь Пралине? По моим личным впечатлениям, в потустороннем мире — как и в любом другом — не принято, чтобы большое начальство выполняло рядовые шпионские функции.

— Ну…Фибах как-то говорил, что духи не любят открытых пространств. И морских побережий… — припомнил мальчик.

— Но ты же сам сказал: этой арабской принцессе явно наплевать, что духи любят, а чего не любят! Она считает себя вышестоящим лицом. Тем не менее она не просто следит за тобой, а попросту разрывается между слежкой и прямыми служебными обязанностями…Как это объяснить?

— Не знаю, — вздохнул Аксель. — Голова кругом идёт…Ладно, Отто, завтра я тебе перезвоню! А до тех пор что мне делать?

— Как что? Ищи крест!

Однако в ближайшие сутки заняться таинственным крестом ни у Акселя, ни у Кри не получилось…

Вернувшись после разговора с Хофом к себе в номер — был разгар сиесты — мальчик обнаружил у себя на столе лист странной золотистой бумаги, напоминающей очень тонкую фольгу. Аксель осторожно приблизился к столу (он теперь вообще входил к себе с опаской). Протянул хорошо загоревшую руку и коснулся листа, на котором не было ни строчки. Лист мгновенно взбугрился и съёжился под его пальцами, по нему пробежало облачко голубых искр — и на столе возникла рельефная маска-череп с оскаленными зубами и тёмными, но какими-то шаловливыми огоньками в провалах глаз.

— Привет! — весело сказал череп голосом Акселя. — Узнал меня, да?

— Здравствуй! — пробормотал мальчик. — Э-э…это ты сам, или твоё письмо?

— Письмо, конечно, разве не видишь? А у вас письма другие?

— Я тебе потом расскажу! — выпалил Аксель, оглядываясь на дверь. — Чего ты хочешь?

— Я с приглашением, — важно объявил Смертёнок. — Тебе и твоей сестре.

— Каким ещё приглашением? — без малейшего восторга в голосе уточнил Аксель. — К твоей маме на чашечку чаю?

— У моей мамы нет никаких чашечек, кроме коленных, — с достоинством ответил скелетик. — И она всегда приходит к людям без приглашения. Нет, вас хотят видеть в другом месте.

— И где же это? У Штроя? Мы не пойдём!

— Приглашающее вас лицо не хочет называть себя заранее. Конечно, меня невозможно подслушать, я ведь не дух. И всё-таки осторожность не помешает…

— Нас подслушивают? Кто? — огляделся Аксель, хотя и знал, что никого не увидит.

— А я почём знаю? — хихикнул Смертёнок. — Странный ты какой-то…Но, если честно, мне это даже нравится. С тобой интереснее, чем с моими школьными приятелями.

— Спасибо, — нетерпеливо сказал Аксель. — А почему ты думаешь, что нас подслушивают?

— Я не думаю. Я знаю, — терпеливо повторил Смертёнок свою вчерашнюю реплику. — Иначе быть не может. Ты же не накладывал на эту комнату Антислухового заклятия?

— Сейчас наложу!

— Бесполезно. Это надо было делать сразу, в момент вселения, — ласково, словно объясняя малышу, что такое ведёрко и совок, растолковал череп. — Да и то, если ОНИ заранее не знали, что ты здесь поселишься…Но ведь ОНИ знали?

— Ну конечно, знали! — досадливо бросил Аксель. — Они наверняка и в Мюнхене нас подслушивали!

— Нет, — ещё терпеливее сказал Смертёнок. — В Мюнхене вас никто не подслушивал и не мог подслушать. Кое-кто должен был выяснять ваши летние планы другими, более сложными способами — которых, впрочем, сколько угодно…Ведь, сбежав от духов, ты, как мне сказали, сразу же наложил Всестороннюю Защиту на свой дом и дома родных и друзей. Да так быстро и грамотно, словно ты без пяти минут Главный Диспетчер!

«Или покойный звёздный дух, у которого беспокойные внуки», — мысленно добавил Аксель. — А кто тебе об этом сказал? — спросил он вслух, решив, как и в случае с «тралом», не разочаровывать Смертёнка по поводу своих магических талантов. (Кроме того, разве иметь такого дедушку, как Гуго Реннер, — не талант?)

— Мама, — неохотно ответил череп. («Ну конечно, кто ж ещё! А строит из себя…»)

— Ладно, — вздохнул Аксель, садясь за стол перед говорящей золотистой маской. — Ты-то сам принял бы такое приглашение? На нашем месте?

— Я — вежливый скелет. И потом, это так интересно!

— Что интересно? Как тебя убивают?

— Ты меня замучил, — вздохнул Смертёнок. — До жизни…Если тебя куда приглашают, мрачное ты существо, это значит, что тебе обещана безопасность! Ну и, стало быть, никто тебя не тронет — ни Штрой, ни Фр… — и он осёкся.

— «Фр»? — любопытно подхватил Аксель. — Что за «Фр»?

— Фредные духи, — гундосо ответил череп и свирепо расчихался. — Фрохватило меня фчера на фляже, до того нефофремя…Так что, идёте? — добавил он обычным голосом.

— Когда и откуда? — уточнил Аксель, чихнув ему прямо в глазницы. Скелетик спохватился и ответил целым булькающим припадком. Актёр он явно был никакой, но, во всяком случае, забавник…

— Ваз доздавят. Дуда и дазад. Эдо дадеко…

Слово «доставят» вызвало у мальчика не слишком приятные воспоминания. (Так покойный профессор Фибах деликатно заменял слово «похитят»). Но, видно, без этой доставки в здешней чертовщине не разберёшься… «Может, и крест найдём. Даже наверное», — подумал он.

— Слушай, а мне одному нельзя туда отправиться? Без Кри… — предложил он, заранее чуя отказ.

К его удивлению, Смертёнок утвердительно блеснул огоньками глазниц:

— Бождо. До де дуждо. Боё бдедие.

— Твоё мнение? А почему?

— Ды дудаг? — поинтересовался Смертёнок. — Ода будед взбобидадь эдод визид взю жиздь! — И Аксель почему-то поверил, что Кри и впрямь будет вспоминать этот визит всю жизнь — и, видимо, добром, а не худом.

— Ей и так хватит воспоминаний… — всё же проворчал он. — Хорошо, я поговорю с ней. Но решать будет она сама!

— Лучше загляни к ней сейчас, — звонко предложила маска, снова выйдя из роли. — Я наложу на её номер нужные чары, и в течение часа можете говорить спокойно. А впредь, если хотите соблюсти тайну, идите в лес или на пляж.

— Хм… В номере нас, значит, подслушать проще простого, а на пляже нет?

— Я не могу объяснить тебе всё сразу, — сказал Смертёнок. — Нет времени. Если очень коротко…Те, кто организовали ваш приезд на остров, заранее сделали так, чтобы в пансионе вас можно было подслушать всем желающим, а на воздухе — никому. Для чего это нужно, вам объяснят позже.

— Спасибо…Так кто нас заберёт, и откуда?

— Я, конечно! Странный вопрос! Не маму же в это впутывать…

— Я весь странный, — усмехнулся Аксель, запомнив последнюю реплику. — Так что ничего странного… — И оба мальчика засмеялись одинаковым смехом.

— Выходиде в болдочь из гоздидизы… — начал Смертёнок.

— Откуда-откуда? — прервал его Аксель, сморщив лоб.

— Из гостиницы! Ты ещё и глухой?

— У нас не «гоздидиза», — поправил Аксель, — а частный пансион «Мирамар» …Так, ясно. На задний двор, небось? И чтоб никто не видел? Да говори ты нормально, ты уже выздоровел!

— Хорошо…У вас не получится, чтоб никто не видел. За вами будут следить.

— Кто?

— Знаешь, — сказал Смертёнок, — я таких, как ты, и правда ещё не встречал. А ведь мне уже четыреста двадцать лет!

«Сопляк, короче», — подумал Аксель. Но вслух сказал:

— Немало, немало…Следить будут те же, кто подслушивает?

— Как ты только догадался? Но вы не волнуйтесь, это мои проблемы…

— Угу. («Несмышлёныш. От меня и то не мог сбежать»). Ну, а папа нас не хватится? Мы надолго?

— Минут на пять.

— Очень смешно!

— Я не смеюсь. По «МВВВ» это займёт всю ночь. А по вашему времени — думаю, минут пять.

Аксель знал, что такое МВВ — Межпланетное Волшебное Время, действующее в пределах одной галактики. (Об этом говорила ещё птерокурица Амалия из Потустороннего замка). Правда, сокращение Смертёнка звучало, кажется, чуть-чуть длиннее…да нет, наверно, ослышался.

— А я-то думал, — заметил он, — что в космосе время течёт медленнее.

— В вашем космосе — да. А это настоящий космос — наш! В нём всё наоборот. Как и должно быть.

— Почему «должно»? — с любопытством спросил мальчик.

— Потому, что где «право», там и «лево», где верх, там и низ, а где умный, молчаливый скелет — там всегда найдётся любопытный живой приставала. Понял? Держи подарок…

Маска вдруг начала таять, превратившись в золотую лужицу и залив своим сверканием весь стол. Но не успел Аксель задуматься, что же теперь сказать сеньоре Мирамар по поводу испорченной (или, может, позолоченной и особо ценной?) мебели, как лужица начала сжиматься…и через несколько секунд на столе лежала красивая золотая авторучка в виде берцовой кости, увенчанной черепом. Аксель осторожно взял её и черкнул по листку из блокнота. Авторучка писала самой обычной пастой — ну, может, чуть красивее и ярче обычной, но и только. Что ж, дарёному черепу в зубы не смотрят… «Главное, с виду хороша. Буду ей стихи писать», — решил мальчик и спрятал подарок в карман.

Легко сказать — «поговорю с Кри…» Захочет ли она так рисковать? И хочет ли он сам, Аксель, чтобы она так рисковала? А потом…сможет ли он ладить с ней, как прежде, после дня рождения Пепы? Только наобещал, что будет к ней повнимательней — и вот вам…Д аже не пошла его искать вместе с папой. Ну и не надо!

— Кри… — тихонько постучал он в дверь сестры, выскользнув из своего номера, — можно к тебе?

Никто не ответил. Аксель приоткрыл дверь и, не услышав никаких возгласов протеста, вошёл. Кри в пляжном халатике лежала на постели, отсутствующе глядя в окно.

— Мне нужно тебе кое-что рассказать, — осторожно начал Аксель, присев на стул у её изголовья.

Полное безразличие.

— Мне нужна твоя помощь, Кри!

Молчание.

— Кри, — сказал Аксель, набрав в грудь воздуха и решившись. — Помнишь, я тебе читал один стих недавно? Про таверну…

Девочка вздохнула, закрыла глаза и явно приготовилась вздремнуть, предоставив назойливому брату охранять её сон.

— И там кое-кто всё время выходит и входит…и всё не уйдёт из таверны…

— Что? — сказала Кри, резко сев и отбросив со лба волосы. — Это ещё что за гадость?!

Аксель торопливо начал рассказывать, радуясь хоть такому вниманию. Кри слушала, не шевелясь, — как в своё время Дженни, — но в глазах её было уже не безразличие. Аксель слишком хорошо за последний год знал их новое выражение и старался не глядеть в них. Слушая себя сам, он с дрожью понял, насколько страшнее для постороннего уха звучат все эти события, чем они, возможно, есть на деле. И уж тем более для Кри, которая затихла, как зверёк в клетке. Так, наверное, белка на дереве глядит на окруживший её лесной пожар…или всё же мечется до последнего? Когда описывал поединок с бутоном, сестра крепко стиснула его руку, и он понял, что вновь не один. «Надолго ли?» — мелькнула у него в голове непривычная мысль. Но он отогнал её.

— Ты не скажешь папе? — спросила Кри, стараясь пересилить озноб. Аксель укрыл её одеялом и подоткнул края.

— Я хочу разобраться с этим! — твёрдо ответил он. — Мы год жили спокойно и надеялись, что всё кончено.

— Я не надеялась, — спокойно и горько сказала Кри.

— А почему же ты тогда плачешь? Нет, надеялась! И папа с мамой только об этом и думают. Я же вижу…Так больше жить нельзя, Кри! Если мы в безопасности только в Мюнхене, то, по крайней мере, мы должны знать об этом. А если дело в нашем чёртовом острове…

— Который ещё вчера тебе так нравился…

— И сейчас нравится! — горячо сказал Аксель, поняв намёк. — Но и с ним надо разобраться! На нём есть что-то, чего наши враги очень боятся. И мы должны понять, что. Может, тогда мы сумеем избавиться от них навсегда…Сегодня ночью многое может проясниться.

— Хорошо, Акси. Я иду с тобой.

Долгожданные слова совсем не обрадовали его. «Уверена, что выдержишь?» — хотел было спросить Аксель. Но, поглядев на осунувшееся лицо Кри с блестящей слезинкой под левым глазом, не сказал ничего.

— Встречаемся без десяти двенадцать в коридоре…Да, посмотри, что мне подарили. — И он протянул Кри золотую кость — авторучку. — Мрачновато, конечно, с черепом…но, наверное, модно.

— С черепом? — подняла брови Кри, вертя в руках зловещий сувенир. — Здесь нет никакого черепа. Это же полумесяц, Акси!

— Что?

Аксель выхватил у неё авторучку и уставился на её верхний конец.

— И правда…Но здесь же был, был череп! Только что!

— Не расстраивайся, — спокойно сказала Кри. — Вот он опять.

Полумесяц на конце авторучки исчез и превратился в череп с приоткрытыми челюстями.

— Что же всё это значит? — почесал в затылке Аксель. — Ночью спрошу у него…

— Не надо. Вспомни, кто мы такие.

— А кто?

— Я — Его Луна. Ты — Спросивший Смерть. Ну, понял теперь?

— Точно! — Аксель хлопнул себя по лбу. — Когда эту штуку берёшь ты, на ней возникает символ луны. А когда я — символ смерти. Ха, выходит, это и тебе подарок, Кри!

— Нет уж, спасибо! Владей один…Ладно, Акси, я думаю, что пять минут нас тут не будет, или сто пять, нужно поспать до вечера, чтобы набраться сил. И не ходить на пляж.

— Но как мы объясним это папе? О, кажется, и объяснять ничего не надо…

Дождь обрушился с неба мгновенно — внезапной сплошной стеной, словно решил смыть Сан Антонио в море. Не стало видно ни сосен, ни поляны, ни солнца, и комнатка Кри мгновенно погрузилась в полумрак. Аксель торопливо закрыл окно, вытер лужу с подоконника и задумался. Ладно, теперь папе и правда ничего объяснять не нужно…но случаен ли этот ливень именно сейчас? Говорят, здешние потоки дождевой воды — торренты — могут превращать усадьбы и луга в озёра, и как же тогда быть с ночной вылазкой? «Наверное, кто-то всё же сумел нас подслушать», — со вздохом решил мальчик. Глупый Смертёнок! Не мог передать своё поручение где-нибудь в зарослях…

Как бы то ни было, страхи мальчика не оправдались: через пару часов дождь кончился. Завтра утреннее солнышко быстро расправится с возникшими тут и там лужами — а пока они весело блестели вокруг пансиона, куда только падал взгляд. Птицы заливались с удвоенной силой, ужин был особенно вкусен, сеньора Мирамар — на диво оживлена (не надо поливать огород), и полуголый Жоан вернулся из свинарника весь в навозе. Кинув на своего угощавшегося под навесом недруга злобный взгляд (Аксель вдобавок был весь в белом!), он сделал единственное, что ещё мог — оставил запах, молча поддёрнул измазанные навозом шорты и исчез за углом. Да, всё было прекрасно, остров цвёл и благоухал после дождя, но…что-то будет ночью? Обоих детей мучила совесть перед отцом, который казался им сегодня ласковей и внимательней, чем обычно — и они в ответ старались угодить, чем могли. Однако не сказали ему ни слова.

Ровно без десяти двенадцать Аксель тихо вышел из своей комнаты, и в ту же секунду из своей, как мышка из норки, высунулась Кри. Договорились одется в тёмные спортивные трико и кроссовки, каждый прихватил дождевик, а Аксель на всякий случай — все свои деньги и карманный фонарик. Не обменявшись ни звуком, они только улыбнулись друг другу и выскользнули с лестницы чёрного хода в патио. А затем, через такой же ход — на задний двор. Синяя ночь висела над домом и лесом, только поблёскивали в темноте дождевые лужи, да временами шелестел листвой ветер. Аксель надвинул на глаза чёрную кепку (он не раз читал в приключенческих романах, что человека в темноте может выдать блеск белков, хотя никогда не замечал этого в жизни) и внимательно обвёл глазами поляну. Вдруг Кри толкнула его локтем:

— Вот он! — Но не спряталась за его спину, как в старые добрые времена.

В полумраке со стороны пляжной тропы к ним двигалось расплывчатое светлое пятно. Да, это был Смертёнок, на сей раз в длиннополом плаще из верблюжьей шерсти с откинутым капюшоном — наверное, том самом, что он бросил в шкафу у Акселя. Его чуть желтоватый череп и белоснежные молодые зубы весело блестели в темноте, а в костяшках пальцев, видневшихся из широких рукавов, не было ни фонаря, ни свечи. Приблизившись, «вежливый скелет» церемонно поклонился Кри, и она, напрягшись, быстро кивнула в ответ. Точно так же когда-то пугал её в Потустороннем замке другой ночной провожатый — крокодиломакак по кличке Пралине, и Аксель надеялся, что, как и тогда, этот страх быстро исчезнет.

— Добрый вечер, — тихо сказал мальчик и оглянулся на спящий дом. — Мы боялись, что дождь сорвёт все планы…наши и ваши.

— Невозможно, — беззаботно ответил скелетик голосом Акселя, и Кри опять вздрогнула. — Как раз дождь и был частью наших планов. Понравился тебе мой подарок, Аксель?

— Да, спасибо большое! Я уже и Кри показал…

— И хорошо сделал, — заметил Смертёнок. Он сунул руку в карман плаща, вытянул оттуда две золотых косточки и протянул их — одну брату, другую сестре. — Вот вам ещё две штуки. Берите, берите!

— Мы вам очень благодарны, но…зачем? — робко спросила Кри, поднося к глазам то одну авторучку, то другую. Пока они были у девочки, на обеих сверкал полумесяц, когда же одна из них вернулась к Акселю, на ней оскалился череп.

— Как зачем? Писать…И вообще, мало ли…пригодится… — туманно ответил Смертёнок.

— Но почему мне — две? Одна из них для папы, что ли? — уточнил Аксель.

— Нет. Ему не нужно знать о нас. Можешь подарить кому-нибудь из местных, — коротко сказал Смертёнок. — Ну, в путь!

— Погоди, — неловко улыбнувшись, сказал Аксель и вытащил из-под дождевика небольшой свёрток. — Это тебе. Держи!

— Мне? — любопытный Смертёнок тут же содрал упаковку и уставился на австрийскую футболку с земным шаром на груди. — О, здорово! Ни у кого из моих друзей нет ничего человеческого! Я буду самым модным скелетом в школе…

— Акси, — тихонько шепнула Кри брату, — что ты делаешь? Ты же говорил, его мама против…Она рассердится!

— А мы ей не скажем, — бодро заверил Смертёнок, быстро пряча свёрток под плащ. — Я это дома носить не буду…Ну, пошли скорее! (Он явно боялся, что Аксель передумает).

— Куда? — спросил тот, озираясь не без тревоги: ведь за ними следят! Но Смертёнок явно не беспокоился. Не прячась и не скрываясь, он весело повёл брата и сестру по тропинке к пляжу. Странное, должно быть, это было зрелище со стороны: две тёмных детских фигурки и белый скелет в бурнусе, скользящие в ночных зарослях фисташки.

— Может, нам лучше стать невидимыми? — на всякий случай спросил Аксель.

— Вы невидимы с того момента, как я к вам подошёл, — сообщил Смертёнок. — И для людей, и для шпионов посерьёзней. Шпионам, кстати, совсем не вредно понервничать…

— Так мы для тебя и для твоего «Фр» — вроде как сыр в мышеловке? — мрачно спросил Аксель. — Пускай на нас и дальше сосны валятся, да?

— Пускай! — охотно согласился скелетик. — Если эти сосны будут и дальше приносить вам такой же вред — почему нет? — Они уже свернули с развилки вправо и шагали теперь вдоль пляжа, поравнявшись как раз с тем местом, где недавно расцвёл космический бутон.

— Раз мы невидимы, отчего же видим друг друга? — не утерпела Кри, начиная и впрямь чуть-чуть привыкать к новому приятелю. — Прежде, в Потустороннем замке, когда мы становились невидимками, то были вроде как из стекла…

— Магия Смертей отличается от всего, к чему вы привыкли. Духи колдуют очень примитивно по сравнению с нами…Ну вот, мы пришли!

И он остановился на небольшой, примыкающей к пляжу полянке, где под ногами хлюпала сырая трава.

— Ты понесёшь нас над морем? Как на водных лыжах?

— Почти угадал…Всё и впрямь связано с водой. Ищите одинокую лужу со звездой в центре!

— Здесь, кажется, таких нет… — пробормотал Аксель, оглядывая поляну. — В темноте звезду сразу видно!

— Она не светится. Она отражается. Как будто в небе, но в небе её нет…

— А другие звёзды в этой луже могут быть? — уточнила Кри, подняв лицо к сверкающему звёздной пылью ночному небу.

— Ни в коем случае!

Вооружённые точными инструкциями, Аксель и Кри принялись бегать по полянке, словно исполняя медленный танец с поклонами, и уже через две минуты Аксель крикнул:

— Есть!

Это была самая обычная с виду лужица, разлившаяся чуть в стороне от остальных, и в центре её виднелась средних размеров звёздочка. Приглядевшись, дети, однако, заметили, что светится она не жёлтым и не белым, а холодно-голубым огнём, и лучи её то почти исчезают, то вспыхивают очень ярко. Смертёнок наклонился и дотронулся косточками большого и указательного пальцев до края лужи. Блеск звезды стал почти нестерпимым для глаз, и тогда скелетик приподнял лужу за край, словно дверцу люка, сделанную из зеркального стекла. Под лужей обнаружился тёмный колодец, дно которого терялось во мраке.

— Спускайтесь! На этих ступенях не поскользнёшься… — подбодрил Смертёнок.

Дети невольно поёжились и нерешительно взглянули друг на друга.

— Вот уж не думал, что Спросивший Смерть и Его Луна могут чего-то испугаться, — хмыкнул скелетик. — Всё-таки люди есть люди…Ладно, посвечу вам!

Он сухо щёлкнул пальцами, и из зарослей вылетел громадный рой ночных светляков, которые, пролетев над головами брата и сестры, устремились в колодец. Там они замерли неподвижными рядами, обозначив края невидимых, уходящих далеко вниз ступеней.

— Можешь погасить! — бросил задетый Аксель. — Идём, Кри!

И, решительно взяв девочку за руку, шагнул вниз.

— Пожалуй, не стоит. Я и сам не люблю темноты… — сказал Смертёнок, видимо, вспомнив, что он вежливый скелет. Нырнув в колодец следом за ними, он захлопнул дверцу-лужу, и стало совсем темно.

Но в первые мгновения даже как-то уютно! Стены шахты терялись в чернильном мраке. Пол под ногами был сухой и шершавый, и впрямь не поскользнёшься. К тому же ступени прямого, как стрела, спуска, оказались достаточно широки. Однако светящаяся живыми огоньками лестница устремлялась вниз на такие бесконечные мили, что, когда Кри попыталась измерить взглядом эту глубину, у неё закружилась голова, и она ухватилась за руку Акселя, закрыв глаза.

— Мы же так будем всю ночь спускаться! Куда ведёт лестница — к центру земли? — небрежно спросил тот, не желая ещё раз выдать свою тревогу.

— Ещё дальше! К антиподам, — хихикнул Смертёнок. — Но не волнуйтесь, пешеходная часть экскурсии заканчивается…Вас сейчас заберут, а я прощаюсь с вами. Удачи! — И он повернул назад.

— Постой! Кто нас заберёт? — вырвалось у Акселя.

— Они… — указал Смертёнок куда-то вниз. Дети резко обернулись и вздрогнули.

Из тёмной пропасти, ещё более бездонной, чем шахта Подземного Мира, которую они однажды видели в Потустороннем замке, неслись вверх, с каждой секундой ближе и ближе, два облака светляков. И, как по команде, все светляки на ступенях разом погасли; по лёгким прикосновениям к рукам и лицам дети поняли, что рой, дождавшись смены, улетает назад в люк. Теперь Аксель, Кри и Смертёнок висели в чернильной пустоте, вглядываясь в два светлых пятнышка, скользящих к ним из бездны. Кри снова прижалась к Акселю, но вдруг отпрянула, и у обоих детей — тоже как по команде — вырвался вопль восторга.

Обоих затопила волна голубого света — не мёртвенно-синего и страшного, как в Подземном Мире, и даже не цвета южного неба в безоблачную ночь. Нет, этот цвет описывать бесполезно, он может только присниться, когда особенно легко на душе…И весь этот голубой океан вокруг них почему-то горел узорами знакомых созвездий.

— Акси, гляди! Большая Медведица! И вон — Малая…А это что?

— По-моему, Южный Крест, но я не уверен… Кажется, все эти созвездия нельзя видеть одновременно. Смотри, та полоса — наверняка Млечный Путь! Как же так: небо под землёй? Или, может, мы уже в космосе? — повернулся Аксель к Смертёнку, чей череп искрился в ярком свете белым серебром, а зубы стали жемчужными.

— Это голубой космос, а не чёрный. Вам скоро всё станет ясно, — терпеливо ответил тот, довольно осклабившись. Но его улыбка уже не наводила дрожь на Кри, которая доверчиво улыбнулась в ответ. — Лучше познакомьтесь с вашими провожатыми…

Аксель и Кри снова обернулись. Два светлых облачка, о которых они на несколько секунд позабыли, приблизились уже почти вплотную, скользя среди созвездий — и если расстояния между последними впрямь равнялись космическим, то эта скорость превосходила всякое воображение. Дети, как зачарованные, глядели на двух летящих гуськом гигантских собак, каждая — величиной с крупного льва. Даже Шворк показался бы чем-то обыденным рядом с ними, несмотря на превосходство в размерах! Собаки были прозрачны, как стекло — точнее даже, контуры собак, без всяких внутренних органов. Широкогрудые, с мощными лапами, длинными поджарыми телами и пушистыми хвостами, они походили на охотничьих — особенно вытянутыми тупоносыми мордами и длинными, отвислыми ушами. Очертания их тел, кончики хвостов и ушей, когти мускулистых лап сверкали алмазными огоньками звёзд.

Первый пёс приблизился к Акселю вплотную и молча нагнул вислоухую голову в знак приветствия. На голове этой почему-то светилась небольшая корона с выложенной алмазами надписью. «Cor Caroli Regis Martiris» — успел прочитать Аксель, пока длился поклон. А какие странные у пса глаза! Левый — огромная, спокойно мерцающая жёлтая звезда, а правый — небольшой, фиолетовый, неровно и тускло горящий.

— Здравствуй, Астерион. Здравствуй, Хара, — степенно сказал Смертёнок, запахнув бурнус. (Второй пёс, склонивший голову перед Кри, был несколько меньше первого, не носил короны, а единственный глаз в центре лба тлел оранжево-жёлтым огнём). — Как ваши дела?

— Их ещё больше, чем в прошлый раз, и все срочные, — ответил Астерион глубоким и звучным человеческим голосом. — Так что поторопитесь, всадники, — обратился он к детям. — Мы должны доставить вас назад до рассвета!

— Как это — «всадники»? Нам что, придётся… — начал Аксель, невольно сглотнув.

— Садитесь им на спину, живей! — нетерпеливо скомандовал Смертёнок. — Или, может, вы боитесь свалиться без седла и уздечки? — Судя по его тону, большей глупости на свете не было.

Аксель и Кри, уже имевшие некоторый опыт полётов на птерокурицах (правда, всё-таки с седлом и уздечкой) молча сели на спины ещё раз склонившихся псов: брат — на Астериона, сестра — на Хару. Оба всадника почувствовали под собой тёплую, живую плоть, в которую они тут же вросли, будто два кентавра.

— Вас доставят назад на это же место, вы сами выйдете из лужи и вернётесь домой, где тем временем пройдёт всего пять минут, — торопливо сказал Смертёнок. — Может, мы ещё с вами и увидимся…Не потеряйте мои подарки и прощайте!

— Спасибо, — шепнули дети, махая ему руками. Скелетик ещё раз осклабился, махнул костлявой пястью и крикнул:

— Счастливой дороги, Гончие Псы!

Астерион ответил коротким, гулким лаем и прыгнул в бездонную голубую пропасть, где там и сям блестели яркие, как ювелирные украшения, цепочки созвездий. Аксель невольно закрыл глаза, ожидая прилива тошноты, давящего ощущения в ушах…и удивлённо открыл их. Ничего! Словно он сидит у себя в комнате на стуле. Между тем они явно падали, причём с невероятной даже по космическим понятиям скоростью. За какую-то минуту узоры созвездий стали гораздо ближе! Мальчик повёл глазами: рядом с ним, ритмично выбрасывая лапы, безмолвно летела Хара, а на спине у неё — такая же удивлённая, как и её брат, приходящая в себя Кри.

— Акси, — тихонько позвала она.

— Что?

— Нам не снится всё это?

— Не думаю…Я такое даже во сне придумать не в состоянии, Кри. И потом, вспомни Шворка…Мы же с тобой бывалые космические путешественники, правда?

— Акси!

— Да?

— А что такое «Кор Кароли»?

— «Сердце Карла», — выручил Акселя из затруднительного положения Астерион, видимо, обладавший чутким слухом. — Это одно из имён, которые дали мне люди. Вы знаете, кто такие англичане?

— Ещё бы нет! — вежливо, но с достоинством сказал Аксель.

— У них был король по имени Карл, и они отрубили ему голову. В честь этого короля-мученика я и назван. Но, должен сознаться, хоть мне и нравится его имя, за триста с лишним лет после его смерти я так и не выбрал времени с ним познакомиться.

— С кем?

— С Карлом.

— Но…простите…вы же сказали, что он умер? — отважилась Кри.

— И что с того? — удивился Гончий Пёс. — Вы-то сами — живые или мёртвые?

— Мы… живые, — без особой уверенности сказал Аксель, на всякий случай ощупав себя. — Э-э…а можно, я вас ещё спрошу?

— Ты это уже делаешь, и потому спрашивай! — добродушно усмехнулся Астерион. — Нам скрывать нечего…о себе самих.

— В таком случае — к кому вы нас везёте?

— Мы не знаем.

— Как?! — хором воскликнули дети, не заботясь больше о вежливости.

— Нам велено передать вас встречающему созвездию, а к утру вернуться за вами. Остальное — не наше дело…

— И долго нам ещё лететь?

— Тринадцать минут семь секунд по Междувселенскому Волшебному Времени, — отчётливо сказал пёс.

— Междувселенскому?! Вы несёте нас…в другую Вселенную? — ужаснулся Аксель, начиная потихоньку догадываться, к кому они летят.

— Нет. Не в другую. Только до её границ. Мы не имеем права туда вторгаться.

— А скажите пожалуйста, — вмешалась Кри, к которой в столь странной обстановке вернулось прежнее любопытство, — почему нас не перевозят в таком…космическом трале? Вроде бутона, и весь светится…Ведь это, наверно, быстрее?

— Это мгновенно, — ответил Астерион, покосившись на неё с любопытством. — Ты, я смотрю, опытная волшебница, если знаешь о таких вещах…Но точно я не могу тебе ответить. Возможно, у кого-то нет времени ждать, пока ты акклиматизируешься.

— Какли…что?

— Придёшь в себя после резкой смены Вселенной. Что требует не меньше часа. Или хотя бы получаса — если превратиться в местное живое существо…(Аксель вспомнил Штроя в обличии мексиканского кактуса после такого «трала», и понимающе кивнул). А может, вас просто хотят развлечь видами голубого космоса. Для смертных это редкое зрелище.

— Да, здесь потрясающе, — согласился Аксель, озираясь. Они как раз приближались к огромной спиралевидной галактике, которая встала перед ними косой стеной, медленно раскрывая мохнатые, мерцающие объятия. — Мы с Кри, хотя и летали к звёздам, но такого ещё не видели…Но почему этот космос голубой, а не чёрный? И почему он внутри нашей Земли? Космос…он же снаружи!

— Голубой, иначе говоря, волшебный космос, есть везде, — терпеливо объяснил Астерион, плавно поворачивая к центру галактики, где темнело неправильной формы пятно. — В нём нет ни «внутри», ни «снаружи», и попасть в любую его точку можно даже из вашей утренней тарелки с манной небесной кашей — это ведь любимая пища людей, не так ли? Думаю, люди, лишённые волшебной силы, могли бы если не проникнуть в голубой космос, то хотя бы видеть его истинный облик при условии…Хара, готовься, впереди Водоворот! — Галактика уже закрыла всё видимое пространство.

— Постойте! При каком условии? — жадно спросил Аксель, наклонившись к морде пса.

— На мой взгляд, ваш космос почернел от злости. Не своей, конечно, — человеческой… — вздохнул пёс и вскинул голову, блеснув короной. — Видел когда-нибудь сильно закопчённое стекло? Злые дела и мысли — тоже своего рода сажа, и ни одна частица её не пропадает с начала времён. Конечно, и волшебники иногда…

— Брось, Астерион! — вмешалась Хара, которая, несмотря на свой пол, была явно скупа на слова. — Голубой космос уже тоже не тот, что был. Хватит проповедовать, на обратном пути наговоришься…Приготовились!

Галактика «Водоворот» с чёрным пятном в центре стремительно летела им навстречу. Псы заметно напряглись, подобрались, на их прозрачных спинах вздулись бугры невидимых мускулов, а Кри с Акселем инстинктивно вцепились в невидимую шерсть на шеях животных.

— Держитесь! — успел ещё крикнуть Астерион — и чёрное пятно втянуло всех. Аксель, словно увлекаемый гигантской центрифугой, почувствовал, что теряет сознание. Огненная мозаика завертелась перед его глазами, он не чувствовал больше спины несущего его пса — был только чёрный бездонный водоворот, увлекающий его в ничто. В небытие без начала и конца…

И вдруг голубой космос снова вспыхнул вокруг, и Аксель, весь дрожащий и потный, сидит на спине шумно дышащего Астериона со съехавшей на покатый лоб короной, а рядом летит Хара, свесив язык и тоже явно приходя в себя, и на спине у неё, конечно же, Кри, бледная, с закатившимися глазами, но, к счастью, живая…

— Кри, как ты? — хрипло позвал Аксель. — У вас нет воды? — обратился он к Гончим Псам.

— Не волнуйся, она сейчас придёт в себя, — успокоила его Хара. — И вода скоро будет…Сколько угодно.

Аксель огляделся. Никакой галактики за спинами летящих всадников не оказалось, ближайшие созвездия светили гораздо ярче, а дальних почему-то не было видно совсем. Космос вокруг стал ещё голубее и прозрачнее, чем прежде, и само пространство словно бы искривилось. Похоже, Астерион и Хара мчались по дну гигантского полого шара, вращаясь вместе с ним, как белки в колесе.

И вдруг они резко замерли. В пустоте перед ними висело ещё одно пятно, диаметром всего лишь в человеческий рост. Точнее, не пятно, а окно. А ещё точнее — иллюминатор, закрытый не стеклом, а какой-то прозрачной преградой.

— Слезайте, приехали! — бросил Астерион.

Аксель и Кри неуверенно слезли со спин животных на невидимую твердь, запинаясь, поблагодарили псов и с любопытством приникли к иллюминатору. За ним простирался всё тот же голубой космос, но только мутноватый и размытый, словно…

— Акси! Это же океан! — вырвалось у Кри. — Так не бывает… — беспомощно обернулась она к животным.

— Вселенная, которой мы вас передаём, погружена в воду, — невозмутимо сказал Астерион, поправив лапой корону на темени. — Вернее, вода погружена во Вселенную. А вот и наша сменщица, — кивнул он на иллюминатор. — Когда она заслонит вход — но не раньше — тогда прыгайте ей в пасть.

После такого приглашения как было опять не кинуться к иллюминатору? То, что увидели в глубинах космического моря Аксель и Кри, могло свести с ума кого угодно. Рыба самого доисторического вида — и таких размеров, что созвездия казались рядом с ней жалкими пылинками — подплывала к ним. Её панцирь состоял из шипастых пластин, редкие плавники напоминали по форме штопоры, а в огромном лбу вместо глаза сияла одинокая голубая звезда, то почти гаснущая, то вспыхивающая, словно огонь маяка. Но вот рыба надвинулась на иллюминатор, и в нём воцарилась тьма. Надо было прыгать. Прямо в пасть…

«Возьми меня за руку, Кри», — хотел сказать Аксель, но ладошка Кри уже скользнула ему в пальцы. Ничто на свете не могло подбодрить его больше. И всё же он медлил.

— Не волнуйтесь, всё будет хорошо, — заверила Хара, легонько ткнувшись носом в локоть Кри, которая ей, видно, приглянулась. — Скоро мы вернёмся за вами…

Выхода не было. Акселю не хотелось дважды за эту ночь показывать свою слабость — пусть даже перед ним не лужа, а целый океан. Он стиснул пальцы зажмурившейся Кри и прыгнул вперёд, заставив себя усилием воли не закрывать глаза. В кромешной тьме что-то блеснуло, и…

Свет. Но не голубой и космический, а неровное пламя ярких бездымных факелов. Стены из полупрозрачного, голубоватого, слоистого материала, напоминающего рыбью чешую. Такие же плиты под ногами… И в центре каждой плиты пола — изображение тёмной рыбы с пульсирующей голубой звездой во лбу.

Аксель и Кри очутились в центре огромного подземного зала с высоким сводчатым куполом — выше, чем в любом кафедральном соборе. Зал был почти пуст, в нём не было никаких дверей и окон, виднелся лишь единственный небольшой иллюминатор на уровне акселевых глаз, за которым стояли всё те же подводные сумерки.

— Мы внутри этой рыбищи, — вздохнул мальчик. — То, что у неё внутри — целый дворец, меня не удивляет. Но почему никого нет?

— Придут, не бойся, — мрачно заверила Кри. — Давай-ка оглядимся повнимательней, может, кто уже и здесь… — Она первая принялась оглядывать бело-голубоватые стены зала, и первая вскрикнула:

— Акси, смотри!

Кри замерла у одной из стен. Перед ней возвышались две скульптуры на полупрозрачных пьедесталах, напоминающих глыбы льда и словно бы обозначающих границы невидимой двери. Это, без сомнения, были статуи духов, отлитые, казалось, из воронёной стали и сделанные куда тоньше, чем грубые идолы Потустороннего замка. Те же уши-рожки и крошечные злые глазки на стебельках, те же огромные до отвращения носы — но более округлые и не так сильно вытянутые вперёд, отчего в тупых мордах сквозило что-то рыбье. И ещё отличие: между двумя крючковатыми пальцами-когтями верхних и нижних лап поблёскивали слюдяные перепонки.

— Духи космических вод, — скривился Аксель. — Хрен редьки не слаще…Не прикасайся, Кри!

Но было уже поздно: любопытная девочка провела пальцем по верхней лапе одного из монстров. Раздался низкий мелодичный гул, словно проснулись невидимые гигантские мехи, и статуи разъехались в стороны, освобождая место чёрно-белой многоступенчатой лестнице, выдвинувшейся из стены. Дверь над ней, однако, не возникла — вместо неё появился лес тонких, покрытых искусной резьбой, полупрозрачных колонн, которые бежали к потолку ярусами наподобие пчелиных сот. Всё это смутно напоминало Акселю что-то…но что?

— Какая странная лестница…и такая широкая, — сказала Кри, нагнувшись к белоснежным ступеням с промежуточными чёрными блоками.

— Я думаю, это не ступени, Кри, — пробормотал Аксель.

— А что же?

Вместо ответа мальчик нагнулся и легонько нажал ладонью на одну из ступеней. Раздался низкий ворчащий гул, которому из всех углов подводного зала откликнулось громкое эхо — здесь, видимо, была прекрасная акустика.

— Клавиатура. И даже… — Аксель повёл глазами вверх по «ступеням», — господи, двадцать восемь клавиатур! Вот это орган, правда? В мюнхенской Фрауэнкирхе такого нет…

— Может, и так, — неохотно признала Кри, которая была большой патриоткой своего города, — да только не ногами же на них играть? Смотри, в орган ведёт лесенка! Давай поднимемся…

И в самом деле, точно в центре белых клавиатур виднелась чёрная блестящая дорожка из плиток, не напоминающих клавиши. Перед трубами органа дорожка переходила в винтовую лесенку, взбегающую между ними сложным, красивым и строго симметричным узором. Местами изгибы лесенки так близко противостояли друг другу, что, если кто-то не боялся упасть с большой высоты, он мог бы перепрыгивать с одного крыла органа в другое.

— Наверное, это леса для починки всяких неполадок, — предположил мальчик. — Не думаю, что духи держат обезьян-органистов…Эй, погоди!

Однако Кри, возбуждённая чудесным полётом, явно потеряла и теперешнюю осторожность, и прежнюю боязливость. Она смело прошла по безмолвной чёрной дорожке, приблизилась к музыкальному чудовищу вплотную и шагнула на винтовую лесенку. Но едва только сделала первый шаг между трубами, как зал потряс раскат органа, в воздухе мелькнула зубастая пасть и раздался отчаянный крик, тут же подхваченный стоголосым эхом. Склизкая, тёмная тварь — не то змея, не то мурена — высунувшись из органной трубы, впилась в плечо Кри длинными, кривыми зубами, не уступающими зубам тропической пираньи. Девочка рванулась, но мурена подтаскивала её за намокшее от крови плечо всё ближе…Аксель одним прыжком очутился рядом и что есть сил потянул Кри к себе — напрасно! Тем временем из противоположной трубы, чья глянцевая бело-голубая поверхность казалась такой мирной, высунулась другая пасть и впилась в локоть самого спасателя. Полуослепнув от сумасшедшей боли, сам не зная, он ли это шепчет, или вновь дедушка пришёл ему на помощь (но ничьё лицо не возникло перед его внутренним зрением), Аксель простонал:

Пусть эти чудища уйдут! Пусть раны наши заживут!

Его и Кри тут же отшвырнуло на нижние ряды клавиатур, которые отозвались злобным ворчанием. Оно уже не напоминало громовой раскат музыки, прозвучавший, когда Кри ступила на винтовую лестницу. Увы, дрожащим брату и сестре было сейчас не до музыкальных тонкостей! Раны и кровь мгновенно исчезли с их тел и одежды, боль отступила, однако мурены — или кто они там — и не подумали утихомириться. Лишившись добычи, они молча, но с прежним энтузиазмом вцепились в глотки друг другу. Сразу же между их телами проскочила голубая искра, чудища разжали пасти и юркнули назад в трубы.

— Ох… — всхлипнула Кри, сползая с нижней клавиатуры на пол. — Акси, прости меня! Ты жив? Что это было?

— У…ужин сбежал, — ответил Аксель, и неожиданно для себя согнулся пополам в приступе нервного смеха — такого же, как тогда, когда он разрубил надвое Штроя в Главной Диспетчерской Потустороннего замка. Впрочем, приступ длился недолго. Вытерев слёзы, мальчик разогнулся и, оглядевшись на страшный орган, сказал:

— Что, Кри, будешь ещё своевольничать?

— Не буду! — заверила сестра, целуя его. — Опять дедушка помог, да? Или сам?

— А может, и сам. Я его не чувствовал…

— Они тоже, — вздохнула Кри, кивая на органные трубы. — Отпустили нас, но никуда не делись, ты заметил?

— Ещё бы нет! Наверно, особое заклятие…Нужно быть самоубийцей, чтоб играть на таком органе. Интересно, кто его придумал и зачем?

— Постой-ка, — сказала Кри. — Я весь последний год не то, что колдовать — вспоминать о колдовстве не хотела. Но тут и впрямь особый случай! Попробую, не разучилась ли?

И, прищурившись на орган, мигом сочинила:

Орган, орган! Прозрачным стань И покажи всю эту дрянь!

Трубы вмиг помутнели, а затем из бело-голубоватых стали хрустальными. Аксель и Кри охнули от ужаса и омерзения: в половине труб (строго через одну) извивались полные жизни и злости чёрные желтоглазые мурены — сотни жадных тварей, ждущих своего часа!

— Знаешь, Кри, — мрачно сказал мальчик, отвернувшись от этого зрелища, — похоже, мы с тобой угодили в переплёт ещё почище, чем в Потустороннем замке…

— Нам же обещана безопасность! — дрожа, напомнила Кри.

— Кем обещана?! Кто тут есть?

И Аксель оглянулся, словно надеясь, наконец, найти хозяина этой гостеприимной обители. Он вновь никого не заметил, но на сей раз ему показалось, что в фигурах рыб на полу что-то изменилось. Их усы-штопоры указывали в дальний конец зала, а искра-звезда со лба переползла почему-то в хвост. Сощурившись, Аксель разглядел в том направлении почти незаметный издали бассейн. Он молча кивнул на него Кри, и оба осторожно двинулись туда.

Бассейн был полон до краёв чистой прозрачной водой и очень глубок — наверное, метров двадцать. Дно его, выложенное всё теми же рыбами-изразцами, излучало молочно-белый свет. На плитах стоял дощатый, грубо сколоченный топчан, а на топчане…

— Утопленник! — ахнула Кри. — Что же это, Акси! Бежим отсюда!

— Куда? — тоскливо прошептал Аксель, стараясь не глядеть в тёмное, вздувшееся лицо мертвеца. Человек на топчане был полугол и бос, на нём синели широкие шёлковые шаровары, а голова повязана белым полотенцем, слабо колышущимся от каких-то подводных течений. — Ну, поделом мне, дураку! Никогда нельзя верить духам, что бы они ни обещали!

И мальчик яростно плюнул на пол.

В ту же секунду Кри издала новый вопль. Вода в бассейне на миг закипела, и человек на топчане вздрогнул. Затем поспешно выпрямился, оттолкнулся от своего грубого ложа пяткой и взмыл вверх в ореоле радужных пузырьков. Дети отпрянули от бассейна, но полуголый уже выскочил из воды по пояс, как пробка, и уставился на них — не распухшим и чёрным, а нормальным и даже розовым человеческим лицом. Он приятно улыбнулся брату и сестре и спросил жизнерадостным сочным баритоном, опять разбудив повсюду эхо:

— Простите, вы только что произнесли чрезвычайно мощное заклятие. Могу я узнать, какое?

 

ГЛАВА VIII. ФР

Ещё год назад, пережив подобное приключение, Аксель несколько минут приходил бы в себя, словно рыба, глотая ртом воздух вместо ответа. Но за это время, так и не научившись любить встряски, он, по крайней мере, приобрёл какую-то закалку. И потому, быстро опомнившись, мальчик шагнул вперёд, привычно загородил Кри спиной и с вызовом ответил:

— Я сказал: «Духам нельзя верить на слово, что бы они ни обещали!» А что, неправда?

— Истинная правда, — весело согласился полуголый. — Но вот какая вещь, уважаемые гости: на истинную правду эти стены не откликаются, да ещё таким возмущением волшебного поля, которое способно нарушить мой здоровый сон. ТАК откликаются они на наглую ложь…

— Ничего не понимаю… — пробормотал сбитый с толку Аксель. — Разве что-то может быть одновременно и правдой, и наглой ложью?

— Может, может, — заверил человек с полотенцем. Он подобрал его размотавшийся край и обернул ткань вокруг высокого бритого лба наподобие чалмы. — Давайте выпьем кофе и разберёмся в столь интересном вопросе!

Он легко, как кошка, перемахнул через край бассейна, приземлившись на изразцы босыми ступнями, скрестил на груди мускулистые руки и теперь с улыбкой глядел на детей. Его загорелое пожилое лицо (лет тридцать пять — сорок, не меньше!) с узкими, как у китайца, пронзительно-синими глазами и жгуче-чёрными бровями и усиками можно было, пожалуй, назвать красивым.

— Добро пожаловать во Вселенную Хас, избранники души моей!

«Вот-вот. Этого нам и не хватало — быть избранниками души его…Да он, кажется, почище Штроя и Фибаха, вместе взятых», — переглянулись дети, и Аксель осторожно начал:

— Так вы…э-э…

— Я — Франадем! Тот самый таинственный «Фр», коему уже довелось послужить пищей для твоих догадок. (То ли этот пляжник всегда так цветисто выражался, то ли Аксель и Кри повстречались ему, когда он был в настроении — неизвестно. Но расслабляться в его присутствии явно не стоило).

— А мы думали, — вступила в беседу Кри, — что вас зовут…

— Меданарф? Всё правильно, это тоже я. Понимаете, когда мне скучно и я склонен к крайностям, я произношу своё имя наоборот. В такие дни все стараются держаться от меня подальше…Ну, а когда мне весело…ничего, что я принимаю вас по-домашнему?

Аксель и Кри поспешно заверили, что ничего. Франадем указал гостям на мягкую тахту с подушками, которая уже возникла из воздуха за их спинами. А также на подносы с фруктами и крохотными, но замечательно красивыми чашечками кофе. Рядом с кофейным прибором Франадема поблёскивала в хрустальном роге тёмно-рубиновая жидкость, а на поверхности хрусталя светилась одинокая звезда — символ Вселенной Хас.

— Наши вина славятся на весь обитаемый космос…но вам не предлагаю. Как из-за вашего возраста, так и потому, что вам сегодня нужна ясная голова.

Кри вспомнила мумию, которая последовала за таким же вот угощением, и поёжилась. Но, кажется, пока ничего зловещего не намечалось. Франадем по-турецки уселся на тахту и откинул конец полотенца на плечо — вылитый падишах, только почему-то без слуг. Впрочем, когда дети уселись таким же образом у своих подносиков, весёлый хозяин спросил:

— Вас, может быть, удивляет, что я один? Но я привык сам себя обслуживать. А потом, мне не хотелось смущать вас некоторыми…гм… мордами из моей свиты. Едва ли у вас остались приятные впечатления о Потустороннем замке.

— Вы не ошиблись, — сказал Аксель, стараясь не думать о распухшем лице из колодца, которым их почему-то не побоялись смутить, и при этом мужественно пробуя кофе. От первого же глотка в голове его прояснилось, вся сегодняшняя усталость куда-то исчезла. — Замечательно! — похвалил он тёмный ароматный напиток. — И простите, что мы вас разбудили… — не без ехидства прибавил он.

— Это мне нужно извиняться! Единственный слуга, который должен был предупредить меня о вашем приезде, куда-то отлучился…И задам же я ему взбучку!

Аксель мог бы поклясться, что на деле никто не смеет ослушаться этого весельчака — как не посмел бы никто ослушаться Штроя. «Просто хотел понаблюдать, как мы себя поведём в „весёленькой обстановке“», — подумал он, и, судя по лицу Кри, она подумала то же самое.

— Итак, уважаемый Взглянувший В Лицо… — начал Франадем, поднимая в его честь рог с вином, но Аксель прервал его:

— Простите, как вы меня назвали?

— Ну, разве что ты один во всём Лотортоне не знаешь своего нового прозвища — ещё более почётного, чем «Спросивший Смерть»! — усмехнулся дух. — Твоё здоровье, а также и твоё, Ужас Саркофагов, — поклонился он Кри и осушил рог. (Нужно ли говорить, что его содержимое тут же восстановилось?)

— Не называйте меня так, — тихо сказала девочка.

— Хорошо, — кивнул Франадем, и под потолком с треском лопнула голубая молния. — Больше ты этого прозвища никогда ни от кого не услышишь.

— Так, значит, я — Взглянувший В Лицо? — мрачно уточнил Аксель. — А может, точнее было бы сказать: «В Лица?» — добавил он, намекая на одно из прозвищ Штроя — «Многоликий».

— Остроумное замечание, — признал дух, дружески хлопнув его по плечу. — Ты и вправду так умён, как говорят…Но в тот момент, когда ты наносил свой знаменитый удар, Многоликий выглядел вполне обыкновенно.

— Я не убил его? — торопливо подался вперёд Аксель, опрокинув пустую чашечку.

— Нет. Жалеешь? — прищурился Франадем. — Впрочем, можешь не отвечать, и так всё ясно…Мне по душе твои чувства. Кровожадность в столь юном возрасте — что может быть отвратительней?

Аксель пристально посмотрел в это красивое безмятежное лицо, пытаясь распознать скрытую насмешку или хоть лёгкий её след. Но, кажется, Франадем не шутит…Хотя — кто его разберёт?

— А вы, значит, не кровожадный? — тряхнув волосами, внезапно спросила Кри, в свою очередь прищурившись на Франадема, и уж по её голосу о её истинных чувствах гадать не приходилось.

— Я? Ни капельки, — с прежним спокойствием ответил падишах и откинулся на подушки. — И если тебе не очень понравился мой домашний орган, то позволь заверить: я держу его вовсе не для гостей…

— Стало быть, для подчинённых? — не унималась Кри, видно, решив, что если её ждёт очередной ужас, нечего тянуть резину.

— Скоро увидишь…Кстати, твой брат при знакомстве задал мне интересный вопрос, напрямую связанный с твоим.

— Насчёт того, как можно одновременно говорить правду и нагло лгать?

— Вот-вот. Я хотел этим сказать, что ежели дух вам что-то пообещал, то он вовсе не обязательно исполнит обещанное…

— Спасибо, мы уже знаем, — вставил Аксель.

— …но если он даёт клятву — например, гарантируя вашу безопасность, — вы можете спокойно отправиться к нему на чашку кофе. Поэтому здешнее волшебное поле расценило твои слова как жестокое оскорбление и оживило мой труп.

Аксель почувствовал сильное желание немедленно вернуть выпитое кофе и полбанана назад. Но падишах как ни в чём не бывало продолжал:

— Что поделаешь, у всех свои привычки. Волшебники определённого ранга постоянно умирают и воскресают — даже те, кто, подобно Штрою, когда-то был человеком. А лично я человеком никогда не был — я чистокровный звёздный дух. И особенно хорошо себя чувствую, с недельку побыв утопленником. Знаете, нечто вроде снотворных пилюль комиссара Хофа…

Дети быстро переглянулись: этот Франадем и впрямь много о них знал.

— А разве вы не можете жить…мм…без передышки? — осторожно спросил Аксель, делая сестре глазами знак быть повежливей: гарантия гарантией, да мало ли что…

— Отчего же, — вяло откликнулся Франадем, разглядывая на свет очередную порцию выпивки. — Но так будет ещё скучнее…Вечность — противная штука, даже когда это твой законный титул.

— А почему бы тогда Вашей Вечности не отказаться от всего этого, — с искренним любопытством сказал Аксель, оглядывая зал, — и не жить так, как мы? Поселились бы в каком-нибудь хорошем городе вроде Мюнхена, устроились бы на службу, завели семью, а когда придёт время — умерли и больше не воскресли…

— Вот на это у меня никогда не хватит смелости, — очень серьёзно сказал Франадем (а может, даже и Меданарф). Его узкие синие глаза больше не смеялись. — Ни у меня, и ни у кого из звёздных духов. А раз мы сами знаем о себе, что мы — существа нехрабрые, то лучшим выходом для нас была бы окончательная, или, как мы говорим, Большая Смерть. И если ты, Аксель Реннер, — поднял он хрустальный рог, — пришёл, чтоб убить нас всех — пью за твоё здоровье!

И выпил залпом.

— Я пришёл не для этого, — не менее серьёзно сказал Аксель, вставая. — Я пришёл узнать, чего вы от нас хотите?

— Терпение, терпение… — пробормотал дух, тоже неспешно поднимаясь. — Очень мило, что вы зашли поговорить о делах, но вот так, сразу…Нет, сперва моим гостям полагается концерт!

И картинно щёлкнул пальцами. Свет в зале погас.

Орган, который всё это время невинно дремал в углу, тут же испустил глухое ворчание, будто просыпающийся зверь. Едва оно смолкло, дети услышали за своими спинами какое-то движение. Резко обернувшись, они увидели, что из стены, противоположной органным трубам, выдвинулся широкий, увитый цветочными гирляндами балкон. А на балконе…

— Штрой! — ахнула Кри. — Мы в ловушке, Акси! Бежим!

— Погоди… — медленно пробормотал Аксель, делая шаг к балкону и пытаясь осознать увиденное. — Там и Отто…наш Отто! Не может быть…

Такого и вправду не могло быть! На балконе одно за другим появлялись приземистые тёмные существа с перепончатыми лапами, и, приглядевшись, можно было понять, что на мордах у них — человеческие маски. Дух в маске Штроя — отчего-то седобородой, но с вполне натуральными стрекозиными глазами, где мерцали плывущие созвездия, — был облачён в звёздную мантию. Его сосед с лицом комиссара Хофа вырядился в человеческий пиджак и брюки, и даже нацепил галстук в цветочек, который на настоящем Отто Хофе дети в жизни не видывали. А рядом — покойный профессор Фибах с лицом хорька, в цилиндрических очках с золотой оправой, и тоже покойный крокодиломакак Пралине, который его загрыз в открытом космосе. И уродливые фибаховы твари! Птерокурица Амалия и её подружка Беттина фон Краймбах-Каульбах шествовали, держась за уши своего злейшего врага Шворка. За ними под ручку следовали Дженни с траурной сеньорой Мирамар, а вот Жоан и Пепа, и её свита из шестерых ежей с длинными свиными хвостами…Это был какой-то кошмарный бред!

Франадем явно наслаждался произведённым эффектом, любуясь побелевшими от ужаса и отвращения лицами Акселя и Кри.

— Целый карнавал, правда? Это будет хор. А каждому хору, как вы знаете, необходим дирижёр. Прошу прощения, мне пора за пульт…

И он указал на самую верхушку органа, где в полумраке вдруг ярко заблестел позолотой дирижёрский пульт. Дух поддёрнул шаровары, слегка подпрыгнул, разминая босые ноги, поправил полотенце-чалму со свисающим на плечо концом и лёгкой, беззаботной походкой двинулся к органу. К винтовой лесенке. Другого пути наверх ему не было.

Кри невольно охнула и подалась вперёд, забыв о своём гневе и думая лишь о недавно пережитом ужасе — Аксель еле успел поймать её за локоть. Франадем тем временем уже миновал клавиатуры и, помешкав секунду, чтоб рассчитать прыжок, взвился в воздух. Первые две мурены промахнулись на какой-то миллиметр и впились друг в друга. Голубой разряд отшвырнул их в трубы, а Франадем, как резиновый мячик, прыгал всё выше и дальше. И при каждом прикосновении его ступней к винтовой лесенке по клавиатурам внизу бежали чёрно-белые волны, а по воздуху — волны музыки…Но, несмотря на красивую, мощную мелодию, дети, конечно, её не слушали: открыв рты, они глядели на весёлого смертника. Тот имел возможность перевести дыхание, так как зубастые пасти ждали его не на каждом шагу, а через шаг — и всё-таки это было страшное зрелище! Вот одно из чудищ сорвало с него чалму, которая тут же превратилась в пластырь, залепила ей глотку, и мурена в приступе удушья свесилась на ступени…Зато её напарница сумела-таки вцепиться духу в плечо и вырвать изрядный клок мяса. Увидев золотистую кровь из раны, Кри закрыла глаза, но через секунду, как загипнотизированная, распахнула их снова. Франадем уже добрался до первой площадки, откуда мог перепрыгнуть в другое крыло органа. Точно перемахнув на нужную ступеньку, дух вскинул руки, как гимнаст, — и винтовая лестница ожила! Она рывками, в такт ритмичной мелодии, двинулась вверх, Франадему же стало ещё труднее увернуться от прожорливых пастей. Этот сумасшедший больше не прыгал, а движениями тела ускорял или замедлял рывки лестницы. Кровь хлестала у него теперь и из шеи, и из запястья, но дух не обращал на это никакого внимания. Неуловимым жестом перехватив последнюю мурену за шею, он обернул её живым кольцом вокруг своей, завязал голову и хвост в беспомощный узел и, чуть покачнувшись, шагнул к пульту. Орган умолк, но его сменили громовые аплодисменты присутствующих — аплодисменты, в которых искренне участвовали Аксель и Кри.

— Знаешь, — тихонько сказала она на ухо брату, забыв прежнюю неприязнь к хозяину Вселенной Хас, — он похож на Омара Шарифа…

Это был большой комплимент. Выше для Кри (которая как свои пять пальцев знала не только молодых, но и старых актёров) были только Брэд Питт и Мэтт Дэймон.

— Мм, — осторожно высказался Аксель. Ему тоже понравилась смелость Франадема, но он всё же счёл долгом напомнить сестре:

— Не увлекайся! Он нас позвал не просто так.

А звёздный дух, залечив свои раны и не позаботившись о каком-нибудь фраке (даже не снял с шеи извивающуюся мурену, только наколдовал себе новое полотенце вокруг висков) поклонился публике и вскинул дирижёрскую палочку. «Штрой» выступил вперёд, на край балкона, и запел высоким сладким тенором под невидимый клавесин:

Владыка Меданарф — Большой оригинал. Одних он убил, Других обокрал…

Аксель и Кри — в который уже раз сегодня! — изумлённо переглянулись. По следующему знаку палочки «Штроя» сменил «Пралине», у которого оказалось прекрасное сопрано:

Но жертвы его Сказали ему: «Спасибо тебе — И вот почему…»

А дальше грянул хор:

«Ведь то, что ты украл, Приносит лишь вред. Губило нас всех — Теперь его нет. А те, кого убил, Убили бы других… Прими же от нас Благодарственный стих!!!»

Орган заключил всё это мощным гулом, вспыхнул свет, хор исчез — а Франадем уже сидел на подушках против обомлевших детей, обмахиваясь краем полотенца и явно набираясь сил для дальнейших штучек.

— Вам бы в цирке выступать! — вырвалось у Акселя.

— Да, вы очень смелый, — с дрожью сказала Кри, явно вспоминая собственное знакомство с домашним органом Франадема. — И зря вам так хочется умереть…

— Поживу ещё, пожалуй, — согласился тот и обтёр лицо. — Между прочим, труднее всего — не просто увернуться от укуса, а сыграть при этом что-то путное!

— Зачем вы так рискуете? — спросил Аксель. — Ведь, наверное, они могли загрызть вас по-настоящему?

— А как же! — строго сказал Франадем. — Иначе я действительно клоун, и больше никто. Нужно уметь ставить на карту не только чужую, но и собственную жизнь.

— И чью же чужую жизнь вы собираетесь ставить на карту? Нашу? — Не дожидаясь ответа, Аксель выбрал на подносе спелый апельсин и начал его чистить. В синих глазах Франадема блеснули одобрительные искорки: он явно уважал аппетит во время бесед о смерти.

— Конечно, — ответил дух, потянувшись за хрустальным рогом. — Ваше здоровье! Но главный риск достанется не вам. Я хочу, чтобы вы помогли мне убить моего друга Штроя.

— Так я и знал! — мрачно сказал Аксель с глубоким вздохом.

— Что же ты не ешь апельсин?

— Разонравился! — твёрдо ответил Аксель, отодвигая поднос и глядя ему в глаза. — Я и моя сестра — не наёмные убийцы, понятно?

— Да я и не переоцениваю ваших способностей, — заверил Франадем, делая глоток. — И всё же вы способны на многое. Иначе разве стал бы я наводить справки о вашей прежней жизни, готовить концерт, и даже, — он коротко кивнул на орган, — показывать мою утреннюю зарядку сольным номером? Разве я говорю: «Убейте»? Я выразился куда мягче: «Помогите убить моего лучшего друга»!

— Хороша дружба! — фыркнула Кри, которая и не думала делать вид, что её интересуют фрукты, а, вновь переменившись к Франадему, презрительно разглядывала его. — Хоть бы слово хорошее не портили!

— Но звёздные духи вкладывают в это слово вовсе не то, что вы, — пожал голыми плечами «Омар Шариф». — Нет, в самом деле, что вы о нас знаете? Приди ко мне Штрой сейчас, сию минуту, без оружия и сил, с погоней на хвосте — и я буду защищать его больше, чем себя! Но когда он силён, самое его большое желание — умереть…Только вслух он этого никогда не скажет.

— Да? Почему же? — спросил Аксель, не зная толком, верит он услышанному или нет. И, однако, в словах Франадема он чувствовал какую-то смутную логику, только не мог бы ясно выразить, в чём она состоит. Но дух не заставил его гадать.

— Мы слишком всемогущи — я ведь вам говорил уже сегодня! На свете нет существа, которое ценило бы то, чего у него много…Положим, он скажет мне: «Убей меня, Меданарф!» Но это будет значить, что он слабее других, не так ли? А ведь самолюбие у него ещё сильней, чем жажда смерти…Ещё бы! Он поднимался с самого низа. И стал сильнее всех — сильнее меня, настоящего, природного духа! Другой бы на его месте успокоился, но этот… — Франадем, казалось, забыл, зачем ему рог с вином, и лишь язвительно щурился на зловещие рубиновые блики, отражавшиеся в его зрачках. — Тихий Гость! Любитель хворей…Одно только имечко «Штрой» чего стоит! Сам себя называет прахом и думает, что это и есть смирение. «Смирение паче гордости» — вот как это называется, или, чтоб вам было понятнее, гордыня навыворот!

— Но вы хотите убить его ради него или ради себя? — спокойно спросил Аксель.

— Ради обоих! — криво усмехнулся Франадем. — Я ведь ещё одну мелочь не сказал: он тоже хочет меня убить. Каждый из нас чудит по-своему, но корень-то один…

— А мне вот кажется почему-то, — так же спокойно продолжал Аксель, глядя в упор на Франадема, — что вы всё равно желали бы ему смерти, даже если б он вам не угрожал! Вам всем просто делать нечего — правда, Кри?

— Правда, Акси, — сказала Кри. — Извините, что я говорю такие вещи у вас за ужином, — повернулась она к духу, — но вы сами завели разговор…

— О, я люблю прямоту! — заверил тот. — Сделайте одолжение…Но, может, вы подобрели бы ко мне не только из-за ужина, если бы знали, что именно я помог Акселю Реннеру заработать его самое почётное прозвище — Взглянувший В Лицо!

— Что вы хотите этим сказать? — медленно спросил мальчик.

— Неужели ты думаешь, — с прежней живостью осведомился Франадем, — что ты, одиннадцатилетний мальчонка, и впрямь в состоянии опередить Штроя, нанося ему удар, который он видит? Знаешь ли ты, сколько опытных духов-убийц — в том числе и моих — поплатились жизнью, пытаясь поразить его в спину?

— Ну, положим… — протянул Аксель, хотя в нём шевельнулось тревожное сомнение. — Мы подошли к нему сзади вплотную, и он не заметил!

— Это потому, что вы люди. А не духи. Люди нам вообще безопасны, вроде как для вас комары…Подкрасться к нему ты ещё можешь, но опередить его, если он тебя увидел — никогда!

— И всё-таки я это сделал!

— Нет. Не ты, — серьёзно сказал Франадем. — За тебя отдал жизнь мой лучший агент Терфир. Вечная ему память! — И он залпом осушил рог. — Я очень о нём горевал…

— Но я…мы не знаем никакого Терфира! — беспомощно пробормотал Аксель, растерянно глядя на Кри, которая ответила ему таким же взглядом.

— Да нет же, знаете, — усмехнулся дух. — Мимолётное знакомство, не спорю…И всё же вы знаете его. Вспомни, кто первым заметил тебя, когда ты крался к экрану за спиной Штроя, чтоб улизнуть по телемосту к своему летающему псу?

— Г…главный Диспетчер…

— Вот это и был агент Терфир. Он входил в доверие к Штрою не одно столетие — у того на редкость высокие требования к своим заместителям, хотя для должности Главного Диспетчера и без того нужны совершенно исключительные качества. Бедняжке Терфиру порой приходилось прикидываться глупее, чем он был — Штрой не доверяет слишком умным духам. Ну, а потом приходилось с удвоенным рвением заглаживать свой умышленный «промах» …Помните историю с Зевсом?

— Так, значит, он нарочно… — хором начали потрясённые Аксель и Кри.

— А то нет! Притворился, что не понял, почему Штрой назвал очередное чудище Зевсом и, чтобы «изучить вопрос», ограбил все музеи мира — забил все подземные хранилища статуями, картинами и монетами с изображениями древнегреческого бога…Кажется, и твою коллекционную монетку прихватил? — подмигнул Франадем Акселю.

— Я больше не собираю, — буркнул тот, отводя глаза.

— И не жалей! Столько, сколько собрал Терфир за пару дней, тебе и за всю жизнь не накопить. Штрой очень смеялся…Зато потом Терфир в рекордный срок приготовил к полёту виновника всего переполоха, быкодракона Зевса, чтоб нанести по Земле удар из космоса — и выговор ему сняли.

— Хитёр… — покрутил головой Аксель. — Скажи, Кри?

— Но никакая хитрость не может длиться бесконечно, — спокойно продолжал Франадем. — Даже Терфир, с его-то опытом и выдержкой, был, я думаю, поражён, когда увидел, как ваша честная компания — ты, Кри и Хоф — крадётесь за спиной у Штроя к экранам. Он, конечно, мигом понял ваш план: попасть через телемост в брюхо Шворка, где болван Фибах забыл выключить телевизор-приёмник, и вырваться из замка…

— Да, и завыл, чтобы Штрой обернулся, — с невольной дрожью вспомнил мальчик. — Этим, что ли, мы ему обязаны?

— Ему вовсе не надо было выть и звать кого-то на помощь! Он — Главный Диспетчер, понимаете? Вижу, что нет…Да и откуда вам знать, какая реакция даже у обычного старшего духа? Терфир мог «заморозить» вас любым заклятием в считанные доли секунды. А вот не замечать вас больше он не мог, да, поразмыслив, и не захотел…

— Поразмыслив?!

— У нас другая скорость мысли, чем у вас, и нужны особые условия, чтобы онасравнялась с вашей…Да, не мог не замечать, иначе даже его подчинённые — помните, в соседних креслах? — мигом бы его раскусили. А не захотел, так как решил не упускать редчайший случай.

— Какой? — замирая от любопытства и страшных воспоминаний, прошептала Кри.

— Разделаться со Штроем, конечно! И свалить на вас. Командуя всеми шпионами в замке, он давно понял, что вы Штрою враги — беспомощные, правда, но с малоизученными волшебными возможностями. В своих донесениях ко мне Терфир нередко размышлял, как вас использовать…но это было дьявольски трудно. И тут — такой случай! У всех на глазах! Ему нужно было, чтоб Штрой обернулся, применил против вас любое заклятие, а тогда он, Терфир, попытался бы поразить Штроя в спину насмерть и заявить потом, что это сделал ты, Аксель. Понял теперь?

— Как не понять! — язвительно усмехнулся тот. — Взглянуть В Лицо — на это смелость нужна. А ударить в спину и свалить на «одиннадцатилетнего мальчонку» — всегда пожалуйста…Герой, что и говорить!

— Да, герой, — всё так же спокойно ответил Франадем. — Он шёл почти на верную смерть. Штрой был надёжно защищён от внезапных атак любого рода — кроме чего-то уже совершенно невероятного. И такое невероятное оружие у тебя оказалось: клинок белых гномов, с которыми когда-то расправился Штрой. Клинок, обладающий особой мстительной силой против их убийцы…Но и он помог тебе лишь потому, что Штрой замешкался и дал тебе время его ударить!

— Почему же он замешкался?

— Не из-за тебя, будь уверен! О чём думал Терфир в последние минуты своей жизни, можно только гадать — хотя я хорошо его знал…А вот о чём думал Штрой перед тем, как ты его ударил, я знаю точно. Он мне сам подробно рассказал.

— Вам? Своему врагу? — У Акселя уже голова шла кругом от всей этой чертовщины.

— И лучшему другу…К тому же он был моим гостем. Вспомните о гарантии безопасности, — холодно напомнил дух. — Не сомневаясь, что Терфира подослал я, Штрой описал мне конец его долгой, безупречной службы. Мы вместе пили в память о нём вот это вино…

— Так что же произошло в Главной Диспетчерской на самом деле? — жадно спросила Кри.

— Штрой обернулся, увидел вас и оцепенел. Жалкий обломок меча в детской руке Акселя не произвёл на него никакого впечатления. Изделия гномов не менее коварны, чем они сами: будучи первоклассным оружием, не создают мощного волшебного поля, иначе Штрой почуял бы его давно. А главное, он не знал, что это клинок тех самых белых гномов, которых истребили его воины. Нет, Штроя поразило другое: Терфир! Неглупый, но ограниченный служака, которому он так доверял, оказался хитроумным предателем! Иначе зачем бы ему беспомощно выть, глядя на двух детишек, — ему, умеющему мгновенно парализовать целый отряд враждебных духов? Так вот кто виноват в целом ряде необъяснимых неудач и срывов! А ведь сам Терфир казнил за это «для порядка» столько младших духов… Это был жестокий удар по самолюбию моего друга! Но теперь игра была окончена. Штрой мгновенно понял план Терфира. И решил достойно проучить его за всё, а заодно ещё раз продемонстрировать всем подчинённым свою неуязвимость. Он решил позволить тебе его ударить, затем дождаться удара Терфира сзади и получить лишнее доказательство измены. Не для себя, о нет! Штрою и так всё было ясно. Но, увы, остальные не столь догадливы…Им не вредно лишний раз показать, что Великий Звёздный суров, но справедлив! На его месте я поступил бы так же.

— Ну и выпейте за его здоровье! — предложил Аксель, надувшись. Честно говоря, он был уязвлён. Так, значит, не ему обязаны Кри и Хоф своим спасеньем! А чьему-то взаимному коварству, паутине, в которой он завяз случайной мухой…Франадем без труда понял его мысли. Он успокоительно улыбнулся Акселю, потрепал его по плечу и поднял хрустальный рог.

— Хорошая мысль…Здоровье Штроя! — И, выпив, как ни в чём не бывало, продолжал свой рассказ: — Всё, что я тебе поведал, друг Аксель, вовсе не умаляет твоего подвига. Напротив! Ты шёл на ещё более верную смерть, чем Терфир. Терфиру хотелось не просто убить Штроя, но и уцелеть, продержаться на своём посту немного дольше, чтоб окончательно развалить Подземный Мир. А ты вообще не думал о себе…Так что за тебя я выпил первым делом!

— Рассказывайте, рассказывайте! — поторопила Кри. — Акси мы и так знаем…(В мозгу Акселя тут же всплыла чудесная фраза Дженни о его героизме, и у него отлегло от сердца. Но Кри могла бы быть повежливей с хозяином! Да и с братом тоже…)

— Нет проблем, — охотно согласился Франадем. — Продолжаю…Итак, ты нанёс свой знаменитый удар, который, к полной неожиданности для обоих духов, окзался успешным. Рассечённый надвое Штрой, обливаясь кровью, рухнул на Главного Диспетчера. (Кри охнула, и сам Аксель содрогнулся). Вы этого уже не видели, благополучно скрывшись в телевизоре…

«И хорошо, что не видели», — подумал мальчик, покосившись на сестру.

— Без сомнения, мой Терфир возликовал! Ещё бы…Вы сделали его работу — и впридачу ускользнули, что наверняка затруднит расследование преступной медлительности самого Терфира. Могу себе представить, как он был счастлив…

— Плавая в крови своего начальника, — вставил Аксель, не сдержавшись.

— Люблю слушателей с живым воображением. Вы, конечно, поймёте, что первым делом Терфир, растерянно отшатнувшись и опершись на залитый кровью пульт, незаметно отключил все экраны. Не только связь с приёмной, где всегда дежурила птерокурица-шпионка Элоиза, но и коридор! И посему Элоизины вопли о том, что Шворк с вами на борту выломал дверь подвала и несётся наверх, к обсерватории, достигли Главной Диспетчерской слишком поздно. Если б Терфир не обругал помощников за ротозейство и не заставил их включить экраны снова, купол обсерватории даже не начал бы закрываться, когда ваш пёс свечкой взмывал вверх…Кончиком хвоста он, кажется, поплатился. Зябкое чувство, а? Вот чем вы обязаны Терфиру!

— Что ж, спасибо ему, — сдержанно сказал Аксель. И подумал: «А всё-таки я не стану пить в его честь».

— Только ему? Может быть, немножечко и мне? Ладно, заканчиваю…К сожалению, в тот самый миг, когда вы вырвались на свободу, удача оставила нас и повернулась лицом к Штрою. Должен признать, это была не просто удача, а, как всегда, хитрость и предусмотрительность Многоликого… Но дайте срок!

— Даём, даём! Говорите! — подгоняла Кри, забыв все приличия.

— В игру вступил Белая Маска, — вздохнул Франадем. — Хоть его-то вы, надеюсь, помните?

— Белая Маска? Постойте… — нахмурился Аксель, переглянувшись с сестрой. — Это тот нарядный мальчик, который всё время спал наяву и во сне охранял Штроя? Штрой говорил, что передал ему на хранение свои человеческие чувства…

— А, он говорил с тобой о нём? — встрепенулся Франадем. — Не мог бы ты припомнить всё дословно? Это очень важно!

— Боюсь, что нет… — вздохнул Аксель. — Много времени прошло!

— Ничего, — бросил Франадем, — на то мы и волшебники…Вспомни, что сможешь, и погляди мне в глаза!

Аксель напряг память, вспоминая чаепитие со Штроем в обсерватории Потустороннего замка. Они сидели тогда вдвоём за столиком, а страшный мальчик в белом стоял на лестнице и, устремив на них пустые, тёмные глаза, спал. Наяву. Наяву…Пристальный взгляд Франадема погрузил взбудораженный мозг Акселя в сладкое оцепенение, и он тоже уснул. Тогда Франадем поднёс ладонь к его рту, и Аксель монотонно заговорил — за себя и за невидимого собеседника:

«— Вы — звёздный дух?

— Да.

— А…этот мальчик — ваш сын?

— У нас не бывает детей. Скорей уж я его сын.

Аксель давится чаем и долго кашляет со слезами на глазах, пока Штрой виновато суетится вокруг него с салфеткой и носовым платком.

— Извините.

— Ничего, ничего, это я виноват. Я бы и сам подавился, услышав такое…

Пауза.

— Попробую объяснить…Видишь ли, я когда-то тоже был человеком.

— А потом умерли, да?

— Вроде того. Если хочешь, я тебе устрою то же самое.

— Нет, спасибо. Я ещё поживу. И при чём тут ваш мальчик?

— Ну, после того, как я умер, во мне остались некоторые чисто человеческие качества. Само по себе это даже хорошо. Люди в принципе колдуют лучше, чем духи, потому что у них больше фантазии. Духам фантазия нужна не очень: у них и без того огромные возможности. И это… как бы тебе объяснить… не всегда идёт им на пользу. А с другой стороны, человеческие черты звёздному духу мешают, да ещё как! Появляются сомнения, ненужная жалость и прочее… Каждый человекодух решает проблему по-своему. Мне в конце концов удалось отделить всё лишнее, человеческое от остальных мыслей и чувств, и заключить в отдельном существе. И в знак того, что это — моё прошлое, прошлое, которого я не могу себе больше позволить, хотя прекрасно знаю ему цену, я одел своего человечка в нарядный, но старинный костюм. Понимаешь?

— Да. А зачем он вам вообще? Такой человечек?

— Я и сам часто спрашиваю себя об этом…Кто уничтожает своё прошлое, тот боится его. А настоящий дух ничего и никогда не боится! Наверное, вот так… Кроме того, он меня охраняет. И тоже получше любого духа. Прошлое должно охранять нас, иначе его и заводить не стоило… Тебя, к примеру, охраняет от бед твоё прошлое?

Аксель думает и твёрдо кивает. Как ни странно, он не вспоминает сейчас о дедушке Гуго.

— Когда у меня дела, я отключаю его сознание. Тогда он спит наяву, хотя при этом может неплохо работать. Но когда что-нибудь вокруг не так — угроза, опасность и так далее, — он проснётся и придёт мне на помощь, если заранее велеть ему это. Всё равно что завести будильник.

— Это вы здорово придумали».

Мрачно произнеся последнюю фразу, Аксель проснулся. Перед ним стоял Франадем, а из-за его спины выглядывала потрясённая услышанным Кри.

— Да, придумано неплохо, — сказал Франадем, садясь. — Это похоже на него…Любит блеснуть! Впрочем, ты ведь не дух, так что Штрой ничем не рисковал. Вот если бы обо всём этом знал Терфир…но как раз для него малолетний охранник Штроя оказался полной неожиданностью. Белая Маска, как позже назвал его Терфир в своём донесении, мгновенно залечил раны Штроя, и тот через несколько минут — спасительных для вас! — начал приходить в себя. Но по-настоящему он очнулся только к вечеру, чему вы обязаны ещё одной своей удачей. Будь Штрой в себе, он отозвал бы Зевса из космоса, узнав, что там объявились вы со Шворком. Да и «правильный», верный ему Главный Диспетчер отозвал бы…И вам не удалось бы ни уничтожить быкодракона, ни сорвать Заклятие Семи Смертей, чтобы спасти человеческое население вашей планеты.

— Ну, а Терфир? Не мог он, что ли, сбежать, пока Штрой приходил в себя? — полюбопытствовал Аксель. (Всё-таки жаль его немножко, хоть он и дух…)

— Мог, — кивнул Франадем, — но мои агенты так не поступают…С той минуты, когда он понял роль и значение Белой Маски для личной безопасности Штроя, Терфир поставил себе новую, — увы, последнюю, — задачу, прекрасно понимая своё будущее. Он решил узнать, что это за мальчик, как заполучил его Штрой, и нельзя ли всё-таки лишить моего друга столь великолепной защиты, заведомо обрекающей будущие покушения на неудачу.

— «Лишить?» — с отвращением повторил Аксель. — Попросту говоря, убить?

— Видишь ли, — вздохнул Франадем, — если у замечательных героев под названием «люди» есть свои правила, они могут быть и у таких ничтожных существ, как духи. Дослушай-ка лучше до конца, а потом суди…

— Извините… — пробормотал Аксель. — Терфиру это удалось? Лишить Штроя защиты?

— Можно сказать, что да. По крайней мере, удалось начать. Успел связаться с ещё одним моим шпионом в Подземном Мире — тоже давним и надёжным — и дал ему задание разузнать о Белой Маске хоть что-нибудь. Те немногие секунды, которые Терфир наблюдал мальчика в Главной Диспетчерской, приоткрыли многое. Впрочем, лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать. Вот последнее донесение, которое успел послать мне Терфир…

Франадем повернулся к своему бассейну. Дети заметили, что над поверхностью воды вьются белые испарения. Через считанные секунды перед Акселем и Кри встала стена пара, ставшая затем плоской и ровной. Вот на ней замелькали цветные тени, и брат с сестрой вновь очутились в страшном прошлом. Перед ними был зал Главной Диспетчерской…

Аксель видел самого себя с золотящимся от крови обломком меча — себя, исчезающего в экране телевизора. Он видел рассечённое надвое тело Штроя, рухнувшее на тупорылого духа в кресле с высокой спинкой. Видел, как этот массивный, грузный дух со страшно искажённой мордой, которую делали ещё ужаснее серебряные локаторы у висков, отшатнулся от падающего тела, и как — Аксель уследил только потому, что следил! — его когтистая лапа при этом ударилась о рубиновую панель пульта. Все экраны погасли, зал погрузился во мрак.

А потом вспыхнул свет, и дети услышали звонкий топот каблуков по полу Диспетчерской. Услышали так ясно, словно сами находились в этом проклятом зале. К сползшим на пол останкам Штроя приближался мальчик лет десяти-одиннадцати с лицом мраморной статуи. В его глазах стояла сплошная тьма. Мальчик был одет в белый атласный костюм средневекового принца. Вся его одежда переливалась золотым шитьём, у пояса висел небольшой кинжал в драгоценных ножнах. Лицо затеняла низко надвинутая белая шляпа с широкими полями и плюмажем из страусовых перьев, а из-под неё — если только это был не парик — падали на плечи длинные светлые волосы. Вот маленькие ноги в чулках и туфлях с бантами замерли у золотистой лужи вокруг разрубленного тела…

Белая Маска застонал от боли и нагнулся над Штроем. Глаза его мигнули, на секунду закрылись, а когда широко открылись вновь — стали живыми, чёрными и блестящими, как спелые сливы. Над трупом стоял обычный, смертельно напуганный ребёнок. Он растерянно огляделся, словно не понимая, кто он и как здесь очутился. Сделал было шаг назад, но в эту секунду вокруг него с бешеной скоростью завихрилась серебряная спираль — и через несколько мгновений пропала. Глаза мальчика вновь стали тёмными, безжизненными и пустыми. Манекен механическим жестом вскинул ладони, навёл их на мертвеца, и из них брызнули холодные голубые искры волшебного огня. Пузыри золотистой крови тут же со свистом всосались в разрубленное тело, а обе его половинки срослись по талии…

Пар над бассейном колыхнулся. Всё исчезло.

— Господи, господи, господи… — простонала Кри и невольно отодвинулась от Акселя, с ужасом глядя на него. Миг спустя она опомнилась и взяла его за руку, однако этот миг больно уязвил его сердце. Да, всё это сделал он…но можно ли его упрекать?!

— Вот так… — задумчиво сказал Франадем, о присутствии которого оба забыли, погрузившись в прошлое. — Как ни мало вы увидели, главное, надеюсь, понятно. Перед нами не матёрый охранник-убийца, а обычный мальчик — твой ровесник, Аксель, — которого Штрой погрузил в волшебный сон, и который сам теперь не ведает, что творит. Но стоит выведать, кто он, разрушить эти заклятия и защитить его от новых — и никакой дух уже не властен над ним. А когда Штрой останется без охраны, придёт мой час…

— Но он же тогда сможет заколдовать кого-нибудь другого! — возбуждённо сказал Аксель, глядя на духа с недоверием. — Ему такое — раз плюнуть…

— Ты ошибаешься, — мягко ответил Франадем, снова садясь на подушки. — Ещё кофе? Как угодно…

— Вы не ответили! Что значит «ошибаюсь»?

— Для успеха подобных заклятий нужны особые совпадения и условия…Не будем сейчас погружаться в теоретическую магию, вам объяснят позже. Назову лишь одно из условий: будущая Белая Маска должен быть исключительно чутким и отзывчивым существом — одним на миллион, можно сказать. (Аксель сразу покосился на Кри, а она почему-то искоса взглянула на него). И можете не поглядывать друг на дружку, у вас с этим тоже всё в порядке. Но я не уверен, что мой друг Штрой в самом деле избрал бы одного из вас…Я имею в виду не только доброту — и даже, пожалуй, вовсе не её. Умение почувствовать чужой характер, встать на чьё-то место, понимаете? Лишь потом приходит стремление помочь…или, наоборот, воспользоваться чужой слабостью. Такие люди, как этот мальчик, совершают очень необычные поступки, идут до конца в добре и зле. Словом, Штрою понадобится время, чтобы найти ещё одну Белую Маску. А я ему времени не дам! И потом, я ведь его знаю…

— Что вы хотите сказать?

— А то, — ответил Франадем скорее с удовольствием, чем с досадой, — а то, милые мои, что, потерпев неудачу в одном своём замысле, он не станет его повторять. Придумает новую штучку…Что ж, мне и это на руку. Кто больше пробует — чаще ошибается. Теперь вы всё поняли?

— Да мы-то тут при чём? — раздражённо сказал Аксель, у которого, несмотря на волшебное кофе, уже голова шла кругом. — Мы же вам сказали: разбирайтесь со Штроем сами! Знаю, знаю, что вы ответите — что он хочет убить и нас, и не успокоится, пока не убьёт! Так вот, мы лучше всю жизнь будем защищаться контрзаклятиями и уворачиваться от падающих сосен (тут он пристально поглядел на Франадема, но с тем же успехом мог бы вглядываться в Белую Маску — дух и глазом не моргнул), и видеть скелеты в своём окне (новый напрасный взгляд)…а убивать никого не станем! Верно, Кри?

— Верно, верно, — лениво ответил за неё Франадем. — Ну что ты от неё хочешь, от бедной девочки? Чтобы она сказала: «Нет, не верно»? Не дождёшься. Она привыкла с тобой соглашаться…

— Ничего подобного! — возмутилась Кри.

— …да у меня-то, к счастью, такой привычки нет, — продолжал Франадем ещё ленивее. — Второй раз говорю: я не прошу убивать. Чего вы и не умеете. Помогите, помогите убить — и будет с вас! Что вам не нравится, скажите на милость? Ведь если бы вам представился случай помочь вашему другу Отто Хофу изловить серийного убийцу, которого ждёт смертная казнь, вы, полагаю, согласились бы? И не считали при этом убийцами себя?

— Как это — «помогите убить»? — тихо спросила Кри. — Объясните же…

— Вот наконец-то! Хоть ты догадалась спросить о сути дела. Каждому своё, друзья мои! Убийцам — убийства, шпионам — шпионаж, а вы у нас мастера благородных поступков, не так ли? Вот и совершите один такой поступок, будьте добры, многоуважаемые Взглянувший В Лицо и Его Луна! Помогите мне отнять у Штроя Белую Маску. Вернём несчастного ребёнка его родителям, если они ещё живы, или поможем обрести новую семью, если их нет. Но пусть даже при этом он погибнет — всё лучше, чем быть рабом у Штроя и разделить участь своего хозяина, когда я до него доберусь…Помните песенку?

Франадем мечтательно закатил глаза, и в воздухе вновь зазвучал невидимый хор:

Ведь то, что ты украл, Приносит лишь вред. Губило нас всех — Теперь его нет!!!

И орган заключил всё это долгим торжественным гулом — но было в нём и что-то насмешливое… почти издевательское.

— Ну? — резко спросил дух, глядя на растерявшихся детей в упор. — Такая задача вам по вкусу?

Ответом было долгое молчание.

— Нам, конечно, жаль этого мальчика, — наконец нерешительно сказал Аксель, — но…почему мы? Если мы один раз…и вы же сами сказали, что без Терфира мы бы не сумели…В общем, если мы один раз ускользнули от Штроя, это ещё не значит…

— Что вам повезёт вторично! — закончил Франадем и принял из воздуха в подставленнные ладони небольшое блюдо халвы. — Но я и не собираюсь вновь сталкивать вас со Штроем. Я ведь тоже не выгляжу последним идиотом, как по-вашему?

Аксель и Кри поспешно подтвердили, что нет.

— Вам нужно будет лишь встретиться с тем агентом, которому передал свою миссию Терфир, — мрачно сказал дух. — Он мастерски справился с задачей, которую тот перед ним поставил: узнал о Белой Маске если не всё, то почти всё. Нам, конечно, очень помогло последнее донесение, которое вы видели. Едва Терфир его отправил, он был схвачен. Штрой придумал ему особо мучительную казнь, которую я, щадя ваши нервы, не буду даже описывать…Надеюcь, он погиб не напрасно!

— Встретиться? Где? Здесь, у вас? И, главное, почему вы не можете заняться этой Белой Маской сами?

— Потому что заклятие Штроя составлено очень хитро — как всё, что он делает. Ни один дух его с Белой Маски снять не может. Если очарован человек, только люди могут уничтожить эти чары — не считая того, кто их наложил, конечно. И хотя у Штроя и кроме вас найдутся враги среди земных волшебников, лучше вас мне никого не найти!

— Ну, допустим…А ваш агент — он скажет, как нам это сделать?

— Он вам ничего не скажет, — медленно ответил Франадем. — Когда духи прямо помогают людям — это позор. А уж если помощь направлена против других духов — позор вдвойне…Максимум, что он может сделать — дать вам косвенные намёки, путеводные ниточки, которые приведут вас к цели. Вы должны сами разгадать эту тайну: и кто такой Белая Маска, и откуда он у Штроя, и как его освободить!

— Ничего себе… — покрутил гудящей от напряжения головой Аксель. — У меня уже ум за разум заходит! Только и всего, Ваша Вечность? Ну и где же он, этот ваш агент? Тоже в бассейне?

— В Подземном Мире. Который вы уже чуть-чуть видели…Вам придётся отправиться туда вновь, ибо только там есть всё, нужное для разгадки тайны.

Аксель задохнулся. Он даже не мог бы сказать, от чего — от возмущения или от ужаса. Перед ним опять встала шахта, залитая мёртвенным синим светом, страшные морды духов, выглядывающие из ниш и туннелей в её стенах. И, в блеске зелёных и рубиновых звёзд, — скользящий вниз лифт с обречёнными на смерть пассажирами, которых эти морды ненавистно провожают глазами. Каждый из монстров мечтает лично выполнить Пятый Вертикальный Приказ, но на то есть специальные духи-палачи с Пятого яруса: они никому не уступят чести растерзать людей заживо…

Невероятным чудом он, Аксель, вырвался из этого ада и спас от него Кри — а теперь им предлагают туда вернуться?! Да что он — издевается, этот звёздный утопленник?

Тем временем «утопленник» продолжал свою спокойную речь:

— Мы примем все возможные меры для вашей безопасности — а возможно тут многое…Вас проведут в Подземный Мир особым ходом, которым обычно никто не пользуется, и вы будете защищены надёжными чарами. Добравшись до моего агента, вы будете общаться только с ним, и лишь он будет знать о вашем присутствии на его Ярусе. Когда же вы добьётесь успеха — либо не добьётесь, тут всё будет зависеть от вас — он отправит вас наверх тем же путём. И если, повторяю, дело пойдёт — мы с вами вместе освободим Белую Маску. На секунду ты уже освободил его, Аксель: ты сам видел, он очнулся…Неужели тебе и Его Луне не хочется превратить эту секунду в целую жизнь?

Вновь перед Акселем встал мальчик в атласном костюме — его белое лицо с пустыми провалами глаз, в которых вдруг заблестели живые зрачки…Он перевёл взгляд на неподвижную Кри с не менее белым лицом — и тряхнул головой, отгоняя видение.

— Спасибо за угощение, — вежливо и не менее спокойно, чем Франадем, ответил Аксель, — но нам с Его Луной, пожалуй, пора. Идём, Кри.

Однако Кри почему-то не шевелилась. Тоже спит наяву?

— Я понимаю, — сказал Франадем. — Чужой, неизвестный мальчик…Конечно же, уходите! Гончие Псы ждут вас и доставят через голубой космос к отцу целыми и невредимыми. Да, если заметите, что этот космос стал сероватым, не удивляйтесь: к вам возвращается нормальное зрение разумных людей…И помните — никто не знает Штроя лучше меня, а я говорю вам: удивительно, что вы до сих пор живы! Вряд ли мы ещё увидимся.

Аксель колебался.

— Кри, — умоляюще пробормотал он, глядя на неё, — скажи что-нибудь…

— Акси… — медленно выговорила она, устремив на него полные слёз глаза, — мне его жалко…Этого мальчика…Кто ему поможет, если не мы?

Ну конечно — на это он и рассчитывал, мерзавец подводный! Потому и пригласил их вдвоём. И ещё рассуждает об оттенках космоса! Интересно, а какого цвета он для самого «Фр», который всех убил и обокрал, да ещё спасиба ждал? Сумел таки влезть в душу глупышке Кри — заступнице всех обиженных…Не выйдет!

Аксель открыл уже рот, полный ядовитых речей, но — споткнулся об умильный вопрос Франадема:

— Судя по некоторым твоим намёкам, друг Аксель, тебя последнее время беспокоят падающие сосны? И скелеты в окошке? И ты озабочен поисками какого-то креста?

— Что вы об этом знаете? — резко спросил Аксель, глядя на него в упор.

— Не так уж много, — вздохнул Франадем, откинувшись на своё ложе. — Но больше твоего. «Космический трал» на пляже — это моих рук дело, каюсь. Он был расставлен вовсе не для вас! Я просто не люблю, когда слишком много чужих агентов шатается вокруг тех, за кем присматриваю я сам…для их же блага. К счастью, ты был на высоте, и мне не пришлось возвращать тебя домой с извинениями. Ну, а когда я сам тебя позвал, то не захотел нервировать видом всё того же «трала», да и звёздная прогулка, надеюсь, куда приятнее…

— Постойте, — жалобно сказал Аксель, ещё сильней мотая головой, — Я совсем запутался! Чужие агенты? Это вы про Смертёнка, что ли? А почему тогда…почему же он тогда провожал нас сюда?

— Я тоже мог бы спросить: почему я должен открыть свои тайны тому, кто отказывается мне помочь? — вздохнул дух, свернувшись в клубок. — Сам-то ты никогда не разберёшься, а надо бы…ох, как надо! Но я не торгуюсь. Давайте положимся на судьбу, господа волшебники! Ты, кажется, играешь в пинг-понг? — хитро взглянул он на Акселя из-под полотенца.

Вопрос ошеломил бедного господина волшебника вконец. Он схватился за виски, чувствуя, что сейчас свихнётся. Франадем проворно привстал, и у самых губ Акселя оказалась чашка волшебного кофе. Торопливо глотнув, он почувствовал себя свежим и бодрым, и всё, что поведал им сегодня ночью звёздный дух, стало выглядеть давно знакомым, понятным…как партия в пинг-понг!

— Итак, — терпеливо повторил Франадем, глядя в прояснившиеся зрачки Акселя, — играешь ты в пинг-понг? Иначе говоря, в настольный теннис?

Мальчик кивнул.

— Тогда почему бы нам не сыграть? Если ты победишь — я отвечаю на все твои вопросы и рассказываю всё, что ты только захочешь узнать. Даром получишь сведения, которые с риском для жизни — а иногда и отдав жизнь — добывали мои шпионы. Ну, а если выиграю я — ты отправляешься в Подземный Мир и делаешь всё возможное, чтобы найти и освободить Белую Маску!

Тут уж у Акселя в голове прояснилось без всякого волшебного кофе! Сжав кулаки от ярости, он грозно навис над Франадемом, который, казалось, был растерян и даже моргал.

— Вы предлагаете мне поставить на кон жизнь моей сестры? Это…это…

— Я помогу! Это болезнь ушей, — услужливо подсказал Франадем. — Иного объяснения не вижу. Разве я хоть словом упомянул твою сестру? Пусть себе остаётся дома и ждёт твоего возвра…

— Ну нет! — выдохнула Кри, не дав ему закончить и тоже шагнув вперёд. — Этому не бывать! Он никогда не пойдёт туда один!

— Успокойся, Кри, — тяжело дыша, сказал Аксель. — Успокойся…Этот господин очень хитёр — может, даже хитрее Штроя… но и я не полный идиот! Вы думаете, — вновь испепелил он взглядом улыбающегося Франадема, — я хоть на секунду поверю, что мы будем играть на равных?!

— Даю слово духа — да! — посерьезнел тот и поднял руку в знак клятвы. — Я очень мало знаю о теннисе и никогда не держал в руках ракетки. Но всё-таки надеюсь выиграть…

— Это почему же? — ехидно спросил Аксель, удивляясь своему ненужному любопытству (не проще ли сказать этому типу «нет» и закончить разговор?) — Значит, дело всё-таки нечисто?

— Суди сам. Ты произнесёшь заклятие, которое сделает нас абсолютно равными по силам противниками. Стол, ракетки, мяч — всё приготовишь ты, и каждый из нас будет играть честно! Но… — поднял палец Франадем, — …исходя из своего характера. Партия будет всё-таки волшебной…

— А то я сомневался!

— Дослушай до конца. Играть обычным мячом — это слишком мелко для нас с тобой. Я как-никак звёздный дух, а ты — Взглянувший В Лицо! Предлагаю тебе играть планетой Марс.

— Почему не всей Солнечной системой?

— Потому что мяч в пинг-понге нужен всего один. Конечно, если я ошибаюсь и их больше…

— Вы не ошибаетесь, — по-прежнему ядовито ответил Аксель, сам себе поражаясь. (Ну к чему это всё? Пора домой!) — Только в теннисных правилах не сказано, что этот один-единственный мячик должен быть, как планета Марс!

— Отчего же нет? Его вес и диаметр будут полностью отвечать нормам Международной Федерации Настольного Тенниса. Вот разве что цвет сделай красным, а не белым — из уважения к Марсу…

— Да зачем нам всё это нужно? — всплеснул руками Аксель. — Я могу сделать его хоть серо-буро-малиновым, но какой в этом смысл? Почему, ни разу не сыграв в теннис прежде, вы всё-таки надеетесь меня обыграть? При чём тут какой-то Марс вместо нормального мяча? И, главное, почему судьба Белой Маски — если вам и впрямь его так жалко — должна зависеть от партии в теннис?!

— Ответив на первый вопрос, я отвечу на все сразу…Ты не веришь, что обречён, и что Штрой всё равно рано или поздно доберётся до тебя. Иначе ты не порывался бы уйти, а думал о спасении своей жизни и жизни сестры. Так?

— Ну…допустим, — медленно кивнул мальчик — и покосился на Кри, которая напряжённо слушала.

— И у меня нет средств убедить тебя, — вздохнул Франадем, вставая и разминая ноги. — Ты не знаешь по-настоящему ни меня, ни Штроя, ни мир духов…Давай же я, по крайней мере, докажу тебе, что умею быстрее тебя оценить угрозу даже там, где ты знаешь всё. Где мы на равных — ну, может быть, условия чут-чуть другие…Тогда, надеюсь, ты задумаешься и над другими моими предостережениями и угрозами!

— Чуть-чуть другие условия — это из-за Марса?

— Конечно! Эта планета славится у вас в Лотортоне сварливым, вздорным нравом. И такой же будет она в игре. Захочет — полетит стремглав. Захочет — зависнет перед твоей ракеткой, или повернёт и нацелится мне в глаз. Само собой, в полёте неотёсанный Марс может орать что угодно или петь неприличные песни, отвлекая нас с тобой от игры…Я, как и ты, понятия не имею, что он выкинет в следующую секунду. Он будет нам с тобой вроде Штроя — ибо я и за Штроя ни в чём не поручусь! Зато, — усмехнулся Франадем, подворачивая конец чалмы и явно предвкушая схватку, — когда Штрой нападёт, я всё-таки берусь предугадать и отразить его удар. И нанести ответный! А ты ни за что не сможешь…Ну как, рискнем?

По натуре Аксель не был азартным — на это Франадем мог даже не стараться его «поймать». Но, как и все не слишком хитрые и предприимчивые люди, он не любил, когда ему этим «кололи в нос». К тому же внутреннее чувство говорило Акселю, что звёздный дух прав, и что не бегство от опасности было бы сейчас верным выходом. Да и мальчика в Белой Маске, что ни говори, жалко…И тут перед его внутренним взором возникло усатое, пожилое и такое близкое уже лицо — верный спутник любой опасности! «Скажи, — мысленно спросил Аксель, — как мне поступить?» Но Гуго Реннер молчал, и было не понять, зачем он пришёл. Что ж, ладно, — будем решать за себя сами. Тем более, что Кри вроде как не рискует…Однако, взглянув на неё, Аксель тут же понял: дома её не удержать! Это перевесило все его колебания, и он открыл рот для решительного отказа. Но прежде открыла рот сама Кри и ещё более решительно сказала:

— Соглашайся, Акси! Сыграй с ним!

«С ума сошла», — вздохнул он. И услышал собственный голос:

— Значит, если я выиграю, вы расскажете мне про сосну, и Смерть, и крест?

— Да! Но не печалься и в случае проигрыша — ты всё равно узнаешь об этом. Только позже.

Аксель глубоко вздохнул, в последний раз взглянул на Кри — и вновь с её губ слетело решительное:

— Играй!

— Берегитесь, юная дама! — погрозил ей пальчиком Франадем. — Ваш брат ведь может расслышать и «ПРОиграй!» А я не люблю, когда мне поддаются…

— Никто не собирается, — сказал Аксель. — Где будем драться — здесь?

 

ГЛАВА IX. ПАРТИЯ В ПИНГ-ПОНГ И, ВЕРОЯТНО, ЕЁ ПОСЛЕДСТВИЯ

— Здесь, здесь, — успокоил Франадем. — Чем плохое место? Если любишь зрителей — они мигом… — И он кивнул на пустой балкон.

— Нет, спасибо, — хором ответили Аксель и Кри. Дух сладко улыбнулся и развёл руками: я жду, мол…Мальчик чуть помешкал, оглядел его с головы до ног и произнёс:

Сражайся в теннис так, как я, — И чтобы честно! Без вранья!

— Браво! Замечательно сказано. Но, боюсь, не годится, — вздохнул Франадем. — Видишь ли, подобным заклятием ты навязываешь мне твой стиль игры. А ведь характеры у нас с тобой разные…Нельзя ли что-нибудь вроде: пусть каждый сражается с одинаковым мастерством, но собственными приёмами?

— Пожалуйста, — кивнул Аксель, который, приняв решение, стал (как всегда перед игрой) спокоен и собран. К тому же последняя просьба Франадема почему-то убедила его в честности противника.

Пусть будет равным мастерство — Оно в игре важней всего. Но каждый бьёт своим манером…

Аксель чуть задумался над последней строкой — и упрямо, почти как в прошлый раз, закончил:

Назло лжецам и лицемерам!

— Спасибо…О! Сколько же у меня, оказывается, идей! А ведь ещё минуту назад я не имел о них никакого понятия! Великая вещь — прикладная магия… — умилился Франадем, пританцовывая от нетерпения. — Ну, дружище, скорее! Сделай нам инвентарь.

— Моя ракетка осталась в номере, — сказал Аксель. — Основание — «Super Control» фирмы «Gewo». А накладки у неё — «Tackiness Chop II» фирмы «Butterfly» и «Quattro Formula» фирмы «Donic». Вас устроит такая же?

— Дай подумать…Видишь ли, у меня сейчас и скорость мышления, как у тебя, чтобы всё по-честному… Нет! — гордо объявил Франадем, даже и не подумав подумать. — Мне нужны другие накладки. Я хочу с одной стороны «Bjorn» фирмы «TSP», а с другой — «Mega Flex Control» фирмы «Gewo». И основание — «Jo Se Hyuk» от «Butterfly».

Аксель нахмурился, но, пробормотав пару довольно сложных заклятий, выдал духу нужную ракетку. Рядом, неуместно-ярким пятном на фоне бледных стен и пола, уже синел теннисный стол — пять на девять футов. Наконец, мальчик решил переодеться: сотворил себе теннисную рубашку и шорты, а любимые кроссовки «Баттерфляй» были на нём с начала ночного путешествия. Для Кри он сделал складной стул чуть поодаль — и вопросительно взглянул на Франадема.

— Мне ничего не нужно, — объявил тот, желая, видимо, играть полуголым, босым, в шароварах и с полотенцем на лбу. — Итак, одна партия до одиннадцати очков, согласен? Ну, а где же гвоздь программы — волшебный мяч?

— И… как я должен его заказать? — уточнил Аксель.

— Попроси планету Марс из Лотортона побыть нашим мячом одну игру. Не беспокойся, это будет Марс из целлулоида, сорока миллиметров в диаметре, и весом в два и семь десятых грамма — он сам разберётся…

Аксель неловко кашлянул, подумал и попросил:

Прошу планету Марс из Лотортона Побыть мячом до завершенья кона!

Он не был уверен, что заклятие выйдет удачное — ведь теннисные стандарты в нём не упоминались. Но, видно, Марс и впрямь был толковым существом: мяч, очутившийся в ладони Акселя, отличался от обычного лишь одним — он тлел серо-красным огнём, как гаснущий пепел, и, казалось, вот-вот прожжёт что-нибудь насквозь. При виде его мальчиком вновь овладела тревога. До этого он ощутил её, выслушав заказ Франадема. Судя по его ракетке, тот будет атаковать, причём активно. У него «Bjorn» — накладка для очень быстрых и сильных ударов, успешно противостоящих любой тактике противника. А вот другая его накладка, «Mega Flex», напротив, продлевает контакт мяча с губкой: тот как бы «липнет» к ней, теряет вращение, и игрок лучше чувствует такой мяч. Словом, разнообразие тактики при малой вероятности ошибок…

Плохо.

Дело в том, что сам Аксель был по натуре игроком-защитником, который не любит риска, ведёт себя со всеми одинаково и ждёт чужой ошибки, перебиваясь мелкими провокациями. Его ракетка позволяла одинаково хорошо защищаться и нападать — точный удар, отличный контроль над мячом. Но сработает ли такая защита против Франадема, думал мальчик, занимая позицию. Тот и физически крепче…то есть, «крепче» — не то слово, ведь он не человек даже…и ударить может с такой силой, что никакой китаец не устоит! А уж сильнее их в теннисе никого нет. «Ничего, — решил Аксель. — Я его вымотаю. И мячу вряд ли понравится, когда по нему лупят так, что искры из глаз…Хотя…есть ли глаза у Марса?»

«УДАЧИ, АКСИ», — возникли у него в мозгу слова. Но как-то тускло…и мгновенно поблёкли. Тем не менее, Аксель глянул на Кри, улыбнулся и послал ответ: «СПАСИБО».

— Подавай! — щедро взмахнул рукой Франадем. — Обойдёмся без жребия… — И он весело глянул на огромное табло, вспыхнувшее под потолком:

ЛОТОРТОН — ХАС

0: 0

«Вот это да! Матч на первенство Вселенных! — лишь сейчас осознал Аксель. — Ещё никто…» Но додумывать было некогда: решат, что он трусит! Он привычно подбросил мяч вверх с открытой ладони сантиметра на три выше минимума — и ударил накладкой «Donic», всё же лучшей при нападении, чем «Tackiness».

Марс пронзительно взвизгнул, как кот, которому шайка дворовых садистов подпалила хвост, и в боку его засверкали крошечные, всевидящие и бесконечно злые глазки. Да ещё целых шесть штук — по одному с каждого бока, и два на полюсах, бррр…Дух еле успел отбить этот живой комок, засветившийся кроваво-красным сиянием. «Насосавшийся крови клоп, да и только…» — успел подумать Аксель, прежде чем осознал свой триумф. Великий Франадем промазал! Ещё бы — ведь, подскочив перед ним со стола, мяч резко вильнул влево…Немедленно грянул гонг, доносившийся, кажется, всё из того же органа, который явно был мастер на все руки — и табло изменилось:

ЛОТОРТОН — ХАС

1: 0

Аксель сразу приободрился — так ему, хвастуну космическому! — и напрасно…Следующие секунды вымотали не противника, а его. Ему никогда ещё не попадался игрок с таким темпераментом, и сразу же стало ясно, что никакой активизации игры не потребуется. Франадем, может быть, даже специально дал Акселю фору, чтоб себя взвинтить, а врага унизить. Он всё больше напоминал мальчику восточного пирата — полуголого, в шароварах и чалме, мчащегося на абордаж с двумя длинноствольными пистолетами в руках и ятаганом в зубах, и во взглядах, которые он кидал на Акселя, сверкала ненависть! Аксель же не привык, чтобы на него так смотрели во время игры. Это действовало ему на нервы, и рука его начала дрожать…

Да и Марс вёл себя — не приведи господи! Почти сразу стало ясно, что он отчего-то симпатизирует Франадему и не любит Акселя. Сначала этот мерзкий воздушный клоп явно примеривался, как бы получше досадить Лотортону: недвижно зависал над самой сеткой, сводя на нет лучшие акселевы удары, делал обманные пассы перед его ракеткой, а вскоре после ошибки Франадема словно уснул в воздухе. Но вдруг пулей метнулся к Акселю, и тот, отбивая, угодил по мячу пальцами, а уж потом накладкой. Счёт немедленно стал «1:1».

Не успела Кри охнуть, как Франадем, напевая что-то сквозь зубы, применил топ-спин — удар, который японские теннисисты впервые использовали ещё в шестидесятых годах, и который иначе называют «дьявольский мяч из Токио». Сильный удар снизу вверх позволяет такому мячу быстрее приземлиться, увеличивает его силу и скорость — но и требует большой уверенности. Да, звёздный дух явно свыкся с Марсом быстрее Акселя! Тот редко использовал топ-спин… «1:2». Блямм! — запел гонг, мяч истерично захихикал — как старуха, услыхавшая, что сосед помер раньше неё — и рванулся с ладони Акселя, вынудив его к «переподаче».

И пошло-поехало…Пять минут спустя счёт уже был 6:10 в пользу Франадема (Хас). Дух не обманул мальчика — за это тот мог теперь ручаться. Он не применял ударов, неизвестных самому Акселю, и не насылал на него заклятий: он играл на уровне своего противника, но с такой страстью и азартом, что просто раздавил его своим натиском. Тропический циклон, подчинивший своей воле легкокрылую муху, сказал бы я, — если бы последняя не защищалась так мужественно! Под конец целый фейерверк блестящих топ-спинов обрушился на Акселя. Франадем, чуть пригнувшись, вплотную навис над столом, Аксель же, отскочив от своего края стола, еле поспевал отражать удары. И всё же дух никак не мог пробить его защиту: Аксель умел концентрироваться. Он уже понял свою ошибку: на таких, как Франадем, надо нападать, или не связываться вовсе…Тот, казалось, и сам чувствовал, что его торжество — только вопрос времени. В конце концов Марс даже сказал ему злобным шёпотом:

— Хватит гвозди забивать, турок! Этим его не проймёшь…

Но Франадем не смутился. Нанося удары, он с самого начала игры громко мурлыкал военный марш из человеческой оперы «Аида», и хорошо, что мячик так недолго ему подвывал: всё это страшно нервировало!

Если не считать вытья, Марс в последние минуты вёл себя как-то подозрительно. Не фокусничал, падая на Акселя сверху; честно исполнял закон всемирного тяготения. Но вот Франадем взорвался финальными аккордами, и Марс, ринувшись вниз, ярко вспыхнул и…заорал на Акселя хриплым унтер-офицерским голосом:

— НЕ ТРРОНЬ!! УМРРРЁШЬ!!!

Ракетка Акселя дрогнула от неожиданности. Кри вскочила со стула. Франадем резко выпрямил полуголый, блестящий от пота торс и испустил абордажный клич. На глазах у троих мяч отскочил от стола, пролетел над плечом мальчика, врезался в пол и раскололся на сотню крошечных марсиков, брызнувших в разные стороны. Все эти взбесившиеся томаты, выпучив глазки, скалили невесть откуда взявшиеся зубы и гоготали. Затем плавно поднялись в воздух и закружились хороводом вокруг лиц Акселя и Кри, напевая: «Владыка Меданарф — большой оригинал, одних он убил, других обыграл…» «Бляммм!» — запел гонг. Марсики помчались навстречу друг другу, сшиблись перед носом у Акселя, тот невольно зажмурился, ожидая, что ему в лицо брызнет сноп огня…и почувствовал, как ему на ладонь мягко лёг холодный теннисный мяч.

Первое, что увидел Аксель, открыв глаза, — лавровый венок, зазолотившийся на табло над словом «Хас». Точь в точь такой же блеснул поверх полотенца Франадема, придав ему сходство с полуодетым римским цезарем.

— Партия! — объявил он, словно это и без того не было ясно. Теннисный стол исчез.

— Поздравляем, — спокойно сказала Кри. Она была чуть бледней обычного, но в целом…непохоже, что выбита из колеи. Аксель, косясь на неё, тоже пробормотал нечто поздравительное, но скромник Франадем отмахнулся:

— Брось, брось! Ты проиграл не мне, а Марсу. А ведь отнесись ты к моему предупреждению серьёзнее…

— И что же я, по-вашему, должен был сделать? — буркнул задетый Аксель.

— Да поставить себя на место Марса, конечно! Скажи, ведь если он — живое и злобное существо, а двое сразу в теннис победить не могут, что он будет делать?

— Подыгрывать кому-то одному…

— Молодец! А кому именно?

— Почём я знаю?

— Тому, кто ему больше понравится, — холодно сказала Кри. — Если всё по-честному…

— А так как взяток я ему не даю, — кивнул Франадем, — значит, я должен понравиться ему больше, чем твой брат. И уж ежели я знаю о Марсе, что он воитель, то ясно: он будет сочувствовать тому, кто активней нападает. Мало того, я стал напевать военный марш, и он стал подыгрывать мне ещё больше — чего ты, друг, даже не заметил…Тебе ещё многое предстоит понять, прежде чем всерьёз тягаться с духами. И всё же Аксель Реннер держался молодцом и первым из людей участвовал в единоборстве двух Вселенных. А если вспомнить вдобавок, на что он играл, и что ему теперь предстоит…Он не должен уйти отсюда с пустыми руками!

И Франадем торжественно протянул Акселю свою теннисную ракетку. Она теперь была из чистого золота, на поверхности которого играл теневой узор наподобие водяных знаков — человеческие руки пожимают когтистые лапы. А по рукояти шла алмазная надпись:

«ВЗГЛЯНУВШЕМУ В ЛИЦО ОТ ВСЕЛЕННОЙ ХАС».

— Сплошные подношения сегодня… — пробормотал Аксель. Но подарок взял и искренне сказал «Спасибо», признав про себя, что этот дух умеет принять гостей и знает спортивный обычай.

— Не ему, — поправила Франадема Кри. — Не ему предстоит, а нам.

— Согласен! — весело бросил тот. — И потому, дорогая гостья… — Он протянул опешившей Кри ещё одну драгоценную ракетку, блестевшую даже ярче первой. В центре одной из её накладок на чёрно-бархатной поверхности сверкали звёзды и большой серебряный лунный диск, а на его фоне, как чудовищный летучий паразит, вращался кровавый Марс в крохотном лавровом венке из алмазов. Под ним, полукругом, такими же алмазными буквами было выложено:

«ЕГО ВЕРНОЙ ЛУНЕ ОТ ЕГО ИЗМЕНЧИВОГО ПРОТИВНИКА».

— Я же не играла… — пробормотала Кри, любуясь подарком.

— Но болела! Что за историческое состязание без единого зрителя? Да и состоялось ли бы оно без твоих мудрых советов? Приглядись к Марсу, — игриво сказал Франадем. Аксель и Кри вгляделись и заметили, что Марс на ракетке не очень-то круглый и скорее напоминает формой сердечко…

— Ладно, Кри, чего уж! — вздохнул Аксель. — Не знаю, как я, а ты и впрямь заслужила. Так что бери…Вы добились своего, — глянул он в глаза Франадему, — смотрите только не пожалейте! Как видите, боец я неважный…

— А я вообще не играю в теннис, — пожал плечами дух. — Ну, друзья мои, вам пора. Ночь на исходе, и собачки ждут. До новых встреч, надеюсь!

— А… ваше задание? — напомнил мальчик. — Учтите, нам осталось прожить на этом острове не больше недели.

— О, я не задержу вас, — беззаботно сказал Франадем. — Отдыхайте и ждите сигнала. Вы же хотели крест поискать? Вот вам и занятие…И не забывайте о разнице во времени: сколько бы дней вы ни провели в Подземном Мире, наверху пройдёт лишь пять минут. Всё будет как сегодня ночью, ваш отец ничего не заметит.

— Если мы вернёмся оттуда, — хмыкнул Аксель, колдовством меняя свою одежду на прежний тёмный наряд.

— Ничего! — твёрдо сказала Кри, беря его за руку. — Господин Франадем прав: надо нападать, а не защищаться. Идём, Акси! Нам сюда? — кивнула она на иллюминатор, в круглом проёме которого сиял теперь голубой космос и маячили прозрачные собачьи тени.

— Да, прыгайте. И я прыгну…только в бассейн. — Дух принялся разматывать на лбу полотенце. — Теперь вот что: никаких разговоров о нашем деле в номерах, ясно? Или я потеряю ещё трёх помощников — одного старого и двух новых. Можете обмениваться мыслями на природе — в лесу или на пляже, я заблаговременно создал нужную защиту по всему острову.

— А почему её нет в пансионе? — справился Аксель.

— Но должен же я иметь какой-то способ скармливать Штрою ложную информацию! Хотя вряд ли он даст себя провести…

Франадем пожал им руки и с плеском ухнул в воду. Свет в зале погас. Аксель и Кри, не мешкая в столь неуютном месте, прыгнули в иллюминатор и приземлились…вернее, приспинились точно на Астериона и Хару, которые явно заждались их и приветствовали громовым лаем.

— Мы уже думали, не случилось ли чего с вами… — буркнула Хара, срываясь с места гигантским прыжком.

— Может, ещё и случится, — успокоил её Аксель, оглядываясь на иллюминатор, недвижно висящий в синей пустоте.

Обратный путь прошёл в молчании — и, как показалось обоим детям, быстрее прежнего. Но, может, у них просто прибавилось тревожных мыслей? Аксель не стал спрашивать у Кри — ни мысленно, ни вслух, — вправду ли она хотела, чтоб он выиграл. Ведь Кри в ответ спросит, а хотел ли выиграть он, и что тогда сказать? Что сам не знает? Погрузившись в размышления, мальчик едва заметил чёрную дыру галактики «Водоворот». Он снова и снова вспоминал залитый красным светом и золотистой кровью зал Главной Диспетчерской, горбатую тень Терфира, твёрдые и какие-то механические шаги Белой Маски…и те несколько секунд, когда эта маска ожила, показав большие, блестящие, как сливы, глаза. «Нет, — решил Аксель. — Я ни о чём не жалею! Прежде всего надо узнать, как он попал к Штрою…а там видно будет».

— Прибыли! — вывел его из раздумий Астерион. Гончие Псы стояли у бесконечной лестницы, сделанной, казалось, из полупрозрачного стекла. Дальний её конец терялся в просторах космоса, а ближний обрывался в нескольких десятках метров над головами детей.

— Идите…Выход там, — сказал Астерион и в знак прощания протянул Акселю гигантскую лапу, которую тот пожал с благодарностью. Кри так же простилась с Харой, и та лизнула её в лицо прозрачным языком. Что ж, не только Кри всегда любила животных, но и они её, — так почему в космосе должно быть иначе, философски подумал Аксель.

— Мы подождём, пока вы выйдете…На всякий случай, — предложила Хара. Дети ещё раз поблагодарили её и пошли вверх, стараясь не глядеть в пропасть у себя под ногами. Вскоре Кри, ойкнув, упёрлась лбом в еле различимую преграду, напоминавшую формой лужу, в центре которой светилась одинокая звезда. Брат и сестра, оглянувшись на тени псов, вместе толкнули дверь в земной мир — и в ту же секунду голубой космос погас, уступив место кромешной тьме. Аксель с невольной дрожью рванулся вверх, глотнул ночного воздуха и увидел над головой небо Средиземноморья. Ещё несколько часов назад оно показалось бы ему таким прекрасным, но сейчас…каким жалким, тёмным, убогим выглядело оно в сравнении с тем, что осталось там, позади — можно сказать, под ногами! «А если оно ещё больше почернеет?» — спросил себя мальчик, помогая выбраться Кри и закрывая зеркальную крышку-лужу. По луже пробежала обычная водяная рябь, и звезда в её центре тут же погасла.

— Как здесь темно… — сказала Кри, оглядев спящую поляну. — Идём отсюда!

— Надеюсь, тебе хотя бы не страшно после недавнего, — усмехнулся мальчик, вновь беря её за руку.

— Да уж, ночка была что надо…Этот твой знакомый скелет был прав: такое не забывается! Нам сюда сворачивать? — неуверенно сказала Кри, топчась у развилки.

— Ну да. Ты чего, Кри? Здесь нельзя заблудиться. Вон море, а вон пляж. А вот и наша тропинка…

— А…там что? — дрожа, спросила Кри, указывая на левую тропу, по которой они ещё никогда не ходили.

— Кто его знает…Скалы. Пляжа нам и этого хватает, а на рынок есть другой путь. Что с тобой, Кри? Лично мне сейчас интересна только моя постель!

— Мне кажется, там…кто-то есть, — прошептала девочка, скользнув Акселю за спину — совсем, как в прежние дни.

— Ну и бог с ним, — буркнул Аксель. — Ночной купальщик…А если даже шпион — он нас не тронет.

— Акси!

— Что?

— Его самого тронули…Он лежит!

— Лежит? Где? — Аксель вытянул шею, не решаясь ступить на тропку, продолжение которой терялось в тени огромных деревьев. — Погоди, я включу фонарь…

— Ой, лучше не надо! Бежим и позвоним в полицию!

— А если кому-то нужна первая помощь? — Аксель щёлкнул кнопкой на корпусе фонарика, и зыбкий круг света выхватил из темноты лежащее поперёк тропы человеческое тело. — Так и есть! Преступление…Идём скорее!

При виде беспомощной жертвы Кри почти поборола страх. Дети осторожно приблизились, то и дело обшаривая заросли лучом фонаря — но, кажется, в них никто не прятался.

— Это по твоей части, Кри, — шепнул Аксель, указывая на спину лежащего мужчины в кожаной куртке. Из спины торчала рукоятка узкого ножа, и вся одежда, а также земля кругом были залиты кровью. Но Кри невольно закрыла глаза, чувствуя дурноту. Одно дело — видеть нечто подобное на экране, пусть даже целые потоки, и совсем другое — наяву, в тёмном безлюдном месте! Аксель же был так поражён чем-то, что, не замечая её состояния, дёрнул девочку за руку: — Кри! Кри! Гляди…

Она открыла глаза и увидела: рукоять ножа над спиной мертвеца окружена странным искрящимся облачком. Нагнувшись, Кри различила, что это не нож, а маленький, чуть ли не игрушечный кинжал с серебряной рукоятью. И вся эта рукоять была усыпана драгоценными камнями, которые и переливались в луче фонарика. Такой кинжал мог бы украшать музейную витрину, но никак не служить орудием убийства ночному грабителю!

— Новая загадка… — пробормотал Аксель. — Жаль, нельзя рассмотреть его поближе.

— Почему? — боязливо выдохнула Кри.

— Как почему? Мы ведь сотрём отпечатки пальцев убийцы! — Аксель уже понял, что не любительница детективов, а опять он должен брать дело в свои руки. — Да и с первой помощью мы, видно, опоздали…По-моему, он не дышит. Что надо делать в таких случаях, а? — всё же спросил он.

— Зв…звонить в полицию…И ни к чему не прикасаться! — выдавила бедная «экспертша», стуча зубами. — Бежим! Автомат на пляже…

— Нет! Нечего лезть на открытое место! — возразил Аксель. — Если убийца ещё поблизости, то он сразу нас заметит. Сколько раз мы в кино видели: кто-то бежит себе в укромный уголок звонить полицейским, а его — рраз! — по черепу…да не бойся ты, это же кино…и вот тебе новый труп. Позвоним из пансиона!

Они уже отошли на несколько шагов от тела, когда Аксель, повинуясь какому-то внезапному импульсу, вернулся и, встав на четвереньки, посветил в лицо лежащему.

— Луперсио! — ахнула Кри. — Помнишь, Акси? Помнишь?

Да, Аксель помнил. Их смешной «таксиста», с торжеством пинавший неподвижную сосну, а теперь неподвижный сам…Кто? За что? Тёмные глаза мертвеца тускло блестели в луче фонарика и не давали никаких ответов.

— Жалко его…У него, наверное, семья. И живёт-то он вовсе не здесь, как же так случилось? — со слезами на глазах шепнула Кри.

— Не знаю…Может, бандита какого-нибудь вёз, и тот не захотел платить.

— Бандит такой кинжал себе возьмёт, Акси! А не в ране оставит…Ты что, слепой?

— Ну, а может…Может, этот бандит только что ограбил музей? А Луперсио его заподозрил…И у бандита не было времени, вот он его музейным оружием и зарезал, а потом кто-то убийцу спугнул. Мы, например! — добавил Аксель. (Кри опять задрожала). — Да нет, конечно, он уже далеко… — без особой уверенности закончил мальчик. — Но, знаешь, Кри…хоть тут духи ни при чём. Бежим!

И оба побежали по тропинке, на всякий случай выключив фонарик и стараясь меньше шуметь. Увы, страхи девочки оказались не напрасными. Едва впереди завиднелся силуэт пансиона, как на его фоне, быстро приближаясь и покачиваясь в воздухе, замаячило светлое пятнышко — ещё чей-то карманный фонарик. Навстречу детям шёл человек!

— Вот он… — прошипел Аксель и, схватив за локоть помертвевшую Кри, стащил её с тропы. Только оба успели затихнуть в темноте, а ветви кустов — замереть, как высокая, плечистая фигура быстро прошла мимо брата с сестрой в сторону моря. Вглядевшись в неё, Аксель, к ужасу Кри, пулей вылетел на тропинку и направил луч света в затылок убийцы. Тот обернулся.

— Папа!

— Аксель, Кри! Господи…

Дети повисли у Детлефа Реннера на шее, не заботясь больше о шуме: теперь-то им никто не страшен! Но…

— Что вы здесь делаете? — Что ты здесь делаешь? (Хором). И никто не прыснул от смеха, как это бывало раньше в подобных случаях. К счастью, у Акселя было припасено небольшое, рабочее, можно сказать, враньё. Даже не враньё, а враньецо.

— Мы…ходили купаться. Я поспорил с Кри, что ночью вода ещё теплее, чем днём. Но мы не успели даже окунуться, потому что там лежит…

— Труп!! — закончила Кри, вложив в это слово все ужасы сегодняшней ночи (от которых, безусловно, и гиппопотам запросил бы сердечных капель). — Помнишь таксиста Луперсио? Он лежит там, на левой тропинке. С ножом в спине! А ты что здесь делаешь? А?

Но её отцу явно было не до объяснений. Выслушав дочь, он припустил к морю с такой скоростью, что, когда запыхавшиеся дети нагнали его, Детлеф уже стоял, озираясь, на месте преступления и, в свою очередь, тяжело дышал. Озираясь — потому что никаких следов этого самого преступления он заметить не мог.

— Где? — бросил он детям, шаря лучом света в кустах. Аксель и Кри переглянулись.

— Здесь… — промямлил Аксель, указывая Детлефу под ноги. — Он лежал здесь. Точно на этом месте! Весь в крови, папа…

— Тогда и на земле должна быть кровь! А её, как видишь, нету. Или вы ошиблись местом, Аксель, или…

— Нет, мы не ошиблись! И нам не показалось! Значит, он встал и ушёл, или кто-то его унёс, пока мы болтали!

— Но, Акси, — тихонько сказала Кри, — он не мог уйти…Вспомни, сколько было крови! А если даже его утащили, то не могли так быстро убрать все следы.

— И что ты хочешь этим сказать? — окончательно взбесился Аксель. — Что нам обоим привиделось? Ведь ты же первая его заметила! Первая! А сейчас…

— Стоп! — вмешался Детлеф, внимательно глядя на обоих. — Заметила, говоришь? Но здесь же темно, как в гробу! (Кри вздрогнула). Вы шли с включённым фонариком?

— Нет… — пробормотал Аксель. «А в самом деле, как Кри могла увидеть?» — возник у него в голове довольно-таки смутительный вопрос. Ну да, однажды Кри уже проявила сверхзоркость — когда год назад первая разглядела атакующего её с неба Шворка. Но то было волшебство, и обычный человеческий глаз видеть Шворка не мог вообще. А тут…

«КРИ! МОЖЕТ, ЕГО УБИЛИ ДУХИ? ТОГДА ВСЁ ОБЪЯСНЯЕТСЯ…» — отправил он сестре мысленное послание.

И получил ответ:

«НОЖОМ В СПИНУ? ДА НУ ТЕБЯ…ОНИ БЫ ТОГДА С НАС НАЧАЛИ, А НЕ С НЕГО! И ПОТОМ, НА КОЙ ОН ИМ СДАЛСЯ?»

Увы, возразить тут было нечего. Но, с другой стороны, не могли же брат и сестра одновременно сойти с ума!

— Вот что, милые мои, — сказал Детлеф, подождав новых мыслей и не дождавшись ничего, кроме шелеста листвы под ночным ветерком, — давайте-ка вернёмся домой подобру-поздорову и ляжем спать.

— Но, папа…А вдруг его всё-таки убили? — упрямо сказал Аксель, видя, что Кри сдалась и махнула рукой на все эти тёмные тайны.

— Что ж, — спокойно ответил Детлеф, поразмыслив, — это легко проверить…Сеньора Мирамар как раз не спит и проверяет счета на «ресепсьон». Она сказала, лорду сегодня нездоровилось, он требовал сложого ухода, и теперь у неё тоже бессонница. Ну, а этот самый Луперсио, судя по всему, её старый дружок. Мы позвоним ему, и всё станет ясно.

— А если его не окажется дома? — немедленно уточнил Аксель, прищурясь.

— Тогда — но не раньше! — расскажем всё сеньоре Мирамар и вместе решим, нужно ли звонить в полицию. Или даже будоражить семью этого парня, покуда ничего не ясно. Вы же знаете, как наша хозяйка дорожит добрым именем своего пансиона. Хороши мы будем, ворвавшись среди ночи и завопив, что у неё под окнами трупы валяются — а там ничего и нет…Нечего сказать, отблагодарили за стол и кров! А уж если лорд её драгоценный нас услышит — она нас тут же выгонит.

Аксель и Кри переглянулись и молча поплелись вслед за отцом в сторону пансиона.

— А ты-то сам его случайно не видел? Лорда этого? — вяло спросил мальчик, постепенно приходя в себя.

— Нет…И, честно говоря, будь на его месте даже английская королева, мне нынче было бы не до неё. Понимаешь?

Аксель опустил глаза.

— Почему вы не предупредили меня? На тебя вроде не похоже! Что подумает мама, Аксель, услышав, как ты бережёшь сестру? А если бы утром мы нашли ваши трупы?

Но не добавил чего-нибудь вроде: «Мало тебе наших прошлогодних мучений?!» Ведь это Аксель не устоял тогда — поддался на уговоры глупышки-сестрёнки, повёл её гулять в Нимфенбургский парк…с чего и начались всякие духи и похищения. Да, любой бы на месте папы это ввернул. А он — нет…Щадит. Что сказал бы он, если б знал, как в действительности провели дети эту ночку? И знал бы ещё, что впереди маячит маленькое, невинное приключение для двух юных агентов Вселенной Хас! Однако мальчик не унизился до нытья типа: «А ты не говори маме…» За всё надо платить — так уж он был приучен с тех пор, как себя помнил. Особенно за приключения, будь они прокляты эн плюс единица раз! Единственное, что позволил себе Взглянувший В Лицо — это спросить:

— Так ты, значит, нас пошёл искать?

— Ну да…Я уже заснул, и давно, но меня разбудил какой-то шум в коридоре. Не то шум, не то пыхтение…Может, у лорда эпилептический припадок? Выглядываю — никого. Что же, коль проснулся — дай, думаю, гляну, всё ли у вас в порядке. Тем более, что ты, Кри, уходя, не прикрыла дверь…

— Я НЕ ПРИКРЫЛА ДВЕРЬ? — Кри даже остановилась, подбоченившись. — По-твоему, я такая дура?! Ох…Извини, папочка…Я просто хотела сказать…

— Что ты прикрыла её, — закончил Детлеф. — Да, странная ночь…Ну, значит, надо замок проверить. Ещё раз буэнас ночес, сеньора Мирамар!

Они уже вступили в небольшой, погружённый в сумерки холл, показавшийся им, несмотря на невероятную усталость и тревогу, тихой заводью в океане ночных ужасов. Мрачная статуя хозяйки чуть возвышалась над стойкой — рядом с древней настольной лампой в виде восточного божка, сложившего на отвислом брюшке жабьи лапки. Тлеющий пониже вуали огонёк сигареты энергично зашевелился, после чего вуаль взлетела вверх, осела на макушке сеньоры полупрозрачной тёмной розой, и в ответ Детлефу, как всегда, загудел гостеприимный бас:

— Буэнас ночес, сеньор Реннеро…И вам, проказники! На то они и дети, чтобы гулять, не правда ли? Ещё успеют, как я, насидеться дома под старость. Сегодня им двенадцать, завтра — пятнадцать, а уж затем… — она блаженно закатила глаза, до того похожая на божка с настольной лампы, что Аксель чуть не разразился визгливым нервным смехом. «Как вернёмся с Сан Антонио — неплохо бы куда-нибудь съездить и отдохнуть перед школой», — сказал он себе.

— Им купаться вздумалось на ночь глядя, — бросил Детлеф, небрежно опершись о стойку. — Вообще-то они у меня послушные… — прибавил он, заставив Акселя и Кри почувствовать всю глубину своего падения. — Но иногда на них находит.

— Дети есть дети! — заверила его Аделита Монтьель Санчес де Мирамар. — Вы уж мне поверьте…Я и сама не всегда была старухой, — кокетливо добавила она, подперев щёку ладонью и явно готовясь уйти в воспоминания. — Это сумасшествие, знаю, но я хочу рассказать вам о себе ужасную вещь! Как-то раз в монастырской школе, чьи стены стали суровым домом моей юности…

Однако у Детлефа всё-таки — точнее, не «всё-таки», а ничуть не меньше, чем у его детей, — было чувство долга. «Ужасная вещь» сеньоры Мирамар, судя по вступлению, заняла бы никак не меньше часа. Между тем, надо было срочно проверить, жив ли Луперсио, да и забыться сном хоть на пару часов не помешало бы. И вежливый немец позволил себе явную невоспитанность, перебив сеньору:

— Кстати, об ужасном…Уж вам-то нынче ночью досталось больше всех! Как поживает лорд? — Последнее слово он произнёс почтительным шёпотом, кивнув на тёмный коридор первого этажа.

— О-о-ох! Не спрашивайте, сеньор, ибо лучшим ответом станет моя безвременная могила! (Тема «безвременной могилы» тоже была достаточно апробирована в смысле потери времени и заняла бы минут сорок, так что Аксель и Кри печально переглянулись — и что только папа себе думает?) Я сбилась с ног…Вы понимаете, я не могу распространяться о частной жизни моих постояльцев, иначе одно лишь перечисление…

— Перечисление? О, простите, что я вас опять перебиваю, но я немного устал сегодня и боюсь забыть…Мой друг Эрих Винтер перечислил вам всю нужную сумму, не правда ли? Боюсь, у него могут возникнуть проблемы на работе, и он не приедет в срок…

— Оно и понятно, что вы устали, сеньор Реннеро, я ведь тоже сама не своя — то свирепый дождь, а то жара…Что, если я угощу вас кофе с лёгкой закуской? На этом острове кое-кто знает «эспрессо» тётушки Аделиты! Ночь тёплая, но под навесом уже прохладно. А если мне намекнуть… — и она усмехнулась столь таинственно, что божок с настольной лампы, наверное, почувствовал себя жалким дилетантом, — я уж, так и быть, налью вам рюмочку менорканского джина, и даже выдам пару секретов моей бабушки: что надо нюхать утром, днём и на ночь, если хочешь видеть розовые сны…

«Помогите, я сейчас умру!!!. Или укушу её за палец, — думал Аксель. — Нет, лучше укушу!» «А Я ПОМОГУ», — мысленно сообщила Кри. «КРИ, ВНИМАТЕЛЬНО ОСМОТРИ СВОЙ НОМЕР, КАК ПОПАДЁШЬ В НЕГО. МНЕ НЕ НРАВИТСЯ ИСТОРИЯ С ДВЕРЬЮ». — «ДА УЖ НЕ ВОЛНУЙСЯ! ШТРОЙ, ФРАНАДЕМ, СКЕЛЕТЫ С АВТОРУЧКАМИ И ТРУПЫ В КУСТАХ — ЭТО НА ЗДОРОВЬЕ, НО ДЕЛАТЬ ИЗ СЕБЯ КРУГЛУЮ ДУРУ Я НИКОМУ НЕ ПОЗВОЛЮ! ЗАВТРА ЖЕ, ИЛИ ПОСЛЕЗАВТРА, КОГДА ДОБЕРУСЬ ДО НОМЕРА, ВСЁ ПРОВЕРЮ». — «ЗАВТРА?! А ПОЧЕМУ НЕ ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ?» — «НУ, МОЖЕТ, ОНА И ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ НЕ ЗАМОЛЧИТ, ТОГДА ПРОВЕРЮ ЧЕРЕЗ ДВЕ…»

Но Детлефу всё же как-то удалось преодолеть и розовые сны тоже, вернув сеньору Мирамар к суровым будням. Оказалось, что сеньор Винтеро не только всё перевёл (это Детлеф, честно говоря, знал и сам) — он любезно прислал электронное письмо, подтверждая своё с дочерью завтрашнее прибытие. И ему уже успели ответить, что всё к прибытию готово! Может, сеньора и не сильна в немецком — нельзя знать все языки на свете, не правда ли? — но у неё есть готовые образцы ответных писем на шестидесяти трёх языках — не верите, взгляните сами! И это ещё не так много, учитывая, как велика слава частного пансиона «Мирамар» на всех континентах. Достаточно вспомнить…

— Папа, я хочу в туалет! — решительно заявила Кри. — В «Сервисиос»…

— О, туалеты у нас везде, — расцвела сеньора. — Вот уж нет проблем, малышка…Почему бы тебе и не зайти туда, пока мы с твоим отцом беседуем? И вовсе не нужно терпеть, пересекать патио, да подниматься наверх, особенно если дело срочное! Пройди по коридору в дальний конец первого этажа, только на цыпочках… — Она сделала жуткие глаза, специально вынув изо рта сигарету, чтобы ничем не сковывать свою мимику. — Если ОН проснётся…но нет, я даже не хочу тебя пугать, а то тебе, пожалуй, кое-куда расхочется…

Кри взвыла и кинулась в темноту.

— Разбудит она его… — вздохнула сеньора, садясь и расправляя вуаль. — Разве в мои времена — да и ваши, сеньор Реннеро, если только вы не обидитесь, что вас равняют с такой окаменелостью, как я, — да, так вот, разве в наши с вами времена молодёжь бегала по тёмным коридорам очертя голову? Я хочу сказать…

— И вы совершенно правы! — твёрдо закончил за неё Детлеф. — Но есть одна проблема. В аэропорту большие очереди на такси, а мой друг Эрих и его дочь устанут с дороги, и хорошо бы, если б этот водитель — кажется, его зовут Луперсио? — их подвёз. У вас случайно нет номера его телефона? Если только он извинит столь поздний звонок…

— Его зовут Гонсало Луперсио Хихон, коль уж на то пошло, — сообщила сеньора, придвигая телефон и задумчиво глядя на него. — Но он не любит имени «Гонсало», а почему — это целая история. Что? Потом? Как вам угодно, что же касается извинений за поздний звонок, то больше чести приличному человеку каяться перед бродячим котом с городской помойки, чем перед этим католиком на час! Ведь именно на него намекнул таким образом отец Эстебан во время последней мессы…

— Так вы знаете номер? — не вытерпел Аксель, на манер Кри выснувшись из-за отцовского плеча. — Давайте позвоним!

— Ну как же я могу не знать его номер? — с лёгкой укоризной сказала сеньора Мирамар. — Человека, который во всеуслышание зовёт меня второй матерью — хотя ни один добрый христианин не скажет вам, куда подевалась первая! Думаете, я просто так помянула бродячих кошек?

Но Аксель думал о другом. В голову ему только что пришла кошмарная мысль, что весь этот полночный бред не случаен! Аделита Монтьель Санчес де Мирамар сбегала в рощицу, прирезала Луперсио дамским сувенирным кинжальчиком, который у неё всегда наготове, запихала кровавый труп вот под эту стойку, а сейчас тянет время и издевается над жильцами! Мальчик задрожал, отступил и растерянно уставился сперва на пол — не натекает ли ему под ноги тёмная лужица, — а затем на сеньору…но тут же вспомнил её всегдашнюю доброту и устыдился. Просто жители Сан Антонио любят поговорить!

Тем более, что сеньора уже набирала номер.

— Луперсио? Буэнас ночес…Да, это я, старуха Аделита — я ведь прекрасно знаю, как ты зовёшь меня за глаза…Не клянись её святым именем, и она, и я — мы обе видим тебя насквозь! Потом расскажу…И об этом после, как тебе только не стыдно спрашивать такое, старый греховодник! Я и думать забыла о подобных вещах, к твоему сведению, да ещё в поздний час, а тебе что день, что ночь — всё едино…Не скромничаю, не скромничаю! И в доказательство расскажу тебе страшную историю… (Аксель тихонько заскулил и сам поразился. Он даже оглянулся — не Кри ли издаёт эти жалобные звуки, но та, видно, решила отсидеться в «Сервисиос» — и если даже она сейчас скулила тоже, с того конца коридора её не могло быть слышно). На ночь, на ночь, ничего с тобой не будет! Так вот. Помнишь ли ты сеньора Реннеро с двумя детьми, которых ты недавно привёз в мой дом? Нет-нет, перестань вопить, они живы и здоровы, и ждут сейчас вместе со мной, когда ты замолчишь! Так вот. У сеньора Реннеро есть лучший друг — сеньор Винтеро, а у сеньора Винтеро есть дочь — такая же красавица, как малютка Кри, дочь сеньора Реннеро и лучшая подруга дочери сеньора Винтеро. И вот они двое…я имею в виду сеньора Винтеро и его дочь, а не сеньора Реннеро с дочерью, понятно? Они хотят приехать в мой пансион, так как знают, что лучшего места для приятного отдыха им не найти. Но ты же знаешь, Луперсио, что такое наш аэропорт! Это сумасшедший дом, где больные лечат врачей — и правильно делают…

— А можно, я возьму трубку? — сказал Детлеф.

— Секунду, сеньор. Что? Ты там бывал? Так я и думала…Ах, в аэропорту? Вот оно что. Короче, я устала тебя слушать, потому что это можно делать бесконечно, а у меня много дел. Ну, я проверяю счета, пока моя бедная Пепа ухаживает за доном лордом — у меня нет сердца, коль я свалила это на неё, но и ног у меня к вечеру нету тоже…Так вот! Я сейчас дам трубку самому сеньору Реннеро, потерявшему всякое терпение, — если кто и в состоянии втолковать тебе хоть что-нибудь, то только он! И не забудь попросить сеньора, чтобы он передал мне трубку опять — у меня тоже есть для тебя пара слов, я сама хотела тебе сейчас звонить, да не успела! Но мои дела — они подождут, а дела моих постояльцев ждать не могут…И потому я даю трубку сеньору Реннеро, а сама переведу дух!

Аксель не поверил глазам: его отец получил-таки трубку! Последовал диалог — короткий с точки зрения бодрого, как петух, Луперсио, и бесконечно длинный для ошалевших жильцов. Диалог, однако, выявил довольно важную вещь: в нарушение всех детективных традиций Гонсало Луперсио Хихон был самый настоящий, а не какой-нибудь самозванец. Потому что «таксиста» многократно упомянул «эту проклятую сосну» и сто раз заверил своего любимого клиента сеньора Реннеро, что такого конфуза ещё никогда не было и, следовательно, уже никогда не будет, так что не надо волноваться, всё пройдёт как по маслу…

С облегчением уступив трубку сеньоре Мирамар, ждущей своего часа, отец и сын получили возможность улизнуть — тем более, что из темноты коридора вынырнула возбуждённая чем-то Кри. Произошло явно что-то свеженькое — это Аксель понял мгновенно. Глазёнки у Кри сверкали, щёки разрумянились, её распирало от желания выложить всё — а ведь только что с ног валилась и хотела одного: зарыться носом в подушку! Мальчик лишний раз подивился силе женского любопытства и даже, поднимаясь по лестнице, прикинул, что бы такое его Кри могла увидеть. Труп Луперсио в туалете? Да нет, тогда она была бы в ужасе… «Тьфу! — спохватился Аксель. — Я совсем рехнусь к рассвету! Как бы она могла видеть труп Луперсио, если папа только что разговаривал по телефону с ним живым?» Но, с присущим ему здравомыслием, Аксель тут же вспомнил, что незадолго до этого видел, безусловно, Луперсио и, бесспорно, мёртвым. И заключил, что если сходить с ума, то лучше сейчас.

— Акси! — раздался у его уха сдавленный шёпот. — Знаешь, что случилось?

— Нет, — солгал Аксель. Он уже догадался, что случилось, но был добрым братом, пусть и старшим. И так любил её! Пусть она рассказывает и удивляется, лишь бы не грустила!

— Я видела ЛОРДА! — прошипела Кри ему уже в самое ухо.

— О-о-о! Здорово! — вновь соврал Аксель. (То есть, не то, чтобы соврал, это и впрямь было интересно, но сейчас пусть провалятся в тартарары все лорды на свете! Спать!!!!!) — Но прежде, чем ты мне всё расскажешь, Кри, не забудь осмотреть номер. И, знаешь…я тебе помогу.

Кри кивнула, мысленно уже репетируя свою повесть во время будущего осмотра. Но тут вмешался папа, который, видимо, всё слышал. Не допускающим возражений тоном (да дети и не привыкли ему возражать) он велел немедленно ложиться спать, а лорды будут завтра! И Аксель с облегчением подчинился. Тем паче, что ни секунды не сомневался: ничегошеньки они в номере Кри не найдут — даже завалящего скелета. Для порядка мальчик бегло осмотрел собственный номер (закрытый на замок, тогда как дверь Кри и впрямь оказалась незапертой) и — самое невероятное за всю ночь! — рухнул в постель…

— Ну, и как же он выглядел?

— Не знаю…

— ?

— Сказала же — не знаю! Было темно, к твоему сведению. И я очень быстро шла…

«А как трупы видеть на свою голову, так ничего…темнота не мешает», — подумал Аксель. И вслух поправил: — Не шла, а бежала.

— Ещё бы тут не бежать! Послушаешь нашу сеньору две минуты — вообще не добежишь, пожалуй…

Кри драматически вздохнула, перевернулась на загорелый живот и принялась разглядывать море, пронизанное солнечными бликами.

— В общем, это было такое кресло. На колёсиках… — вяло сказала она, зевая. (Несмотря на волшебное угощение и разницу во вселенских временах, Аксель и Кри проспали завтрак, еле выползли на пляж к обеду, да и сейчас ещё были не в своей тарелке. Ну ничего! Теперь Кри будет что рассказать Дженни, которая вот-вот должна появиться.)

— Инвалидная коляска? — уточнил Аксель.

— Ага…Я её заметила, уже когда взялась за дверь «Сервисиос». Она ехала от меня вглубь коридора. Из туалета падал свет, вот их и стало видно.

— Их? Кого — их?

— Ну, эту коляску толкала она…Прислуга.

— Пепа, что ли? — хмуро осведомился Аксель. — Столько времени здесь живёшь, и не знаешь, как кого зовут?

— Не все же такие любопытные, как ты, братец…

Аксель тяжело задышал, что было признаком редким и опасным — но в двух метрах от детей сидел в шезлонге отец, читая местную газетёнку, так что всё кончилось угрюмым молчанием.

— Я, конечно, задержалась на пороге, — продолжала Кри, поняв, что новых вопросов ей не дождаться. — Но, видно, меня заметили, потому что коляска остановилась — и ни туда, ни сюда.

Пауза.

— Я сперва думала — может, ЕГО уже привезли к этим…аппа-ра-та-ментам, и просто ещё не открыли дверь? А они стоят. И смотрят на меня.

Пауза.

— То есть, коляска как была спинкой ко мне, так и осталась, и никто из неё так и не высунулся. А ТА стоит и смотрит, подбоченясь.

Особо мрачная пауза.

— Ну, я повернулась спиной — очень мне надо глазеть на неё! — и пошла в туалет по своим делам. Ты ещё долго будешь молчать?

— А зачем мне говорить? Я тебя слушаю. Только ты забыла сказать, что, закрыв за собой дверь туалета, никуда на самом деле не пошла, а долго высматривала в щёлку, что Пепа (это слово Аксель выделил голосом) делает дальше…

— Откуда ты… — начала Кри и осеклась.

— Оттуда! Не первый год тебя знаю. Но ты ничего не увидела, так как в коридоре стало темно. Угу?

— Да, — с достоинством сказала Кри. Ей было досадно, что она не заметила, куда увезли лорда, и, кроме того, она злилась на Акселя — за то, что он злится из-за этой мерзавки; но и не хотелось перед самым приездом Дженни разжигать настоящую ссору. Дженни сама разберётся. Ну, и ещё (далеко не в-последних!) Кри, честно говоря, любила ссориться с Акселем не больше, чем он с ней…

— Что ж, — сказал мальчик, потихоньку успокаиваясь, — по крайней мере, теперь мы знаем, что он не важничает, а просто болен. И знаем примерно, где он сидит. И пусть сидит…У нас своих дел хватает!

Кри не возражала, и через пару минут все дружно пошли купаться. Купались в этот день особенно бурно, с брызгами, взаимными утоплениями, водяными качелями и горками — и Кри особенно жестоко щипала Акселя в битве, а он особенно долго держал её под водой. (Хотя теперь это было непросто: она плавала всё лучше и, в отличие от брата, только в маске со шноркелем). Словом, купались как будто «впрок», заранее зная, что скоро станет не до этого.

Что же касается главного и страшного — поручения Франадема — об этом брат и сестра ещё не обменялись ни словом. Нужно было прийти в себя… Кроме того, Аксель не знал, просить ли Кри хранить всё в тайне от Дженни. Ему и хотелось, чтоб Дженни знала (она тогда будет волноваться за него) — и нет. Потребует, чтоб взяли с собой и её. Только и всего. А этому не бывать. «А Пепа? — вдруг, ни с того ни с сего, подумал мальчик. — Её бы я взял с собой?» От этого вопроса сердце его странно и сладко заныло, и он только вздохнул вместо ответа. И, чтоб не отвлекаться от этого ощущения, наспех решил, что никого и никуда не возьмёт. Кри тоже. Но вот тут, в последнем пункте, без хорошего плана будет очень хороший скандал. Будем думать…

«ДАЖЕ НЕ ПРОБУЙ, — услышал он вдруг у себя в мозгу. — НУ И БРАТЕЦ У МЕНЯ! А С ВИДУ НЕ СКАЖЕШЬ…»

— Кри!!! — взорвался Аксель, выскочив из воды торпедой. — Прекрати лезть в мои мысли! — Но увы, настоящей торпедой он всё-таки не был, и взрыв его никого не уничтожил и не напугал.

— А как в них не лезть, когда ты вдруг застыл эдакой черепахой, и смотришь в одну точку? И подбородок трёшь? Я всегда знаю, когда ты пытаешься меня обмануть, понял? Повторяю ещё раз, для тупых: можешь не пробовать… — И, не закончив фразу, Кри цапнула ртом загубник и проворно спряталась под воду, так что Аксель промахнулся. Он выплюнул воду, досадливо вздохнул и сосредоточился, блокируя будущие мысли от незваных гостей.

— Я вижу, у вас всё по-старому, — раздался с берега знакомый, спокойный голос.

— Дженни!! — взвизгнула Кри. И, забыв про свою жертву, разбрызгала вокруг себя всё Средиземное море, пока выскакивала на берег обниматься да целоваться. Маска и шноркель плюхнулись на песок. Одетая в нарядную белую футболку и такие же джинсы, загорелая почти так же сильно, как Реннеры, с ниткой бисера на запястье, Дженни как-то сразу «вписалась» в уединённый пляж — словно провела тут добрый месяц. Она сердечно облобызала Кри и небрежно кивнула Акселю, который неловко переминался рядом. А чуть поодаль её отец — лысый, сухопарый, с усиками-щёточками, в прямоугольных очочках — уже хлопал по спине Детлефа в обмен на такие же тумаки. Всё как полагается…

— Как добрались? — первым делом спросил папа Реннер. — Вас привёз Луперсио?

— Не знаю, как его звать, этого парня, но пройдоха, по-моему, хоть куда… — усмехнулся Эрих Винтер.

— Он уже уехал, или кофе пьёт?

— Когда мы с Дженни шли сюда, чтоб вас проведать, он был в пансионе и, по-моему, не торопился. Куда-то собираешься, Детлеф?

— Нет. Просто хочу на него взглянуть.

— Ну так пойдём обедать, и взглянешь — если не опоздаешь! Выходит, это твою «зажатую» сдачу он сейчас пропивает вдвоём с хозяйкой…

— Как тебе вдовушка?

— О-о-о! Супер! Дети, вперёд…

Похватав вещи, все отправились по тихой, уютной, ласковой тропинке, которая ни у кого не могла бы вызвать мыслей ни о бегущих скелетах, ни о лежащих трупах. Аксель шёл в хвосте процессии и поглядывал на смеющуюся Дженни: та, как водится, замечала всех и вся — Кри, зелень, море, небо — только не его. «Ну и не надо», — с угрюмым злорадством, прежде ему недоступным, подумал он. И перед глазами его всплыл сонный, залитый солнцем патио, замерший у ног ёж Хоакин и его смуглая хозяйка. Бедная Дженни! Её королевское, англо-нидерландское высокомерие — ничто по сравнению с той школой, которую прошёл у Пепы Аксель…И если, вняв нашёптываниям Кри, она попробует обидеть «прислугу» — заранее ясно, кого придётся жалеть.

Нет. Дженни не станет. Она не Кри. Она притворится, что не замечает Пепу. «А если что, я сам вмешаюсь», — решил Аксель, прислушиваясь, о чём щебечут девчонки. Так, ни о чём. Мюнхенские новости…Правда, один раз Кри обронила: «Мне столько тебе надо рассказать…» — «И мне».

— Дон Рен-нер-ро!!

Луперсио уже бежал им навстречу из-под навеса: стакан в одной руке, мятая, припахивающая бензином роза — в другой. Где он только подцепил это несчастное растение, подумал Аксель. Но как бы то ни было, спустя секунду роза оказалась на груди у Детлефа, а все его конечности тряс и пожимал «таксиста».

— Я никогда не вёз такого человека, как вы, дон Реннеро…если не считать вашего друга, дона Энрике! Вы не забыли меня, хотя на этом благословенном острове забываешь всё на свете — стоит только глотнуть нашего воздуха и этого вина…Ваше здоровье! Но там ещё осталось…немного, — и Луперсио, икнув, игриво махнул рукой в сторону навеса. Он сложил трубочкой толстые губы, прикрыл их мясистой ладонью и шепнул Детлефу в ухо: — И вы не рассказали вашему другу о нашем маленьком приключении в горах… Спасибо!

— Ну, вы же не виноваты… — пробормотал Детлеф, кое-как отдирая розу от рубашки и торопясь проскользнуть в дом. Дети его, напротив, не торопились: оба впились взглядом в Луперсио, пытаясь решить, кто перед ними — весёлый пьянчужка-таксист, или прикончивший свою жертву хитрый оборотень.

— А, дон Реннеро, разве в этом дело? Никто не хочет вникать…Турист — обычный турист, не такой, как вы или дон Энрике — это же малое дитя, или просто имбесиль…болван! Если вы на минуточку присядете, я вам приведу такие примеры их тупоумия, вы даже не…

— Я поверю, но не присяду, — внёс ясность Детлеф и ускорил шаг. — Мне ещё нужно кое-что сделать в номере, так что спасибо, угощайтесь без меня, если вы не за рулём!

И, взяв под руку Эриха Винтера, нырнул в холл, но перед этим бросил на Акселя взгляд, в котором читалось: «Вот видишь! Жив и здоров твой Луперсио…даже слишком!»

Аксель тоже так сказал бы — правда, в другом смысле. Воспоминание о ночной тропинке, кинжале и лужах крови было слишком живым и реальным! А с другой стороны, всё это не имело никакого объяснения — даже если приплести сюда всех злодейских духов ближнего и дальнего Лотортона. Духи не режут друг друга. И пьяных таксистов тоже. «Пугают… Как с сосной», — это было единственное, что мальчик мог измыслить. Он ещё раз вгляделся в раскрасневшееся лицо «таксисты», поставил на своих подозрениях жирный крест и мысленно заявил Франадему: «Не хотите рассказывать — сами разберёмся!» И, улыбнувшись слегка обиженному Луперсио, который что-то бормотал о «загордившихся иностранцах, выучивших по-нашему два слова», спокойно отправился к себе в номер.

Едва войдя, он уловил на своём столе необычное золотистое свечение и оторожно приблизился, готовый встретить взгляд пустых глазниц или ещё чего-нибудь загробного. Но в этот раз на столе сидел светящийся вислобрюхий мотылёк — помесь динозавра с бабочкой. Странно было видеть крохотного ящера с кожей цвета расплавленного золота: вылитый тираннозавр, который свободно уместился бы в пачке сигарет. Ящер глянул на мальчика горящими угольками зрачков, расправил бабочкины крылышки и запорхал над столом, подметая его кончиком хвоста. Хвост написал на столе фосфоресцирующими буквами:

«ПОСЛЕЗАВТРА. МЕСТО И ВРЕМЯ ТЕ ЖЕ. БЕРИ С СОБОЙ КОГО ХОЧЕШЬ. ОТСУТСТВИЕ ПЯТЬ МИНУТ МВВВ. ВСЕ БЕСЕДЫ ТОЛЬКО НА ПРИРОДЕ».

— Так… — сказал Аксель и тут же осёкся, поглядев кругом. На сей раз с ним не разговаривали и даже кое о чём напоминали. Значит, рассказывать Кри сейчас нельзя — подобная оплошность будет стоить жизни ещё одному агенту Франадема. Он напишет Кри записку и назначит встречу на пляже…

Одной лишь Кри? А эта фраза: «Бери с собой кого хочешь»? Они знают про Дженни, ясное дело! Ещё бы не знать — с таким Луперсио… «Ну, положим, тут-то он ни при чём, — напомнил себе Аксель. — Духи наверняка знали о прибытии Дженни на остров гораздо раньше, чем о нашем». Очнувшись, он снова глянул на стол. Ни бабочкозавра, ни надписи уже не было. На всякий случай Аксель выглянул в окно, и ему показалось, что огромная золотая пылинка блеснула в луче солнца над фонтаном. И, удаляясь от фонтана к внутренней двери «ресепсьон», своей неземной походкой плыла по дворику Пепа.

Конечно, она не могла видеть ни пылинку (ведь она не была волшебницей), ни Акселя, зачарованно глядящего ей вслед. Он ещё не встречал её после возвращения. Неужели за это время она стала ещё прекраснее? Всё та же фигурка, и волосы те же — до самой талии…Так мальчик и стоял бы, глядя ей вслед в солнечном мареве, если бы Пепа вдруг не остановилась и не нагнулась.

Тут только Аксель заметил, что её окружают шесть колючих островков. Видимо, кто-нибудь из ежей фукнул, прося пищи, или хозяйка сама решила, что стоит их покормить — как бы то ни было, она достала из кармана пакетик и начала раздавать зверькам сухие, тёмные лепёшечки.

Решение пришло мгновенно! Аксель вихрем вылетел из номера, забыв захлопнуть дверь, скатился вниз по лестнице и, переведя дух, чинно вышел во дворик. Вот только сердце у гуляющего туриста билось где-то под самым горлом, и пот заливал глаза…Описав неуверенный полукруг, словно не зная, куда направить свои стопы, Аксель в конце концов медленно и лениво двинулся к фонтану. Пройдя мимо Пепы, которая всё ещё стояла к нему спиной, он кашлянул. Пепа небрежно оглянулась.

— Здравствуй, — сказал Аксель.

— Здравствуй, — сказала Пепа. И вновь принялась кормить своих чёртовых ежей. Но за ту секунду, что она смотрела на него, Аксель успел заметить: глаза у неё ещё больше и темнее, чем ему прежде казалось.

Что же они напоминают? А…глаза Белой Маски — когда эта маска исчезла! Такие же чёрные, живые и блестящие. Прежде они такими не были — по крайней мере для него, Акселя…

— Чем ты их кормишь? — осведомился мальчик, кашлянув.

— Так. Дрянь всякая. Специальный корм, — сухо ответила Пепа. — Я их обычно утром кормлю, но сегодня дел было много, вот и забыла.

— Ну да, у вас ведь ещё куры, свиньи…и осёл, — сказал Аксель, наблюдая, как самый крупный ёж жадно поедает с узкой ладошки Пепы тёмные крупицы чего-то, напоминающего прессованных насекомых. — А тётя, наверное, всё больше на кухне и на «ресепсьон»?

— Где же ей везде поспеть, — вздохнула Пепа. Стряхнула с подола крошки, выпрямилась, но не порывалась уйти, а глядела на Акселя как на нормальное, живое существо. И только тут, увидев её по-настоящему, вблизи (а может, время помогло?) Аксель понял, какая она красавица. В этих глазах можно было утонуть и никогда не вынырнуть, они были…как ночь. Нет! Аксель ещё не знал, как что — но кожа у неё точно была, словно абрикос…Он поспешно отвёл глаза, побагровев, и спросил первое, что пришло в голову:

— Агапито, наверное, лягается, когда ты его кормишь?

— Когда он не в настроении, может укусить, — спокойно сказала Пепа. — Но тётя его любит. Мы с Жоаном кормим его по очереди, — прибавила она. — Иной раз корм даёт сама тётя Аделита — сегодня, к примеру.

— А…завтра чья очередь?

— Моя.

Аксель глубоко вздохнул и сказал:

— А можно мне посмотреть, как ты его кормишь?

— Вообще-то он не жалует гостей, — на секунду нахмурилась девочка. Затем лоб её разгладился, и она добавила: — Но раз тебе охота…Никогда не видел осла?

— Видел, — чистосердечно сказал Аксель. — Каждое утро в зеркале.

Пепа прыснула в кулак (Аксель зачарованно глядел на его костяшки). Затем быстро огляделась и, спохватившись, стала серьёзной.

— Ты не такой, как другие, — сообщила она. — Другие туристы. Они бы не пошли смотреть осла…Ладно. Я покормлю его в восемь — Агапито.

Она щёлкнула языком, и её колючая свита встрепенулась. Пепа уже удалилась от не верящего своему счастью мальчика метра на два, но затем остановилась и опять взглянула на него.

— Спасибо за подарок. Мне нравится. И за стихи. Ты пишешь их по ночам?

— Почему ты так думаешь? — сипло сказал Аксель.

— «Я никак не могу успокоить моё сердце на исходе ночи», — процитировала Пепа по-каталонски, вновь вогнав Акселя в краску.

— Нет…Я по утрам не спал. Видел…как вы танцуете, — признался Аксель, не смея взглянуть на неё.

Теперь уже немножко смутилась Пепа. Но ненадолго.

— А, это так…Подработать. С Жоаном разве станцуешь? Если б я знала, что ты не спишь из-за нас, я бы нашла другое место.

— Нет-нет, что ты! Мне так нравилось…Где ты теперь будешь танцевать… Пепа? — впервые назвал её по имени Аксель.

— В «Трамунтане». Тётя уже договорилась.

— Я приду смотреть! — объявил Аксель.

Она бегло улыбнулась.

— Тебя здесь уже не будет. Но — спасибо!

И пошла. Верней — поплыла. Как большой корабль, а за ним — шесть лодочек…Аксель вздохнул и сосредоточился, чтобы…

— Эй! Кабальеро!

Он повернул голову. К нему, набычившись, приближался Жоан — в брезентовых шортах, грязной майке, тощие плечи по-борцовски ссутулены…Противник явно пытался нагнать на Акселя страху, но достиг обратного. Переход от такого видения, как Пепа, к этому засаленному задире вызвал у мальчика лишь всплеск раздражения.

— Чего тебе? — угрюмо сказал он, глядя Жоану в глаза, которые тут же тревожно забегали. Но отступать враг не собирался.

— Ты же кабальеро, да? — осклабился Жоан такой ухмылкой, какую Аксель нечасто видел и на взрослом лице. — А она — твоя энаморада?

Недолго думая, Аксель размахнулся левой — и снизу вверх, словно отбивая теннисный мяч, закатил ему сильную оплеуху. Явно не ожидавший этого от благовоспитанного городского мальчика Жоан покачнулся и сел на мягкое место в двух вершках от воды. На щеке у него отпечаталась белая пятерня, а из ближней к ней ноздри выглянула крупная кровяная вишня. От внезапного омерзения при виде этой капли у Акселя подкатило к горлу. Но он процедил сквозь зубы:

— Попробуй, обзови её ещё раз…Ну?

Жоан попытался предательски обхватить его за ноги, но, когда тот вовремя отскочил и приготовился к бою, не принял вызова. Он встал, злобно поддёрнул шорты и, облизнув вспухшую верхнюю губу, процедил грязное каталонское ругательство, которого Аксель без волшебной подготовки не понял бы и после нескольких лет жизни на острове. Главное — оно было мужского рода.

— Меня можешь обзывать сколько хочешь, — спокойно сказал Аксель. — А насчёт неё я тебя предупредил.

И, презрительно повернувшись к врагу спиной, отправился восвояси — уверенный, что тот не посмеет напасть.

В номере он перевёл дух, умылся и, медленно открыв блокнот, написал четверостишие, где только первые два слова выдавали его истинные чувства:

О Пепа! Солнечною ранью, Когда природа всё свежей, Зачем ты кормишь всякой дрянью Своих застенчивых ежей?

 

ГЛАВА Х. НАЧАЛО СТРАШНЫХ СНОВ

— Здравствуй, Незримый Лис.

— Здравствуй, Взглянувший В Лицо.

Голос Хофа на другом конце провода звучал сдержанно и даже сухо, но как раз это действовало на Акселя успокаивающе. Когда Отто собран (а он всегда собран) — он даст добрый совет.

— Ты давно получил моё письмо? — спросил мальчик, подняв глаза к усеянному первыми звёздами небу, которое теперь казалось ему жалким и оскорбительным.

— Пришло на «хэнди» час назад. Может, не стоило так подробно, Акси?

— Но ты же помнишь слова Фибаха: для духа нет большего позора, чем пользоваться человеческой техникой. Значит, никто не перехватит…А сейчас мы подробно говорить не будем. Ты только скажи своё мнение.

— Идти или не идти?

— Да!

Чуть помедлив, Хоф твёрдо ответил:

— Иди один!

— Да разве ей втолкуешь? — досадливо сказал Аксель. — Понимаешь, она сразу хотела, чтоб я проиграл. Ей его жалко!

— А тебе?

— Ну…да, конечно…Но без неё я бы ещё сто раз подумал.

— И сделал бы то же самое?

Пауза.

— Не прикрывайся сестрой, — посоветовал Хоф. — Я видел, каким ты был, когда похитили Кри. Ты клялся себе, что найдёшь её и никогда больше не пойдёшь у неё на поводу. И я не думаю, что ты уже забыл прелести Подземного Мира. И приключений ты не любишь. Кстати, можно спросить, почему?

— Ну, во-первых… — сказал Аксель, который был даже рад перемене темы, — они приходят без спроса. Командуют, одним словом. Этого я и правда не люблю.

— А во-вторых?

— Во-вторых, мне и без них интересно жить. У меня ДРУГИЕ приключения, Отто.

— Ясно. Ещё что-нибудь?

— Да. И очень важное! Вдруг кто-нибудь умрёт? Или покалечится?

— Что ж, — сказал Хоф, помолчав, — если в тебе погибнет полицейский, то это будет хороший полицейский. Но вернёмся к Кри. Я не верю, что ты пошёл у неё на поводу ещё раз. Слишком уважаю тебя…

«Вот именно — слишком…» — хотелось ответить Акселю. Однако он лишь хмуро спросил:

— Ты хочешь сказать — я себе лгу?

— Ну да. Ты сам хотел проиграть. И на твоём месте я бы даже гордился этим. Но при одном условии: рискуй только собой. Иначе жертва будет слишком велика…Одна жизнь — за другую. Это справедливо.

— А разве можно всё свести к арифметике? Но всё равно, спасибо, Отто. Я подумаю…А что ты узнал у Дженни?

— Она сама тебе расскажет. Я, кстати, так и думал, что ещё не рассказала.

— Почему? — не удержался от вопроса Аксель.

«Потому, — удержался от ответа Хоф, — что, когда вы поговорите, то пойдёте втроём. Не я буду!» Но вслух он этого не сказал. Бывают в жизни случаи, когда ни полиция, ни родители не должны делать выбор за детей. Даже если он смертельно опасен. Читая книги из бортовой библиотеки Шворка, Хоф лучше всех представлял себе, какую угрозу для человечества представляют духи — даже один раз потерпевшие поражение. Он сознательно шёл на преступление, не мешая этим троим делать то, что они делают. Но ещё большим преступлением перед миллионами других детей будет не пустить их…

— Отто! Ты меня слышишь?

— Да. Дженни ведь только что приехала, а у вас для неё есть новости посерьёзней, верно?

— Верно. А что ты думаешь про…ночную тропинку?

— Ну, что тут можно думать? Кто-то занервничал…Ему явно не понравилось ваше ночное путешествие, тем более, что проследить его до конца он не мог. Вы толком знаете кого-нибудь из местных, кроме этого водителя?

— Да нет…

— Вот вам его и подбросили. И, подними вы напрасный шум, вас назавтра же деликатно попросили бы из пансиона. Такой рекламы никому не надо…Но заметь, с каким достоинством держится противник! Вот если б люди так умели…

— О чём ты?

— У настоящего Луперсио волоса с головы не упало. А ведь он ничем не защищён!

— С достоинством, или нет, — печально вздохнул Аксель, — но мне опять кажется, что я вижу затянувшийся кошмарный сон…До свидания, Незримый Лис.

— Когда вы…когда ты вернёшься оттуда, жду вестей. Удачи! — И в трубке раздались короткие гудки.

— Да уж не волнуйся…Будут тебе вести. — И мальчик задумчиво побрёл — но не к пансиону, а в дальний конец пляжа. Там его ждали Кри и Дженни. Кри, в футболке, джинсиках и пушистом пуловере, раскинулась в шезлонге с видом скучающей принцессы — хотя на самом деле (Аксель прекрасно знал) готовилась к решающей схватке. Что ж, с фактом не поспоришь: она и впрямь просилась на обложку какого-нибудь глянцевого журнала. «Интересно, за кого она когда-нибудь выйдет замуж? — вдруг с любопытством подумал Аксель. — Хоть бы не за какую-нибудь рожу…» Дженни стояла рядом и, заложив руки за спину, изучала море. Когда она скользнула по Акселю глазами, тот отметил, что она тоже по-своему красива. Но сейчас всё это было скорее плохо, чем хорошо. И, кроме того, Пепа лучше…

— Привет, — великодушно уронила младшая сестра, закинув руки за голову. Только оператора с камерой не хватает. Ещё бы! Снова есть перед кем выставляться…

— Чего это ты такой злой? — выпустила Кри первое ядро, безошибочно поразив цель.

— Я? — фыркнул Аксель, тоже сев чуть поодаль. — У меня всё в порядке.

— Тогда почему нельзя было поговорить в пансионе? Мы получили новое приглашение?

— Я получил, — сказал Аксель, выделив первое слово голосом.

— Можешь не стесняться. Дженни уже всё знает… — спокойно сказала Кри, но глаза её нервно сузились.

Аксель вздохнул и снова оглядел сестру с головы до ног. Словно видел её в первый раз. «Кошмарный сон? — мелькнуло у него в голове. — Как всё это может быть сном — и год назад, и сегодня — когда вот она, живая и здоровая? Злится…Знает, что не хочу её брать с собой. Год назад сон не сбылся. Он вернул мне Кри. А если бы не вернул? И я стоял бы сейчас на этом пляже совсем один…» Его вдруг пробрал озноб, и даже зубы застучали — так ярко он представил себе пустой шезлонг. Может, близость огромного остывающего моря разбудила его воображение, но сейчас он не хуже взрослого мог представить себе ужас одиночества. А бессонные ночи, полные отчаяния, когда он собирался на поиски Кри? «Нет, — окончательно решил Аксель. — Если сон хочет, пусть повторяется хоть всю жизнь. Я её не пущу».

— Ну? — не выдержала Кри своей невозмутимой роли. — Что с тобой? Чего ты молчишь?

— По-моему, его знобит, — сказала Дженни. — Кри, дай ему твой пуловер! Может, уйдём с берега?

— Нет. Лучше здесь. Я в порядке, — быстро пробормотал Аксель. И торопливо рассказал о визите бабочкозавра, опустив только фразу «Бери с собой кого хочешь». Зато, точнейшим образом пересказывая разговор с Хофом, он подчеркнул, что комиссар против участия Кри в такой страшной затее. Но и огромный авторитет Хофа сейчас не помог.

— Я уже не маленькая! — заявила она, стиснув зубы и отпихнув шезлонг. — Ты бы не справился без меня тогда…Вы оба не справились бы! И сами признаёте это. Ну, так и сейчас нечего дурака валять!

— Но это же ты выдала Штрою наши намерения… — начал Аксель. И совершил ошибку. (Он никогда не отличался ловкостью в таких беседах).

— Правильно сделала!!! — завопила Кри так, что все предосторожности Франадема пропали зря: если бы кто из духов хотел их подслушать, сидя в пансионе, ему стоило только открыть выходящее на взморье окно. — Иначе мы погибли бы все, и Землю не спасли! Зато в космосе, когда вы оба осрамились вместе со Шворком, кто помог обогнать Смертей? Я! Кто колдует лучше и быстрей тебя? Кто…

— Тише, Кри, — устало сказал Аксель, садясь на её место в шезлонг и закрывая глаза. — Если ты будешь так шуметь, нам и правда нет смысла торчать на этом пляже. Я помню всё, не бойся. И всё же ты пока ещё не волшебница…

— Я не волшебница?! — взвилась Кри. — А кто же я тогда по-твоему? Кто? И ещё говорит, что всё помнит! — повернулась она к Дженни, всплеснув руками. — Да у меня способностей в миллион раз больше, чем у тебя!

— Никто не спорит, — сказала Дженни. — Но говори шёпотом…

— Ну, насчёт «никто не спорит» — ты, Дженни, этого знать не можешь, — заметил Аксель со вздохом. — Тебя с нами не было…не по твоей вине, — поспешно добавил он, заметив блеск в её глазах. — А ты, Кри…да, способности у тебя большие. Наверное, больше моих, если это так важно для тебя. Но ты… — Он замялся.

— Что? Что «я»? — свистящим шёпотом спросила Кри, подступив к нему.

— Я не знаю, в чём тут дело, но… у тебя нет настоящего желания быть волшебницей. А это, по-видимому, главное. В напряжённый момент ты можешь не успеть среагировать! Хотя в спокойной обстановке нужное заклятие у тебя запросто получится лучше, чем у меня… — примирительно закончил он.

И, как всегда, сел в калошу.

— В спокойной обстановке? — с тем же присвистом выдохнула Кри, роя песок каблуками. — Когда твой драгоценный Отто в ужасе закрывает лицо руками, а Шворк воет от бессилия, а ты сам — сам!!! — умираешь со страху и пускаешь лужу под своё кресло — это «спокойная обстановка»??? Дженни, ты когда-нибудь видела такого идиота, как мой братец? Но это ещё что! — заявила она вечернему небу. — Когда ты испугался этого распухшего Франадема…

— Тише! — тревожно сказал Аксель, оглядываясь.

— Можешь не озираться, трус! Я уверена, уже все галактики и Вселенные, сколько их есть — все знают, что мы там были… Так вот… — набрала она в грудь воздуху, — когда ты задрожал перед этой гнилой рожей и отказался с ним играть, кто тебя заставил? А? Кто? Может, Луперсио? Сеньора Мирамар? Или эта… — она метнула косой взгляд на Дженни и проглотила последнее словцо, но Аксель понял, и на скуле у него вздулся желвак. — Я тебя заставила! И попомни меня — ты ещё за это спасибо скажешь, если у тебя — в чём я сомневаюсь — осталась хоть капля совести!

— Почему же это я тебе спасибо скажу, — деревянным голосом сказал Аксель, — если у меня — в чём ты сомневаешься — осталась хоть капля совести?

— Потому, что мне жалко этого мальчика. Его украли у родителей, Акси! И держат под гипнозом…Вспомни эту страшную сцену в Главной Диспетчерской. Ты ударил и ушёл, а он? Он ведь тоже на одну — только на одну! — секунду стал человеком, и хотел бежать…Я никогда этого не забуду! — с силой закончила она, топнув ногой и роняя слёзы на песок. — Мне это ночью снится, стоит закрыть глаза, а тебе нет, я знаю, что нет, потому что ты бесчувственный, как все мужчины! И, значит, это я первая должна идти его спасать, а если ты меня не возьмёшь, я сама найду всех этих скелетов и бабочек, и пойду одна. — Она вскинула голову и вытерла слёзы. — А ты…

— Хорошо, — отсутствующим голосом сказал Аксель и вновь закрыл глаза. — Ты выиграл, сон.

— Что? — опешила сестра.

— Ничего. Извини, Кри. Ты идёшь со мной в Подземный Мир.

Воцарилось молчание.

— Акси, — дрогнувшим голосом сказала Кри, беря его за руку, — ты действительно в порядке? Пойдём в пансион, и выпей чаю, а то заболеешь перед самым…

— Минуточку, — спокойно вмешалась Дженни. Она тоже подошла к Акселю, пощупала у него пульс и дотронулась до холодного лба. (В другое время это было бы для него целое событие, но сейчас он не шелохнулся). — Нет, Кри, он не болен. Сильно устал. И чай ему, конечно, не повредит. Но сперва позвольте вам напомнить обо мне!

— Ну подожди, Дженни… — шепнула Кри, поглядывая на застывшего Акселя и явно боясь потерять плоды непонятно лёгкой победы. — Не всё сразу…Давай лучше завтра, а?

— Нет. Сейчас. Я хочу сказать…

— Не нужно, — вяло перебил Аксель. — Ты тоже идёшь с нами. Кажется, теперь я всем угодил?

— Всем! — бросила Дженни, потемнев и поджав губы. Она была жестоко уязвлена и безуспешно пыталась скрыть это. Как ни быстро её подруга Кри разделалась со своим братцем (с которым можно было ожидать куда большей возни) — всё-таки был скандал. И слёзы…А на её, Дженни, риск — ничуть не меньший, и даже больший, чем у Кри, потому что она-то, Дженни, в колдовстве ни бум-бум! — он согласился так легко! Как от ненужной мухи отмахнулся. Которую не жаль…На секунду она раскаялась, что приехала. Но, поглядев ещё раз на мальчика, который, казалось, чуть ли не дремал в своём шезлонге, Дженни почувствовала внезапный страх. С ним что-то не так — с её Акселем! И нужно разобраться, в чём тут дело. Она пока не осмыслила странного намёка Кри на кого-то неназванного, но подсознательно это тревожило её, и она тут же решила позже припомнить разговор дословно. Позже! А сейчас и ей, и Кри надо успокоиться и увести Акселя с холодного, пустого пляжа…

Но через минуту тот снова удивил всех. Он встряхнулся, встал с шезлонга, натянуто улыбнулся девочкам и пошёл к тропинке. Однако пошёл не прямо — к пансиону, — а вправо, туда, где под густыми деревьями они недавно нашли труп Луперсио. Встревоженные подруги поспешили за ним. Приблизившись к страшному месту, Аксель внимательно оглядел его — то ли надеясь заметить хоть что-нибудь, то ли убеждаясь, что его нигде больше не ждёт мёртвое тело…и зашагал прочь. Дженни и Кри переглянулись, но ничего не сказали и заторопились следом.

Этот вечер Аксель провёл в одиночестве. Он сидел на подоконнике, разглядывал пустой, сиреневый в сумерках патио и думал. Но не о последнем разговоре. Внутреннее чувство говорило ему, что он верно поступил, и что нечего напрасно изводить себя запоздалыми сожалениями. Сейчас ему хватало и других, на удивление «посторонних» мыслей. О том, что больше он у этого фонтана сидеть не сможет. Дженни заметит. Начнёт спрашивать — и не того, кого надо. Дай бог, чтобы Кри и завтра не рассказала ей про Пепу. Дженни тогда совсем. Что «совсем» — Аксель себе не формулировал, но представлял хорошо. Весёлые крики девочек, игравших в бадминтон на заднем дворе, не улучшали настроения. Хорошо, конечно, что они ещё могут веселиться, забыв о том, что ждёт их впереди…Но, может, это они так пытаются отвлечься? А вот у него отвлечься от всех забот не получается. Ладно, ведь и на пляже можно думать о чём хочешь, со вздохом сказал он себе. Если б ещё девчонки ежеминутно не приставали: поиграй в мяч, искупайся с нами, утопи нас (понарошку), утони сам (всерьёз). «Значит, я не рад, что Дженни здесь?» — спросил он себя без обиняков. И так же ответил, что не знает. Нет, он не стал к ней хуже относиться. Она — его лучший друг, просто очень противный в некотором смысле. Она не понимает, что ему, Акселю, нужно. И никогда не понимала, а это ведь так несложно! Нравится он ей — пусть так ему и скажет вместо того, чтоб изводить его без всякой вины. А если нет, пускай оставит его в покое! Раз он герой, значит, он достался ей на свою беду, чтобы его мучить? Придя к этому выводу, он глубоко вздохнул и, заметив, что Кри с Дженни входят во дворик, поспешно отошёл от окна.

«Жаль, что у меня нет настоящего друга в школе», — в тысячный раз за свою единственную жизнь подумал Аксель, растнувшись на постели. Макс Штрезе? Он умней других, но это приятель. (Вообще Аксель уже давно заметил: чем кто-нибудь умней, тем труднее к нему подступиться. Тем меньше ему дела до тебя, с твоей щенячьей преданностью…) А как бы хорошо иметь друга-мальчика, которому можно сказать всё! Не увязая во взаимных соплях и нервах, не чувствуя, что он ревнует тебя к кому попало…и даже к кому-то, кто для тебя действительно много значит.

С этими мыслями он уснул, но главной и очень приятной из них была всё-таки мысль о том, что ему назначено свидание. Даже предаваясь вышеописанным грустным размышлениям, Аксель ни на секунду не забывал о завтрашнем вечере. Он был счастлив и несчастен одновременно! В общем, нужно не терять голову окончательно и поменьше обдумывать всё это…Ведь через несколько дней он уедет. Навсегда! И вряд ли Пепа будет ему писать. Или…будет? А почему бы, собственно, и нет? Она уважает поэтов — пусть даже начинающих! Интересно, плавал Аксель в бессвязных мыслях не то сна, не то полудрёмы — это только Пепа такая, или все испанцы любят поэзию?

Спал он с открытым окном — и потому недолго. Где-то через час в воздухе мелькнул овальный предмет и приземлился на пол его номера, отчего сильно запахло тухлым яйцом. Сев рывком в постели, Аксель увидел скорлупки, тёмную, ползущую по линолеуму жижу…ему послышалось даже, что из патио донёсся злорадный сиплый смех. Метнувшись к окну, мальчик никого не заметил. Впрочем, и так было ясно, чья это работа.

— Любопытно, — задумчиво сказал Аксель тоном Хофа, отодвигая циновку у кровати от краёв пятна (к счастью, ни на неё, ни на кровать почти не попало). — Даже очень…

Он сбегал босиком в ванную и, за неимением тряпки, пустил в ход один из своих носков. Вытер линолеум до блеска, стараясь не вдыхать это, и щедро спрыснул пол освежителем воздуха. Потом выбросил носок в мусорное ведро, завернув его в бумажку (тоже спрыснутую), сел на постель и закрыл глаза. Сейчас он был полицейским.

Уж если Жоан, зная крутой нрав сеньоры Мирамар, всё же пошёл на такое по отношению к почти единственному жильцу — значит, либо он совсем безмозглый, либо уверен: Аксель не станет унижаться и затевать скандал. А может, Пепа для него — как и для самого Акселя — значит столько, что ему уже всё равно, что будет? Пожалуй, тут всего понемножку…Важно другое: Жоан вряд ли может быть тайным противником Реннеров, действующим по указке духов. С тухлым яйцеметанием это никак не вяжется! А ведь где-то рядом такой противник обязательно затаился…И, если он в самом пансионе, то, скорее всего, должен был приехать незадолго перед Реннерами. Как тот же Жоан — с Азорских островов. Аксель сразу насторожился, услыхав об этом от тётушки Аделиты. «Кто же тогда? — в который раз спросил себя мальчик. — С другой стороны, если он есть, то и Смерть со Смертёнком вроде как ни к чему…А с третьей стороны, — они вроде как служат не Штрою, а Франадему! Но — уже с четвёртой! — если они служат Франадему, зачем его „космический трал“ хотел проглотить Смертёнка? Плохо не иметь волшебного образования! Может, знай я о „тралах“ побольше, хоть этот вопрос отпал бы. Хорош Взглянувший В Лицо: Хофу дал читать шворковы книги, а сам ни одной в руки не взял! Нет уж, что бы я там ни обещал Отто, вернусь домой — и прочту всё от корки до корки…»

Так что бедняге Жоану даже в бредовом сне не могло присниться, к каким далеко идущим и, главное, глубоко полезным выводам привело его врага самое обычное тухлое яйцо!

Кончилось тем, что Аксель закрыл окно и вновь свернулся калачиком под одеялом. Затем вдруг опять резко сел и открыл глаза.

— Прислуга! — сказал он, со злостью сжав кулаки. — Прислугу ей подавай, сопле зелёной!

Но ещё через несколько минут, поворочавшись, уснул.

Он встретил утро в чистоте и спокойствии. Завтрак принёс ему облегчение. Со стола убирала Пепа, и Аксель понял, что его верная, чудесная Кри ничего (во всяком случае, ПОКА ничего) не рассказала Дженни — иначе пришлось бы предположить, что у той самообладание почище, чем у комиссара Хофа. Дженни глядела на тонкую, смуглую фигурку, быстро скользящую между гостями, с тем же выражением, с каким только что разглядывала оплетённый виноградной лозою столб. На какую-то долю секунды Пепа скользнула взглядом по лицу Акселя, и он готов был поклясться, что в глубине её тёмных глаз мелькнула радость. Мальчик тут же опустил глаза в тарелку, а когда поднял — Пепа уже исчезла.

На пляже Кри всячески пыталась угодить ему. Она даже осмелилась подойти к бродячему торговцу ананасами, арбузами и кокосами, который иногда забредал сюда с соседнего пляжа, и которого она побаивалась. Этот толстый, наглый тип в пятнистой от пота майке, обтягивавшей дай бог если половину его волосатого брюха, пританцовывал, играл здоровенным, как ятаган, ножом, цокал языком, закатывал глазки, обнимался с пляжными дамами и орал: «Люпи-люпи!» Итак, Кри робко купила у него половинку изумительного ананаса по изумительной цене и притащила её — персонально Акселю. (Он, конечно, скормил лучшие кусочки ей же; предложил и Дженни, но та величаво отказалась и углубилась в журнал).

— Акси, — застенчиво сказала Кри, поджав ноги и усевшись к брату на полотенце, — ты на меня не сердишься?

— Нет, — заверил Аксель и улыбнулся ей.

— Давай больше никогда не ссориться, — промурлыкала Кри, вкладывая ему в рот сочный ананасный брикетик.

— А я с тобой и не ссорился, — из любви к истине уточнил Аксель, давясь сладким соком. — Мы с тобой, если ты заметила, вообще никогда не ссорились по-настоящему.

— И не надо! — с жаром подхватила Кри. — Всегда же можно договориться, правда? Особенно брату и сестре…

— Правда, — кивнул Аксель. И, уже не улыбаясь, принялся ждать. Его ожидание продлилось ровно десять секунд.

— Я хотела рассказать про Дженни… — прошептала она, опустив глаза. — Ты вчера так спешил, и она не успела передать тебе свой разговор с Отто…

— Мм…спасибо, хватит…а с каких это пор Дженни не может поведать всё сама, особенно если она сидит в двух метрах от нас и притворяется, что читает журнал? Согласись, Кри, это очень на неё не похоже!

— Акси, ты…

— Ллюпи-люпи-и!!! — заорал у них над головами фруктовый нахал, подняв над головой кокос, словно чашу с вином, и заставив всех на пляже подскочить. Кри вздрогнула, но быстро оправилась.

— Акси, она стесняется…Дженни вовсе не такая, как ты о ней иногда думаешь. И себя ты…только не обижайся, ладно?…себя ты тоже иногда не видишь со стороны.

— Хорошо, — терпеливо сказал мальчик. — Это она тебя просила всё мне рассказать, или ты сама?

— Я сама…Она очень гордая, Дженни. И неизвестно, когда бы ты всё это услышал. А это стоит знать…

— Ага, выкладывай! — поторопил Аксель, симулируя великий интерес. На самом деле ему уже было, в общем, всё равно, как именно их всех заманили на этот остров. К тому же, если бы это впрямь что-то меняло, Дженни отбросила бы все сантименты. Но чего не сделаешь ради мира?

— У Дженни есть приятельница Эльке, — таинственно зашептала Кри, озираясь. — И вот эта Эльке — дура и кривляка, между нами — принесла ей журнал «Ниво Нуар-007» с большой, красочной статьёй про Сан Антонио, где отдыхали в этом сезоне нидерландская и английская королевы. И про пансион «Мирамар» — самый дешёвый из престижных, где ещё можно как-то найти места…И…

— Где этот журнал?

— Вот я как раз и говорю, что он исчез. Дженни мне его не показала сразу. Она любит делать вид, что такие вещи знают все на свете, кроме меня, и никогда не говорит, откуда сама узнаёт про отдых Майкла Дугласа, Брэда Питта и…

— Ясно. Дальше.

— Ну, Дженни, в общем, решила, что круче этого уже и быть не может — хотя я бы на её месте ещё подумала. Но я понимаю, почему она клюнула. Две королевы сразу! И дёшево…

— Дешёвый сыр, между прочим, бывает только в мышеловке.

— Акси, — надула губки Кри, — ну что ты всё перебиваешь? Ты же обещал…

— Ну всё, всё, прости…И что было дальше?

— Дальше Дженни сказала мне, а я — вам всем. И все решили отдыхать, и отправились. Но перед самым приездом Дженни ей звонил Отто и заехал к ней домой — взглянуть на журнал. Дженни порылась, но не нашла его, как будто он растаял в воздухе…Хофа это, похоже, не удивило, он записал телефон Эльке и сказал: если что, он журнал найдёт и сам. А перед самым вылетом Дженни из Мюнхена ещё успел ей позвонить насчёт того, что она ошиблась: в этом номере журнала ничего подобного нет. И в остальных за этот год — тоже. Хотя Дженни клялась и божилась, будто…не перебивай меня!!!..будто она никак не могла перепутать номер. Ведь она давно следит за «Ниво Нуар-007» и целым рядом других, не менее престижных…

— …мышеловок! — закончил Аксель. — Пойдём купаться?

— Сейчас… — Кри вытерла мокрые от сока губы салфеткой и, решительно глянув на брата, прошептала:

— Акси!

— Что?

— Ты же будешь с нами всё это время?

— Какое время?

— Пока мы отдыхаем…

— Я и так всё время с вами.

— Нет, Акси. Это не так. Ты есть, но тебя нет.

— Не понимаю… — буркнул Аксель, слегка краснея.

— Я хочу, чтобы ты ходил с нами на пляж. А не сидел у фонтана…И не думал о разных…посторонних и ненужных вещах. Вместо отдыха! Я…боюсь за тебя, — жалобно закончила Кри, и на ресницах у неё повисли слёзы. Шла бы речь о чём другом, Аксель уже давно обнял бы сестрёнку и расцеловал. Но сейчас, поняв её намёки, он только погладил Кри по плечу и вздохнул:

— Не волнуйся, Кри. Ты же видишь, я здесь. Больше я не буду сидеть у фонтана. — Она счастливо вздохнула. Затем опять нахмурилась.

— Акси…а зачем ты снова ходил на ту тропинку? Ты думаешь, ЭТО может ещё раз…

— Но ты же знаешь, что на самом деле ЭТОГО не было ни разу, — успокаивающе сказал Аксель, поднимаясь и разминая ноги. — Просто захотел и взглянул…Ну что, утопить тебя без маски?

И он утопил её столько раз, сколько ей хотелось — и даже два раза Дженни, которая потихоньку включилась в общий ритм, сделав вид, что забыла вчерашнее. Но Аксель уже достаточно знал её и, время от времени ловя её испытующий взгляд, чувствовал, что она ещё предъявит ему счёт. Тогда он вздыхал, думал о сегодняшнем вечере, на фоне которого, словно солнце, сиял злой осёл Агапито, и на душе у него становилось легче. Иногда даже так легко, что, спохватившись, он беспокоился, не заметно ли это, и напускал на себя в меру озабоченный вид.

Лишь один раз во время этого весёлого бархтанья мальчик снова помрачнел. Он вдруг испугался: а что, если шпионы Штроя, выследив его, Акселя, с Пепой — не нынче, так завтра! — похитят её, незащищённую, или околдуют? При этой мысли его охватил страх пополам с яростью. «Тогда я убью его, — подумал Аксель. — Да-да, я уже знаю, что это такое, и не отступлю, если придётся сделать это снова! Даже если во второй раз он больше не оживёт…и тогда он перестанет отравлять жизнь мне и тем, кого я люблю! И с Белой Маской всё правильно получилось. Кри права: надо отнять её у него, чтобы он трижды подумал, прежде чем…» — Эй, вы, а за ноги хватать нечестно! Ульп… — и с булькающим шумом Аксель сунулся в воду, чтобы спастись от атаки с обоих флангов. Море, солнце и удивительный воздух Сан Антонио потихоньку развеяли его мрачные мысли. Он был счастлив, как никогда.

Так прошёл день. А вечером, около восьми, Аксель невзначай обронил в кругу семьи, что неплохо бы вздремнуть, и удалился в свой номер. Вскоре он выскользнул оттуда — весь в белом. Мысленно…У него всё же хватило ума, отправляясь в конюшню, не наряжаться в лучшие одежды. Однако он особенно придирчиво выбрал футболку и почистил джинсы. Но, подумав, заменил их тёмными шортами: стояла изрядная жара.

Тихонько юркнув в патио, он прошмыгнул под самыми окнами, надеясь, что ни в одном из них не затаился Жоан с ушатом помоев. Осторожно выглянув на задний двор — нет ли там кого — Аксель с независимым видом проследовал к конюшне и замер у чуть приоткрытой двери. Из сыроватой полутьмы доносились нервные всхрапывания и какое-то шебуршение: наверное, злой осёл Агапито даже Пепу с трудом выносит…Как бы он при виде Акселя не взбесился вовсе и не кинулся на людей! Но раз назначено — значит, назначено. Мальчик глубоко вздохнул и толкнул дверь.

Он ожидал услышать трубный ослиный рёв, однако конюшня ответила на его приход почти полным молчанием. Если не считать уже упомянутого шебуршения и чьих-то сдавленных всхлипов… Когда через несколько секунд глаза Акселя привыкли к полутьме, он увидел нечто невероятное. Обитатель конюшни — громадный каталонский осёл, не меньше метра шестидесяти в холке, тёмно-гнедой, с белыми обводами вокруг глаз и пасти, и с серебристо-белым брюхом — смирно стоял у себя в стойле и даже не думал буйствовать. У него нашлось занятие поинтереснее: положив морду на дверцу стойла, он злорадно разглядывал большими горящими глазами два катающихся перед этой дверцей тела. Жоан и Пепа, взлохмаченные, осыпая друг друга ударами и что-то шипя сквозь зубы, то ударялись боками о вход в стойло, то расшвыривали пятками валяющуюся рядом охапку клевера. Они, видно, дрались давно, и никто не мог взять верх, хотя Жоан был куда крупнее и с виду сильнее девочки. Наконец, войдя в раж и изловчившись, он сумел схватить её за горло, и та вся побелела, пытаясь оторвать от шеи его пятерню…

При виде этого зрелища в Акселе вдруг вспыхнула такая дикая, животная ярость, на какую прежде он никогда не считал себя способным. Заметив в углу увесистую, покрытую грязью и паутиной оглоблю, он схватил её и что есть силы взмахнул ею над головой Жоана. Промазать он не мог!..

— Не надо… — успел он услышать в последнюю секунду слабый хрип Пепы — и ударил. Этот хрип заставил его опомниться и напрячь руки, но удержать удар было невозможно. Конец оглобли расщепил толстую доску пола в миллиметре от виска Жоана. Тот вскинул глаза и, поняв, что был на волосок от мгновенной смерти, и что опасность далеко не миновала, вскочил и пулей вылетел из конюшни.

От запоздалого ужаса у Акселя подогнулись колени, и он мешком осел на измочаленный клевер рядом с Пепой. Оглобля со стуком покатилась восвояси…И несколько минут не раздавалось ни звука — только тяжёлое дыхание приходящих в себя детей да умиротворённые всхрапы злого осла Агапито. Наконец Аксель слабо проговорил, утирая со лба пот:

— Спасибо…

— Пожалуйста, — хрипло сказала Пепа, встав на колени и оправляя волосы. — Не делай так больше, ладно?

— Я…не понимаю, — жалко выдавил Аксель, кивнув. — Как я м-мог? Меня надо посадить в тюрьму, Пепа! Чтобы впредь неповадно было…Неужели я способен на всё?

— Ты же был не в себе, — она успокаивающе тронула его руку. Аксель почувствовал это прикосновение несмотря на бившую его дрожь — и дрожь усилилась. Пепа, быстро отдёрнув руку, встала, аккуратно подобрала клевер и, пошатываясь, скрылась в стойле. Через несколько минут чавканья, стука копыт и негромких окриков девочка вышла оттуда — почти такая же спокойная, как всегда — и покосилась на Акселя, который даже взглядом процедуру кормления не удостоил.

— Из-за чего вы дрались? — спросил Аксель, тоже вставая. И, поколебавшись, добавил: — Из-за меня?

— Вот ещё! — буркнула Пепа, чуть покраснев. — Он давно напрашивался. Тётя велит ему меня слушать, а этот дурень чуть что вольничает…

— Как это — вольничает? — вновь задохнулся от гнева Аксель. — Пристаёт? Пусть только попробует!

— Да нет, он, в общем, неплохой, — заверила Пепа, живо напомнив Акселю Кри, когда та пытается «сгладить углы». — Просто пришёл сегодня, хлебнув чего-то…это у него бывает, и больше я его покрывать не стану…и давай разоряться: иди, мол, отсюда, я сам буду осла кормить, а, может, ещё дела найдутся. Какие дела, говорю? А он: не твоего ума дело, поживёшь, дура, — узнаешь… Ну, я ему и за меньшее мозги вправляла, так что он своё получил! Только прежде он отвечать боялся, а тут…

— Он нас подслушал! — стиснул зубы Аксель. — Там, в патио… Вот и нашлись дела: меня ждал.

— Ты обещал, — напомнила Пепа. — Я с ним сама разберусь, понял? — И голос у неё был такой, что Аксель уверился: эта за себя постоит.

— И не задирай его, — продолжала она, выглянув наружу и убедившись, что задний двор пуст. — Даже если сам набиваться будет! Жоан совсем не трус. Он не тебя боится, а нас с тётей…А то бы он тебя давно измолотил. Он очень сильный!

— Ладно, — вздохнул Аксель. После того, как он чуть не стал убийцей, выдавать в ответ общепринятое «Я и сам не слабак» или там «Посмотрим, кто кого» как-то не хотелось. Вообще, стоило сменить тему. — Х…хочешь. я тебе ещё стих напишу? — кашлянув, предложил он. — Мне нетрудно!

— Хочу, — серьёзно сказала Пепа. — Я всегда хочу, когда мне пишут стихи и когда за меня молятся. Тётя за меня молится каждый вечер, но стихов мне ещё никто никогда не писал.

— А что важнее — стих или молитва? — осторожно спросил Аксель, не зная, насколько рьяной католичкой является Пепа. Но, судя по её с Жоаном воскресным физиономиям, когда они сопровождали в церковь тётю Аделиту, спросить такое было можно.

— Смотря какие стихи и какие молитвы, — всё так же серьёзно разъяснила она, на этот раз чуть подумав. — Твои годятся, — добавила она, не уточнив, для чего. — Только не сейчас…Сейчас меня ждёт тётя. Иди в дом, а я подожду пару минут и тоже пойду. И не ищи меня! — опередила она, видя, как он открыл рот. — Я скажу, как придётся впору…

Аксель с жаром закивал и выскользнул на свет божий — унося в душе еле заметную, но такую чудесную прощальную улыбку! Он уже начинал потихоньку чувствовать себя героем по мере того, как слабел столбняк мгновенного ужаса. Но, ворвавшись в номер, как на крыльях, и вдоволь покружив по комнате, сел, вздохнул и твёрдо сказал себе: «Никогда больше». И хватит об этом…к чему портить счастье? Лучше думать о том, что у тебя будет случай вместе с каким-нибудь новым стихом показать Пепе золотую авторучку, которую подарили тебе поклонники твоего таланта!

Эта ночь и следующий день прошли без сюрпризов. Утром на пляже, дождавшись, когда отцы уйдут купаться, провели короткое совещание. Продуктов — кроме, может быть, пачки печенья да пары пакетов сока — решили не брать: у духов с голоду не умрёшь! Ведь благодаря усилителям волшебного поля к Акселю и Кри в Подземном Мире вернётся их магическая сила, и они смогут наколдовать себе что угодно. («А может быть, и у меня что-нибудь получится?» — с надеждой предположила Дженни. — «Может быть», — хором ответили брат и сестра; она — с такой же надеждой, он — с необъяснимой уверенностью, что ничего у Дженни не выйдет, даже если окажется, что у неё вся родня — звёздные духи). Короче, спортивная одежда и обувь, дождевики, верный акселев фонарик — и ничего громоздкого. Сбор на лестнице чёрного хода, затем — марш-бросок на задний двор, где в полночь состоится приобщение Дженни к волшебному миру. (У неё ещё нет привычки к скелетам — даже вежливым, и вообще, неизвестно, кто явится за ними в этот раз).

Сиесту нынче соблюдали особенно тщательно: берегли силы…До ужина чуть-чуть выкупались, вяло помахались в бадминтон и задумчиво разошлись по комнатам. Ни Жоана, ни Пепы; за ужином священнодействовала сеньора Мирамар. Наверное, так было даже лучше для общего спокойствия…а жаль!

А потом наступили сумерки, и над пальмами и кустами, берегом моря и пустыми тропинками, над крышей дома и над навесом затанцевали ночные насекомые. Зажглись первые звёзды чёрного космоса, начали стихать звуки дня. Настал особенный вечер в жизни троих ребят — особенно Акселя и Кри. Если раньше они лишь отбивались и защищались, то теперь сами начинали сражение…и какое! Не ради друг друга, или настоящего друга, или приятеля — ради совершенно незнакомого мальчика. Который, будучи спасён, мог оказаться (как их предупредили) злобным, способным на всё чудовищем — хуже любого духа! Зачем они шли на это? Они бы сами не могли ответить.

Без четверти двенадцать голова Акселя в тёмной кепке тихо выглянула в коридор, и почти одновременно из соседних номеров выглянули головы Кри и Дженни. Аксель сердито замахал рукой — глупые девчонки тут же скрылись. Тогда он тщательно запер и подёргал дверь — вдруг противник всё же не знает о новой вылазке? — и, бесшумно ступая в своих любимых кроссовках, с крошечным рюкзачком за плечами, прокрался на чёрную лестницу. Спустя пару минут к нему присоединилась Кри, а ещё минутой позже — Дженни. Вопреки спартанским решениям, каждая несла довольно большую сумку непонятно с чем. Впрочем, продолговатые очертания сумки Дженни даже и в темноте показались Акселю знакомыми. Он на секунду включил фонарик и прочитал на желто-синем боку: «Ecostar Junior».

— Дженни! Ты что, взяла свою Генриетту?!

— Она говорит, что без оружия чувствует себя дискомфортно, — шепнула Кри.

«Могла бы и сама ответить», — подумал Аксель. Он не представлял себе, какой прок может быть от тонкой и гибкой спортивной рапиры (да ещё детской!), которой, кажется, и рубить-то нельзя — только чуть-чуть колоть. То ли дело волшебный меч! А впрочем, кто их поймёт, девчонок…

И вся команда стремительным броском достигла двери, ведущей на задний двор, куда дети вышли с невольным трепетом. Было темно и тихо — а ведь до полуночи оставались считанные секунды.

— Вот он! — Как и в прошлый раз, первой увидела Кри. Наверно, она и впрямь была глазастее всех, и сразу приметила светящееся пятно, скользящее к ним невысоко над землёй со стороны моря. Бабочкозавр не летел, а, можно сказать, беззаботно порхал, быстро-быстро трепеща крылышками. Пару раз он даже завис над виднеющимся в траве цветком, зачем — непонятно. Наконец чудовищный мотылёк размером с крупный персик очутился перед самым лицом Акселя и, приветственно сверкнув выпученными глазами, оскалил клыки. Дженни издала глубокий, прерывистый вздох; покосившись на неё при свете луны и пришельца, мальчик увидел, что она стала белой, как бумага. Разумеется, Дженни никогда не подозревала своих друзей во лжи, да и, кроме того, давно познакомилась со Шворком, который произвёл на неё большое впечатление. Но Шворк всё-таки хоть внешне выглядел, как обычный пудель! А тут перед ней появилась самая страшная из всех доисторических рептилий, да ещё ночью, населив эту ночь миллионом других страхов! Аксель молча взял Дженни за руку, и она даже не подумала отдёрнуть ладонь.

Бабочкозавр жестом когтистой лапы остановил Акселя, пытавшегося заговорить, повернулся к присутствующим хвостом и торжественно поплыл к морю. Все двинулись за ним, тревожно озираясь. Такое начало ничем не походило на дружелюбие Смертёнка — и мальчик испытал невольное разочарование, надеясь до последней минуты, что за ними явится он. Их проводник, копируя повадки «натуральной» бабочки, то и дело опускался на какую-нибудь веточку или цветок, которые даже не гнулись под его тяжестью. Когда дошли до пляжа, Аксель и Кри невольно покосились влево. Но под деревьями царил беспросветный мрак.

Вместо того, чтобы двинуться к знакомой полянке, где жила одинокая лужа со звездой в центре, бабочкозавр порхнул к морю и опустился на не менее хорошо знакомый Акселю шезлонг. Все окружили его и замерли, ожидая новых инструкций.

— Ну вот, — тихонько прорычал он на чистейшем немецком языке. — Здесь нас никто не увидит и не услышит, как бы ни пытался. Вы понимаете, конечно, что я говорю о враждебных духах, — важно прибавил проводник. — Извините, что я летел так медленно, но у нас, бабочек, свой обычай. То и дело тянет сесть на цветок по старой привычке…Над морем всё будет быстрей, обещаю вам!

— У вас, бабочек? — удивлённо переспросила Кри. — А мне показалось, вы тираннозаврик! Я вас и в «Парке юрского периода» сколько раз видала, и в атласах разных…

— Кри! — многозначительно кашлянул Аксель, и добавил взглядом: «Не перечь!»

— Но крыльев-то у меня, надеюсь, не было в этих ваших парках или где там ещё? — самодовольно прорычал бабочкозавр и медленно раскрыл перед носом девочки обе пары крыл — верхних и нижних. Верхние напоминали косые коричневые треугольники с золотистым отливом, а нижние — лепестки розы с чёрными разводами.

— Да, крыльев не было, — поспешно признала Кри. — Извините…

— И есть за что! Я — самый изысканный ящер на свете, ибо прежде всего я — бабочка виноградный сфинкс. Если и есть кто-либо, выдерживающий со мной отдалённое сравнение — например, мой брат, сфинкс олеандровый, который доставит вас назад, — то лишь для того, чтоб лишний раз напомнить, чего ему не хватает…

— А не хватает ему — быть вами? — угадал Аксель.

— Раз уж ты это понял, не буду спорить… Ну, а сейчас не пугайтесь, я вынужден принять свой рабочий вид, чтобы достойно выполнить возложенную на меня миссию…

И он начал пухнуть на глазах, быстро закрывая светящейся тушей кроны ночных деревьев и луну. Его страшная, качающаяся из стороны в сторону морда с гигантскими клыками и горящими глазами была не очень-то приятным зрелищем, так что предупреждение было не лишним; тем не менее все невольно попятились. Сделавшись ростом с соседнее оливковое дерево, монстр якобы спохватился и заявил, что для столь малых существ он, пожалуй, перестарался (хотя Аксель мог поклясться, что он щеголяет своими размерами нарочно). И начал уменьшаться. Наконец, достигнув размера, среднего между огромным носорогом и не очень большим слоном, виноградный тираннозавр решил, что, кажется, хватит.

— Вас проглотить, или предпочитаете морскую прогулку на свежем воздушке? — совсем уже по-домашнему спросил он. — В смысле, верхом?

— Верхом, верхом! — хором закричали все (и вовсе не из любви к кислороду).

— А мы не свалимся? — осторожно сказала Дженни, когда чудище, сложив разноцветные крылья, опустилось перед ними на колени, а на его горбатой спине возникли три седла без всяких подпруг, но со стременами.

— Не бойся, — сказал Аксель. — Ты прирастёшь к седлу намертво. И ни дождя, ни ветра, ни воздушных ям. Кроме того, мы уже невидимы, ни один рыбак или турист нас не заметит, даже если наша…мм…бабочка…хвостиком собьёт с него панаму.

— Трезвое понимание обстановки, — кивнул сфинкс.

Дженни поджала губы, однако, когда Аксель подсадил Кри в переднее седло, приняла его помощь и дала подсадить себя в среднее, вдев ногу в стремя. Виноградный бабочкозавр, видя их возню, уменьшился ещё, пока наконец его не оседлали все.

— Готовы? — пророкотал он. И, не дожидаясь ответа, расправил цветные паруса и взмыл высоко в воздух.

Такую морскую прогулку впрямь стоило совершить! Конечно, с голубым космосом ничто не могло сравниться, но в земном небе сегодня царила не тьма, а аквамариновый блеск — наверно, потому, что ночь стояла лунная. На несколько минут дети даже забыли зловещую цель своего путешествия и только бездумно ухали, когда чудовище закладывало очередной вираж. Тёмные воды внизу казались вымершей фиолетовой пустыней — лишь раз или два вдали мелькнули белые щепочки судов. Минут через десять горизонт начала застилать сизая туча невероятных размеров, подёрнутая белыми облачками, и ящер взял курс на неё.

— Там, кажется, буря… — тихонько заметила ему Кри, которой всё же стало неуютно.

— Это не буря, — был ответ. — Это Майорка.

И чудище помчалось во весь опор. Впереди уже ясно виднелась километровой высоты гора с голой белокаменной вершиной. Подошва горы была покрыта пятнами плюшевой тёмно-зелёной растительности и светлыми песчинками домов. А ещё ниже, у самой полосы прибоя, спал небольшой бело-розовый городок, и другой городок — из белых яхт с торчащим лесом мачт — спал перед ним у причалов.

— Где мы? — спросил Аксель у тиранносфинкса.

— У пика Галаццо. Во всём Средиземноморье есть только два колодца в Подземный Мир — здесь, да ещё в Сицилии. Духи не любят моря, так что ими редко пользуются…Но для вас, как я понимаю, это и хорошо.

— Мы вообще-то думали, — сказал Аксель, надеясь узнать побольше, — что за нами придёт какая-нибудь…Смерть. (Кри и Дженни вздрогнули).

— Сме-ерть? — удивился их проводник, на секунду даже зависнув в воздухе. — А вы кто — звёздные духи? Не много ли чести?

Яхты, городок и подошва горы мелькнули под ними за какую-то долю секунды. Ящер пронёсся над довольно крутым склоном, который был покрыт низкорослыми деревьями и жёсткими пучками травы, и приземлился на каменистой площадке перед голой стеной уходящего ввысь хребта. Дети слезли со спины тиранносфинкса, поблагодарили и, разминая ноги, огляделись. Днём отсюда открывался, должно быть, великолепный вид на море и добрую половину острова — но и ночью это было очень впечатляюще! Впрочем, сфинксозавр не дал им времени на осмотр достопримечательностей.

— ДЕНОТРЕФФ! — гаркнул он, стукнув лапой по площадке, так что камень содрогнулся. Бугристая поверхность разверзлась и с зловещим шорохом поползла к основанию утёса. Миг — и в ней затемнел круглый колодец, слишком хорошо знакомый Акселю и Кри.

— Лифт уже идёт, — сообщил ящер, заглянув в колодец. — Он доставит вас на нужный Ярус. А там вас встретят…

— Кто? — жадно спросил Аксель, жалея, что почти ничего не успел узнать.

— Понятия не имею, — как он и ожидал, ответил ящер. (Но, в отличие от какой-нибудь птерокурицы — Амалии или Беттины фон Краймбах-Каульбах, которая поспешно прибавила бы: «И не должна иметь!» — ответил с явной досадой. Видно, кто-то заботился, чтобы он не заболел от излишних сведений — причём заботился, хорошо разбираясь в его здоровье). Знаю только, что из осторожности у самого лифта вас встречать не будут…

— Но мы же невидимы, правда? — встревожилась Кри.

— Так-то оно так, но если кто пронюхал о вашем прибытии, он может вовремя наложить контрзаклятия, и ваша невидимость исчезнет незаметно для вас. Идите по Ярусу, и первая же открытая дверь — ваша.

— Ну, а если другой дух случайно откроет совсем другую дверь? — опасливо уточнила Дженни.

— Такого быть не может, — отрезал виноградный тираннозавр, из чего Аксель сделал вывод: «Значит, или дверь ближняя, или наш агент на этом Ярусе — самый главный. А если…он там один? Да нет, это вряд ли». — Итак, моя миссия успешно завершена! До свидания, Ваши…

— …Малолетства, — ехидно подсказала Дженни, заработав два укоризненных взгляда и один довольный.

— Благодарю! Надеюсь, по окончании вашей, также успешной, миссии мой брат благополучно встретит здесь Ваши Малолетства — когда пригласивший вас дух его вызовет. И мы с вами ещё прогуляемся в какое-нибудь более фешенебельное место для совместного отдыха после победы Вселенной Хас… — Виноградный бабочкозавр вновь усох до размеров персика и приготовился вспорхнуть, но Аксель, повинуясь неясному тревожному импульсу, окликнул его:

— Постойте! А нет ли какого-нибудь заклятия…или чего-нибудь в этом роде…чтобы нам самим вызвать вашего брата? В любой момент?

— О, конечно! Я был бы совсем не я, не знай я заклинания на любой случай. Щёлкните когтем и скажите «Рюкфарт!» А если хотите особо поощрить моего брата — пусть не всегда заслуженно — скажите «Рюкфарт Олеандер!» Это уже будет персональное приглашение для бедняги, понимаете разницу? Да не забудьте сказать ему, кто решил его побаловать…

— Скажем непременно! — заверил Аксель, и жуткий светляк исчез, прочертив огненный зигзаг на фоне моря. Все со вздохом проводили его глазами.

— Надеюсь, нам всё-таки не придётся делать это самим, — вслух выразила общие опасения Дженни. — Но спрошено вовремя…

«Какая милость», — подумал мальчик. А вслух сказал: — Идём!

И, переведя взгляд на круглый, могильной черноты провал, ждущий за их спинами, увидел, что его больше нет. Вместо него в свете луны тускло блестела металлом площадка лифта — без перил, панели управления и прочих удобств. Как буднично может выглядеть спуск в ад!

Ни у кого не хватило духу ступить на площадку лифта в одиночку: все трое одновременно взялись за руки, как в страшный день, когда Кри, Аксель и Хоф делали то же самое под конвоем. Но вот площадка дрогнула и беззвучно пошла вниз…

— Дженни, — торопливо прошептал Аксель, вспомнив все страхи, которых они в тот день нагляделись, — мы, конечно, вряд ли кого встретим, но если что, ты не пугайся…И, главное, молчи: тогда дух не сможет нас обнаружить!

— Я, кажется, тоже не могу, — сдавленным голосом сказала Дженни, и Аксель с ужасом понял, что не видит на площадке ни собственного тела, ни девочек. Все трое словно растворились в темноте!

— Нет, так не пойдёт! — решительно отмёл Аксель первый сюрприз Подземного Мира. — Закляли нас хорошо, но это же…

— …как умереть заживо, — дрогнувшим голосом закончила Кри, нащупав его пальцы.

— Что ж, попробуем доработать…Думаю, волшебное поле здесь уже есть, — пробормотал Аксель. И, на секунду сморщив лоб, выдал:

Пусть будем мы во тьме, как хрустали, Чтоб различать друг друга мы могли. Но пусть никто другой не видит нас, Кроме того, кто ждёт внизу сейчас!

И сразу же увидел рядом с собой две хрустальных статуи — к счастью, без внутренних органов, что тоже было бы не слишком приятно. Каждая статуя при малейшем движении переливалась во тьме всеми цветами радуги, утомляя зрение.

— Ура! Ты опять можешь колдовать, Акси! — возликовала Кри. — Дженни, как ты классно выглядишь! Оставайся всегда такой.

— Ещё чего! — фыркнула та, но, оглядев себя со всех сторон, кажется, осталась довольна. Тут лифт остановился, но выйти его пассажиры никуда не могли: всё вокруг окутал густой туман, так что не видно было ни стен шахты, ни какого-либо прохода в них. Наверное, даже и в волшебных механизмах бывают сбои: минуту спустя лифт опять устремился в тёмную пропасть.

— Ты тоже можешь колдовать, Кри, — напомнил ей брат. — Ну-ка, покажи себя!

— Сейчас, — торжественно сказала она. И сочинила:

Волшебный меч! Ты к брату моему Вернись, коль верным другом стал ему.

Увы, ничего не произошло.

— Наверное, я отвыкла, — упавшим голосом прошептала Кри. — Надо попрактиковаться…

— Отвыкла? Не думаю, — хмуро ответил Аксель. — Если бы ты отвыкла, у тебя бы и стих не получился. Скорее уж это Штрой позаботился, чтоб я не мог пронести сюда ничего опасного! Он не повторяет ошибок…

— Почему же тогда он не наложил заклятие против вас самих? Чтоб вы не могли сюда проникнуть? — скептически спросила Дженни, в то время как Кри заметно приободрилась.

— Ну, нам самим он был бы только рад, — усмехнулся Аксель. — Он ведь защитил свои владения не только от моего меча, но и от любого вреда с нашей стороны…Как в Потустороннем замке, пока мы там жили. А когда сбежали, защитил и Подземный мир. Но всё же попытаемся ещё раз…Что опять такое?

Лифт снова замер на минуту, и вновь все вокруг окуталось каким-то странным туманом. Затем платформа, дрогнув, с прежней скоростью заскользила вниз.

Брат и сестра выпалили пять-шесть заклятий, сочиняя их с прежней лёгкостью и не добившись ни малейшего результата: меч белых гномов не появлялся.

— Попробуем теперь повредить что-нибудь? — предложил Аксель, озираясь и не видя ничего, кроме беспросветной тьмы. (Ведь кружок света наверху давно исчез, и, в отличие от их первого достопамятного погружения, нигде не горели никакие огни и не копошились духи).

— Нечего здесь портить, кроме лифта, — вздохнула Кри, — а он нужен нам самим. Да и зачем, Акси? Мы же не вредить сюда пришли, а узнать, что нужно, и поскорей убраться восво…Ой, кто это?!

Лифт застыл перед прямоугольным тёмным провалом в стене шахты — что, видимо, означало конец спуска, — и в ту же минуту из провала вверх по этой стене брызнула стайка отвратительных существ. Они напоминали крупных муравьёв со светящимися красными глазками (почему и были заметны во мраке), хотя головы и лапы у них были мохнатые, паучьи. Существа припустили вверх с невероятной скоростью и мгновенно скрылись из виду, не издав ни звука.

— Хорошо, что не к нам… — дрожа, прошептала Кри. — Может, там и другие есть? — боязливо вгляделась она в тёмный проход, где не было видно ни зги.

— Ещё вопрос, хорошо ли… — медленно ответил Аксель. — Мы с тобой их уже видели, Кри. При том, первом спуске, когда они кишели на ногах у старшего духа, помнишь? Штрой тогда сказал, что это курьеры-шпионы. Так вот, не нас ли они здесь дожидались? Хотя, — тут же прибавил он, видя лицо сестры, — если б нас кто-то ждал, то, наверное, кто-нибудь посерьёзней! И потом, мы защищены, как и наши враги. Встреть мы хоть самого Штроя — нам нечего бояться…Скорей всего эти жучки-паучки несли обычную почту, а их дружки с обратными письмами ещё не раз нам попадутся в здешних лабиринтах. Вперёд!

И он смело шагнул во тьму — которая тут же исчезла. Бездымные яркие факелы, струящие бело-голубое пламя, вспыхнули перед глазами детей. Языки огня заиграли тысячами искр, отражаясь в полу, стенах и потолке длинного просторного коридора. Этот свет казался почти нестерпимым для непривычных глаз, особенно после мрачной шахты, так как и потолок, и пол, и стены были выложены плитами из стеклистого, бело — голубого материала. Акселю и Кри блестящая облицовка сразу же напомнила зал во дворце Франадема. Что до вентиляции, её, видимо, обеспечивала вся система бесконечных тоннелей: воздух был лёгким и свежим, но не сырым.

Подземный Мир — во всяком случае, с порога — казался совсем другим, чем серый, грубый и убогий Потусторонний замок. Так что Дженни и Кри, глубоко вздохнув и сильно прищурясь, уже бодрее двинулись вслед за Акселем. Миновали пару поворотов, но никаких дверей нигде видно не было.

— А они тут неплохо устроились… — вполголоса заметил Аксель, снова поворачивая. — Дверь! — тут же выдохнул он, замерев на месте. Девочки робко выглядывали из-за его плеча. И в самом деле, в правой стене виднелась одностворчатая дверь. Да какая! Она была покрыта чёрной лоснящейся кожей, словно переплёт гигантской книги. На чёрном фоне сверху донизу были вытиснены золотые непонятные письмена всяческих размеров. (Аксель тут же вспомнил фотографию знаменитого Розеттского камня, благодаря которому учёные расшифровали древнеегипетские иероглифы — он видел его цветное изображение в энциклопедии. Но эта дверь могла бы дать тому камешку большую фору!) Корешок книги-двери, наполовину утопленный в стене, выглядел так же. Наверно, чтоб войти в комнату, книгу надо было открыть.

— Это не наша дверь, Акси, — торопливо сказала Кри. — Ты же видишь, она закрыта. Пойдём дальше! А то ещё выскочат из-за неё всякие…

— Да-да…Погоди, тут и ручка такая странная…

Бронзовая дверная ручка тоже выглядела, как книга, обращённая корешком к детям. И состояла из множества тонких металлических страниц на шарнирах. Страницы эти можно было листать и читать — их покрывали тысячи убористых строк тончайшей гравировки.

— Ну, мастера-а! — восхищённо покрутил головой мальчик. — А я-то думал, эти кишкотерзатели…

Но что он думал, осталось навсегда неизвестным: дверь плавно и бесшумно открылась, явно приглашая войти. И, судя по мягкому полумраку, царившему за ней, там, внутри, не было ни факелов, ни слепящих бликов. Тишина и покой…

— Пошли! — бросил Аксель, шагнув к порогу.

— Стойте! — резко сказала Дженни, преградив ему путь. — Эта дверь открылась сама? Ты её хоть раз пальцем тронул?

— Могла бы заметить, что нет! — фыркнул Аксель. — Тот летучий живоглот как сказал: «первая открывшаяся дверь — ваша». Ну и, значит, вот она!

— А по-моему, Акси, он сказал: «первая ЖЕ открывшаяся», — тихонько возразила Кри. — Понимаешь? «ЖЕ»!

— И что же оно меняет, твоё «ЖЕ»? — нетерпеливо сказал Аксель. — А?

— Многое! Раз «ЖЕ» — значит, должны быть и ещё двери. Этот раз! — назидательно заявила Кри, которая умела быть несносной. — И потом, тираннозаврый сфинкс не сказал «открывшаяся». Он сказал «открытая». Это два! Значит, её кто-то должен открыть заранее. А не у нас перед носом…

— И ещё у тебя, Кри, не уши, а клёцки — это три! — закончил Аксель. — Ну что за существа эти девчонки! «ЖЕ», к твоему сведению, означает только одно: «первая — и всё тут». Ты только что сама сказала: «первая же открывшаяся»! А теперь говоришь — «открытая»…

— Это ты сказал, а не я сказала! Ну, то есть, я сказала, да, но вслед за тобой, чтоб тебя не сбивать, потому что тебе нужно всё объяснять потихоньку да помаленьку — верно, Дженни? Иначе ты точно собьёшься, да ещё и скажешь потом, что это я тебя сбила! — скороговоркой выпалила Кри.

— Ну вот ты меня и сбила, — горько вздохнул Аксель, который теперь уже сомневался, вправду ли бабочкозавр сказал «открывшаяся», а не «открытая». Же…

— Давайте выглянем за следующий угол, — предложила Дженни. — Может, там ещё какая-нибудь открытая дверь дожидается! Тогда и будем решать. — И, не дожидаясь согласия, подбежала к повороту коридора, выглянула за угол и выпалила: — Есть!

Аксель и Кри выглянули тоже и увидели точно такую же с виду дверь, как и первая. Только уже распахнутую. Девочки издали попытались заглянуть и в её царящие за порогом сумерки, затем осторожно отошли и молча уставились на своего вожака: ну, мол, куда теперь? Но у Акселя в мозгу всплыло ещё кое-что — решившее исход спора.

— А ты не припомнишь, Кри, — сказал он, — о чём ты спросила этого самого «тираннозаврого сфинкса» после его слов про открытую — или открывшуюся — дверь?

— Ни о чём, — искренне ответила Кри. — Кажется…

— Год назад ты не была такой рассеянной, — проворчал брат. («А ведь и правда — не была», — вдруг печально подумал он). — Ты спросила: что, если кто-нибудь во время наших поисков откроет другую дверь? И он ответил…

— «Такого быть не может», — неуверенно прошептала Кри, сморщив лоб.

— А теперь подумаем вместе, — ласково сказал Аксель, погладив её волосы. — Нас ведь сюда затем и позвали, чтоб мы решали разные логические задачки, да? И в не очень-то уютной обстановке…Ну, а мы в ответ должны не поддаваться! Быть хитрыми, спокойными и очень настырными. Как будто мы сидим у себя дома и делаем уроки. Или как будто вместе с Отто — он ведь никогда не паникует! — расследуем ерундовый детективный случай…

— Е-рун-до-вый? — удивлённо повторила за ним Дженни. — С каких это пор…

— С тех пор, как я встретил Штроя, — отрезал Аксель. — Да, я никогда ничего не расследовал! Но по сравнению с ним любой земной преступник кажется мне смешным…Ладно, вернёмся к двери!

— Вернёмся! — поддержала Кри, глядя на него с привычной верой и уважением. И какую бы глупость Аксель сейчас ни сделал, она согласится…Значит, надо действительно не напутать, как если бы на его месте был сам комиссар Хоф.

— Мы спорим потому, что ящер был неточен, — сказал Аксель. — Он не уточнил, должна ли нужная дверь открыться до того, как мы её увидим, или уже при нас. Есть ведь только две возможности: либо эта дверь открылась специально для нас, либо она открывается для любого, кто перед ней задержится. Так?

— Так, — кивнула Дженни.

— В первом случае ясно, что мы должны войти. А во втором…тираннозаврый сфинкс не мог не знать, что здесь такие двери. Иначе не рассуждал бы, что может быть, а чего не может. Так?

— Так! — уверенно согласилась Дженни. — Значит, входим?

— Стоп, я не кончил! — поднял ладонь Аксель.(«Неплохо бы сейчас выпить кофе, — мелькнуло у него в голове. — Я теперь понимаю, почему великие сыщики так его любят!»). Но кто он такой, этот самый сфинкс? Кто? Я вас спрашиваю!

— Тираннозаврый, — сказала Кри. — И бабочка чуть-чуть…

— Короче, помесь, — подытожила Дженни.

— Он дурак, — сказал Аксель. — Хвастливый дурак! В чистом виде, без помесей и примесей. Он мог просто не подумать, что мы таких дверей никогда не видели и, значит, задержимся перед ней, и, значит, она откроется перед нами, вместо того, чтоб оставаться закрытой и не отвлекать нас.

— Тогда не входим? Идём в другую? — подхватилась Кри.

— Стоп, я опять не кончил! — вновь поднял ладонь Аксель.

— Так кончай, — посоветовала Дженни. (Она была восхищена логикой Акселя, но не собиралась этого показывать).

— Да, пора делать вывод, — согласился мальчик. — И он таков: эта задача логически неразрешима. А потому давайте войдём!

Натупило изумлённое молчание.

— Гора родила мышь! — сказала наконец Дженни.

— Ничего не мышь! — вступилась за брата Кри. — Акси здорово всё разложил по полочкам. Мне в жизни так не суметь! И я уверена, что это не всё… — прибавила она, глядя на него с надеждой, которую просто невозможно было обмануть!

— Ну, в общем, да, не всё… — скромно кивнул Аксель. — По-моему, если ящер наш и дурачок, то тайный агент, который нас ждёт, вряд ли на него похож! А?

— Да уж! — сказала Кри.

— Я думаю, — сухо кивнула Дженни.

— И, значит, он-то должен был подумать о том, как мы себя поведём, увидев такую дверь! Так что я — всё-таки за вход, хотя риск остаётся…Давайте проголосуем!

— Не надо, Акси, — тихонько сказала Кри, тронув его за локоть. — Мне кажется…

— Что?

— Что мы можем войти без всякого риска. Правда!

— Как это? — пробормотал он.

— Я просто заметила…когда заглянула во вторую дверь…что обе они ведут в одно и то же помещение, — скороговоркой выпалила Кри и, потупившись, покраснела.

— А…почему же ты сразу не сказала? — не веря своим ушам, медленно спросил Аксель.

— Не знаю…Тут всё такое странное, непривычное. И мне хотелось тебя послушать…Ты так хорошо всё это рассказываешь! Не хуже Отто…

Дженни ядовито захихикала. Аксель побагровел. Затем вновь стал нормального цвета, молча обнял Кри и, не удостоив взглядом Дженни, шагнул за порог ожидающей их комнаты. Девочки последовали за ним. Пропустив их, дверь тут же бесшумно закрылась.

Они очутились в просторном зале, озарённом уже не факелами, а мягким голубоватым блеском, напоминавшим свет предзакатного солнца в пасмурный день. Его излучало клубящееся марево, полностью скрывавшее высокие своды, — никто не назвал бы их подземными, не зная заранее! Совершенно не утомляя глаз, такое освещение было достаточно ярким для любого занятия здешних хозяев. На стенах — гобелены разных оттенков зелени, изображавшие, видимо, леса планеты Земля, лиственные и хвойные, доисторические и современные. Листья сегодняшних дубов и вымерших хвощей и папоротников медленно шевелились, словно бы от слабого ветра, и там и сям мелькали среди растений силуэты исчезнувших миллионы лет назад и нынешних животных. Неспешно брели куда-то диплодоки на одной стене, неслось в тростниках стадо диких свиней на другой, сматывал свои кольца древний удав на третьей (а может, это была какая-нибудь современная анаконда над гладью Амазонки?)

Четвёртой — дальней — стены видно не было: её закрывали бесчисленные, высоченные стеллажи с книгами, и чувствовалось, что они уходят вглубь зала на сотни и сотни метров. Проходы между стеллажами странно искрились, словно были залиты зеленоватой водой или покрыты льдом, и эта гладкая непонятная поверхность подступала почти к самым ногам детей, образуя на тёмных плитах пола ломаную линию-границу. Невдалеке от неё, ближе к пришедшим стоял резной, чёрный стол в виде огромной книги с сильно вогнутыми золочёными корешком и обрезом. Его окружало несколько кресел с такими же «книжно» и красиво оформленными спинками и подлокотниками. Более огромной и роскошной библиотеки Акселю ещё никогда не приходилось видеть — да и у кого вообще могла быть такая? У какого-нибудь римского императора?

— Даже в Британском музее нет ничего подобного… — пробормотала Дженни. (Она там была. Дважды!) — Только…куда же они все смотрят, горе-волшебники? Допустить, чтоб всё это затопило!

— Затопило? — эхом повторила Кри.

— Ну конечно! Это же вода… — Дженни подошла к черте и, нагнувшись, плеснула ладонью по поверхности. — Тёплая. И чистая, как стекло. И морем пахнет, честное слово, ты только понюхай, Кри!

Аксель тоже вдохнул чуть солоноватый, пахнущий водорослями и йодом воздух, и высказал предположение, что, наверное, здесь потому никого и нет. Из-за аварии. Самое место для надёжного укрытия тайных гостей…Правда, он всегда думал, что подземные воды грязные и вонючие. Если вообще когда-нибудь думал на эту тему.

— Мне нравится, что здесь на тебя не смотрит из каждого угла статуя какого-нибудь духа, — сказала Кри. — И перил с уродскими мордами Главных Диспетчеров тоже нету…

— Но и людей на этих гобеленах не видно, — заметил Аксель, вертя головой в поисках хозяина всей этой запущенной роскоши: не следит ли тот за ними из-за стеллажей? — Да, странные места бывают под землёй…

И в небе, и в земле сокрыто больше, Чем снится вашей мудрости, Горацио… [4]

— вдруг прозвучал среди стеллажей негромкий мужской голос. Все резко повернулись и увидели парящее над одним из затопленных проходов белое облачко дыма прямоугольной формы. В облачке виднелась фигура юноши в тёмном старинном костюме: камзол со строгим белым воротником, панталоны в обтяжку и средневековые туфли с длинными носами. Склонив в знак приветствия голову в бархатном берете с траурным пером и поправив на боку шпагу, юноша растаял в воздухе так же внезапно, как и появился, а струйка дыма юркнула куда-то в стеллажи.

— Постойте! Это мы! Мы пришли… — растерянно позвал Аксель, шагнув к кромке воды. — Куда же он… — пожав плечами, повернулся он к остальным.

— Не думаю, что это тот, кто нам нужен, — спокойно откликнулась Дженни. — Мне кажется, Акси, никаких людей, кроме нас, тут нет и быть не может. С нами разговаривала книга…

— Книга?!

— Ну да. Какая-то из этих книг. Мы видели страницу из неё, и её герой сам себя цитировал. Они тут, наверно, ещё не так развлекаются!

— Что ж, ладно, — сказал Аксель, сразу поняв, что Дженни права. — Попробуем поговорить с книгами! Может, они нам скажут, где хозяин. Пора уже ему заметить своих гостей…

— Я думаю, ты и тут неправ, — всё так же спокойно возразила Дженни. — Держу пари, хозяин давно пришёл, — а может, никуда и не отлучался — и сейчас наблюдает за нами. Судя по тому, что вы оба рассказывали о духах, это на них похоже. Я не ошиблась? — громко спросила она неведомо кого.

— Кроме приятной внешности, Ваше Малолетство обладает ясным умом и, кажется, настроено решительно, — тут же отозвался чей-то голос. — Мне и впрямь пора приступить к моим обязанностям!

 

ГЛАВА XI. ПЛОСКИЙ БИБЛИОТЕКАРЬ

— Где вы? — не без раздражения спросил Аксель, обшаривая взглядом помещение. — Извините, но за последнее время мы уже порядком устали от сюрпризов!

— Но вы сами выбрали себе такую жизнь, решив сперва остаться на острове, а затем прийти сюда, — возразил голос. Принадлежал он, судя по звучанию, вежливому, немолодому и очень уверенному в себе мужчине. — Не угодно ли вам подойти ко мне поближе?

— Куда? — неловко сказал Аксель, который никак не мог определить, откуда этот голос звучит.

— К столу, — последовал ответ. — Я лежу на столе.

Все устремились вперёд — впрочем, не очень быстро, готовые в любую минуту отступить. На чёрной блестящей столешнице, почти сливаясь с ней на первый взгляд, лежала небольшая тонкая книга в таком же чёрном блестящем переплёте.

— Так вы…вы всё-таки книга? — осторожно спросила Кри, которой явно хотелось потрогать эту диковинку.

— В какой-то мере да…Можете взять меня в руки, уважаемая Его Луна.

После столь почтительного обращения девочка медленно прикоснулась к корешку книги пальцем (он был на ощупь тёплым и живым, как человеческая кожа), а затем положила её себе на ладонь и попыталась открыть.

— Эй, эй! Не рвите меня на части! — довольно весело воскликнула книга, явно забавляясь всем этим. — Ну ладно, пошутили и будет…Как говорят немецкие волшебники: «Умгештальтен!»

И она стремительно начала расти в руках у Кри, которая, ойкнув, тут же уронила её на пол. Встав вертикально, книга выбросила из переплёта вполне человеческие руки в широких тёмных рукавах шёлковой мантии, ноги в квадратных сапожках и даже голову, увенчанную квадратной шапочкой с кисточкой — само собой, шапочка была тоже в виде книги с золотым обрезом. Наконец, достигнув роста взрослого человека, волшебный фолиант остановился в своих превращениях и, подняв шапочку со лба, важно сообщил:

— Таков мой рабочий вид, Ваши Малолетства. Добро пожаловать на Третий Ярус — Ярус Книжных Червей!

На детей смотрело благодушное и даже весёлое лицо пожилого книжника, в котором, однако, было и нечто по-мушкетёрски лихое. Может, последнее ощущение возникало из-за узких и длинных, рысьих, всевидящих глаз цвета крепкого чая, а также чёрных, как смоль, дугообразных бровей, усиков-стрелочек и остроконечной бородки. Пухлые, цепкие ручки с человеческими пальцами и ногтями ничем не напоминали когтистые лапы духа, хотя короткие косолапые ноги в тёмных сапожках вполне могли бы принадлежать какому-нибудь диспетчеру. Аксель теперь припомнил, что о Третьем Ярусе — Ярусе лабораторий и библиотек — ему говорил ещё профессор Фибах, и презрительную кличку его обитателей («Книжные Черви») тоже называл. Но, кажется, с точки зрения самого Фибаха, более интересного места в Подземном Мире не сыскать, как бы ни честили его «эти кровожадные тупицы» — младшие духи. Что же до Старших Диспетчеров, то многие из них отсюда не выходят и общаются с духами-хранителями знаний, как с равными…Да, но почему у этого существа — человеческие конечности и голова, а вместо туловища — книга, на переплёте которой ничего не вытиснено? Такого Акселю и Кри даже в волшебном мире видеть ещё не приходилось. Сон с продолжениями, да и только…Живой сон — стоит и ждёт, ухмыляясь!

— Как это — ваш рабочий вид? — стряхнув оцепенение, спросил наконец Аксель. — И почему вы нас так называете? Дженни просто шутила…Это вам виноградный сфинкс рассказал, да?

— Ну, не то чтобы рассказал…Просто я наложил на него заклятие, позволяющее мне видеть и слышать всё, что видел и слышал он, покуда вёз вас сюда. А вот как вы добирались на лифте, я уже не знаю. Встретили кого-нибудь?

— Да… — с дрожью сказала Кри. — Такие гадкие, с красными глазами!

— Следовало ожидать, — непонятно вздохнул человек-книга, заложив ручки за спину и нахмурясь. — Ну ничего…На всякий случай я загодя создал ваши фантомы…э-э…так сказать, привидения, молодые люди! Они кажутся вами, но на самом деле не существуют…Да, и они спускались на том же лифте, что и вы. А чтобы вы не пугались, для вас ваши живые копии остались невидимы. Я заставил лифт тормозить на всех Ярусах, о чём вы легко можете догадаться. Покинув платформу, первая тройка фантомов сошла на Первом Ярусе, вторая — на Втором. Их, безусловно, тоже встретили шпионы, но, конечно, помчались не в шахту, а прямиком к начальству, которое там же, на первых двух Ярусах, и находится. На Третьем сошли вы сами, и дальше опять спускались очередные ваши двойники — на Четвёртый. На Пятом же никто не живёт, там только казнят да хоронят, и ваше мнимое прибытие туда лишь разоблачило бы нашу хитрость… Здешние лабиринты огромны, и пройдёт добрый месяц, пока охрана разберётся, где вы были на самом деле. А к тому времени мы все уже будем далеко!

— Так, выходит, враги знали о наших планах? — нахмурясь, спросила Дженни, которую (как, впрочем, и её спутников) эта хитроумная речь не успокоила, а встревожила.

— Не исключаю, — уклончиво сказал книгочеловек. — Но, думаю, мне удастся всё уладить. Если только не подоспеют ваши главные противники, то с остальными я как-нибудь управлюсь…А пока можете снять с себя заклятие Невидимости: раз уж объявлена тревога, оно вас не спасёт.

— Фантомы… — пробормотал Аксель, сняв со всех заклятие. — Фантомы… — В памяти его тут же всплыл окровавленный труп Луперсио с кинжалом в спине, за какие-то минуты исчезнувший вместе с кровью бесследно. Не был ли фантомом и он? И не знает ли чего-нибудь о ночном случае странный хозяин этого странного хранилища?

— Что же касается моего вида, — продолжал тот, — на деле я выгляжу несколько иначе — как старший дух, каковым по своему чину и являюсь. (Все вздрогнули). Но, по моему разумению, подобный облик был бы вам неприятен, и я сотворил себе человеческое лицо и руки. А туловище у меня всегда такое, когда я на работе, — гордо добавил он. — Нравится? — вдруг повернулся он к Дженни.

— Да, — неуверенно ответила та.

— Деточка моя, зачем вы лжёте? Судя по вашему лицу, вам это несвойственно…Не надо льстить старику! Говорите мне всегда только правду, ладно? Вам такое чучело, как я, нравится не может, поскольку человеческая эстетика, или учение о прекрасном и безобразном, мне известно…Нечего сказать, хорош кавалер — помесь бабуина с телефонным справочником! — добавил он, заставив всех улыбнуться.

— Что вы, что вы…Мы уже привыкли, — попыталась заверить его Кри.

— Вы НЕ привыкли! — оборвал её «кавалер», взмахнув бородкой. — Это вам ещё предстоит в ходе нашего тесного сотрудничества…А пока просто примите к сведению, что перед вами — Плоский Библиотекарь, то есть носитель почти самого почётного звания среди духов-книгохранителей. Видите золотой обрез? — плавно повернулся он боком. — И на шапочке тоже? Нас, книжных духов — всего девяносто три, и только шестеро из них дослужились до такого обреза. А вот у возглавляющего нас Одинокого Библиотекаря — у того есть ещё магическая Закладка, благодаря чему его и впрямь можно открыть, как книгу…Книгу, которую не стоит читать на ночь, — зловеще хмыкнув, добавил он.

— Да-а-а! — покрутив головой, от всей души сказал Аксель. — Привыкли мы или нет, но узнаем мы от вас многое, я уж чувствую! Что же, — добавил он, — так вас и называть: «господин Плоский Библиотекарь»?

— Иной раз это длинновато, — кивнул старик. — Зовите меня «господин Титир», и будет с вас. Звучит, словно кличка духа, на самом же деле я взял это имя из одной французской повести…а знаете, почему? — в своей «внезапной» манере обратился он к Акселю.

— Нет, — признался тот, предвкушая что-нибудь интересное.

— Жаль…Я думал, оно покажется красивым не только мне одному. Духи не замечают, что я сумасшедший, но вы-то, наверно, сразу заметите…

Дженни и Кри тревожно переглянулись. А вот Акселя это действительно необычное заявление, наоборот, почему-то успокоило и даже расположило к господину Титиру. Он улыбнулся старику и впервые за нынешнюю ночь почувствовал себя в безопасности…чуть ли даже не дома!

— Нам с вами неплохо бы уложиться в три дня, — перешёл к делу Плоский Библиотекарь. — По крайней мере я на это надеюсь…Маленькое недоразумение с дверями показало, что вы, по крайней мере, умеете мыслить логически. (Все тут же посмотрели на Акселя, который, в свою очередь, скромно уставился в пол). Кофе? — Он взмахнул рукой, и на чёрном столе появились четыре дымящихся чашки и блюдо с пирожными. — Я мог бы вам ничего не предлагать, — сварливо сказал Титир. — Не кормить, не поить и не укладывать баиньки, и вы не чувствовали бы ни голода, ни жажды, ни потребности в сне…А наши дела от этого только выиграли бы! Но почему бы нам не предположить, — продолжал старик, приняв из воздуха за ручки хрустальный кувшин со сливками, — что привычный ритм жизни, и в том числе — увы! — привычное чревоугодие поддержат в вас хорошее настроение? А это последнее, в свою очередь, подстегнёт вашу мысль?

Все тут же согласились с этим и уселись за стол. И, судя по тому, как господин Титир смаковал свой напиток и вдумчиво оделял ребят сластями, он и сам был чревоугодником, каких мало…Акселю сразу же показалось, что человеческих привычек в этом существе с годами накопилось не меньше (если не больше), чем потусторонних. Этим Плоский Библиотекарь напомнил ему Штроя. Но Штрой ведь и сам когда-то был человеком! Поэтому мальчик, улучив момент, спросил, не состоит ли Титир в родстве с людьми.

— Ещё чего! — фыркнул тот. — Я чистокровный дух, и если меня, не к столу будь сказано, всё больше тошнит от моих собратьев, то моё происхождение тут ни при чём.

— Тошнит? — поднял брови Аксель.

— А чего это вы на меня так вылупились, юноша? Когда вас от них тошнит, то вам, стало быть, можно, а когда мне хочется вернуть назад из моего грешного пищевода кофе со сливками (Кри, сморщившись, убрала от губ поднесённую было чашку) — то мне, стало быть, нельзя? Кто мы для вас? — с кривой усмешкой спросил Титир. — Недостойные волшебники? Подземные страшилища, так сказать?

— М-м… — неловко заёрзал на стуле Аксель.

— Честный ответ, — признал Плоский Библиотекарь, добродушно улыбнувшись. — И потому он мне по душе, хотя сильно припахивает коровой. Так вот, среди духов, к вашему сведению, можно найти кого угодно: и кровожадных убийц, и мирных философов, и галактических мастеров, и даже поэтов…А, вы не знаете, кто такой галактический мастер!

— Откуда же? — развёл руками мальчик.

— Это, видите ли, такой дух, который летает в космосе без скафандра и водит головушкой туда-сюда… — изобразил Титир чью-то неуклюжую повадку; хотя Аксель видел живого духа всего пару раз, было похоже до жути. — И выбирает галактику покрасивее. Что, сами понимаете, нелегко, выбор огромный! Затем он копирует её, заключив копию в специальный сосуд, размером с вот этот, скажем, кувшинчик. А потом, лет за двести, делает уже копию с копии — из увеличенных и подобранных по цвету светил микромира, чтоб можно было одеть это на шею, как украшение. И каждая планета и звёздочка будет летать и кружиться точно с той же скоростью и по той же орбите, что и настоящая! А через огромный срок, если не принять мер, это украшение разлетится по всей мастерской, поскольку половина вселенных расширяется. Либо изделие съёжится и усохнет: ведь другая половина вселенных, наоборот, сужается…

— Класс! — воскликнула Кри. — Мне бы такое!

— Я думал, только белые гномы так умеют… — пробормотал Аксель.

— Суметь-то они сумели бы, — снисходительно согласился Титир, — но у них нет наших возможностей. Короче говоря, как вы уже слышали сегодня: «и в небе, и в земле сокрыто больше…»

— «…чем снится вашей мудрости», — подхватил Аксель, заработав милостивый кивок. — Но почему же всё-таки, уважаемый господин Титир, вас тошнит от духов, если они такие…разные?

— Потому что конец у них будет не разный, а до отвращения одинаковый, — мрачно ответил старик. — Приди они ко мне сюда, вот в этот зал, и спроси — все хором, со Штроем во главе: «Скажи нам, Карманный Библиотекарь»…

— «Карманный»? — хором воскликнули удивлённые — не духи, а дети.

— Ну да, да, это самое младшее звание Книжного Червя, — отмахнулся Титир. — Карманный, или Кубический, или Толстый, или Тонкий, или Приснившийся-С-Перепугу…шучу, шучу, нет такого чина…Короче, спроси они меня давным-давно, когда мой путь к знанию только начинался, как им всем спастись, я бы ещё тогда сказал! Но они не пришли и не придут. Так какой же толк в этих знаниях, даже если сейчас я уже Плоский — а это вам не Тонкий, хотя, быть может, с виду и похоже…Улавливаете различие? — устремил он пронизывающий взгляд на Кри, словно Аксель раз навсегда сдал ему экзамен на мудрость.

— Нет, — виновато улыбнулась та, отодвигая пирожное, на которое она было нацелилась. — Я не такая умная…Извините.

— Хорошо! Тонкий Библиотекарь должен всегда нащупать самый хитрый путь к победе. Над каким угодно врагом или проблемой. Он должен проявить…

— Тонкость! — сказала Кри. И, получив кивок, всё-таки запустила зубы в пирожное, которое тут же, для её поощрения, увеличилось вчетверо.

— Но Плоский Библиотекарь, деточка, — продолжал Титир, — такими пустяками заниматься уже не должен. Ибо Плоскость — это символ… — Тут он без особой надежды покосился на Дженни, а та, вместо того, чтоб мудро промолчать, не захотела пасовать перед остальными и выпалила:

— Символ Плоского!

— Символ Совпадения Интересов, — сухо сказал господин Титир. — Которого всегда можно достичь. И уже вообще не нужны никакие войны, проблемы и враги…Два тела совпадают плоскостями! Они могут вечно находиться рядом, в покое и пользе друг от друга. «Наши мнения совпали» — как говорят люди или духи, нагромоздив горы трупов и подписывая долгожданный мир, а то воевать уже скоро будет некому. Но пока что ни люди, ни духи не доросли до Великого Совпадения, почему вы и не видите их на этих гобеленах. Прямо говорю: мне милей кабан! — Он повернулся к живым картинам, мерцающим во мраке всеми оттенками зелёного. — Или солидный, мирный диплодок. От них, по крайней мере, не ждёшь очередной дури…

— Так вот почему… — сказал Аксель.

— Да! И не думайте, что я недооцениваю моё племя. Оно на голову выше вашего в очень и очень многом. Духи повидали огромное количество миров. Ими накоплены невероятные сокровища знаний…нет, не глядите на эти стеллажи, это ваши знания, а не наши. Всего один зал, уделённый планете Земля, — один развёрнутый из тысячи свёрнутых…

— Тысячи?! — невольно ахнул Аксель, и глаза его жадно загорелись.

— А что тут удивительного? — пожал плечами Титир, устало опустив веки. — Мы контролируем множество миров с разумной жизнью, да и сами мы, вспомните, сколько существуем…Как я уже сказал, большая часть хранилищ находится в свёрнутом виде, развёрнуто около двухсот важнейших залов, куда ваша драгоценная цивилизация — о счастье! — попала. Вот эти залы мы на Третьем Ярусе и обслуживаем. Но для кого? Читателей становится всё меньше, диспетчеры — даже Старшие — всё тупее, и всё чаще напоминают мне самого последнего младшего духа моей юности…Духи не поняли Великого Совпадения. Они ЗАЖРАЛИСЬ. Даже вы в вашем возрасте, думаю, знаете, что это такое.

— Да, — мрачно сказал Аксель, обменявшись взглядами с Кри и Дженни. — Мы вас очень хорошо понимаем, господин Титир.

— Ну, и отлично…пейте кофе. И пирожные ешьте, не стесняйтесь…Я же не вас ругаю, в конце концов. А он будет! — грозно предупредил Титир, выпрямившись, как древний пророк перед толпой. — Будет Конец Концов! Вашему человечеству простительно зажраться, ведь оно — прости Господи, как вы говорите — ни разу ещё и не ело досыта…но мы-то, мы! С нашим-то опытом! С нашей мощью! Спрашивается, кому и зачем всё это надо? — обвёл он зал презрительным взглядом. — Разве что Смерть объяснит…

— Вот это настоящий человек, — прошептала Дженни сама себе, но так, что Аксель услышал. — Настоящий дух… — поправилась она.

— Но почему вы работаете на Франадема? — осторожно спросила Кри, сочувственно гладя Титира по локтю. — Чем он лучше других?

— Ничем, конечно, — пожал плечами тот, обмякнув в кресле. — Тем паче, что большей частью он всё-таки Меданарф, а что это такое, вы ещё увидите…Но он обещал не трогать Землю (Аксель и Кри опять переглянулись, на сей раз недоверчиво) и другие младшие цивилизации Лотортона, которые не входят в список самых опасных его врагов. Тогда мы сможем заняться тем, чему за столько времени так и не удосужились уделить достаточное внимание — тайнами волшебного поля. И нечего переглядываться, я его обещаниям цену знаю, зато и цену надежды знаю тоже…Всё лучше, чем хоронить себя здесь заживо бесконечное число лет!

Плоский Библиотекарь, казалось, уснул, и последние свои слова бормотал, похоже, уже не детям, а самому себе. Но Аксель не сомневался, что разговор не кончен.

— Среди Библиотекарей есть и другие агенты Меданарфа, или вы один? — полюбопытствовал он.

— Надеюсь, вам нравятся эти сорта пирожных? Я их заказывал в немецкой кондитерской, — озабоченно ответил Титир. — Как только не называет нас всех разное дурачьё… — задумчиво продолжал он. — И трутни-то мы, и путаники, и не давать нам больше волшебной энергии, раз её без того не хватает! Кстати, вы хоть заметили, что в этом зале нет ни одного усилителя? — спросил он брата с сестрой. Те, прекрасно зная, что он имеет в виду, и действительно не видя ни одного карликового деревца в японской вазе (а на деле — волшебной антенны), закивали. — А вот обходимся, даром, что трутни…У нас тут поле посильней, чем в иных местах, где этих усилителей целый лес понатыкан! — рявкнул он, вновь приходя в хорошее настроение. — Но об этом не принято говорить вслух…

— Почему же? — нахмурившись, спросил Аксель. — Ведь это ваша главная проблема — волшебное поле! А Штрой такой деловой…

— Думаешь, только он один? — усмехнулся Титир. — Многие здесь догадываются, как вернуть волшебство — без войн и прочих глупостей. Но для этого нас придётся не поносить как прихлебателей, которые сидят на шее у истинных воинов, а ставить этим воинам в пример! И если младшие духи станут чересчур грамотными… — он осёкся и прикрыл глаза.

— Младшие духи?! — изумилась Кри. Ей явно вспомнилась крокодилья пасть и раболепные ужимки Пралине, его горячие мечты растерзать кого только можно и его ужас перед гневом вышестоящих, которые всегда готовы растерзать его самого. — А разве они способны взбунтоваться?

— Вот что, дорогие люди, — солидно и назидательно сказал Плоский Библиотекарь, открыв сперва один глаз, а затем добавив ему в помощь другой, такой же узкий и хитрый, — я и так наболтал вам тут слишком много. Всё это наши проблемы, а не ваши. И потому…

— Ещё минуточку! — умоляюще перебил его Аксель, чувствуя, что родник бесценных сведений готов иссякнуть. — А волшебное поле? Как же его всё-таки вернуть?

— Не слишком ли много вы от меня хотите? — ответил Титир. — Чтобы я своими собственными когтями…простите, руками… — тут же поправился он, видя замешательство на лицах детей, — помогал людям превзойти духов? Правда, ваше племя так же бесполезно учить некоторым вещам, как и моё…но всё-таки не забудьте, кто я. Да и мне не следует забывать! — добавил он, очищая стол взмахом ладони. — И потому, говорю, давайте-ка, наконец, займёмся тем, для чего вы сюда пришли.

— Белой Маской, стало быть? Хорошо! — согласился Аксель. — Но можно мне спросить хотя бы насчёт нас? Нас троих? Точнее — насчёт нашей безопасности?

— Попробуйте, — осторожно сказал Титир, от чьей благодушной сонливости, похоже, и следа не осталось.

— Вот и отлично! — заторопился Аксель. — Так. Вы тут поминали Смерть…

— Поминал, — признал Титир. — Как не помянуть…

— А вы какую Смерть имели в виду? — всё так же быстро продолжал мальчик, подавшись вперёд.

— Хоть какую! — ещё быстрее ответил Титир. — Дальше что?

— Дальше…Почему за нами на Сан Антонио шпионила Смерть, а не дух? И кто её послал? — Мальчик уже слабо верил, что ответ на этот вопрос будет более содержательным, чем прежние. Но, к его облегчению, Плоский Библиотекарь успокоенно кивнул.

— Это я могу вам сказать…Нет, не благодаря шпионажу, когда речь идёт о Смертях, он бессилен, но кое-какие вещи в волшебном мире знают все, кроме вас. Видите ли, Штрой ведь не знал, какие защитные заклятия вы на себя наложили. Вы вполне могли наколдовать себе такую защиту, чтоб распознать замаскированного духа под каким угодно обличьем…

— Что сам Штрой умеет очень хорошо, — вставил Аксель.

— Конечно же! Ну, а Смерти — дело другое, тут вам никакие заклятия не помогли бы, так как у Смертей своя магия, на голову выше нашей. И если дух-шпион подведёт, то уж Смерть — никак.

— Однако подвела же! — усмехнулся Аксель. — Точнее, её сынок…

— Какой ещё сынок? — теперь уже подался вперёд сам Плоский Библиотекарь. — За Смертями, как я уже сказал, мы следить не можем, так что нельзя ли поподробней?

Аксель колебался. Титир внушал ему доверие, но всё же…

— Слово духа, — сказал тот, заметив его сомнения, и поднял руку. — Об этом не узнает ни одна живая и ни одна мёртвая душа! Да кстати же, — мрачно прибавил он, — лучше совсем не иметь души, чем вмешиваться в ИХ дела…

И Аксель рассказал ему всё.

— Очень интересно, — процедил Титир, который, слушая его, явно пришёл в сильное возбуждение, и теперь с трудом пытался скрыть его. — Но тут нужно многое обдумать, поскольку вопросов сразу же возникает не меньше, чем ответов…Одно могу сказать сразу: то, что сын в данном случае подвёл мать — это вам просто повезло. Самым немыслимым образом! Так что вы не расслабляйтесь, милые мои, второй раз такой удачи не будет. Да, прельстившись австрийской футболкой уважаемого Акселя, Смертёнок снял свой бурнус, который делал его невидимым, и в результате выдал себя. Ну, а его мамашу вы не увидели бы ни в бурнусе, ни без. И, должен сказать, вам оказана немалая честь, ведь услуги дамы такого ранга стоят недёшево, да и не больно-то ею покомандуешь…Что ещё?

— Если мать Смертёнка и он сам — агенты Штроя, почему же тогда он провожал нас к Франадему? — повторил Аксель вопрос, однажды уже безуспешно заданный им самому Франадему. — И почему ещё до этого тот ловил его «тралом»?

— На последний вопрос вы…

— Называйте нас всех на «ты», пожалуйста! — перебил его Аксель. Кри кивнула, а Дженни, хоть и поджала губы для порядка, разумется, не пикнула.

— Хорошо. На последний вопрос ты уже ответил: потому что Смертёнок — агент Штроя. Но так как ты спас его от «трала», он и его мать если не стали тебе друзьями, то, во всяком случае, перестали быть и врагами по Закону Магической Благодарности И Отплаты. А поскольку Старшая Смерть Средиземноморья и Северной Африки духам, мягко говоря, не подчинена, она даже не обязана извещать Штроя о том, что слагает с себя его поручение. Вот Франадем, не теряя времени, и обратился к ней после истории с «тралом», чтобы она помогла свести тебя с ним…

— Стойте! — перебил мальчик. — Если за Смертью не проследишь, как узнал о ней сам Франадем?

— А очень просто, — усмехнулся Титир. — За Смертями не следят в том числе потому, что они — наше начальство. Они и не думают прятаться от таких козявок, как мы…Деталей я не знаю, но, скорее всего, Смерть сама сделала запрос Франадему, как он смеет расставлять космические ловушки в её владениях. Или ещё проще — что его шпионы делают на острове? А он, поняв, что ты находишься под такой могущественной опекой, набрался смелости и обратился с просьбой свести тебя с нами. Ну, Смерть по каким-то ей одной известным причинам сочла это тебе во благо и согласилась. Такие, как она, сотрудничают со звёздной верхушкой не за плату, а на основе взаимных услуг. Видно, она решила, что достаточно отплатила Штрою за старое…Но, сами понимаете, ей не подобало лично вести вас к Франадему — и по своему рангу, и потому, что она ещё вчера работала на его врага. Тем более, что вы со Смертёнком, кажется, неплохо поладили, и, пригласи вас кто другой, ещё вопрос, как бы поступили.

— И всё-таки чудно, — покрутил головой Аксель. — Шпионить за нами, как какому-нибудь младшему духу, ей подобает, а к вам отвести — ни-ни…

— Честно говоря, мне в твоей истории тоже не всё ясно, — признался Титир. — Во-первых, она не должна была соглашаться на столь ничтожное поручение. А во-вторых, и в-главных, как осмелился предложить ей это Штрой? Ведь не сама же она напросилась — подобный бред смешно даже предполагать! Но зачем бы она ни ввязалась в такую чехарду, расспрашивать Смерть — твоя специальность, друг. А у нас, духов, это не принято…

— Что верно, то верно! — закончил Аксель, радуясь, что хоть одна тайна более-менее прояснилась. Дженни, однако, его радость разделять не спешила.

— Но как-то же Штрой узнал, что Акси и Кри были у Франадема! — воскликнула она. — И он явно знает, что мы собрались в Подземный Мир — пусть даже не может проследить за нами с точностью до минуты. Значит, вместо Смерти — а скорее всего, не вместо, а кроме Смерти, — у него есть и другие шпионы? Кто же они? И где прячутся?

— На эти вопросы я отвечать не буду! — отрезал Плоский Библиотекарь. — Не имею права. Дух не может выдавать людям тайны другого духа, даже если этот последний — его враг… Впрочем, знаете что, — добавил он, видя вытянувшиеся лица ребят, — на первый вопрос ответить, пожалуй, можно. В разумных пределах…Само по себе вам это мало что даст, но хоть будете начеку! — Он огляделся, наклонился к Акселю и прошептал: — За вами охотится Кья!

— Кья? А это ещё что за зверь? — пробормотал Аксель, чувствуя, что у него мурашки ползут по коже от такой таинственности.

— Вот именно — зверь… — Титир снял шапочку с совершенно лысой головы (в дополнение к ней, на взгляд Акселя, ему очень не хватало длинного пудреного парика с завитыми локонами), положил перед собой на стол и мрачно уставился на неё, как на живое и опасное существо.

— Вы слышали об этой истории с метеоритом? — спросил он наконец всё так же вполголоса.

— Да, кажется…Про то, как духи вызвали столкновение гигантского метеорита с Землёй, чтоб погибли динозавры и могли появиться люди…верно, Кри? — Мальчик сморщил лоб, припоминая давний рассказ Фибаха.

— И ещё, — нервно сказала Кри, озираясь через плечо на тёмные стеллажи за спиной, — чтоб появились среди людей волшебники, и волшебное поле Земли перестало слабеть! Да? — робко посмотрела она на Титира, который явно внушал ей большое уважение.

— Не совсем, — вздохнул тот. — Память подводит вас, потому что покойный профессор Фибах вам такого явно сказать не мог. В том-то и дело, что волшебному полю Земли тогда ещё ничего не угрожало! Оно было мощнейшим…Кстати, если бы оно и впрямь начало слабеть, то дух, устроивший всю эту авантюру, никогда не смог бы простым заклятием пригнать из дальнего космоса гигантский метеорит-убийцу. Но, допустим, он бы всё-таки сумел это сделать, иначе говоря, предпринял спасательную операцию. Знаете, что бы ему за это было?

— Что? — хором спросили все.

— Ничего! Скорее всего, его простили бы. Но он решил сделать хорошее ещё лучшим — и в результате испортил всё. Хотя в целом я его понимаю. На других планетах подобные вещи чаще всего помогали. Почему Земля вместо этого оказалась на грани волшебной катастрофы, большинство моих сородичей гадает и сегодня…

— Но вы-то знаете, в чём дело? — перебил Аксель.

— Мы опять возвращаемся к тому месту нашего разговора, где я вам кое в чём отказал. — Извините…

— Я — Плоский Библиотекарь! — гордо сказал Титир. — Для меня тоже есть немало загадок и в небе, и на земле. Но всё-таки меньше, чем для стада невежд…Мы опять отвлеклись. Да. Итак, когда последствия катастрофы встали во весь рост, Штрой — он как раз тогда стал новоиспечённым звёздным духом — разжаловал Кья из бессменных Главных Диспетчеров…

— Так это и был Кья? Это из-за него погибли все динозавры?! — не удержавшись, вновь воскликнул Аксель.

— Я попросил бы впредь меня не перебивать. Вот бумага для заметок, а ручки не надо. Стоит тебе что-то подумать — с целью записи, конечно, — и всё на листке появится…Итак, Штрой его разжаловал (а Кья, надо сказать, был блестящим Диспетчером, наверное, лучшим за всю историю Подземного Мира, и никто уже даже не представлял себе на его месте кого-нибудь другого). Официально всё выглядело так, словно его растерзали на Пятом Ярусе. — Титир резко поднял ладонь, видя, что Кри всё же порывается задать вопрос, и во рту у девочки очутился свёрнутый фунтик бумаги для записей. Кри с возгласом отвращения хотела выплюнуть его на стол, но старый библиотекарь предусмотрел и это: зубы жертвы будто приклеились к бумаге, так что она лишь жалобно выпучила глаза на Титира да что-то мычала.

— Ешь! — мирно сказал он. — Бумага сладкая, вроде пастилы. Многие нерадивые дети в школе дорого бы дали за такое наказание. Вместо того, чтоб слушать учителя и мотать на ус, они бы чавкали весь урок. Но ещё пара попыток перебить меня — и бумага станет обыкновенной, что уже, я думаю, невкусно…Так на чём я остановился?

— «Словно его растерзали на Пятом Ярусе», — подсказал Аксель. И, хотя его тоже подмывало спросить, почему «словно», он лишь плотно сжал губы. Титир одобрительно глянул на него, явно видя его немую борьбу насквозь, и продолжал:

— Я принадлежу к тем немногим, которые знают правду. Штрой пощадил Кья. Слишком уж гениальным исполнителем тот был! Больше того, если бы покопаться в Чёрном Кодексе… — тут он опять явно прикусил язык и опасливо глянул на детей, но те, умудрённые опытом, сидели тихо, как мышки, — …если бы вникнуть в волшебные законы, говорю, то можно было бы, пожалуй, доказать, что Кья не заслуживает казни: начальство-то в тот момент всё-таки отсутствовало, и формальные причины бояться такого эксперимента — тоже. Но Штрой не стал церемониться. Тело Кья было сброшено на Пятый Ярус и растерзано духами-палачами, о чём объявили повсеместно — в назидание нижестоящим. Однако мозг его, голос и память не были заключены в один из кристаллов Четвёртого Яруса, где живут Хранители Страха. Не понадобились никакие посмертные пытки — в которых эти Хранители, поверьте, знают толк, — чтобы заставить казнённого помогать нам и после гибели его тела. Штрой тайно заключил мозг, голос и память Кья — или, как мы выражаемся, Посмертную Триаду, — в тело одного из подопытных существ, и он превратился в нечто среднее между духом и животным…Вам это никого не напоминает?

Аксель, Кри и Дженни переглянулись, а затем последняя — хотя она никогда не видела страшной сцены в Главной Диспетчерской, да и многого другого, — тихо ответила:

— Белую Маску…

— Верно. По-видимому, уже тогда мысль Штроя работала в интересующем нас направлении. Но магическая операция, которой подвергся Кья, была, как вы понимаете, куда проще…Молчать! — гаркнул он, и во рту у Дженни тоже очутился фунтик сладкой бумаги, который она, не моргнув ресницей, спокойно съела, продолжая слушать. — Отлично…Вам сильно не хватает дисциплины духов, мне кажется. Ну ничего, старый Титир возьмёт вас под своё крылышко! — И он блаженно возвёл глаза к потолку, словно предвкушая, как он вышколит своих слушателей в ближайшие дни. Но то, что у Фибаха или Штроя вызвало бы в детях лишь раздражение или ненависть, они охотно простили этой странной, чудаковатой помеси духа, книги и человека, и лишь переглянулись с улыбкой.

— Итак! По-настоящему о Белой Маске мы поговорим завтра. Вам надо отдохнуть, прийти в себя, переварить пирожные и впечатления, а я, учёный барсук, удостоверюсь, что вокруг моей норы всё «чисто» и тоже переварю первые мысли о вас. Но закончим всё же по поводу вашей безопасности…Представляете, как теперешний Кья ненавидит людей? Из-за них он потерял всё — власть, привычную жизнь и даже собственную шкуру! А хитрый Штрой ещё подогрел эту ненависть, заставив его посвятить себя этим самым людям…

— Как это? — забывшись, вымолвил Аксель — и тут же один из его листков для записей, оторвавшись от остальных, залепил ему рот сладким кляпом.

— А вот так! — сказал Титир, хлопнув по столу ладонью. — Если прежде Кья возглавлял всю разведку — внутреннюю, внешнюю и дальнего космоса — то сейчас он вообще не имеет права заниматься духами. Официально он мёртв — какие же тут могут быть духи? Он должен работать лишь с низшими существами покорённых миров. Правда, власть его в этой области стала ещё больше, чем была: ни один Главный Диспетчер не смеет возражать Мертвецу (одно из его прозвищ), когда речь идёт, к примеру, о «человечках». Никто не знает людей лучше, чем Кья, — даже мы, Библиотекари. И даже сам Штрой…

— Но Штрой ведь бывший человек! — поразилась Кри, за что тут же была «запечатана».

— Следующая бумажка будет настоящей! — предупредил Титир. — После пирожных-то, а?..Видите ли, Штрой к нам наведывается редко. В списке низших существ «человечки» занимают весьма почётное место, но стратегически ваша планета не стоит ничего. Тихая заводь, захолустье…почему мы и устроили здесь хозяйственные службы. Примерно как задний двор пансиона «Мирамар», чтоб вам было понятнее. Короче, наш господин обычно отсутствует столетиями, а ведь и ваш мир меняется, что ни говори! Зато Кья то и дело здесь. И каждый раз, когда Штрой приезжает, Кья встречает его грудой новостей и очередным проектом уничтожения человечества в течение суток, за что неизменно получает поощрение. Но самая страстная его мечта — увидеть людей мёртвыми — увы, всё откладывается, ибо проекты эти всегда так или иначе угрожают сохранности наземного волшебного поля…Впрочем, вас сейчас касается другое: на Сан Антонио именно ему поручено подобраться к вам поближе. Можете говорить!

Воцарилось гнетущее молчание.

— Так это он сбросил на нас сосну? — мрачно сказал наконец Аксель.

— Очень может быть…Но это-то мелочь, а интересно то, ЗАЧЕМ он так поступил? — глубокомысленно вздохнул Титир.

— Мелочь?! Ну, знаете! — возмутилась Кри. — Видели бы вы сами…

Что-то блеснуло перед её изумлёнными очами, и Плоский Библиотекарь исчез. Вместо него в кресле сидел довольный и жизнерадостный Луперсио, почёсывая небритый подбородок и распространяя вокруг ароматы бензина, лука и дешёвого вина.

— Лук — утром, кофе — днём, вино — вечером! Я бог разумных пропорций. Но могут быть и перестановки, сеньоры, — дыша перегаром, сообщил он. — Я поставил Мадонне и всем апостолам свечки за наше чудесное спасение, и теперь мой «ситроен», как олень, понесётся по горным кручам навстречу жизни и смерти — только позвоните! А эта сосна — забудьте вы её, гнилую стерву, ну что в ней хорошего?

Аксель и Кри молча разглядывали эту самодовольную, лоснящуюся от пота физиономию, а затем, не сговариваясь, дружно зааплодировали. Через секунду к ним присоединилась потрясённая Дженни, и Луперсио с царственным кивком исчез, уступив место Плоскому Библиотекарю.

— Значит, вы везли нас из аэропорта… — восхищённо помотал головой Аксель. — Здорово! Вы… замечательный артист! Скажи, Кри!

— Ну, это, конечно, сильно сказано, но, в общем, ты умеешь подметить суть там, где другие видят второстепенное, — скромно вздохнул Титир. — Я ведь тоже не первый день занимаюсь людьми. А вас изучал специально. В Мюнхен ездил, между прочим, да-да…Помнишь Хайке, приятельницу Шворка, которая тебе звонила? Так это тоже был я. Мне захотелось услышать твой голос. Стариковское любопытство, что поделаешь…Хорошо, что у меня нет спесивого презрения к человеческой технике, столь типичного для среднего духа.

Аксель нервно потёр подбородок, не справляясь с лавиной информации — да какой информации! Кри ошалело хлопала глазами. Тогда инициативу взяла в свои руки Дженни, которая при случае могла сравниться хладнокровием с Отто Хофом:

— Вы и нас с папой везли, спасибо. Но зачем? И вообще, нельзя ли начать с начала? Кто и для чего заманил нас на этот остров — Штрой или Франадем?

— А как вы сами думаете? — ответил Титир, обращаясь ко всем сразу.

— Франадем, — сказала та же Дженни, не колеблясь. — Да, я могла не спрашивать. Штрой же, наоборот, спит и видит, чтоб мы были подальше от Сан Антонио. Вот и роняет сосны на голову…Но вопрос «зачем мы здесь?» остаётся открытым.

— И пусть остаётся! — подхватил Титир. — Я и так сказал вам слишком много…Так что про кресты всякие можете и впрямь не спрашивать — не отвечу. Думайте, работайте, ищите! Ну, а сейчас — на боковую…

— Нет уж, постойте! — взвился Аксель. — Вы не сказали нам, почему вы сперва изучали нас, а потом притворялись таксистом! И ещё — где прячется этот самый Кья. Вы сами задали вопрос, почему он сбросил на нас сосну. Задали, но не ответили!

— Где прячется Кья — об этом не может быть и речи! Это уже прямая помощь. Хватит с вас и того, что вы знаете теперь, где прячусь я. Почему я выдавал себя за Луперсио? Ну, я ведь знал, что мне предстоит с вами работать. А я люблю составить личное впечатление…Мне и самого Луперсио пришлось поизучать для начала, и даже вникнуть в проблемы телефонной связи: к примеру, чтоб звонок настоящему «таксисте», который сделал ваш отец из пансиона, прозвенел не у него, а здесь, у меня. Но, в отличие от противника, мы не ставили задачи круглосуточного наблюдения за вами — сотрудничество должно быть добровольным. Так что, кроме меня, от Франадема на Сан Антонио никого нет. Дарю вам и эту информацию!

— А сосна? Сосна? — не отставал Аксель, решив приучить Титира сознаваться в чём только можно. Старый книжник усмехнулся и пожал квадратными плечами, что выглядело как-то непривычно:

— Тут могут быть разные догадки. Не исключено, что Кья — или кто-то из его подчинённых, если они есть — решил в самом деле напугать вас. Вдруг, несмотря на волшебную защиту, махнёте рукой на такой отдых и уедете? К сожалению, он и впрямь изрядно перепугал бедную Кри…(Та вздохнула). А может, Кья решил поглядеть, не окружены ли вы с первых же шагов на острове агентами Франадема. Если так, то он достиг своей цели!

— Каким образом? — удивился Аксель. — Или это не обычная сосна, а какой-нибудь…детектор духов?

— О нет, сосна вполне натуральная. Хотя я, как полагалось, осыпал её грязной руганью и даже пнул пару раз, она ни в чём не виновата. Видишь ли, Аксель, детекторы духов существуют, но они — редкость, да вдобавок очень сложны. Всякий дух, смотря по рангу, окружён одним видом волшебного поля, всякий земной волшебник — другим, и так далее…И любой старший дух, не пользуясь никакой техникой, безошибочно чувствует, с кем он имеет дело, если только враг, в свою очередь, не пользуется маскировкой. Очень хороший детектор может её разоблачить, но для этого подозреваемый должен иметь с ним прямой контакт — грубо говоря, взять в лапы или получить им по черепу! У меня маскировка, конечно же, была, и Кья мог бы разгадать её, лишь угоди его деревце точно мне на лысину. Он уронил обычную сосну. Но упала эта обычная сосна на необычную машину. С волшебной защитой! И, несмотря на страшное сотрясение — нас ведь «накрыло» очень точно, — на моём такси не появилось ни вмятинки, ни одно стёклышко не треснуло…Тут я недодумал, признаю!

— Ну конечно! — с досадой хлопнул себя по лбу Аксель. — Какой же я дурень! Никак не мог сообразить, что в этой сцене такого странного…А ведь даже если бы Кья промазал, уж стёкла-то должны были точно вылететь! И я теперь понимаю, отчего мне не давал покоя Шворк!

— Шворк? О чём ты? — хором спросили Кри и Титир.

— Ну, мой пёс, вы же знаете, он летает, и…решил проводить нас на каникулы. Увязался за самолётом. И хлопнул его лапой «на счастье», большой отпечаток сделал. Размером с подушку! Вот мне всё это и вспомнилось, когда я смотрел на уцелевший «ситроен» …Там даже от шлепка след остался, а тут такая соснища в крышу врезалась — и ни царапинки! Вспомнить-то я вспомнил, а вот почему вспомнил…не вспомнил.

— Он добрый, — нежно сказала Кри.

— Всё равно неплохо, — одобрил Титир. — Главное, что ты в принципе способен подмечать такие вещи. И с дверью в этот зал, в общем, не оплошал…Кстати, по вашим меркам он весьма велик. «Чужие» двери начались бы только через четырнадцать миль.

— Такого быть не мо-ожет… — насмешливо глядя на Акселя, пропела Дженни. (Цитирует, язва, этого хвастуна-бабочкозавра. Ещё бы — не её похвалили!)

— Да, — кивнул Аксель. — Неплохая была бы прогулка. Ну ладно, у меня — самый последний вопрос, господин Титир! А то и впрямь уже скоро голова лопнет…Кто и для чего вас убил? Это что, тоже был фантом?

— Не понимаю, — нахмурился Плоский Библиотекарь. — Я, как видишь, жив…А ну-ка, выкладывай!

Аксель и Кри наперебой, перекрикивая друг друга, как маленькие, (у них от возбуждения и усталости уже глаза на лоб полезли) описали ему его собственный труп, лужи крови и странный кинжал. Титир слушал, полузакрыв глаза, но теперь уже никто не обманулся бы внешним видом и не принял его за спящего.

— Надо подумать, — заявил он, дослушав. — Спасибо за новость! Приятно быть зарезанным не на личном опыте, и если я что-нибудь пойму, мы вернёмся к этому…Но я вижу, наша Дженни что-то деловито набрасывает на листке бумаги, которая наконец используется по прямому назначению. Попробую угадать…

— Попробуйте! — улыбнулась девочка.

— По старой школьной привычке, о которой я наслышан, ты пытаешься кратко записать всё, узнанное от меня и других, чтоб выстроить события в хронологическом порядке…то есть, в том порядке, в каком они происходили, Кри…и подытожить их общую картину. Я прав?

Дженни была поражена. Но ещё больше был потрясён Аксель. Этот старый подземный дух, — судя по всему, чудак и отшельник, — знает о Дженни Винтер больше, чем он! «Хотя…я знаю только, как она отдыхает. И чут-чуть о её домашней жизни. А про её школьное житьё — ничего. Совсем. Но, кажется, для Кри это тоже новость. И вообще, ну её! Мало ли, что ОНА обо мне не знает?»

Тем временем Дженни пришла в себя и предложила господину Титиру зачитать написанное вслух — для исправления возможных ошибок (и, как тут же предположил один из её критически настроенных слушателей, — чтоб заработать лишний комплимент).

— Ну как? Выдержим ещё и это? — спросил Титир. — Нет, я могу напоить вас волшебным кофе вместо обычного, и всю вашу усталость как рукой снимет. Но мы с Франадемом хотим, чтоб ваши достижения были действительно вашими. Итак?

— Мы слушаем, Дженни, — с достоинством молвила Кри, устраиваясь в кресле поудобней. Аксель невольно улыбнулся ей и кивнул:

— Валяй.

Дженни звучно откашлялась и прочла:

«Франадем (он же Меданарф) заманил меня на Сан Антонио с помощью трёпа про двух королев. Зачем — неизвестно. А я, как последняя дура, заманила туда всех остальных. Франадем сделал нам предложение, которого мы не сможем отклонить, и подослал Плоского Библиотекаря (он же таксист Луперсио)»…

— Стоп, дорогая! — прервал её последний, нахмурясь. — Во-первых, я вовсе не Луперсио — ещё не хватало! А во-вторых, если не ошибаюсь, сотрудничество с Вселенной Хас было для вас исключительно добровольным…

— Не обращайте внимания, — посоветовал Аксель. — Она выпендривается…Просто есть такой гангстерский роман «Крёстный отец», который Дженни вечно цитирует. И там, когда бандиты хотят убить кого-нибудь, то говорят: мы, мол, сделаем ему предложение, которого он не сможет отклонить.

— Да, знаю, — кивнул Титир. — Хорошо, будем считать это шуткой.

— Вы читали Марио Пьюзо? — немного сконфуженно сказала Дженни. — Тогда вы сразу могли понять, что я шучу…

— Я такое не читаю.

— А…откуда же вы знаете это выражение?

— Дженни, отстань! — шикнул Аксель.

— Я прочитал этот роман в ту секунду, когда Аксель назвал его, — объяснил Титир. — Точнее, для этого мне нужно гораздо меньше времени: за секунду я могу прочитать много тысяч романов. Здесь, на стеллажах, — махнул он рукой, — есть все книги, которые когда-либо издавало ваше человечество. Зал пополняется и сейчас, пока мы говорим, и его ещё не скоро придётся сворачивать…Но продолжим.

— Знаешь что, начни-ка сначала, — попросила Кри. И Дженни, уже без прежней охоты, приступила вновь:

«Франадем (он же Меданарф) заманил меня на Сан Антонио с помощью трёпа про двух королев. Зачем — неизвестно. А я, как последняя дура, заманила туда всех остальных. Франадем сделал нам предложение, которого мы не сможем отклонить, и подослал Плоского Библиотекаря… выдающего себя за таксиста Луперсио». (Тут она покосилась на Титира. Последний кивнул). «Штрой ко всему этому отношения явно не имеет. Наоборот, он хочет выжить нас с острова, и подослал духа Кья. Ещё пришли Смерть со Смертёнком — то ли по поручению Штроя, то ли сами. Кья уронил на Лжелуперсио сосну (зачем — неизвестно) и, может быть, зарезал его в лесу красивым кинжалом…»

— Зачем — неизвестно! — хором подсказали Аксель и Кри.

— Вас покормить? — вскинулась Дженни. — Надеюсь, это уже будет обычная бумага!

— Вне всякого сомнения, — заверил Титир. Тогда Дженни молча протянула всем присутствующим, включая и его, по листку бумаги, и все покорно её сжевали с кислыми минами: это был и впрямь большой контраст с пирожными. Зато докладчица продолжала без помех:

«Наверное, Кья не понравилось, что Аксель и Кри виделись с Франадемом, вот он и режет ночью привидения, чтоб мы боялись. А Смерть и Смертёнок благодаря Акселю и „космическому тралу“ Франадема переходят на нашу сторону». (Титир поднял брови, но смолчал, Аксель же почувствовал приятное волнение, что его заслуги не укрылись от Дженни). «Но больше Смерти не появляются, только говорят про крест. Какой — неизвестно, но Штрой не хочет, чтоб мы его нашли. Вместо Смертей прилетел мутант и унёс нас в Подземный Мир к Плоскому Библиотекарю (см. выше). И в небе, и в земле сокрыто, и т. д. Про Кья нам не скажут, а Белую Маску искать самим, имея полный трёхдневный пансион и информационную поддержку». Ну как? — подняла она голову.

— Неплохо, — сказал Титир.

— Круто! — сказал Аксель.

А Кри ничего не сказала, но на лице у неё было написано: «Могла бы и про лучшую подругу написать что-нибудь. Вот и бери таких с собой…».

Уменье обобщить и подытожить Ценнее и похвальней, может быть, Таланта поделить или умножить, Ловушку разгадать и уничтожить, Иль попросту — кого-нибудь убить,

— срифмовал Титир, заставив Дженни смутиться от таких похвал. — Как видите, и меня порой посещают музы…убеждаясь при этом, что не туда попали. Ну-с, всем спокойной ночи!

 

ГЛАВА ХII. РОДИТЕЛЬСКИЕ ПРОКЛЯТИЯ

«Спокойная ночь», как уже не раз говорилось на страницах этой истории — понятие относительное. С одной стороны, Акселя водворили в уютную, чистенькую комнатку, к которой примыкали ванная и туалет. Всё это было развёрнуто в двух шагах от чёрного стола прямо «из ничего», — так же, как домик Дженни и Кри. (Обе единодушно отказались от отдельных апартаментов). Телевизора с «фирменным знаком» в виде серебряной рогатой морды Аксель у себя не обнаружил (да по нему и не скучал), зато увидел вполне земной компьютер, и впридачу — изрядное количество компьютерных игр. Видно, господин Титир заботился о репутации Третьего Яруса не меньше, чем Аделита Монтьель Санчес де Мирамар — о рекламе своего заведения. Правда, было немножко непривычно, что в комнате нет окна, но на всё остальное жаловаться не приходилось.

С другой стороны, если тебя доставила в эту тихую обитель помесь бабочки с динозавром, затем ты выпил кофе с помесью духа, книги и человека в говорящем, полузатопленном хранилище… и ещё узнал на сон грядущий, что за тобой охотится другой, официально растерзанный дух с именем, напоминающим крик хищной птицы — вряд ли тебе стоит ждать сладких грёз. «Если мне вместо этого Кья приснится чумная крыса величиной с книжный стеллаж, то я ещё очень везучий мальчик», — сказал себе Аксель, ворочаясь в мягкой постели. К счастью, ему не привиделся ни тот, ни другая, и, после того, как он, закрыв глаза, прошептал: «Спокойной ночи, Пепа», — сон его был освежающим и крепким. Может, помогло прощанье на ночь, а может, не обошлось и без заклинаний Плоского Библиотекаря…

Аксель проснулся за несколько минут до того, как старенький будильник — копия будильничка, что поднимал его по утрам в Недерлинге, — должен был возвестить восемь утра. Секунду он вглядывался в то, что нависло над его постелью, затем резко сел. И сейчас же мальчик на потолке — в такой же ночной пижаме, с таким же встревоженным лицом и такой же взлохмаченный, как он, — сел под своим одеялом в перевёрнутой вверх полом спальне. Аксель решил было, что потолок над ним — зеркальный, и что, ложась спать, он этого попросту не заметил, но, приглядевшись, увидел: контуры его двойника словно бы размыты, всё «зеркало» над головой наполнено голубым туманом, и позади другого, «потолочного» Акселя сверкают и плавают большая, полная луна и звёзды, как рыбы в аквариуме. Вдруг очертания луны задрожали и смазались — словно яичный желток на синей сковородке, и звёздочки закружились подле неё комариным вихрем. Крылатая тень серебряной стрекозы мелькнула перед глазами живого Акселя, заслонив на секунду двойника…

— А! — сонно сказал мальчик. — Ну да…Здравствуйте, Дух-Выпрямитель!

Маленький полупрозрачный человечек в трико и остроконечном колпаке, танцевавший в воздухе на ласточкиных крыльях, с улыбкой махнул ему серебряной спиралью, зажатой в крошечном кулачке, — как старому знакомому. Да Аксель и был его старым знакомым — ещё со времён Потустороннего замка! Замок этот представлял собой часть Свёрнутого Мира, где, для экономии волшебной энергии, пустующие хоть на минуту комнаты исчезали, и от них оставалась лишь дверь. Как было при таких делах обойтись без специального духа — Выпрямителя Пространства? Разбудив Акселя вот так же поутру, весёлый старичок всосал его своей спиралью, которая создавала микроураган и пропускала через себя весь замок… И вновь, словно минувший год был только сном, человечек в знак приветствия сорвал с лысой головы колпак. Однако на сей раз Выпрямитель держал свою спираль не вертикально, а горизонтально, и воздух она не всасывала одним концом, чтоб выпустить другим, а лишь заставляла его с обоих концов дрожать и колебаться. Ещё секунда — и эта дрожь разбила звёзды и луну, акселева двойника и его спальню; потолок стал белым и чистым, как вчера ночью. После чего человечек наставил спираль на себя самого и вместе с ней рассыпался на тающие в воздухе осколки — что тоже было непривычно. А миг спустя, сильно напугав очнувшегося Акселя, зазвенел будильник…

— Немножко непонятно, — пробормотал Аксель. — Ну да ладно. Доброе утро, Пепа!

И, спрыгнув на пол, нырнул в ванную.

Четверть часа спустя все собрались за завтраком, который ждал их на уже знакомом столе, в каком-то метре от исчезнувших бесследно домиков. Стол господина Титира отличался от утренних яств пансиона «Мирамар» лишь тем, что был ещё обильней. Видно, старый книжник, не утруждая себя разработкой меню, волшебным образом копировал всё, что находил в нужный миг на кухне сеньоры Мирамар — а там ведь многое готовилось впрок, на обед и ужин! Сообразив это, Аксель облизнулся, но строго сказал сестре:

— Ты знаешь. Девятое пирожное отнимаю.

Кри постно кивнула, а Дженни поджала губы, словно говоря: «Не понимаю, как ты терпишь этого человека». Хотя, между прочим, отличалась большой умеренностью, сахара же и масла не ела вовсе!

Впрочем, нет: нашлись и новшества — коровье молоко и сыр с острова Менорка, оказавшиеся просто райской пищей. У Дженни и Кри был свежий и отдохнувший вид, и по каким-то самому ему неясным признакам Аксель понял, что его отношения с Пепой — до сих пор тайна. И вообще…когда это Кри занималась доносами?

— Ладно, — на ухо ей сказал Аксель. — Ешь, сколько хочешь.

А в остальном всё, как вчера — только свет, льющийся из-под потолка, стал ясным и утренним. Никакого ощущения замкнутости, тюрьмы, подземелья! Даже вода в каналах между стеллажами блестела ярко и весело, словно бы предлагая искупаться. После некоторых колебаний Кри спросила у Титира, сидящего во главе стола и чинно подливающего гостям кофе, можно ли это сделать.

— На здоровье, — улыбнулся тот. — Тут и рыба есть, и кораллы, а там, милей дальше, — целые морские лагуны…Но сперва поработаем. Купаться будете перед обедом.

— Книги в воде! — покрутил головой Аксель, уминая поджаренный в тостере чёрный хлеб с помидором и оливковым маслом. — Вот уж не подумал бы…

— Это же не просто вода, — мягко напомнил Титир. — Вспомните ещё раз, что вам вчера сказал шекспировский Гамлет…

— А они у вас все разговаривают? — спросила Дженни.

— До единой. И порой без спроса…Вот, слушайте! Эй, друзья, — кивнул Плоский Библиотекарь стеллажам, — скажите-ка нашим гостям что-нибудь умненькое. Ну-ка давайте хором — от первой мили до четырнадцатой!

Невероятный, душераздирающий гам, визг, вой, лепет и скрежет буквально взорвали воздух! Словно бедные Аксель, Кри и Дженни вновь находились на аэродроме Сан Антонио, где одновременно взлетели все самолёты за все годы его существования… Дети побросали ложки и вилки и, зажав уши, с выпученными глазами молча умоляли старого библиотекаря о тишине. Тот улыбнулся, слабо махнул рукой, и звуковая лавина исчезла.

— Ну как, поумнели? — хихикнул Титир.

— Ох… — простонал Аксель. — Дальше некуда…А скажите, пожалуйста, что такое я видел сегодня утром на потолке своей спальни?

— И мы, и мы тоже! — подхватили девочки.

— Вы видели Духа-Выпрямителя, который сворачивал ваши спальные помещения до вечера. Только делал он это сегодня особым образом…Обычно, — как, например, в Потустороннем замке, — он разорачивает пространство и время против часовой стрелки, а свёртывает — по. Но на сей раз мне нужно было скрыть все следы вашего ночлега от пространственно-временных проверок: их гениальная идея не позже, чем нынче вечером, осенит теперешнего Главного Диспетчера Нокурата. И я столкнул один процесс с другим — анти-пространством и анти-временем. В принципе, это риск: если бы антимир вышел из-под контроля Духа-Выпрямителя, взрыв разворотил бы пол-Лотортона…Зато теперь всё чисто!

— А разве можно так рисковать? — тихо спросила Кри. — Ведь это было бы ужасно!

— Теоретически нельзя, — признал Титир. — Но на практике за миллионы лет ещё ни разу не бывало, чтоб наш старичок сплоховал…И потом, знаете…ну, погибнем мы все, ну и что? Жизнь и так скучна, а если начнёшь ещё и дорожить ею, станет совсем невыносимой! Зря я вам рассказал всё это, вы не духи и не поймёте. «Чёрт стар…»

— «…и чтоб его понять, должны состариться вы сами», [5]

— закончил Аксель. — Гёте, «Фауст», часть вторая, действие второе, самый конец!

На сей раз милостивый кивок Плоского Библиотекаря был ещё глубже, а улыбка — ещё шире обычной. Да и удивлённый взгляд Дженни, и гордый — Кри доставили Акселю истинное удовольствие. И когда все встали из-за стола, он был полон сил и энергии!

А господин Титир и ещё сумел поднять настроение.

— Не здесь, — сказал он, когда Кри вопросительно глянула на него и на чистый стол. — Здесь вас легко обнаружить. Усаживайтесь! — бросил он детям, повернувшись к стеллажам. И, обернувшись вслед за ним, они увидели узкую лодку с высоким носом — настоящую гондолу, которая наполовину выдвинулась из воды на сухой пол.

— Мы поплывём? — обрадовалась Кри.

— Да.

Повторять приглашение дважды не потребовалось. Через минуту пассажиры уже сидели на скамьях лицом к корме, — где, нахохлившись, расположился спиной к каналу старый книжник. И вот лодка плавно, с еле слышным плеском, без руля, вёсел и ветрил заскользила между стеллажами…Аксель опустил руку за борт: вода оказалась, как и вчера, тёплой, и пахла йодом и водорослями. А прозрачная — почти как в бассейне! Метрах в двух под собой мальчик увидел дно, выложенное блестящими плитами; их покрывал негустой ковёр подводной растительности. Над зарослями скользили рыбы — иногда довольно большие. Мало того! Под водой, оказывается, тоже были книги: мальчик только сейчас заметил, что не менее четверти полок каждого стеллажа затоплено морем, так, что иной раз над поверхностью торчали неровные верхушки книжных рифов… И при этом на стеллажах не было ни пятнышка плесени! «Раков тут, должно быть — видимо-невидимо…Уж не читают ли, чего доброго, и они? Вместе с рыбами…» Поймав его изумлённый взгляд, Титир усмехнулся.

— Это как раз несложная магия, — сказал он. — Да и ей не стоит нынче забивать ваши юные головы…Вам сегодня и без того будет о чём подумать. — Но так как искушение похвалиться было в нём достаточно сильно, он всё же прибавил:

— Такое вы увидите только здесь. У меня…Обычный дух воды не любит. Идея книжного города в воде возникла у меня, когда я впервые увидел вашу Венецию. Когда-нибудь её поглотит море, и эти книги когда-то погибнут тоже…хорошее предостережение против зазнайства всех мудрецов на свете! Каналы спланированы в виде разных геометрических фигур, но главная из них — Центральная Спираль, по которой мы сейчас плывём, а также прямые и окружности вокруг стеллажей-островов.

— Почему именно Спираль? — спросил Аксель, восхищённо оглядывая невероятных размеров том высотой в три человеческих роста, который один занимал целый стеллаж, и на обложке которого, на бронзовом балкончике, сидела химера. Завидев Акселя, она показала ему позеленевший от времени язык и корчила рожи, пока лодка не скрылась за поворотом.

— Почему? А вот послушай:

Замкнутый круг умрёт. Родится спираль, Зная отца своего — и только прямая По полу жизни ползёт, ничего не зная, В страхе и тщетной надежде тянется вдаль. Прах! Сирота души! Преврати в канал Воды свои, чтобы слились они зимою, Участи льда избежав, со встречной прямою — В замкнутый круг со смертной его тюрьмою, В замкнутый круг, где никто никого не знал…

— Что это, господин Титир?

— Сонет «Геометрия». У духов был поэт Гуго Реннер… ах я, старый маразматик! Кому я рассказываю… Приношу глубокие извинения, дорогой!

— Ничего, — сказал Аксель, помолчав. — Я очень рад, что вам нравится. Вы его знали?

— О да! Кто же его не знал? Твой дед — это была…личность! Реннер Упрямец — так его называли. Я был его искренним поклонником и собрал все его стихи, какие мог.

— Вы мне дадите? — подался вперёд Аксель, вне себя от возбуждения. — Мы с мамой знаем сто восемь его стихотворений! А вы?

— Мне известны двенадцать тысяч сорок три, — сообщил Титир. — Включая разные редакции одних и тех же текстов и незаконченное…Лови!

И на колени Акселя плюхнулся из воздуха толстый том в тяжёлом металлическом переплёте, с замком. Из замка торчал фигурный ключик, который мальчик, бормоча слова благодарности, безуспешно пытался повернуть. Дженни и Кри, придвинувшись, с почтением следили за его действиями.

— Не сейчас, — строго сказал Плоский Библиотекарь. — Мне очень жаль. Но этот ключ повернётся не раньше, чем вы покинете Подземный Мир. Повторяю — сейчас вы должны думать о другом! А ключик береги… — вдруг прибавил он. — Может быть, пригодится.

На коленях у Акселя заметно полегчало, и, опустив глаза, разочарованный мальчик увидел, что книга уменьшилась до размеров небольшого портсигара. Вздохнув, он ещё раз сказал «Спасибо», спрятал её в карман и огляделся.

Они заплыли уже довольно далеко в книжный лабиринт. Стеллажи кругом то расступались, то сужались, то высились многоэтажными дворцами и храмами, то взбегали вверх гигантской этажеркой или лестницей индейской пирамиды, где ступенями тоже были книги. Иногда с одного стеллажа на другой был переброшен дугообразный мост. А временами Центральная Спираль разветвлялась на боковые протоки, уходящие сколько видит глаз в миры тихо плещущей воды и книг…Да, это была настоящая книжная Венеция!

Но вот впереди показался циклопических размеров том — выше любого стеллажа. Он перегораживал весь канал, однако в переплёте зияла небольшая арка, к которой лодка с пассажирами и устремилась.

— Пригните головы! — скомандовал Титир. — А вот и свет…Мы на месте!

Лодка выскользнула из объятий книжного чудища на спокойную гладь светлой лагуны. Она находилась в самом сердце лабиринта. Поверхность её была правильным многоугольником, и на каждом углу открывался новый канал между дальними стеллажами — словно между темнеющими фьордами. Нигде больше не виднелось таких махин, с арками или без, как та, которую только что миновали дети; но некоторые стеллажи поражали размерами даже издалека, напоминая паруса или айсберги. Здесь уже чувствовалось небольшое волнение, и в глубине прозрачной зеленоватой воды ходили крупные рыбы. Посреди лагуны виднелся крошечный островок, покрытый ярким, изумрудным мхом. Титир повернул лодку к нему.

Когда она причалила и поражённые увиденным ребята выпрыгнули на берег, перед ними оказались три чёрно-золотых стола с креслами в стиле «книга». Расставлены они были так, чтоб сидящие находились спиной друг к другу, а чуть подальше от берега возвышались несколько китайских беседок такой же расцветки с многоярусными, «книжными» крышами.

— Ваши рабочие места! — объявил Титир. — Видите стеллажик в самом центре острова? Там нужные вам книги. Вы будете меняться ими, разговаривая при этом как можно меньше: осторожность не помешает…Перед обедом искупаетесь, на обед колдуйте себе, что хотите, а на ужин и ночлег я отвезу вас назад. Туалет — вон в той беседочке. Вопросы?

— Вы останетесь с нами, господин Титир?

— Рад бы, но у меня в этом лабиринте своя работа! Я объясню вам, что делать, и уплыву. В случае опасности или чего-то непредвиденного скажете «Рюккер!», и я услышу. Эта лодка может плыть с быстротой молнии…Что ещё?

— Нам понадобится переодеться после купания, — краснея, сказала Кри. — Мы же не взяли вещи…

— Напоминаю, — терпеливо объяснил Плоский Библиотекарь, — вы умеете колдовать и можете сию секунду получить всё необходимое. Ну, а теперь пройдите к стеллажу!

Все поспешили вперёд, разминая затёкшие ноги. Титир откашлялся.

— Итак! — начал он. — Как видите, здесь всего лишь десятитомник…

«Всего лишь!» — усмехнулся про себя Аксель.

— …который в принципе вы могли бы прочесть за ничтожную долю секунды. Наколдовав себе, а также и Дженни, повышенную скорость чтения. Но я не знаю, как это скажется на вашей способности «переваривать» прочитанное — ведь навыков волшебной учёбы у вас никаких, — и потому рекомендовал бы повысить эту скорость всего лишь… вдесятеро. Тогда вы должны уложиться за два-три дня. Находиться у меня в гостях дольше вам попросту опасно: я сегодня, кроме прочего, разведаю, где именно и как энергично вас ищут.

Теперь о главном. Едва ли вам приходилось слышать что-либо… — он сделал тяжёлую паузу, — о родительских проклятиях.

— Ничего, — сказали Аксель и Кри.

— Если проклинают духи, а не люди — то ничего, — сказала Дженни.

— А если проклинают люди? — немедленно подхватил Титир. — Давай, давай, девочка, это очень важно!

— Ну, — немного смущаясь, начала Дженни, — все же знают, что в старые времена родители требовали от детей, чтоб те их слушались во всём. В том числе даже на ком жениться, или за кого выйти замуж, — прибавила она. — А если кто не хотел подчиняться, отец мог такого ребёнка и проклясть, и из дому выгнать…Правильно?

— Почему именно отец? — бросил Аксель. — А мать?

— А мать в это время стояла перед ним на коленях и рыдала, — отрезала Дженни. — Непонятно разве?

— Ты хочешь сказать, что мужчины хуже женщин?

— Уважаемая Дженни, безусловно, ничего подобного сказать не хочет, — поспешно вмешался Титир. — Тем более, что я мог бы привести вам такие примеры материнской жестокости…Словом, я действительно имел в виду людей, а не духов!

Аксель поднял палец. Титир кивнул.

— Значит, у духов нет детей? Как же вы размножаетесь? А если не размножаетесь, почему до сих пор не вымерли?

— Акси… — шепнула Кри. — Это невежливо!

— Вежливо, вежливо, — успокоил Плоский Библиотекарь и её. — Хотя и не совсем по теме. Мы не размножаемся, — повернулся он к Акселю. — Мы просто…если можно так выразиться…возникаем в почти взрослом виде! Ну, а что касается звёздных духов, выдвигаем их из своей среды — или из вашей — за особые заслуги. Вы уже видели на примере Штроя, как он вербует пополнение.

А теперь вернёмся к вам, людям. У вас, в отличие от нас, есть взаимная любовь. Это довольно сложное чувство — даже удивительное для таких «бабочек-однодневок», сказал бы я…

И он покосился на детей. Те молчали. Истолковав их молчание как согласие, Титир продолжал:

— Но всё же, как писал триста лет назад ваш поэт Мольер, порой детям приходилось (да и сейчас приходится) слышать:

Отныне ты лишён наследства, и притом Ты проклят, висельник, твоим родным отцом! [6]

Здесь перед вами — текст абсолютно полноценного, высококачественного проклятия, сформулированного по всем правилам, без пропуска ключевых слов, да ещё с подчёркиванием степени родства и сопутствующим оскорблением. Это вам не лояльное «Пошёл вон!», или там «Прочь с моих глаз, бездельница, и чтоб до обеда я тебя не видела!» Ведь, прогоняя таким образом, вы можете позже и вернуть…У Мольера наверняка были волшебные способности. Да чего там, одна лишь формула «Знать тебя больше не желаю» уже является полноценной, так как звучит окончательно и бесповоротно!

— Но, господин Титир… — снова поднял палец Аксель и, получив кивок, продолжал: — Можно ведь вернуть и того, кому ты до этого крикнул: «Будь проклят!» Разве нет? И потом…ну, ругнулся кто-то. Подумаешь! Через пять минут он остынет…Большинство людей — они же не духи и не волшебники, а просто…привыкли браниться!

— Да-да! — поддержала Кри. — Брань на вороту не виснет…

— Это вы так думаете, — тяжело вздохнул Плоский Библиотекарь. — И я не знаю, помогло ли бы вам в данном случае магическое образование, дорогие Дженни, Кри и Аксель. Можно знать — и всё равно не понимать, чему примером служат сами духи. Нет ни одного слова в вашей жизни, которое вы произнесли бы безнаказанно и бесследно; оно накладывает незримый отпечаток на ваши судьбы и судьбы близких вам людей…Когда отречение от своего ребёнка произнесено всерьёз и кровная связь рвётся по-настоящему — высвобождается магическая энергия куда большая, чем знакомая вам внутриатомная. Создаются условия для заклятия не менее страшного, чем Заклятие Семи Смертей!

Вы удивлены? — добавил он, видя, как переглядываются дети. — Ну да, это красивое и страшное зрелище — семь гигантских скелетов с косами наперевес, которые мчатся в космосе к Земле! То ли дело, когда полупьяный папаша вышвыривает из грязной прихожей на улицу какого-то там мальчонку с подбитым глазом…И всё-таки попробуйте понять. Вашим общественным отношениям цена такая, что я о них даже говорить не хочу. Если за всё время своего существования ваше племя и создало что-то прочное…что-то, что даёт вам всем шансы выжить…это семья. Когда же вы начинаете разрушать и её, ваш мир превращается в подтаявший айсберг, готовый рухнуть от малейшего звука! Вот почему, если упомянутый папаша выбрасывает своего ребёнка за дверь, если брат проклинает сестру, а она — его, и тётка подсыпает яд племяннику, не успевшему её зарезать — в такие секунды человечество несёт куда больший ущерб, чем от «битвы народов» под Лейпцигом. Стоит какому-то ловкому духу стать свидетелем так называемого родительского (или просто родственного) проклятия, и обладай он вдобавок некоторыми знаниями, этот дух, — он мог бы погубить вас всех, всё население Земли, в течение двадцати двух часов!

— Двадцати двух часов? — с ужасом прошептала Кри, озираясь. — А почему же тогда…

— Ну, наверное, потому, что у него таких знаний нет, — фыркнул Титир. — Чтобы они появились, нужно уважать собственных учёных! Да, понадобилось бы чуть меньше суток… следует только действовать не позже, чем через семь часов после проклятия. Если бы духи, вместо суеверного страха перед Чёрным Кодексом — не при нём будь сказано! — вгляделись в его страницы, многое стало бы иначе. Тот же Штрой, к примеру…думай он меньше об интригах, и больше о науке, он бы давно догадался о не такой уж сложной цепной реакции, которая покончила бы со всеми вами. А я не собираюсь ему подсказывать!

— Спасибо! — хором сказали дети.

— Непожалуйста! — рявкнул старик, побагровев и вздёрнув бородку. — Я не ради вас молчу, а для себя, понятно? Ну всё, всё…вернёмся к делу, — перевёл он дыхание, видя, как попятились от него Аксель, Кри и Дженни. — Извините, если кого обидел.

Так вот. Кое-какую пользу из родственных, и особенно родительских проклятий мы всё же научились извлекать. Подобные проклятия, произнесённые любым человеком на земле, тут же фиксируются нашими Духами-Уловителями в двух специальных Индексах: Полноценном и Неполноценном. Вы спросите, какой прок фиксировать Неполноценные Проклятия? Но если кто-нибудь в человеческом жилище к ним привык — тем вероятнее, что вскоре он произнесёт и нечто Полноценное, не так ли? Значит, наблюдение за этим местом стоит усилить. Когда кто-то проклят, вокруг него возникает сильное магическое поле, даже если он не волшебник. И тогда его — особенно в юном возрасте — очень удобно использовать для разных волшебных экспериментов…Понимаете, о чём я?

— Да, — мрачно кивнул Аксель. — Вы хотите сказать, что Белая Маска…

— …стал жертвой именно такого случая. Его прокляли — совсем без вины, или впрямь за какую-нибудь выходку, и Штрой немедленно захватил его. Если дух хочет получить проклятого ребёнка, он должен поспеть к месту магического происшествия как можно скорее, пока родители не опомнились и не позвали сына или дочь назад. Или, чего доброго, не начали их искать — это страшно ослабляет силу самого что ни на есть полноценного проклятия! А если проволынил с захватом семь часов — можешь вообще не беспокоиться и оставаться в Подземном Мире. Но всё-таки след проклятия остаётся…

— Что значит — «след проклятия»? — со страхом спросила Кри.

— Волшебное поле в проклятых местах, — а таковыми считаются все места, где наложено Полноценное Проклятие, — ведёт себя совершенно особым образом, — пояснил Титир. — Знаете, что-то вроде магнитной аномалии…Действует она на вас независимо от того, имеете ли вы отношение к разыгравшейся здесь когда-то трагедии. Неважно, кто вы: земной волшебник с магической защитой, или обычный человек, на которого она кем-то наложена. Но раз уж вы тут, в проклятом месте, ваша защита становится крайне уязвимой. И если вы сами до этого где-либо подвергались проклятию — пусть Неполноценному! — или насылали его, защита исчезнет вовсе! Так что запомните мою справку хорошенько, её незнание может стоить вам жизни…

— А защита духов? Она тоже исчезает? — уточнил Аксель.

— Теоретически — да. Но духи вообще не проклинают друг друга, ведь для этого нужно сначала быть к кому-то хоть немного привязанным. Однако и духи, и волшебники — всё из-за тех же многочисленных аномалий — не смеют нападать друг на друга в подобных местах. Запрещено официально!

Аксель зажмурился и тихонько ущипнул себя за руку. Стоять на фантастическом островке среди полузатопленной библиотеки, на Третьем Ярусе Подземного Мира, в царстве говорящих книг и химер, и слушать лекцию о том, что будет, если тебя проклянут на твоей любимой, солнечной Земле…от которой до этого Мира, оказывается, один шаг? Нет, это страшный сон! Как всё, что было год назад. Вот с кем надо бы поговорить о страшных снах — с Плоским Библиотекарем. Может, он сумеет подсказать, как от них избавиться?

— Да и вне таких мест проклятое существо становится уязвимее для любого зла. Оно притягивает его, как магнит — железо. И всё, что я вам рассказал, — доносился до него хорошо поставленный баритон Титира, — относится не только к детям и родителям. Братья и сёстры, деды и внуки, дяди, тёти и племяннички…разницы, в общем, никакой. Но вы понимаете, что родительские проклятия — мощнейшие и губительнейшие из всех! Белой Маске ещё на редкость повезло — он оставлен в живых. Обычно же шансов на это не больше, чем у подопытной лягушки, попавшей в руки врача…

— Акси, — тихонько прошептал ему на ухо голос Кри, — меня сейчас стошнит…И ты весь белый, как мел!

— Держись, — процедил Аксель сквозь зубы. «Тем более, что ты сама заварила кашу», — хотел он прибавить, но спохватился. А вдруг и это — проклятие? Он покосился на Дженни: на ней тоже лица не было. Губы сжаты, глаза опущены…но слушает. Значит, и он, Аксель, должен.

— Терпение, самая неприятная часть моей лекции близится к концу, — успокоительно сказал Титир. — Между прочим, в семидесяти процентах трагических случаев из ста жертва ускользает от прибывшего за нею духа — не радуйтесь! — поскольку её опережают люди. Бродяги, хулиганы, мелкие воришки, которые всегда тут как тут, а в конце такой «цепочки» — профессиональные торговцы детьми…Мы сильнее, но люди ближе, и тут нам за ними не угнаться!

Самого страшного вы не увидите — хочу подчеркнуть. Вот… — Титир снял с полки три пухлых тёмно-коричневых тома из десяти и роздал изнемогающим от отвращения слушателям. — Своды свежие, за пять последних лет. Каждый новый случай открывается именем жертвы, её возрастом, местом жительства и датой похищения — если только дух-похититель по каким-то соображениям не захочет утаить данные от Индекса. Ну, а дальше, очень кратко — перечень главных обстоятельств. Причём! — Он значительно поднял крючковатый палец. — Обстоятельства излагаются лишь до похищения ребёнка. Нет, похитителя вы порой увидите, но кто он такой, и что сталось с его жертвой — опущено, ибо это уже — что?

— Подсказка… — недружно отликнулись все.

— И ещё. Стоит вам прикоснуться здесь… — пухлый палец с длинным треугольным ногтем упёрся в красную точку внизу страницы, — и вы сможете не только прочесть, но и увидеть. Правда, я стёр лицо похищенного ребёнка в каждой записи, вместо него — расплывчатое пятно, знаете, как в полицейских репортажах. Это потому, что вы — двое из вас — видели глаза Белой Маски, когда он на секунду ожил в Главной Диспетчерской. И могли бы их узнать…Вопросы?

— Есть, конечно, — немедленно откликнулась Дженни, шагнув вперёд. — Вы не сказали нам самого главного, господин Титир.

— Возможно. Чего же?

— Как мы должны отличить Белую Маску от сотен…или тысяч…а может, даже десятков тысяч украденных мальчиков?

— Если бы я мог вам это сказать, я бы с этого начал.

— Хорошо. Эти истории в десятитомнике…по какому принципу они отобраны?

— Ни по какому, — насторожённо буркнул Плоский Библиотекарь. — Я только стёр в них кое-что…

— Иначе говоря, тут есть и девочки, и дети младше или старше, чем был Белая Маска на момент похищения, да?

— Да.

— А сколько ему в точности было лет, когда Штрой его украл?

— Не скажу… Примерно как ему, — кивнул Титир на Акселя.

— Стало быть, от десяти до двенадцати? — невозмутимо продолжала Дженни. — Потому что Акселю, когда он угодил в Потусторонний замок, было одиннадцать.

— Стало быть, — повторил Титир, с любопытством глядя на неё.

— Так. Ещё вопрос. Когда именно Штрой приезжал в этот самый замок в последний раз до встречи с Акси?

— Почему только с Акси? И со мной… — напомнила Кри, поджав губы.

— Не волнуйся, он тебя помнит. Так когда? — повторила Дженни.

Титир колебался.

— Это не подсказка, — своим знаменитым металлическим голосом сказала Дженни, глядя на него в упор. — Я ничего не спросила о Белой Маске!

— Как сказать… — вздохнул Плоский Библиотекарь, отводя глаза. — Ладно! Ровно за год до этого. Довольна?

— Кажется, да.

— Ну, если это всё… — Старик повернулся к лодке.

— У меня вопрос, господин Титир, — напомнил о себе Аксель. — Ладно, допустим, мы отберём несколько похи… историй, подходящих для Белой Маски. Что дальше? Вы как-нибудь поможете нам выбрать из них настоящую?

— Возможно, — снова сказал Титир. — А возможно, и нет. Всё будет зависеть от вас. От того, будет ли эта настоящая история в числе отобранных. И от того, случайно вы угадали, или же думали головой…вот как Дженни, — кивнул он на девочку. — И даже от того, — оглянулся он на безмолвную лагуну и «айсберги» книжных стеллажей, — как быстро вы уложитесь. Ведь вас ищут! У меня полномочия действовать по моему усмотрению. Помощники звёздного духа должны быть его достойны, и если вы покинете Подземный Мир, не зная точно, кого вы здесь искали, предупреждаю вас: в вашем мире мы вам ничего не откроем!

— Ясно, — сказал Аксель. — Что ж, пора начинать! Не беспокойтесь за нас, господин Титир, всё, что нужно, мы себе наколдуем…Удачной вам работы!

— И вам, — улыбнулся старый книжник, влезая в лодку. — Особенно одному из вас… — многозначительно добавил он.

— Кому же именно? — уточнила Дженни всё тем же металлическим голосом, который мальчик так не выносил. — Акселю, конечно?

— Другой бы на моём месте спросил, почему ты так думаешь, — кряхтя, ответил Титир, усаживаясь поудобнее и сцепляя ручки на той части своего переплёта, где полагалось быть животу. — Но я уже стар, знаю жизнь и скажу так: некоторые вещи не стоит уточнять слишком рано…

Лодка рванулась вперёд, ничуть не уступая прытью скорой моторке, и через пару секунд исчезла в канале между двумя книжными «айсбергами».

— Странный всё-таки человек, — бросила Дженни, провожая его взглядом.

— Он не человек, — напомнил Аксель. — Человек не стал бы играть с нами в кошки-мышки, когда речь идёт о ТАКОМ, — и он взвесил в руке тяжёлый том.

— А ты не забыл, Акси, кому достаются семьдесят пропавших детей из ста? — в свою очередь напомнила Кри. — Не будем неблагодарными! Он уже столько всего рассказал, столько сделал для нас! Давайте скорей читать…

Вот уж чего Акселю ни капельки не хотелось — ни скорей, ни вообще! Но он безропотно направился к облюбованному столу, чтобы сесть лицом к гигантской книге с аркой и время от времени отключаться от своего страшного тома, любуясь чудесным зрелищем. Однако Дженни окликнула его.

— Постойте! — сказала она. — Не зря же я вопросы задавала! Ответы могут здорово облегчить нам дело, тем более, что я… — и она поёжилась, — просто мечтаю прочесть побольше! Да и вы, наверно…

— Мы слушаем! — сказала Кри.

— Я сразу поняла, — продолжала Дженни, — что помогать нам по-настоящему никто не будет, и мы просто утонем в этой мерзости. Вы только вчитайтесь, что здесь написано! — постучала она костяшками пальцев по заглавию своего тома.

— «Индекс Полноценных Родительских Проклятий Европы. Свод IX», — вслух прочитал Аксель. — Ну? — поднял он глаза.

— Что — «ну»? Сам не видишь? Только «Полноценных»! И только родительских…Это значит, что даже если сразу отбросить девочек, явных малышей и переростков, всё равно каждый четвёртый или пятый случай может быть нашим. Я уже посмотрела: одна история занимает пару страниц, а страниц этих в каждой такой книжечке — до семисот! И нужно ведь не просто прочесть, а и сравнить, и подумать! — Дженни шагнула к стеллажу и бегло просмотрела остальные тома. — Спасибо, что хоть в Азию или Америку нас не посылают…Нет, мы должны резко сузить круг подозреваемых лиц, — закончила она, словно бывалая инспекторша из любимого телесериала (какого именно, могла бы угадать разве что Кри). — Иначе мы с любым скорочтением сядем в лужу!

— Да мы уже сто лет как согласны! — фыркнул Аксель. — Ты лучше расскажи, как это сделать…

— И расскажу, — заверила Дженни. — Мы должны чётко определить, когда могло произойти нужное нам похищение — не раньше и не позже! Ты когда попал в Потусторонний замок?

— Мы попали туда в конце июля прошлого года, — ответила Кри за брата. — В начале летних каникул…

— Верно. И тогда же Штрой привёз туда Белую Маску. Да?

— Да!

— И, как я поняла, это было новостью для всех: для профессора Фибаха, для суперагента Терфира и для прочих духов. Так?

— Так! — оживился Аксель. — Давай дальше, Дженни!

— Значит, — закончила та, — когда Штрой приезжал в предыдущий раз…а приезжал он ровно за год до этого, то есть в конце позапрошлого июля, он ещё не украл Белую Маску! И, стало быть, нам при наших поисках нужны только те мальчики, которым с конца позапрошлого июля до конца прошлого — две тысячи четвёртого года — было от десяти до двенадцати лет.

— Ты гений, — признал Аксель, пожимая ей руку. Дженни покраснела. (Потом её расцеловала Кри, и она приняла это как должное).

— Жаль ещё, лица у детей будут стёрты, — вздохнула Дженни. — Тогда бы вы сразу…

— Но это же всё в семьях происходит, верно? — хмыкнул Аксель. — А значит, рядом их родители, братишки и сестрёнки. Которые должны быть на них похожи…

— Разве я на тебя похожа? — изумилась Кри.

— Ни капельки! — тут же успокоил её мудрый брат. — Но это особый случай…

— Скорее уж дети должны быть похожи на родителей, — поправила его Дженни. И добавила неслыханное: — Ты тоже гений, Акси. («Дурак я, а не гений. Надо хвалить её почаще. Это с птерокурицами — и то помогало!»)

— Давайте же читать! — призвала Кри, которая ещё ничем не отличилась и была явно этим угнетена. — Время уходит!

И они принялись читать.

Шесть часов спустя Аксель с тоской поднял воспалённые глаза от книжного листа. Но они не видели ни морской глади, ни гигантского тома с аркой посредине, возвышающегося над водой, словно утёс. За спиной мальчика слышался тихий плач Кри, которую опять полушёпотом утешала Дженни.

Они не пошли купаться — даже не вспомнили. И не обедали толком, наспех наколдовав себе пару гамбургеров. И, конечно, Аксель уже не обращал никакого внимания на то, что находится на самом удивительном острове в мире. Скорость чтения он увеличил себе не в десять раз, а в двадцать — и уже знал, что догадливость умницы Дженни сузила всем район поисков, самое меньшее, во столько же раз. И всё равно — всё равно! — ужасные страницы и их ещё более ужасный «видеопросмотр» свели выигрыш в скорости почти к нулю. То, что вместо лиц у будущих жертв были расплывчатые пятна, немногим облегчало дело.

«Как это может быть? — в который раз спросил себя Аксель. — Как могут родители так обращаться со своими детьми?» Он только что дочитал историю Вани Дерябина из Воронежа (просматривать не решился), и всё никак не верил прочитанному. Облить сына кипятком из чайника и проклясть за потерянное почтовое извещение о грошовой посылке! И никто не пошёл его искать до самой ночи… «Если у меня когда-нибудь будут дети, разве я смогу так поступить с ними?» — опять спросил он себя. И опять ответил: «Ну конечно, нет! Я — человек хороший…нормальный — скажем так». Тут ему на секунду вспомнилась оглобля, просвистевшая на волосок от виска Жоана, и Аксель содрогнулся. Затем твёрдо сказал себе: «Это было совсем другое!» — и вновь углубился в чтение, убедившись, что новая история — увы, «его», и пропустить не получится. Спустя полминуты мальчик вздохнул и прикоснулся к красной точке внизу страницы.

ЖАН МАССАР, 10 лет

Лион

Дата проклятия — 11 августа 2003 года

— Какая ты глупая, Николь! Противно даже…

— Я не г’упая.

— Ты же сама там была со мной! Видела их своими глазами.

— Я не виде’а…

Жан досадливо покрутил бесформенной, как растёкшаяся капля воды головой и, видимо, скорчил рожу. Четырёхлетняя Николь, темноволосая и темноглазая, обиженно скривилась и вновь отпихнула ногой игрушки.

— Ну хватит ныть, а? С тобой ни уроки не поучишь, ни на кухне ничего не сделаешь…Думаешь, тебе лучше будет, если мама разозлится? Я тебе говорю, там замечательно, и завтра мы с тобой опять туда пойдём! Как только вернусь из школы…

Жан вздохнул. Вообще-то у него были совсем другие планы на завтра. Например, футбол. Но он уже был готов на всё, лишь бы стало тихо! В конце концов, собор можно снова и не осматривать, а сразу отвести эту дурочку к часам. Потом пообещать ей мороженое на улице Сен-Жан, а там уже один шаг до улицы Вола, розовой башни и их убогой «социальной» квартирки…Миг — и они дома. Второй — и Жан на тренировке.

Конечно, проще всего было бы пойти сейчас, думал он. Но нельзя: надо дотушить говядину к маминому приходу. Вряд ли ей повезёт именно сегодня. Фотоателье откажет в работе, и она придёт злая. Нет, не злая, поправил он себя, а…расстроенная. Это в последнее время бывает всё чаще и чаще. Говядина по-бургундски в божолэ — как раз то, что нужно в подобных случаях. Маму всегда утешала возня на кухне. Вчера она возилась с фирменным блюдом семьи Массар добрых три часа, и возилась бы ещё, но надо было подготовиться к сегодняшнему. Альбомы с фотообразцами у неё давно готовы, так она ещё платье перешивала, да в парикмахерскую…Ужас. Хотя, в общем, можно понять. Нет, не с парикмахерской, конечно, плевать им на её причёску, а в смысле говядины. Это действительно утешает. И не может быть речи, чтоб в ответ на такое доверие — дотушить! — взять и уйти, даже ради заботы о сестре.

А уж смыться и оставить включённую плиту…Жан не маленький. Но сейчас опять будет нытьё, по рожице видно, и он не знает, не знает, НЕ ЗНАЕТ, как это прекратить!

— Слушай, Николь! А хочешь, я тебе докажу, что ты эти часы видела?

— Докаы… — неохотно сказала девочка и зажмурилась. Это значило, что всё бесполезно. Жан и сам это знал.

— Мы с тобой сейчас сделаем такие же. Даже лучше! И ты их сразу узнаешь…

Николь открыла левый глаз. Потом правый. Она прекрасно помнила и часы, и весь собор Сен-Жан. Ещё бы! Ведь он назван в честь её брата, Жанно сам так сказал. У Николь даже было неплохое настроение сегодня, но и покапризничать хотелось тоже. Интересно, из каких игрушек можно сделать такую большую, красивую вещь? Подумав, девочка кивнула.

Жан, воспрянув духом, сбегал на кухню, заодно глянул в кастрюлю — порядок! — чуть помешал в ней и приволок Николь три пустых коробки из-под тортов (их, к счастью, не успели выбросить после маминого дня рождения). Соорудив пирамиду, мальчик прорезал в боку одной из коробок круглую дырку и вставил внутрь будильник.

Потом схватил набор оловянных солдатиков и все мелкие игрушки, которые были хоть немножко пёстрыми, — их оказалось достаточно — и начал выстраивать на уступах картонной пирамиды, лицом к зрителям. Зрителей было трое: Николь, её огромная одноглазая плюшевая горилла и крохотный, горчичного цвета тигр с вечно недовольным видом. Пришлось повозиться, но дело выгорело. Николь затихла, взяв с брата слово, что он не разрушит ЕЁ часы — ни до прихода мамы, ни после. И никогда!

За переговорами оба не слышали, как открылась дверь квартиры. Мама вошла, как и следовало ожидать — тихая и грустная. Жан и Николь подбежали к ней, но ни о чём не стали спрашивать. Через силу улыбнувшись им, мама ушла в ванную.

Вскоре она вышла оттуда со спокойными, сухими глазами и спросила Жана, как тут у них дела, не капризничала ли Николь, и что с говядиной. Получив успокоительный ответ на все три вопроса, она велела накрывать на стол и, опережая как-то неуверенно дёрнувшегося мальчика, скользнула в кухню первой.

Ноздри Жана тут же втянули чад, раздалось глухое шипение, мама поперхнулась и вдруг чужим, незнакомым, пронзительным голосом закричала:

— Ты же чуть не сжёг весь дом! Ещё минута — и кастрюля расплавилась бы!! Ни о чём нельзя попросить, ни о чём!

Она затрясла кулаком перед лицом побледневшего Жана и взвизгнула, явно удерживаясь из последних сил, чтоб не ударить его:

— Вон с моих глаз, будь ты проклят! Чтоб я тебя больше не видела!

Николь в голос заревела, а Жан, не помня себя, выскочил на лестничную площадку, распахнув незапертую, к счастью, дверь. Пулей рванув по лестнице, он выскочил из парадного, прислонился к стене дома и отдышался.

Такой он маму ещё не помнил. Конечно, она любит его, о чём речь…Это всё ателье. Вот кто будь трижды проклят! Нет, Жан виноват, но он же не лодырничал и даже не уроки делал, пока горело мясо. Он возился с Николь!

— Ничего себе! Даёт…Возьму вот и правда не вернусь, — пригрозил он голубям на асфальте.

Светило солнышко, люди шли по своим делам, и хотя бы маминого крика никто из них не слышал…Послонявшись под собственным окном туда-сюда, чтобы не привлекать внимания соседей, мальчик решил выждать. Он не пойдёт сейчас домой. Пусть мама успокоится, Николь утихнет…а говядина, может, и не вся сгорела? Поедят, подобреют, подумают кое о каких своих недостатках — часа им на это хватит. Жаль только, самому есть охота…

«Пойду в тот бушон, — решил он. — На улицу Сен-Жан, пожую чего-нибудь». У него как раз было с собой немного денег. Ну что ж, завтра в школе придётся поужаться слегка. Ничего страшного…

Жан дошёл до неприметной двери в соседнем фасаде цвета охры и нажал на кнопку домофона. Дверь трабули открылась. Трабули — большое удобство. Когда-то, сотни лет назад, лионские ткачи устроили эти общественные проходы в частных домах между соседними улицами — чтобы в непогоду доставлять на рынок свои шелка, не замочив их. Ну, а сейчас трабули просто экономят массу времени: любому лионцу, знающему о них туристу…Жану.

В этом крытом переходе ему был знаком каждый кусок полуотвалившейся штукатурки, каждый велосипед и грязный бак у стены — да чуть ли не каждая тёмная лужица на истёртом каменном полу. Неуютно, но вон уже впереди виден выход и слышится шум соседней улицы…Всё как всегда.

Почти. Пожилого мужчину в роговых очках и смешной панамке, сползающей на эти очки, Жан здесь прежде не встречал. Кряхтит, вертит ключиком в дверце почтового ящика — что-то у него не клеится…Мальчик проскользнул мимо, чуть не споткнувшись о большой, мягкий сак, притулившийся у ног мужчины и явно пустой. И услышал заискивающий голос:

— Дорогой, ты не придержишь мне дверцу ящика? Совсем замок не тянет, а там явно письмо…

Такая вежливость именно сейчас была Жану особенно по душе. Приятно побыть дорогим, когда на тебя только что накричали. И вообще, он был отзывчив.

— Ладно! — бросил он, пригнувшись к ящику и невольно косясь на его дверцу: вроде и не видать письма…

Страница-экран погасла.

— Ох, дурачок… — скрипнул зубами Аксель. Закрыл глаза, поёрзал на стуле и начал бормотать вслух, пытаясь подавить в себе любые чувства и оставить одни мысли: — Это был не дух! Духу не нужны никакие саки. А что ему нужно? Я почём знаю…Он явно всё продумал заранее, так? Но, с другой стороны, человек не мог знать, что Жан сейчас войдёт. А может, он и не знал. И караулил любого, кто появится. Чепуха всё это. Че-пу-ха. Тут даже Отто сплоховал бы. Потому что тут надо знать о духах всё — понимаете, ВСЁ! — а я не знаю НИ-ЧЕ-ГО…

— Акси, с кем ты разговариваешь? — послышался у него над ухом хрипловатый голос Кри. Она стояла у его стула — измученная, с опухшими от слёз глазами, словно и её только что кто-то проклял и выгнал на улицу. Аксель в который раз подавил бессильный гнев и тихо ответил:

— С собой, Кри. А то с кем же…

— Ты делаешь так всё чаще и чаще.

— И ты бы делала. Просто у тебя есть Дженни.

Кри покачала головой.

— Нет. Мы редко разговариваем. Надо же сосредоточиться…У тебя большой список?

— Двадцать пять фамилий. А этот, — он кивнул на открытую страницу, — двадцать шестой…Ох, господи, опять!

Страницы книги словно расшевелил невидимый ветер. Страшный том резко захлопнулся, будто дверца мышеловки, потом открылся — в самом конце, где фосфорически светились два новых листа, начинающиеся именами:

ЭЛИЗАБЕТ РЭНСОМ, 8 лет

РЭЙ РЭНСОМ, 5 лет

Бирмингем

— Слушай, Кри, — задумчиво сказал Аксель, разглядывая новое поступление, — знаешь, кого я часто-часто вспоминал весь день?

— Кого? — тяжело вздохнув и явно не горя желанием услышать ответ, спросила она. В последний момент Аксель пожалел её и не стал говорить: «Семь Смертей. Зачем мы только им помешали?»

— Штроя, конечно…Кого же ещё? — отвёл он глаза. — И вообще, хватит на сегодня. Вот-вот Титир вернётся, а у тебя сколько фамилий?

— Семнадцать…

— Маловато, — ляпнул Аксель и тут же увидел, как глаза Кри вновь наполняются слезами. — Ох, прости…Я совсем одурел от всего этого. У тебя в семнадцать раз больше, чем нужно! А у Дженни?

— Двадцать две, — сухо ответила сама Дженни, подходя к ним.

— Стало быть, ещё два таких денёчка — и у нас будут двести кандидатов в Белые Маски… — фыркнул Аксель. — А без твоих выкладок, Дженни, была бы тысяча. Нет, дорогие девочки, так дело не пойдёт. Или господин Титир шутит, или пусть поможет нам по-настоящему!

— Он не шутит, — бросила Дженни. — Ни он, ни, тем более, этот ваш Франадем-Меданарф. Особенно самый последний…Ты, Акси, презираешь тех, кто смотрит бандитские фильмы, но они — и я уже говорила тебе это, — всё-таки кое-чему учат. Думаешь, — кивнула она на стеллаж со стоящими вкривь и вкось томами, — у кого-то проснулась совесть? Держи карман! Им просто нужно отнять у Штроя защиту, и Меданарф даже готов рискнуть ещё одним хорошим агентом… тем более, явно не последним. Но одна гримаса того же самого Штроя, — что при этом, мол, не соблюдён престиж духов перед какими-то человечками, — стоит дороже всех несчастных детей и всего остального населения Земли впридачу! Мы должны сделать за них грязную работу, а пачкать собственные коготки никто не будет…

— Грязную? — задумчиво протянул Аксель. — Ты всё очень правильно говоришь, Дженни, но вот в чём штука… Мой папа всегда советует: хочешь кого-то понять — ставь себя на его место. И Отто так же поступает…

— Крёстный отец тоже так считал, — кивнула Дженни.

— Да плевать я хотел, что он считал, твой Крёстный отец! — рявкнул Аксель, побагровев не хуже, чем Титир нынче утром, и трахнув кулаком по столу. — Я о настоящих людях говорю! А ты моего отца с каким-то бандитом равняешь…Хватит игрушек! Ладно, для нас нет ничего грязнее, чем похищение детей, но для духов-то это самое обычное дело. Для Штроя, для Франадема…А для Титира — нет! Он другой. Ему всё это отвратительно, может, ещё побольше, чем нам! Но он не хочет унижать перед людьми свой народ. Потому что это ЕГО народ. И он знает ему цену. Я не могу его судить…

Дженни хотела что-то сказать — и, судя по выражению лица, что-то едкое (она не привыкла, чтоб на неё кричали, тем более — Аксель), но Кри больно сдавила ей запястье. Она слушала брата с таким напряжением, что даже рот приоткрыла, вкладывая в это внимание последние силы и нервы сегодняшнего дня.

— Дальше, Акси! — поторопила она.

— Я хочу сказать…Титир рад нам помочь! Он не стал бы ждать от нас невозможного. Да и Франадем не стал бы, хотя ему детей и впрямь ни чуточки не жалко. Вот скажи мне, Кри: кто заставлял Франадема подставлять органным пиявкам свои плечи?

— Никто! — сказала Кри. Но, помедлив, добавила: — А может, он от скуки…

— От скуки он засунул бы в орган парочку младших духов! — отмахнулся Аксель. — Просто он считает, что раз у него есть всё, нужно быть этого всего достойным. Ну, и Титир такой же! Он хочет, чтобы мы заслужили его подсказку. Я могу поспорить — он предвидел наш сегодняшний разговор и ждёт, что мы накинемся на него с жалобами и упрёками. А мы сделаем умнее…

— И как же мы сделаем? — металлическим голосом спросила Дженни. Полное отступление по её меркам — но сейчас Аксель этого даже не заметил.

— Да поболтаем с ним по-хорошему за чашечкой кофе! Спросим о Белой Маске всё, что только разрешено спросить. И в конце концов он проговорится — может, даже нарочно…Помните, Франадем сказал — только люди могут расколдовать Белую Маску? А почему? Лично я не прочь узнать…Слово за слово, и, глядишь, нам даже не придётся дочитывать десять проклятых «кирпичей»!

— А вот и лодка, — сказала Дженни. Действительно, из отдалённого канала с темнеющей по-вечернему водой выдвинулся крохотный силуэтик лодки. Через пару минут она приблизилась к зелёному островку, и улыбающийся Плоский Библиотекарь помахал детям с кормы пухлой ручкой, получив в ответ довольно вялые приветствия.

— Ну-с, как наши успехи? — бодро спросил он, когда все разместились в лодке.

— Пока не знаем, — кратко ответил Аксель, зачерпнув за бортом морской воды и погрузив лицо в ладони.

— А как вам купание? Здесь иногда даже очень приличного осьминога можно встретить…Они живут в затопленных стеллажах. Когда на меня находит лирическое настроение и я думаю о своём конце, мне хочется найти последний приют в такой вот подводной гробнице. Приятное общество, прохлада и книги…Но, похоже, этого уже никогда не будет, — вздохнул Титир, нагнув голову, когда лодка проскользнула в арку Центральной Спирали. Аксель с любопытством глянул под арочные своды и увидел всего лишь небольшую ржавую лестничку, ведущую из-под воды вверх — в тёмные недра гигантского тома. Судя по сквозняку, там, в этих недрах, были какие-то ходы и, возможно, даже пещеры.

— Почему никогда, господин Титир? — вежливо спросил мальчик.

— Потому что, как я уже докладывал, я исчезну отсюда вместе с вами. Вас ищут, и всё упорней, а моя хитрость, похоже, задержит их ненадолго…Ну ничего, во Вселенной Хас библиотеки не хуже здешних, а уж воды и водяных тварей столько, что Лотортону и не снилось! Буду доживать там…

Миновали противную химеру, которая не преминула скорчить всем дюжину новых гримас, и вскоре причалили к берегу, где уже дожидался накрытый стол.

— Жду вас через четверть часа, — любезно сказал Титир, отсылая лодку назад, в тёмные книжные лабиринты. — Отужинаем, зададите вопросы, — если таковые имеются, — и на покой…

 

ГЛАВА XIII. ОБ ОТЗЫВЧИВОСТИ, ПАУКАХ И МАРГИНАЛИЯХ

Ужинали без аппетита — хотя Титир очень старался потчевать, и от обилия блюд и закусок просто рябило в глазах. Увы, впечатление от прочитанного было таково, что, если бы не надежда что-то вытянуть из старика, все сразу разбрелись бы по своим комнатам и забылись тяжёлым сном. Но сейчас об этом не могло быть и речи!

Выпив последний глоток кофе и приготовив для себя рюмочку с менорканским джином (Аксель даже пожалел, что нельзя рассказать сеньоре Мирамар о потусторонних успехах её кухни!), Плоский Библиотекарь откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и погрузился в кому. Что означало «Слушаю».

Но Аксель молчал. Дженни и Кри, беря с него пример, молчали тоже. Помедитировав минут пять, господин Титир открыл глаза и извинился, что задремал. Ну, а коли так, то не пора ли спать по-настоящему? Завтра трудный день.

«Ну подожди у меня», — сказал себе Аксель. И начал:

— Один небольшой вопрос, пожалуй, найдётся, господин Титир. Завтра и впрямь трудный день. Может быть, даже наш последний день у вас в гостях, раз нас так сильно ищут. Значит, я, наверное, спрошу, пока ещё можно…

— Здравый, здравый подход, — промурлыкал Плоский Библиотекарь. Понюхал содержимое своей рюмочки, но пить не стал.

— Я вот думаю, — продолжал Аксель, — и всё никак в толк не возьму, зачем мы вам нужны?

— Только и всего? — весело уточнил Титир.

— Да! Раз уж мы здесь, значит, мы можем что-то, чего духи не могут, правда? (На самом деле это Франадем сказал мальчику, что Белую Маску могут расколдовать только люди. Но почему бы разок не выглядеть умней, чем ты есть?)

— Надо полагать, правда, — медленно ответил Титир, отодвинув джин. — Духи — сложный народ. Они умеют защитить друг друга, но глухи и слепы к страданиям низших, как им кажется, существ…У вас, людей, то же самое, — тут же указал он. — Но, как бы то ни было, мне сейчас нужно искать жалость к человеческому ребёнку у другого такого же ребёнка — особенно если они виделись.

— Жалость? Это главное? — вмешалась Кри.

— Ну, без грамотного волшебства тоже не обойтись, однако жалость в таких делах очень много значит. Истинное заклятие требует истинного чувства! — воодушевился Титир, сверкнув рысьими глазами. — Разве Франадем не говорил вам, по каким принципам Штрой выбирал Белую Маску? Только зная их, можно понять нашего противника…

— Уж кто-кто, а мы его и так понимаем! — усмехнулся Аксель, «позабыв» ответить на вопрос (и получив под столом два одобрительных пинка с разных сторон).

— Не скажи-ите! — протянул старый библиотекарь, явно входя в раж и грозя ему пухлым пальцем. — Штрой многолик! Это его почётное прозвище — Многоликий. А ещё он, к вашему сведению, Тихий Гость. Знаете, почему?

— Нет! — хором ответили дети.

— Прежде, чем нанести удар, он любит изучить будущую жертву — так, что ей невдомёк. И чем страшнее будет кара, тем дольше она готовится. Штрой может стать тенью в вашем углу, пылью у ваших ног…до поры до времени. В истории с Белой Маской ему требовался не столько тело-, сколько «чувствохранитель», могущий как никто, понимать чужое настроение. Так сказать, человек-антенна…

— Но вовсе не обязательно добрый?

— В принципе, да, — кивнул Титир. — Из подобного существа может легко вырасти опаснейшее чудовище…На деле же Белая Маска оказался мальчиком исключительной отзывчивости и доброты. Просто он от природы склонен к крайностям…Но тот, кто умеет ими управлять, может добиться от него чего угодно.

Новый пинок по вектору Кри — Дженни. Это была важнейшая стратегическая информация! А простофиля Титир, явно ничего не замечая, гнул своё:

— Итак, Штрой вложил в него, как в сейф, и собственную жалость, и все сомнения о том, справедливо ли то или иное решение по отношению к чужой судьбе. Эти качества были давно уже не нужны, но и уничтожать их Штрой почему-то не захотел. Белая Маска стал его совестью — совестью удобной, такой, которая не мучает и пригождается лишь тогда, когда о ней вспомнишь…Что и у вас, людей, сплошь и рядом! — вновь подчеркнул он, выразительно глядя на Акселя. Того что-то неприятно кольнуло.

— А чтобы эти отданные на хранение качества не захирели, — продолжал Плоский Библиотекарь, опасливо принюхиваясь к джину, — их должна питать душа будущей жертвы. Отзывчивая душа…Когда же Штрой падёт — жертва, очнувшись, обретёт минутную свободу и захочет…

— Бежать! — воскликнул Аксель.

— Да! Но тут жалость — единственное чувство, не зависящее от жизни или смерти Штроя — проснётся в её душе, заключит её в магическую спираль, и Белая Маска, вновь лишившись сознания, наведёт на тело своего хозяина оживляющие чары… Вы это видели, — заключил старик, откинувшись на спинку кресла.

— Но, господин Титир, — небрежно заметил Аксель, вытерев пот со лба, — нам порой не так-то просто судить, кто из похищенных детей отзывчив, а кто нет…

— Невозможно! — пискнула Кри. Дженни молча кивнула.

— Не спорю, — согласился Титир. — Единственное качество, которое делает человека человеком по-настоящему — отзывчивость. Одним она приносит радость…(Аксель покосился на Кри). Они даже не понимают, как можно жить иначе. Другие, проявив её, мучаются сами и мучают других. (Аксель покосился на Дженни — и та это заметила. Но, естественно, даже ресницей не моргнула). Им словно жаль собственной душевной щедрости. Знаете пословицу — «Кого люблю, того и бью»?

Все покивали.

— Я думаю, вы легко угадаете, какую именно отзывчивость хотел найти Штрой. Ему было недостаточно вовремя поспеть к месту проклятия — нужно было мгновенно заглянуть в душу жертвы, чтобы понять, подходит ли она ему. Ну, тут к его услугам громадный опыт и специальные заклятия, которых вы не знаете. О, я помню, как он искал! Сидел над Полноценным Индексом не разгибаясь, вот как вы сейчас…Да, Дженни?

— Я вот чего не пойму, господин Титир. Вы говорите, Штрой искал Белую Маску отсюда, из Подземного Мира. Так?

— Так.

— Но, найдя его и захватив, Штрой должен был доставить его сюда же. В Подземный Мир! Наверное, ещё за год до того, как Белая Маска встретился с Акселем и Кри… А если так, почему же никто из духов не знал его, когда сюда прибыли мои друзья? Все уже целый год должны были знать, что у Великого Звёздного — новый телохранитель, верно?

— И правда! — сказал Аксель. — Как это я сам не подумал…Господин Титир?

Плоский Библиотекарь крякнул и наконец пригубил джин. Но тут же поставил рюмку на место, лишь промочив губы.

— Ты задаёшь отличные вопросы, Дженни. Крайне вредные для здоровья — но, с другой стороны, а что тебе терять-то? Я понимаю твой расчёт: если два года назад Штрой уже приезжал сюда, а Белой Маски с ним не было, значит, он украл мальчика позже. В принципе, такой расчёт неверен — у Штроя всегда было где спрятать свою жертву и без наших Ярусов, и нашлась бы масса причин не вводить его в игру сразу — год, два и больше…(все в страхе переглянулись)…Но, к счастью, ты угадала: Штрой украл его именно тогда. (Общий вздох облегчения). После похищения, однако, он отправил Белую Маску вовсе не в Подземный Мир…

— А куда же? — настаивала Дженни. И Титир сдался.

— Хорошо, в свой предпоследний приезд Штрой находился не столько на Земле, сколько у лунных духов. Существует сверхсекретный проект «Луна», о котором Вселенная Хас знает достаточно много, но вас в него посвящать, скажем так, не видит смысла…

— Проект «Луна»? — пробормотал Аксель. — Постойте…Где же я о нём слышал?

— Ты о нём слышал, Акси, — спокойно начала Кри, — когда…

— …ваш друг комиссар Хоф допрашивал Фибаха, — закончил Титир. — Правда, без деталей. Считая Хофа агентом Меданарфа, профессор Фибах думал, что комиссару известно о проекте больше, чем ему самому, и лишь упомянул его название. Ну, а в это время, как вы знаете, младший дух по кличке Пралине, верный слуга Штроя, который обслуживал вас в Потустороннем замке, подслушал и записал допрос. И доложил обо всём своему начальнику — Главному Диспетчеру Терфиру… Так узнали о допросе мы с Меданарфом. Вас же сегодня должно касаться лишь одно: похитив Белую Маску, Штрой забрал его прямо в свою лунную резиденцию, — которая, кстати, куда больше и технически оснащённее здешней. Многоликий, видите ли, считает, что на Луне он лучше защищён от вражеских шпионов…

— А это так? — трепеща от любопытства, спросила Кри.

— Ох, пора кому-то отведать бумаги для записей…Да, отчасти так. Но всё же от нас не укрылось происходящее. Штрою нужно было много работать со своим юным гостем, провести с ним массу экспериментов и, прежде чем доверить ему свою жизнь, хорошенько защитить его самого…Этого не скроешь. Затем, отбывая в дальний космос, он забрал Белую Маску с собой. Однако на Земле, как справедливо сказала Дженни, никто ничего не знал до прошлого года…

Повисла пауза. Все переваривали услышанное.

— Что-то вы у меня совсем помрачнели на ночь глядя… — вновь нарушил молчание Титир. — Так и до ночных кошмаров недалеко! Ладно, вот вам смешная деталь, которая, надеюсь, разрядит атмосферу. Меня прервали на том, как Штрой сидел здесь, на Третьем Ярусе, изучая Индекс Полноценных Проклятий. И, представляете… — тут Плоский Библиотекарь добрался наконец до своей рюмочки с джином и выпил залпом, — за столько времени Великий Звёздный всё ещё не отучился от мелких человеческих привычек! Привычек, которые способны изрядно позабавить того, кто просматривает эти тома вслед за ним… — Он помедлил.

Аксель молчал, боясь шелохнуться. Дженни и Кри — тоже.

— Знаете, что такое маргиналии? — спросил Титир.

— Нет…

— Проще говоря — пометки на полях. Привычка Штроя со студенческих лет: выделить что-то, чем НЕ стоит больше заниматься. Другие выделяют важное, а он, чудак, — неважное. Так он мне однажды сказал. Мы посмеялись вместе, и я заверил Многоликого, что никому не скажу. Но Штрой — что вполне в его стиле — ответил: «Можете рассказывать, я не боюсь за свой авторитет» …Хм, я уже начинаю сплетничать, а время позднее… — Он поднялся.

— Постойте, господин Титир! — взмолился Аксель, забыв о выдержке. — Мы не заметили в Индексе никаких пометок! Ни важных, ни неважных…

— Значит, он их стёр, только и всего…Он ведь знает, что за ним шпионят! — пожал плечами Плоский Библиотекарь. — Ну, доброй ночи.

Он уже удалился вдоль берега метров на десять, когда Аксель, догнав его, окликнул:

— Господин Титир!

— Да?

— А вы ничего не узнали насчёт вашего трупа…то есть, я хотел сказать, трупа Луперсио?

Титир медленно покачал головой, глядя на воду.

— Нет…Не знаю, что это было. Но, если это Кья, то он ведёт себя странно.

— Почему?

— Обычно он не шутит, нанося удар. И предпочитает зарезать собственноручно — Кья любит кровь….Но режет он не так. Ты вообще знаешь, как убивают старшие духи?

— Конечно, нет! Откуда же…

— А пора бы знать! Ведь вы, если не ошибаюсь, умыкнули во время бегства из Потустороннего замка целую библиотечку магических сведений. Не говоря уже о волшебном компьютере, которым оснащён Шворк. Ты менее любознателен, чем я думал, хотя речь идёт о твоих заклятых врагах…Как они убивают? Младшие — особенно духи-палачи — рвут жертву зубами и когтями. И тоже находят в этом удовольствие…подобно твоему приятелю Пралине. Ну, а старший дух — не говоря уже о звёздном — пачкаться не будет, разве что, повторяю, это какой-нибудь извращенец типа Кья. Они убивают разными заклинаниями… — Титир оглянулся на стол, но девочки, видимо, потеряв надежду узнать ещё что-то, ушли. Старый дух и мальчик были одни у тёмной заводи, перед бесконечным полузатопленным книжным городом. — Пожалуй, хорошо, что нас не слышат Кри и Дженни — да ещё на ночь. Бедные люди, почему они так боятся ночи?

— Потому… — начал Аксель, но Титир жестом остановил его.

— Неважно! Так вот, Кья убивает сам — но не разукрашенным кинжальчиком. Он любит оригинальничать не меньше Штроя и убивает жвалами…

— Жвалами?

— Да, жвалами гигантского доисторического паука, который обитал в лесах позднего палеозоя. Ваши учёные о таких чудовищах ничего не знают, поскольку они — я имею в виду пауков, а не учёных — беспозвоночные и не имеют внутреннего скелета, который мог бы сохраниться в древних породах. Но им — учёным, а не паукам — известно, что содержание кислорода в тогдашней атмосфере было намного выше сегодняшнего. Что и способствовало появлению гигантских членистоногих, которых мы-то, духи, знаем очень хорошо: ведь когда-то мы на них охотились! Благодаря обилию кислорода их органы дыхания — трахеи — были куда меньше, чем у теперешних членистоногих, а это позволяло укрупняться другим частям тела. Такой паук жил в земляной норе, и размах его лап составлял примерно метра три…

— Бр-р! — содрогнулся Аксель.

— Да, и по своему облику и повадкам он мало отличался от современных птицеедов. Хочешь на него взглянуть?

— Нет уж, спасибо, мне сегодня и без того хватит впечатлений…

— Понимаю. И вот, как-то на охоте — которая тогда была интереснее теперешней, — Кья выследил этого паука, вырвал у него жвалы…точнее, не вырвал, а скопировал заклинанием, — поправился Титир, видя гримасу отвращения на лице мальчика. — Я вообще часто выражаюсь неточно, вы слишком многого не знаете…и, отпустив его, увеличил их с помощью всё той же магии…

— А, так он его не убил? — удивился Аксель.

— Во-первых, пауки были защищены мораторием: истребив всех, на кого прикажешь охотиться? А потом, он всегда питал слабость к кровожадным тварям…В дальнейшем, кстати, паучок ему пригодился, и вот каким образом…

— Вы уверены, что я хочу знать? — перебил Аксель.

— Уверен. Это забавно. После того, как Кья сделал себе столь оригинальные «кинжалы» (они напоминают тёмные кривоватые когти длиной сантиметров в тридцать) — он мог теперь всегда иметь их в неограниченном количестве, и даже со свежим ядом, как в девонском лесу. Так вот, кто-то на него донёс, что он увеличил жвалы не в два раза, как это предписано Серым Приложением, а всего лишь в полтора — и, таким образом, виновен в немагических действиях….Это тяжкое переступление!

— Серым Приложением? К чему?

— В другой раз объясню…Кья вызывали в суд, а ему, в свою очередь, пришлось вызвать в суд паука — что было чистой воды комедией! Ведь до этого он мог наложить на него любое заклятие, отрастив или уменьшив ему жвалы до нужной длины…и этого мелкого, прикладного колдовства не докажешь. Всем известно: вызвать свидетеля должен суд, и только суд (а я как раз был в числе экспертов). Но Кья тогда был в самой силе, и ссориться с всемогущим Главным Диспетчером из-за какой-то мошки никому не хотелось. Дело кончилось ничем, Кья продолжал — и ныне продолжает — пользоваться жвалами. Так что, если бы твой фантом был делом лап Кья, у него в спине торчало бы кое-что не слишком красивое…Спокойной ночи!

Аксель долго ещё стоял у воды в сгущающихся сумерках, опустив голову и напряжённо размышляя. Затем медленно повернулся, чтобы уйти к себе, но вдруг ему показалось, что в тёмном канале мелькнуло что-то красное. Мальчик пригнулся и различил сперва два алых уголька, а затем — курьера-шпиона, который, поджав лапки, скользил под водой к берегу откуда-то со стороны Центральной Спирали. К счастью, стол было недалеко; Аксель несколькими прыжками достиг его и бросился в кресло. Шпион выбрался из воды, повернулся всем телом направо-налево — шеи у него не было — и шмыгнул к выходу из книгохранилища. Акселю всё это очень не понравилось, и он дал себе слово утром рассказать про незваного гостя Титиру.

«Может, это связной между двумя библиотекарями, только и всего», — успокаивал он себя, мысленно пожелав Пепе доброй ночи и погружаясь в сон. Как ни странно, ночь опять прошла спокойно — наверняка в ужин было подмешано что-то успокоительное. Аксель спал, как младенец, и проснулся утром, как взрослый муж, готовый к бою. Полюбовавшись на своего двойника и меркнущий звёздный потолок, он поздоровался с Духом-Выпрямителем, умылся и вскоре уже сидел за завтраком. Девочки, кажется, тоже спали вполне удовлетворительно. Было жаль портить аппетит, но Аксель первым делом всё-таки рассказал Титиру о шпионе.

— Ясно, — ответил тот с каменным лицом. И больше ничего не сказал.

Он отвёз детей на остров, пожелал удачи и уплыл, однако всю его былую словоохотливость как рукой сняло. То ли он считал, что сказал всё, что мог, и даже больше, то ли ему было уже не до них. Проводив его тревожными взглядами, все сгрудились у ненавистного стеллажа с Индексом Полноценных Родительских Проклятий, чтобы решить, что делать дальше.

— Твой метод не помог, Акси, — вздохнула Дженни, ещё раз припомнив вслух всё, сказанное вчера Титиром, и вновь обдумав каждое слово. — Всё это очень мило, но нисколько не сужает наших поисков! Старик просто смеётся над нами…

— А знаешь, Дженни, — неожиданно возразила Кри, проведя рукой по корешкам, — я с тобой не согласна! (Хотя обычно она соглашалась с Дженни почти всегда и во всём). Акси прав. Этот Титир просто так ничего не делает. И не говорит…Он тут у них хитрее всех, вот увидите, и на месте Штроя я давно назначила бы его Главным Диспетчером…

Услыхав такой вывод, Аксель и Дженни широко раскрыли глаза, но спорить не посмели и приготовились слушать дальше. Час Кри настал! Почувствовав всеобщее внимание, она приободрилась и заявила:

— Если бы меня сон не сморил, я бы всю ночь продумала. Время идёт, а мы…любуемся на новые жертвы! Давайте искать эти самые маргиналии, вот что я вам скажу!

— Объясни подробнее, — попросил Аксель, сев на стол и разглядывая светло-зелёную гладь лагуны. — Как можно искать то, что Штрой стёр? И, главное, зачем? Ведь он выделял неважное…

— Я знаю Штроя, — спокойно и твёрдо, со взрослой ненавистью в голосе сказала Кри, так, что у Акселя мурашки побежали по коже. — И он ещё пожалеет, что я жива…Он тоже ничего просто так не делает. Если он не запретил Титиру рассказывать о своей человеческой привычке, и не отдал её на хранение Белой Маске — значит, он ХОТЕЛ, чтобы о его привычке знали…Понимаете?

— Кажется, начинаю понимать, — нахмурилась Дженни. — Ты хочешь сказать, что…

— Да! Да! Он хотел, чтобы те, кто будет за ним шпионить, видели его пометки на полях. Я это точно знаю! Почему — я пока сказать не готова. Но, если я права, то пометки на нашем Индексе…

— Он не наш! — резко сказал Аксель, сплюнув.

— Хорошо, пометки на этом Индексе окажется очень легко восстановить. Давайте попробуем!

Аксель соскочил со стола, нахмурил брови и выдал:

Неважно, Индекс, часты или редки Привычки тех, кто сел тебя читать. Восстанови нам на полях пометки…

Он чуть запнулся, но Кри тут же закончила:

Их можно «маргиналиями» звать!

С полки стеллажа донёсся еле слышный шелест, словно бы своды чуть-чуть приоткрылись и по страницам их прошёл невидимый ветер — но тут же смолк. Дети не двигались. Книги тоже.

— Ну? — вопросительно сказала Кри.

— Ну…надо всё опять перелистывать. Все десять томов, — безрадостно сказал Аксель. — Впрочем…постойте! — Он выхватил наугад из проклятого — в прямом и переносном смысле — десятитомника один из сводов, перелистал и вздохнул: — Ничего…

— Может быть, заклятие не сработало? — робко спросила Кри. Тем временем Дженни уже потрошила другой свод.

— Ничего! — ответила она на вопросительные взгляды. — А ведь неважных пометок всегда больше, чем важных, верно? Он действительно стёр их, Кри!

Но девочка упрямо мотнула подбородком:

— Нет, я чувствую, что права! Я знаю! Давайте так:

Неважно, Индекс, часты или редки Привычки тех, кто сел тебя читать. Восстанови нам на полях пометки… И не забудь страницы показать!

Три свода с быстротой молнии — уже без всякого шелеста — спрыгнули с книжной полки, приземлились на ближайший стол и, хлопнув переплётами, словно вороны — крыльями, распахнулись: первый — в конце, второй — почти точно в середине, и третий — тоже в конце.

— Трое… — медленно сказал Аксель, наклоняясь. — Только три мальчика из сотен. Тут стоят крестики на полях…Что же — эти трое неважные, а остальные — все подряд важны? Не понимаю…

— А что тут не понять, — усмехнулась Дженни. — Невелика хитрость…И всё-таки Кри — умница.

— О чём ты? — хмуро спросил Аксель, вглядываясь в жёлтые листы.

— Да ясно же, как день, что на самом деле Штрой помечал важные имена, а Титиру просто врал! Чтоб сбить шпионов со следа…Ты, Акси, прав: ну, будь ещё таких крестиков сто, или хотя бы тридцать — и можно бы поверить, что они неважны. Но три! Даже смешно…

— Вот именно, — сказал Аксель, хмурясь ещё сильнее. — Даже смешно…Только всё дело в том, Дженни, что Штрой — не смешной. Совсем не смешной! И не будет он держать шпионов Меданарфа или ещё кого — за круглых дураков, которые не понимают то, что сразу поняли трое школьников. Нет, что-то тут непросто…Я окончательно ничего не понимаю!

— А я, кажется, поняла, — вздохнула Кри, отворачиваясь от трёх драгоценных находок и оглядывая лагуну и каналы отсутствующим взглядом, словно бы забыла, зачем она здесь. — Но не думайте, что я такая умная. Если бы я не знала этого негодяя, который хотел моими руками убить моих родителей, я бы не догадалась. Да и вы сейчас помогли…

— Говори! — сказали Аксель и Дженни.

— Штрой никого не собирается обманывать. Если б он хотел сбить своих врагов со следа, то не делал бы никаких пометок. Или сделал девять тысяч, чтоб шпионы начали проверять оставшуюся тысячу и потеряли время…А троих можно очень быстро проверить — наверное, даже таким, как мы!

— Не хочешь ли ты сказать, — резко спросила Дженни, — что Штрой оставил эти пометки для нас?

— Да, Дженни, — всё так же вяло ответила Кри и села. Она словно была в том же полусне, который недавно охватил Акселя на пляже, когда девочки требовали, чтобы он взял их с собой в Подземный Мир. Но теперь настал черёд брата следить за ней с тревогой и удивлением…И в то же время он почему-то не сомневался, что Кри права.

— Но, Кри, — мягко сказал Аксель, — Штрой ещё не знал нас, когда делал эти крестики. Думаешь, он заранее предвидел, что духи обратятся к каким-нибудь земным волшебникам, чтобы отнять у него телохранителя?

— Да.

— И решил оставить нам подсказки? Одна из которых верна?

— Да…

— Зачем?

Кри колебалась. Казалось, её язык налился свинцовой тяжестью, и вместо того, чтобы бороться с ней, она сейчас закроет глаза и уснёт…Дженни хотела что-то сказать, но Аксель жестом остановил её.

— Скажи нам, Кри… — попросил он, погладив её волосы. — Мы верим тебе, не бойся…

— Штрою давно всё надоело, — медленно заговорила Кри, глядя в одну точку. — Он никого не любит. Никого не ненавидит. Только враги ещё придают его жизни какой-то смысл. Ему интересно испытать их. Он умеет их подразнить…и в последний момент, когда им покажется, что победа у них в руках, нанести удар! Поэтому он и не трогал Отто тогда, в Потустороннем замке…помните? Хотя Отто не был потомком Гуго Реннера и не мог ему принести никакой пользы. Штрою просто было любопытно, что ещё придумает этот человечек, чтобы помешать ему. А когда он увидел, что наш Отто — не человечек, а человек, что он сделал? Уничтожил его?

— Нет, — сказал Аксель. — Дал ему почётное прозвище и предложил стать звёздным духом! Ты молодец, Кри! И сам Отто не разобрался бы во всём этом лучше тебя!

— Вот почему полученные нами маргиналии — настоящие, — продолжала Кри, словно не слыша. — Может, Штрой даже и сам себя обманывал, оставляя их нам…

— Как это? — вновь нахмурился Аксель.

— Он чувствовал, что Белая Маска — всё-таки признак его слабости. У самого не хватает мужества от него избавиться, так, может, у нас получится его отнять…Но бороться с нами за него Штрой будет всерьёз.

Аксель и Дженни переглянулись.

— Штрой пробовал захватить всех трёх мальчиков, названных в этих пометках, — голос Кри иногда становился еле слышным, она даже побледнела от усталости, хотя ещё недавно у неё был такой бодрый вид. — С двумя у него не вышло…или они не подошли ему. Но третий — тот, кого мы ищем. И он наверняка связан с Сан Антонио…

— Да! — согласилась Дженни. — Иначе с чего бы Франадему заманивать нас туда, а Штрою так беспокоиться, что мы — на острове? Зачем ронять на нас сосны и подбрасывать фантомов?

— Что ж, — подытожил Аксель, — мы справились с первой частью задания — прежде всего, благодаря тебе, Кри. И сэкономили целый день! Теперь мы имеем право наседать на старика дальше. Пусть помогает выбрать из трёх имён одно…Что, Дженни?

— А я вот думаю… — нерешительно промолвила та. — Помните, Смерть говорила своему сыну, что нужно не подпускать вас к кресту? И маргиналии на полях — кресты…Может, это они и есть?

— Нет, — покачал головой Аксель. — Пометки-то здесь, а не в Сан Антонио…Тогда уж ей следовало бы сказать: «Не подпускать к Франадему». И, знаешь, мне не кажется, что Смерть — пусть даже она не служит больше Штрою! — порвав с ним, тут же примется делать то, чего он просил её ни в коем случае не делать. То есть сводить нас с его врагами. Она тебе не Фибах! Ну ладно, я сейчас размножу каждый свод в трёх экземплярах, чтоб нам было удобней их сравнивать — и вперёд! На последний штурм!

— Последний ли… — с сомнением пробормотала Кри, чьё странное состояние, казалось, прошло сразу и без следа. А Дженни, помешанная на разных записях и конспектах по любому случаю, тут же сказала:

— Но сперва, Акси, выпиши все три имени на бумажку — чтоб никто ничего не перепутал!

Аксель пожал плечами — лично он эти три имени помнил уже так твёрдо, словно всю жизнь высекал их в граните, — однако молча взял из ящика стола лист бумаги и написал столбиком:

«Жан Массар

Питер фан Донген

Октавио де ла Крус»

Затем, мигом размножив три свода, роздал экземпляры, и в полной тишине все начали читать. Но не прошло и минуты, как Аксель поднял голову:

— Кри!

— Что?

— Ты права! Во всём права. Это видно даже без маргиналий…

— Почему? — спросила вместо Кри Дженни.

— Потому что в двух последних сводах дата похищения не стоит. А вот в истории Жана Массара из Лиона она есть!

— Ну и что же? — нахмурилась Дженни. (Кри по- прежнему молчала).

— Штрой сделал так, чтобы мы…ну, может, не мы лично…а те, кто будут идти по его следу, не знали, кто из трёх детей похищен первым, а кто — последним. Так как последний…

— …это и есть Белая Маска, — закончила Дженни, кивнув. — Дальше искать ему не понадобилось. Только не забудем, что кто-то из троих мог и не достаться Штрою — его могли опередить люди! Но зачем он оставил дату в истории Массара? Стёр бы и её…

— Да всё за тем же! Показать, что он загадал нам загадку! Если мы — вот как наша Кри — окажемся достаточно умны, чтоб это понять.

Кри лишь тяжело вздохнула — собственная догадливость явно не радовала её. И Аксель вновь склонился над книгой.

ПИТЕР ФАН ДОНГЕН, 11 лет

Схевенинген

Дата проклятия —

Питер стоял на пирсе, жевал блинчик в сахарной пудре, слушал гам чаек, которые что-то разорались сегодня, и уныло разглядывал привычную глазу картину: пепельное небо, серое море и — метрах в двадцати от себя — пришвартованную отцовскую яхту. Он не торопился на борт.

Ему было тошно. Блинчик не имел к этой тошноте никакого отношения, ничего не прибавлял и не убавлял. Питер ел его, чтоб отвлечься от тяжёлых мыслей. Сегодня он опять — уже всерьёз — поругался с отцом, и ясно, что не в последний раз.

Первый неприятный разговор произошёл у них в День флажков, когда в гавани отмечали нацональный праздник селёдки — харинга. Отец тогда освободился пораньше, чтобы до харинг-банкета в «Курхаусе» побыть с Питером. Совсем не пойти на банкет он, конечно, не мог, да Питер от него этого и не ждал — слишком важную роль играет Лодевийк фан Донген в нидерландских рыбных промыслах…Короче, всем было весело. Десятки тысяч людей заполонили Схевенинген — морское предместье Гааги. Ещё бы! Сельдь, наконец, отъелась планктоном и к концу мая достигла нужного процента жирности — великое счастье…По сигналу крохотной пушечки все парусники — и папины, конечно, тоже — отправились в тот день на «селёдочные гонки». Правда, папа не выиграл: не его капитан первым вернулся с уловом, чтобы получить почётную премию и подарить бочонок «ниуве харинг» — новой сельди — королеве Беатрикс. Но папа в мелочах не азартен.

Они, как всегда, побродили в праздничной толпе, послушали музыку и пальбу из старинных ружей, полакомились малосольной селёдочкой, заглотнув по всем правилам.

(Попросить её у дюжего лоточника в красной рубахе и белом фартуке; взять её у него — добытую миг назад из мутного рассола; обмакнуть её — уже без чешуи, костей и внутренностей — в мелко нарезанный лук; поднять её за хвост повыше и, запрокинув голову, открыть рот; и втянуть в себя — почти всю сразу! Заесть её, нежную, как несолёное масло, серым хлебом и запить пивом. Повторять всё с начала, пока хватит сил). Для истинного нидерландца это не менее священный ритуал, чем для верующего — визит в церковь.

Семья торговала рыбкой веками и, подобно большинству сограждан, была обязана ей практически всем. Но мальчик в последнее время не раз с тоской вспоминал рыбака Виллема Бёйкельзона из зееландской деревушки Биерфлит: тот ещё в четырнадцатом веке, как мог, постарался испортить Питеру жизнь. Придумал удалять у сельди, об которую до него никто и пачкаться не хотел, то, из-за чего она, оказывается, горчила — жабры. После чего селёдка стала мировым деликатесом, Голландия — богатой страной, а предки фан Донгенов — торговцами рыбой. И теперь отец каждый год возит Питера на могилу Виллема Бёйкельзона. Нужно же поклониться его памятнику, к которому — заметь, сынок! — приходили и приходят выплакать свою скорбь по усопшему короли и императоры. А Бёйкельзон сидит в фартуке и бахилах, расставив ноги, глядит в далёкие века и даже не косится при этом на несчастную рыбёшку, которую потрошит…

Короче говоря, поклонение святым мощам. И вот, в хороший, праздничный день эти мощи таки настигли Питера. Набродившись всласть по гавани, Лодевийк привёл сына в первый попавшийся «пэнкейк», заказал ему блин «Романов» с клубникой, взбитыми сливками и сахарной пудрой, сел и тоже устремил взгляд вдаль. Глядя сквозь фан Донгена-младшего.

— Камбала — вот твоё будущее! — провозгласил он. — Твоё, и всего нашего дела. Не спорю, морской язык пока приносит больше денег, но весь мой опыт…а я, не забудь, кормлю камбалой пол-Италии и всю Германию…весь мой опыт ручается за направление главного удара. Кушай, кушай! Правда, эти брюссельские бюрократы всё время мудрят. Ограничивают, как я тебе уже говорил, сроки лова. Ну, а мои капитаны тоже не святые, начинают выкручиваться…Стараются ловить рыбку поближе к дому, чтоб хоть так, за счёт дороги, наверстать своё!

— Но это же хорошо? — вздохнул Питер, ковыряя блин. — Быстрей вернутся…

— Сколько раз тебе объяснять: это НЕхорошо! Здесь-то, у наших берегов, в южных водах — больше всего рыбной молоди, которая из-за этого зря гибнет. Мы же имеем право ловить максимум — понимаешь, МАК-СИ-МУМ — двадцатисемисантиметровую камбалу, и меньшую приходится выбрасывать…Или вот: придумали господа чиновники, которые селёдку от кальмара не отличат: чем более мелкой сетью ловишь, тем тебе опять-таки больше поблажек в смысле графика!

— Это тоже плохо? — вяло сказал Питер, которому любимый «Романов» уже казался жёваной промокашкой. А в нём сколько сантиметров?

— Хуже некуда! Мои люди шуруют мелкими сетями, вместо того, чтобы ловить, как положено — сто-или стодвадцатимиллиметровыми, — и молодняк опять гибнет. Мы проедаем наше будущее…твоё будущее, Питер. Ну что, сыт?

— Да, спасибо.

— Теперь слушай внимательно.

И Лодевийк преподнёс сыну свой праздничный дар. Чтобы окончательно приохотить его к морю и к камбале, он отправляет Питера юнгой на большом траулере-рефрижераторе к Скагерраку. Возраст вполне позволяет, и нечего тянуть. Шикарно, а?

— Нет, — сказал Питер. — Я не хочу быть моряком, папа.

— Ты и не будешь. Ещё чего! Это наше прошлое. Ты будешь делать дела на берегу. Но небольшой глоточек практики…

— Я не хочу торговать рыбой. Вообще, — прибавил фан Донген-младший для полной ясности.

— Кем же ты хочешь быть? — помолчав, спросил отец, и шея у него стала цвета красной меди.

— Не знаю.

Это несколько разрядило обстановку. Всё ясно: Питер дурит. Лодевийк мог сколько угодно ворчать на брюссельских чинуш, но в душе он был таков же, как они: человек порядка. Не любого, разумеется, а того, на котором стоит мир. И если порядок гласит, что все фан Донгены веками богатели за счёт рыбы — значит, и Питер должен.

Он, конечно же, услал сына на своём супертраулере в северные воды: понюхать моря. Что только укрепило Питера в его решении. Чем дальше шли на север, тем больше густел туман над зелёными стеклянными волнами, в чьих глубинах шла своя, недоступная человеку жизнь. А если даже доступная — то, разве что, с помощью грубой силы. Питер не очень любил море, но всегда уважал: в конце концов, он тоже был фан Донген. Его ухо улавливало обрывки разговоров. Рыба уходит от Фризских островов в глубинные воды, почему — бог её знает…И, стало быть, нет никакого смысла запрещать большим судам лов камбалы у южных берегов: мелкую молодь этим уже не спасёшь. Ну, а почему на ней, на камбале, всё больше красных опухолей — вот это дело ясное: превратили море в сточную канаву! Особенно оживились такие речи на подходе к Доггер-банке, где теперь сплошные нефтяные вышки да трубопроводы. В районе нереста! Нашли где гадить. Как говорится, «схизофрейн ис нойт аллейн» — шизофреник никогда не одинок…

Правда, Питеру нравилось, как слаженно работает команда этого статридцатиметрового пловучего холодильника. Улов выкачивали прямо из гигантского трала, не поднимая его на борт. Потом рыба попадала в танки с охлаждённой морской водой, а дальше — на нижнюю палубу, где её сортировали специальной техникой, замораживали, запечатывали в плёнку, как труп в полицейском фильме, и отправляли в морг — то есть, в морозильные камеры. Увы, такой вот двадатикилограммовый брикет тускло-глянцевых глаз, раскрытых в последнем удушье пастей и зализанных плавников не звал к приключениям и опасностям. Даже проходящий испытания новейший импульсный трал, который, в отличие от старых бим-тралов, поднимал рыбу со дна слабыми ударами тока, не показался мальчику ни интереснее, ни гуманнее. Ну, загубит такая вот штуковина чуть меньше морского языка — всё равно, это лишь песчинка в огромной куче, у людей одно на уме: поймать и съесть.

В этом не было никакой романтики.

— Но такова жизнь, — пожал плечами Лодевийк, когда Питер поделился с ним впечатлениями. — Все ловят всех…Кто может изменить это?

— Я, — сказал Питер. — Я не буду ловить. И торговать тоже.

На сей раз они не сидели в «пэнкейк», а были вдвоём в салоне вот этой самой отцовской яхты, причаленной к вот этому пирсу. Отец долго уламывал Питера и наконец, выйдя из себя, — что случалось с ним нечасто — тихо сказал:

— Будь проклят день, когда ты появился на свет! Я никогда не прощу себе этого…Но и ты никогда не унаследуешь дело, запомни.

Питер встал и вышел.

Он долго бродил по гавани, потом нашёл то заведеньице, где вся каша заварилась, и купил там пакет блинчиков «take away» — на вынос. У Питера была склонность верить, что если прийти в плохое место по-хорошему, беда подумает-подумает и отступит. Но, может, и камбала, получив электрошок и спасаясь от него в уютный трал, думает так же?

Побродив ещё час и сжевав почти все блинчики, он вернулся к пирсу. Смеркалось. Яхта белела в полумраке — ни движения, ни света на борту. Никого…только чайки орут, как сумасшедшие. Чего они, мельком подумал Питер, вроде завтра шторма не обещано. И решил, как помирится с отцом, уточнить прогноз погоды. Не эта же пожилая супружеская пара, ковыляющая мимо пирса, так взбудоражила птиц…

К его удивлению, те двое свернули с берега к нему, хотя здесь была лишь одна яхта. Высокий — даже по местным меркам — седой англичанин со снежно-белыми усиками щёточкой одной рукой опирался на трость, другой поддерживал крохотную старушку, которая явно смахивала на умирающую мышь. И оба были облачены в дорогущие серые костюмы одинаковой ткани.

— Говорю же тебе, это не здесь, Джек!

— Нет, здесь! Вот сама увидишь…

Приблизившись к Питеру, седой подслеповато, сквозь зелёные очки, оглядел почему-то сперва его, а уж потом яхту, и спросил по-нидерландски с акцентом:

— Простите, молодой человек, там, на корме, не чилийский флаг? Я по вечерам плохо вижу.

— Нет. Вы, кажется, заблудились? — живо спросил Питер, радуясь предлогу оттянуть возвращение блудного сына домой.

— Ничего подобного, я так и думал…Помолчи, Эмма! Мы ищем яхту, где нас ожидают друзья. Они сказали, что мы её и без флага легко заметим: такой белый траулер, «Nordhavn»…

— Джек, ты же понятия не имеешь, как они выглядят! Но сам не спросил, и мне не дал…

— Вот он — «Nordhavn», — кивнул Питер на белый силуэт, застывший в тёмной воде. — Только он не чилийский, а мой. Наш с отцом… — скромно уточнил он, вздыхая.

— О, какой красавец! — расплылась в беззубой улыбке старушка. — Я и не знала, что такие бывают…Прямо серебряный!

— Семьдесят шестая модель, — небрежно бросил Питер. — Отец их каждый год меняет. Сперва у него была «Nordhavn-72», но потом он заказал в Саутхэмптоне вот эту, поновее. Её на Тайване строили. А что серебрится, тут ничего удивительного: стекловолокно…

И тут у него на секунду перехватило дыхание. Скользнув взглядом по руке седого кавалера, он вдруг осознал, что у этой пары на двоих — ТРИ РУКИ. Левая рука старика срослась в локтевом суставе с рукой Эммы, а ниже нелепым обрубком торчало «общее» предплечье и скрюченная, увядшая, розовая кисть руки с поджатыми пальцами. «Как звериная лапа», — с отвращением подумал мальчик.

Теперь ему было ясно, почему они одеты в одинаковые костюмы: чтоб общий рукав не бросался в глаза. Ну что ж, сейчас они уйдут. А Питер пойдёт к отцу.

Пока он всё это соображал, оказалось, что пожилая пара подступила к нему вплотную и как бы «взяла в клещи» с двух сторон. Мальчику даже показалось на миг, что их общая рука стала чуточку длиннее…брр…хотя такое, конечно, было невозможно. Однако он вздрогнул и отступил на шаг.

— Ну, нам пора, — тут же сказала Эмма. Её горящий взгляд скользнул по лицу Питера и упёрся в его пакет. — Это у вас блинчики, юноша?

— Да. Хотите? — вяло сказал Питер.

— Что вы, что вы, нам нельзя! Мы на особой диете. Я только хотела спросить…на прощание…В вашей стране очень интересно едят селёдку. Заглатывают, можно сказать…А блины нидерландцы тоже так кушают?

«Вот идиоты», — весело подумал Питер. Это было слишком даже для туристов. Хотя…почему не позабавиться?

— Ну да, — важно кивнул он и, расставив крепкие ноги в кедах, потянулся за предпоследним блинчиком. — Вот, показываю…

И, подняв блин над головой, повёл его к открытому рту, оторвав наконец глаза от сиамских близнецов, или кто они там. Поэтому он не мог видеть, как за эту оставшуюся ему секунду они замкнули кольцо, растянув свою скрюченную руку резиновым шлангом. Последний блинчик в мятой упаковке шлёпнулся на пирс.

Трал закрылся.

«Ну, тут уже точно были духи», — сказал себе Аксель. Он медленно спустился к воде, нагнулся, поборол сильный приступ тошноты (стыдно было перед девчонками), умыл лицо, пытаясь избавиться от картины, которая маячила под его закрытыми веками, и неохотно побрёл назад к столу. Но при этом невольно косился по сторонам — не окружает ли его кто-нибудь. Дженни сидела спиной к нему, нервно мотая «конским хвостом». Кри с каменным лицом, кажется, даже не мигая, смотрела в книгу. Не заболела бы она от всего этого окончательно… «Я убью его», — твёрдо решил Аксель. И открыл третий свод.

ОКТАВИО ДЕ ЛА КРУС, 10 лет

Мерида

Дата проклятия —

Скучно…

Октавио вздохнул, покосился на пенал с фломастерами, надеясь, что они разделят (раскрасят?) его тоску, но так как они лежали и молчали, пришлось перевести глаза на светлую полоску вечернего неба за окном. Окно было открыто: главная жара уже спала, и даже веял лёгкий ветерок, колебля цветастую штору. Можно бы выйти на балкон, но там тоже будет скучно.

У него бывало так. Нахлынет уныние, и всё тут! Тогда не то что уроки (и кто только придумал такую гадость?), а и видик какой-нибудь, или вкусное — ничего не мило. Мама в подобных случаях говорит: «Ты мой меланхолик». А ведь не такое уж неинтересное занятие — разрисовывать денежные купюры. Это тонкая работа, достойная если не художника, то, уж наверно, настоящего фальшивомонетчика. Трудная и опасная судьба…Не надо ходить на службу. Никогда тебя не уволят, незачем ездить с места на место в поисках работы, как папе. Под кроватью всегда чемодан денег. Страшновато, наверное, нести их в магазин, но зато когда их там уже взяли, можно себе представить, как приятно тому, кто сделал их своими руками. Однажды тебя поймают, превернув вверх дном весь мир. И шеф полиции, тряся перед восхищёнными журналистами твоей работой, прорычит: «Не верите, сеньоры? Ладно, сейчас я сниму с него наручники, и он вам докажет, что это возможно! Эй, сержант — чистую бумагу и фломастеры!» А ты сидишь на жёстком, вонючем стуле с сонным видом, и когда все обступают тебя, наставив фотообъективы, цедишь углом рта: «Так уж и быть, полковник, только для вас…Но этот стул мне не подходит. И стол тоже. Пусть мне привезут из дома МОИ стол и стул, пятнадцатого века, и такую небольшую настольную лампу, только осторожно, она очень ценная…» Октавио даже язык высунул слегка от этого зрелища.

Правда, это нечестно. А, собственно, почему? Если ты сделал деньги не хуже настоящих, в поте лица, то разве плохо, что их станет немножко больше? Ведь их всё равно не хватает…

Как бы то ни было, мысли о собственном мастерстве развлекли его, и настроение повысилось. Да! Он, правда, ничего не подделывает, но уж разрисует эти эскудо на совесть. Даже жаль, что они теперь ничего не стоят. Вот и пригодятся для полезного дела.

Маленькая гостиная погружена в полумрак. На жёлтой выцветшей скатерти стола, за которым сидит Октавио, тикают часы. С улицы не доносится никакого шума. Да и кому шуметь в богом забытом городке? Здесь вообще ничего нет, кроме древнеримских развалин, и лично он, Октавио, в жизни бы сюда не приезжал на них пялиться. Но пока у папы не кончатся сезонные работы, домой семья не вернётся. А может, и вообще не вернётся…

К счастью, тут хотя бы школа ничего, в Мериде. Ребята не злые, и у него уже сто приятелей. Есть где развернуться…Он нарисовал по три карикатуры на каждого, но никто не обиделся. В прежней школе Октавио дважды схлопотал фонарь под глазом за это занятие. А здесь только один дурак предложил: «Рисуй лучше амфитеатр! Все так делают». «Я — карикатурист», — объяснил Октавио, и мысленно прибавил: «Тупое рисовать легче, чем овальное».

В принципе, даже не нужно так стараться. Из зрительного зала эти эскудо всё равно толком не видно — главное, что не евро. Но тогда придётся делать уроки. Скучно…А пьеса интересная. Про юношу из Овьедо, который в восемнадцатом веке проиграл в карты всё своё наследство и стал разбойником. (Грабил он, конечно, только богачей). Октавио ни минуты не сомневался, что главная роль в спектакле достанется ему. Так и вышло. Основным конкурентом был Хосе Вонючка, он тоже выразительно читает. Но так зловеще молчать над своей погубленной жизнью, как Октавио, не мог никто! А когда молчит Хосе, сразу ясно, что он просто олух, или не выучил, или опять что-нибудь с кишечником.

Теперь вот надо обеспечить реквизит. Костюм и оружие почти готовы. А проигрывать будем старинные эскудо. То, что они на самом деле вовсе не старинные и даже не испанские — дело десятое, главное — сделать так, чтобы они вообще ни на что не были похожи. Хорошо, что они завалялись у папы под бельём в комоде.

Так…кто это у нас? Святой Антоний Лиссабонский. Двадцать эскудо. Ну ладно, его не тронем, святой всё же…И бумажка блёклая. А жаль — вот у кого не то, что усов и бороды, но и волос на голове толком нет. По крайней мере, можно окружить его частоколом крестиков. Так. Адмирал Котинью. Тоже двадцатка. Волос у него ничуть не больше, чем у святого, старый уже. Усы и бороду. И шлем с перьями. Инфанта дона Мария, пятьдесят эскудо. Усы и бороду, да погуще, нечего церемониться! И крылышки — другим цветом, синим.

А вот и сотенные…Фернанду Пессоа. Великий поэт. Не читал. Но мама его уважает, лучше не надо. Мануэл Мария Барбоза дю Бокаж. Тоже великий, и тоже не читал, как к нему мама относится — неизвестно. Красить? Однако у поэта был такой грустный вид, что Октавио, вздохнув, оставил его в покое. Так. Пятисотки. Историк географических открытий Жуан де Барруш не дал мальчику особенно развернуться: у него уже были и усы, и борода, и шляпа, но с другого края банкноты было свободное место, куда Барруш и смотрел. Там Октавио нарисовал чёрта. Мозинью да Силвейра. Понятия не имею, кто такой. Ему нужны усы, борода и что-нибудь на голову, чтоб не простудился…А вот уже и тысячные пошли! Октавио кольнуло смутное беспокойство, однако он вошёл в раж. На очереди был Педру Алвареш Кабрал. Его мальчик не обслужил: ведь тот открыл Бразилию. Зато другая сторона купюры могла завалить работой хоть кого! К берегу, утопающему в тропической зелени, приближался старинный парусник, а у воды его дожидались многоцветные попугаи, обезьяна с задранным хвостом и какое-то полумифическое крылатое чудище с высунутым змеиным языком. И над всем этим — буквы: «Terra Brasilis»… Заменив «Brasilis» на «Octavis», живописец нарисовал на мачте парусника Хосе с таким же задранным хвостом, как у его прототипа на берегу. Чувствовалось, что хвост задран не просто так, и чтобы парусник в результате не выбросило на берег, Октавио выдал Хосе рог, в который тот трубил, раздувая щёки и создавая обратную волну. Отлично! Вашку да Гама, пять тысяч эскудо. К этому не подступишься, весь оброс, зато зелёненький Антеру де Кентал…

Звонок. Долгий и непрерывный, видимо, не в первый раз. Октавио метнулся к двери, разроняв фломастеры. Это папа. Он никогда не берёт ключ.

— Здравствуй, папочка! — На пороге в грязном комбинезоне стоял отец и, выставив смуглый подбородок, глядел на зазевавшегося отпрыска не слишком ласково.

— Пятый раз звоню, — буркнул он. — Чем ты там занимаешься, Отавью?

Октавио поморщился. Он любил, чтоб его называли правильно. Как мама.

— Я…уроки.

— Уроки? — вздохнул отец, сбрасывая пыльные башмаки. — Гляди-ка…И давно ты такой усердный?

Октавио скромно опустил глаза. А отец, шлёпая в комнату, бормотал:

— Нет, я не то чтобы про… — И застыл, свесив челюсть и глядя на ворох банкнот вперемешку с разбросанными фломастерами.

Повисло долгое, тяжёлое молчание. Отец словно бы не верил глазам и глубоко дышал, медленно белея.

— Это…это… — залепетал Октавио, тоже бледнея и мечтая уже, чтобы кончилось просто скандалом. — Нам к спектаклю задали…Там тебе на плите…

— ЧТО вам задали? Портить мои деньги?!! — загремел отец, надвигаясь на него. Он не потянулся за ремнём (Октавио никогда не били), но и никогда ещё так не смотрел на сына. — Отвечай, подонок!

— Но, папа…как можно их испортить? Они же не…негодные, — вымолвил мальчик, начиная дрожать.

— Негодные, говоришь? — тихо и зловеще процедил отец, загнав его в угол между столом и шкафом. — Значит, пока я надрываюсь на тяжёлой, грязной работе, чтобы тебя прокормить, ты роешься в моих вещах, как баба, и развлекаешься? Уродуя то, чего не заработал?! Деньги не бывают негодными, запомни! Да, они вышли из обращения, но придёт время, и о них ещё вспомнят!

— Кто вспомнит? — торопливо спросил Октавио, надеясь хоть таким интересом загладить вину, — чем привёл отца в абсолютно невменяемое состояние.

— Коллекционеры! — взревел тот, хватая сына за ворот и вздёргивая вверх, как пушинку — сузившиеся глаза вплотную к расширенным от страха. — Любители!! Нумизматы всякие!!! (Последние слова он уже прохрипел). Ты хоть спросила себя, мразь, почему я не все наши денежки обменял, а часть припрятал? А что любую из этих бумажек можно в Португалии обменять на евро до две тысячи двадцать второго года, ты тоже не знаешь?!

— Папочка, я не знал, прости… — еле выдохнул Октавио, сгорая от стыда и силясь вздохнуть. Какой ужас! Пока отец с матерью работали, он сидел и, высунув язык от удовольствия, портил настоящие деньги…Слёзы покатились по его щекам. И чем тут утешиться, если у него нет тех ста или двухсот евро, которые он уже испортил?

— А…а…коллекционерам-то они зачем? — ляпнул он, лихорадочно ища, что сказать. — Они же для них слишком новые… — и, по остекленевшему взгляду отца с ужасом понял, что больше масла в огонь подлить не мог.

— Слишком новые?! — взвыл тот, тряся его в воздухе. — А что, они жрать у меня просят, как ты? Я хранил бы их столько, сколько нужно, пока они опять не подорожали бы! Ну, чего дрожишь, как суслик? — И он отшвырнул мальчика на ковёр, как тряпичную куклу. — Знаешь же, что тебя не тронут, что твоя мамочка не допустит этого, будь ты трижды проклят! В этом доме только мне, простому трудяге, ничего нельзя, а тебе, дворянское отродье, всё дозволено…Убирайся! — топнул он длинной ступнёй в крепко пахнущем тёмном носке. — Вон отсюда, пока не растоптал!

Вид этого носка со свежей дыркой на большом пальце почему-то привёл Октавио в такой ужас, что, оторвав спину от пола, он опрометью кинулся на лестницу. Его ещё никогда не швыряли на пол…Никогда так не кричали на него! А что, если теперь всегда так будет?

«Но и я никогда не был так виноват», — сказал он себе, отдышавшись во дворе за мусорными баками, в тени небольшой пальмы. Стыд и раскаяние боролись в нём с приступами злости. «Он мог сломать мне ногу…Или руку!» — распалял себя Октавио, мысленно переносясь в зал суда и обращаясь к ближайшему баку: «Прошу лишить его родительских прав, господин судья!» И тут же, без всякого перехода, начал представлять себе, как вернётся мама (пора уже выглянуть на улицу, не идёт ли она). Они пошепчутся, найдут, где Октавио заработать — можно, например, почту разносить, или ещё что, — а после он, не говоря отцу ни слова, купит у какого-нибудь коллекционера, любителя или нумизмата старые эскудо и положит отцу на стол перед его приходом с работы. Тот сперва подумает, что это мама исхитрилась. И Октавио, разведя руками, просто скажет: «Нет, папочка, это я послал в газету на конкурс свои рисунки, их напечатали, и на гонорар я купил тебе эскудо. Тут даже немножко больше, чем было…»

Вдруг в его гудящей голове возникла совсем уже сумасшедшая мысль: а если эти эскудо, что он испортил, — все или хотя бы частично — были фальшивыми? Может, потому отец и не менял их? Ведь говорил же он маме как-то вечером придушенным шёпотом, что боится новых денег…обмена боится! Да нет, вздохнул Октавио, присев на груду битого кирпича, мой папа — честный человек. А такой шёпот у него всегда, когда речь о деньгах. И нечего искать дурацких оправданий! К чёрту все эти школьные спектакли. А если надо, то и саму школу! Нужно где-то заработать…Но где и как? Мама-то до чего расстроится — не из-за денег, а из-за того, что он это сделал…

И тут у него над ухом прозвучал незнакомый голос:

— Почему ты плачешь? Тебе нужна помощь?

 

ГЛАВА XIV. КОГДА МУДРОСТЬ БЕСПОЛЕЗНА, ОНА ОСКОРБИТЕЛЬНА

«Очень, — сказал себе Аксель. — Очень вероятно. Да». Но всё-таки он не стал торопиться с выводами, помня, как хитёр и коварен Штрой(который, оказывается, к тому же знает, что по его следу кто-то идёт!) Непонятно только, этот мальчик испанец или португалец? И как его звать по-настоящему — Октавио или Отавью? А как, кстати, зовут самого отца? Жаль, в Индексе нет такой графы…В десятый раз посмотрев фильм (и став, к сожалению, свидетелем вновь возникающих «свеженьких» страниц с именами новых жертв), он ещё раз убедился, что глаза у этого жадюги карие. То есть, не светлые! Значит, и у сына, скорее всего, тёмные…И отодвинул книгу.

Дженни и Кри полностью согласились с его выводами, но, как известно, сколько голов — столько умов. Итоговые мнения разделились. Если осторожный Аксель колебался между Жаном Массаром и Октавио де ла Крус (француз и испанец скорее будут темноглазыми, чем северянин Питер!), то Кри безоговорочно взяла сторону Октавио, а вот Дженни, с сомнением покачав головой, заявила:

— Скорее всего, это фан Донген!

— Почему? — хором спросили противники.

— Именно потому, что на него не подумаешь. А он, между прочим, единственный, про кого мы можем твёрдо сказать, что его похитили духи…Или дух. Похитителя твоего Октавио, Кри, мы вообще не видели. К тому же, судя по последней фразе его истории, ему предложили переговоры. Ну, и что же он — такой идиот, чтобы за горсть устаревших бумажных денег отдать кому-то душу и тело навсегда? И ещё. Белая Маска должен быть отзывчив.

— Даже в первую очередь, — мрачно уточнил Аксель.

— Хорошо. Возня с сестрёнкой, или переживания из-за любящего папочки — это всё очень трогательно. Но Питер фан Донген, заметьте, пожалел не родственника, даже не человека — а рыбу в море. Холодную и безмозглую! Которую ловят тысячами тонн. Как вам такое?..А уж если говорить о Массаре, то он у меня — подозреваемый номер два.

— Дженни, ты можешь бросить все эти словечки полицейской инспекторши? — скривился Аксель. — Здесь тебе не сериал…

— Я говорю, как мне удобно. Лишь дату похищения Массара мы знаем точно!

— Ну и что же?

— А то! Штрой хочет, чтобы мы решили, что Массара украли первым, вот и не стали трогать дату. Ну, и, стало быть, что Белой Маской он никак быть не может. Знаете, как это называется? Психологический барьер! Да и тип, который его похитил, очень уж не похож на духа. Даже, я бы сказала, слишком…

Брат и сестра переглянулись. Заумно немножко, а всё же, если вдуматься…Пожалуй, и комиссар Хоф вряд ли смог бы возразить. «Догадка Кри про Штроя и маргиналии — ещё сложнее, — напомнил себе Аксель. — Однако это наверняка правда!» Он и сам не мог бы объяснить, почему уверен, что девятилетняя девочка верно разгадала план старого, коварного волшебника, но принял её объяснение так, словно услышал его от самого Гуго Реннера.

— Ладно! — объявил Аксель, вздохнув. — Хватит гадать! А коли так, умнее всех опять оказалась Кри.

— Да? — подняла бровь Дженни. — Это почему же?

— Потому, что она как раз не гадает. Просто ей кажется, что тот, кого мы ищем — Октавио де ла Крус…Хотя это не значит, что её мнение лучше твоего.

— Мерси. Кри, поздравляю тебя с таким братом!

— Спасибо, — ответила Кри, улыбнувшись Акселю.

— Ладно, первый этап нами пройден! — закончил последний и слегка покраснел. — А дальше нам без Титира всё равно не продвинуться…Так что давайте отдохнём от этой гадости, искупаемся и пообедаем, как люди.

Предложение было принято с энтузиазмом — тем более, что купание оказалось превосходным, не хуже, чем в Сан Антонио. Правда, под сводами Третьего Яруса царствовал вечный штиль, и вместо яркого южного солнца над головами купальщиков висело светлое марево. Но зато под водой можно было спокойно разглядывать большущих рыбин, которые и не думали пугаться, и даже давали взять себя в руки. Вот только осьминога так ни разу и не удалось увидеть, хотя Кри утверждала, что однажды её ногу задело холодное щупальце — когда она особенно далеко заплыла в сторону гигантского тома, перегородившего Центральную Спираль. Аксель тут же предложил поплыть к арке и понырять под её сводами, но девочки отказались, сославшись на усталость.

Затем все пообедали и как-то притихли. Очень уж угнетающе, оказывается, действовала на нервы полная тишина — теперь, когда работа была окончена, это стало заметно. Акселю даже вспомнились затихшие перед бурей Альпы…Но делиться своими воспоминаниями он ни с кем не стал, а вместо этого забрался в беседку и уснул. Девочки поступили так же, условившись с ним, что вечером, до отплытия, ещё разок все вместе перечитают три истории (с обязательным видеопросмотром).

Проснулись они одновременно — как от толчка. У берега стояла лодка, а на корме в светлых сумерках горбилась знакомая фигура. Но дети сразу заметили, что господин Титир ещё более замкнут и угрюм, чем нынче утром.

— Не собирайтесь! — поднял он руку, когда Аксель, Кри и Дженни, высыпав из беседок, заспанные и взъерошенные, поспешили к нему. — Вы остаётесь здесь. Так будет безопасней…

— Как? Почему? — посыпались вопросы.

— Вас ищут всё настойчивее. Сам Кья здесь! Кольцо сужается… — вздохнул старик, выбравшись на берег. — К счастью, Подземный Мир велик. Думаю, завтрашний день у нас ещё есть. А вечером мы уйдём…вы — на Сан Антонио, я — к Франадему.

— Вам, наверное, будет не хватать всего этого, господин Титир, — с сочувствием сказал Аксель, оглядывая лагуну и каналы.

— Э, как сказать…И да, и нет, мой мальчик. Я всегда считал: когда мудрость бесполезна, она оскорбительна. Пусть всё уйдёт под воду, туда и дорога…А я начну собирать всё это сначала, и буду иметь хоть какую-то цель.

«Когда мудрость бесполезна, она оскорбительна… — повторил про себя Аксель. — Это я точно запомню!» — Знаете, — взволнованно сказал он вслух, — вам надо обязательно поговорить с одним моим другом! Он согласился бы с вами.

— Ты, вероятно, имеешь в виду комиссара Хофа? — усмехнулся Титир. — Да, наверное…Но его человеческий век слишком короток для некоторых вещей. И хватит об этом! Все ваши вещи уже в спальнях, — махнул он куда-то за спины ребят.

Обернувшись, они увидели, что чёрно-золотые беседки превратились в два уже знакомых домика для ночлега.

— Но вы поужинаете с нами? — с надеждой спросил мальчик.

— Имея дело с людьми, надо следовать их обычаям. Если вы меня приглашаете… — развёл руками Плоский Библиотекарь. И, получив хор дружных заверений в этом, наколдовал весьма обильный стол. Гвоздем программы стали свиные колбаски с жареным ананасом и рисом в сопровождении привычного уже аперитива «пало». Увы, что-то и без Титира говорило Акселю, что это его последний мирный ужин на островке — да и вообще в Подземном Мире. И потому, покончив с едой, он тут же приступил к делу.

— Вы уверены, что провести здесь ещё день так уж необходимо, господин Титир? — прямо спросил он, беря быка за рога. — Если опасность растёт, почему бы нам не закончить всё сегодня?

— Я действую так, как хочет Франадем, — не менее прямо, но с лёгким вздохом ответил тот. — До всего надо дорасти, понимаете? Кстати, а есть что заканчивать?

— Да! — решительно сказал Аксель (Дженни и Кри кивнули). — У нас осталось три имени. И если Белой Маски среди них нет, нам здесь делать нечего! — Он протянул Титиру мятый листок бумаги, впившись взглядом в его лицо. Но ничего на нём не прочитал.

— К какому же имени вы склоняетесь? — сухо спросил дух, помолчав.

На это Аксель честно ответил, что единого мнения пока нет. А у Кри, которая поддерживает кандидатуру Октавио де ла Крус, нет даже и доводов в его защиту. Но это уже неважно, так как бесспорных доводов нет ни у кого.

— Что ж, — всё так же сухо и сдержанно ответил Плоский Библиотекарь, взмахом руки очищая стол, — вы добились определённых результатов. Тихо, тихо! Как именно — меня не касается и никогда не будет касаться. Главное, что мы, духи, — хочу подчеркнуть особо! — не имеем к вашим поискам никакого отношения. А значит, можно двигаться дальше…

Все молча вертелись в креслах, обмениваясь радостными взглядами: победа близка! Титир спокойно продолжал:

— Сегодня я всё равно не готов к отъезду: нужно привести Ярус в порядок для моего преемника. Но завтра утром я сообщу вам об условиях, в которые нужно поставить Белую Маску, чтобы освободить его от заклятия Штроя, и предложу в последний раз выбрать одно-единственное имя. Если ваш выбор будет верен, то вы узнаете итоговое контрпроклятие, без которого упомянутые условия — всё равно, что замок без ключа. И мы отправимся в путь…Собственно, вы это контрпроклятие знаете, — небрежно добавил он. — Не можете не знать…

— Так скажите его сейчас! — вновь предложил Аксель, обменявшись взглядом с девочками. «Контр…проклятие…Слово-то какое! Язык сломаешь», — подумал он.

— Вы ещё не выбрали, — отрезал Титир. — Но если вы хотите спросить — или попросить — о чём-нибудь другом, можете не ждать. Утро будет хлопотливое…

— Господин Титир, — сказала Кри, — у меня вопрос. Хорошо, допустим, с Белой Маской у нас получится. А как же остальные дети? Нельзя ли…спасти и их? — вымолвила она умоляющим шёпотом.

— Подумай, о чём ты просишь, — вздохнул Титир. — Как мы, чужие и враждебные вам существа, можем спасти людей от людей? Нет уж, разбирайтесь с этим сами…А насчёт тех детей, котрые похищены нами и ещё живы… — он помедлил. — Да, тут можно было бы кое-что сделать, но…ценой нашей гибели.

— Нашей? — сделав ударение на этом слове, повторил Аксель. — Вы имеете в виду нас четверых?

— Я имею в виду всех духов сразу! Во всём Лотортоне. Та же самая цепная реакция, о которой я вам говорил, только применённая к нам. И тут хватило бы не двадцати двух часов, а пяти минут…На это я не пойду, — глухо закончил он. — Больше нет вопросов?

— Есть, — ответил Аксель. — Насчёт Кья. Ведь он и дальше будет нам мешать…

— Даже не сомневайтесь! Кстати, ещё вопрос, кто для вас опаснее — он или Штрой. Штрой соблюдает правила, Кья — никаких.

— Вот поэтому я и спрашиваю. Подскажите же нам хоть что-нибудь! Вы наверняка знаете, где он!

— Ну и что? Вы ему всё равно ничего сделать не можете.

— Но мы хоть будем знать, откуда ждать удара! Он совсем рядом с нами, да?

— Да.

— В пансионе?

— Возможно.

— Ответьте хотя бы: мы его видели? — вступила Дженни.

— Как вам сказать… — оскалился Титир. — И да, и нет.

— «И да, и нет», — задумчиво повторил Аксель. — Что это значит? Может быть, вы хотите сказать: видели, но…не как следует? Мельком?

— Может быть.

— Акси! — взвилась со своего кресла Кри. — Я знаю! Ну конечно же, это он!

— Кто? Кто? — хором спросили Аксель и Дженни.

— Да лорд этот, который умирает с утра до вечера, и не помрёт никак! Он единственный, кого мы толком не видели…

— Ай-яй-яй! — погрозил пальцем Титир, криво усмехаясь. — «Умирает и не помрёт никак» …А я только что мысленно хвалил тебя за добросердечие!

— Что ж, тогда мы её вслух похвалим за догадливость! — решительно сказал Аксель. — Ты молодчина, Кри! И как это мы раньше не додумались? Вот идиоты…Ну признайтесь, господин Титир, ведь это лорд?

— Так я вам и сказал! — хмыкнул тот. — Может, и лорд. А может, и нет. Почему бы, из уважения к его титулу, не предположить, что он приехал сюда лечиться? Насладиться одиночеством? Писать стихи?

— А разве… РАЗВЕ ЛОРДЫ ПИШУТ СТИХИ? — до глубины души изумился Аксель.

Плоский Библиотекарь расхохотался.

— О нет, они только и делают, что казнят и заковывают в цепи! Ты, стало быть, ничего не слышал о лорде Теннисоне?

— Нет, — вздохнул Аксель.

— Мда…и это внук Гуго Реннера. Постой-ка…я знаю, что тебе нужно! — Титир повернулся к тёмным книжным айсбергам, возвышающимся над светлыми полосками каналов, и произнёс: — Митбринген!

Над ближайшим каналом порхнула тёмная птица и, тяжело взмахивая крыльями, направилась к островку. Когда она подлетела ближе, стало видно, что это летит не птица, а книга, двигающая крышками переплёта. Старик поймал в воздухе тяжёлый том и протянул его Акселю. Тот с любопытством открыл и прочитал на титульном листе: «Джордж Гордон лорд Байрон. Сочинения». С портрета на глянцевой бумаге на мальчика спокойно и немного насмешливо смотрел темноглазый молодой человек в белой рубахе с распахнутым кружевным воротом, коротких панталонах и чулках. Весь его вид говорил: «Ты уверен, что не ошибся адресом?»

— Дарю! — сказал Титир. — Я, кстати, выбрал издание с параллельными текстами — на английском и немецком.

— Спасибо… — пробормотал мальчик. «Какой у этого Байрона заносчивый вид, — подумал он, открывая книгу наугад. — Похлеще, чем у Дженни…» Проглядев одну или две страницы немецкого текста, набранного подслеповатым готическим шрифтом, Аксель скривился, поднял глаза и, видя, что библиотекарь словно бы чего-то ждёт, протянул ему томик назад:

— Извините, господин Титир, мне что-то не очень нравится…Да и времени у нас нет.

Но тот не принял назад подарка.

— Всякого поэта нужно читать только на его родном языке, — веско сказал он. — Запомни это! Ты владеешь английским?

— Только начинаю, — вздохнул Аксель. — Хотя…я ведь могу наколдовать себе знание английского! — И он тут же пробормотал заклятие, позволявшее ему пользоваться этим языком не хуже лорда Байрона.

— Вот и попробуй на сон грядущий, — улыбнулся Титир. — А завтра, если впрямь не понравится, можешь вернуть мне эту книгу назад…Доброй ночи!

И, спустившись к воде, отплыл. Аксель проводил его глазами, ещё раз поздравил Кри с сегодняшними успехами (как ни изменилась она за последний год, но похвалы любила по-прежнему) и пошёл спать. Сбросив кроссовки и улёгшись на кровать, он ещё раз с сомнением поглядел на бурую обложку тома, но затем решил, что немножко отвлечься всё равно не помешает. Нельзя же всю свою жизнь превратить в Полноценные Родительские Проклятия! Он почитает минут пятнадцать, погасит лампу и уснёт.

В четыре утра Кри проснулась с неясным ощущением, что поблизости от неё кто-то сошёл с ума. Она выглянула из девчоночьего домика и увидела под дверью Акселя свет. «Титир вернулся! — мелькнуло у неё в голове. — Что случилось? Бежать?» Но лодки у берега не было…Второпях запахнув халатик, девочка стукнула в акселеву дверь и, услыхав недовольное ворчание, вошла.

Аксель сидел на растерзанной постели, которую он явно не раз месил ногами и руками от избытка чувств. С пылающими щеками, со слезами на глазах, едва ли даже заметив появление сестры, он жадно пожирал глазами страницы бурого томика.

— Что с тобой? — прошептала изумлённая Кри. Таким она Акселя ещё не видела! Даже когда тот был весь в мыслях о мерзавке…

— Как я мог не знать этого! — счастливо сказал Аксель, прижимая томик к груди. — Кри! Я никогда не расстанусь с ним.

— С кем?

— С «Корсаром»! Хочешь послушать?

— Нет! — твёрдо сказала Кри. — Полпятого утра! Ты сдурел? Сегодня что угодно случиться может…если уже не случилось. А это что?

И она подняла с пола выдранный из книги лист с немецким стихотворным текстом. Только сейчас девочка разглядела под кроватью ещё целый ворох таких листов. Достав один из них, бедняжка прочла на верху страницы: «Der Korsar». Низ листа украшала литография: какой-то остров, а в бухте у берега — лес мачт и парусов.

— Кто такой Корсар? — хмуро спросила Кри, мигая от света лампы.

— Морской разбойник! Так их называли. Это были пираты, и они…

— Ты вырываешь страницы из книги? — недоверчиво сказала сестра. — Это так не похоже на тебя…

— Ну и что? Тут же не перевод, а оскорбление!

— Ладно, переведи лучше… — терпеливо, как больному, посоветовала Кри, отнимая томик. — Только не сейчас. Сейчас, Акси, надо СПАТЬ. Иначе завтра, — мудро добавила она, — ты уже ничего в этой книжке не поймёшь!

— Да, — вздохнул Аксель, ложась. — Спасибо, Кри. Хорошо, что ты пришла…Спокойной ночи.

— Спокойного утра! — ответила она и удалилась, не забыв прихватить с собой окаянную книгу. Аксель не мешал ей в этом, но не успела она войти к себе, как томик с тихим хлопком растаял в её руках. Однако, судя по погашенной лампе, мальчик больше не пытался читать.

Спокойного утра, как и следовало ожидать, не получилось. Проснулись дети, как обычно, в восемь, и Дух-Выпрямитель уничтожил их двойников на потолках. Но едва они успели умыться и наколдовать себе завтрак, как из арки со стороны Центральной Спирали показалась лодка. Она стремительно несла к острову насупленного, мрачного Титира, чьё лицо было немногим светлей туловища-переплёта и надвинутой на брови книги-шапочки.

— Доброе утро! — радостно замахали ему все, выскочив из-за стола.

— Тише! — рявкнул Титир, как пёс на расшумевшихся щенков. Дети замерли, сжимая в руках кто пирожное, кто чашку. Старик оглядел их и, казалось, несколько смягчился. — Доброе утро… — вздохнул он. — Поели? Хорошо…Нет-нет, заканчивайте, всё в порядке, вам нынче понадобятся силы. А я переведу дух…

Но было видно, что он сидит, как на иголках. Поэтому все проглотили остатки завтрака с утроенной скоростью и немалой опасностью подавиться. Едва Аксель встал из-за стола, как Титир пригласил его в лодку.

— Мы чуть-чуть поплаваем. А вы уложите вещи и будьте наготове, — бросил он девочкам. — Я должен решить, уйдём ли мы с острова немедленно, или ещё немного побудем здесь. Да, старайтесь не шуметь, и побудьте лучше в беседках…

Просьба была выполнена мгновенно: девочек как ветром сдуло. Но всё же обе успели обменяться с Акселем встревоженным взглядом.

— Господин Титир, что случилось? — вполголоса спросил тот, когда они были уже на середине лагуны. — Куда мы плывём?

— По знакомому маршруту, — ответил библиотекарь, внимательно озираясь. — Хочу проверить одно своё подозрение…старый я дурак!

— Вы думаете, нас выследили?

— Не исключаю. Но, в любом случае, сбить их со следа будет полезно…Доппельфантом!

Два еле слышных хлопка в тишине — и рядом с опешившим Акселем на скамье возникли Кри и Дженни. Полностью одетые, с застёгнутыми до подбородка молниями ветровок и в надвинутых на глаза кепках, они молча смотрели вперёд, в проём приближающейся арки — не глядя на остальных пассажиров, не разговаривая и не шевелясь.

— Как вы… — начал мальчик, но тут же понял, что перед ним призраки.

— Мы сейчас разведаем путь к отступлению и заодно создадим впечатление, что уже ушли. А ты, Аксель, будь начеку, и что бы я тебе ни приказал, исполняй немедля! — прошептал Титир.

Лодка скользнула под аркой гигантского тома и тихо вошла в канал. Вода бросала на лица плывущих зелёные утренние тени. Царила полная тишина, нарушаемая еле слышным плеском волн о борта, и Акселю с трудом верилось, что в любую секунду немой лабиринт книжной Венеции может взорваться шумом погони и воем преследователей. «Но почему он не оставил на острове и меня?» — подумал он. Однако было явно не время приставать с расспросами.

— Я наложил на Центральную Спираль заклятие, не пропускающее курьеров-шпионов, — всё тем же шёпотом сказал Титир. — Это выдаёт нас с головой, но сейчас не до мелочей…Посмотрим, что будет…

Они проплыли мимо стеллажа, занятого одним-единственным полузатопленным томом, на балкончике которого, свесив с перил рогатую башку, дремала химера. Лениво подняв бычье веко, она проводила лодку зелёным мутным глазом и, не утрудив себя скорчить рожу, вновь погрузилась в сон. Миновали ещё пару стеллажей, Титир вдруг резко свернул в боковую протоку, и Аксель почувствовал, как гондола взмыла в воздух. Тихонько поднявшись над книжными полками, она приземлилась на высокий стеллаж и замерла над пустынным каналом, невидимая снизу. Плоский Библиотекарь приложил палец к губам. Аксель замер.

Но он ничего не заметил бы, если бы не Титир. Последний молча вытянул руку по направлению к той же боковой протоке, и тогда мальчик увидел: с главного канала в неё скользнула под водой рогатая тень. Химера быстро плыла у самого дна, подметая мохнатым брюхом плиты и скоростью не уступая лодке, встречи с которой она явно решила избежать. Ещё миг — и её не стало, словно Аксель на секунду погрузился в дурной сон.

— Так… — выдохнул Титир. — Значит, он никогда не доверял мне!

— Сколько же веков она шпионила за вами? — не удержался Аксель, поражаясь такой странной смеси хитрости и детской наивности: неужто сразу не ясно, что Штрой никому всерьёз не верит?

— Сейчас это неважно! Но он заплатит…Назад! Времени у нас совсем мало!

Лодка вновь опустилась на воду и устремилась к лагуне, мимо опустевшего балкончика.

— Господин Титир, а теперь можно спросить? — робко шепнул Аксель, косясь на неподвижные и молчаливые фигуры фантомов рядом с собой.

— Давай! — разрешил старик.

— Выходит, они сразу знали, что мы здесь?

— Выходит… — со странной усмешкой кивнул Титир.

— Почему же сразу не схватили нас?

— О, зачем спешить? Ведь они знали, что вы не на минуточку…Если же дать вам время, может, они и ещё какого-нибудь агента Франадема выследят, кроме меня, — спокойно объяснил библиотекарь. — Но, честно говоря, на это я и рассчитывал: что даже в случае моей ошибки они дадут нам порезвиться. А тогда и я, заметив её, приму свои меры…

И, поколебавшись, прибавил:

— Штрой умеет просчитывать подобные «шахматные партии» на много ходов вперёд. Я бы даже не удивился, если бы в конце концов оказалось…хотя это не должно вас расхолаживать в ваших поисках…

— Что? Говорите же!

— …что и всю историю с Белой Маской он затеял лишь для того, чтобы поймать на эту приманку как можно больше вражеских лазутчиков. Или ещё зачем-нибудь…

Аксель понял, что Титир думает сейчас о трёх маленьких, скромных крестиках на полях толстых официальных справочников.

— Ладно, а курьеры-то для чего, если есть эта тварь с балкона? — спросил он.

— Чтобы обеспечить постоянное наблюдение: ведь курьер должен отлучаться для доклада тем, кто его послал. Она и сейчас храпела бы там, если бы я дал ей такую возможность…Ну ничего, у меня тоже найдётся парочка сюрпризов! Лишь бы они не объявили чрезвычайное положение — это единственное, чего я по-настоящему боюсь…

— А что будет тогда? — тревожно спросил Аксель.

— Отключат волшебное поле на одном или нескольких Ярусах, чтобы мы не смогли больше колдовать. В этом случае нам придётся уходить по громадным лабиринтам лишь с помощью наших собственных ног, и лифты нам тоже не помогут!

— Думаете, они это сделают?

— Не должны…Это крайняя мера, и за всю историю Подземного Мира она применялась только дважды. Ведь тогда и наши преследователи не смогут колдовать. Да ты не волнуйся, я всё равно найду выход, если останусь…

Оборвав себя на полуслове, Титир тревожно замер, наклонившись вперёд. Таким Аксель и запомнил его — окаменевшим, как статуя, на фоне книжных полок и тихой воды. А затем из боковой протоки, которую лодке предстояло миновать, начал выдвигаться ей наперерез нос другой гондолы — видимо, более крупной. Через две-три секунды покажется её корма…

Страшно оскалившись, Титир быстрым, как молния, заклятием лишил Акселя речи и столкнул в воду с борта, противоположного подплывающей гондоле. Погрузившись полностью и сделав судорожный кувырок, Аксель обнаружил, что чуть недостаёт ногами до дна. Впрочем, ему нетрудно было повиснуть, уцепившись за корму: лодка сейчас шла носом вперёд. Точнее говоря, она уже не шла, а, чуть покачиваясь, замерла на месте. Что происходит наверху, мальчик не видел, но, затаив дыхание, слышал голоса.

— Здравствуй, мудрый хранитель знаний, — раздался над каналом тягучий, слегка мяукающий голос, некоторыми интонациями напомнивший Акселю вкрадчивую манеру Фибаха. Поразило его и то, что эти слова были произнесены на диалекте Сан Антонио, а не на скрежещущем языке низших духов или даже музыкальном наречии духов звёздных — ни того, ни другого он, конечно, и не понял бы.

— Здравствуй, Мертвец, — безмятежно ответил Титир, словно оторвавшись от привычного чтения. — Что это ты говоришь со мной на языке людей? Похоже, ты слишком долго пробыл в их обществе, чтобы соблюдать наши обычаи, а?

«Кья!» — Аксель чуть не хлебнул воды открытым ртом, после чего непременно закашлялся бы и погубил себя и всех. Но каким-то чудом лишь пустил пару пузырей…Выглянуть бы, увидеть это чудовище! Только как?

— Я говорю с тобой на языке, к которому привыкли вы с Меданарфом, — мяукнул с издёвкой невидимый собеседник. — Но я рад, что ты всё ещё помнишь о таких мелочах, как наши обычаи. Будь у меня время, я бы даже попросил тебя напомнить мне, как мы поступаем с предателями…

— Всегда рад помочь! — воодушевился Титир. — Скажу тебе не хвалясь: мало кто знает судебный Устав лучше меня. Ты ведь знаешь, я был экспертом ещё тогда, когда тебя судили. Так вот, прежде всего…

— Хватит ломать комедию! — прервал его Кья. — Не волнуйся, я помню, как ты науськивал на меня судей. Мы ещё вернёмся к этому, но сперва я хочу узнать другое. Где дети?

— Спроси своих шпионов. Ты расплодил их в таком количестве… Боюсь, скоро они сожрут нас всех. Разве они не сказали тебе, что дети давно на пути домой?

— У моих шпионов уже в глазах троится от твоих штучек, — пожаловался Кья. — Я просто не знаю, кого слушать — вот и решил верить только тебе. Когда вытрясу из тебя правду…Что же ты не проводил гостей хотя бы до лифта? И как, скажи, могли они на нём подняться, если на каждом Ярусе их уже который день ждёт засада? Ведь мы с тобой оба понимаем, что заклятие Невидимости тут не поможет!

Титир молчал.

— Они где-то здесь, — доверительно сказал Кья. — Ты мне покажешь? Лёгкая смерть — это тоже кое-что, поверь мне…

— Кому же и знать, как не тебе! — насмешливо бросил старый библиотекарь. — Ведь ты уже давно стал живым трупом, более жалким, чем любой фантом…

— Но перед этим живым трупом по-прежнему стоит навытяжку любой Главный Диспетчер! — ответил Кья с лютой злобой. — Так ты решил сдаться по всем правилам, старина? И пока эти идиоты-патрульные будут возиться с тобой, детишки ускользнут? А знаешь, я, пожалуй, не стану тебя арестовывать: ты ведь куда-то плыл. Лучше я провожу тебя…Не сметь!

Вспышка голубого пламени ослепила Акселя, словно рядом взорвалось мощнейшее заклятие — но сейчас же её сменила другая, ещё более мощная. Затем лодку вдруг качнуло, как если бы в неё беззвучно прыгнула гигантская кошка, что-то тяжёлое рухнуло на дно гондолы, сдавленный стон…и всё затихло. Мальчик застыл в тёплой воде, дрожа от озноба, и если бы там, наверху, кто-то прислушался, он мог бы обнаружить Акселя по стуку зубов. Однако миг спустя раздался мягкий плеск — и та, другая лодка двинулась прочь. Аксель не мог точно приметить, куда именно: он лишь почувствовал, что остался на Центральной Спирали один. В полной тишине…Это было ужаснее всего!

Если бы не мысль о девочках, он тут же ринулся бы в гондолу — но сейчас надо было уцелеть и спасти их. Аксель набрал в грудь воздуху и поплыл под водой в боковую протоку, откуда появился дух-убийца. Плыл он с открытыми глазами, которых нисколько не слепила вода (словно он был в маске), обогнул какую-то тёмную преграду, затем, достигнув ближайшего стеллажа, встал ногами на полку и осторожно высунул голову из воды. Лодка Титира неподвижно и страшно застыла на прежнем месте. Чуть слышное заклятие сквозь зубы — и она тихонько, словно бы увлекаемая течением, двинулась к Акселю. Ещё минута…её уже нельзя разглядеть с Центральной Спирали…Мальчик рывком перебросился через борт и застыл на коленях.

Титир лежал на дне гондолы лицом вниз, со скорченными ногами и сжатыми в мучительной судороге пухлыми ручками. Мятая шапочка сползла с темени на затылок. Он был ещё жив, но звуки хриплого дыхания становились всё слабее. А из переплёта-туловища, там, где должен был находиться позвоночник, торчал тёмный кривой шип — или коготь? — длиной с акселево предплечье, вделанный в аспидно-чёрную костяную рукоять…Аксель с омерзением взялся за эту рукоять, выточенную в форме поджавшего лапы паука, и вырвал шип из спины Титира. Тот захрипел сильней, но ни капли крови не выступило из тёмной круглой раны в спине — да и на самом жвале не было ни следа её. Швырнув орудие убийства в воду, Аксель перевернул старика лицом вверх. Тот был бледнее марева, висящего над утренними каналами, губы запеклись, рысьи глаза незряче остекленели. Из последних сил Титир прошептал:

— Прячьтесь…в арку…скорей…вер…нётся…

— Вернётся? Домой? — переспросил Аксель, чувствуя, как по его щекам текут слёзы. — Вы это хотели сказать, господин Титир?

— Вернётся…он! — И Плоский Библиотекарь откинулся на дно лодки. Он был мёртв.

Аксель никогда ещё не видел покойника, но остекленевшие глаза и замершее дыхание сказали ему ужасную правду. До конца осознать случившееся мальчику помешал слабый плеск воды за плечом, который он не услышал бы, если бы не предсмертные слова Титира. Рывком обернувшись, Аксель успел заметить длинный нос чужой гондолы, замаячивший на большом канале, и бросился ничком на дно своей. Кья возвращался! Наверное, никуда и не уплывал, рыскает вокруг…Аксель сжался в комок, готовясь к худшему. Но Кья не свернул к нему, уверенный, видно, что в лодке лежит лишь труп старика. Плеск воды замер в отдалении, и над каналами вновь повисла страшная, звенящая тишь.

Тогда Аксель вновь разогнулся, не отрывая взгляда от спокойного лица у своих колен. Это лицо было таким же безмятежным, как созданная им «книжная Венеция». Оно словно говорило: «Всё идёт так, как должно быть. Не жалей…» Но Акселя по-прежнему била дрожь, и крупные слёзы падали на лоб умершего. Лишь год назад, в миг похищения Кри будущий волшебник переживал такое же горе. Однако у него тогда хоть оставалась хрупкая надежда найти сестрёнку…Но старого учителя не вернуть. Был ли он им — этот дух, всю свою жизнь проведший в иных мирах и не имевший даже человеческого облика? «Да, был, — ответил себе Аксель. — Он был моим Учителем».

— Я…запомню, — хрипло сказал он покойнику, сам не зная толком, что именно имеет в виду.

Судьба нанесла ему жестокий удар, но Аксель был благодарен ей за то, что она даёт ему возможность проститься. Он сморщил лоб, припоминая то, что сейчас мелькнуло перед его глазами под водой, и опустил руку за борт. Пальцы его упёрлись в верхушку целиком затопленного стеллажа, превратившегося в подводный риф этой боковой протоки. Что ж, пусть господин Титир уснёт, как хотел…Мальчик нагнулся, с трудом поднял тело — оно оказалось очень тяжёлым — и опустил на воду. Труп погрузился наполовину, затем застыл на вершине «рифа». Но не успела лодка с Акселем отплыть и на пару метров, как в тёмной воде вдруг мелькнуло длинное щупальце, обвив туловище покойного, и Титир исчез.

— Нет! — сказал Аксель. — Этого недостаточно.

И прошептал заклятие. Сквозь воду тут же засверкали тусклым золотом (заметным, лишь если приглядеться) слова, вспыхнувшие на подводном стеллаже-саркофаге:

«КОГДА МУДРОСТЬ БЕСПОЛЕЗНА, ОНА ОСКОРБИТЕЛЬНА»

Аксель решительно отвернулся и погнал лодку прочь. Он мчался вперёд, словно на быстроходном катере, не боясь ни химер, ни убийц — и спустя пару минут вылетел из арки на простор лагуны. Здесь всё было тихо. Немой островок с чёрно-золотыми беседками маячил впереди.

— Кри! Дженни… — тихонько позвал мальчик, не сознавая, что еле шепчет. Остров молчал.

— Дженни!!! Кри!!! — завопил Аксель в приливе ужаса. — Где вы?!!

— Акси, Акси, мы здесь! — Из ближайшей беседки выглянуло перепуганное лицо Кри, а из-за её плеча показалась бледная и такая же напуганная Дженни. — Что ты кричишь? Оно может услышать…

— Кто — оно? — выдохнул Аксель, причаливая к берегу и кидаясь к ним. — Кто?

— То чудовище, — дрожа, прошептала Кри, прижимаясь к нему. — Такое страшное…я тебе даже описать не могу! Приплыло в лодке оттуда… — Девочка ткнула пальцем в арку.

— Он вас видел? — быстро спросил Аксель, озираясь.

— Нет…Мы в беседке ждали, ждали, и стали играть в лото, чтобы отвлечься. И тут он! Выскочил из арки и смотрит на остров, а подплыть не может — будто что-то его не пускает. Тогда он зашипел, пошевелил клыками, развернулся — и назад. Мы сидим ни живы, ни мертвы, только о вас и думаем…Где Титир? Почему ты один?

— Я не один! — топнул ногой Аксель. — Титир и сейчас охраняет нас. Он защитил остров заклятиями…Так, вещи в лодку — и скорей отсюда! Туда… — указал он на гигантский том с арочным проёмом. — Живей, дорога каждая секунда!

Кри и Дженни метнулись к беседке за приготовленными вещами, но Аксель опередил их, прошипев что-то — и две сумки с рюкзаком мелькнули в воздухе, шлёпнувшись в лодку. Прыгнув за ними следом, все молниеносно отчалили. Но, подходя к арке, мальчик замедлил ход, и гондола замерла под её сводами. Мальчик осторожно выглянул в проём, выходящий на Центральную Спираль, и отшатнулся:

— Плывут…Скорее!

— Что? Куда?

— Да вот же, лестница!

И он толкнул дрожащих, как осиновый лист, девчонок к лёгкой металлической лесенке, нижний конец которой скрывала вода, а верхний уходил в тёмные недра исполинской книги над их головами. Кри и Дженни с быстротой белок, спасающихся от хорька, вскарабкались по ступеням и исчезли — не забыв прихватить сумки. Аксель покинул лодку последним, пробормотав очередное заклятие дедушки Гуго (сам он сейчас вряд ли мог бы что-то «выдать»). Лодка стремительно уменьшилась в размерах, за считанные секунды превратившись в деревянную детскую игрушечку, и прыгнула с воды в ладонь мальчика. Сжав её в кулаке, Аксель полез наверх.

Вскоре в кромешной тьме показалась светлая щель, куда вполне можно было протиснуться. Что он, не теряя времени, и сделал — и, очутившись в какой-то сумрачной камере, впился взглядом в далёкую полоску воды внизу. Её тут же начали быстро закрывать тёмные тени. Одна лодка…две…три…четыре! Что ж, не так плохо — против троих детей. «Нагнали мы на них страху», — невольно усмехнулся он.

— Акси… — послышался у него над ухом шёпот. — Они здесь?

— Да. Плывут к острову. И на здоровье…

— Как думаешь, надолго их задержит защита? — отрывисто спросила Дженни, еле различимая в темноте.

— Понятия не имею, — вздохнул Аксель. — Может, и надолго…Нас сейчас должно волновать не это! Главное — догадаются ли они, где нас искать?

— А сам-то ты откуда узнал про тайник? Заметил лестницу? И…где Титир? — Голос Дженни дрогнул. Аксель молчал. Он скорее чувствовал, чем видел в темноте, с каким ужасом они всё ждут, и ждут, и ждут ответа…Хотя уже любому стало бы ясно, что нечего ждать!

Наконец Кри тихо заплакала, прислонившись к плечу безмолвной Дженни. Тогда Аксель коротко, опуская самые страшные детали, рассказал им о встрече на канале.

— Надеюсь, моя следующая встреча с Кья не будет такой короткой… — закончил он сквозь зубы.

— Так это был Кья… — мрачно сказала Дженни. — Жаль, что мы этого не знали. Уж я бы разглядела его попристальней!

— Вы, значит, толком его не видели?

— Нет, конечно, — горько покачала головой Кри. — Да и что толку, Акси? Ведь там, на Сан Антонио, он другой…Ох, бедный господин Титир! Какая ужасная смерть! — И она спрятала лицо в ладони.

— Он лежит там, где хотел, — глухо сказал Аксель. — Придёт время — и Штрой ответит за него тоже…А заодно и этот паучий ублюдок!

И, словно бы в ответ на его угрозу, с лагуны донёсся злобный, протяжный вой множества глоток. Видно, многочисленные Пралине, или же духи постарше, которых кликнул Кья, общими силами прорвались к острову и обнаружили, что добыча ускользнула. Где и как они будут искать её теперь?

— Акси, — почти спокойно сказала Кри, вытерев слёзы, — что, если мы уберём лестницу? И закроем вход?

— Нет! Заметят…А так у нас есть хоть крохотный шанс. Долго мы здесь, конечно, не продержимся, но всё-таки будем драться!

Однако минуты шли, и никто не атаковал их…С лагуны больше не доносилось ни звука. Некоторое время Аксель следил через щель за полоской воды в арке. Правда, лодки могли рассеяться по другим каналам, чтобы напасть на след — вместо того, чтоб искать там, где они уже проплывали.

Тем временем Кри, пошептавшись с Дженни, наколдовала для всех небольшие лампы, дающие больше света, чем ручные фонарики. А также столик, три стула и даже три кровати: две за ширмочкой, одна поодаль.

— Я не уверен, что нам стоит здесь ночевать, — без обиняков сказал Аксель, оглядев плоды её труда. Он всё ещё стоял у лаза, проделанного кем-то когда-то в сухом, плотном, белёсом веществе, из которого состояли здешние стены и пол. (Вещество это напоминало прессованную бумагу и, вероятно, ею и было. Но не чувствовалось ни малейшей сырости, запаха плесени и гнили: лёгкий, свежий, чуть тепловатый воздух, к которому трое детей уже привыкли в любом месте волшебного мира).

— Мы не сможем высунуться отсюда очертя голову, наобум! — возразила Дженни, которая помогала Кри всё расставлять и обустраивать. — Снаружи нас будет ждать сотня шпионов. Ночью, может, и проскользнём куда-нибудь, а пока надо набраться сил. Темновато, правда, но яркий свет сейчас опасен. Вдруг в этой книжище есть отдушины? И оторвись ты уже от своего лаза, Акси! Штурма нам всё равно не выдержать…

Тут Аксель наконец огляделся по-настоящему, вспомнив, какое необычное убежище они выбрали. (Точнее, не они — Титир). Недра «книжищи» походили бы на тюремную камеру, если б на свете существовали камеры подобной величины. Скорее уж это был тюремный зал! Места в нём было не меньше, чем в какой-нибудь церкви, высокий свод терялся во мгле. Даже и в полумраке Акселю показалось, что белый однородный фон стен и пола тронут лёгкой желтизной — как хорошая, но старая бумага. Больше внутри огромной книги ничего не было.

— Ну, и где же текст? — без особого интереса спросила Дженни, светя своей лампой над головой. — Стоило ли…

Закончить она не успела. Аксель дотронулся пальцем до ближайшей стены, и она тут же — от пола и, видимо, до потолка — покрылась убористыми строчками непонятных знаков, размером не больше книжного шрифта. Знаки слабо светились зловещим красноватым огнём, будто угли потухающего костра. Оглянувшись ещё раз, мальчик увидел, что остальные стены тоже пламенеют иероглифами.

— Глаза слепит… — сощурилась Дженни. Но не успела она произнести эти слова, как свечение резко померкло. Зато потускневшие письмена вдвое увличились в размерах, чтоб человеческий глаз мог без труда читать их. «Неплохо бы всё-таки этим буквам быть поменьше», — подумал Аксель. Иероглифы немедленно съёжились!

— Похоже, книга читает наши мысли… — предположил он. — Эй, томик, ты разговариваешь? Нам бы сейчас пригодилась помощь!

Однако гигантский том молчал.

— Наверное, тут только небольшие книжки говорят, — предположила Кри. Вот она вслед за Акселем дотронулась до стены, и по всем строчкам на всех поверхностях сводчатого зала словно прокатилась невидимая волна: надписи изменились. Дети попытались расшифровать их парочкой заклятий, но безуспешно — те продолжали гореть тусклым красным огнём, как глаза хищника. Тогда, потеряв интерес к книге, все занялись подготовкой к ночному маршу. Наколдовали себе гамбургеров и по термосу с крепким кофе на каждого — чтоб не клонило в предутренний сон где не надо. Затем, подумав, всё-таки заменили кофе чаем: так здоровее. Наконец девочки вздумали принять душ и, кроме туалетика, соорудили ванную. (Хотя, на взгляд Акселя, все уже скрипели от чистоты: вода в здешних каналах действовала на кожу так, словно после короткого купания год можно не умываться. Но если дамам так спокойней…) В конце концов он вымылся тоже и, стоя под тёплым душем, почувствовал, что ужас сегодняшнего утра давит уже не так невыносимо. Мозг и тело могли действовать и готовились к дальнейшему — каким бы оно ни было. «Впрочем, на обычной, неволшебной войне ещё хуже, — печально подумал Аксель. — Там твоих друзей убивают постоянно, а вот так расслабиться, привести себя в порядок даже и не мечтай. И ещё какой-нибудь балбес будет тобой командовать…» И, прислушавшись к голосам за дверью кабинки, закончил: «Одно только лучше на войне: девочки остаются дома». Но тут уже делать было нечего. «К тому же мы сами выбрали всё это. И Титир тоже…»

Затем все улеглись спать, договорившись, что подъём — в три часа утра. Неизвестно было, так ли духи реагируют на ночь, как люди (и реагируют ли вообще). Аксель лишний раз убедился, как мало знает он о своих врагах, и в который раз дал себе слово расширить кругозор при первой возможности. Но, наверное, прорываться в предутренние часы всё же как-то осторожнее, чем среди бела дня…

Около трёх Аксель проснулся — у него было хорошее чувство времени, будильник же из осторожности решено было не заводить. Повернувшись к ширме, он по тихим звукам голосов убедился, что Кри и Дженни давным-давно не спят. А может быть, и не спали.

— Это де ла Крус! — шипела Кри, судя по голосу, раскалённая добела.

— Нет, фан Донген!

— Ну, значит, ты просто слепая…

— От слепой слышу! И потому…

— И потому давайте договоримся о трёх вещах, — негромко сказал Аксель. — Первое: слепой я, а вы немые. Второе: впредь, до особого распоряжения, Белая Маска — это Жан Массар. И третье: нам сейчас как-то не до этого. Хорошо?

Ширма стихла. Затем из-за неё дружно выглянули девочки — полностью одетые и умытые. Это не понравилось Акселю, хотя лучше уж спор, чем ночные страхи и слёзы…

— Совсем не спали? — хрипло спросил он, вставая и босиком шлёпая в туалет — по тёплому, как пляжный песочек, шероховатому полу.

— Спали…минут пятнадцать, — вздохнула Кри.

— Ну, заколдовали бы себя, что ли…

— Об этом мы как-то не подумали, — ответила Дженни. — Не все же такие бывалые волшебники, как ты. Ничего, Кри уже напоила меня волшебным кофе, и всё в порядке!

Умывшись, Аксель тоже глотнул этого бодрящего напитка и почувствовал себя боеготовым. Все следы пребывания в книге были уничтожены (она вполне могла ещё послужить убежищем в случае неудачного прорыва), и Аксель вытянул из кармана деревянную игрушечку-гондолу. Затем, протиснувшись в лаз, он опустил лодку на воду. Нужное заклятие возникло в его отдохнувшем мозгу мгновенно, но гондола почему-то и не подумала расти. Начиная нервничать, мальчик пробормотал пару других стихов — ничего! Холодный пот прошиб его: неужели он разучился колдовать?

— Акси, ну что же ты? — долетел до него сверху встревоженный шёпот.

— Сейчас… «ДЕДУШКА, ПОМОГИ!» — мысленно воззвал он. Лицо Гуго Реннера медленно высветилось во мраке арки, но поглядело как-то печально и беспомощно. И исчезло.

— У меня ничего не получается, — глухо сказал Аксель. — Попробуй ты, Кри…

Кри сменила его, но безуспешно.

— Как тихо кругом, — вдруг сказала она, поёжившись. — И темно…

— Ещё ночь, — напомнил Аксель, вслушиваясь в тяжёлую и действительно прямо-таки свинцовую тишину, повисшую над каналами.

— А по-моему, так темно и тихо ещё никогда не было, — дрожащим голосом сказала она, поднимаясь из лаза. — Прямо как в нашей квартире, Акси, когда отключали свет. И хотя предупреждали заранее — всё равно неуютно…

— Ну конечно!! — вырвалось у Акселя. Досадуя на свой громкий возглас, он шлёпнул себя по губам, а другой рукой в ярости ударил по краю лаза. — Они отключили волшебное поле!

— Что-что? — испуганно спросили девочки.

— Чрезвычайное положение…Как же я сразу не подумал? Кья заставил их, не иначе! — И в его памяти всплыла фраза Титира: «Это единственное, чего я по-настоящему боюсь!»

 

ГЛАВА XV. ОБЕЛИСК

Аксель в двух словах объяснил Кри и Дженни весь ужас ситуации. Ужас, который он и сам лишь постепенно начал осознавать.

— Что же нам делать? — глухо сказала Дженни, глядя на тёмную воду внизу. — Пустимся вплавь? Ну, до острова мы, конечно, доплывём, а дальше?

— Забудь об острове! — твёрдо ответил Аксель. — Нас может ждать засада, и что угодно… А ближний путь к лифту и подавно отрезан: там химера, да ещё наверняка с подкреплением.

— Мы могли бы найти какую-нибудь книгу с деревянным переплётом, — робко предложила Кри. — И сделать плот… Поплывём окольными протоками в глубь Яруса — где-нибудь, глядишь, и выход отыщется…

— А грести чем? — поднял брови Аксель. — Страничкой? Или, может быть, Дженни одолжит нам Генриетту? Да и заплутаем мы во всех этих лабиринтах в два счёта!

Молчание.

— Ясно одно: здесь оставаться тоже нельзя, — продолжал мальчик. — У нас нет запасов воды и пищи! А когда мы ослабеем, эта камера станет нашей могилой…Надо уходить!

— Уходить? Куда? — в отчаянии сказала Кри.

— На другой Ярус! Вряд ли они отключили поле во всём Подземном Мире. Титир говорил, это очень редкая мера…Но если даже поля нет везде, здесь нас будут искать прежде всего. Видимо, Кья не поверил старику, что мы ушли!

— То есть как это «видимо»? — фыркнула Дженни. — Ты забыл свой собственный рассказ, Акси? Не «видимо», а совершенно точно не поверил! И даже объяснил Титиру, почему. Потому что стоит только сунуться к любому лифту — и нам конец!

— Но это значит — Акси прав! — воскликнула Кри. — На других Ярусах есть поле!

— Есть-то есть, да как туда пробраться?.. — вздохнул Аксель.

Новая пауза.

— Как жаль, что мы больше не невидимы, — пробормотала Кри пару минут спустя. — Хоть крошечный шанс…

— Напоминаю тебе, — сказал Аксель, погладив её по щеке, — что мы были невидимы, и когда впервые пришли сюда. Но это не помешало шпионам сразу же обнаружить нас! И Титир говорил: во время тревоги невидимость не поможет.

— А мне всё-таки кажется, — упрямо мотнула головой Кри, — что если бы мы сейчас стали невидимками, мы бы ушли. По крайней мере, на другой Ярус.

— Почему? — вяло спросил Аксель. «И что толку думать об этом?» — добавил он мысленно.

— Потому что невидимок можно обнаружить лишь с помощью какого-то другого волшебства, — ответила за Кри Дженни. — А на нашем Ярусе никакое волшебство не работает!

— Но это же одни ваши догадки! — раздражённо бросил Аксель, взбесившись вдруг из-за того, что он считал никчёмной потерей времени, и начиная нервно ходить по книжной пещере взад-вперёд. — А ну как на самом деле всё наоборот? Ну как невидимки, попадая в место, где волшебное поле исчезло, наоборот, становятся видимыми? Вот если бы я меньше слушал нашего дорогого Отто, который не подпускал меня к библиотеке Шворка, я бы сейчас, наверное, не гадал, а знал точно! Да и чёртов Франадем переосторожничал — не назвал нам в Подземном Мире никого, кроме Титира! И сам Титир… — Он осёкся, вспомнив, что говорит о мёртвом, и вдобавок о том, кто при жизни стал для него почему-то значить даже больше, чем Отто Хоф. — А теперь мы одни. И нет ни одного живого существа, к которому мы могли бы…могли бы… — Аксель вдруг запнулся и резко остановился в двух шагах от лаза.

Дженни и Кри во все глаза глядели на него, стараясь уловить на его лице хоть проблеск надежды.

Медленно, словно боясь кого-то спугнуть, мальчик нагнулся над лазом и тихонько, глядя на тёмную воду внизу, позвал:

— Дух-Выпрямитель!

И сам себе не поверил, когда перед его лицом затрепетали серебряные ласточкины крылья. Полупрозрачный человечек в трико и остроконечном колпаке висел перед ним в полутьме, глядя на него с торжественно-лукавым выражением — как кондитер, готовящийся показать гостям свой знаменитый торт. Девочки восторженно зааплодировали обоим — вызвавшему и вызванному, но тут же замерли, боясь спугнуть удачу.

— С-спасибо…спасибо, что пришли, — вымолвил Аксель пересохшими губами. Человечек уже знакомым жестом сорвал с лысины колпак и поклонился, чуть заметно шевеля крыльями. — Вас что, можно вызывать без всякого заклинания, да?

Дух развёл крошечными ладошками, словно говоря: «Вообще-то нет, но если мне захочется…»

— Тем более спасибо! — повторил Аксель. И, сам не зная почему, спросил: — Вас уже кто-нибудь когда-нибудь вызывал просто так? Без магии?

Дух уныло покачал головой. «А ведь ему миллионы лет! — с ужасом вспомнил Аксель то, о чём вскользь говорил Титир. — Какое одиночество, господи…И у него такое живое, смышлёное лицо! Любит, наверно, побыть в обществе…»

— Вы разговариваете?

Новое отрицательное движение подбородка и взмах рукой вдаль.

— Что это значит? — нахмурился Аксель.

— Разговаривает, но не с нами, — догадалась Дженни. Человечек кивнул.

— Ладно! Попробуем объясниться знаками, — решил Аксель с таким видом, словно у него была ещё масса других возможностей. — Знаете, кто-то…видно, по недосмотру…отключил у нас на Ярусе…

— Не лги ему! — твёрдо сказала Кри.

— Тем более, он всё знает. Каждое утро помогал следы заметать… — добавила Дженни.

— Ладно, хорошо…В общем, помогите нам, пожалуйста, выбраться отсюда! Нельзя ли, например, перенести нас из Подземного Мира на пик Галаццо? — с замиранием сердца спросил Аксель.

Дух совершенно человеческим жестом почесал переносицу, и на лице у него было написано: «Можно-то можно, но не нужно». О причинах такого решения оставалось только гадать. Затем, глядя на вытянувшиеся лица детей, человечек успокоительно улыбнулся: погодите, мол, отчаиваться. И стал ждать. Чего? Это тоже было непонятно.

— А…если мы захотим незаметно перебраться на другой Ярус? Скажем, на Первый? — Для пущей ясности Аксель ткнул пальцем в потолок — вернее, в переплёт.

Дух кивнул, но собственным пальцем указал не вверх, а вниз. И очень решительно.

— Вы не поняли…Нам нужно наверх…на Сан Антонио! — борясь с отчаянием, умоляюще сказал Аксель.

Тогда человечек движением губ выдул изо рта небольшое облачко, в котором замелькали линии и фигурки. Всё это напоминало самый первый разговор со Шворком, когда тот, ещё не признаваясь, что умеет говорить, объяснялся картинками, не уступавшими иной раз лаконичностью табличкам на дверях общественных туалетов. Кри и Дженни вытянули шеи, вместе с Акселем вглядываясь в то, что, как они надеялись, было планом их спасения.

Перед ними пульсировала и переливалась разными тёмными оттенками — от чернильного до изумрудно-лилового — модель Подземного Мира в вертикальном разрезе. Она напоминала пятиярусный подвал, над которым, как на иллюстрации в учебнике географии, виднелись поверхность земли, морская гладь и знакомые очертания пика Галаццо. Аксель сразу же поймал взглядом три крохотных светящихся силуэта внутри большого книжного прямоугольника, растерянно озирающихся по сторонам. Вот под ногами этих фигурок возник алый пунктир, уводящий, как и следовало ожидать, не к шахте лифта, а вглубь Яруса, к какому-то телу, напоминающему толстый чёрный фломастер, поставленный вертикально. У верхнего его конца мигала цифра «3», а у нижнего — «4», что, конечно же, означало вход в Четвёртый Ярус. Путь в западню…

— Колодец? — без малейшего восторга уточнил мальчик.

Дух кивнул.

— В нём тоже есть лифт?

«Нет».

— Как же мы спустимся?

Дух нетерпеливо воздел руки над головой: ищите, мол, и обрящете! Разглядывая этот ещё более тёмный и совсем не манящий Ярус, Аксель заметил, что он весь усеян какими-то блёстками, напоминающими осколки хрусталя или кристаллики инея. Тем временем светлые фигурки уже спешили мимо этих кристаллов к новому фломастеру, у чьего верхнего конца — слава богу! — горела цифра «2». Рядом с цифрой во мраке, словно на чёрном бархате, мерцало очень знакомое и очень зловещее рубиновое ожерелье…

— Что это? — тихо спросила Дженни, указывая на рубины.

— Главная Диспетчерская, — прошептала над её ухом Кри. И тут же перед ними возник подземный зал со «стеклянной» стеной мигающих экранов, залитый мёртвенно-красным светом. Аксель поискал глазами горбатые тени диспетчеров, но не нашёл их.

— Нас же там схватят… — осторожно сказал он, стараясь не раздражать вспыльчивого, как ему казалось, старичка. — Разве это не самое опасное место для нас во всём Подземном Мире?

Дух решительно скрестил руки на груди.

— Ну хорошо. А дальше?

Никакой реакции.

— Что ж, спасибо! — бодро заявил Аксель, подавляя глухую тоску. — Мы немедленно отправляемся на Четвёртый Ярус через ваш колодец. Но как его найти?

К его радости, дух ткнул себя пальцем в грудь, сообщая, что будет проводником и расправив косые, больше собственного туловища, крылья. Затем он указал в лаз, на поверхность воды: «Спускайтесь». Аксель обвёл взглядом свою маленькую армию, чтобы укрепить её дух, и вместо привычных лиц и фигур увидел прозрачные контуры: все снова стали невидимы.

— Так вы не зависите от волшебного поля? — с облегчением спросил он, берясь хрустальной рукой за край лаза.

Пренебрежительная усмешка.

— Хорошо, что диспетчеры о вас забыли и не помешали к нам явиться, — заметил мальчик, надеясь выведать побольше.

Выпрямитель ухмыльнулся ещё презрительнее. Подобное выражение Аксель видел у Смерти, когда она поминала духов.

— Вы служите Франадему? — напрямик спросил Аксель.

«Нет».

— Тогда кому же? Почему вы нам помогаете?

— Акси, оставь его! — зашипела Кри (совсем как в старые добрые времена). — Нам некогда…Хочешь, чтоб он разозлился и улетел?

— А я бы вот не пожалела лишней минутки на такой вопрос, — заявила Дженни и тоже уставилась на духа. Тот на секунду превратился в полупрозрачную статую крылатой женщины с песочными часами в руке.

— Это Время? — догадался Аксель. — Вы — слуга Времени?

— Может, он и будущее наше знает? — с почтением сказала Кри. Но дух отвернулся.

«Наше будущее я, кажется, и сам знаю», — мрачно подумал Аксель. И соскользнул вниз по лесенке, уверенный, что там ждёт гондола. Но на тёмно-зелёной глади воды ничего не было.

— А как же… — начал было он. Выпрямитель, плавно опустившись на воду, будто речная блоха или жук-плавунец, протянул мальчику руку: «иди сюда!» Тот смело шагнул вперёд; ему показалось при этом, что подошвы скользнули по твёрдому льду. Пытаясь удержаться, Аксель уцепился за руку Кри и стащил её с лесенки, а следом «приводнилась» и Дженни. Теперь все трое, как начинающие конькобежцы, неуверенно балансировали, боясь потерять равновесие и шлёпнуться на свои сумки носом вниз. Тогда Выпрямитель спокойно повернулся лицом к лагуне и быстро заскользил прочь.

— Сто… — начал было Аксель, но тут же почувствовал, что какая-то сила с возрастающей скоростью влечёт его по невидимому льду вслед за духом. При этом он не ощущал ни малейшего движения ветерка или головокружения — к чему, впрочем, успел привыкнуть ещё во время полётов с Фибахом и его птерокурами. На всякий случай, однако, Аксель не отпускал ладонь сестры — и это тоже было вполне обычно. Вихрем промчались мимо острова, и Акселю показалось, что на берегу шевелятся чьи-то тёмные, приземистые силуэты. Разглядеть их он не успел: миг — и дети влетели в узкий канал, и показалось, что сейчас врежутся в угловой стеллаж, и Кри пискнула…В последнюю секунду тела летящих сделали нужный вираж без всякого участия сознания, и глазам открылась новая водная гладь. Правда, лишь через несколько минут сумасшедшей гонки все осознали, как огромна «книжная Венеция», и как безнадёжны были бы все попытки выбраться из неё, если б не крылатый проводник, невозмутимо скользящий впереди. А уж без настоящей Невидимости конец наступил бы очень быстро: несколько раз на тёмных полках и под водой мелькали глаза-угольки затаившихся шпионов. Всё же Аксель на миг представил себе такое путешествие в мирной обстановке и днём: каналы заливает золотистый свет, и корешки тысяч книг сливаются в бесконечные ряды, в глубине зелёных заводей скользят тени рыб…Но даже сейчас, в ночном подземном сумраке, это было прекрасно! «Я понимаю его. Я и сам не хотел бы лучшей могилы», — подумал мальчик, хотя до сих пор мысли о том, что и он когда-нибудь умрёт, редко приходили ему в голову.

Так они и летели втроём, еле успевая замечать переход из одного канала в другой, не думая пока об опасностях, но и не имея ни малейшего понятия, куда мчатся в темноте со скоростью катера на подводных крыльях. Наконец стеллажи расступились, и впереди показался берег, а за ним — стена подземного зала. Она была покрыта такими же гобеленами, как место, где дети познакомились с Плоским Библиотекарем, и, видимо, обозначала границу его владений. Дух-Выпрямитель поднёс палец к губам, требуя полного молчания, затем завис над головами путешественников, явно творя какое-то колдовство, и дети, всё ещё держась за руки, не без сожаления шагнули на твёрдую сушу. Здесь вновь начинался мир, где нужно было думать и двигаться самим — тем более, что у самого берега под водой чуть ли не на каждом метре горела пара злобных глазок.

«НЕУЖТО МЫ ЗА ДЕСЯТЬ МИНУТ ПРОСКОЧИЛИ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ МИЛЬ? — возникла в голове у Акселя мысль сестры. — ПРОСТО НЕ ВЕРИТСЯ, АКСИ…» «И МНЕ. НО, ПОХОЖЕ, НАШ СТАРИЧОК ЗНАЕТ, ЧТО ДЕЛАЕТ».

Так и оказалось. Дух уже приземлился под одним из гобеленов, на котором был изображён громадный доисторический папоротник. Поколдовал над чем-то в полу у самых корней этого папоротника — и спокойно сложил серебряные крылышки, кончив свою работу. Подойдя ближе, Аксель, Кри и Дженни увидели то, что ожидали: тёмное жерло колодца. «Он и впрямь недолюбливал своих собратьев, — подумалось Акселю. — Отдалил от себя колодец, как только мог!»

Выпрямитель сделал прощальный жест, сорвав с головы колпак, и все благодарно поклонились ему в ответ. Затем дух ткнул пальцем в колодец: «Прыгайте же!» «Все сразу?» — оттягивая неуютный момент, обвёл рукой себя и друзей Аксель. Старичок пожал плечами: как хотите, мол, — если угодно, давайте поодиночке! И сгинул. И как только он сгинул, всем мучительно захотелось поскорей сделать то же самое. Мало того, что самим нельзя было издать ни звука: тишина вокруг сразу показалась другой. Злобной, хитрой, выжидающей…да такой она и была в действительности! И красные глаза под водой начали придвигаться к берегу всё ближе — а может, это только казалось? Следуя новой привычке (которой Аксель и Кри следовали, впрочем, давно), трое покрепче взялись за руки, и Дженни, явно желая взять реванш за неспособность к колдовству, первой шагнула в пропасть. Падая вслед за ней в кромешную тьму, Аксель, однако, почувствовал, как её пальцы судорожно стиснули его ладонь. Да и тиски невидимой Кри были ничуть не слабее…

Они летели и летели вниз, словно сорвавшись с утёса, и не чувствуя в этом падении никакого волшебства. Но вот словно невидимый ветер подхватил их снизу, как три беспомощных пушинки, и падение сменилось парением. Аксель понял, что они пересекли верхний рубеж Четвёртого Яруса. Затем перед его глазами блеснул свет, и ноги мальчика плавно коснулись твёрдого блестящего пола. Руки Дженни и Кри разжались…

Перед детьми находилось что-то огромное и сверкающее, но сверкающее каким-то унылым, безрадостным блеском. Если бы существовал на свете грустный бриллиант величиной с айсберг, то, вероятно, именно такое впечатление он бы произвёл на троих ребят. Аксель, Кри и Дженни стояли среди подземной равнины, по льдистой поверхности которой скользили неясные отражения облаков. Точнее, облака были серым паром, клубившимся под сводом необъятной пещеры — и именно из них только что канули сюда наши герои. Покрывающий равнину лёд (или стекло?) светился не отражёнными, а собственными огнями, создающими перед глазами мрачное марево. Горизонт терялся в тусклом свечении, и заблудиться в такой обстановке было очень трудно: ведь для этого нужно было сперва куда-то пойти. А здесь никуда идти не хотелось — хотелось сесть, спрятать лицо в ладони и предаться безысходному отчаянию. Ничего общего со светлым, золотистым покоем «книжной Венеции»! И вдобавок дети перестали быть невидимками; все заметили это одновременно, но никто ничего не сказал…

— Мы в Арктике, — усмехнулся Аксель, пытаясь стряхнуть с себя тупую безнадёжность. — Или в гостях у Снежной Королевы. Только снегов не хватает…

— Зато есть льды, — вздохнула Кри.

— Льды? Где?

— Везде, — повела она рукой. — Приглядись…

И Аксель вдруг увидел то, что до этой минуты почему-то не замечал. Тут и там, разбросанные, как деревья в саду — или, точнее, как обелиски на гигантском кладбище, — всю равнину покрывали прямоугольные брикеты льда, поставленные на торец. Брикеты были чуть выше человеческого роста, усиливая зловещее впечатление от места и добавляя к нему новое: мёртвого города. И они почти полностью сливались с поверхностью равнины — как хамелеон с древесным стволом.

— Как же я их сразу не заметил! — сказал мальчик.

— Я тоже. А ведь некоторые из них светятся… — И Кри вновь указала пальцем на отдалённый брикет. Действительно, тот горел ровным и немигающим белым огнём, как слабая настольная лампа. Аксель пристально оглядел окрестности: из сотни обелисков всего пять или шесть выделялись таким свечением.

— Идём, — пробормотал Аксель. — Посмотрим на них поближе…

— Может, не стоит? Вдруг они опасны? — шепнула Кри. — Давайте лучше уйдём поскорее, мне здесь не нравится!

— А на Третьем Ярусе нравилось? — вздохнул Аксель, поражаясь, что ещё может задавать какие-то дурацкие вопросы, когда весь смысл жизни состоит в том, чтоб опуститься на четвереньки и глухо завыть.

— Да! Если б не эти Индексы…

Аксель молча направился к ближайшему светящемуся обелиску метрах в сорока от него. Подойдя к нему почти вплотную, он остановился и закрыл глаза, слегка покачиваясь.

— Акси, что с тобой? — схватила его за руку Кри.

— Голова…раскалывается. Ты не чувствуешь? Фрау Брох… — прибавил он чуть слышно.

— Чувствую, только стараюсь виду не подать. Но при чём тут фрау Брох? Это же твоя учительница!

— Не знаю, — как во сне сказал Аксель. — Я вдруг вспомнил её и даже на секунду подумал, что это ты…

— Я?

— Да. Ей бы здесь понравилось.

— Акси! — взмолилась Кри, в ужасе озираясь. — Ты заболел! Не трогай этот проклятый лёд, и пойдём отсюда…

— Странно, — продолжал Аксель, будто не слыша. — Прежде ты была чувствительней к волшебству, чем я. Может, это из-за стихов?

— Что «из-за стихов»?

— Я их пишу. А ты нет. Вот мы и поменялись…способностями.

— Кри права, — услышал он голос Дженни, которая тоже говорила с некоторым трудом, но твёрдо и решительно. — Это плохое место, здесь опасно! Зато земля тёплая, приляг ненадолго, а потом…

— Да? Мне показалось, от неё несёт стужей…

И Аксель прикоснулся ладонью к матовой поверхности обелиска.

Девочки вскрикнули, глядя на него. По его телу прокатилась цепенящая белая волна, превратив его в ледяную статую. Безысходный ужас, нарушаемый только предчувствием чего-то, ещё более ужасного. Ненависть к движению. Ненависть к покою. И к трём живым существам, которые пришли глумиться над ним. Как они смеют быть живыми? Разглядеть бы их получше…Пусть убьют себя…здесь…сейчас…

Аксель попытался схватить себя за горло, но две руки с разных сторон оттащили его от обелиска, и он упал на колени, хватая ртом воздух. Из молочно-белого тумана перед ним постепенно выплыли два перепуганных лица.

— Не…прикасайтесь, — сказал кто-то рядом — почему-то его хриплым голосом. — Не… — И он закашлялся.

— Что ты, Акси! Приляг…вот так.

Он в самом деле лёг, закрыв глаза и почувствовав под затылком свёрнутый дождевик Дженни. Белое марево под веками постепенно сменилось тёмным. Какой приятный цвет у темноты — раньше он никогда не замечал…Но они ошибаются. Земля — или пол? — вовсе не такая уж тёплая. Сами бы попробовали…

— Всё, — пробормотал Аксель, садясь. — Я в порядке. Хранители Страха…

— Какие Хранители? — тихо спросила Дженни, присев перед ним на корточки. — О чём ты?

— Рассказ Фибаха. Я вспомнил. А ты, Кри, помнишь? Тогда, в Гобеленовой комнате, он рассказывал про Четвёртый Ярус. И я ещё сказал ему: «Профессор, прекратите пугать мою сестру…»

— Да, помню, — грустно сказала Кри. — Разве такое забудешь? Они извлекают из умерших духов…и вообще, из любых существ, которые им больше не нужны…мозг, память…

— И голос, — закончила Дженни. — Посмертная Триада. Так это называется.

— Откуда ты знаешь? — пробормотал Аксель.

— Как откуда? Титир говорил нам. Ещё при первой встрече. А ты, Кри, рассказывала мне про Кладбище Голосов, которое получается в результате всех этих милых дел. И, кажется, Хранители Страха пытают тех, кто и после смерти не хочет им помогать?

— Да, — тихо ответил за сестру Аксель. — Вот такие существа…такие Триады…ну, я не знаю, может, у них только голоса не хватает…и находятся внутри светящихся обелисков. Идёмте отсюда…

Девочек не надо было упрашивать! С ужасом оглядевшись, они под руки повели Акселя в ту сторону, где огоньков было поменьше, стараясь не приближаться в этом ледяном некрополе даже к тем обелискам, которые не светились. С каждым шагом к мальчику возвращалась бодрость, и вскоре он отказался от поддержки. Но, не пройдя и сотни метров, Кри вдруг застыла:

— Смотрите, дух!

— Где, где?

— Вон он…Прячьтесь! — И метнулась за ближайший обелиск. Аксель и Дженни, ничего не успев разглядеть, тут же очутились рядом с ней.

Всё-таки, что ни говори, а у каждого свой дар! Кри, безусловно, была самой глазастой из троих путешественников. Только через минуту остальные тоже заметили тёмную фигурку — далеко, не меньше, чем за милю отсюда. Но в бледно-ледяном пространстве, к которому их глаза уже привыкли, любое инородное тело выделялось издали. Крошечный горбатый силуэт постепенно приближался, хотя двигался вовсе не к детям — и притом как-то странно двигался. В чём именно состояла странность, на таком расстоянии сказать было трудно. Но он явно не шёл, а ехал или летел невысоко над стеклистым полом на приличной скорости. Вдруг силуэтик исчез, затерявшись где-то невдалеке, в зловещем лесу обелисков.

— Ноги в руки! — бросила Дженни, разворачиваясь.

— Нет! Надо узнать, что он здесь делает, — сказал Аксель. — То есть, мне, в общем-то, плевать на это…Но, может, он выведет нас отсюда к другому колодцу.

— Заметит, — боязливо сказала Кри. — Ведь наша Невидимость больше не действует!

— Что ж, тогда мы нападём на него, — спокойно сказал Аксель. — Всё равно терять нам нечего, правда? Он тут один, нас не ждёт, и, если он достаточно спесивый, вполне мог не защититься от нашей атаки заранее. Кто «за»?

Поколебавшись, девочки решились. Двинулись гуськом: первым Аксель, затем Кри, замыкает Дженни — стараясь укрыться за спинами друг друга и перебегая от одного обелиска к другому. «Светлячков» среди ледяных глыб опять стало больше, и самый воздух вокруг них — Аксель физически чувствовал это — был отравлен отчаянием и ненавистью. Мальчик даже старался реже дышать, чтоб не вдыхать миазмы Четвёртого Яруса…

Первые минут десять поиски были безрезультатны. Но вот, выглянув из-за очередной глыбы, Аксель резко отшатнулся:

— Здесь!

Девочки осторожно выглянули из-за его плеча. И оцепенели.

Перед ними высился мутно светящийся обелиск, отличавшийся от остальных тем, что на вершине скрючилось знакомое карликовое деревце-антенна — только без вазы. Ветви его казались тёмными трещинами в белом, безжизненном пространстве ледяной пустыни — и по этим трещинам то и дело пробегали цепочки голубых искр. Но деревце было не единственным тёмным пятном: перед обелиском кружился дух.

Он почти ничем не отличался от чудищ, которых Акселю и Кри уже приходилось видеть раньше: такая же горбатая медвежья туша с двупалыми верхними и нижними лапами и коротким свиным хвостом. Так же горели на морде цвета тёмного асфальта глазки-свечечки, и тупо торчал громадный нос, равный по величине всем остальным частям головы. И всё-таки отличия были. Во-первых, у этого духа вместо торчащих жирафьих ушей, напоминающих рожки, были большие загнутые рога, будто у горного козла. Рога эти не уступали размерами носу, и по ним пробегали такие же голубые искры, как по торчащей над обелиском антенне. А во-вторых, как уже было сказано, дух кружился.

Он описывал круги спиной к обелиску, словно прикреплённый к ножке невидимого циркуля, — запрокинув назад рога и едва касаясь ступнями стеклистого пола. Кончик носа у духа то и дело выворачивался наизнанку розовой слизью и издавал омерзительные скрежещущие звуки — как будто само это зрелище и без того не было мерзким до тошноты! (Впрочем, без единого звука всё это было бы ещё хуже, как в кошмарном сне…) От светящегося обелиска исходили уже знакомые волны отчаяния, но с какой-то новой примесью особенно острой ненависти. Мальчик вдруг почувствовал приступ бешеного гнева — словно кто-то с помощью этой пляски издевался над ним самим.

— Теперь я поняла, — сказала ему на ухо Кри. — Поняла, что было необычного в этой твари, когда я её заметила.

— Ну?

— Она так и и прилетела — спиной вперёд.

— Да, но для чего? — пробормотал Аксель.

— Смотрите, — сказала Дженни, — искры на рогах и на верху обелиска одни и те же — по величине и по ритму. Видимо, рога — это тоже антенны. И чем они ближе к антенне на обелиске, тем лучше связь. Поэтому он и движется рогами вперёд, ловит цель, как радаром…Фу, мерзость!

Приглядевшись, Аксель сразу понял, что Дженни права. Ну и голова у неё! Впрочем, мог бы и сам сообразить — ведь по сравнению с ней чего он только не повидал… «Если двое могут объяснить что-то одинаково, значит, это что-то — не сон», — вздохнув, решил мальчик.

— Ладно. Сейчас попробуем узнать, что этот дух говорит, — прошептал девочкам Аксель. — Вряд ли, конечно, получится…Они тут должны быть защищены от наших заклятий. Но вдруг?.. — Он чуть подумал и выпалил:

«Усни наяву среди этой ледовой тюрьмы.

Забудь свой язык! Говори по-немецки, как мы!»

И чудо совершилось! Дух тут же «взорвался» скрежещущей скороговоркой:

— Ненавижу-ненавижу-неннннннуйди-уйди-уйддддддддддддддддд…

Пауза. Сноп голубых искр из антенны, и такой же — из рогов.

— Скажжжжжжжжжжжж…Скажжжи им….или я приду опять, и круги начну сужать, и начну тебя пытать… (Фейерверк искр тут и там). Сколько вас-сколько вас-сколько!!! Ты-же-этого-не-хочешь-ты-готов-нам-всё-сказать. Сколько? Меданарррр… — Дух вдруг остановился в своём вращении, глухо завыл и, схватившись за рога, начал раскачиваться. Антенна на обелиске погасла, но спустя минуту выпустила в воздух такую мощную шаровую молнию, что детей даже на расстоянии пробрал озноб. Рогач рухнул мордой вниз и задёргался в конвульсиях, затем плавно взмыл на исходную позицию и, обвиснув тряпкой, начал описывать новый круг. Он пока ещё не возобновил своего бормотания, однако на кончике его хвоста, напоминая пушечный фитиль, тлела большая голубая искра, которая потихоньку взбиралась вверх…Аксель смотрел на неё, как заворожённый. Это бредящее рогатое существо в белой пустыне, висящее на полусогнутых и уставившееся в одну точку, уже одним своим видом могло свести с ума кого угодно!

Но вот искра лопнула, и дух начал сужать круги, как и обещало невидимой жертве его безумное бормотание. Тогда ледяная глыба, до сих пор светившаяся ровным матовым светом, начала судорожно мигать: кто-то в ней сходил с ума от боли.

— Акси… — взмолилась Кри, но тот уже и сам не выдержал. Он прошипел что-то сквозь зубы не хуже духа, и тот, дёрнувшись, замер в воздухе. Мигание прекратилось, рога и антенна погасли.

— Что это? — тяжело дыша, сказала Дженни. — Чего он хотел?

— Того, чего хотят все палачи на всех допросах, — презрительно щурясь, ответил Аксель. — Помучить и вырвать правду! Я только одного не понимаю — откуда рифмы? У них, что ли, ещё один поэт завёлся, кроме моего дедушки?

— Ну, это же нетрудно, — бросила она. — Сегодня, говорят, даже машины могут сочинять стихи. Главное — зачем ему это?

— Мне кажется, — сказала Кри, — они сообразили, что поэзия усиливает любое заклинание. И вот, учатся у нас…Но тот, внутри этой ледышки, всё равно сопротивляется. Не хочет помогать Хранителям Страха!

— Что же они хотят из него вырвать? — спросила Дженни, вглядываясь в матовую поверхность обелиска. — Бедняга! — При этом её слове антенна вдруг выстрелила в зенит снопом искр, обмякший дух дёрнулся и вновь затих — а свечение брикета-темницы стало чуть ярче.

— А ты вспомни «Меданарррр» …Ох ты, глядите-ка — ещё шаровая молния! Не нравится здешнему волшебному полю это имя! Короче, там, внутри — ещё один агент Франадема, — уверенно заключил Аксель. — Как бы ему помочь?

— Никак, Акси. Не забудь, он уже… неживой. Здесь только часть его сознания, без тела. Но я смотрю, бывают случаи, когда и поэзия не помогает! — ядовито заметила она, глядя на рогатого истукана.

— Наверное, это просто НЕ ТА поэзия, — вздохнул Аксель. — Я всё-таки попробую задать умершему существу пару вопросов. Хотя бы узнаем, кто он…

Но всё было тщетно. Сколько заклинаний не перепробовал Аксель — обелиск хранил свою тайну. Только искры сыпались с антенны, освещая окрестности мрачным голубым светом.

— Акси, — наконец сказала Кри, со слезами на глазах глядя на ледяную стену, — если бы это было легко, они давно заставили бы его говорить! Что, если мы просто…выпустим его на волю? Дадим ему уснуть? Давайте разрушим этот колпак!

— Я против! — отрезала Дженни. — Мне тоже жаль его, Кри, но мы можем всполошить весь Ярус. Что, если у них тут везде какая-нибудь волшебная сигнализация? Нас ищут, не забудьте! Нет уж, лучше нам уйти отсюда живыми, а там, как знать…вдруг когда-то отыщется способ уничтожить всё это мерзкое хозяйство одним ударом?

С этим спорить никто не стал. Поэтому маленький отряд повернулся к страшному месту спиной и двинулся прочь. На сей раз в компании: перед ним — и теперь уже не задом наперёд — летел спящий дух-рогач, которому Аксель велел показать путь в верхние Ярусы. Все ли колодцы Подземного Мира одинаковы, или есть среди них Дыры Особого Назначения, было пока неясно. Ясно было одно: пытаться проникнуть в Главную Диспетчерскую через тот самый колодец, который доставил их сюда, не имеет смысла, раз уж Дух-Выпрямитель почему-то не предложил им сразу же сделать это. Аксель даже опасался, что проводник приведёт их как раз к прежнему колодцу (ведь он совсем рядом!) Но, хотя местность выглядела зловеще-мёртвенной и однообразной, чувствовалось: дети всё дальше и дальше уходят от места своего прибытия.

Жаль только, что оцепеневший пленник молчал, не отвечая ни на какие вопросы Акселя. Напрасно мальчик допытывался, где ребят может ждать засада, и кого рогач приходил мучить. Выходит, и заклинания дедушки Гуго не всесильны? В конце концов Аксель махнул рукой: молчит — и пусть молчит. Лишь бы вывел…

Так они шли и шли среди леса льдистых кристаллов — пустых и светящихся, — потеряв счёт времени: серый пар, висящий над равниной, в отличие от Третьего Яруса, не показывал смену дня и ночи. Вдруг Дженни, замыкающая колонну, остановилась как вкопанная, схватила Кри за руку и выдохнула:

— Человек!

Аксель и Кри резко повернулись вправо. На фоне мутно светящегося обелиска, в котором явно кто-то томился, и впрямь виднелась тёмная, стоящая на коленях фигура. Да, не горбатый силуэт духа с тупой мордой и свиным хвостом, а человек — такой же, как Аксель, Кри и Дженни! Забыв об осторожности, дети рванулись вперёд…

Первым к незнакомцу подлетел Аксель. Он уже поднял руку, чтобы дотронуться до плеча неизвестного, но тут подоспела Дженни и повисла на этой руке. Тогда мальчик опомнился и отступил на шаг — тем более, что человек не обращал на ребят никакого внимания. Перед ними покаянно склонил голову высокий, крепкого сложения мужчина средних лет, с волевым лицом и квадратным подбородком, одетый в тёмный комбинезон со многими карманами и молниями. Вся его фигура, уместная где-нибудь на стройплощадке, а не в Подземном Мире, странно противоречила той униженной позе, в которой его застали. Он словно молился вслух: его мускулистые руки с широкими, грубыми ладонями были протянуты к обелиску, над которым голубым огоньком тлел крошечный усилитель. Усилитель этот был куда меньше внушительной антенны, которую духи установили над агентом Франадема. Но всё-таки он был, и в нём что-то пульсировало, вспыхивая и погасая в ломаном ритме, явно совпадавшем с речью мужчины. Акселю на сей раз не понадобилось никаких заклятий — человек говорил по-немецки.

— Усыпите меня! — умолял он, и в его низком, хриплом голосе слышалось рыдание. — Усыпите, умоляю вас, я сделаю всё, всё, что угодно…Всё, что вы захотите, лишь бы кончилась эта боль! Моя память, мой мозг, мои способности… Я отдам их с радостью любимым друзьям и спасителям, великому и мудрому народу духов, гениальному учителю моему — профессору Фибаху…Поганой вонючке! Убирайся!! — неожиданно рявкнул он, прервав рыдание, и Аксель отпрянул, решив в первую секунду, что этот внезапный рык относится к нему. Но незнакомец гипнотизировал взглядом только обелиск, хотя не мог не заметить троих окруживших его детей. — Ты только разжигаешь мою злость, проклятая гиена, такая же тупая, как тот очкастый ублюдок, что тебя послал! — Сноп голубых искр прервал его, и он опять зарыдал: — Научному гению, пророку и провидцу, всё, всё ему и его звёздным вдохновителям…Дайте мне уснуть!!!

— Что-что? — заморгал ресницами бедный Аксель, начиная потихонечку сходить с ума от всех этих путевых впечатлений. — Что всё это значит, чёрт подери? Зачем он кричит «Усыпите», если он на воле? Это тому, в обелиске, кричать надо! То умоляет, то ругается…Ничего не понимаю!

— А вот я, кажется, поняла, — с недобрым смешком ответила Дженни. — Мне даже кажется, тут и понимать нечего…Верно, Кри?

Но Кри не успела выразить своё мнение. Антенна на обелиске выстрелила огнём, как маленькая ракета, и скорчившийся мужчина, по-прежнему не глядя на детей, простонал:

— Люди…Не может быть…Кто вы такие?

— Мы — внуки Гуго Реннера, попали в ловушку духов и пытаемся выбраться отсюда! — решительно сказал Аксель. — А вы кто?

— Приглушите фантом… — заскрежетал зубами мужчина, со страшно искажённым лицом раскачиваясь взад и вперёд, и, к ужасу Акселя, по волосам его поползли голубые змейки. — Заставьте его заткнуться, он высасывает все мои силы! Он, и тот вампир, что его послал!

— Фантом? — пробормотал Аксель, начиная смутно понимать происходящее и пятясь от мужчины. Дженни не дала ему раздумывать.

— Господи, как ты только выжил в этом вашем Потустороннем замке, тупица эдакий! Заткни ему пасть, Акси! — взвизгнула она, тыча пальцем в незнакомца. — Или просто врежь чем-нибудь тяжёлым по черепу!

Но Кри опередила брата, выпалив заклинанием. Мужчина обмяк и замер, тёмные глаза его закатились. Он застыл, уронив руки на колени, такой же безучастный, как дух-рогач. И тогда, в наступившей тишине, из обелиска долетел тихий стон, ударивший по нервам детей, как электрошок! Однако в стоне этом слышалось облегчение…

Сгорая от стыда за то, что и впрямь казалось ему тупостью, Аксель безбоязненно шагнул вперёд и прижался лицом к поверхности обелиска:

— Кто вы? Как вас зовут?

— Штресснер…Рихард Штресснер, доктор биологии, Берлинский университет… — глухо донеслось из светящегося марева. — Не пытайся разглядеть меня, мальчик, у меня нет тела. Они оставили мне только мозг…

— Но они…они обещают усыпить вас? — выдавил из себя Аксель. — А может, даже вернуть вам тело, если вы будете их слушаться? Это оно и есть, да? — кивнул он на коленопреклонённого атлета.

— Нет! Это фантом. Просто они придали ему мой прежний вид, чтобы поиздеваться надо мной… — с горькой усмешкой добавил низкий голос. — Раньше приходили Хранители Страха с тяжёлыми антеннами…как тот, кого вы привели с собой. Пытали меня по-настоящему…Боялись, что я им не всё сказал — и правильно боялись, подонки! (Все с ужасом отпрянули от духа-рогача, по-прежнему находящегося в каталепсии). Как это вы справились с ним? Они ведь очень, очень опасны…Наверное, напали на него во время работы?

— Во время пытки, — угрюмо уточнил Аксель.

— Да, в такой момент они полностью переключаются на свою жертву, — продолжал голос после короткой передышки. — Научная добросовестность… — с горькой иронией добавил он. — А после им надоело, и они стали присылать это чучело… У него вместо волос — щупальца усилителя, который работает синхронно с моей антенной. Видели, искрило?

— Да…У вас, значит, ещё осталось зрение, господин Штресснер? — спросил мальчик, пытаясь представить себе те нечеловеческие страдания, на которые был обречён их собеседник.

— А как же! И зрение, и слух, и болевые центры…Всё, чтобы я мог наслаждаться беседами с самим собой. Они не дождались от меня воплей о пощаде — и в отместку вложили их в уста моего двойника…Одного только им не понять, этим подземным кретинам — что стоит им помянуть мерзавца Фибаха, как мои силы удесятеряются! Он ведь сам составлял для них программу моих будущих пыток — как же было не насладиться местью? Если вы его знали, то легко поймёте…

— Мы его знали! — звенящим голосом сказала Кри.

— Жаль только, что кое-что мы узнали поздно, — добавил Аксель. — Иначе обошлись бы с ним совсем по-другому!

— Он жив?

— Растерзан! — без малейшей жалости ответил Аксель.

— Так я и думал. Иначе он был бы здесь частым гостем. Что ж, я ему это предсказывал… — спокойно заметил голос. — Впрочем, и мне не позавидуешь…

— Но ведь вы не предали людей духам, как он? — дрогнувшим голосом спросила Кри.

— Нет! Хотя он украл меня в надежде на это. Я выстоял, а МакДафф сломался…

— МакДафф? — нахмурился Аксель. — Да, Фибах называл это имя!

— Ещё бы нет, ведь он ненавидел нас обоих! При том, что не уступал нам ничем, Мак Даффа же намного превосходил…Но у вас нет времени болтать, спасайтесь!

— Мы здесь одни, — неуверенно сказал Аксель, озираясь.

— Но с вами Хранитель Страха! Они почувствуют, что контакт с ним прервался…Удивляюсь, как они уже не подоспели. Поглядите на его антенну!

Действительно, на тяжёлых рогах оцепеневшего чудища мерцали тревожные голубые искры, свиваясь в клубки и спирали.

— Сигналы вызова! Наверное, они уже связались с духом, которого пытал этот Хранитель, — выдохнул Штресснер. — А ведь тот всё видел…

— И он поможет им?! — негодующе воскликнула Дженни, сжав кулаки.

— Он дух! Он всё равно ненавидит вас больше, чем своих сородичей…И скажет им, в какую сторону вы пошли. Слушайте, только два слова… — В низком, хриплом голосе появились умоляющие ноты, уже знакомые детям благодаря фантому. — Колодец совсем рядом, он втянет вас сам, и если вы сумеете выбраться отсюда…

Злобный, протяжный вой поплыл над равниной, напомнив замершим от ужаса детям остров посреди лагуны. Вдалеке, среди призрачного леса обелисков, заплясали голубые огни.

— Вы должны сорвать проект «Луна»! — выкрикнул Штресснер, поняв, что времени у него ещё меньше, чем он думал. — Скажите МакДаффу, что Луна — женщина, и он опомнится…А теперь — бегите вправо, и через двести метров…

Поняв, что больше он ничего не успеет узнать, Аксель всё-таки не пожалел драгоценной секунды, чтобы нагнуться и выкрикнуть в светлую глубь кристалла:

— Вы настоящий герой, доктор Штресснер! Мы гордимся вами!

В ту же секунду антенна, мигнув, погасла. Вой донёсся снова — уже значительно ближе. Хорошо, что духи не привыкли подкрадываться к такой мелюзге молча, на удивление спокойно подумал Аксель — и увлёк девочек вправо, мимо двух брошенных тёмных чудовищ. Дети молча неслись между обелисков, тусклых и безмолвных, пока впереди не заклубилась на блестящем полу белая позёмка, словно начиналась метель…Подняв глаза, все увидели, как в серые тучи уходит дрожащий воздушный столб.

Но прежде, чем нырнуть в бесшумный смерч, Аксель снова вспомнил фантомов и любимую уловку Титира. Он пробормотал заклятие, и три новых призрака, выглядящих, как он, Кри и Дженни, сгустились перед ним из воздуха и помчались навстречу преследователям, на бегу забирая влево. Затем, успев различить краем глаза цепочку спешащих к нему голубых огней, Аксель подтолкнул вперёд остальных, и сам шагнул в невидимый вихрь вслед за ними.

«Может, они и не догадаются искать нас под носом у диспетчеров?» — это было последнее, что он успел подумать. Гигантский воздушный насос втянул их, как трёх подхваченных ветром мотыльков, и умчал в серые тучи…

 

ГЛАВА ХVI. ЗАБЫТАЯ ГАЛЕРЕЯ

В глаза Акселю ударил рубиновый свет, сразу же отозвавшийся в уголках его сознания чем-то глубоко ненавистным. Ещё бы — он только что вытянулся из колодца, как призрак, и не куда-нибудь! Перед ним возвышалась стеклянная стена Главной Диспетчерской — мигающие экраны от пола до потолка. Стена, воспетая ещё дедушкой Гуго и ставшая год назад союзницей Акселя, Кри и Хофа в бегстве из плена. Стена, погружаясь в которую он, Аксель, успел ударом меча развалить Штроя на две половинки. Но меньше всего на свете мальчику хотелось увидеть место своего подвига вновь…

И однако он снова был здесь — на сей раз добровольно! А за его спиной тихо дышали вынырнувшие из тёмного жерла колодца Кри и Дженни. Двое из троих сразу могли сказать, что за год ничего не изменилось в подземном зале. Синие сумерки большой шахты напротив экранной стены почти скрадывались рубиновым сверканием самой Диспетчерской. Как в прошлый раз, мигали, хрипели и курлыкали разные вспомогательные пульты, жили своей непонятной жизнью диковинные приборы и аппараты, а перед главным пультом, у экранов, прямо перед глазами детей, возвышались высокие спинки трёх тёмных кресел. Крайнее кресло слева было увенчано наушниками с парой серебряных локаторов — место Главного Диспетчера. Но и оно, и соседнее место пустовали. Лишь над крайним правым креслом возвышалась уродливая макушка духа-диспетчера с торчащими ушами-«рожками».

Дух весь ушёл в работу, пока ещё не замечая пришельцев. Он щёлкал тумблерами, вглядывался в мигание экранов и время от времени крайне неприятно поскрипывал, как ржавая железная дверь в сыром подвале. Но понять, говорит ли он с кем-то, или делает это в приступе возбуждения, было трудно. Аксель немедленно воспользовался тем, что его появление осталось незамеченным — скорее всего, последней своей удачей. С мольбой и надеждой вскинув глаза к потолку (нет ли там хода, ведущего дальше, на поверхность земли?), он бесшумно метнулся назад, к краю колодца, и заглянул в него. Бездонная тёмная пропасть. Ни следа погони. Ни звука. Тогда мальчик что-то прошипел сквозь зубы, и в двух метрах ниже края колодца возник балкончик с лёгкой лесенкой наверх. Сделав знак остальным, юный волшебник спустился во тьму, из которой только что вынырнул. Дженни и Кри с замечательным проворством юркнули следом.

— Прямо волку в пасть! — выдохнула белая как мел Дженни. — Что делать?

— Вернуться мы не можем, — сказала Кри, глядя в чернильную пропасть под ногами. — Акси, это конец?

— Год назад ты уже спрашивала это, — отрезал брат. — Думайте! Думайте! Выход обязательно есть!

— Но почему ты так уверен в этом?

— Иначе Дух-Выпрямитель не позвал бы нас сюда.

— Да откуда он знал, что нас тут сразу не заметят?

— Оттуда! Диспетчерам не до того, чтобы глазеть по сторонам…А может, бывает так, что здесь и вовсе никого нет?

— Вряд ли… — покачала головой Дженни. — Что, если нам нужно войти в один из этих экранов и прорваться наверх? На пик Галаццо?

— В тот раз мы не просто вошли, Дженни, — напомнил Аксель. — Нас ждал телевизор-приёмник внутри Шворка! А сейчас я сомневаюсь, что какой-нибудь дух-альпинист оставил нам такой же на пике. Нет, пожалуйста, можно проверить…

Он бесшумно поднялся по лестничке и, осторожно выглянув из колодца, впился взглядом в стеклянную стену. Минута…Другая…Девочки с надеждой затаили дыхание, но, скользнув вниз, Аксель мотнул головой:

— Ничего, похожего на пик! И никаких телевизоров, конечно. А там, где они есть — одни коридоры, да тьма…

— Но зато и диспетчер всего один, — дрожащим голосом попыталась утешить его (да и себя) Кри. — Обычное дежурство…

— Да? И что мы с ним сделаем, с этим «обычным»? Я не могу напасть на него врасплох: и он, и всё его хозяйство защищены!

— Но и он нам ничего сделать не может, — заметила Дженни. — По крайней мере, сразу…

— Вот-вот! А что будет, когда он вызовет на подмогу Кья и всю свою ораву? Вместе уж они наверняка что-нибудь придумают!

— Если бы мы хоть знали, — медленно, словно пугаясь самой мысли, начала Кри, — как выглядит этот Кья…

— То что? — нахмурившись, спросил Аксель.

— Ты мог бы создать его фантом…и выманить диспетчера из зала. А мы бы тем временем…

— Чушь! — отмахнулась Дженни, недослушав.

— Постой! — поднял ладонь Аксель. — Продолжай, Кри.

— Мы бы пока осмотрели пульты…Может, и сумели бы включить нужный экран. Или хотя бы так им всё запутать в этой их проклятой Диспетчерской, чтобы им стало не до нас…Но ведь это невозможно, правда, Акси? — с надеждой в голосе закончила Кри, словно предлагала лишь затем, чтоб получить отказ. Аксель, однако, не спешил ей навстречу. На несколько минут он задумался, и все опять затихли, глядя на него.

«Они так верят в меня, — думал Аксель. — Глупые…Нет, не глупые, а наивные. Но ведь до сих пор я не подводил их! Что же им остаётся?» И он понял, что пойдёт на всё, чтобы эти двое опять увидели солнце. На любое безумие!

— То, что ты предлагаешь, очень опасно, Кри, — сказал он. — Дженни права — это безумие. Если я не знаю, как выглядит Кья, то, может, моё заклинание знает. Я мог бы попробовать…Но диспетчер вряд ли так глуп, чтоб подсовывать ему фальшивого духа. И какого духа! Мы не знаем миллиона вещей, нужного для такого обмана, не знаем, на каком языке разговаривает Кья с диспетчерами. Что, если они общаются мысленно? А если к тому же объявится настоящий Кья? (Все вздрогнули и покосились на пропасть). Нет, забудь об этом…

Кри вздохнула с явным облегчением. Но Аксель продолжал:

— И всё-таки ты подала мне мысль! Выпустим наши фантомы ещё раз — пусть выманят эту тварь из зала, а я попробую закрыть вход в него заклятиями. Тогда мы хоть ненадолго прорвёмся к пульту…

— Думаешь, разберёмся в нём? — скептически спросила Дженни.

— Да нет, конечно! А вот переполох им устроить — тут много ума не надо.

— Но как ты закроешь дверь в зал, если всё здесь защищено от наших заклинаний?

— Хм… — Аксель сморщил лоб, но затем оживился. — Так ведь это же не нападение! Если бы я сломать её хотел, или поджечь, к примеру…а я только запираю. Разве вы не видите, что все наши заклятия в Подземном мире до сих пор работали? И вообще, Дженни, чем всех критиковать — предложи лучше что-нибудь сама! — добавил он не без раздражения.

Но Дженни явно ничего не могла предложить сама, и потому план Акселя был молчаливо принят. Мальчик глубоко вздохнул, облизнул губы и, дрожа от волнения, произнёс:

Призраки, во что бы то ни стало Выманите чудище из зала!

И сразу же на крохотном балкончике стало не повернуться. Лже-Аксель, лже-Кри и лже-Дженни барахтались в объятиях своих хозяев, стараясь не рухнуть в пропасть — ведь они вовсе не были бесплотными! Зато, разобравшись со своими и чужими руками и ногами, они порхнули вверх по лесенке с лёгкостью бабочек и такими коварными рожицами, каких у настоящей Кри, к примеру, Аксель почти никогда не видел. (Разве что когда она в раннем детстве оседлала братишку верхом, и так увековечила себя в фотоальбоме). Дженни — та вообще редко выдавала свои истинные чувства, но тут уж Аксель знал точно: этой коварства не занимать!

Призраки вытянулись из тёмной дыры колодца и гуськом, не слишком даже торопясь, прошествовали влево — к двери в коридор, мимо погружённого в работу диспетчера. А тот и впрямь работал за троих: только уши-«рожки» плясали над спинкой кресла. И всё же чутьё оказалось сильнее занятости! Дух вдруг резко, не меняя позы и даже не подняв головы, выбросил вбок, по направлению к фантомам, двупалую обезьянью лапу. Из его сомкнутых пальцев вырвался сноп голубых искр, и через ничтожную долю секунды ударил в пол перед дверью — в то самое место, где только что стояли двойники. Никогда Аксель, Кри и Дженни не успели бы отпрянуть, стой там они сами! Но призраки, хохоча ледяным, недетским смехом, уже выбегали в коридор, широко распахнув высокую дверь. Тогда, с ещё большим проворством, чем прежде, дух выпрыгнул из кресла — и не вбок, к двери, а вперёд, прямо на пульт. Не задев ни одного тумблера или кнопки (хотя это казалось невозможным!), диспетчер по-паучьи ринулся вверх и головокружительным прыжком из-под потолка спикировал за дверь, приземлившись далеко в коридоре. Если даже он и не обогнал свою добычу, то, во всяком случае, настиг её: под сводами коридора раздался короткий торжествующий вой — который, впрочем, тут же захлебнулся, когда дверь наглухо впечаталась в косяк. Аксель едва успел наложить вслед за основными, Неоткрывающими чарами дополнительные — Непрошибающие, как тяжёлые, тёмные створки уже заходили ходуном!

— Дикари всё-таки! — с презрительной усмешкой молвил Аксель, вновь выбираясь из колодца. — Не могут не выть…

— А колодец? А экраны? — напомнила Дженни. — Закройте скорей и их!

— Ты забыла ещё одну мелочь — шахту лифта, — ответил Аксель, кивнув на бездонный провал, зиявший против главного пульта вместо четвёртой стены зала. — Действуй, Кри! У тебя качество…

И Кри зашептала что-то себе под нос с довольным видом. Всё-таки её ценят, хоть и болтают, что хватка у неё уже не та!

— Ну, а теперь к пульту, да поскорей! — объявила Дженни с видом генерала, отдающего приказ о штурме крепости. — Сейчас на всех Ярусах ТАКОЕ начнётся…

— Да уж, — усмехнулся Аксель, садясь в кресло с серебряными локаторами. — Захват Главной Диспетчерской! Пожалуй, можно будет с духами и поторговаться…Мы им — доступ сюда, они нам — свободу. Слова-то своего они не нарушают!

— Кья нарушает! И вообще, не будем рассчитывать на это, — нервно сказала Кри, встав по правую сторону кресла, в то время как Дженни заняла левую. — Лучше попробуем сами…

Все трое начали лихорадочно шарить глазами по рядам цветных тумблеров, стараясь не отвлекаться на вой и грохот за дверью. Некоторые из тумблеров слабо мерцали, являя взорам непонятные символы и знаки, в других явно отсутствовала жизнь, а при взгляде на третьи возникало чувство, что они сами зорко следят за вами и караулят ваши пальцы. Смешно было и думать о том, чтобы за четверть часа, которую им удастся здесь продержаться (вой и грохот всё нарастали), или даже за четверть месяца, или за сто лет разобраться в этом! Аксель со вздохом перевёл глаза на экраны, чтобы сообразить, на какой бы Ярус лучше улизнуть по телемосту, когда Кри случайно положила руку на незаметную раздвижную панель. Панель открылась, и Кри, ахнув, дёрнула брата за локоть:

— Акси, гляди!

Сердце его забилось: на центральном тумблере была изображена человеческая фигура в мантии, с огромными стрекозиными глазами-линзами. Штрой! На тумблере справа — он был поменьше — тихо мерцала одинокая звезда, а на левом, самом маленьком, защищённом от случайных прикосновений ещё откидным клапаном, виднелись золотые контуры скелета с косой.

— Эти тумблеры какие-то особенно чистенькие, — с дрожью сказала Кри, — словно их никто никогда не трогает…

— Браво, Кри! Ну что, звоним шефу? — бросил Аксель, нацелившись пальцем на тумблер с символом Вселенной Хас.

— Нет! — резко сказала Кри. — Я ему не верю! И не хочу…Даже если он и поможет нам, вместо нас опять погибнет тот, кто придёт нам на выручку. Будем выпутываться сами!

Раздался страшный, ни с чем не сравнимый грохот, словно в коридоре взорвался вулкан Кракатау. Дверь задрожала всеми фибрами, но устояла.

— И чего нервничает? — усмехнулся Аксель. — Мог бы понять, что дедушку Гуго не переколдуешь…Ладно, тогда поторгуемся со Штроем? — указал он на центральный тумблер.

— Тоже успеется! — бросила Кри, сверкнув глазами. — Он хитрей их всех, не забывай! Акси, что ты де…

Но Аксель уже решительно, не раздумывая больше, щёлкнул тумблером со скелетом и косой. Экранное мельтешение на стеклянной стене тут же погасло, и в диспетчерской воцарилась зловещая тьма. Лишь несколько табло — видимо, аварийных — продолжали тлеть красными огнями. Девочки слабо охнули и невольно прижались к креслу.

— М-да…Я, кажется, отплатил духам их же монетой, обесточив весь Подземный Мир, — пробормотал Аксель, жалея о своём порыве. Но не успел он вновь потянуться к тумблеру, как стена раздвинулась, открыв спрятанный за ней единственный экран — гигантский, словно в кинотеатре. Он тут же вспыхнул слабым бело-зелёным светом, показывая…аквариум? Морское дно? Нет, скорее это был просто блёклый туман, в котором виднелись смутные очертания огромного пульта — куда больше, чем в Главной Диспетчерской. Перед экраном в сером бесформенном одеянии, напоминающем скомканное облако, сидела великаньего роста Смерть, устремив на Акселя пустые провалы глаз.

— Девятая слушает, — спокойно сказала она по-немецки, словно зная, кто перед ней и не выказывая ни малейшего удивления. Но какое-то безошибочное чутьё сказало детям, что на самом деле Смерть потрясена увиденным. Да, наверное, и услышанным — ведь вопли и грохот за дверью зала не могли не долетать до неё! А затем в тёмных глазницах вспыхнули злорадные светлячки — по крайней мере, так почудилось Акселю, уже имевшему некоторый опыт наблюдения за черепами. По позвоночнику мальчика прошла ледяная дрожь: против кого направлено это злорадство, и что предвещает? Однако отступать было поздно.

— Ну-с, — мягко сказала Смерть, — чем могу служить?

— Я…хотел бы поговорить со Старшей Смертью Средиземноморья и Северной Африки, — пробормотал Аксель.

— Левого мира, не так ли? — деловито уточнила Смерть.

— Э-э…простите? — напрягся Аксель, и в висках его застучало: «Мы пропали!»

— Земля или Антиземля? — терпеливо сказала Смерть, даже не подумав разозлиться или учинить допрос.

— Земля… — отчаянно выдохнул Аксель, моля небеса о правильном ответе. Смерть, кивнув, прикоснулась косточкой указательного пальца — но не к пульту, а к своему одеянию-облаку. На облаке вспыхнула звёздочка и, мигнув, погасла.

— Отказ! — с явным сожалением объявила Девятая. — Эта Смерть на землятресении. И так как у вас, по-видимому, нет экстренного доступа, свяжитесь с кем-нибудь другим. Могу я узнать, в чём проблема?

— Понимаете, у нас случилось… — неуверенно начал Аксель. Но был тут же прерван:

— Я не спрашиваю, что случилось! Мы не вмешиваемся в дела Подземного Мира. Вопрос был: что вам — и только вам троим — срочно нужно?

«Выбраться отсюда!» — чуть не выпалил Аксель, тем более, что слово «срочно» Смерть слегка выделила голосом. Видно, она и впрямь разобралась во всей этой чехарде не хуже, а может, даже и лучше беглецов. Но прежде чем взмолиться о помощи, мальчик решил ещё раз попробовать обойтись своими силами.

— А…с сыном её я не мог бы поговорить?

— Попробую, — согласилась Смерть и вновь прикоснулась — уже к другой звёздочке. Та, помигав, стремительно начала расти, затем вдруг слепящей вспышкой поглотила весь экран. На нём возникла странного вида комната, выглядящая, словно яйцеобразная ячейка гигантской пирамиды из оргстекла. Всё в комнате было прозрачным и бесцветным, сквозь овальную дверь виднелись анфилады других подобных помещений, и везде — на полу, на стенах и даже на невысоком потолке — глаз различал бесформенные грибообразные наросты, которые медленно пульсировали. (Может быть, это была мебель?). Перед одним из таких наростов сидел на полу Смертёнок в акселевой австрийской футболке, почти единственной привычной для детей вещи среди непонятного, бесцветного мира. На наросте белела кипа самых обычных с виду листов бумаги, покрытых письменами, но вот занимались эти листы весьма необычным — брр! — делом: они тщательно жевали друг дружку, ползая в поисках новой пищи по «столу» и потихоньку уменьшаясь числом. Больше того, приглядевшись, Аксель заметил, что латинские — совсем как у людей! — буквы и строчки на каждом листе тоже поедали своих соседей. Сам же Смертёнок время от времени выбирал листок потолще (то есть съевший до этого целую пачку других) и отправлял в рот. Он явно грыз гранит науки, пребывая в глубокой задумчивости. Впрочем, не только науки: между делом он с удовольствием отщипывал кусочки и от «стола»-нароста, причём образующиеся каверны тут же вновь зарастали прозрачной пластилиновой массой. И наконец, на коленях у скелетика лежала ещё одна привычная людям, несъедобная и цветная вещь: человеческий учебник. Аксель даже сумел прочесть надпись «Español» на его обложке.

Трое ребят, позабыв о беспрестанном вое и ударах за дверью, зачарованно разглядывали этот не виданный смертными школьный мирок. Но секунды шли, а Смертёнок, поглощённый испанским языком, всё не замечал их. Наконец, когда Аксель уже собрался кашлянуть, в комнатке раздался хрустальный звон, и скелетик очнулся.

— Что, мам? — пробормотал он, поворачиваясь к экрану. И подскочил до потолка: — Вы?!

— Тише! — на всякий случай прошептал Аксель. — Ты можешь нас выручить?

— Конечно, но как вы меня нашли? — потрясённо спросил Смертёнок. И тут же, вглядевшись, протянул: — А-а-а…Что вы там делаете? У вас со Штроем перемирие?

— Какое перемирие! Мы просто захватили Главную Диспетчерскую! Выманили дежурного духа и закрылись! Если ты немедленно не вытащищь нас отсюда, мы погибли!

Реакция скелетика на это сообщение была довольно неожиданной и куда более откровенной, чем у дежурной Смерти. В приступе неудержимого хохота он уронил учебник на пол и повалился на него следом. И несколько следующих минут от него не было никакого толку: он только бил ногами по полу да глотал воздух…если в его комнате таковой имелся. Наконец, придя в себя, он встал и сообщил, что никогда не простил бы себе, упустив такой случай, над которым будут потешаться его внуки и правнуки — не говоря уже о школьных приятелях! Если, конечно, все они ему вообще поверят. А ведь придётся поверить, коль дело получит огласку, и весь Лотортон надорвёт себе животики от смеха!

— К тому же, — добавил он, покосившись на свой рабочий «нарост», где листы заканчивали естественный отбор, — это куда веселей, чем писать никому не нужный реферат. Ты когда-нибудь писал рефераты, Аксель?

— Скорее!! — взвыл тот. Теперь, когда впереди вдруг забрезжила надежда, любое промедление казалось издевательством.

— Не волнуйся, всё замечательно. Позови-ка мне сюда этого диспетчера…

— Что?!

— Диспетчера сюда позови! Оглох? Впрочем, не надо, мы сделаем интереснее. Пускай они побегают за нами…Так, чтобы связаться со мной, вы должны были отключить все ваши дохлые энергоносители. И теперь сидите в темноте, как черви-нематоды. Да?

— Да! — подтвердили дети хором.

— Отлично. Но где-то на вашем пульте…скорей всего, недалеко от моего тумблера…

ТРРРАХ!!!!

Аксель, Кри и Дженни в панике заметались. Дверь в Диспетчерскую выгнулась дугой от сверхмощного удара или заклятия — правда, края её ни на миллиметр не оторвались от косяка. Дежурный, однако, усмотрел в этом надежду и издал торжествующий вой, который тут же сменился рёвом, полным боли: дверь с неменьшей силой вогнулась, ударив в обратном направлении и, очевидно, много чего расквасив на своём пути. А затем снова выпрямилась.

— Даже жаль мешать, — заметил Смертёнок, кивнув в сторону коридора. — Ну да ладно уж…Я остановился на том…

— Что где-то рядом с твоим тумблером должно что-то быть! — поспешно напомнил Аксель, утирая ледяной пот.

— Да, такая выпуклая аленькая кнопочка, а на ней — молния в гробу…

— В чём?!

— Если ты и впрямь хочешь помощи, тебе придётся сосредоточиться и слушать меня внимательно. Я понимаю, что вас отвлекают, Аксель, но нельзя же так зависеть от внешних впечатлений. На этой кнопочке изображён гроб. Ну, такой красивый саркофаг. Знаешь?

— Да, да! («Я скоро сам в него лягу, если это не прекратится!»)

— И внутри саркофага, значит, светится такая золотистая молничка. Нажав на эту кнопочку, ты «вырубишь» всю энергию Диспетчерской без остатка, повергнув её в ужас и темноту. В том числе прекратится и связь со мной.

— Зачем?

— Делай, что говорю!

Аксель повёл глазами и сразу нашёл эту окаянную кнопочку. Она и впрямь была совсем рядом с тремя «супертумблерами». Вздохнув, мальчик неохотно нажал на неё, и Главная Диспетчерская погрузилась в кромешный мрак. Дети невольно вскрикнули: такой тьмы им ещё никогда не приходилось видеть…точнее, не видеть: они не могли разглядеть даже собственных пальцев! «Наверное, так бывает после смерти», — подумал Аксель, но тут же пальцы Кри стиснули его ладонь. Значит, он жив! И он ответил ей пожатием. Затем уже сам повёл другой рукой в темноте и нашёл руку Дженни — та ухватилась за его ладонь с не меньшей силой. Так они и стояли в темноте, чувствуя, что страх отступает. Кругом царила мёртвая тишина; даже дежурный затих за дверью. Вдруг раздался серебряный звон бьющегося стекла, и громадный светящийся скелет прыгнул на детей из чернильной пустоты, скрывавшей большой экран. Трое судорожно стиснули друг другу пальцы — и вспыхнул свет.

Тогда Аксель, Кри и Дженни увидели, что большой экран разбит вдребезги. За ним в стене Диспетчерской зияла чёрная пустота. А перед пультом лежала безобразная груда битого стекла, и по колено в ней, осклабившись, стоял Смертёнок. Только вместо футболки на нём был белый, уже знакомый детям бурнус. Но вот скелетик небрежно махнул рукой, и осколки, сорвавшись с пола стеклянной вьюгой, вновь сложились в экран, который тут же закрылся. Диспетчерская обрела прежний вид.

— Привет! — сказал Смертёнок. — А я как раз жалел, что у меня нет никакого разумного занятия…кроме реферата по испанскому. Слушайте, вы же знаете этот язык: кто-нибудь из вас читал «Дон Кихота» в оригинале?

— Нет! — смело ответил Аксель за всех сразу. — Забери нас отсюда!

— Забрать? А куда? И вообще, как вы здесь очутились? Будет лучше, если вы мне всё объясните толком — тогда и решим, что делать…

Дети нервно покосились на дверь, за которой глухо возилась невидимая сила. Смертёнок верно истолковал этот взгляд.

— Не бойтесь, не бойтесь, — покровительственно похлопал он Акселя по плечу. — Ему давно уже не до вас. Вы что, не видите — он даже не пытается звать подмогу и доложить обо всём начальству! Он совершил тяжкое преступление, которое не загладила бы поимка даже сотни таких, как вы: оставил пост. Ломится в дверь, дурачок, зная, что всё равно не выломает…Ещё бы, кому же охота на Пятый Ярус! Это наверняка самый младший Диспетчер. Так что расcказывай, Акси, да потолковей.

— А можно, я расскажу? — предложила Дженни. — Я умею потолковей!

Однако Аксель вежливо отверг её помощь: ни к чему им сейчас путаться во всяких там «зачем — неизвестно». Он очень быстро и кратко изложил суть событий. Выслушав мальчика, Смертёнок стал серьёзен и даже слегка покрутил черепом.

— Дело осложняется, — сказал он. — Шпионаж — ерунда, но если дошло до трупов, то любое вмешательство в дела Подземного Мира вызовет целую свару! Надо вытащить вас отсюда быстро и незаметно…Так, сядьте-ка в эти кресла, поверните их спинками к коридору и не высовывайтесь! А я впущу того беднягу…Говорить с ним буду на «ло-тло», это громадная честь для таких, как он. Хотите всё понимать — оденьте наушники.

— А что такое «ло-тло»?

— Лотортонский диалект языка звёздных духов. Знак особого уважения к местной знати — к которой простой диспетчер не принадлежит.

— Может, лучше спрячемся в колодец? — опасливо спросила Кри.

— Ещё чего!

Аксель снова забрался в кресло и с невольной дрожью надел огромные наушники с серебряными локаторами — как будто они были зачумлены прикосновениями к ушам разных чудовищ. Но вспомнил Титира и переборол отвращение. «Нельзя всех стричь под одну гребёнку», — сказал он себе. В наушниках царило слабое потрескивание. Он покосился на соседние кресла. Из ближнего на него, съёжившись, тревожно смотрела Кри, из дальнего — Дженни. Аксель ободряюще улыбнулся им и получил в ответ слабые улыбки.

И вдруг наушники взорвались гневным рёвом — дверь в коридор наконец открылась! Впрочем, рёв тут же сменился растерянной тишиной. А затем раздался скучающий голос Смертёнка, говорившего на красивом, мелодичном и теперь уже понятном языке, который до этого мальчик слышал всего два раза в жизни:

— Как ты добр, что наконец явился…А я уже думал, что я невовремя.

— Миллениум! — униженно пролепетал в ответ грубый, хриплый голос, напомнивший Акселю Шворка и явно к такому языку не подходящий и не привычный. — Звёздная пыль умоляет Старшего Брата Вечности о незаслуженном!

— Ну? — недовольно буркнул Смертёнок.

— И вот оно: пыль не могла войти и приветствовать Старшего Брата! Преследовала человечков по уставу малой тревоги, но у тех оказались фантомы…Они выманили пыль отсюда, а человечки запечатали вход заклятиями Восьмой главы Кодекса! Незаслуженное свершилось?

— Вы-ма-ни-ли? — протянул скелетик, не отвечая на робкий вопрос. — Да ты, я вижу, герой! Напомни-ка мне, что полагается делать с диспетчером, оставившим свой пост хоть на секунду?

Дух в ужасе забубнил выдержки из каких-то жутких приказов и предписаний, состоящих, казалось, из разных форм одного-единственного слова «растерзан», но Смертёнок слушал недолго.

— А потом, с чего ты взял, что вход запечатали человечки? — брюзгливо спросил он. — Ты сам-то их видел?

— Пыль не успела! Но нет сомнений…

— Сомнений или мозгов? Разве ты не знаешь, что фантомы тоже способны накладывать заклятия? Человечки вполне могли пустить их бродить по всем Ярусам, чтобы сеять панику!

— Старший Брат не упомянут! — раболепно воскликнул дух. — Как нам, слабоумным, понять то, что он видит сразу? Пыль слыхала о таких случаях, но сама впервые видит столь великое волшебство! О, глупость пыли! Ведь подобные волшебники, запершись в Главной Диспетчерской, уже давно не оставили бы от Подземного Мира камня на камне…

— Чего он за эту самую глупость и заслуживает, — закончил Смертёнок. — А пока твоя очередь. Ты дважды заслужил Пятый Вертикальный Приказ: первый раз за то, что оставил пост, и второй…Ну? Мне прикажешь напоминать?

— Недонесение! — обречённо проскулил дух. — Преступное промедление, попирающее честь шкуры! Но звёздная пыль вновь умоляет Неупомянутого о трижды незаслуженном!

— Да?

— И вот оно: быть может, поблизости — совсем случайно! — бродят и сущности человечков. И, чтобы их найти, пыль умоляет о смягчении кары! О позволении доложить Главному Диспетчеру…Незаслуженное…

— Свершилось, свершилось, — досадливо перебил Смертёнок, словно отгоняя муху. — Но впредь смотри у меня! Стой, ты куда?

— Пыль помнит о приветственных правилах, но она так задержала Старшего Брата, что просит дозволения вызвать Главного Диспетчера через пульт!

— Лапами сходишь! — оборвал его взыскательный гость. — Мог бы сперва спросить, не нужен ли пульт мне самому! Распустились тут…

— Звёздная пыль умоля…

— Всё. Пошёл вон.

В наушниках воцарились уже знакомые тишина и слабые трескучие шорохи. Затем кто-то вдруг хихикнул. Троица осторожно выглянула из кресел и зааплодировала Смертёнку, который раскланялся, будто артист на сцене.

— Какие разные бывают духи! — потрясённо сказал Аксель. — Неужто и Титир так пресмыкался бы перед тобой?

— А как же ты его отослал? — встревоженно спросила Кри. — Ему ведь нельзя оставлять пост! И, если ты его не дождёшься, выйдет, что он его бросил…

— Сколько у нас в запасе времени? — быстро выпалила Дженни.

Всё это они спросили одновременно, и Смертёнок не менее быстро ответил, попеременно глядя на каждого:

— С Титиром я бы и сам разговаривал иначе; духу ничего не будет, раз я его послал и не предупредил, что не дождусь, а ты, Кри, меньше заботься о врагах; времени у нас минут шесть. Скорей бежим, Главного Диспетчера так просто не проведёшь!

— Наконец-то! — дружно воскликнули все, поворачиваясь к экрану.

— Нет, не туда! Возьмитесь за руки, и прыгаем, — Смертёнок кивнул на чёрный зев шахты, по которой год назад Аксель и Кри впервые спускались сюда на лифте. У мальчика даже не было времени испытать разочарование, что он опять погружается в глубины Подземного Мира: холодные косточки сжали его пальцы, и он едва успел схватить за руку Кри, как ноги его оторвались от земли…

На сей раз они летели не с быстротой молнии, а так, как мчится скорый лифт небоскрёба. Мелькали вокруг детей еле различимые тёмные пятна штреков в стенах шахты; в глубине некоторых провалов мерцали рубиновые, зелёные или мёртвенно-синие звёзды, будто злобный зрачок в глазу. Минута…две…пять…сколько же ещё? Штреки вдруг исчезли, кругом были лишь гладкие стены, но люди и скелет, держась за руки, продолжали падать, словно увлекаемые по бесконечному пищеводу в желудок огромного, как Лотортон, космического чудовища. Акселю даже захотелось, чтобы хоть что-нибудь нарушило это ощущение нереальности происходящего: уши бы заложило, тошнота подступила к горлу…Перевернуться несколько раз вверх тормашками — он и на сальто был согласен! Лишь бы исчезло чувство, что вот он мёртв, и его собственная, маленькая смерть несёт его куда-то, и хотя рядом почти все, кого он любил и с кем хотел бы не расставаться вечно, по-настоящему вечным будет лишь не знающее конца падение. Что чувстовали остальные, он не знал: лица их превратились в маски. Только от Смертёнка в его развевающемся белом бурнусе веяло обычным спокойствием; летя, он разглядывал стены, вертел черепом на шейных позвонках и так вписывался в бездонный мир вокруг, словно подсказывал обманутым, гибнущим детям — полёт никогда не прекратится. Слепой, панический страх вдруг овладел Акселем: разве можно звать на помощь смерть?! Он уже готов был вырвать ладонь из пальцев скелетика и с воплем увлечь остальных к стене шахты, чтобы руками, ногами, зубами зацепиться за какой-нибудь выступ…когда его дёрнуло вбок, и наступила неподвижность.

— Где мы? — вымолвил Аксель, с трудом удержав равновесие на склизком полу тёмной, сырой но хорошо продуваемой пещеры. За спиной его падала вниз и тянулась вверх постылая шахта. Впереди, как старое вино в бочке, настаивалась не менее постылая, уверенная в себе тьма. Все, кроме Смертёнка, уныло вглядывались в неё, стараясь подавить страх. А скелетик лукаво улыбался, белея впотьмах тридцатью двумя зубами.

— В отличном месте! Далеко под Пятым Ярусом…Сюда даже духи-палачи не заглядывают. Но тот, кто учится в моей школе, не должен быть трусливым домоседом! Мы с ребятами тут уже многое облазили. А нынче облазим всё: пора устранить пробелы!

— Так ты часто бываешь в Подземном Мире? — удивлённо спросила Кри. После чего на Смертёнка напал такой приступ хохота, что его долго откачивали и приводили в порядок. Дикий взрыв веселья в давящем мраке, как ни странно, немного успокоил Акселя, но на девочек произвёл обратное впечатление. Они даже отпрянули от своего провожатого, бросая на него тревожные взгляды.

— Ещё вопрос, кто тут чаще бывает: я с друзьями или духи, — важно изрёк скелетик. — Но к делу! Я не могу экранировать вас отсюда так же, как сам пришёл — через систему «Космосмерть», потому что вы живые, и у мамы из-за вас будут неприятности. Ну, а раз «Три эс-эм» отпадает…

— Что-что отпадает?

— СистеМа «КоСМоСМерть» — «см-см-см»! Раз она, значит, отпадает, остаются две возможности. Первая: я беру вас всех за шиворот и катапультируюсь через любой колодец…

— Вот и чудесно! — быстренько вставила Дженни.

— …но тогда нас обязательно заметят ищущие вас патрули, и хотя отнять у меня не смогут, начнётся долгое, вонючее разбирательство. Духи — они же склочные, как…

— Базарные бабы? — подсказал Аксель.

— Хуже! — убеждённо сказал Смертёнок. — Базарная баба — она, если уж скверно колдует, думаю, всё-таки не винит в этом других. А когда ей, за то, что она опять кого-то растерзала в неположенном месте, отказывают в гуманитарной помощи, не подаёт в суд… Да тут ещё шпионаж с убийством! Маму будут вызывать, жадно спрашивать, не пришиб ли я какого-нибудь диспетчера. Другая бы на её месте только удовольствие получала от таких вопросов, но она у меня…гм. А если с неё ещё и объяснительную возьмут, она точно решит, что запустила моё воспитание! Ожить от всего этого впору… Короче, не стоит связываться!

— Видно, ты в этих делах дока, — сказал Аксель.

— А то нет! — гордо ответил Смертёнок. — Кошмарней меня тьма не видела!

Никто не стал спорить с очевидностью, и Дженни попросила перейти наконец к последней возможности: ведь выбраться отсюда всё-таки нужно.

— Выше голову! — подбодрил скелетик. — Вы что, всегда такие кислые? Я вас освобожу тихо и красиво, с помощью такого интересного места, что вы о нём и после смерти не забудете!

— Не сомневаюсь, — сказал Аксель. — Особенно если сюда даже духи-палачи не ходят…Что же это за место?

— Не так давно — примерно двадцать тысяч лет назад, — охотно начал Смертёнок (Кри вздохнула), — одному духу пришла в голову идея. Вы ведь знаете, что ни в кого не нацеленное заклятие не исчезает, а живёт своей, самостоятельной жизнью. Так вот…

— Первый раз слышим, — заверил Аксель.

— Тем интересней вам будет в Забытой Галерее!

— Где?

— Её ещё иногда называют Галереей Снов. Как я уже сказал, это новшество. Идея была такая: «начинить», грубо говоря, небольшое магическое пространство всеми заклятиями, какие только существуют, а потом замкнуть это поле и какой-то срок спустя взглянуть, что там делается. Может, появятся заклятия-мутанты, или что-то такое заквасится от времени и скученности, что вся наука пасть разинет! Неплохо, правда?

— И ты хочешь, — очень вежливо сказал Аксель, — испробовать всё это на нас? Девочки, спокойнее…я всё улажу.

— К сожалению, не на вас первых, — вздохнул скелетик. — Кое-кто из духов, да и Смертят, туда проникал. Одно время, чтоб обеспечить «чистоту эксперимента», даже охрану ставили…вот прямо здесь, где мы сейчас сидим, был блок-пост. А потом оказалось, что Галерея сама себя защищает, да так, что плохо приходится и охране — и, стало быть, «чистоты» всё равно не получить. Многие говорят, будто в конце концов на эксперимент махнули рукой, хотя официально никто его не отменял. Тёмная история, короче…но для нас то, что нужно! Мы пройдём Галерею Снов насквозь и поднимемся вверх, не напоровшись ни на какой патруль — за это я могу поручиться. Даже вашему Титиру не пришло бы в голову вести вас сюда! — победоносно закончил он.

— Верно, — всё так же вежливо сказал Аксель. — И как бы ты объяснил эту… недогадливость?

— А очень просто: магии духов недостаточно, чтоб выжить в таком винегрете, который они здесь устроили! Извини, Акси, но не будь ты такой беззаботный, давно бы догадался спросить, вернулся ли из этой самой Галереи назад хоть один дух-нарушитель. А тебя почему-то больше Титир волнует…

— Не обращай на него внимания. Ты же видишь, он чокнутый, — сказала Дженни, глядя в пространство между Акселем и Смертёнком, так что каждый из них мог подумать, что она обращается к нему. Поэтому никто не обиделся, а скелетик даже кивнул Дженни в благодарность. — Ну и как, вернулся кто-нибудь?

— Ни один! Но мы, Смертята, оттуда не вылезаем…нам-то бояться нечего. Да и вам, конечно, раз вы со мной…У духов в принципе не может быть такой магии, которая была бы мне опасна.

— А как же трал? — не удержалась Кри. И на сей раз Аксель даже не подумал на неё шикать!

— Я так и знал, — с грустью сказал Смертёнок окружающей его тьме. — Зачем я спасаю их? Этих тупиц? Кри, разве я не объяснял твоему братцу (а он, в свою очередь, тебе), что нет правил без исключений? И что «космический трал» — не магия духов? Они пользуются им по особому разрешению, а мы, Смерти, уже давно просим истинных хозяев таких тралов разрешение отменить! Как раз потому и просим, что штрои да франадемы используют тралы не по назначению, а для охоты друг за другом…Но кто и зачем будет устанавливать подобную ловушку в Галерее Снов? Я тогда, на пляже, нёсся как угорелый: меня застали голым, и было стыдно перед мамой. А шёл бы спокойно и осторожно — никогда бы не запутался в нитях…Так что запомните: если когда-нибудь на ваших глазах я ещё раз попаду в западню, ТО ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО САМ ТОГО ХОТЕЛ! Я уже сейчас — Старший Брат Вечности! А когда вырасту, меня будут называть Отцом Вечности. Понятно?

— И ещё ты где-то не упомянут, — льстиво сказала Кри, чтоб разрядить обстановку. — Где, кстати?

Но Смертёнок явно опомнился.

— Неважно, где…Все эти сведения — не для вас, человечки. И если вы мне по-прежнему не доверяете, можете выбираться сами! Непонятно только, зачем было отрывать меня от реферата…

Все, конечно, тут же принялись уверять его наперебой, что никому на свете не верят больше, чем ему, и что он их не так понял. Да здравствует Забытая галерея! Аксель, впрочем, действительно не сомневался в правдивости скелетика. Вон как перед ним диспетчер стелился…перед такой малявкой! Ну, а трал…каждый может ошибиться.

— Ну хорошо, идёмте… — смилостивился Смертёнок, выслушав похвалы с большим вниманием. — Но каждый из вас должен дать слово земного волшебника, что не станет разглашать ни среди людей, ни среди духов ничего из увиденного без письменного разрешения Главного Диспетчера Подземного Мира, занимающего эту должность на момент разглашения, — официально добавил он.

— А в мире Смертей? — уточнил пунктуальный Аксель.

— А им плевать! — весело ответил скелетик. И все дали слово.

Несколько минут они шли в кромешной тьме, и, чтобы люди не потеряли его из виду, Смертёнок начал слабо фосфоресцировать на манер болотной гнилушки. Затем впереди забрезжил слабый вечерний свет — по крайней мере, так казалось после мрачной шахты и красновато-синих теней Диспетчерской.

— Стоп! — велел Смертёнок. — Я схожу на разведку. Очень быстро! — успокоил он, не дожидаясь тревожных возгласов. — И вообще, чего вы боитесь? У вас ведь есть защита, не забудьте…Вас нельзя растерзать.

— А что можно? — немедленно спросила Кри.

— Ну, можно скрутить вас с помощью грубой силы, без колдовства — Подземный Мир, в отличие от земной поверхности, это позволяет. Подвергнуть вас заключению на Четвёртом Ярусе, и, если вы не наложили на себя заклятий против голода и жажды, очень быстро уморить. А если наложили — проживёте там до старости.

— По-твоему, это пустяк? — вздохнул Аксель.

— Да нет, конечно, это ужасно даже для таких однодневок, как человечки! Но ведь самое главное — что вас не растерзают сразу, понимаете? Потому что потом подоспею я и освобожу вас.

— Спасибо тебе, — улыбнулся Аксель. — Но я сейчас, пожалуй, всё-таки наложу на нас заклятия против голода и жажды.

— Подожди! — озабоченно сказала Кри, дёрнув его за руку. — Нам же после этого больше не захочется есть и пить…Никогда!

— Вот это магический подход, — одобрил Смертёнок. — Магия — точная вещь, учитесь! Наложите заклятие против голода и жажды только в плену, и, кстати, пока я хожу, можете перекусить.

И он растворился в пятне вечернего света.

Аксель был уверен, что Кри в данном случае заботилась не столько о магическом подходе, сколько о своих любимых лакомствах, — но, тем не менее, в точности выполнил совет Смертёнка. Потом достали провизию, и мальчик с удовольствием увидел, как Кри и Дженни спешно запустили зубы в гамбургеры, проверяя аппетит. На него самого вид еды сейчас действовал не больше, чем, скажем, пачка офисной бумаги. Но жизнь продолжала удивлять его: стоило откусить кусочек, как в нём проснулся волчий голод. В итоге, мгновенно уничтожив все припасы, дети наколдовали себе по две добавки, и даже не заметили, как вернулся Смертёнок.

— Порядок! — объявил он. — Только писк стоит…

Не уточнив, что это значит, все запихали остатки гамбургеров в сумки, выстроились в колонну и двинулись за ним. Чем ближе становилось светлое пятно впереди, тем более чёткие очертания невысокой арки оно принимало. Наконец дети и скелетик вступили в бесконечно длинную галерею без окон, где клубился лёгкий туман. Вглядевшись в него пристальней, Аксель пожалел о слишком сытном обеде и незаметно наложил на всех новое заклятие — от тошноты.

На первый взгляд казалось, что воздух, словно вконец разложившееся мясо, кишит прозрачными червями, гусеницами, сороконожками, личинками и жуками. Но у каждого из этих существ была морда старшего духа. Бродячие заклятия ежесекундно сталкивались, и любая столкнувшаяся пара немедленно сливалась в новое, ещё более безобразное существо — либо рассыпалась целым облачком детей-уродцев, иной раз числом до дюжины. Подобное облачко существовало дольше его погибших родителей, было окрашено в свой цвет и пульсировало напряжённой, тошнотворной жизнью. Вот очень вёрткое и маневренное создание, у которого, казалось, не было туловища, а только морда и сплошные когти (наверное, так выглядело какое-нибудь Терзающее заклятие?) врезалось в безногого кузнечика (Паралич Лап?) — тот только и мог беспомощно трепыхаться в воздушной толще, следя за его приближением. Оба тут же превратились в сизый клуб дыма с шестерыми «детишками» внутри; и у каждого из «детишек» были морда духа и тельце жука без лапок, похожее на длинный, гнутый коготь. Затем жуки, балансируя на острие этого когтя, бодро поскакали друг к другу по внутренней поверхности сизого облачка (летать они, видимо, уже не могли) и попытались пронзить друг друга «хвостами». Но так как, оторвав коготь от облачка, они теряли равновесие и шлёпались кто куда, резни не получалось. Тогда калеки устроили парламент: собрались стайкой вокруг самого крупного из них, и вождь, видно, объяснил им, что делать. Жуки шлёпнулись на спинки, лёжа подкатились друг к другу и наконец исполнили свой долг. Последнего из них — самого вождя — оказалось некому зарезать; он покинул облачко и мигом нашёл себе какую-то другую жертву, выглядящую как двухвостый глаз. И весь туман состоял из триллионов и квинтиллионов таких исчадий и сцен! Трое беглецов закрыли руками губы, чтоб не вдохнуть прозрачную заразу…

— Ф-фу-у!! Бежим… — простонала Кри, ухватив Акселя за локоть одной рукой, а другую продолжая прижимать ко рту.

— Успокойтесь, — бросил Смертёнок. — Я же сказал, когда вы со мной, они вам не опасны. Вот без меня эти заклятия-личинки вас бы сразу слопали…

— Мы должны пройти сквозь это? — выдавила бледная Дженни. — А если я вдохну?..

— Не вдохнёшь…Лично мне они уже порядком надоели. Интересно другое, — продолжал Смертёнок, углубляясь в «туман» — как они намерены это прекратить? Духи, то есть? Нет заклятия, которое погасило бы столько цепных реакций сразу. Разве что замуруют галерею? Но тогда со временем будет такой взрыв, что даже я не хотел бы оказаться поблизости…

К сожалению, научные вопросы сейчас никого не волновали. Зажмурившись и бредя почти вслепую, не отнимая рук от лица, дети окунулись в жуткий «кисель» из сяжек и усиков. Лишь минут через пятнадцать однообразного путешествия, когда Аксель, Кри и Дженни кое-как свыклись с обстановкой, туман начал редеть и воздух очистился. Но пустынной галерее, залитой слабым вечерним светом, по-прежнему не было конца.

— Хорошо, что они улетели, — прошептала Кри брату.

— Улетели?! — изумлённо повернулся к ней Смертёнок, взмахнув бурнусом. — Да их тут больше, чем прежде! Кишмя кишат…Просто они развиваются, и стали прозрачней.

«Обязательно нужно ему было это сказать! — с досадой продумал Аксель. — Безмозглый всё же тип».

— Ничего, Кри… — шепнул он ей в ответ. — Дышим ведь мы всякими микробами и бактериями. Так что перестань задыхаться и живи нормально…

— А вот сейчас будет самое интересное, — продолжал бесплатный экскурсовод. — Я с приятелями одно время только ради этого сюда и лазил. Видите ниши в стенах?

— Да…А почему на них решётки? — тихо спросила Дженни.

— Это я их поставил, пока вы закусывали. Чтоб вас никто не напугал. Помните, я вам говорил про охрану, которую со временем сняли? Снять-то сняли, а взамен поместили сюда разные пугала…хоть немного отвадить любопытных. Заклятия-личинки тогда ещё были не жизнеопасны, и сюда мог пройти кто-нибудь посторонний…А теперь глядите!

Не дожидаясь ничьего желания и согласия, он покосился на ближайшую нишу, и все увидели, что на ней больше нет решётки. Оттуда немедленно выбежал длинный, приземистый сундук на четырёх двупалых лапах. Загородив дорогу попятившимся детям, он хрипло дышал, и хотя не делал больше ровно ничего, именно эта зловещая неподвижность наводила дрожь.

— Вот, видите? Стоит и ждёт, а чего — непонятно. Между прочим, духи, хоть и храбрые существа, непонятного боятся. Но наконец, собрав всё своё мужество и решившись на страшный бой, я нападаю… — И скелетик яростно пнул сундук ногой. С истошным воем гнева и мести крышка откинулась. Как ни быстро это произошло, Кри уже давно скрылась за спиной Акселя. Да и Дженни, судя по цвету её обычно смуглого лица, была не прочь очутиться там же. Сам Аксель напрягся, но не двинулся с места.

И правильно сделал. Сундук был пуст.

— Только и всего? — со вздохом облегчения улыбнулась Дженни.

— А, нет! — хитро поднял косточку указательного пальца Смертёнок. — Это было первое предупреждение. Истинный дух не признаёт пустых угроз. Тем более, когда вы на них плюёте. Нарушил запрет, полез, куда не надо, — плати! Идёмте дальше…

Теперь уже целый ряд ниш впереди зачернел освобождёнными проёмами. Стоило с ними поравняться, и из них выкатывались такие же сундуки, как первый — с живыми лапами, а порой и голыми, разномастными, но одинаково мерзкими хвостами. Они не давали пройти, ёрзали, астматически дышали, пока Аксель или Дженни, повинуясь ободряющему кивку Смертёнка, не хлопали по ним ладонью. (Кри, сразу решив для себя, что обойдётся без подобного кругозора, держалась поодаль). Сундуки выли, открывались, смолкали и солидно трусили восвояси. Но вот, после очередного прикосновения Дженни, из-под тяжёлой крышки выскочила поджарая тварь с телом макаки и крокодильей пастью, как две капли воды похожая на старого знакомого Акселя и Кри — младшего духа-палача по кличке Пралине. Только у висков этого чудища почему-то вращались серебряные локаторы…Hе обратив ни малейшего внимания на отшатнувшуюся Дженни, крокодиломакак скользящим прыжком приземлился перед Кри и разинул пасть. Девочка издала отчаянный вопль, и тут же толстая цепь, обвившись вокруг лодыжки духа, поволокла его прочь. Дети с ужасом увидели, что другой конец цепи свисает из пасти какого-то ещё более страшного существа в глубине ниши, которое сейчас подтащит к себе добычу и сожрёт её. Превратившись из нападающего в жертву, крокодиломакак сначала яростно взревел, затем начал скулить…и Кри, не успев оправиться от потрясения, пуще прежнего закричала невесть кому:

— Отпустите его! Спасите! Я не хотела…

Оба чудища и цепь мгновенно провалились сквозь землю, вход в нишу с лязгом закрыла решётка, и наступила мёртвая тишина. Аксель молча обнял дрожащую, как лист, Кри, а немного сконфуженный Смертёнок пробормотал:

— Тебе действительно жаль его? Но он уже не шутил…Он и впрямь убил бы тебя, а потом и всех остальных! И я не думал, что ты так напугаешься…при мне.

— «При мне, при мне»… — зло бросил Аксель. — Он-то, может, и не шутил. Но, я думаю, без твоих шуточек тут не обошлось!

— Да я только хотел проучить этого живодёра с Пятого Яруса…Пусть бы на своей шкуре почувствовал, что значит быть пищей! Вот и наколдовал цепь и одного моего голодного знакомого в нише. Очень уж твоя сестра жалостливая, знаешь ли…Здесь вам не зоопарк, а Подземный Мир!

— В дела которого вы не вмешиваетесь…

— А я и не вмешивался! Это же не настоящий дух, а фантом-убийца. Настоящего духа, к твоему сведению, в сундуке не запрёшь…И начал бы он с того, что приветствовал меня и спросил, не со мной ли вы! Да и вообще, я вас всех предупредил, решётки поставил даже, но чтобы духи-палачи пили молоко у вас из блюдечка — на это вы не рассчитывайте!

— Но это же несправедливо! — со слезами в голосе сказала Кри, отчего-то с упрёком глядя на Дженни. — Почему он бросился на меня? Ведь я не прикасалась к этому поганому сундуку! (Дженни виновато отвернулась).

— Ну, они всегда так… — развёл руками скелетик. — Всегда начинают с того, кто больше всех боится. Этого я и впрямь не учёл, уж извини…

— И как же они чувствуют, кто больше всех боится? С помощью локаторов? — мрачно спросил Аксель.

— Локаторы у них не для того. Во-первых, казнь — дело ответственное, тут нужен прямой контроль Главного Диспетчера, у которого, если вы заметили, тоже есть такие локаторы. А во-вторых, они как бы символ приговора, вынесенного высоким начальством…Подземного правосудия, значит.

— Ох! — вырвалось у Кри. — Значит…значит, нас сейчас видел Главный Диспетчер?

— Должен был видеть, — оскалился Смертёнок. — Но в этот самый момент чудо-локаторы взяли и сломались!

— Ясно…Пойдёмте отсюда, — повернулся Аксель к девочкам. — И я тебя прошу больше никаких сюрпиризов нам не делать, — сказал он Смертёнку.

— Больше и не получится! Или получится, но…для всех, — заявил тот.

— То есть?

— Видишь ли, дальше я сам не бывал и ничего не знаю, — спокойно ответил скелетик. — Это и есть те пробелы в моих экскурсиях по Забытой Галерее, о которых я сегодня упоминал.

— А почему ты не ходил дальше? — c недобрым предчувствием спросила Дженни, глядя в дальний, терявшийся в вечерних тенях конец галереи.

— Потому что там неинтересно. Ничего нет, — вяло ответил тот. Помялся и добавил: — И уныло как-то…

— А здесь, выходит, весело?! — не выдержал Аксель.

— Акси, — тихонько сказала Кри, — он же не обязан…И он нас спас.

— Ну наконец, хоть кто-то вспомнил! — порадовался Смертёнок. — Чего я там не видел? — вызывающе сказал он, косясь в ту же сторону, что и Дженни. — Здесь можно было поглядеть на бродячие заклятия, поспорить с новичками из моей школы, на кого быстрей выскочит фантом…охрану позлить, пока её не сняли…а там что? Вот пойдём и посмотрим вместе! — немного невпопад закончил он.

Аксель, опомнившись, пожал ему руку и горячо извинился, чем сразу же привёл скелетика в пркрасное (возможно, даже чересчур прекрасное) настроение. И все двинулись дальше. Но чем больше мальчик размышлял, углубляясь в сумерки, тем сильней опасался, что главное испытание впереди. Тем более, что Дженни, улучив момент, шепнула ему:

— Мне всё-таки не нравится, что они сняли охрану. Почему бы это?

— Наверное, Отто объяснил бы так, — сказал Аксель. — С той стороны, откуда мы пришли, галерею стали защищать расплодившиеся заклятия-личинки. Может даже кто-то в конце концов решил, что совсем неплохо подкармливать их любопытными посетителями. А с другой стороны, — той, куда мы сейчас идём, — уже никому не хочется сюда проникать…

— Думаешь, там, впереди, какая-то гадость?

— Не какая-то, Дженни, а очень большая. Чувствуешь, как тяжелеет воздух? Только не делись этим с Кри, она и так на взводе.

— Ты всё же полагаешься на него? — кивнула Дженни на фигурку в белом бурнусе, идущую впереди.

— Да. И на себя тоже.

— И на меня, — сказала она.

Между тем, вопреки мрачным опасениям, тени в галерее стали чуть бледней. Каменные плиты под ногами чаще и чаще хрустели, оказывались расшатанными и расколотыми. Сквозь стыки пробивались чахлые подземные травы. Затем в стенах начались проломы и показались заброшенные дворики, освещённые грустным вечерним светом. Дворики были полны разных непонятных предметов и развалин, среди которых порой копошилось что-то живое. Но стоило поравняться с этими существами, как они замирали, притворяясь то пучком травы, то обломком колонны, то лужицей на дне пересохшего фонтана.

— Кто это? — с любопытством спросила Кри, косясь на них.

— Не знаю…А раз не знаю, можешь не бояться, — важно ответил Смертёнок. — Да, кстати, — добавил он, вдруг остановившись у поворота. — Дальше этого места я не ходил.

Все притихли.

— И коль уж я за вас отвечаю, наверное, будет лучше, если вы подождёте здесь, а я разведаю путь до заброшенной шахты. Она должна быть совсем близко…

— Тем более, — твёрдо сказал Аксель, — не стоит под конец разделяться! Вместе пришли сюда — вместе и уйдём. Мы верим в твою защиту!

Обращённый к нему череп молча кивнул. И тут же дети почувствовали, что перед ними действительно Смерть, хоть и маленькая. Скелетик весь подобрался, вместо бурнуса фигурку его окутал тёмный балахон с откинутым капюшоном, а в правой руке засеребрилась небольшая коса с девственно-чистым лезвием. Теперь уже никто не осмелился бы с ним препираться! Он был на страже.

За углом галерея по-прежнему уходила вдаль — мрачная, молчаливая и почти пустая. Почти — если не считать длинного ряда статуй на пьедесталах. Статуи эти напомнили Акселю и Кри изваяние во дворце Франадема, хотя изображали они явно земных духов. Первая горбатая фигура, которую миновали дети, была погружена в оцепенение. Но через несколько секунд что-то заставило друзей обернуться…ради малоприятного зрелища! Повернув уродливую голову, дух вытолкнул из глазниц белые буркалы на подвижных, рачьих стебельках и пристально глядел им вслед. Так же повела себя соседняя статуя. И следующая…Словно их всех поставили сюда надзирать за живыми!

— Что это значит? — тревожно спросила Кри. — А вдруг они тоже бросятся на нас?

— Не думаю, — ответил Смертёнок и, опершись на косу, внимательно оглядел ряд изваяний. — Они просто спят. И видят разные сны…Смотрите! Вон тому, с толстым загривком, его сон нравится! Могу поспорить, он проснётся медленнее других, когда мы пройдём мимо. А одноухому, с которого начался ряд, явно снился кошмар. Заметили, как он встрепенулся?

— Немудрено… — пробормотал Аксель. — Местечко-то какое…

— Да, теперь я понимаю, почему его называют Галереей Снов, — согласился Смертёнок, двигаясь дальше. — Мы вот, например, никогда не спим, но, наверное, в этом что-то есть…

— Акси, — тихонько позвала Кри, — возьми меня за руку.

Он обернулся, внимательно глядя на неё. Кри дрожала от страха, закрыв лицо ладонями. Брат уже отвык видеть её такой — разве она не стала в последнее время храбрей его самого? Но сейчас Аксель понял, что главным источником этой храбрости была ненависть к Штрою — первому настоящему злодею, встреченному его сетрой за свою короткую жизнь, — да ещё жалость к чужому, незнакомому мальчику, погнавшая Кри в Подземный Мир. И что силы её давно уже на исходе…

— Здесь же ничего такого нет, Кри, — ласково шепнул он. — Просто безмозглые истуканы!

— Не знаю…мне ещё никогда не было так страшно. Я чувствую: на этом месте лежит проклятие! — вдруг с силой сказала она.

Казалось, шорох пробежал по рядам статуй. И тут же смолк.

— Проклятие? — протянул скелетик, остановившись. — С чего бы? Здесь никто не проклинал и не убивал — мы, Смерти, всегда знаем такие места. Бывают, правда, и другие причины для проклятий, но очень редко. Вот разве что здесь умер тот, кто проклят. Ненасильственно…

— Время ли сейчас говорить об этом? — бросил ему Аксель. — Идём, Кри!

— Нет, — неожиданно упёрлась она, — пусть расскажет…Значит, и так бывает?

— Если только проклятие с осквернённого места никем не снято. Ты спрашиваешь о целой сложной науке…И знай, что если дух или земной волшебник убьёт кого в месте, которое уже проклято — он подвергает и себя, и весь волшебный мир великой опасности! Разве этот самый Титир вам не говорил? Хорош библиотекарь! Может произойти столкновение магических антимиров, и тогда Выпрямитель не успеет предотвратить взрыв…Духи нередко назначают переговоры воюющих сторон в проклятых местах, зная, что в них никто не нарушит слова. Так что успокойся, Дочь Тревоги (услышав прозвище, которым её год назад наградили в Потустороннем замке, Кри отчего-то расслабилась и даже чуть улыбнулась) — ни один дух не посмеет на вас напасть в проклятом месте. А если уж тебя так обуяла жажда знаний, имей в виду: я один, в свои четыреста двадцать, могу справиться со всеми духами всех Вселенных. Когда-нибудь они у меня дождутся! — зловеще прибавил он, стукнув рукоятью косы по плитам.

Новый шорох пробежал по рядам статуй — и вместе с ними опять задрожала Кри.

— Да пойдёмте же! — взмолился Аксель. «Чем бы её отвлечь? — лихорадочно подумал он, когда шествие возобновилось. — Чем-нибудь приятным…Но что ей сейчас может быть приятно, господи?»

— Кри, — предложил он, откашлявшись, — почитать тебе стихи?

— Читай, — машинально согласилась она.

Аксель на секунду напрягся, придумывая заклятие, и стихи, врезавшиеся ему в память нынче ночью, вмиг зазвучали в его мозгу не по-английски, а по-немецки — но совсем иначе, чем предлагали вырванные страницы:

О нежная сестра моя! Лишь ты Всех чище и дороже для меня. Морскую гладь и горные хребты Преодолеет, чувство сохраня, Твой голос — и сердечные мечты Не унимают моего огня. Моя судьба — весь мир, где прах и ложь, — И дом, где ты, покинутая, ждёшь. [7]

— Акси… — с изумлением и благодарностью прошептала Кри. — Ты сочинил это для меня?

Аксель ошалело замигал и медленно кивнул. Дженни фыркнула. А он уже читал следующие строфы, видя, что Кри теперь смотрит не на зловещие статуи в галерее, а на него. Лишь бы она разоблачила его ещё хоть минутой позже…Но строфа следовала за строфой, а Кри ничего не замечала. Бедняжка была на верху счастья! И только Дженни буравила его всё более злым и ревнивым взглядом, да скелетик чуть замедлил шаги и склонил набок череп, прислушиваясь. Даже статуи, казалось, оцепенели…

Наконец он дошёл до места, где его разоблачение было неминуемым:

Империи и царства пережил Я в мой короткий век — и всё ж не стар… Растраченных впустую юных сил Не возвращает времени пожар, Но тайный голос сердцу говорил Все эти годы: никакой удар Не поколеблет дух в борьбе немой. Так боль живёт ради себя самой.

— Интересно! — не выдержала Дженни. — Это какие же империи и царства ты пережил, не состарившись, а? Может, смену классного руководителя?

— Замолчи! — бросила Кри. — Акси столько всего пережил, что тебе не снилось. Читай дальше, Акси! Я и не знала, что ты так можешь…

И Аксель, багровый, как помидор, дочитал всё до конца, подойдя к концу галереи как раз тогда, когда стихло эхо последней строчки.

— С-супер! — ядовито припечатала Дженни. — Мы только что слышали великого поэта. И скромного вдобавок…

— А что? — вскинулась Кри. — Акси очень скромный. Уж поскромней тебя, во всяком случае! Хотя ты, в отличие от нас, двух строк связать не можешь.

— Ещё бы! — проворковала Дженни. — Ведь мне, в отличие от вас, не помогает никакой дедушка…Юные дарования!

Началась женская перепалка, прользуясь которой Смертёнок наклонился к уху Акселя и лукаво прошептал:

— Что это было?

— Лорд Байрон. «Стансы к Августе», — хмуро сказал Аксель.

— Не знаю, великий ли он поэт, но уж наверняка великий волшебник. Погляди — статуи перестали просыпаться…Я, пожалуй, загляну к нему в гости нынче вечером.

— К кому?

— К Байрону.

— А… — сказал Аксель. И, задержав дыхание, попросил: — Передай ему мою благодарность.

Тем временем всё кругом снова изменилось. Перед беглецами открылся узкий тёмный туннель, похожий уже не на произведение искусства, а на заброшенную горную выработку. И там, в его конце, из грубо очерченного скального проёма сочился слабый свет шахты!

— Лифт! — вырвалось у Акселя. — Мы дошли…

— Нет, постой… — прислушался к чему-то Смертёнок.

— Что? Что? Погоня? — посыпались тревожные вопросы.

— Да будет вам! — досадливо бросил скелетик. — Я эту погоню, если что, штабелем сложу…Но раз уж мы забрели так далеко, я хочу понять, что у них вот здесь…

И он приблизил череп к глухой грязной стене туннеля, весь превратившись в слух. Как ни прислушивались вместе с ним дети, у них звенело в ушах разве что от тишины. Давящей и тревожной. Вдруг Смертёнок, не размахиваясь, легонько ударил в стену острием косы. Стена тут же разверзлась, открыв широкий проход.

Стал виден небольшой тёмный склеп, весь словно бы заполненный уже знакомым туманом — только на сей раз в нём никто не плавал и не атаковал соседей. Жидкий луч голубого света, почему-то родивший в душе Акселя отчаянную и бескрайнюю тоску, падал сверху на бесформенный чёрный камень в центре этой камеры. Вдруг камень дрогнул и начал медленно вращаться — видимо, чтоб стала полностью видна высеченная у его основания надпись. Она была сделана на незнакомом Акселю языке. Но вот очертания глубоко врезанных букв расплылись, и надпись возникла снова — уже по-немецки:

«ЕСЛИ ТЫ ПРИШЁЛ УЗНАТЬ ВСЕ ТАЙНЫ МИРА, СЯДЬ НА КАМЕНЬ. НО ПОНЯЛ ЛИ ТЫ УСЛОВИЕ?»

— Что всё это значит? — вырвалось у Дженни.

— Не знаю…Но воздух здешний мне не нравится, — сказал Смертёнок. — Хорошо, что я не дышу вовсе…И всё-таки здесь никто никого не убивал.

— Да? А ты сюда погляди… — Аксель показал на пол склепа. Пол был покрыт ковром седой и древней пыли, которая напомнила мальчику внутреннее запустение Бродячей Башни — кровожадной прислужницы Потустороннего замка. И на пылевом ковре виднелись несколько цепочек двупалых следов, бегущие к чёрному камню. Но ни один след не вёл назад.

— Похоже, тот, кто садился на этот камень, уже никогда больше с него не вставал, — дрожа, вымолвила Кри. — Разве это не убийство?

Смертёнок отрицательно мотнул черепом.

— Нет. Это выбор. И знаете что, я, пожалуй, не прочь узнать все тайны мира. Мне тогда не нужно будет больше учиться в школе…Минуточку!

И он шагнул к камню. Аксель еле успел схватить его за руку.

— Погоди! НО ПОНЯЛ ЛИ ТЫ УСЛОВИЕ?

— А что тут понимать? — пожал плечами скелетик. — Мне предлагают все тайны мира, и я готов их узнать. Странно, правда, видеть подобную магию у несчастных подземных уродцев…Волшебное поле здесь такое, что, по идее, должно было втянуть в себя весь Лотортон! Надо думать, миллионы заклятий, расплодившиеся за тысячи лет, всё-таки сделали что-то любопытное…если сделали. Сейчас проверим…

Он вновь шагнул к камню. Но на сей раз в него вцепились все.

— Послушай меня! — умолял Аксель. — Я, конечно, всего лишь человек, и вдобавок школьник. Но я немец, и я привык внимательно читать написанное…

— И что? — высокомерно спросил Смертёнок.

— А то, что мы вообще не должны были сюда входить! Разве мы пришли узнавать тайны мира? Выбраться на поверхность — вот зачем мы здесь! И, стало быть, камень предупреждает нас, что садиться на него должен лишь тот, кто знал о нём заранее…Тот, кто создал эту жуткую комнату — верно, Кри?

— Ну конечно! — горячо поддержала та. — Я уверена: никто другой никогда не встанет с этого камня. Вот он-то, камень, наверное, и всосёт кого хочешь ещё похуже… — и она запнулась, проглотив слово «трала». Однако Смертёнок прекрасно её понял.

— Вы смертные! — бросил он. — А я нет. Не забывай об этом!

— Ну, даже если с этого камня тебя потом стащит мать, что хорошего? — прямо сказал Аксель. (Казалось, упоминание о матери произвело кое-какой эффект). И вообще… — Он тоже запнулся, лихорадочно ища новые доводы, хотя, скорее, мог сослаться не на разум, а на инстинкт. Ему на помощь пришла Дженни.

— Ты недавно говорил, что магия — точная вещь, правда? — обратилась она к Смертёнку.

— Да, и хотя ты не волшебница, будет неплохо, если ты запомнишь мои слова, — огрызнулся тот. Но уже не рвался вперёд и даже отступил на прежнее место.

— Спасибо, — не моргнув глазом, кивнула Дженни. — Прежде, чем достичь комнаты с чёрным камнем, мы долго шли Галереей Снов. Мне кажется, это не случайно. Зачем было тем статуям просыпаться перед нами, а?

— Почём я знаю? Спроси того, кто построил эту Галерею…

— Вот и мы не знаем…Ни кто, ни что, ни зачем! Мы даже не знаем, кто копошится в подземных двориках. А, может, чтобы выдержать встречу с камнем, нам и надо было сперва всё это узнать? Под ноги себе поглядеть, а уж потом замахиваться на тайны мира? Пойми, я вовсе не говорю, что ты не справишься… — мягко закончила она. — Но тебя самого явно не тянуло в эти пустые коридоры, вспомни! Что, если, узнав все тайны на свете, ты ко всему потеряешь интерес? А ведь ты ещё не выполнил своё обещание — не вывел нас отсюда!

— И не дописал реферат! — высунулась из-за её плеча Кри.

— Да…реферат…Вы тут наговорили много вздора, но реферат и впрямь меня заждался. Ну хорошо, я загляну сюда как-нибудь попозже… — сдался Смертёнок.

— Конечно! — чуть улыбнувшись, сказал Аксель. И, повернувшись к страшному камню спиной, все покинули комнату. Стена бесшумно закрылась за ними.

— Да, кстати, о реферате, — продолжал мальчик, чтоб окончательно отвлечь Смертёнка от его идеи. — Для чего тебе испанский язык?

— Так полагается, — вяло ответил тот, сразу теряя рвение к наукам. — Это мамин регион, наверно, я в нём буду проходить практику когда-нибудь…Надо уважать тех, кого убиваешь, и знать их язык. Мама и дома уже давно разговаривает со мной только по-испански, — добавил он. — А в следующем году будем говорить по-итальянски. Или по-арабски…

— Ну, это я как раз понимаю, — хмыкнул Аксель. — Но к чему такому, как ты, зубрёжка? Неужто нельзя сказать заклятие и овладеть любым языком за одну секунду?

— Можно, конечно. Но это и есть неуважение. Как раз подобным образом учат ваш язык духи и разные их прихвостни…Мы же должны понимать, почему люди думают на своём языке так, а не иначе. И знать историю любого слова, которое есть у них в запасе. Особенно когда речь идёт о последнем слове умирающего, которое несёт в себе большой магический смысл. Такое слово — как бы адрес, по которому… — теперь уже запнулся он сам.

— Вы куда-то что-то доставляете? — дрогнувшим голосом спросила Дженни.

— Кто только что учил меня — меня! — не совать свой нос куда не надо? Поглядите лучше вперёд. Мы у цели…

Ещё несколко шагов — и стены душного туннеля расступились. Путники стояли на дне заброшенной шахты, у пустого лифта. С надеждой задрав головы вверх, дети не увидели неба даже в виде крохотной звёздочки — такая тут была глубина. Но всё же там, в вышине, мрак был уже не чёрным, а серым!

— Я сейчас перенацелю колодец так, что он выведет вас на пик Галаццо, — буркнул скелетик. — Да заодно уж проверю, не ждут ли вас наверху сюрпризы…Тогда выйдете в Сицилии. — Он взвился в воздух, как белая стрела с чёрным оперением, и мгновенно исчез из виду.

— Славный парень, — сказала Дженни, глядя ему вслед.

— Но требует терпения, — добавил Аксель.

— Большого, — подытожила Кри. А тут и славный парень свалился сверху черепушкой вниз, чуть не пропоров Дженни косой.

— Итак, — сказал он, сделав в воздухе сальто и встав на ноги. — Там, наверху, дозоров нет. Оно и понятно — ведь наверху вы неуязвимы. Вполне понятно и то, что «чиста» сама шахта: лишь сумасшедший мог бы допустить, что вы способны выйти этим путём.

Но всё-таки подниматься с вами мне не стоит, особенно после разговора с диспетчером — если нас заметят вместе, хлопот не оберёшься! Нет, я, конечно, подожду здесь, внизу, пока вы благополучно не достигнете поверхности и не улетите домой…заклятие Слежения я на вас наложил, и если учую в шахте враждебную магию — мигом приду на помощь. А уж потом отправлюсь восвояси!

— Огромное тебе спасибо! — сказала Кри. — Ну конечно, мы не станем тебя подводить.

— Привет маме, — улыбнулся Аксель, подавая руку. Смертёнку этот человечий обычай был явно незнаком, но последовал он ему охотно.

— Маме? — побормотал он. — Спасибо, но…я думаю, ей лучше не знать о нашей прогулке. Да и тебе, Акси, это ни к чему. Ведь моя мать тебе кое-что обещала, верно? Ну вот, а если вы ей расскажете, как я вам помог, она решит, что Закон Магической Благодарности и Отплаты выполнен, и отменит обещание…

И, подстраховавшись со всех сторон, скелетик помахал им пястью. Аксель уже повернулся к лифту, когда вдруг вспомнил кое о чём. А именно — об основной цели своего скомканного визита в Подземный Мир.

— Ещё минутку… — попросил он. — Можно мне с тобой посоветоваться? — И, рассказав Смертёнку некоторые подробности поисков Белой Маски, о которых раньше, в Диспетчерской, он лишь бегло упомянул, подвёл невесёлый итог:

— Я, конечно, надеюсь, что Франадем ещё объявится — должен же он, к примеру, узнать, как умер его агент! — и поможет нам разобраться, который из трёх похищенных детей нам нужен. Ну, а ты не посоветуешь что-нибудь?

— Ещё как посоветую! — очень серьёзно сказал Смертёнок. (Кри и Дженни, окружив их, разумеется, внимательно слушали). — И вот вам мой совет: держитесь от Франадема подальше! Сам я, правда, не имел с ним дела, но много слышал о нём. Да и вообще, всем известно, что духи — существа лживые, вероломные и кровожадные…Я думаю, Франадем и без вас давно уже знает, как погиб Титир. У него достаточно шпионов. Он теперь может решить, что вы слишком много знаете — хотя бы о том, как известный, могущественный дух не может без человечков справиться со своим противником! И вместо благодарности отправить вас вслед за Титиром…А насчёт Белой Маски…что ж, теперь я знаю, кто он.

— Известно? Откуда? От матери? — посыпались жадные вопросы.

— Нет. От тебя, Аксель. Ты мне сам только что сказал, и даже не заметил. Но я не могу назвать тебе его имя. У нас, Смертей, как и у духов, есть свои понятия о чужих тайнах. Попробуйте найти следы кого-нибудь из троих детей на Сан Антонио — иначе Штрою вряд ли стоило просить мою маму следить за вами…

— …и не подпускать к кресту, — ввернул Аксель, надеясь, что Смертёнок всё-таки проговорится или хоть намекнёт на разгадку тайны. Увы, последний не сделал ни того, ни другого.

— Да. И не подпускать к кресту, — просто подтвердил он.

— Так, стало быть, для начала надо всё-таки найти этот чёртов крест! — с невинным видом воскликнул Аксель, молясь в душе: «Ну выболтай же хоть что-нибудь!»

— Ну да. Только теперь уже, наверное, не для начала, а для конца, — осклабился скелетик.

— Для конца…Легко тебе говорить такое! — ворчливо заметил Аксель, не сдаваясь. — Для конца нужно ещё знать какие-то условия, в которые мы должны поставить Белую Маску, чтоб уничтожить проклятие Штроя…Так сказал Титир. И ещё он хотел сообщить нам итоговое контр… контрпроклятие, — еле выговорил он неудобопроизносимое слово. — Ну, короче, самое последнее заклинание, без которого ничего не выйдет! Ты случайно не знаешь всего этого?

— Случайно не знаю, — вновь улыбнулся Смертёнок, — а неслучайно знаю кое-что. Мы такие вещи проходим в школе. Но… — замялся он, разглядывая кончик косы.

— Говори же! — вмешалась Кри, дрожа от возбуждения.

— Да не помню я толком! — досадливо сказал Старший Брат Вечности. — Мы такими мелочами всерьёз не занимаемся…Это было просто для кругозора, понимаете? Кажется, надо найти родной дом проклятого…Или дом, который он мог бы назвать родным.

— Что значит «мог бы»? — настойчиво спросила Кри.

— Ну, ты прямо как на уроке — возьми тебе и отбарабань! А я ещё и сегодняшнего задания, между прочим, не сделал…Так. Мог бы, мог бы… Мог. Бы. Это значит, что…

— Что?! — хором потребовали все. Смертёнок жалобно обвёл всех глазницами и понял: от него не отстанут. Тогда, процедив сквозь зубы: «Карамба!», он ощутимо напрягся и забормотал:

— Близкий друг…не годится…Невеста…слабовато…Да и какая тут, карамба, невеста? У сопляка? Мог-бы-мог-бы-мог-бы-мог-бы-мог-бы-мог…А!!! — завопил он, подпрыгнув и не на шутку всех напугав. — Вспомнил. Кри, когда мне в следующий раз придётся учить какую-нибудь муру, я тебя возьму в погонялы. Ладно?

— Ей уже есть, кого донимать! — заверил Аксель. — Пригласи Дженни Винтер, она справится не хуже, и ещё заставит тебя делать записи. Что ты вспомнил?

— Родителей! Хотя бы один из них должен ждать в доме возвращения проклятого. Или умереть в этом доме, при условии, что до самой смерти не переставали ждать, либо оплакивать его…Ох, минуточку! — стукнул себя пальцем по лбу Смертёнок, — Примечание: если все умерли, а в дом после этого вселились чужие люди, магическая атмосфера загрязнена, и дом уже не годится для снятия подобных проклятий.

— Спасибо, — вздохнул Аксель. — Ценное примечание. Это всё?

— Нет. Говорил же я вам, снятие проклятий — целая наука! Допускается родной брат, или сестра — эти на момент возвращения проклятого обязательно должны быть живы. И тоже: ждать или оплакивать… Тёти-дяди-племянники и другая, менее близкая родня — отпадают. Ещё, конечно, годится жена — только любящая! — а также любящие дети, в крайнем случае — любящая невеста. Но они все тоже на момент возвращения должны быть живы, и потом, это не ваш случай. В вашем случае…

— Ну? Ну? — не выдержала всё та же Кри. И всё испортила! Смертёнок очнулся.

— В вашем случае ни про каких невест, жён и детей речи нет. А дальше — ищите согласно магических условий, или контрпроклятие не сработает. Вот и всё…

— Кри!!! — только и сказал Аксель. Она понурилась. — Ну ладно, ладно, не плачь. Найдём.

— Так. Просто удивительно, сколько ты всего выучил! — металлическим голосом восхитилась Дженни. — А вот что это всё-таки за контрпроклятие, хотела бы я знать?

— Ну, уж его-то я сейчас…точно не вспомню. Вроде бы что-то совсем простое…Я посмотрю в учебниках, — прибавил Смертёнок, видя, как вытянулись лица у всех троих. — Допишу реферат и посмотрю. И пришлю вам письмо…

— Главное, не забудь! — с нажимом сказала Кри.

— Постараюсь…

— Слушай, — совсем уже не надеясь, закинул удочку Аксель, — может, скажешь хотя бы, где скрывается Кья?

— К твоему сведению, я не хуже мамы знаю, что принято, а что нет, — с достоинством ответил Смертёнок. — Но если б даже я тебе и сказал, — добавил он, поколебавшись, — это бы тебе скорей мешало, чем помогало…Так что не жалей, и счастливого полёта! Вспоминай меня, когда будешь пользоваться моей авторучкой, Гроза Диспетчеров!

Лопнула голубая молния, оповещая мир о рождении нового прозвища — по традиции Подземного Мира. Только была она на сей раз почему-то очень слабой…

— Прости за плохой салют, — ухмыльнулся скелетик. — Но более сильную молнию зарегистрировала бы Главная Диспетчерская, и сразу обнаружила бы нас. Да и поле тут такой силы, что глушит все разряды…Так что твоё новое прозвище буду знать только я!

И, запахнувшись в балахон, он отсалютовал косой и слился с темнотой туннеля.

Поле было и впрямь таким, что трудно было дышать. Когда дети ступили на платформу без перил, она еле поползла вверх, словно её тормозил сильнейший магнит, оставшийся там, во тьме.

— Это всё камень, — вслух сказал Аксель с непонятной уверенностью. Он поймал себя на том, что его тянет назад, в скальную комнату с чахлым лучом голубого света…и что он куда больше думает о нём, чем об открывающейся двери к свободе!

— Я почему-то всё время думаю о нём, — тихонько призналась Кри.

— И я, — добавила Дженни. — Но чем выше мы поднимемся, тем слабее будет его власть, ведь правда?

— Да уж, как бы он ни старался, назад мы не повернём. Побыстрей бы только наверх…Но всё равно, на этот раз выбрались! — заключил Аксель.

— Не уверена! — вдруг сказала Кри звенящим голосом. — Поглядите-ка туда!

Аксель и Дженни резко подняли головы и ахнули. Шахта, о чём уже говорилось, была заброшенной, её боковые туннели (или штреки, как их называют горняки) напоминали осыпавшиеся земляные норы с неровными краями и выступающими над пропастью карнизами. И из такой ближайшей, медленно наплывавшей дыры пристально следила за детьми мохнатая, оскалившаяся морда — на первый взгляд, медвежья.

— Медведь? — выдохнула Кри, белея, как молоко, и хватая Акселя за руку.

— Крыса! — бросил он с отвращением. — Ишь, разнесло её — и впрямь за медведя примешь…Из-за волшебного поля, не иначе!

— А вон ещё одна…И ещё! — содрогнулась Дженни, тыкая пальцем в соседние расщелины и дыры. — Где же он? — глянула она вниз, в чернильную пропасть. — Он же обещал…

— Обещал, если почует злую магию. А это, видать, не в счёт… — пробормотал Аксель. — Да вы не пугайтесь, мы защищены!

— Против духов! — напомнила Кри. — А тут КРЫСЫ, я их ненавижу! Скорей…

И она принялась бормотать заклятия с такой скоростью, что и самому дедушке Гуго было бы за ней не угнаться. Дженни, между тем, явно решила не упускать единственный выпавший ей на долю шанс: нагнувшись над фехтовальной сумкой, она резко выпрямилась, и в руке её блеснуло гибкое лезвие рапиры.

— Убери её! — досадливо бросил Аксель, оттесняя девочек за спину. — Эта сопля их только разозлит…

В другой обстановке столь неуважительный отзыв о Генриетте вызвал бы со стороны Дженни целый термоядерный взрыв. Но сейчас она только сузила глаза, словно ещё два лезвия, больно толкнула Акселя в бок и шагнула к самому краю лифта, подняв рапиру на уровень глаз.

— Уйди оттуда! — рявкнул мальчик, хватая её за руку. — Свалишься!

Cтрах Акселя явно доставил ей удовольствие. Пинком пододвинув пустую сумку с надписью «Ecostar Junior», Дженни схватила свой жёлто-синий инвентарь в левую руку и прикрылась им, будто щитом. От первой крысы их отделяло уже не больше пяти метров. Ясно можно было различить грязно-седую щетину на её шее, подобранные задние лапы и толстый, как резиновый шланг, хвост (цвет его напомнил Акселю вывернутый наизнанку нос какого-нибудь старшего духа). Подземная тварь, сверкая углями глаз, давно уже могла прыгнуть, но что-то удерживало её — может, заклятия Кри? Лифт медленно прополз мимо пещерки, несколько камешков даже упало на него из-под нервно топчущихся крысиных лап, но сама крыса так и не прыгнула.

— Ага! — торжествующе воскликнула Дженни, готовясь к новой возможной атаке. — Выходит, моя «сопля» кое-кого пугает…да ещё побольше, чем иные волшебники!

— Что тут у вас такое? — вырос вдруг рядом с ней Смертёнок, словно балаганный чёртик, подпрыгнув над краем лифта. — Вы усилили защиту?

— Спохватился… — фыркнула Дженни, оставаясь в боевой позиции. — Никого не замечаешь?

— Нет… — с некоторой растерянностью сказал Смертёнок, равнодушно скользнув взглядом по целому крысиному выводку, нависшему над детьми. — Ах, эти…Но они же вам не опасны. А вот позабавиться с ними можно! — И он нацелился косой в самую крупную и жирную бандитку — явную предводительницу стаи. Но сделать ничего не успел. Лифт вдруг окутало нечто, напоминающее серебристый вихрь, из сгустившейся воздушной ряби возникла полупрозрачная мохнатая фигура с разинутой крокодильей пастью и протянула к крысам непропорционально длинные, огромные, как фонарные столбы, лапы. Стаю как ветром сдуло — лишь комки земли брызнули из штрека и окатили пассажиров лифта чёрным дождём…

— Что это? — недоумённо спросил Аксель, вглядываясь в призрак, который тут же исчез.

— Неплохо, — изрёк вместо ответа Смертёнок. — Всё же хоть какой-то порядок у авторов здешнего эксперимента иногда бывает… Узнаёшь старого приятеля, Кри?

— Это тот, из сундука, да? — сказала она еле слышным голосом и пошатнулась. Скелетик мигом дал ей чего-то выпить, усадил в наколдованный шезлонг, и девочка тут же пришла в себя.

— Ну да, да, твой дружок из сундука с «сюрпризом» …Правда, на сей раз не сам фантом, а его увеличенная проекция. Она не может ни ранить, ни убить, только напугать — зато какие лапищи!

— Что он здесь делал? — хмуро спросила Дженни, окончательно задвинутая разными спасителями на второй план.

— То же, что и я! Кри пожалела его, не дала сожрать, а Закон Магической Благодарости и Отплаты работает и для фантомов. Это редкое явление, завтра расскажу о нём в школе — а то некоторые думают, будто всё тут знают! Продолжайте в том же духе, и, если только вы при этом уцелеете, у вас скоро будет целая толпа на побегушках во главе с Великой Сме…

Оборвав последнее имя, Смертёнок явно испугался и, озираясь, притих. Но кругом было безмолвно и темно, лишь слабый шум старенького лифта, ползущего вверх, нарушал мёртвую тишь, да высоко вверху замаячила светлая звёздочка неба.

— Дженни тоже молодец! — неожиданно нарушил тишину Аксель. — Отогнала здоровенную крысищу тоненькой рапирой!

— Ну, не такой уж и тоненькой, — гордо сказала Дженни. — Она как-никак выдержала уже…

— Я не знаю, что вы называете рапирой, — с присущим ему тактом перебил девочку Смертёнок, который уже пришёл в себя, — но вашу замечательную крысу отогнала вовсе не эта тыкалка!

— А что же тогда? — неловко спросил Аксель, в то время как Дженни поджала губы.

— Да вот что, — мотнул черепом Смертёнок, указав на жёлто-синюю фехтовальную сумку, валяющуюся у ног своей владелицы. — В принципе, волшебное поле не действует на подземных животных, но здесь оно какое-то особенное, что ли, и эти крысы явно ближе к волшебным существам, чем к земным. А сочетание жёлтого и синего цветов отпугивает злых духов. В южной Европе это старое народное средство…О! Уже вот-вот поверхность! Я исчезаю, привет!

И он бросился в пропасть — на этот раз, кажется, без возврата. Все грустно проводили его глазами. Ну да, у него есть недостатки. Но у кого их нет?…

— Всё равно, — твёрдо сказал Аксель, отвлекая девочек от прощальных мыслей, — Дженни вела себя замечательно. И молниеносно. Я хочу сказать, у тебя была молниеносная реакция. А та крыса вполне могла испугаться и Генриетты…

Дженни не спеша убрала рапиру в сумку, затем улыбнулась ему краем рта, и он понял, что слово «сопля» заглажено. Не стоило тащить с собой из Подземного Мира ещё и это!

Тем временем лифт наконец замер, и в лица ребят пахнуло влажным морским воздухом, от которого, благодаря Третьему Ярусу, они даже не успели отвыкнуть. Звёзды Средиземноморья, которые сейчас показались Акселю и Кри ничуть не хуже голубого космоса, приветственно сверкали над ними, как возвращение к жизни, и белая стена пика Галаццо бросала на колодец тёмную тень. Они были дома! Среди людей! И вот-вот полетят к родителям!

— Ох… — простонала Кри, опускаясь на камни у края шахты, в которую уже снова канул лифт. — Просто не верится…Знаешь, Акси, я не жалею, что видела то, что видела. Но в третий раз никогда…что это?

Из кромешной тьмы, царящей в шахте лифта, донёсся какой-то отдалённый, слабый, но явно зловещий звук — не то вздох, не то плач, не то вой существа, упустившего долгожданную добычу. Трое детей за последнее время слишком часто слышали этот вой, чтобы сомневаться! Побледневшие Аксель и Дженни рывком подняли Кри на ноги.

— Закройся! — велел Аксель колодцу, и тот исчез. — Нам лучше здесь не задерживаться…

— Да, пора домой, — поддержала Дженни. — Зови этого летучего придурка…или кто там вместо него…

— Брат, кажется, — сморщил переносицу Аксель. — Как же его вызывать-то?

— Ну вот, нам велел помнить, а сам забыл, — сказала Кри. — Давай я вызову. — Она щёлкнула пальцами: — Рюкфарт! Ох, нет…Рюкфарт Олеандер!

Прошла минута…другая…но вот со стороны моря, невысоко над травой показалось что-то вроде светящегося воздушного змея. Светлый предмет летел медленно и ровно, контуры его плавно менялись, и если это была бабочка, то явно сосредоточенная не на том, чтоб убедить себя в этом, а на цели своего полёта. Подлетев поближе, «змей» приземлился, сложил крылья и, чуть переваливаясь, двинулся к детям. Девчачья публика тут же испустила восхищённое «О-о-о!», да и Аксель прищёлкнул языком. На сей раз перед ними была просто бабочка величиной с реактивный самолёт — зато какая! Её ярко-зелёные крылья с сизыми подпалинами покрывал сложный мраморный узор, который, наверное, не так-то просто было бы превзойти мастеру-мозаичисту.

— Спасибо за персональное приглашение, — сказала бабочка голосом Кри, глядя на всех круглыми тёмными глазищами. — Большая честь для меня!

— Вы — олеандровый сфинкс? — спросил Аксель. — Я и не знал, что бывают такие…такие… — Он замялся и подумал: «Наверное, это самая красивая бабочка на свете!»

— Мой узор служит неплохой маскировкой, — скромно сказал сфинкс. — Думаю, потому наши создатели меня и выбрали…Прошу вас! — Бабочка чуть развела треугольники крыльев с овальными «вырезами» на внутренней стороне, показав три седла со стременами. Но когда все, не тратя времени, оседлали сфинкса и он взмыл в небо, Аксель тут же спросил:

— Создатели? Какие создатели?

— Меня создал человек Штресснер, а моего брата — другой человек.

— Как его зовут?

— МакДафф. — Сухой тон, которым сфинкс произнёс последнюю фразу, наводил на мысль, что к этим двоим он относится по-разному. Дети переглянулись.

— Но они, кажется, создали вас… неодинаковыми, — осторожно заметил Аксель.

— Да. Мой брат очень доволен своими новыми…возможностями, — не менее осторожно проронил сфинкс, явно стараясь никого не обидеть. — Ну, а меня вполне устраивает, что я как был, так и остался бабочкой. Каждому лучше быть тем, кто он есть.

— Я с вами согласен, — кивнул Аксель. — Но я хотел сказать…Штресснер даже и не предлагал вам отрастить когти, или рога, или клыки?

— Он — нет. Предлагал тот, другой.

— МакДафф?

— Да. Но не для того, чтобы помочь духам, а чтобы посмеяться над ними.

— Откуда вы знаете?

— Он сам так говорил.

Майорка уже давно скрылась из виду, внизу глухо шумело ночное море.

— Значит, МакДафф ненавидит духов? — быстро спросил Аксель. — А где он сейчас?

— Не знаю, и не моё дело, — отрезал сфинкс, явно жалея, что разоткровенничался. Ни на какие дальнейшие расспросы о людях или духах он не поддался, сказав лишь, что последние обошлись с первыми не лучшим образом, и потому оба сфинкса служат теперь не Лотортону, а Вселенной Хас.

«Ну ладно, и это кое-что», — решил мальчик, когда немного спустя они приземлились на такой знакомой ночной поляне. Сан Антонио спал, как всегда, — ещё крепче, чем днём, хотя у Акселя уже давно не было времени купаться в его завораживающей дрёме. Поблагодарив сфинкса, все махали ему вслед, пока он не исчез над морем, и Дженни с нервным смешком сказала:

— Умираю спать. Ведь нас не было дома добрых минут пятнадцать…

Все поддержали её, после чего компания отправилась в пансион. Когда шли пустынным пляжем, Аксель шепнул сестре:

— Что с тобой, Кри? Нет сил? Хочешь, я понесу тебя?

— Не в этом дело, Акси. Я уже боюсь этих ночных возвращений! Хоть бы на сей раз…

— Да вон, смотри, нету там ничего! — Аксель на секунду включил фонарик, посветив под деревьями. — И тогда ничего не было, кстати, — кроме призрака…

— Тоже мне, ничего!

— Конечно, ничего! Нас просто…

Его прервал страшный крик Дженни.

 

ГЛАВА XVII. ТАЙНА УМИРАЮЩЕГО ЛОРДА

Не взвидя света — да его и не было кругом, так как Аксель успел выключить фонарик, — он кинулся вперёд в фисташковые заросли, куда уже успела свернуть Дженни. Крик оборвался так резко, словно жертве зажали рот. «Неужели…» Так Аксель не бежал ни разу в жизни — и чудом не сломал себе шею на ночной тропинке! Вылетев за поворот, он метнул вперёд луч света, твёрдо зная, что, с волшебным полем или без, сокрушит сейчас кого угодно. Светлый круг тут же поймал сгорбленную фигурку девочки, стоящей на коленях у какой-то бесформенной, тёмной массы.

— Акси! Скорей! Сюда…

Секунду спустя он очутился рядом с ней, а ещё через миг подбежала Кри. Даже не разглядев, кто валяется перед Дженни на земле, мальчик уже заметил над ним знакомое мерцающее облачко — может, потому, что искал? Да, это был всё тот же кинжал с серебряной рукоятью, и его драгоценные камни ярко светились в темноте. «Где же я его видел?» — в который раз успел подумать Аксель и, прежде чем прикоснуться к телу, выдохнул:

— Не кричи, Дженни, я думаю, что это…

Но тут предполагаемый фантом издал слабый, хриплый стон и дёрнул головой. Аксель дрожащими руками обхватил его за худенькие плечи, и кинжал — видимо, неглубоко сидевший в ране, — шевельнулся, как живой, и выпал на тропу.

— Жоан! — ахнули все.

— П…помоги… — прохрипел Жоан, задрав грязный подбородок и пытаясь привстать на упёртых в землю руках. К счастью, ни на его искажённом лице, ни на губах не было крови, да и на одежонке, кажется, тоже.

— Лежи, лежи… — ошеломлённо потянул его назад Аксель, сунув под голову старого врага сумку Кри. — Дженни, где твоя фляга?

Но лишь когда Жоан начал жадно пить, кашляя и проливая воду на голую грудь (он был в своей знаменитой безрукавке), Аксель окончательно поверил, что это не фантом…Или разве уж такой высококвалифицированный призрак, которому впору самому всех резать, а не валяться недорезанным! Чтобы окончательно развеять сомнения, мальчик запустил ладонь под безрукавку и осторожно провёл пальцами по спине Жоана. Тот охнул и дёрнулся. Резко выдернув ладонь, Аксель увидел на ней кровяные разводы — к счастью, не очень густые.

— Не трогай… — скрипнул зубами Жоан, и вдруг сел — медленно, но успешно.

— Дай мне осмотреть рану! — страстно потребовала Дженни. — Я недавно проходила курсы первой помощи, и у меня с собой аптечка.

— Отстань! — буркнул Жоан, запахивая одежду. — Я просто…напоролся…

— На что? — резко спросил Аксель, ища глазами кинжал, чтобы сунуть его лгуну под нос. Но кинжал исчез.

— На сук…

— А что ты вообще здесь делаешь в такое время?

— А ты? — ощерился Жоан. Но, поймав взгляд Акселя, пробормотал: — Гулял…Мне днём некогда купаться.

— Ладно, — вздохнул Аксель, поняв, что правды тут не доищешься. — Если ты впрямь не очень тяжело ранен, обопрись на меня, и пошли в пансион.

Он ожидал новых возражений и грубостей, однако Жоан молча подчинился. Аксель вручил свой рюкзак Дженни, подставил раненому правое плечо и перекинул его руку на левое, а Кри на всякий случай ещё поддерживала Жоана за другой локоть. Приготовившись в путь, мальчик в последний раз внимательно оглядел тропинку. Но кинжал как сквозь землю провалился — и, скорее всего, так оно и было.

— Девочки, — всё же спросил Аксель, внимательно наблюдая за лицом Жоана, — никто из вас случайно не отпихнул кинжал ногой куда-нибудь в заросли? (Ему показалось, что при слове «кинжал» глаза Жоана изумлённо расширились — но тот ничего не сказал).

— Вряд ли, — пожала плечами Дженни. — Завтра поищем…А сейчас нам лучше поторопиться!

Это было уже настолько знакомое и всегда дельное предложение, что, тут же забыв о кинжале, Аксель заковылял вперёд. Жоан дышал ему в лицо чем-то кислым (наверное, и мылся не очень часто, если только мылся вообще), но шёл всё бодрее, а когда впереди замаячил тёмный дом, убрал руку с плечей Акселя. Но локтей его брат и сестра всё же не выпустили, как он ни бурчал.

Сеньора Мирамар была на боевом посту — и, как всегда, изучала счета.

— Пресвятая дева Мария! — ахнула она, когда экспедиция молча ввалилась на «ресепсьон», — и, взгромоздив себя на ноги, грозно подбоченилась. — Много лет я молила тебя, чтоб этого не произошло, но что такое мои вдовьи слёзы перед твоей неискупимой скорбью об этом сатанинском отродье? Жоан!!! Как ты мог обесчестить мой пансион и поднять руку на чужую собственность?!

— О чём это вы, сеньора Мирамар? — устало спросил Аксель, выпуская локоть Жоана. Тот немедля отпрянул.

— О чём? Не станете же вы приводить сюда моего троюродного племянника со скрученными руками, если он ничего не сделал? Да ещё среди ночи?

— Станем, станем… — успокоила её Кри, приплясывая от нетерпения. — Мы просто поддержали его за локти, потому что он ранен. На него кто-то напал…

Сеньора Мирамар испустила кошмарный вопль, по сравнению с которым недавний крик Дженни был сущим подарком. Аксель с отчаянием представил себе, как его отец и Эрих Винтер подскакивают в кроватях, а затем, убедившись, что номера детей пусты, в нижнем белье мчатся сюда, готовясь к худшему…Но никто не прибежал — и это было светлое чудо. Сеньора Мирамар чёрной птицей метнулась куда-то вбок, к личной аптечке (хотя Дженни умоляюще протягивала свою), а затем, не разразившись ожидаемой тирадой (хотя, конечно, это был только вопрос времени), одной рукой, как пушинку, швырнула племянника (хотя он отбивался всеми четырьмя) на ближайший диванчик. Но, обнажив чуть пониже острых лопаток неглубокую рану с уже засохшей кровью, она, к общему удивлению, свято поверила угрюмому жоанову вранью про сук.

— Ну конечно, сучок! Что я, деревенская девчонка, ножевых ран не видела? Бедняжка ты мой, — прослезилась она, обработав рану йодом и заклеив горчичного цвета пластырем. — Так из сил выбивается на грязной работе, обслуживая всех, что не видит, куда бредёт…вы только не подумайте, что мы вам не рады…но ведь он ещё крошка, мой Жоанито, что бы он о себе ни мнил…

(«И как бы ни швырялся тухлыми яйцами. Ни мнил, ни пил и ни курил», — мысленно срифмовал Аксель).

— …целый день надрываться за скудные чаевые…слава святому Херонимо, что к моим постояльцам это не относится…и обронить эту честно заслуженную тобой десятку в кустах! Тут и взрослый напорется на что хотите. Идём! — сдёрнула она одуревшего парнишку с дивана. — Я отведу тебя в постель и завтра сама покормлю скотину. Да и вам пора вздремнуть, полунощники вы этакие! — игриво погрозила она мизинцем всем участникам сцены, не выпуская остальными четырьмя пальцами локоть Жоана. — Ох, будь я вашей матерью…Ну, шевелись!

Однако Жоан не спешил уходить. Он потоптался на месте, вздохнул, покосился на Кри, затем на Дженни, и наконец, глядя куда-то в угол поверх правого плеча Акселя, пробормотал:

— Спасибо…

— Пожалуйста! — хором ответили постояльцы, которые — если не считать Акселя — наверное, даже не понимали, при каком историческом событии они присутствуют. «Надеюсь, хоть ночных бомбардировок больше не будет», — думал последний, пока сеньора Мирамар уволакивала в тёмный коридор жертву своих забот. Родители так и не проснулись (или, может, приняли вопль сеньоры Мирамар за крик ночной птицы?) А потому через считанные минуты путешественники наконец оказались под своим кровом и, не распаковав сумок, тоже погрузились в тревожный сон.

На следующее утро — как всегда, ясное и сверкающее — за завтраком прислуживала Пепа, причём с таким спокойствием, что Аксель сразу понял: она ничего не знает. Ни сеньоры Мирамар, ни самого виновника ночного переполоха (если только он и впрямь был его виновником) не было видно. Трое друзей сидели прямо, жевали вяло, мигали сонно, и на пляж поплелись, только чтоб избежать расспросов. А на вопросы отцов, что с их аппетитом — ведь сегодня такой вкусный завтрак! — отвечали: жара замучила.

Аксель охотно поискал бы случая уединиться с Пепой, от которой он немножко отвык за эти дни (точнее, за эту бесконечную трёхдневную ночь), и которая после каждой разлуки казалась ему ещё прекрасней, чем прежде. Но сейчас нужно оставаться со всеми, крепить ряды и вырабатывать дальнейший план действий. А Пепа будет вечером.

Итак, Аксель Реннер, Кристине Реннер и Дженнифер Винтер, как и следовало нормальным отдыхающим, лежали на пляже, будто три тюленя, время от времени переворачивались с живота на спинку и, отчуждённо поглядывая на воду, обсуждали ситуацию.

— Ложное нападение на фантом, — чеканила Дженни тоном судебно-медицинского эксперта, загребая пальцами ноги песок и пуская его по ветру, чем несказанно раздражала Акселя, — затем настоящее нападение на человека, не имеющего никакого отношения к делу… Разве не ясно, что это предупреждение? И что следующим будет один из нас — скорее всего ты, Акси?

— Ну, для этого нужно время, — буркнул Аксель. — А мы вот-вот уедем. И лично я никуда больше не собираюсь…

— О, — вскинула брови Дженни, — ты ведь шутишь, правда? Пока мы тут прохлаждаемся, у тебя в номере уже давно-о-о лежит послание от очередной черепушки — точней, от вашего «Фр», который вызвал нас сюда вовсе не для отдыха! Ты, наверное, просто не заметил его спросонок, когда собирался на пляж…Ну ничего, его наверняка заметил Кья, и сейчас…

— Перестань! — бросила Кри, озираясь.

— …и сейчас составляет новый график встречи с Акселем, когда тот будет возвращаться с самого ответственного задания. Только на сей раз он шутить не будет. Всадит кинжал по рукоять!

— Если бы он мог это сделать, — напомнил Аксель, — то сделал бы сразу. Да и не уверен я, что это его рук дело…Духи не пользуются человеческим оружием!

— А ты вспомни, что говорил Титир, — приподнялась на локте Кри, от сонливости которой и следа не осталось. — «Штрой соблюдает правила, Кья — никаких!» Дженни права, Акси…Ещё одна твоя вылазка, и этому злодею надоест ждать! Тем более, что мы уже слишком многое узнали о Белой Маске.

— Многое, но не главное, — хмуро сказал Аксель. — Надо ещё раз вспомнить всё и понять, что такого я мог сказать Смертёнку, от чего он сразу разгадал тайну трёх кандидатов! И искать крест…

— Вот-вот! А говоришь — «никуда не собираюсь»… — подхватила Дженни, загребая новую порцию песка.

— Слушайте, вы это что, заранее отрепетировали — взяться за меня с двух сторон? — в свою очередь, подскочил Аксель. — И, Дженни, ты не могла бы не пылить? Спасибо…Да, мы многое узнали и сделали, но если мы сейчас остановимся, грош всему цена! Как и нам самим. Ну, Дженни — ладно, но ты-то, Кри! Ты так рвалась найти и освободить Белую Маску — больше нас всех…А теперь что ты предлагаешь? Всё бросить?

— Нет. Почему же, — вздохнула Кри и посмотрела ему прямо в глаза. — Но нам страшно за тебя, Акси. Что же тут плохого? Если мы так нужны Франадему, он нас и в Мюнхене найдёт. А там, — уж не знаю, почему, — мы, видимо, защищены лучше, чем на этом островке…

— Я тебя понимаю, Кри, — мягко сказал Аксель, накрыв её ладонь своей, — но ведь это же не так. Ты сама не веришь в то, что говоришь. Защищены мы везде одинаково, Франадему же нужны именно здесь, на Сан Антонио. Потому что именно здесь находится разгадка тайны! И если мы сейчас сбежим, нам никогда не вернуть того несчастного мальчишку его родителям…

Помолчали.

— А Хоф? Будешь ему звонить? — спросила наконец Дженни, покосившись на своего отца, который невдалеке играл с Детлефом Реннером в пляжный мяч.

— Да, наверное… — вяло сказал Аксель, ложась и закидывая шоколадные руки за голову. (Кри вдруг заметила, как он вырос за это лето. И мускулы скоро будут, как у взрослого…) — Только чем он нам поможет, Хоф? Сидя там, ему не найти креста за нас. Нет, как ни крути, а это работа наша, и только наша! Но всё-таки без чужой подсказки я не справлюсь…В который раз!

— От кого же ты ждёшь помощи? От Франадема? — с сомнением спросила Кри.

— Поспрашиваю местных жителей, не слышали ли они чего-нибудь о ком-то из трёх Белых Масок. Никого не пропущу, даже того зловредного старикана на рынке, что сплетничает обо всех! И если слышали — не связано ли это с каким-нибудь крестом. О крестах «вообще» расспрашивать бесполезно — их тут на каждом шагу видимо-невидимо: на церквах, на часовнях, на дорогах…

— И ещё на шее у каждого, — закончила Дженни, кивнув. — Ну ладно, попробуем. Только не напоказ и не на ночь глядя! Да и в самом пансионе, Акси, лучше ни к кому не приставай. Ведь дружище Кья, скорее всего, наш сосед…

От такой быстрой уступчивости Аксель широко открыл глаза, но тут же сообразил, что Дженни просто не верит в успех всех этих поисков и расспросов, и из двух зол выбирает меньшее: пусть, мол, у него, у Акселя, не остаётся чувства капитуляции, иначе жди опять ночных маршей… Может, она и права. А может, ей просто не хватает школы Потустороннего замка и дедушки Гуго, которая учит драться до последнего патрона?

— Неплохо было бы «вычислить» и его, — с невозмутимым видом продолжала хитрая Дженни. — И прежде всего, конечно, выследить этого неуловимого лорда, для чего разработать отдельный план. Он — первый в списке. Кроме того…

— Кого же ты ещё подозреваешь?

— Например, сеньору Мирамар, — с любезной улыбкой сообщила Дженни. — Первая, кого мы видим после любой переделки — это она. Чего она не спит ночами, а?

— Проверяет счета…

— Как будто нельзя заняться этим днём! С ног сбилась, бедняжка, в пустом пансионе…Итак, значит, хозяйка…

— Или Пепа, — тихо, но решительно обронила Кри, не глядя на брата.

— А, ты, оказывается, знаешь, как зовут прислугу… — начал Аксель, буравя её злым взглядом — но, вспомнив о присутствии Дженни, осёкся. — Все эти гадания ни к чему не приведут, ясно? Вы ещё Жоана почему-то забыли! А ведь он вполне мог подстроить всю эту историю с нападением, не говоря уже о том, что он вообще делал ночью в зарослях…Или, может, он вне подозрений, потому что он тебе нравится?

Последняя фраза вырвалась у него совершенно неожиданно, и Аксель мог бы поклясться, что она слетела с языка сама, без всякого участия мозга. Увы, это уже ничего не меняло…

— Ну, знаешь! — задохнулась Кри. — Я помогала тебе тащить этого грязного грубияна, беспокоилась, чтоб тебя самого кто-нибудь не прирезал, а ты…Я ТЕБЯ забыла, вот кого! Тебя, а не Жоана!

— Меня? Это как же?

— А может, ты и есть Кья! Может, он подменил тебя нынче ночью!

— Жаль покидать вас, но я иду купаться, — вздохнула Дженни. — Слушать, как вы несёте вздор после вчерашнего, да ещё по такой жаре… — И начала подниматься с песка, но Кри опередила её. Вскочив и демонстративно стряхнув Акселю в лицо песчинки со своего купальника, она первой направилась к воде решительным солдатским шагом.

— Дура, — пробормотал Аксель в сердцах, и кажется, Кри услышала.

Он снова лёг на спину, закинул руки за голову и опустил веки, сквозь которые ало просвечивало жаркое солнце. Настроение ухудшалось с каждой секундой. Теперь-то уж Дженни точно всё заметила и поняла, и сегодня же она учинит Кри — если уже сейчас этим не занимается! — допрос с пристрастием. Ладно, в конце концов, не привыкать, но если она начнёт задирать Пепу, та в ответ может выкинуть что угодно (например, облить её оливковым маслом) — и как ему, Акселю, после этого здесь существовать?

— Я никому не позволю лезть в мою личную жизнь! — решительно сказал он, переворачиваясь на живот и по-прежнему жмурясь от ужаса перед этой картиной: Дженни и Пепа, вцепившись друг другу в волосы, катаются по полу конюшни под довольный рёв злого осла Агапито…

— Извините, — произнёс у него над ухом по-немецки тихий, вежливый голос (да ещё его собственный голос!) — но у меня вовсе нет такого намерения.

— Что? — Аксель распахнул ресницы и рывком приподнялся на локтях. — Кто здесь? — Он обвёл глазами пустынный пляж и стену зелени перед собой, однако никого не увидел.

— Я, олеандровый сфинкс. Будьте добры, опустите, пожалуйста, глаза…

Аксель устремил взгляд на ямку в песке у себя перед носом и увидел копошащуюся там вчерашнюю красавицу-бабочку — только нормальных размеров. Ненормальной была лишь золотистая трубочка, которая торчала у неё над спинкой.

— Если я не вовремя, — продолжал сфинкс, — я мог бы передать вам послание позже. Мне только кажется, что оно, к сожалению, срочное…

— Да-да, большое спасибо! Ох, я же мог нечаянно раздавить вас…

— Не беспокойтесь, это невозможно. Снимите, пожалуйста, с моей спины письмо, и оно станет размером с вашу ладонь. После прочтения вас просят сжать ладонь — тогда письмо исчезнет.

Аксель двумя пальцами осторожно снял крохотную трубочку из золотой фольги с бабочкиной спинки, положил на ладонь и почувствовал лёгкую щекотку: фольга расширялась.

— Я и правда ждал письма, — чуть растерянно сказал мальчик, — но не думал, что получу его вот так, на пляже…

— Видимо, доставка писем на дом уже не обеспечивает должного уровня секретности, — прозвучал из ямки тихий, вежливый голос. — Всего доброго, герр Реннер!

И олеандровый сфинкс, вспорхнув, не спеша полетел к роще, на сей раз старательно виляя в воздухе туда-сюда, как обычная бабочка.

— Да, — пробормотал Аксель, — вот это выучка! Неплохо бы старине Шворку взять с него пример…

Но старина Шворк был далеко, а близко было лишь письмо — и, если верить Дженни, оно не сулило ничего, кроме новых проблем. Аксель ещё раз обвёл глазами пляж (никого чужого), затем, будто невзначай, повернул руку ладонью вверх. Ладонь сверкала золотом, как у дворцовой статуи. На фоне этой позолоты чётко выделялось несколько коротких чёрных строк:

«Когда мудрость бесполезна, она оскорбительна. Штрой с охраной здесь. Я заманил его на Землю, но у вас есть лишь несколько дней. В космосе нужное вам лицо будет недосягаемо. Больше ничем помочь не могу.

ПОТОРОПИТЕСЬ!»

Чувствуя, как у него перехватило горло, Аксель медленно сжал ладонь, а когда разжал её, только лёгкая золотая пыль развеялась по ветру. Это был последний след Титира в огромном и равнодушном мире…Но если и впрямь поторопиться, то, может, появится ещё один? Кем бы ни был Франадем на самом деле, он выбрал единственно верный способ укрепить решимость Акселя.

У него не было ни малейшего настроения говорить о письме двум глупым, капризным девчонкам. Но, если он не хотел искать крест и прочие следы в одиночку, теряя втрое больше времени, сказать нужно было сейчас, а не в пансионе. Вот, заодно, и случай помириться с Кри…которая этого вовсе не залуживает!

Видимо, Кри почувствовала его настроение, потому что, даже и подтвердив вместе с Дженни готовность помочь, продолжала дуться. На лице самой Дженни нельзя было прочесть ничего. С пляжа шли молча, не глядя друг на друга. Завтра они не придут сюда, а под любым предлогом улизнут на рынок и дальше — в Сан Антонио, расспросить народ. Если это не поможет, у них останется на поиски ещё три дня и весь остальной остров впридачу: деревушки, усадьбы, пляжи…Короче, весело!

А всё Кри. Можно понять её жалость к неизвестному мальчишке в белой маске. Но неужто нельзя заодно понять и пожалеть родного брата, который, кроме десятого пирожного, никогда и ни в чём ей не отказывал, терпел любые капризы, да и с духами-то в своё время связался единственно для того, чтобы выручить её из беды? И вот наконец этот брат чего-то захотел для себя…

Как же. Держи карман!

Аксель пробовал справиться с дурным настроением, которое в немалой степени было вызвано, конечно же, усталостью от бесконечных потрясений. Но немного успокоился лишь тогда, когда представил себе тёмные глаза Пепы. Вечером он увидит их наяву…А заодно, чтоб дело не стояло, попросит у неё разрешения взглянуть на лорда.

Вечер получился немножко неожиданный. Обедом всех потчевала сеньора Мирамар — безмятежно-величественная, как всегда. Заверив дорогих постояльцев, что общий любимец Жоан поправился и уже занят сейчас нетяжёлой работой в доме, сеньора томно глянула из-под траурной вуали на Реннера и Винтера-старших и глухо сказала:

— Сегодня день поминовения моего дорогого мужа.

— Наши соболезнования, — сказал Детлеф, покосившись на Акселя и Кри.

— И наши, — прибавил отец Дженни, вежливо кладя ложку, которую он собирался вонзить в салат из крабов.

— Диниш любил фаду, — продолжала сеньора, горестно закатив глаза к виноградным лозам, оплетающим навес. — И в этот день я, чтя его память, отправляюсь в дом фаду — лучший на острове, совсем недалеко! Там собирается избранное общество, любящее спокойный круг дружеского общения. Свечи, вино, полумрак, проникающая в душу мелодия…Почему бы и вам, сеньоры, не составить мне компанию? Вам и вашим детишкам?

— Мы-то с Эрихом не прочь, — улыбнулся Детлеф. — Как раз для нашего возраста придумано — верно, Эрих? Кажется, ты сегодня ничего на вечер не планировал? Ну, а с молодёжью надо говорить отдельно…

— А что такое фаду? — спросила Кри, как всегда, начав с сути дела.

Вдова Мирамар объяснила, что фаду — это излюбленный вид португальского фольклора, то есть песня под уже знакомую сеньорам португальскую гитару с аккомпанементом. Петь можно о чём угодно — о грустном и весёлом, смешном и возвышенном. Но если говорить о традиционных мотивах фаду, то к ним принадлежат тоскующая любовь, разбитое сердце, дальняя дорога, а главное — беспощадный рок, который гоподствует над всем в нашей быстротечной, как река, жизни. Полная тоски о великом прошлом, Португалия не мыслит себя без фаду, и если сеньорам приходилось слышать имя Амалии Родригеш, обессмертившей этот жанр, то они поймут, как им повезло: сегодня будет петь её ученица. Ну так как же?

— Не пойду! — объявила Кри, внимательно выслушав всё это. — Спасибо. А ты, Дженни?

— Я? (Пауза). А ты, Акси?

«У меня, вообще-то, и так на душе кошки скребут», — подумал Аксель, уныло озирая цветущую природу и ясное вечернее небо. К тому же имя «Амалия» рождало у него в высшей степени неприятные воспоминания о Потустороннем замке, чего сеньора Мирамар, бесспорно, не могла предвидеть. Но это всё было не главным!

— Вы идёте одна, сеньора Мирамар? — спросил он, ни на кого не глядя.

— С Пепой, разумеется! И Жоан бы пошёл, но ему лучше отдохнуть…

— Да, наверное…Я думаю, мы с папой и Дженни составим вам компанию.

Однако Дженни очень вежливо и спокойно напомнила, что ничего ещё не решила. И (пошептавшись с Кри) что никуда она не идёт. Кто-то ведь должен поиграть с Кри хотя бы в бадминтон, если уж её брату так некогда. «Ну-ну, — подумал тот с холодной решимостью. — Начинается…» Между прочим, ещё вопрос, будет ли он на этом самом концерте только развлекаться! Вполне может быть, что представится случай поспрашивать гостей про кандидатов в Белые Маски и про крест — ведь среди избранного общества наверняка будет весь рынок.

И вот, в семь часов, поковыряв ранний ужин, Аксель (из уважения к чувствам сеньоры Мирамар) надел тёмную рубашку и джинсовые шорты и отправился на «ресепсьон», над которой возвышалось что-то вроде траурной башни, окутанной вуалевой тучей, а сверху — более лёгкими облачками дыма.

— Благодарю тебя, Акселито, — сказала башня, повернувшись к нему. — Ты не пожалеешь об этом вечере. Пора!

Стараясь идти с ним в ногу, сеньора Мирамар выплыла на свет божий, где уже дожидались родители и стоявшая особняком Пепа. Аксель впился в неё взглядом: жемчужное ожерелье блестело в лучах вечернего солнца! И всё остальное стало уже не важно — ни то, что вместо национального костюма она в этот раз надела простенькое тёмное платье, удивительно ей идущее, ни даже то, что чуть насмешливо улыбнулась, видя его радость. «Взять её под руку!» — мелькнула у мальчика сумасшедшая идея, но Пепа чинно опустила глаза и, отвернувшись, двинулась по поляне сводящей с ума походкой. «Бред, — думал Аксель, плетясь за нею. — Хотя…что тут такого? Я имею право отдыхать здесь каждое лето — денег у Шворка найдётся сколько угодно! А там…»

На шоссе их уже ожидали два такси, и сердце Акселя кольнуло воспоминание о «Луперсио». Хоть бы настоящий Луперсио не сидел за рулём, скаля зубы, это было бы невыносимо! По счастью, водители оказались незнакомые. Они мигом доставили всю компанию к дому фаду — небольшой, захудалой на вид таверне в пригороде Сан Антонио. Но внутри дом Акселю понравился: здесь и впрямь царил интимный полумрак, на столиках горели красные свечи. Вино тоже было красное, в пузатых тонконогих бокалах. Немногочисленные посетители, хорошо знавшие друг друга, не горланили и не гоготали, а по-приятельски перешептывались.

У дальней стены виднелась невысокая эстрада, также освещённая свечами. За столиком прямо перед ней сидел кто-то пожилой, грузный, с бесформенным тёмным предметом на коленях. Предмет напоминал гигантскую книгу, и человек тихонько его баюкал, вытянув неестественно тонкую, круглую ногу в башмаке. Аксель почувствовал что-то знакомое и пригляделся: ну да, это был сеньор Рейналду со своим аккордеоном и протезом. Видно, собирается подыгрывать исполнителям.

Вскоре появились и они — без всякого ведущего и аплодисментов. В зале раздался только негромкий кашель, после чего все смолкли. Пользуясь моментом, Аксель придвинулся к объекту своих мечтаний, сидевшему чуть впереди него, и шепнул:

— Пепа…

Он сам не знал, что сказать. Зато она знала!

— Завтра в восемь вечера в конюшне. Жди снаружи, — бросила она, почти не разжимая губ и не глядя на него.

Это было уже больше, чем счастье! Это было ПРОСТО ВСЁ. Чтоб не взорваться и не разлететься молекулами по залу, Аксель, тяжело дыша, устремил помутившийся взгляд на трижды ненужную эстраду. Как здесь душно! На взморье бы сейчас, или в лес, всё равно куда, лишь бы орать, беситься и бегать без свидетелей, ходить на руках и делать тройные сальто…Наверное, концерт скоро закончится, и он ещё успеет проделать всё это до темноты? Там, на эстраде (если её вообще можно было так назвать), уселись на стульях трое немолодых мужчин: в самых простых костюмах, в рубашечках с распахнутым воротом, а один даже в каком-то домашнем жилете под пиджаком. Аксель легко принял бы их за обычных посетителей, заказавших столик на сцене и ждущих, пока его принесут. Но в руках у одного из них была португальская гитара, смахивающая на мандолину, а у двух остальных — обычные испанские «виолы». Вот на эстраде появилась девушка в тёмном костюме и с платком на шее. Она нервно мяла его концы, вглядываясь в зал, — наверно, забрела сюда случайно. Затем португальская гитара вдруг издала высокий, надрывный звон, на него тут же откликнулся низким гулом аккордеон сеньора Рейналду, и девушка запела. В первые две минуты Аксель думал, что не слушает — он думал, что думает о Пепе. Но потом забыл и о ней, и обо всём на свете.

А может, это ему и нужно было сейчас? Аксель так и не наколдовал себе знание португальского языка, но почему-то понимал всё, что поёт незнакомая девушка. Она пела о моряке, который ушёл в дальнее плавание и никак не вернётся. Конечно, он не бросил её, это невозможно. Но тогда, значит, он погиб — и она лучше будет думать, что бросил…Аксель вдруг почувствовал, как у него защипало в глазах. Он украдкой огляделся — не замечает ли кто, что он вот-вот расплачется — и был поражён каменной неподвижностью людей в зале. Сам воздух, казалось, оцепенел, вертикально стоят огоньки свечей, замерли даже официанты, прекратив разносить заказы. Ещё большее оцепенение, чем то, во дворике, когда пришла королева ежей, ещё глубже сон! Аксель с облегчением почувствовал, как по щекам его льются слёзы. Жаль было моряка, и девушку, и себя, и Пепу, и всех, кто на что-то надеется и чего-то ждёт — всё равно, сбудутся их мечты, или нет…

Потом девушка спела ещё много песен, и некоторые из них были замечательными, а иные — слишком уж монотонными, но Аксель знал, что эту первую песню он не забудет никогда в жизни. Когда выходили из зала, он покосился на Пепу: она тоже шла, как во сне, и в лице у неё появилось что-то грустное и отсутствующее.

— Я ещё никогда не видел, чтобы ТАК слушали, — тихонько шепнул мальчик сеньоре Мирамар, когда она, кончив раскланиваться и прощаться со всеми, проложила ему путь к дверям.

— Ещё бы, — мрачно вздохнула она, понимающе кивнув. — Это ведь не просто музыка, Акселито, а встреча с самой судьбой…

И, оглянувшись на тёмный зал, повторила:

— Фаду — это судьба.

Утро, похоже, пропало: хлынул дождь, как и в прошлый раз — стеной. Поэтому ни заниматься расспросами, ни развивать иную детективную деятельность, ни даже просто пойти купаться было нельзя. Кри и Дженни, как две совы, уселись в номере у последней, и начали уныло играть в карты. А Аксель…не то чтобы всё ещё злился за старое, или опасался чего, но, так сказать, решил приберечь своё спокойствие для вечера. Он и один не пропадёт. Что ж, думал он, глядя из своего окна на затопленные ступени фонтана, кое-что сделать всё же можно. В запасе остался лорд.

Было вполне понятно, где засел старый паралитик: вон они, его апартаменты. Напротив и внизу. Непонятно другое — как проникнуть за закрытые жалюзи, не будучи дождевой каплей. Не торчать же внаглую перед дверью тяжело больного человека, отбивая хлеб у смерти! В конце концов «Акселито» решил поболтать с сеньорой Мирамар: может, удастся выведать у неё что-нибудь о лордовых привычках и режиме дня. Надо только похвалить её пансион, глядишь — и дело в шляпе.

Сеньору он нашёл без труда; она была, как всегда, на кухне, и вряд ли даже всемирный потоп нарушил бы её привычки. От низкой, длинной плиты с конфорками и духовками шли стеной умопомрачительные ароматы. Строго шипели исполинские сковородки, на которых впору было жарить грешников в аду, а сама хозяйка — по-прежнему в чёрном одеянии, поверх которого топорщился кружевной фартучек — дирижировала приготовлением четырёх соусов сразу.

— Входи, входи, дружок! — приветствовала она его, радушно улыбаясь. — Когда идёт дождь, отчего и к старухе на кухню не заглянуть, верно? На, заешь мою шуточку… — И она ловко пихнула ему через стол пластиковый подносик с фруктами, появившийся как из-под земли. — А может, у тебя ко мне дело?

«Я не верю, что это Кья, — в который раз сказал себе Аксель. — Или ей надо дать „Оскара“! Тем более, нужно разобраться с лордом…и, кстати, с тем, как его зовут».

— Кому хуже всех в такую погоду, — жалостливо вздохнул он, поблагодарив сеньору и надкусив банан, — так это лорду Джонсу. У него, наверное, ревматизм, и все кости ноют…

— С чего ты взял, что он Джонс? — удивилась сеньора Мирамар, чуть не уронив ложку в рыбный соус. — Ты с ним знаком?

«Неужто я угадал?» — подумал мальчик, но тут же понял, что ошибся.

— Да так…слышал от кого-то, — уклончиво ответил он. — Может, его и не так зовут, а перепутать имя ведь недолго, правда?

— Правда! — заверила сеньора. — К тому же ты слыхал какого-нибудь сплетника, не иначе. О моём пансионе много сплетен ходит — ты же понимаешь, люди завидуют…Дело в том, Акселито, что только я одна знаю его имя. Вдали от родины он предпочитает жить инкогнито.

— О-о-о! — с чувством воскликнул Аксель, опустив руку с бананом. И на лице у него было написано: «Ну так как же его зовут, дорогая?!»

— Что же касается ревматизма, — безжалостно продолжала кухарка, помешивая соус деревянной ложкой, — то, боюсь, всё обстоит гораздо хуже. Милорд не любит показывать посторонним свои проблемы и всегда дышит свежим воздухом вдали от любопытных глаз. В сумерках…

«В сумерках? Враньё! Глубокой ночью, да и то вряд ли», — подумал Аксель, принимаясь за следующий банан и обдумывая новую атаку. Но сеньора уже сменила тему:

— А как тебе вчерашний концерт? Почувствовал «саудадэ»?

— Что-что?

— «Саудадэ»! — повторила она с не меньшим энтузиазмом, чем Аксель издал своё «О-о-о!» — Это ощущение судьбы, Акселито — неумолимой, прекрасной, и в то же время безжалостной. В нём-то и состоит вся прелесть фаду… — И она указала мальчику на портрет пышноволосой женщины со строгим, красивым лицом, висевший чуть поодаль от плиты (наверное, чтоб его не закоптило). — И величие Амалии. А?

— Замечательно, — признал Аксель. — Только я не очень верю в судьбу, сеньора Мирамар.

Он ожидал всплесков ужаса и призывов к мадонне, а за этой дымовой завесой можно было, пожалуй, вновь подбираться к лорду. Но вдова Мирамар только вздохнула.

— Вот и мой Диниш не верил…А как посыпались на него несчастья, сразу стал другим человеком. И фаду не мог слушать без слёз, и из церкви не выходил, и для меня, грешной, стал живым примером благочестия! Но тебе, должно быть, всё это малоинтересно, дружок?

Она не заблуждалась. Акселя вовсе не интересовали беды и несчастья её покойного мужа — особенно сейчас! Послезавтра — крайний срок, когда надо найти Белую Маску, или покинуть остров, признав своё поражение…

— Я где-то читал, — сказал Аксель, принимаясь за багровый от спелости плод манго, — что судьба — понятие математическое. Огромное количество всяких событий, выпадающих на вашу долю, — понимаете? — сталкивается с таким же количеством чужих. И вот, если бы их все можно было ввести в какой-нибудь суперкомпьютер, сеньора Мирамар, то в принципе он мог бы вычислить судьбы всех людей на свете.

— А как же наш выбор? — строго сказала сеньора, выпрямляясь над лоханью с ванильной подливкой. — Выбор между грехом и добродетелью? Искушением и смирением? Разве есть такой суперкомпьютер, Акселито, который мог бы заглянуть в душу каждого из нас? Да мы порой сами не знаем, что сделаем через минуту! Кроме Адама и Евы, голубчик ты мой, есть ещё змей-искуситель…ах, не умею я! Вот если б ты в это воскресенье вместо пляжа пошёл со мной в церковь, отец Эстебан гораздо лучше бы тебе объяснил…

— Я бы с удовольствием, — твёрдо сказал Аксель, утираясь салфеткой, — но до воскресенья — а может, даже и в воскресенье — мне нужно сделать доброе дело. И я боюсь не успеть…Вы что-то ищете?

— Да. Акселито, там, позади тебя — шкафчик с пряностями. Будь добр, подай мне с верхней полки такую жёлтую жестянку…Спасибо.

— Как пахнет! — сказал Аксель, крутя головой и ещё раз вдыхая сладкую волну запахов, ударивших ему в нос из недр шкафчика. — Опьянеть можно…

— А как же, — довольно улыбнулась сеньора. — Ведь у меня чего только нет! Мало кто на острове так понимает толк в приправах и специях, как я. Тут у меня перец и розмарин, миндаль и корица, мята и шафран, каперсы, кардамон и сельдерей, да мало ли что ещё…

— А вот это? — указал Аксель на прохудившийся кулёк, из которого высыпались на полку, судя по виду, грецкие орехи — только поменьше обычных.

— О, а это король всех пряностей, Акселито — Его Величество Мускатный Орех! Знаешь ли ты, что если б эта горстка ядрышек попалась тебе в средневековье, ты стал бы богатым человеком? Он тогда ценился дороже золота…Из-за него-то европейцы так и рвались найти путь в Индию и на Молуккские острова. Я слыхала, знаменитый пират, сэр Фрэнсис Дрейк, грабил караваны судов с грузом мускатного ореха! А если кто крал хоть несколько орешков — его казнили…Сейчас-то его выращивают вдоволь — и в Индонезии, и в Суринаме, и на Тринидаде…

— Каз-ни-ли? — потрясённо перебил Аксель, глядя на скромный орешек, лежащий на его ладони. — Казнили, чтобы салат, или мясо, или рыба стали чуть вкусней?!

— Не чуть вкусней, — поправила сеньора с видом знатока, — а значительно вкусней, в чём ты убеждаешься каждый день за моим столом! Этот горьковато-сладкий привкус в самом деле неповторим…

— Привкус крови!

— Что поделаешь, Акселито, таковы люди. Конечно, они не станут никого убивать за миску испорченного салата — для этого, согласись, нужно быть просто зверем. Но когда все знают, что за щепотку пряностей им дадут большие деньги, вот тут…

— Вот тут можно! — криво усмехнулся Аксель. — А что, сеньора Мирамар, если бы этого ореха и сегодня было так же мало, как прежде? За него продолжали бы убивать, как за золото и бриллианты?

— Боюсь, что да, — вздохнула сеньора, перекрестившись. — Все мы — большие грешники.

— А знаете, — медленно сказал Аксель, продолжая разглядывать свою ладонь, — ведь этот орех, пожалуй, ещё страшнее того чёрного камня!

— Какого камня, милый?

— Да так, вспомнилась одна сказка…И люди ещё говорят про какую-то там судьбу, про то, что с нами будет или не будет! Интересно, а вот лисы…

— Лисы?

— Ну да, да, лисы! Или волки, или медведи — стали бы убивать друг дружку не от голода, а чтобы пойманная добыча стала слаще?

— Ты задаёшь наивные вопросы, Акселито. Ведь эти животные не обладают разумом, и потому никто не может предложить им денег…

— Наивные? Ладно! Но если бы одному моему знакомому…из той же сказки… удалось погубить весь мир, и он начал бы выбирать для людей могильный камень…

— Спаси и помилуй, Мадонна, — что за мысли в твоём возрасте, Акселито?!

— …то я бы ему посоветовал положить не камень судьбы, а этот орех! Можно, я возьму его на память?

— Конечно, дорогой, у меня их целый кулёк. Только не ешь его просто так, это очень вредно! В пищу надо добавлять за раз максимум…

— Не беспокойтесь, сеньора Мирамар, я его в рот не возьму! — И, начисто забыв цель своего визита, мальчик выскочил из кухни с орехом в кулаке. Он хотел бежать в номер, но, увидев солнце в ближайшем окне, понял, что дождь перестал. Вот и хорошо, надо поскорей глотнуть воздуха!

— Акси, — окликнул его отец, когда он босиком шлёпал по двору, — девочки поговаривают о пляже. Через часок всё подсохнет…

— Я сейчас приду!

Он всё-таки заглянул в номер, набрал воды в пустую бутылку, вытащил из-под матраца блокнот, спрятанный туда от Кри и в последние дни не избалованный вниманием, и ушёл в лес. Точнее, на поросший лесом берег недалеко от пляжа. Там, в тихой скалистой бухточке, почти над самым обрывом, рос громадный каменный дуб, под которым Аксель уже не раз сидел в жаркое время дня, наслаждаясь прекрасным видом. Он выбрал у корней местечко посуше — и так как солнце палило всё нещаднее, словно никакого дождя не было полгода, то это было нетрудно. Привалившись к теплеющей коре ствола, Аксель некоторое время сидел, не шевелясь и зажмурив глаза. Несколько раз он закрывал лицо ладонями и вжимался в ствол, словно пытался спрятаться в нём. Его жёг дикий, невыносимый стыд за то, что он человек.

Наконец, глубоко вздохнув, он ополоснулся из бутылки, смыл с лица пот и слёзы, допил остаток воды и открыл блокнот. Затем достал из кармана золотую косточку-авторучку — и вывел на чистом листе заголовок:

ФАДУ О МУСКАТНОМ ОРЕХЕ

А затем без единой паузы и помарки быстро написал:

Прощай, мускатный орех! Тебя не хватит на всех, Но стоит тебя украсть — Несёшь почёт и успех. Лишь сон потеряет тот, Кто сердце твоё крадёт, И жизнь потеряет он, Которая — тоже сон. Лежишь ты в моей руке, Как череп в сухом песке, Безумной песни своей Невидимый соловей…

Аксель перевёл взгляд на море и закончил:

Плыви, мой сладкий орех, По горьким морским волнам — Плыви, чтобы спрятать грех В Тобаго и в Суринам. А я и моя сестра Уйдём ночною тропой. И нету в ночи костра, И даже рассвет — слепой…

Он вздохнул, опустил блокнот на колени. Медленно, крест-накрест перечеркнул последнюю строфу и написал:

А нас унесут ветра — Мою сестру и меня — Туда, где ночь у костра Всё ждёт наступленья дня…

Потом он подошёл к обрыву и бросил орех в море, как обещал. Вернулся под дуб, перечитал написанное, нервно потёр подбородок и опять вздохнул.

— Знаешь, дедушка, — вслух сказал Аксель, — спасибо тебе за помощь, но ведь так будет…не очень честно. Это же не я написал, а ты!

И тут же в его сознании, как пена на волне, всплыло слово: «НЕТ».

— Нет? Ты хочешь сказать, что эти стихи…мои?

«ДА».

— Совсем мои? Совсем?!

«ДА».

— И теперь я — настоящий поэт? А не просто сочинитель заклятий?

«ДА».

Аксель ещё раз вздохнул и обвёл взглядом всё вокруг. Но мир не изменился.

— Но ведь, наверное… кто-нибудь другой…мог бы написать это гораздо лучше меня? Или… я уже сейчас лучше многих?

«НИКОГДА НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ».

— Хорошо…Но если не ты, то что мне помогло? Неужели то, что мне стало стыдно?

«ДА».

Аксель уже не знал, дедушка ли ему отвечает, или его собственный возбуждённый мозг. Он тяжело встал и, пошатываясь, провёл рукой по пылающему лбу.

— Это же…такая ответственность! — выдохнул он первое, что пришло в голову. И приготовился услышать в ответ что-нибудь вроде: «А ты как думал!» Или: «Не хочешь — не пиши». Однако с кем бы он сейчас ни говорил, этот кто-то явно не был склонен к избитым фразам. И ничего не ответил.

К вечеру палящая жара спала, с моря подул прохладный ветер. Аксель настежь распахнул окно номера и набрал в грудь лёгкого, синего и прозрачного воздуха, затопившего всё вокруг.

— «Время мышей летучих и ангелов сладкоголосых» — процитировал он только что прочитанную строчку из Хименеса.

И начал одеваться, выбирая, разумеется, что получше. Не стоит, пожалуй, описывать, что он надел на своё первое в жизни свидание: пусть каждый читатель оденет его сам, по своему вкусу. Хорошо, что Кри, прежняя и много раз высмеянная им чемпионка в этом виде спорта, не видела, сколько раз он вертелся перед зеркалом!

Что ж, пусть он не вполне заслужил это сегодня, так и не приступив к розыскам, а только написав свой первый настоящий стих. Но завтра-то Аксель, Кри и Дженни непременно отправятся в Сан Антонио и вывернут его наизнанку! Между прочим…почему бы не начать с Пепы? Уж она, в отличие от сеньоры Мирамар, не замучает лишними вопросами. Да если на то пошло, вполне можно было бы взять в оборот и саму сеньору, и даже — чем чёрт не шутит! — объявившего перемирие Жоана…В конце концов, где тут риск? Даже если рядом действительно прячется коварный Кья, уж кто-кто, а он лучше всех осведомлён, как далеко друзья зашли в своих поисках! В последнем Аксель был уверен. Так что, если вдуматься, и риска-то никакого нет…И ежели от Франадема больше помощи не жди, пусть хоть враг понервничает. Сделать им троим он всё равно ничего не может — зато, глядишь, чем-нибудь и выдаст себя. Конечно, у Кри и Дженни идея заставить Кья распсиховаться особого восторга не вызовет…но кто сказал, что им нужно всё докладывать? Если он, Аксель, сегодня узнает что-нибудь ценное, есть десятки способов преподнести им это, не поминая ничего лишнего. Ничего и никого.

Задний двор был пуст — если не считать кур и щедрого солнца. Но Акселю показалось, что здесь неплохо…и без мышей летучих, и даже без ангелов: ведь он ждал Пепу! Он прислонился к стене конюшни, там, где лежала полоса вечерней тени, вздохнул, закрыл глаза и приготовился к покою и блаженству оставшихся пяти минут. Или даже десяти…Дамы должны опаздывать.

Вдруг грозное и хриплое рычание, оглушительно ударившее из фисташковых зарослей, подбросило его, как пружиной. Лиственная завеса чуть колыхалась — там, где начиналась тропа, ведущая к морю. Куры с клёкотом брызнули врассыпную, и даже солнце, казалось, заледенело. «Там какой-то зверь!» — пронеслась в голове Акселя страшная мысль. А следующей мыслью было: «Пепа! Что, если это её…» Но прежде, чем он успел сорваться с места и понестись в заросли, из конюшни, в свою очередь, ударил куда более оглушительный и ужасный рёв, и дверь её со скрипом распахнулась. На секунду ополоумевшему Акселю почудилось, что тигры, или львы, или кто похуже, напали стаей и окружили пансион, готовясь сожрать всё живое. Но тут же понял, что это ревёт злой осёл Агапито, услышавший рычание в зарослях, и что в тёмном дверном проёме застыла Пепа.

Рот её был изумлённо открыт — вероятно, как и у Акселя. Она вслушивалась в низкий, мощный, горловой рык, который становился всё бархатнее и тише, и сменился мирным шелестом кустов под набегающими порывами ветра. Вдруг Пепа сделала Акселю резкий жест рукой — стой, мол, на месте! — метнулась назад в конюшню, прикрикнула на злого осла Агапито (который, как это ни странно, тут же послушно смолк) и вынырнула вновь — с вилами в одной руке и оглоблей в другой.

— Пошли! — шепнула она, сунув вилы Акселю. — Только осторожно…

— Кто это? Лев? — еле вымолвил он, белый, как молоко.

— Не знаю…Я никогда такого не слышала!

Её мужество восхитило его, хотя собственного от такого признания ещё поубавилось. Но не могло быть и речи о том, чтобы ударить в грязь лицом! И всё-таки, думал Аксель, заняв позицию между зарослями и Пепой, и выставив вперёд чуть дрожащие вилы, — если там, впереди, засел кто-то крупный (а судя по рыку, «крупный» — ещё не то слово), то где уж двум детям с ним справиться? Надо вызвать полицию, а та вызовет егерей…Только нужно всё это как-нибудь так сказать, чтоб не выглядеть трусом…

Он уже открыл рот, когда Пепа вдруг охнула и стрелой метнулась вперёд, обогнав его. На тропе в луже крови лежала кучка светло-коричневых перьев и петушиный гребень, а на земле виднелся ряд отчётливых когтистых следов — правда, не слишком больших.

— Мадонна, это же Хулио! Любимый петух тёти Аделиты! — со слезами на глазах простонала Пепа, прижав руку ко рту.

— Кто это сделал? Вот его следы! — еле выговорил Аксель, тыча в них пальцем.

— Ох, да не знаю я, сказала же! Я думала, у нас тут крупней виверры никого не встретишь…А она не опасна. Говорят, водились когда-то рыси, да все вымерли…

— Ну, стало быть, одна уцелела, — вздохнул Аксель, на всякий случай не опуская вилы. — Откуда же она пришла? С гор?

— Да какие у нас тут горы? Название одно…Здесь тебе не Майорка.

Пепа ещё раз горько вздохнула и выпрямилась.

— Ладно! — бросила она. — Сейчас поговорить не выйдет — мне нужно кур в курятник поживей загнать, за тётей сбегать, а там и полиция заявится…и вся эта свистопляска будет до поздней ночи, как пить дать! А поговорить нужно, — повернулась она к Акселю. — Так что приходи сюда опять…не раньше полуночи, понял? Стукнешь в конюшню, я тебе открою. Только осторожно ходи, — прибавила она к его бурной радости, — я снаружи вилы выставлю, забыла будто…хоть и не думаю, что рысь сегодня опять покажется.

Как Пепа предрекала, так всё и получилось. Страшного рыка, правда, кроме неё никто не слышал (Акселю она велела не встревать и никому не говорить, что был с ней на заднем дворе: в номере сидел, стихи писал — и точка!) Но доказательства были налицо — останки растерзанного Хулио, следы хищника на тропе. Бедной сеньоре Мирамар ничего не оставалось, кроме как с великой неохотой вызвать полицию; ведь она была обязана ограждать туристов от любой возможной опасности. Тут же прикатила патрульная машина; двое полицейских с шуточками, в которых было всё, кроме сочувствия к петуху, сфотографировали следы и огородили место происшествия колышками и цветными лентами — а заодно, по просьбе хозяйки, протянули их вдоль всего заднего двора, чтоб отпугнуть рысь от курятника и свинарника. Пляж и тропу закрыли для туристов, о чём гласили специальные таблички, развешанные на лентах. Впрочем, не возбранялось, сделав крюк через шоссе, ходить на соседний пляж. Но, прибавил сержант-водитель, лучше не в одиночку, и до наступления темноты, пока рысь не будет поймана. Или убита. Совершив всё это, полицейские долго пили «эспрессо» и лакомились отборными фруктами под навесом, но наконец с явной неохотой уехали.

— Мало мне напастей, — стенала сеньора Мирамар, — так ещё и хищные звери невесть откуда…Это же неслыханно!

Если верить пересудам взрослых — местных зевак, которые немедленно припёрлись, чтобы, сменив полицейских, самим заступить на кофейную вахту под навесом, это и впрямь было неслыханно. С дедовских времён. Но Акселя сейчас заботило одно: Пепа любой ценой хочет его видеть! Говорить с ним! И беспокоится за его жизнь…Конечно, он строго-настрого велел Кри и Дженни одним не ходить никуда — пуще всего на задний двор. И во время завтрашнего похода в город держаться только вместе. Увы, руководила им не только братская и дружеская забота. Однако, видя, что Кри всё ещё дуется на него, он старался быть с ней поласковей. На сей раз она «оттаивала» медленней, чем обычно, — может, из-за тяжёлого молчания Дженни?

Наконец все утихомирились, взяв пример с рыси, и пансион Мирамар погрузился во тьму и тишь — как всегда, мнимую. Ровно в полночь Аксель (с головы до ног в тёмном для маскировки) прокрался к конюшне, скользнул нежным взглядом по прислонённым к стене вилам и тихонько стукнул в дверь. Пепа открыла тотчас, причём злой осёл Агапито не издал ни звука.

— Когда надо, он понимает, — сказала девочка, кивнув на заваленное сеном стойло. — Но ты всё-таки потише…

Она была в простеньком платьице, в котором он увидел её впервые — хмурая, сосредоточенная, с тёмными тенями вокруг глаз. Да и Аксель был уже не тот, что несколько часов назад. Но всё ещё надеялся, что речь пойдёт не об одних заботах и тревогах. Он улыбнулся Пепе, не получив ответной улыбки.

— Это ты поранил Жоана? — резко спросила она, глядя на него в упор.

Аксель, опешив, попятился. Но тут же вспыхнул от возмущения:

— Да как ты…

— Ладно, а кто? — перебила она его, не дав взорваться. — Нет, я тебе верю…не хотела даже думать, что это ты. Но кто же тогда? Он не говорит.

— Наверное, сам не знает… — пожал плечами Аксель. У него были веские причины так думать, но не излагать же их Пепе! Пока, во всяком случае. — Мало ли кто может шляться ночью в зарослях! Ты лучше спроси, что он там забыл.

— И спрашивать нечего, — вздохнула она. — Тебя.

— Меня?!

— Ну да, тебя. Ты ведь тоже там зачем-то был, правда?

— Я был… — начал Аксель, набрав в грудь воздуха.

— Можешь не говорить, мне всё равно! Но Жоан думал…ему кто-то сказал… — она покраснела и отвела глаза. — Найду этого кого-то — убью, пускай так и знает! Даже если это твоя сестрица…

— Ну, она тут точно ни при чём! Да что…что сказал-то? — допытывался Аксель, начиная догадываться и в свою очередь краснея.

— Что…я с тобой гуляю — Пепа вновь вздохнула и продолжала, глядя в сторону: — Мне он не верит. Говорит: «Застукаю вас вдвоём — всю дурь из тебя выбью!» Из меня, то есть, — пояснила она. — Ну, и тебя, конечно, не забыл…

— Тоже мне — герой! — бросил Аксель с презрением. — Не больно-то у него пока выходит. Скажи ему: если он хоть волос на твоей голове тронет, я…

— Ты обещал! — железным голосом сказала Пепа, топнув босой ногой. — У меня уже голова кругом идёт от вас обоих… — добавила она вдруг совсем детским, жалобным тоном. Казалось, она вот-вот расплачется.

Вот когда пробил звёздный час Акселя! Он гладил её по волосам, дивясь их шелковистости и не веря своему счастью, утешал её, уверял в вечной преданности и послушании, и ему даже чуть не удалось вытереть своим платком её чудесные чёрные глаза. Но Пепа всё-таки не дала ему превратить платок в реликвию. Зато они вновь были друзьями!

— Ты ей скажи, — тяжело вздыхая, пробормотала Пепа, когда оба немного успокоились. — Пусть не сплетничает больше…

— Это не Кри! — твёрдо сказал Аксель. — Можешь быть уверена.

— А та, другая?

— То…тоже исключено! — Но на сей раз в голосе мальчика не было прежней уверенности, что не ускользнуло от Пепы. Для её успокоения Аксель пообещал, что поговорит с обеими насчёт того, кто бы мог насплетничать Жоану. Правда, он понимал, что это безумная, чтоб не сказать — самоубийственная затея. Особенно сейчас, когда отношения в связи с этим самым Жоаном и без того дали трещину.

— Нам скоро уезжать, — печально молвил наконец Аксель.

— Знаю, — сказала Пепа. — Приезжай опять! Тёте нужны постояльцы…

— Тёте? — горько сказал он.

— Ух, какой! Раз тёте, значит, и мне. Доволен?

Счастливый Аксель поклялся. Но — тряпка! — не посмел поцеловать её, хотя понимал, что лучшего случая не будет. Эта история с раненым соперником всё испортила! Вздохнув, он пообещал ей новые стихи на память и перешёл к менее важным делам.

— Скажи, ты никогда не слышала, чтобы на острове жил мальчик — или даже взрослый, или семья — по фамилии Массар?

— Нет, — мотнула головой Пепа, и с любопытством спросила: — Зачем тебе?

— Потом скажу. А по фамилии фан Донген?

— Конечно, нет! Это всё какие-нибудь северяне…На нашем острове их не жалуют. Да и я их не люблю. Почитай лучше ещё стихи.

— Сейчас! А… — Аксель вдруг побледнел, задохнулся и умолк. Только глаза на неё выкатил.

— Что с тобой? — встревожилась Пепа, глядя на него с растущим удивлением.

— Пепа, я идиот! Круглый, безмозглый дурак!!! Но я не один виноват, поверь мне! Это всё он…

— Верю, верю! А кто он-то?

— Неважно, кто! Важно, что он говорил со мной по-немецки, дурачок желторотый! Всё время по-немецки! И в тот, первый раз, на пляже — тоже!

— Ну так что с того? — пожала плечами Пепа. — Ты же немец, верно?

— О чём и речь! — взвился Аксель. — Ведь по-немецки «крест» — это «кройц»! Понимаешь?

— Фу, исковеркали… — фыркнула Пепа. — Одно слово — северяне. Нет, чтоб по-людски сказать — «ла крус».

— Вот именно! Но… — Аксель хотел выпалить: «Но мать-то с этим глупышом дома говорила по-испански!» — однако в последний момент всё же удержался. Слишком много вещей пришлось бы объяснять, да каких вещей! Пепа и так уже глядит на него, будто на чокнутого. — А это значит, что и креста-то никакого нет! Нет, и никогда не было! — с торжеством закончил он.

— Ты, может, на воздух хочешь? — запинаясь, сказала она и чуть попятилась. — Тесно тут, и дух ослиный…

— Ещё бы не ослиный! — расхохотался Аксель. — Два осла в одной конюшне! Не от креста меня надо было держать подальше, а от ла Крус! В смысле, от семьи с такой фамилией. Или места такого… — прибавил он, видя, что бедняжка запуталась вконец. — Эх, если б я хоть раз поговорил об этом с кем-нибудь по-испански, или хоть по-испански подумал! Мы давно знали бы, кто нам нужен…Вот, значит, что он имел в виду, говоря, что я ему назвал, а сам не заметил! Где на острове есть такое место, Пепа? Ну, говори же!

— Везде, — спокойно ответила она, и сердце у Акселя упало. — На острове добрых пятьдесят семей с такой фамилией. А ещё — сезонные рабочие…И пока ты не скажешь, какая именно семья тебе нужна, да не доложишь каждому сплетнику, зачем, — гиблое твоё дело. Я тут всех знаю, не сомневайся…Не веришь — сам езжай в город, на здоровье.

— Поеду, поеду! — досадливо бросил Аксель. — Завтра поеду. И спрошу… — он чуть запнулся, но доверие победило: —…в какой семье пару лет назад пропал ребёнок?

— Ни в какой! — всё так же твёрдо сказала Пепа, перекрестившись. — У нас таких вещей не бывает, слава Мадонне…Я знала бы! Весь остров знал бы. И Барселона…Может, на Майорке где и случилось…да нет, мы бы всё равно прослышали.

— Но…погоди… — лихорадочно озирался Аксель, пытаясь ухватиться хоть за какую-то соломинку, и в то же время понимая, что Пепа права: от крестьян ничего не скроешь! И забормотал себе под нос, раскачиваясь и потирая подбородок: — Ищите согласно магических условий, или контрпроклятие не сработает…

— Чего-чего? — нехорошим голосом протянула Пепа, щурясь.

— Так! — воскликнул мальчик, не слушая её. — Его кто-то должен ждать. Кто-то должен ждать его, понимаешь? Вот главное условие! Или умереть в ожидании. И если на острове никто ничего не знает, значит, его украли не на острове. Только и всего! Понимаешь?

— Я сейчас тётю позову, вот что я понимаю!

— Нет! — строго сказал Аксель. — Не тётю. И не дядю. Они недостаточно близкие родственники. Ясно одно: они здесь, но молчат о похищении. А раз молчат, то я их, скорее всего, до отъезда не найду. Тут нужен Отто — с десятком полицейских…Да ещё захотят ли они рассказывать о своём горе? Мы же не сумеем объяснить, зачем спрашиваем! А если они уже умерли? Самая безнадёга! Поди знай, они это умерли, или не они. Верно?

— Ты сдурел, — неуверенно сказала Пепа, стуча себя пальцем по лбу. — Вот что верно!

— А? — вздрогнул Аксель, словно его окатили ледяной водой. — Ты сейчас сделала…

— Ничего я не сделала…

— Нет, чего! — ещё строже сказал Аксель, загораживая ей путь к выходу, чтобы не сбежала. — Ты стучишь пальцем по лбу!

— Я…нечаянно…Пусти меня!

— Сейчас, Пепа, милая! Ты мне напомнила! Он тоже стучал пальцем по лбу, когда бормотал эти чёртовы условия. И выдал ценное примечание! То есть, я его назвал ценным от злости. Но больше нам уже не за что уцепиться, честное слово…

— Правда? — фальшиво улыбнулась Пепа. — Ну, давай уцепимся. И пойдём спать.

— Давай! — мрачно сказал он. — Я сделал всё, что мог! И времени больше не осталось. Если после их смерти в дом вселилась чужая семья, этот дом по условиям не подходит — вот какое было примечание. Значит, Пепа, раз у нас нет времени ни на какие другие поиски, остаётся надеяться, что никто чужой не вселился! Есть тут поблизости какая-нибудь заброшенная усадьба? Место, где никто не живёт — всё равно, как звали хозяев! Говори своё «нет», и пойдём отсюда.

Но Пепа молчала.

— Ну, что же ты? — устало сказал Аксель. — Ты хотела спать, и избавиться от сумасшедшего. Тут у вас курорт. Земля дорогая, дома тоже. За каждый метр, небось, дерётесь…Нету пустых домов. Или…есть?

— Зачем тебе туда? — глухо сказала она.

— Значит, есть?!

— Всюду есть дома, где доброму католику делать нечего. Говорят, это место проклято!

— Замечательно! — крикнул Аксель, хватая её в охапку и крепко целуя. — Милая! Любимая! Отведи меня туда прямо сейчас!

— Рехнулся, что ли? — тяжело дыша, спросила Пепа, вся багровая (но, кажется, вовсе не от гнева). — Тёмной ноченькой? Когда кругом бродит рысь? Да с тобой, я гляжу, сраму не оберёшься! Если б кто узнал, что я вот сейчас, в своём дворе, с тобой время коротаю, на меня бы уже весь остров пальцем показывал…А тётя что скажет? А Жоан? Ну ладно, ладно, не будем про него…И, главное, зачем тебе это надо? Чёрту душу захотел продать? Не отведу, пока не скажешь!

— Хорошо! — решился Аксель. — Я тебе объясню. Не всё — но объясню. Я могу снять это проклятие, Пепа! И помочь одному хорошему человеку снова зажить нормальной жизнью. Может быть, даже найти своих родителей…Понимаешь?

— Я сама сирота, — напомнила она. — Так, значит, ты ещё и колдун?

— Добрый колдун.

— А ну, наколдуй чего-нибудь! — предложила Пепа, всё ещё глядя на него с недоверием.

— Сейчас не смогу. Надо прийти на подходящее место — тогда получится. («А вдруг и там не получится? — обожгла его мысль. — Но ведь зачем-то же они меня к этому месту не подпускали!») Пепа, ну помнишь, я тебе стихи перевёл? Мигом! Вот это было волшебство!

— А разве наш патио — подходящее место?

— Да нет же! Ты…ты была подходящая. Я просто очень хотел это сделать! Ну, веришь теперь?

— Верю, — подумав, кивнула Пепа. — Ладно. Только дело это опасное. В проклятых домах и привидения, и злые духи бывают — это тебе каждый скажет! Я внутрь нипочём не полезу — хоть одна, хоть с тобой!

— А снаружи подождёшь? — с надеждой спросил он.

— Подожду…Но чтоб не ночью, святая Евлалия! — Она опять перекрестилась. — Один, что ли, пойдёшь? Без своих? А они у тебя ведьмы? — жадно спросила она, блестя глазами.

— Как тебе сказать…Начинающие, — небрежно ответил Аксель. — Посмотрим, возьму я их, или нет. Всё это надо проделать потихоньку от родителей — они ничего не знают. Может, девочки останутся их отвлечь…Когда отправимся?

— Завтра после обеда, — сказала она, подумав. — Как из города вернёшься. А к ужину назад! Ой, нет, завтра мне у лорда прибираться…Послезавтра, Акси, слово даю!

— Да, уж ты обязательно! — взял он её за руку. — Послезавтра наш последний день на острове. Последняя возможность, Пепа!

— Раз сказала — значит, сделаю! — заверила Пепа, гордо выпрямившись. — Моё слово все знают!

Акселю очень хотелось в благодарность поцеловать её ещё раз. Этого он, правда, не посмел, но, как она ни упиралась, мальчик, сославшись на рысь (дай ей бог здоровья!) проводил Пепу до патио. И долго держал её за руку, прежде, чем расстаться. Наконец он со вздохом скользнул к чёрной лестнице (вход теперь был заперт на ключ, но Аксель своевременно стащил его с «ресепсьон») и тихонько прокрался к своему номеру. Открывая дверь, он услышал сзади какое-то движение и оглянулся. Перед ним стояла Кри.

— Где ты был? — строго спросила она.

— Гу…выслеживал рысь!

— Ну и как, выследил? — ядовито сказала Кри. — Вы-ыследил, по физиономии видно!

— Слушай, Кри… — начал Аксель, пытаясь не сорваться (ведь ему так хотелось помириться с ней, а не начинать новую ссору). Но она повернулась на каблуках и ушла к себе, хлопнув дверью.

И всё-таки это очень раздражает, думал он, глядя в зеркало и пытаясь отыскать на своей физиономии то, что выдало его. Но ничего такого не усмотрел. Обычная физиономия двенадцатилетнего, то есть практически взрослого человека, имеющего все права на собственную личную жизнь. Что он, должен ходить, как в воду опущенный, чтоб угодить малолетним нахалкам? Завтра в городе он расскажет подружкам, что поиски Белой Маски, кажется, закончены — и отношения восстановятся, если только голубушка Дженни не подольёт в огонь канистру бензина. Но про Пепу им докладывать не обязательно — это не обсуждается. К тому же проклятая усадьба, или развалины, или что бы оно там ни было, ещё может оказаться вовсе не тем местом, какое нужно.

— Не говоря уже о том… — вслух сказал Аксель и спохватился: его же подслушивают! Закончил он мысленно: «что контрпроклятия я по-прежнему не знаю. Смертёнок не торопится с письмом. Неужто забыл? Мне об этом заклинании известно лишь то, что вскользь бросил Титир: что я не могу его не знать. А сколько заклинаний я выучил в Потустороннем замке? Не так уж много…Как гасить факелы, зажечь факелы…подвал открыть. Может, оно и есть? Ладно, у меня будет в запасе какое-то время, перепробую все и найду нужное! У меня самого когда-то украли Кри, я знаю, что это такое. И я не отступлю под конец, а верну этого мальчика его родителям!»

Утро наступило мирное, ясное и не слишком жаркое: морской бриз делал своё дело. За завтраком у отдыхающих была возможность полюбоваться на сеньора Афонсу с ружьём, важно расхаживавшего вокруг пансиона. (Аксель помнил его: это ведь он так старался разъяснить в день рождения Пепы, что такое португальская гитара). Как теперь оказалось, сеньор Афонсу не кто-нибудь, а местный охотник. Правда, судя по его неспешной беседе с сеньорой Мирамар, власти могут и не разрешить убить рысь, пока она не нападёт на человека. Видно, он и сюда пришел с твёрдым намерением дать хищнице такой шанс. Но у рыси хватило ума не показываться сеньору Афонсу. К тому же, подумал Аксель, уж она-то, рысь, в отличие от какого-нибудь Смертёнка, наверняка занесена во всякие там Красные книги и всюду упомянута. А с другой стороны, в чём-то права и сеньора Мирамар, с негодованием воскликнувшая:

— Но разве жизнь моего Хулио не должна быть защищена законом?!

Поездка в город не разрядила обстановку настолько, насколько этого хотелось бы Акселю. Правда, и Кри, и Дженни, как и он сам, уже не сомневались, что конечная цель их поисков — Октавио де ла Крус, но похвалили мальчика за догадку довольно сухо. Что ж, он ввязался во всё это не ради их похвал. Может быть, ещё удастся выяснить судьбу Жана Массара и Питера фан Донгена, да только помочь им трое друзей уже вряд ли смогут…Аксель ничего не сказал девочкам о будущей экспедиции с Пепой (Дженни всё утро глядела на него с непонятной миной — возможно, замедленного действия). Всё же он обронил, что продумывает ещё пару возможностей.

— Осталось полтора дня, — напомнила Дженни.

— Ну, может, мы сегодня что-нибудь узнаем, — вздохнул Аксель, хотя у него было чувство, что всё необходимое ему уже известно.

Они входили в сувенирные магазинчики, летние кафе, пошатались по Большому рынку и окрестным автостоянкам — и расспрашивали, разведывали, разнюхивали…Приходилось, правда, соблюдать осторожность: стоило очередному португальцу, размахивая руками и тараща глаза от избытка чувств, сознаться детям, что никого из троих упомянутых он не знал, не видел и ничего никогда о них не слышал (разве что вот сейчас ему, наконец, о них поведают!), как начинала собираться толпа зевак, чтобы узнать, не убит ли кто. Испанцы, те вели себя посдержанней, но и с ними не обходилось без проблем. Фамилия «Крус» (но не «Круш» на португальский манер!) говорила им очень много. Даже слишком! Любой из них имел массу знакомых Крус, де Крус, четверых де ла Крус, в том числе нескольких Октавио. Только все эти Октавио оказывались либо хозяином винного погребка, либо семидесятилетним священником, ушедшим на покой, либо даже налоговым инспектором с самой мерзкой репутацией. Немаловажной проблемой было и то, что друзья не знали, испанец юный Октавио, или всё-таки португалец. Им удалось заглянуть в комнату похищенного, но не в его мысли, и они не настолько знали южную Европу, чтобы определять такие вещи по внешности и речи. Судя по тому, что дело было в Мериде, наверное, испанец…

К половине первого им не оставалось ничего, кроме как признать своё поражение. Правда, Аксель ни разу не спросил людей о проклятых домах и усадьбах: ведь тогда его тайная экспедиция с Пепой наверняка провалилась бы, и вместо неё пришлось бы брать с собой Кри и Дженни. Но даже при здешних суевериях — ведь не миллион же на таком островке проклятых мест, сказал он себе. Кроме того, Акселю ещё вот почему было не до сомнений или угрызений совести: нужно было решить два дополнительных серьёзных вопроса. При том, что времени на их решение почти не оставалось.

Первое: должен ли он воспользоваться обмолвкой Пепы про послеобеденную уборку у лорда и попытаться проникнуть в его апартаменты? В принципе, давно пора. Оставлять у себя в тылу такого врага, как Кья, просто глупо — нужно всегда знать, где он и что затевает. Но принципы принципами, а с Пепой трудно подружиться и легко поссориться…да ещё перед решающей вылазкой! В конце концов, чуть не попав под такси и заработав пару замечаний от Кри и Дженни за несвоевременную задумчивость, Аксель решил: за уборкой он последит, но окончательный план действий составит на месте. Может быть, и удастся познакомиться с лордом так, чтоб Пепа не заметила.

И второе. Он обещал держать в курсе Отто, но так до сих пор и не позвонил ему. И не хочется. Почему же?

О-хо-хо, мой дорогой господин Реннер, как говаривал покойный профессор Фибах, не многовато ли у вас стало проблем? Наверное, вы слишком часто в себе копаетесь? Отто — верный друг. О таком можно лишь мечтать. Всё знает, всё понимает, всё видит. И, если честно, иногда это утомительно. Прошеным и непрошеным опекунам и советчикам пора понять: Аксель Реннер давно уже не ребёнок. Совсем не ребёнок! Ну что такого мудрого, к примеру, мог бы сказать сейчас Хоф? «Не ходи туда, там опасно»? Сроду он такого не скажет. Или это будет уже не Хоф, а какой-нибудь оборотень…маска Кья! Или, допустим: «Возьми с собой всех своих друзей до единого — даже если они между собой не очень-то ладят»? Но тогда ему, Акселю, будет уже, пардон, не до Белой Маски и не до Кья, а лишь до того, чтоб не сойти с ума от бабьих свар!

— Акси! АКСИ! Да что с тобой сегодня? Оглох?

— Оставь его, Дженни. Разве ты не видишь: он обдумывает, как ему раньше сеньора Афонсу поймать рысь…

Ах, вот что! Она, значит, всё рассказала верной подруге. Подруженьке…Ну не наивно ли было думать, что тайны брата ей дороже сплетен! Она и раньше наверняка так делала, просто Ханс-дурачок ничего не замечал…Акселю захотелось повернуться к спутницам спиной и молча уйти прочь, но он сдержал себя. Не время. ЕЩЁ не время. Поглядим, что вы запоёте завтра вечером!

Они вернулись домой на автобусе, и, думал он о рыси, или нет, Аксель с толстым суком в руках не отходил от насмешниц ни на шаг, пока из-за реликтовых сосен не показался пансион. Но тут он отшвырнул сук и молча оставил их. За обедом тоже не произнёс ни слова, и, когда началась сиеста, уселся с книгой в удобное кресло перед «ресепсьон». Разумеется, он не пошёл бы на это, восседай перед ним сеньора Мирамар, а затаился бы в мужском туалете — но как раз сейчас она отсутствовала. И теперь Пепа не смогла бы незамеченной проскользнуть в вечно тёмный, безлюдный коридор.

А вот и она. Летит, скользит, плывёт! С ума сойти. Человек она, или птица? Её поэзии не портит ни ведро, ни веник, ни швабра, ни — конечно же! — два ежа, спешащие вслед за её босыми пятками. Если тебя любят животные, это о чём-то говорит…Хотя — ёж не животное. Теперь мы это знаем!

Заметила его. Чуть короче шаг, но и только. Улыбнулась, кивнула, быстро огляделась — одна ли? — но ничего не стала говорить. И не надо. Аксель сам придумает, что бы она хотела ему сказать.

Вероятно, не всякий лорд стерпел бы нашествие ежей в свой номер, предположил мальчик, неслышно крадясь за ней следом. Байрон стерпел бы. Судя по его стихам, он довольно добродушен и, кроме того, человек привычки. Почему нельзя привыкнуть к ежам? И даже полюбить их? Додумывал он эту мысль уже в «Сервисиос», куда — увы! — ведут все дороги, особенно если тебе надо спрятаться. Вот стройная фигурка с ведром и шваброй замерла в полумраке и, даже не думая стучать, открыла неразличимую отсюда дверь ключом с небольшой связки. Наверное, лорд Реджинальд Джонс крепко спит в специальной звукоизолированной спаленке на семиметровой кровати красного дерева, зная не хуже Акселя, что Пепе можно смело доверить любое дело — и даже собственный номер-люкс. А когда однажды ему попробовали прислать Жоана, он пригрозил, что не доживёт до вечера.

Так. Двенадцать абсолютно бесшумных шагов по новенькой ковровой дорожке (лучшей, чем на его этаже) — и Аксель наконец у цели. О, полоса удач — дверь приоткрыта! Ну да, надо же проветривать у чахоточного хоть раз в неделю. Побороть искушение не смог бы никто, в ком ещё тлеет искра жизни! Мальчик тихонько сунул в щель нос, поставив его на карту своего любопытства, — сошло…Ноздри чувствуют запах пыли и влажной тряпки. Пепу не слышно, ещё бы, номерочек-то ого-го, во весь этаж…За носом последовал глаз — широко распахнутый, тревожный, готовый немедленно прередать телу сигнал к бегству. Но и он остался без добычи!

Комната была пуста.

Небольшая, обставленная вполне приличной, но отнюдь не роскошной мебелью, с мягким ковром на полу — и всё. В глубине её ещё одна дверь. Открыта наполовину. Чёрт, а почему бы и нет? Из неё тоже не слышно шума — значит, Пепа может быть уже за полэтажа отсюда! Аксель проскользнул внутрь, ожидая, что дверь за ним наглухо впечатается в косяк, а из платяного шкафа с рёвом кинутся на долгожданную добычу духи-палачи…Ничего. Тишь. И мурашки по позвоночнику, который так хочет жить!

Пять шагов вперёд. Он искоса глянул в соседнюю комнату — тоже ничего. Даже скучно…Ничего, мысленно отвечает ему голос Кья, скоро я тебя развеселю. Хочешь? Ой, нет, спасибо! Тогда иди дальше, малыш. Ещё двадцать секунд — твои.

Аксель нерешительно помялся на пороге, пытаясь отсрочить свою гибель. И тут его взгляд упал на предмет, небрежно задвинутый в простенок между зашторенным окном и двуспальной кроватью — и оледенел, не в силах двинуться с места.

В инвалидной коляске, упёртый головой в стену, сидел мертвец. Именно упёртый — сам человек может принять такую позу лишь из-за давнего трупного окоченения. Это Аксель понял с первого взгляда. Роскошная грива седых волос, резкий орлиный профиль породистого лица, великолепный, траченый молью пиджак и драгоценный плед на коленях — настоящий лорд! Но зубы человека были оскалены в страшной немой улыбке, глаза остекленели, ладони сжали клетчатую ткань пледа в предсмертной судороге…

— Боже мой! — простонал Аксель, глотая душный, спёртый воздух редко открываемого помещения. Глаза обманывают его…Не может же Пепа — его Пепа! — спокойно задвинуть в угол мертвеца, который испустил дух явно не пять минут назад, и заняться уборкой!!! А может, у этого человека летаргический сон? Припадками? И он приезжает сюда спокойно поспать? Мальчик робко вытянул руку, дотронувшись до безжизненных, ледяных пальцев. Нет, это не сон. Приди, убей меня, Кья, я схожу с ума! Скрипнула дверь, и в комнату ворвалась Пепа со шваброй наперевес.

С искажённым лицом она остановилась в метре от Акселя, секунду-другую молча переводила взгляд с него на коляску и обратно, с размаху швырнула швабру ему под ноги и…заплакала.

— Что, выследил? — всхлипывала она, размазывая по лицу злые слёзы. — Подкараулил? Сосиска немецкая! Втёрся в доверие к деревенской дуре? Мне сразу, сразу надо было понять, что ты такой же, как всё это стадо, которое…которое… — Она топнула босой ногой и уткнулась в стену, закрыв лицо ладонями. Ошеломлённый Аксель погладил её худенькие, трясущиеся плечи и получил новый взрыв рыданий.

— Пепа, я…что ты…Я ничего плохого не подумал, он старый человек, и если он вздумал болеть именно у вас, так ясно же, что всё может произойти! Мне просто захотелось побыть с тобой немножко, вот я и… — лепетал он, пытаясь заглянуть ей в лицо.

— КТО? — ещё более ошеломлённо, чем Аксель, прошептала Пепа, опуская ладони и поворачивая к нему припухшие глаза. — КТО СТАРЫЙ ЧЕЛОВЕК?

— К-как кто? Лорд…

Отчаянно захохотав, она с силой толкнула Акселя в грудь, хлопнулась на соседний стул и вцепилась в его спинку, чтоб не сползти на пол. Мертвец и сумасшедшая — ужас! Пансион убийц! Бежать, бежать отсюда…но как оставить её в таком припадке?

Он стоял перед ней, не зная, что делать, а Пепа всё хохотала. Наконец, вытерев слёзы тыльной стороной ладони (платки у неё, видно, были не в чести), она хрипло сказала:

— А я-то думала, это я дура деревенская. Так ты, значит, решил, что он умер, бедненький Акси? Ну и как, выдашь меня полиции? Или пожалеешь нас с тётей? Ведь она так вкусно тебя кормит…

— Что здесь происходит? — хмуро спросил Аксель, в свою очередь переводя глаза с неё на коляску.

— Ты что, никогда не видал восковых фигур?! — вдруг завопила она, вновь сгибаясь от смеха в три погибели, и фамильярно дёрнула лорда за громадный лакированный ботинок, торчащий из-под пледа. Истина озарила «бедненького Акси», как удар молнии, и он, в свою очередь, разразился нервным смехом. Смеялся он, впрочем, недолго.

— Да, но…зачем? — вымолвил он, садясь на атласное одеяло огромной кровати и вопросительно глядя на Пепу, словно бестолковый ученик на учительницу.

— А сам не понимаешь? — снова окрысилась она, сверкнув глазами. — Ну нет, нет у нас жильцов! И денег нет…Тётя, бедная, от плиты не отходит, старается привлечь туристов, тратит на вашу еду втрое больше, чем вы платите, и никого не хочет слушать! Ей все, все говорили: и дон Педру, и дон Рейналду, и отец Эстебан, и сеньора де Соза — что ей не выдержать конкуренции с большими отелями! Здесь же не Майорка, где всегда найдёшь постояльца…Пляж у нас, правда, ничего…но сегодня всем подавай тренажёрный зал, и круглосуточный бар, и парковку, а сюда и на такси-то не подъедешь!

— Лично мне тут очень нравится! — горячо заверил Аксель. — Но при чём тут…это? — кивнул он на неподвижную фигуру в коляске.

— Как при чём? Тёте Аделите весь остров перемывает косточки, все не дождутся, пока она разорится!

— Из-за мужа-португальца? — перебил Аксель.

— Да нет же! Они только вид делают, что дело в этом…Ей все всегда завидовали, потому что она привыкла быть лучше всех! Она смолоду ведёт себя будто…будто…

— Будто королева? — подсказал Аксель, начиная понимать.

— Ну да, — кивнула Пепа. — Она ведь у нас городская, хоть и любит повыделываться на сельский лад. И из дворян, пускай бедных, и красивая в молодости была — страх! Ты вот у неё снимки старые попроси — сам увидишь…И тётя скорей умрёт без покаяния, чем пойдёт к кому-то на поклон. А этот Диниш был простолюдин, и она никогда бы за него не вышла, если бы…

— Если бы — что?

— Ничего, — вздохнула Пепа. — Ничего…Ещё и я буду про них сплетничать с жильцами! В общем, нам хотелось, чтоб про наш пансион тоже хорошо говорили. А на ту пору, как мы из-за него беднеть стали, поселился у тёти один…мастер восковых фигур. Он работал в Лондоне у мадам Тюссо, может тебя и меня слепить так, что от живых не отличишь. Но расплатиться с нами не смог — в казино проигрался, что ли… А он хитрый был, видел, что дела у нас не больно-то хорошо идут, и, главное, видел, что тётя за человек. И говорит: давайте, я вам лорда отдам в уплату, вас тогда весь остров будет уважать! То есть, это не совсем лорд, а историк какой-то ихний, но у него серьёзный вид. Вы, мол, не подпускайте к нему близко зевак, держите под замком, выкатывайте в сумерках на прогулку, и все будут думать, что у вас короли да принцы останавливаются. Тётя и согласилась. Да и чего его в суд тянуть, раз у него всё одно денег нету? А шум нам больше, чем ему, навредил бы: люди бы толковали, что у нас одни нищие живут…В Лондон его, правда, не отпустила, так он это чучело почтой выписал, через друзей.

— Ну и ну, — покрутил головой Аксель. — Я бы нипочём не догадался!

— Тебе много не надо, ты не хитрый, — прямо сказала Пепа. — Я таких, как ты, ещё не видела! Уж не знаю, где бы ты сгодился — разве в монастыре? А у нас народ — не тебе чета. В мышиную норку влезут! Их не обманешь…Так что мне эта затея сразу на душу не легла. Не люблю пыль в глаза пускать!

Впрочем, когда она выносила приговор акселевой простоте, в голосе у неё было что-то, от чего сердце мальчика сладко сжалось. Так что он и не подумал обидеться.

— Если близко не подпускать — запросто обманешь, — заметил Аксель, вглядываясь в пустые стеклянные глаза «лорда». — Здорово сделано! Но почему у него такой вид, словно его жгут огнём, или словно он издевается над кем? Вон как оскалил зубы…

— Не знаю…Мы с тётей тоже сперва смущались этим, а потом привыкли. Может, он чем болел, историк, когда с него лорда лепили. Но теперь всё равно, как он выглядит! Я знала, что это добром не кончится. Нам теперь ни от кого проходу не будет! Хоть бы мы уже разорились поскорей, продали этот дом да уехали куда глаза глядят…

— Пепа, — молвил Аксель с укором, взяв её за руку, — неужели ты хоть на секунду могла подумать, что я тебя выдам?

— Не меня, а тётю… — тихонько поправила она, с надеждой косясь на него.

— Вас обеих! Вы так приняли нас здесь, так о нас заботитесь…И вообще, это было бы просто…подло!

— Правда? — Пепа подняла к нему заплаканное лицо и улыбнулась. — Ты никому не скажешь?

— Сама же знаешь, что никому! — нежно сказал Аксель.

— И отцу?

— И отцу!

— И ведьмам своим?

— И им… — Аксель чуть помедлил, подыскивая слова, чтобы объяснить, что Кри хорошая, просто с ней нужно иметь огромное терпение, а когда не хватит и его, то всё равно не опускать руки. Но в эту секунду Пепа подалась к нему и поцеловала его — в левый угол рта!

В глазах у него потемнело, помутилось — это превосходило всё, что он когда-либо испытывал! — и он понял, что сейчас умрёт. Но вместо этого лишь вздохнул и потянулся к ней. Ему оставалась доля секунды до сумасшедшего счастья…когда в них обоих, как выстрел, ударил придушенный гневный вопль. Аксель рывком обернулся и увидел белую, как мел, Кри, стоящую на пороге и глядящую на него с неописуемым выражением. В ту же секунду Пепа с быстротой молнии ринулась вглубь пустых апартаментов, кончик юбки и пятки её мелькнули в дверной щели — и дверь захлопнулась.

— Беги, беги… — ненавистно напутствовала её Кри, не делая никаких попыток приблизиться к Акселю, словно он был зачумлен. — Так значит, мы с Дженни для тебя уже ведьмы? Которые суют нос не в своё дело?

— Вот именно! — гневно сказал Аксель, сжав кулаки. Вместо огромного терпения, про которое он так ничего и не успел рассказать Пепе, в нём поднялось огромное, никогда прежде не испытанное чувство, с трудом выразимое словами. — Какого чёрта ты здесь делаешь, а?

— Того же самого, что и ты…братец!

Аксель глубоко вздохнул и медленно облизнул губы, ещё хранящие Пепино тепло.

— Не знаю, что для волшебницы обидного в слове «ведьма», — процедил он, — но если она шпионит за мной, то… — и замолчал.

— Ну, ну? Что? — выплюнула Кри, подбоченившись. — Говори, да не пожалей потом!

— То я ей больше не братец! — отчаянно крикнул Аксель. — И ни о чём жалеть не буду! Ясно тебе, шпионка?

— Это ты мне больше не нужен! — прошептала Кри. И исчезла.

Аксель слепо протянул руку, чтоб опереться на что-нибудь, и ладонь его легла на плед, покрывавший колени фигуры в инвалидной коляске. Ладонь упёрлась во что-то острое, жёсткое, неживое — он отпрянул, как от удара током, в ужасе уставившись на злобно оскаленный рот и стеклянные зрачки воскового старца.

Минута бежала за минутой, а он всё стоял, глядя на застывшее лицо перед собой и заново растравляя свои муки. Ему всё ещё не верилось в случившееся. Он и прежде, бывало, ссорился с Кри — да как! Но это, сегодняшнее, было чем-то другим, в тысячу раз хуже всех прежних ссор, вместе взятых. Аксель и Кри ещё никогда не отказывались друг от друга — пусть на словах. А самое худшее заключалось в том, что Аксель не чувствовал раскаяния. Он не может отступить — даже если Пепа, не дай бог, сию секунду исчезнет навеки! Дело уже не в ней. И если Кри не способна это понять — тем хуже для Кри. Откуда она взялась в чужом, пустом номере, будто из-под земли? Значит, она и впрямь шпионит за ним — она, за которую он ручался перед Пепой, как за самого себя? Что ж, выходит, не надо было все эти годы, чуть что, ползать перед ней на коленях, вымаливая прощение…За ошибки нужно платить. Вот он и заплатил: вместо Пепы, которую он мог бы сейчас целовать, перед ним — восковое страшилище! А теперь пусть заплатит Кри. Иначе что же у них получится за жизнь? Её уже нет! Да и Дженни сделает не те выводы, какие нужно, если увидит, что Аксель опять приполз мириться…

— Я не тряпка. Я — мужчина! — вслух сказал он.

Слабый шорох в глубине номера напомнил ему о Пепе. Аксель обернулся и увидел ежа, бегущего от него наискосок — к чуть приоткрытой двери в дальнем конце комнаты, куда только что скрылась его хозяйка. Можно было составить этому ежу компанию и вернуть утраченное, но Аксель сейчас не чувствовал в себе сил предстать перед Пепой в достойном виде. Завтра…У них будет достаточно времени не только для заброшенных домов, но и друг для друга. «И, в любом случае, — сказал себе мальчик, — я провожу здесь не последнее лето. В этом кое-кто может быть уверен, даже если лопнет от злости!»

— До завтра! — громко сказал он двери, зная, что за ней притаились и слушают. — В час тридцать на старом месте.

И, дождавшись слабого скрипа петель, пошёл к выходу. Но почувствовал что-то, резко обернулся и застыл, глядя на инвалидную коляску. Показался ему только что или нет жёлтый, слепящий блеск в глазах лорда, сделавший его злобное лицо живым и особенно страшным? Несколько минут два застывших манекена гипнотизировали друг друга взглядами. Наконец Аксель убедился, что ему померещилось то, что он так наивно предполагал с самого начала, и заставил себя выйти, не оглянувшись.

 

ГЛАВА XVIII. РАССКАЗ ПЕПЫ

В коридоре было всё так же темно, прохладно и тихо, но на «ресепсьон» уже опять царила сеньора Мирамар, которая, благосклонно щурясь, пророкотала:

— Акселито, как твои дела? Всё уже в порядке?

— У меня? — рассеянно уточнил мальчик, чувствуя, что если сеньора смотрит на него с Земли, то сам он находится по меньшей мере на Марсе. — Спасибо, я просто был в «Сервисиос»…

— О, но ты же только что шёл туда с таким видом, будто за обедом было что-нибудь несвежее…Надеюсь, моё предположение ошибочно? (Игривый смешок). И правую руку придерживал — я испугалась, не ушиб ли ты её! Рада, что всё обошлось… и всё-таки не стесняйся, дорогой. Напоминаю, тут у меня аптечка!

— Спасибо, сеньора Мирамар. Но, честное слово, вы, наверное, обознались! Я здесь давно проходил.

Сеньора опустила веки с лукавым видом, который яснее ясного говорил: уважаю чужую стыдливость и всегда покажу это. Аксель не видел смысла копаться в мелких бытовых недоразумениях частного пансиона «Мирамар», ему и так было о чём подумать. Чем он весь остаток дня и занимался, уединившись в номере и вежливо — из-за закрытой двери — отклонив приглашение отца идти на пляж. Никаких новых сцен — по крайней мере, до развязки! Да и Кри остыть не вредно…На пляж он всё-таки ненадолго сбегал, но один, после ужина, во время которого не обменялся с девочками ни словом.

Отец, видимо, чувствовал, что между детьми вновь наступил разлад. Аксель не раз ловил на себе его внимательный взгляд. Но Детлеф Реннер не пытался поговорить с сыном. Наверное, он догадывался насчёт Пепы и надеялся, что, когда придёт время покинуть остров, клубок обид и недоразумений развяжется сам собой. А может быть, он догадался даже о чём-то большем и откладывал решающий разговор на завтра? «Если так, ты опоздал, папа, — со вздохом подумал Аксель, ложась в постель. — На пляже, при всех ты этого не сделаешь. А после обеда будет поздно».

Но ему не суждена была спокойная ночь…

Он проснулся резко, как от толчка, около двух часов утра. Комнату заливал лунный свет из-за полузадёрнутой шторы. В открытое окно вливался тёплый, но уже чуть остывший ночной воздух. Не было ни малейшего ветерка, всё словно оцепенело, давая дорогу каждому слабому шороху. Аксель и услышал его сквозь дрёму, а, может быть, сработал инстинкт, доставшийся нам всем от далёких предков-охотников. Мальчик повёл сонным взглядом по шторе и увидел за ней на подоконнике тёмную, пригнувшуюся тень — примерно одного с ним роста.

«Смертёнок? — мелькнула в его голове первая догадка. — Нет…Ох, что это?!»

Тень метнулась в комнату — головой вперёд, как прыгают в воду или волки бросаются на добычу. Бросок был длинным, бесшумным и точным, полусогнутая фигура приземлилась у самой циновки перед постелью. Вот она выпрямилась, взмахнула рукой, в которой серебром сверкнул кинжал — и Аксель наконец вспомнил, на чьём поясе видел год назад это драгоценное оружие! В лунном свете над оцепеневшим мальчиком стоял тот, кого он так жаждал найти — Белая Маска.

От призрачного освещения лицо его казалось даже не мраморным, а снежно-белым. Шляпа с плюмажем, словно примёрзнув к длинным светлым волосам, не сдвинулась ни на дюйм после прыжка. Тёмные, слепые прорези глаз не отрывались от жертвы, побелевшей не меньше, чем её гость. Аксель едва успел отдёрнуть голову на другой край подушки, когда кинжал пропорол её там, где миг назад было его лицо. В глаза мальчику брызнули пух и пыль, ослепив его, и он наудачу выбросил вперёд руки, предупреждая следующий удар. К счастью, острие кинжала завязло в одной из лучших подушек сеньоры Мирамар, поэтому Аксель успел схватить нападающего за запястья.

Проклятье! Он словно бы ухватился за холодное, живое стекло, а не за человеческие руки. Запястья врага скользили в его пальцах, и, как ни сжимал и ни выкручивал их Аксель, он не мог ни оттолкнуть Белую Маску, ни заставить того бросить кинжал. Но и у юного убийцы явно что-то не ладилось: углы его рта яростно искривились, в тёмных глазах замерцали злобные зелёные звёзды, и хотя все его движения выдавали силу и ловкость леопарда, ему почему-то никак не удавалось расплющить Акселя о стену и прикончить одним ударом. Так они и боролись — один шумно дыша, другой беззвучно, — опрокинули тумбочку, своротили на бок постель…когда раздался громкий стук в дверь:

— Акси, открой! Это я… — донёсся до них встревоженный голос Детлефа Реннера.

Мальчик тут же почувствовал, как враг рванулся из его рук. Белая Маска спиной врезался в дверь, затем, отлепившись от неё, новым гигантским прыжком вылетел в окно, ни разу не коснувшись туфлями пола. Аксель кинулся к подоконнику, рискуя напороться на кинжал, и увидел неторопливо парящую над патио фигуру. Приземлившись на коньке черепичной крыши против акселева окна, она замерла, повернувшись лицом к дворику. Белый силуэт отчётливо вырисовывался в синем ночном небе.

— Акси, что с тобой? Открывай же, или я разнесу замок!

— Да-да… — пробормотал Аксель, не сводя глаз с крыши напротив. — Сейчас, папа, не волнуйся!

Он повёл глазами в сторону фонтана — туда, куда смотрел его противник — и еле сдержал крик. От чёрного хода, которым мальчик столько раз пользовался в своих ночных похождениях, к двери на «ресепсьон» широким, размашистым, даже каким-то механическим шагом двигался высокий незнакомец. Незнакомец? Да нет же! Грива седых волос, дорогой пиджак, перекинутый через руку плед…Это лорд — ожившая восковая фигура! Перед самой дверью лорд оглянулся — рывком, как автомат, — и, блеснув жёлтой вспышкой глаз в сторону крыши, исчез в доме. Получив сигнал к отступлению, Белая Маска нырнул за конёк крыши и пропал из виду.

У Акселя был теперь лишь один способ немедленно не сойти с ума — открыть дверь. Так он и поступил, не уверенный, впрочем, что сделал верный выбор.

— Что здесь происходит? — тихо спросил отец, входя и окинув взглядом растерзанную постель, опрокинутую тумбочку, вспоротую подушку и снежные хлопья пуха по всему номеру. — На тебя напали?

— Н-нет… — промямлил Аксель, для пущей убедительности мотая головой. — Мне просто… снился кошмар!

— Такой кошмар, что ты с шумом опрокидывал мебель? А подушка почему вспорота?

— Не знаю, папа. Наверное, я её зубами…

Отец тяжело вздохнул, внимательно осмотрел проткнутую кинжалом подушку, молча изобличавшую его сына во лжи, ещё внимательней оглядел с головы до ног его самого — и, не обнаружив ни ран, ни ушибов, помог ему навести порядок. Затем сел на кровать и сказал:

— Вот что, Акси. Сейчас не время для расспросов, и к тому же завтра мы здесь последний день. Но всё-таки, если упала ещё одна сосна, или вообще началась новая заварушка с духами, то я имею право это знать. Ты согласен?

— Да, папа. Только я сейчас ничего не могу тебе сказать. Поговорим завтра вечером, ладно? Обещаю!

— А не ввязаться ни во что до завтрашнего вечера и не втягивать в это Кри и Дженни — тоже обещаешь?

— Пусть Кри и Дженни весь день играют с вами в мяч, если так спокойнее, — сказал Аксель, «упуская из виду» первую часть вопроса. — Мне как раз нужно кое-что обдумать, — прибавил он, по-прежнему обходя суть дела.

— Хочешь провести остаток ночи у меня? Ляжешь на мою кровать.

— А ты?

— Постелю себе этот матрац на пол.

Аксель был уверен, что остаток ночи пройдёт без происшествий, но всё же охотно согласился, настояв, однако, что на пол ляжет сам. Стараясь не шуметь, они вдвоём перетащили матрац и бельё, а запасная подушка нашлась в отцовском номере. Там Аксель и устроился — в тесном, уютном промежутке между платяным шкафом и кроватью Детлефа, подальше от двери и окна. Полностью одетый Детлеф лежал тихо, но мальчик знал: отец не спит. Караулит своего лгунишку. Как жаль, что нельзя рассказать ему всё прямо сейчас! «Но он ни за что не отпустит меня завтра», — в который раз сказал себе Аксель и принялся обдумывать ночное нападение.

Тут было над чем поразмыслить!

Главный вопрос, в ответе на который лучше не ошибиться:

а) Зачем нападать на него, Акселя, вообще, и

б) Почему именно сегодня ночью?

Разбив этот вопрос на два подпункта и выслушав воображаемое одобрение комиссара Хофа за грамотный подход к делу, он тяжело вздохнул и уткнулся лицом в подушку, чувствуя, что в голове нет ни одной мысли, из глаз текут слёзы, и что его трясёт. За короткую двенадцатилетнюю жизнь ему уже не раз грозила смерть, но только сейчас его попытались убить прямо и просто. В его комнате. Зарезать, как скотину на бойне! И кто, кто? Тот, кого он был готов спасти ценой жизни своей, Кри и Дженни! Как страшно жить в этом мире…

Детлеф встал, налил ему стакан минеральной воды, и когда Аксель, обливаясь и стуча зубами, выпил, молча уложил сына на свою постель, а сам разместился сбоку, обняв его огромной рукой. Аксель благодарно уткнулся в неё носом, чувствуя, что дрожь стихает.

Вскоре он почувствовал, что опять может думать. Точнее — не может не думать. И, что самое удивительное, несмотря на это его, кажется, клонит в сон…Не подмешал ли папа снотворного в минералку? Вроде бы нет…Аксель уснул, чувствуя себя в полной безопасности, и проспал минут двадцать, затем, вздрогнув, очнулся. Больше спать пока нельзя! К утру нужно разобраться в происшедшем, чтобы, если надо, пересмотреть свои планы. Помня при этом, что опасность грозит не ему одному…

Не стоит злиться на Белую Маску. Ведь он не понимает, что творит! Как не понимал год назад в Диспетчерской, спасая от заслуженной кары своего похитителя. У Акселя хоть отец с матерью есть — да какие! А увидит ли живых родичей Октавио, даже если получится вырвать его из плена? И хватит об этом!

Так. Дальше! Зачем он напал? Точнее, зачем Кья или сам Штрой велели ему напасть на Акселя — ведь знали же прекрасно, что тот защищён! Уж теперь в этом не может быть никаких сомнений, иначе Белая Маска мог бы свернуть ему шею, как цыплёнку, без всякого кинжала…Ну и силища! А летает как! Не хуже Человека-паука. И всё равно, ничего у него с Акселем не вышло…Может, решили попробовать на всякий случай? Да нет, вряд ли. У них на это был целый год. А они, видно, и сосну уронили Реннерам на головы вовсе не для того, чтоб их убить. Хотели намекнуть, какой тут, на острове, прекрасный отдых, и «вычислить» Титира. Спору нет, отдых был что надо! Разукрашенный кинжал маячил перед глазами что-то уж слишком долго и назойливо — чуть не каждую ночь… Сперва фантом-Луперсио. Потом живой Жоан, который тут вообще ни при чём. И вот наступил черёд самого Акселя. Враги уже не прячутся в кустах, не бьют в спину, а нападают в открытую. Встречаются с ним лицом к лицу. Что мешало им взять быка за рога сразу и попытаться прирезать Акселя в первую же ночь? Да всё то же: магическая защита! Они и сейчас пугают его — вдруг отступится? Вдруг повернёт назад? Никакого другого объяснения быть не может, иначе всё это — полный бред.

Однако Белая Маска не мог знать заранее, что Аксель проснётся! Какой же смысл пугать спящего? А вот если, к примеру, убийца собирался в последнее мгновенье нашуметь…сделать так, чтоб Аксель вскочил…стал сопротивляться…И дальше что? Убедился в бессилии нападающего? Но ведь борьбы без шума не бывает! Допустим, Белая Маска ждал, что кто-то прибежит Акселю на выручку и даст ему самому повод исчезнуть. Мог он схитрить?

Наверное, мог.

И всё же…странно как-то. Свирепый, яростный натиск, искривленный в гневе рот, злые огни в глазах, когда чувствуешь, что жертва готова ускользнуть… Так не пугают — так убивают! Неужто Белая Маска в своём постоянном волшебном сне способен кого-то ненавидеть? Личный охранник и целитель Штроя, его второе «я», талисман и домашний принц…обыкновенный ночной убийца? Всё это совершенно не вязалось с представлениями Акселя о Великом Звёздном, у которого столько духов под началом для грязной работы! Или Штрой тут ни при чём, и ночные нападения на Акселя и Жоана организовал Кья, вселившийся в восковую фигуру из музея сеньоры Мирамар? «Нет, — твёрдо сказал себе Аксель. — Штрой никому не позволит командовать Белой Маской! Тем более, что Кья один раз уже жестоко поплатился за самоуправство».

Он чувствовал: разгадка где-то рядом, на расстоянии вытянутых пальцев… Эх, нет у него нужных знаний, чтоб коснуться её! И всё же он подошёл к ней так близко, что враги уже не в состоянии ждать. У Кья тоже есть нервы. Вчера он уже выдал себя — и нетрудно понять, почему! Из-за предстоящей экспедиции с Пепой. Вот зачем они напали нынче ночью: чтобы сорвать завтрашнюю…нет, уже сегодняшнюю затею! Аксель, правда, не сказал при этом чучеле, куда они идут, но старичок, наверное, не круглые сутки сидит в своей коляске и много чего знает… «Франадем был прав: в пансионе ни о чём говорить нельзя, — вздохнул мальчик. — Ладно, пусть бесятся: экскурсия оплачена и состоится! Что они могут? Подбросить парочку фантомов? На здоровье!»

Он ещё помечтал немного, как встанет сейчас, спустится в кухню за кочергой, отправится в номер лорда и развернёт ему седую голову в одну сторону, а тощие ноги-ходули — в другую…Можно и совсем оторвать, чтоб бегал на руках за Акселем и Пепой! Но стоило представить себе тёмные, пустые комнаты, где скрючилось под пледом притворившееся мёртвым чудовище, обдумывая в тишине новые сюрпризы, — как в животе появилась свинцовая тяжесть. Да и что толку крушить воск? Кья кочергой не проймёшь: он просто покинет манекен и вселится во что-нибудь другое. А вот сеньоре Мирамар плохая будет благодарность за её разносолы…Как все немецкие дети, Аксель воспитывался в уважении к чужой собственности — пусть даже в неё вселился дух.

И, как все измученные дети, наконец заснул.

Он не пошёл на завтрак: проспал. Это был освежающий отдых, без кошмаров — наверное, потому, что и сквозь сон Аксель чувствовал обхватившую его руку отца. Приоткрыв где-то в полдесятого левый глаз, мальчик увидел у себя перед носом, на тумбочке, серьёзное количество тарелок с едой и придавленную ими записку: «Мы на пляже».

Но Аксель не пошёл и на пляж. Мало ли что… Он знал, что папа не будет надзирать за ним, пока сам Аксель этого не захочет. Зато тот же папа отлично и ненавязчиво присмотрит за девчонками. А вот Акселю лучше сегодня держаться от них подальше. Ещё решит Кья, что Кри и Дженни всё-таки будут участвовать в экспедиции, и займётся ими вплотную. Пусть хоть они будут в безопасности!

Умылся. С аппетитом проглотил уже остывшие, но по-прежнему очень вкусные булочки с чесноком, помидорами и тёртым сыром, закусил тремя салатами и понял, что готов к сражению. Вернулся в свой номер, не без дрожи в спине открыл окно, улёгся на кровать и до обеда читал Байрона. «Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай» — это ли не напутствие для битвы?!

У фонтана было бы сейчас слишком жарко. Да и вдруг Смертёнок или даже изменчивый Фр в последний миг перед операцией пришлют весточку сюда, в комнату? Аксель не раз с сожалением окидывал взглядом из окна увитые плющом, полюбившиеся ему стены дворика. Увидит ли он ещё раз этот рай? Хорошо бы в последние спокойные минуты полистать подарок Титира — полное собрание дедушкиных стихов. Жаль, заветный том заколдован, и вернуть ему прежний размер может только Шворк с его усилителями волшебного поля. Как он там, бедняга, без хозяина? Наверное, совсем одичал от тоски и скуки, без тенниса и совместных вылазок… Ничего, недолго осталось! Но если всё получится, то неужели в самолёт вместе со всеми сядет чужой мальчик? У него же нет билета! И вообще, какой он? Быть не может…

Подобные раздумья кое-как помогали Акселю отвлечься от лихорадочной мысли, стучащей в висках: он вот-вот опять увидит Пепу! Честно говоря, это полностью заслоняло для него конечную цель их встречи и связанные с ней возможные опасности — чужой заброшенный дом. Тут мысли мальчика странным образом обрывались, словно он просто пригласил Пепу погулять у моря.

Всё. Дождался. Обед! Он нарядился, как мог, и сошёл вниз, понимая, что в следующий раз может подняться по этой лестнице вместе с Белой Маской — или не подняться никогда. Хоть бы Кри и Дженни больше не дулись на него!

Увы, если не считать отцовского вопроса о здоровье — с вежливым участием Эриха Винтера, — под виноградным навесом царила сухая сдержанность. Было неясно, слышал ли кто-то, кроме Детлефа, ночной шум; если слышал, то почему не примчал на помощь; а если нет, то, кстати говоря, тоже почему — ведь комнаты девочек куда ближе к акселевой, чем отцовская. Однако эти вопросы прходилось отложить на будущее, дефицит которого Аксель всё острей ощущал с каждой секундой. Беспокоились Кри и Дженни за Акселя, или нет — вид у них был неприступный, и они ничем не выдали своих чувств. Раньше он как-то не подумал, что без папиной помощи остался бы минувшей ночью совсем один. Но сейчас, при виде их ледяных лиц, эта мысль больно кольнула его в самое сердце, дыханье перехватило, и в душе Акселя поднялась волна горечи. Что бы он ни слышал от них годами — но в миг опасности он всегда был рядом, сжимая тяжёлый сук, или термос с кипятком, или что придётся…Байрон прав: на свете нет благодарности! Только неразделённая любовь.

Ждут кающегося грешника. Униженного, босого, посыпавшего голову пеплом. Ладно, пусть подождут. Кто только будет каяться нынче вечером?..

— Идёшь сегодня на пляж? — небрежно спросил Детлеф. — Последняя возможность…

— Да. Последняя! — твёрдо сказал Аксель. — Ещё не знаю, папа. Может, к вечеру отдохну от солнца…Не теряй меня, ладно?

Отец ничего не ответил. Опустив глаза и потому не увидев, каким взглядом обменялись Дженни и Кри, Аксель поскорей выскользнул из-за стола, чуть не облившись соком.

Никто не окликнул его, когда он шёл к дому.

Он был один.

Ровно в полвторого Аксель обогнул торец пансиона, обращённый к морю (пересекать патио он из осторожности не стал, пройдя вдоль наружного периметра здания). Разумеется, никаких признаков слежки за собой он не заметил, хотя зорко поглядывал и на крышу, и на безоблачное небо. Враг не спешил к нему — ни на ногах, ни на руках, ни на крыльях.

Зато Пепу он увидел сразу: у начала тропы в фисташковых зарослях. Девочка нервно мяла в руках ленту ограждения и, казалось, не находила себе места. Но едва Аксель показался из-за угла, она ловким движением нырнула под эту ленту и сводящей с ума походкой проследовала к морю. Сам Жоан не смог бы придраться к ней и доказать, что она ждёт соперника! К счастью, Жоан сейчас высиживал где-нибудь тухлые яйца, или кормил свинью, или лежал ещё с каким-нибудь кинжалом в спине — как ему больше нравится…А с Пепой будет Аксель!

Он догнал её за поворотом тропы, и они с улыбкой протянули друг другу руки. Пепа тоже была в более нарядном платьице, чем обычно — светло-розовом, в цветочек, что ей удивительно шло. Но по-прежнему босая. А из матерчатой сумки, которую она держала в тонкой руке, высовывалась любопытная серая мордочка.

— Это Хоакин. Помнишь его? — сказала Пепа. — С ним как-то веселее…Он очень понятливый, и если бы был не ежом, а псом, я бы вообще никого никогда не боялась!

— Да ты, мне кажется, и так никого не боишься, — хмыкнул Аксель, по-прежнему абсолютно не думая о цели прогулки. Но Пепа была существом иного склада.

— Вот ещё! — вздохнула она, подставляя лицо морскому бризу (оба уже шли по пляжу). — Я страсть боюсь привидений…А в проклятых домах только их и жди. Нипочём бы не пошла туда ночью! Да и днём невелика охота.

— Спасибо тебе за всё, Пепа. Но куда мы идём?

— Увидишь, — бросила она. — Если уж собрался в гости к нечисти — нельзя её загодя поминать: в твоём дому заведётся! Колдун, а не знаешь…

Начало было не слишком обнадёживающим — Аксель, конечно, предпочёл бы узнать больше. Но и спорить с местными суевериями не стоило. «Главное — мы вдвоём», — в тысячный раз подумал мальчик, любуясь то Пепой, то окрестностями, которые становились всё более дикими и живописными. Аксель как-то даже не заметил, что они уже свернули с тропы влево, миновали деревья, под которыми лежал однажды ночью труп Луперсио, и углубились в заросли. Шли, как и прежде, скалистым берегом. В густой, пышной зелени над его обрывами пару раз мелькнули крыши крестьянских усадеб, а затем начался сосновый, набегающий на утёсы лес. Справа всё сильнее шумело море — ветер понемногу усиливался, и на прибрежных камнях показалась жемчужного цвета пена. Аксель покосился на шею Пепы — ожерелья там не было.

— Я не могу носить его вечно, — улыбнулась она, поймав его взгляд. — Ко мне и так пристают: откуда, мол, взялось, чей подарок? «Сама, — говорю, — купила». А Жоан не верит…Всё. Мы пришли.

Это было сказано таким будничным тоном, что Аксель поразился её бесстрашию. Они стояли у двухэтажного каменного домика, приютившегося в тени сосен недалеко от обрыва. Но плеск волн скрадывала тяжёлая, какая-то даже давящая тишь.

— Здесь жил кто-то, боящийся злых духов, — невольно понизив голос, сказал Аксель и указал на фасад, облицованный цветной изразцовой плиткой «азулежу». Такая плитка нередко радовала глаз приезжих в португальских усадьбах Сан Антонио. Но этот фасад скорее раздражал зрение: ярко-жёлтые изразцы чередовались с ярко-синими, что и напомнило мальчику фехтовальную сумку Дженни.

Впрочем, кто бы здесь ни жил, он явно не нищенствовал — судя по крепким стенам и крыше, добротной металлической ограде с калиткой. Дом вовсе не был развалиной. Его просто бросили…

Аксель осторожно толкнул калитку — она, скрипя, подалась. Воспитание воспитанием, но отступить и не войти на чужой участок было невозможно. Ещё один вопросительный взгляд на Пепу.

— Я не пойду, — сказала она. — Страшно… — И впрямь, она тревожно переминалась с ноги на ногу, виновато косясь на Акселя. — Вот, хочешь, возьми с собой Хоакина! А я подожду снаружи.

Но ёж злобно зашипел, колючки его встали дыбом — видно, и ему здесь не нравилось.

— Спасибо, не надо, — ответил Аксель. — Я вернусь минут через десять, думаю, не позже. А потом мы с тобой ещё погуляем, ладно?

— Иди, — улыбнулась она, кивнув. И тут он очень быстро, закрыв глаза, поцеловал её в щёку и метнулся в калитку. Обернуться было невозможно — Аксель весь горел, но чувствовал, что она смотрит ему вслед. Да! Какие бы опасности не ждали его в пустом доме — прощай, и если навсегда…Так уходят на бой — поцеловав любимую.

Прочная дубовая дверь была, конечно же, закрыта. Но, без особых надежд подойдя к окну, Аксель заметил: один из ставней притворен неплотно. Легонько толкнув его, мальчик открыл темнеющий оконный проём и увидел, что в нем нет ни переплёта, ни стёкол. Как нарочно, все условия…Ему оставался шаг, чтобы войти, и только тогда пришёл настоящий страх. Вторгнуться в Подземный Мир было почему-то много легче, чем в этот опрятный, тихий домик на лесной опушке.

Он невольно оглянулся на Пепу — та улыбнулась и махнула рукой, другою прижимая к груди ощетинившегося Хоакина. Попросить её, чтоб, если что, сбегала за помощью? Но она и так это сделает. А кроме того, ему ли, Спросившему и Взглянувшему, не знать, что «если что» — помощь бесполезна…Ведь не за Шворком же её посылать.

Подтянувшись на сырой подоконник, Аксель прыгнул в комнату. В ней царил полумрак, но не затхлость: ещё бы — все окна без стёкол! «Как это здесь ничего не сгнило, и плесени даже нет», — подумал он, оглядываясь. Хотя нет…вот, кажется, плесень, на высокой спинке кожаного стула, придвинутого к круглому столу. Стол был единственным крупным предметом обстановки и стоял в центре просторной комнаты на голом дощатом полу. Подойдя ближе, Аксель увидел, что стол покрыт жёлтой, выцветшей, смутно знакомой скатертью, а на ней, как живые, шуршат и шевелятся от невидимого ветерка многочисленные разноцветные бумажки.

Он присмотрелся: это были португальские эскудо, изрисованные фломастерами!

— Так, — сказал Аксель. Никакие другие слова на ум не шли. Не верилось, что его долгий и страшный путь к Белой Маске окончен в тишине и покое. Тайна отдавалась ему в руки просто и буднично: мол, где ты только раньше был, Акселито? Он закрыл и открыл глаза: сон не исчезал. Но когда он попытался прикоснуться к бумажкам, его пальцы сжали воздух. Призрачные деньги…и что всё-таки за плесень на стуле? Вглядевшись, мальчик, к своему ужасу, различил вместо плесени очертания сидящей за столом человеческой фигуры. Они были зыбкими, размытыми, колеблющимися, как сигаретный дымок. И это не был силуэт ребёнка. Взрослый человек с небольшой головой и длинными руками раскачивался на стуле взад-вперёд, нависал над скатертью, то и дело касаясь банкнот курящимися пальцами…Черт его лица не мог бы различить никто, но все движения говорили о безутешном отчаянии.

Потрясённый Аксель не мог оторвать взгляда от зыбкого зрелища, когда услышал шорох за спиной. Он оглянулся: Пепа. Видно, ей стало невмоготу маячить у заброшенного дома, и она влезла в окно, сунув Хоакина назад в сумку: та энергично шевелилась, как живая, будто там сидел не один ёж, а все шесть. Расширенные Пепины зрачки не отрывались от стола.

— Вот оно, проклятие… — глухо сказала она, отступая за спину Акселя.

— Ты тоже видишь? — прошептал он.

— Я чувствую…Там что-то есть! А что видишь ты?

— Неважно…Это ведь только туман, в конце концов, — сказал Аксель. — Послушай, Пепа, раз уж ты здесь, ты не могла бы мне помочь?

— Чем? — боязливо спросила она, сжавшись. — Я колдовать не умею…И не хочу!

— Не бойся, тебе нужно просто уйти отсюда. И передать записку Кри! А потом проводить её сюда. Только так, чтоб папа не увидел! Понимаешь, я был неправ…По справедливости, снять проклятие должна она, а не я.

— Разве она сильней тебя? Ты же говорил…

— Ну, видишь ли, это она всё затеяла…чтобы освободить кое-кого. И тут не в волшебстве дело — просто, она, наверное, добрей меня. В общем, будет нехорошо, если без неё…Жаль, что я только сейчас понял!

— Жаль, — согласилась она. — Где записка?

Аксель вытянул из кармана золотую авторучку с черепом и клочок бумаги, на котором тут же набросал записку для Кри и Дженни. Протягивая записку Пепе, он увидел, что она не сводит глаз с авторучки-«кости».

— Какая странная! — сказала девочка. — И, небось, жутко дорогая…Никогда таких не видела. Откуда она у тебя, Акси?

— Да уж, лучше не бывает! — подхватил Аксель, радуясь, что она отвлеклась, но не отвечая на вопрос. — На, погляди! — И он быстро сунул ей авторучку в руку. Но тут же вспомнил о некоторых милых свойствах этой вещицы, попробовал выхватить её назад, однако тонкие пальцы Пепы уже сжали блестящий корпус. И оба, мальчик и девочка, оцепенев, смотрели, как золотой череп на авторучке оживает, ухмыляется, расплывается, плавится, и вместо него из мерцающей капли, словно по воле невидимого скульптора, возникает безобразная рачья морда с длинными шевелящимися усами и торчащими вперёд кривыми бивнями.

Не успел Аксель осмыслить увиденное, как Пепа, запустив свободную руку в шевелящуюся сумку, швырнула ему в лицо Хоакина. Ёж, ударившись брюхом о лицо человека, мгновенно вцепился в щёки и нос Акселя лапами, которые начали стремительно удлиняться. Клейкая, густая масса в глаза и в рот…Бешено сопротивляясь, Аксель чувствовал, что всё его тело превращается в кокон. Руки уже были прижаты к бокам — он яростно дрыгал ногами, сознавая полную бесполезность этого. Но когда, потеряв равновесие, мешком рухнул на пол, больно ударившись скулой, и повернул лицо к Пепе, вид её заставил мальчика снова оцепенеть: его словно окатили ледяной водой на арктическом морозе! И тут же ему сковало ноги…Он лежал на грязном, холодном полу в заброшенном доме, беспомощный и обманутый, не сводя глаз с существа, которое так любил.

Перед ним, едва не упираясь шипастой головой в потолок, стоял гигантский рак. Только вместо обычных рачьих ног у него были двупалые лапы духа — верхние и нижние. Иссиня-чёрный панцирь блестел в полумраке комнаты воронёной сталью, членистое брюхо, шурша, мело половицы. Клешни у рака отсутствовали; зато грозно торчали из панциря головогруди два ятагана кривых и тёмных бивней. Неимоверно длинные усы, как бичи, возбуждённо рассекали воздух. Спину чудовища окутывала грязно-белая полупрозрачная плёнка, которая ниспадала на ноги плащом, а над головой топорщилась безобразным капюшоном. Но особенно поразили Акселя глаза на подвижных стебельках. То ли из-за незавершённого колдовства, то ли в насмешку над жертвой — это были по-прежнему чёрные, овальные глаза Пепы.

Странно! Они глядели на мальчика скорей с любопытством, чем с презрением или ненавистью.

— Ну вот, — мирно сказал рак на безупречном «хохдойч» глухим, скрипучим голосом, — наконец-то мы можем поговорить без помех. Мне нужно многое сказать тебе, Аксель Реннер — а, кроме того, кое-что узнать у тебя. Мы неплохо ладили до сих пор, и, надеюсь, под конец ты не вынудишь меня к крайним мерам? Будь у меня возможность, я даже дал бы тебе пожить месяц-другой…в особых условиях, конечно. Такой экземпляр, как ты, попадается не часто, что же до возможностей Четвёртого Яруса, то они весьма ограничены. Я всегда любил эксперименты, хоть и менее заумные, чем у Титира…

— Ты — Кья? Ты убил его! — прохрипел Аксель, пытаясь оторвать прилипшую к полу щёку от занозистой половицы. Наконец, с громким чмоканьем, это ему удалось.

— Да, — подтвердил рак, внимательно следивший за его попытками. — А ты что, был поблизости? Так я и думал. До сих пор не могу понять, как вам удалось выбраться из Подземного Мира…Может, расскажешь?

— Где Пепа? — с нечеловеческой тоской и ужасом выдохнул мальчик, боясь услышать ответ. — Что ты с ней сделал?

— Ничего, — успокоил Кья. — Ничего особенного. Она спит. Там, в горах, — указал он скрюченным пальцем в окно. — Убивать её было бы неблагоразумно, она слишком ценный источник сведений о пансионе…Дай срок, когда-нибудь вы погибнете все сразу — и, надеюсь, нелёгкой смертью. Я много думаю об этом, — доверительно сообщил он и, поджав задние лапы, сел на пол, чтоб Акселю было удобнее на него смотреть. — Мне и твоё мнение пригодилось бы. Как по-твоему, какой смерти больше всего боится человек?

— Иди к чертям, ублюдок! Что с ней?

— Я же тебе сказал: она спит. В небольшой пещере я навёл на неё волшебный сон, и как только я покину этот остров, она проснётся и придёт домой. Но ты не ответил ни на один мой вопрос, Акси. Мне это не нравится.

— Я тебе не Акси! И плевал я, что тебе нравится! Ты что, в самом деле ждёшь от меня помощи?

— Почему же нет? — искренне удивился рак. — У тебя нет причин ненавидеть меня так, как я ненавижу человечков. Разве не сам ты встал на нашем пути? В тот, первый раз, у тебя ещё было оправдание: ты был украден, ты хотел домой, ты спасал от гибели своё племя…Но сорвать наши планы и нанести ущерб репутации Многоликого тебе показалось мало. Ты связался с Меданарфом и посмел досаждать моему господину по мелочам. Это была не твоя война!

— Ты не поймёшь! — презрительно бросил Аксель и чуть слышно пробормотал несколько заклятий, смутно догадываясь, что не поможет. Раз уж всем этим поганым ракам и ежам удалось его скрутить, значит, с его волшебной защитой что-то случилось! И Кья знал это заранее — иначе не привёл бы его сюда. Догадка Акселя немедленно подтвердилась.

— Не трудись, — проскрипел рак, всё так же внимательно следя за своей жертвой. — Больше всего до последних суток я боялся, что ты придёшь сюда, и больше всего за эти сутки боялся, что не захочешь прийти. Спохватишься. Опомнишься…Увы, нехватка магического образования — опаснейшая вещь, хотя тебя, как я понимаю, кто-то консультировал. Ты ещё скажешь, кто он… Вот это, пожалуй, интересует меня больше всего. Нет, раз уж ты здесь — ты мой! И ничто не спугнёт мою сказочную, но отнюдь не случайную удачу…

— Какую удачу? — с омерзением спросил Аксель. Его всё больше мутило, он чувствовал себя оплёванным, осквернённым до глубины души! Не потому, что его так ловко обманули. Это Кья, а не бедной сеньоре Мирамар, надо давать «Оскара», и он сумел бы обмануть кого поопытней, чем двенадцатилетний мальчик! Но открыть своё сердце склизкому чудищу, испытать первую любовь к убийце, который втихаря потешается над тобой — нет, лучше умереть, как это предпочёл сделать дедушка…Увы, Аксель не мог позволить себе роскошь молча и гордо погибнуть на грязном дощатом полу. Ведь, покончив с ним, усатый вурдалак примется за Кри, а может, и Дженни не забудет! «У него моя записка… — холодея, осознал мальчик. — С её помощью он заманит сюда остальных! Какой же я идиот…Хотя…он и так сумел заманить бы их. Одно его слово, что я в беде — и они помчатся сюда со всех ног, забыв обиды!» Нужно было скорее понять причину катастрофы и попытаться что-то исправить…а прежде всего — отвлечь мысли Кья от пансиона и его обитателей.

— Ка-ку-ю? — раздельно переспросил тот, и усы его на секунду замерли, но тут же заработали с удвоенной энергией, как у потревоженного таракана. — Неужто я переоценил не только тебя? Но старина Титир должен был вам сказать!..Впрочем, начнём с начала. Я мог бы ничего тебе не объяснять, сразу отдать им… — Кья повёл лапой вокруг, и Аксель кое-как огляделся, ворочаясь с боку на бок: из каждого угла на него глядели любопытные ежиные мордочки. — Да, вы же не представлены друг другу…Мои курьеры-шпионы! И чтобы им было легче разглядывать тебя в надежде на будущее, я разрешу тебе встать…Ауфхакен!

Аксель почувствовал, как невидимый скотч, стягивающий его ноги, лопнул. Дрожа, он встал на колени, видя, как по его испачканной одежде переливаются слабые голубые искры — затем поспешно изменил эту унизительную позу и, шатаясь, поднялся.

— Но ходить не советую, — предостерёг Кья, со вздохом разведя усы в стороны. — Не стоит их дразнить, хоть я и здесь…Стой, где стоишь, старайся не падать лицом вниз, и получишь ещё немного времени. Кстати, невредно и тебе разглядеть их всех получше. Инхальт!

Короткая голубая вспышка осветила тёмные закоулки комнаты. Аксель задрожал и вновь чуть не осел на пол.

Шесть огромных тарантулов — каждый размером с футбольный мяч — с лютой ненавистью глядели на него в упор из всех углов. Благодаря длинным лапам они казались ещё огромней и нетерпеливо скребли ими пол в ожидании знака.

Мальчик замер, боясь шелохнуться.

— Итак, я мог бы сразу отдать тебя им. Они долго ждали… — продолжал Кья, будто читая лекцию. — Но, думаю, краткое ожидание неизбежного в обстановке взаимных признаний не повредит и тебе. Во-первых, если ты будешь откровенен со мной, я, может быть, выберу для тебя более приятную смерть. А во-вторых, мы, духи, умеем уважать противника. Война для нас — норма жизни, и нет большей чести и удовольствия, чем заслуженная похвала врага. Да и справедливая критика полезна, пусть со стороны проигравшего! И всё это, как того требует обычай, я надеюсь от тебя получить. Конечно, ты не дух, а человечек. Однако и в тебе есть некая искра, напоминающая частицы нашего звёздного огня…

Он выдержал паузу, чтобы Аксель оценил комплимент.

— Впрочем, в вашей истории тоже было нечто подобное: рыцарские турниры, кодекс чести…не знаю даже, какие ещё примеры…

— Удары жвалами в спину, похищения детей… — подсказал Аксель. — Это подойдёт, герр профессор?

— Вижу, ты пока не склонен к сотрудничеству…Тише вы там! — рявкнул Кья на пауков, которые, видимо, прекрасно понимали человеческую речь и истолковали его ответ как сигнал к нападению. — Хоакин, ты ближе всех ко мне. Подумай об этом и следи за порядком…Удары в спину? — повернулся он к Акселю. — Но я не мог позволить ему сбежать! А вступать в честный бой лицом к лицу старик явно не осмеливался…Шпион не стоит лучшей участи. Что же до похищений, то не вы ли первые отдаёте своих детей в наши лапы? Магическая наука не может обойтись без жертв! Вот мы и не даём ненужному добру пропасть…

Аксель молча стиснул зубы. Да и что он мог ответить?

— Вот так-то лучше, — заметил Кья. — Итак, вернёмся к началу. Ты не мог рассчитывать, что мы оставим тебя в покое. Но и я долго не мог к тебе подступиться: ты был защищён намертво! Ещё бы, школа Гуго Реннера… У нас не было случая, чтобы звёздный дух, который практически ничего не успел сделать, пользовался таким уважением, как он. Я буквально не знал, с чего начать! Хотя, по поручению моего господина, начал изучать обстановку ещё прошлым летом, когда вы вырвались из Потустороннего замка. Провожал тебя и Кри по Мюнхену, слушая ваши разговоры. Принимая человечий облик, дружил с вашими приятелями и приятельницами — смотря по тому, какого я был пола, — выспрашивал о вас…От того и другого было мало толку, а переходить к более активным действиям мой господин пока не разрешал. И, думаю, до сих пор не разрешил бы, не объявись вы здесь! В моих докладах он, видимо, не находил главного: как раздружить тебя с сестрой. Потому что иначе — это я понимал и сам — до вас не доберёшься…Очень уж вы ладили, провалиться бы вам обоим! У нас оставалось две надежды: на ваше полное магическое невежество, либо на перемену обстановки. Правда, вы переменили её не совсем так, как нам бы хотелось…Появившись на Сан Антонио, вы спутали наши карты даже гораздо больше, чем казалось Меданарфу!

— Что ты хочешь этим сказать? — хрипло спросил Аксель. Его тошнило от страха за Кри и Дженни, от отвращения ко всему остальному — особенно к окружающей его сейчас обстановке, — но, стараясь забыть о пауках, он не упускал из рассказа Кья ни слова.

— То, что я сказал! — ответил рак, впервые выказывая признаки раздражения. — Вы вмешались в игру, которая велась для кого угодно, кроме вас! Излюбленное занятие моего господина, как и подобает звёздному духу — а также и моё, как подобает его помощнику, — заранее просчитывать ходы и уловки своих врагов, чтоб вовремя ответить контрударом. Нередко господин даже говорит мне: «Как жаль, Кья, что на сей раз я победил так просто! Не заметив десятка блестящих, сложных ловушек, продуманных мной с такой любовью к делу…дух-болван Такой-то угодил в самую простую. Моя симфония захлебнулась на аллегро, я чувствую себя обокраденным!»

— Бедняга Штрой! — с трудом сказал Аксель: его губы запеклись от жажды и какой-то липкой гадости, которой он был вымазан.

— Легко тебе издеваться над чужим трудом! — злобно заметил рак, шевеля усами. — Что ж, поглядим, кто будет смеяться последним — ты или Хоакин…Ну всё, с меня хватит!

Его «хватит» относилось не к Акселю, на которого стрелой мчался самый крупный паук. В последний момент гибкий рачий ус захлестнул заднюю лапу Хоакина, как лассо, и, раскрутив ослушника в воздухе, шмякнул о стену. Аксель поборол приступ тошноты. Тарантулы утащили вожака в тёмный угол и заметно притихли.

— Продолжим, — вздохнул Кья. — Это не обычные порученцы, — объяснил он Акселю, словно извиняясь. — Обычный курьер не смеет и пикнуть без приказа, но у меня, видишь ли, своя команда. Потомки моего доброго знакомого очень давних времён…Между прочим, ты пережил немало приятных минут благодаря Хоакину: если б я не послал его обнюхать тебя там, в патио, ты бы так и не выдавил из себя ни словечка, и мы бы не подружились.

Итак. Партия с Белой Маской была не из самых сложных, но и не так уж проста. Мой господин полагал, что его враги обязательно захотят отнять у него новую защиту — возможно, даже не столько из практических целей, сколько из зависти: блестящая идея пришла в голову не им, как это вынести? «Что же в ней блестящего? — спросишь ты. — Маг-телохранитель — вовсе не новость». А вот здесь-то и проявилась мудрость Многоликого — он выставил напоказ то, чего другие стыдятся: своё человеческое происхождение! И он знал, знал заранее — облив его за это презрением, они кончат тем, что позавидуют ему…Ну скажи, разве он не гений?

— Тебе так важно, что я скажу?

— А как же! Ты ведь не считаешь, надеюсь, будто наши поступки имеют какой-то смысл сами по себе? Главное — что мы о них думаем. Хоть ты и проиграл, но ты волшебник и внук выдающегося духа…Но, может, я и тут переоценил тебя?

— Хорошо, — усмехнулся Аксель. — Во всяких там хитростях и ловких штуках вы со Штроем — целых два гения. А когда не надо больше обманывать — два полных идиота! Знаешь, что один поэт сказал про таких, как вы? «Людей дурача, всех они глупей». Доволен?

— С поправкой на твою психологию — да, — медленно кивнул Кья. — Благодарю, идём дальше. Сделав так, чтоб лишь земной волшебник — или волшебница — могли снять проклятие с Белой Маски, мой господин вынудил будущего противника обратиться к людям. К сожалению, он тогда понятия не имел, что это будете вы… Оставив маргиналии в нужных Индексах, Великий Звёздный позаботился сообщить о них всем, кому не доверял, и тем облегчил работу вражеских шпионов. Лица, способные снять проклятие, по условиям колдовства, должны быть весьма отзывчивы — как и сам проклятый. По нашему плану, их всех следовало захватить и перевербовать (как именно, заранее не скажешь, это очень творческая работа, но, в любом случае, куда легче, чем вербовать духа). Если же перевербовка не получится — просто превратить их в курьеров-шпионов Белой Маски, лишённых собственной воли…не потому даже, что он в них так нуждается, а в посрамление врагам. Чтобы весь волшебный мир запомнил, каково посягать на слуг моего господина! И на него самого…

— Ну, допустим, — устало кивнул Аксель. — Это всё меня не удивляет. Но мы-то с Кри и Дже…то есть, я хотел сказать, мы двое — чем «захлебнули» Штрою это самое…аллегро? Играл бы себе дальше на дудочке!

— Я не верю, что ты так глуп! Лучше не хитри со мной, это плохой способ избежать знакомства с Хоакином… — Рак демонстративно покосился в угол, но наученные горьким опытом пауки сидели смирно. — Тебя не надо захватывать или вербовать. Тебя надо убить, понимаешь? И твою Кри тоже. Да поскорей — ведь вы нанесли ущерб престижу моего господина! Но и убить вас — почти неразрешимая проблема…Вот и выходит, что вы нам всё испортили!

— Может, я и попросил бы прощения…но у меня два вопроса, — начал Аксель, и закашлялся. Из воздуха перед ним тут же возник стакан с какой-то жидкостью — судя по цвету и пузырькам, минеральной водой. Глотнув, мальчик почувтвовал, что его тошнота утихла, горло прочистилось, а в голове прояснилось. Затем стакан наполнился вновь и выплеснулся ему в лицо. Липкая мерзость на губах и щеках Акселя почти без остатка растворилась. Он мог теперь говорить нормально.

— Уже лучше, — констатировал рак. — Мы задаём вопросы…и вполне разумные! А там, глядишь, и до разумных ответов недалеко.

Аксель вовсе не собирался осуществлять надежды Кья, но спорить не стал — не до того!

— Я вот что хотел спросить, — сказал он. — Ну, будь на нашем месте какие-то чужие волшебники…разве противник Штроя — Меданарф или кто другой — не дал бы им защиты? И ещё. Ты, кажется, уже решил проблему, как нас убить…так что же в ней неразрешимого? — Последний вопрос был задан с тайной надеждой, впрочем, не укрывшейся от Кья. Но дух не стал насмешничать, и даже, кажется, ещё больше помрачнел.

— Как можно сравнивать их возможную защиту с вашей? — досадливо фыркнул он. — Уважай своего дедушку! Их защиту мы взломали бы за сутки. А вы…Повторяю, я долго ничего не мог сделать. Спасибо ещё, подчинённые не путались у меня под ногами: мой господин, доверяя только мне, никого больше не послал на остров. (При этих словах Аксель с изумлением понял, что всеведущий Кья, кажется, и понятия не имеет о Смерти со Смертёнком: Штрой, видно, ничего ему о них не сказал, а сам он не мог их увидеть). Но зато на Сан Антонио вокруг вас увивались агенты Меданарфа, мешая вам отдыхать, а мне — работать. Это я понял сразу, ковырнув твоё такси сосной. Жаль…если б мне тогда хотя бы расплющить авто и убить шофёра, ваше настроение было бы сразу же испорчено, и вы могли уехать, вместо того, чтобы вступить на путь, ведущий к Белой Маске. Путь, который мы сами, на свою голову, для вас расчистили! А так мне предстоял долгий, кропотливый труд…Впрочем, за творческое отношение к нему меня и ценят.

Я не мог помешать вашим сношениям с Меданарфом, ограничиваясь мелкими пакостями. Например, не дал тебе взять с собой Шворка, заколдовав нужных чиновников и их инструкции, и придумав на сей счёт неслыханные строгости. К моему изумлению, это помогло; вы, немцы, так законопослушны! Но для серьёзной атаки я не видел иной возможности, кроме Пепы. Тут, правда, могла бы помешать твоя Дженни, да ещё, как назло, с защитой… (Аксель похолодел). К счастью, она вела себя смирно…Тебе ламбада понравилась? — спросил Кья без тени издёвки. — Тётушка Аделита накинулась на эту мою идею — приманить туристов, — как старая ворона на падаль. На самом деле я хотел приманить лишь одного туриста — тебя. Устроил, чтоб всё было под твоим окном, и чтобы музыка была слышна в твоей комнате…Трудней всего было не перегнуть палку: я ведь мог выдать для тебя танцы мирового уровня, которые самой бабушке Соледад не приснились бы! Можешь не багроветь, наживка стара, как мир…Иногда я всё-таки увлекался, заставляя Жоана окончательно путаться в собственных конечностях — ведь и он подливал масла в твой огонь, правда? А иногда, просто от скуки, я обходился даже и без копирующих заклятий: поднимал спавшую волшебным сном Пепу и заставлял танцевать, чтоб изучить её стиль. Не то тётушка начала бы изумляться, откуда у деревенской девчонки такое мастерство…

Аксель представил себе эту сцену — спящая Пепа танцует перед отвратительным раком в горной пещере! — и его вновь замутило. А Кья, не торопясь, продолжал:

— Одного только я не понимаю, если уж говорить о танцах. Куда ты исчез тогда, в мой день рождения, когда я отплясывал с Жоаном? Я не допускал мысли, что ты можешь покинуть меня в такой момент, и даже, признаюсь, немного обиделся…Чуть гостей не разогнал! Правда, Хоакин и его дозорные несли вахту вокруг пансиона, и один из них видел, как ты нёсся сломя голову на пляж, словно за тобой гнался невесть кто! Кстати, тут мой ёжик почувствовал такой ужас, что и сам сбежал без оглядки, вернув себе для скорости истинный вид…Я больно наказал его, конечно, но это не проясняет дела.

— А ты себя больно накажи, — посоветовал Аксель. — Вдруг поможет?

— Скажу честно: пытки в проклятом месте не рекомендуются, — вздохнул Кья. — Возможны нежелательные побочные эффекты волшебного поля. И всё-таки, не испытывай моё терпение… Ты выходил на связь с Вселенной Хас? А я, как уже было сказано, ничего не мог поделать. Ну разве что всполошил твоего папашу той ночью, когда вы побывали у Меданарфа. И распахнул дверь номера Кри, чтоб он заметил, что вас нет в пансионе. Правда, всё это привело меня к неудаче, но кто хочет похвал, должен признавать и ошибки…

— Это кто тебя должен хвалить, гнилая ты каракатица?! Я?

— Ты. Ты мой судья сегодня. Понимаю, ты никогда не имел дела с духами — твоё общение с моим господином было мимолётным, а старый дурак Титир многому не научит. И всё же до Спросившего Смерть могло бы уже что-нибудь и дойти…Итак. Моя ошибка. Она состояла в том, что я убрал фантом чересчур быстро. И мне не следовало вводить в игру Детлефа Реннера, он слишком рассудителен. Даже не отругал своих детей как следует за ночную вылазку! Надо было дать вам возможность поднять шум на весь остров, после чего моя приёмная тётя выставила бы вас вон. Но кто не ошибается?

— А почему ты подбросил нам именно фантом Луперсио?

— Чтобы насторожить вас против него…Правда, я тогда ещё не знал, кто именно скрывается под маской «таксисты». Однако это ничего не меняло. Было бы неплохо, если б вы распознали в нём духа, то есть, с вашей точки зрения — врага и соглядатая. Не очень-то нормально, когда покойник заявляется к вам на следующий день после смерти на чашечку кофе… «Зарезать» его я решил не обычным — и, уж конечно, не своим оружием. Скопировал кинжал Белой Маски! Мой господин разрешил, хотя и без охоты. Пусть бы вы подумали, что Маска по локоть в чужой крови…может, вам тогда и расхотелось бы его спасать? Но как напомнить вам, что это именно его кинжал, я так до сегодняшней ночи и не придумал. Надеюсь, вы ещё тогда узнали его?

— Не надейся! — злорадно сказал мальчик. — А и узнали бы — не остановились!

— Мышиная возня, согласен, но что мне оставалось? По крайней мере, я контролировал твои компьютерно-телефонные беседы с Хофом — к сожалению, не с самого начала. Но с момента вашего визита во Вселенную Хас я всегда был в курсе дел. Небольшое нарушение правил о неиспользовании человеческой техники…Что ж, у меня самого статус мертвеца, так что мне простительно.

— И ты ещё обзываешь Титира шпионом! — презрительно процедил Аксель.

— А вы с ним спелись, я гляжу… Между прочим, я относился к тебе честней, чем ты думаешь. Признаю, что сам подстроил драку в конюшне с ревнивцем Жоаном. Но я никогда не стравливал вас, и уж во всяком случае не планировал убить его твоими руками! Когда ты замахнулся на него оглоблей, я перевёл себя в волшебное время и долго размышлял, как же теперь быть. Будь вы оба духами или, чего доброго, Смертями — и с вашим волшебным полем я не смог бы получить творческую паузу. Мне пришлось бы думать с той же скоростью, что и вы! К счастью, хоть тут у меня были все удобства…С одной стороны, отправить тебя в тюрьму за убийство значило бы сорвать все планы Меданарфа. А с другой — добиться победы благодаря неволшебному существу? Я — дух широких взглядов, но всё имеет предел! И я дал тебе шанс опомниться, испытав искреннее удовольствие, когда ты это сделал…

Кья замолчал и выжидающе уставился на мальчика.

— Спасибо, — мрачно буркнул тот.

— Пожалуйста. Ну, а Меданарф…он — звёздный дух, и играл по правилам, но нужно было исходить из худшего: что скоро вы разгадаете все его загадки. Правда, мы довольно быстро нашли вас в Подземном Мире и могли захватить в разгар работы над Индексами. Титир был в числе первых подозреваемых. А хотя бы даже и нет — у кого ещё вы могли найти следы Белой Маски, как не у него? Лично я сцапал бы вас тотчас… — Кья досадливо шевельнул усами. — Но когда меня послушали, было уже поздно!

— Что же тебе помешало? — с искренним любопытством спросил Аксель.

— Не «что», а «кто»! Идиот Главный Диспетчер. Он всегда мне завидовал…А тут такой случай выслужиться самому, затмить внештатного выскочку! И понёс, понёс околесицу… — ненавистно припомнил рак. — Надо, мол, выждать, да поглядеть, не сведёт ли вас Титир с другими агентами Меданарфа — словно вы не три сопливых человечка, а, по меньшей мере, духи-резиденты. Я уступил лишь потому, что не видел для вас ни одного шанса выбраться с Третьего Яруса — хоть с десятком живых Титиров…Он никогда не умел хитрить. Основная шахта, малые колодцы, штреки — мы перекрыли всё! Я сам вряд ли ушёл бы в подобной переделке, а ведь о моей квалификации ходят легенды!

Он резко подался вперёд, чуть не коснувшись усом лица мальчика. Тот вздрогнул.

— Как вы ушли? Кто вас вывел? Он один стоит всей моей сети во Вселенной Хас! Скажи мне, и я куплю его с потрохами за любую цену…Я не убью его — слово духа! — Кья торжественно поднял лапу. — А ты умрёшь достойной смертью, не в челюстях этих тварей. Мало? Большего обещать не могу. Но то, что обещал — выполню. Не веришь?

— Верю, — ответил Аксель. — А если я скажу, ты…отпустишь Кри?

— Я отпущу Дженни. И родителей. Твоя сестра должна умереть! — отрезал рак. — Без мучений… — подчеркнул он, бросив новый взгляд на свою многоногую команду. Аксель содрогнулся.

— Закончи свой рассказ, — пробормотал он. — Я подумаю…

— А что тут заканчивать? Главный Диспетчер Нокурат будет отвечать перед господином — и не без моего присутствия! Я чуть не прикончил его в ту ночь…Поднял с насиженного кресла и вместе со Вторым Диспетчером заставил искать вас по самым грязным закоулкам Подземного Мира, оставив у пульта желторотого новичка! (Акселю показалось, что при этих словах Кья испытующе покосился на него, стараясь понять, не знает ли тот об этом и сам. Мальчик постарался не шевельнуть ни одной мышцей лица, чтоб не подвести Смертёнка, вытащившего их из Главной Диспетчерской как раз благодаря «желторотому»). С вами же троими пришлось начинать всё заново…Ну, выманил я в заросли вам навстречу дурачка Жоана — намекнул, что гуляю там с тобой. После чего стёр у него из памяти мой намёк, чтоб он не проболтался, и слегка подрезал малыша уже упомянутым кинжалом. Внушил ему, будто он напоролся на сук. Рана была соответствующей, так что Аделита не встревожилась.

— Гадость за гадостью, — вздохнул Аксель. — Зачем?

— Обычно мы не трогаем посторонних, — сказал рак. — Но я уже не знал, что придумать, чтобы отвадить вас от Белой Маски! Кроме того, существовала реальная опасность, что, продвигаясь такими темпами и имея неустановленных, но крайне опасных консультантов…или консультанта… — Он опять покосился на Акселя. Тот молчал. — Короче говоря, что вы найдёте наконец проклятый дом — дом, где мы имеем честь беседовать! И мне хотелось отвадить вас от тропы, которая к нему ведёт. Я ведь и лже-Луперсио прирезал не на вашем обычном маршруте к пляжу, а тоже на этой тропочке, рискуя, что вы не заметите его в темноте. Спасибо глазастой Кри…

— Не смей говорить о моей сестре, паук недотерзанный! — рявкнул Аксель. — Недаром даже духов от тебя тошнит…Как они тебя зовут — Ваше Ракообразие?

— У меня много прозвищ. Главное из них — Идущий Следом. «Следом за господином», то есть. А официальное обращение к Главному Диспетчеру, коли хочешь знать — «Ваше Всевидение». И уж кого-кого, а тебя от меня вовсе не тошнило… — Рак подмигнул Акселю чёрным прекрасным глазом Пепы, и того вновь затрясло от злости и унижения.

— Впрочем, нам и впрямь пора кончать беседу. Итак, я хотел отвадить вас от одной тропки. Но самой душераздирающей нотой в моём концерте была рысь…

— Рысь?!

— Она самая. Скормив моим паучкам петуха Хулио, я пригласил на сцену тебя, и Хоакин начал рычать в зарослях фисташки, используя фонограмму голодного бенгальского тигра. А что прикажешь делать, если ты никак не желал пугаться и всё время лез в опасную для нас зону? Я же не виноват, что последняя рысь на этом острове отдала богу душу в тысяча семьсот пятьдесят шестом году! Рядом с людьми не выживешь…

Когда ты догадался при мне, что Октавио де ла Крус — это и есть Белая Маска, у меня ещё оставались какие-то шансы на победу. Только один человек на Сан Антонио мог указать тебе единственно верный адрес, связанный с этой фамилией. И охотно бы это сделал, но ты пока не приставал к нему с расспросами…

— К сеньоре Мирамар? — снова перебил Аксель.

— Не утомляй меня, с меня хватит Хоакина! Кстати, обрати внимание, насколько они живучи: уже пришёл в себя и хочет есть…Да, к тёте Аделите. Но когда ты спросил меня о проклятых местах, я понял, что всё погибло! Ведь ты задал бы этот вопрос и в городе, местным болтунам! И мигом нашёл нужный тебе дом. Оставалось одно: чтобы я сам, по своей воле привёл тебя в место, которое должен был от тебя скрывать — и чтобы ты никого о нём больше не расспрашивал, потому что никого не захотел взять с собой! Дело само по себе нехитрое: твои дамы реагируют на меня, как Агапито на отца Эстебана. Но что мне было делать с тобой дальше, заманив в ловушку? Она ведь могла обернуться против меня самого!

— Не понимаю, — хмуро сказал мальчик, хотя в сознании его что-то смутно забрезжило.

— Где тебе, ещё бы…с твоими-то знаниями…И всё-таки — позволь повторить вопрос, с которого я начал нашу финальную встречу: разве Титир…или кто другой…ничего не говорил тебе о проклятых местах?

— Говорил…но я точно не помню! Столько всего случилось…

— А ты напряги память и погляди мне в глаза. Я не стану усыплять тебя, как это сделал однажды мой господин во время такого же опыта с тобой…помнишь, в Потустороннем замке?

У Кья при этом был абсолютно невинный вид (если бывает рачья невинность). Но Аксель каким-то шестым чувством сразу почуял, что хитрый дух подбирается к Смертёнку и ждёт только, чтоб мальчик припомнил и его беглые реплики насчёт проклятий. Хотя они тоже пригодились бы — да ещё как! — Аксель попытался изгнать их из памяти и сосредоточился на Титире. Затем он уставился на рака, жадно сверлившего его взглядом.

Кья поднёс ко рту Акселя двупалую лапу, и тот не смог даже брезгливо отпрянуть: его тело словно окаменело. Рот мальчика, открывшись без всякого участия его воли, внятно и чётко произнёс полузабытые, казалось, слова:

«Но раз уж вы тут, в проклятом месте, ваша защита становится крайне уязвимой. И если вы сами до этого где-либо подвергались проклятию — пусть Неполноценному! — или насылали его, защита исчезнет вовсе!»

— Теперь ты понял? — холодно спросил Кья. — Я не мог знать заранее, насколько уязвимой будет твоя защита. Но школа Гуго Реннера не сулила мне ничего хорошего…Скорей всего, я не смог бы захватить тебя, а только выдал себя понапрасну. Или между нами развернулся бы целый бой, безрезультатный для обеих сторон, чего в проклятых местах без крайней нужды делать не стоит.

— Целый бой? — с недоумением переспросил Аксель. — Но…я не могу колдовать без усилителей!

— Ах, ты и этого не знал? В проклятых местах можешь…Нет-нет, сейчас это бесполезно. Сейчас у нас с тобой всё в порядке! Ты захвачен, контрзаклятия против твоих попыток предпринять что-либо я наложил ещё вчера, когда отпирал для тебя ставни и убирал оконные переплёты. С таким законопослушным мальчиком нужно всё учесть: вдруг бы ты не рискнул разбить стекло в чужом доме!

— Но тогда…я опять ничего не понимаю! Как же ты сумел захватить меня?

— Не понимаешь или не хочешь понимать? — многозначительно спросил рак, глядя на него в упор. — Ладно, минутку терпения! Итак, я не мог рисковать. Удерживало меня и ещё одно опасение: вдруг ты всё же узнал бы откуда-то заклинание, с помощью которого можно освободить Белую Маску — и, очутившись здесь, пустил его в ход? Мой господин был бы в ярости…

— Я его знаю, — спокойно сказал Аксель.

— Что? — Рак подался вперёд, нацелив усы на мальчика. — Кого ты знаешь? Моего господина?

— Я знаю заклинание!

— Ну и знай себе… — не без досады ответил Кья. — Теперь тебе ничто не поможет. Ты опоздал, Аксель Реннер! Врать не стану, это был не столько расчёт, сколько сумасшедшая удача…но разве удача не выбирает того, кто её достоин?

— Похоже, что нет.

— Не знаю, для чего твоя сестрица шпионила за мной, когда я прогуливал в коляске лорда, — продолжал рак, не обращая внимания на эту реплику. — Важно было то, что вы интересуетесь этим памятником тётушкиному тщеславию, никому не нужным истуканом. И я упомянул при тебе, что собираюсь к лорду, а заодно дал тебе возможность ещё раз повидаться с красоткой Пепой…

— Подонок!

— Зря ругаешься, — очень серьёзно сказал Кья. — Ты так вскружил ей голову…Она только о тебе и думала, создавая мне серьёзные помехи.

— Что за бред ты несёшь? Настоящая Пепа спала в горах!

— Нет ничего хуже, чем давать оперативный отчёт невежде, — сообщил дух, за неимением более достойных слушателей обращаясь к своей команде. Пауки во главе с оправившимся от травмы Хоакином согласно завозились, скребя пол длинными лапами. — Ну хорошо! Волшебное моделирование характера-маски — так это называется в теории магии — вовсе не обязательно делать самому оборотню. Если он достаточно ловок, он заставляет усыплённую, скажем, жертву подсказывать ему, как бы она себя повела на его месте. Что сказала бы, как поступила…И он тогда может думать лишь о своих задачах, иногда вмешиваясь и добавляя что-то от себя, вместо того, чтоб ежесекундно заниматься сложнейшим притворством. Так что можешь считать, что знал настоящую Пепу. А она всё это время видела сны о тебе. И если бы вы с ней встретились…Надеюсь, это хоть немного скрасит твои последние минуты, человечек!

Странно, но его слова скрасили для Акселя происшедшее не немного, а очень сильно. На несколько секунд он забыл о своём ужасном положении и об угрозе, нависшей над Кри. Он даже какой-то миг глядел на Кья без вражды — просто как на величайшего мастера своего дела! Чувства его не укрылись от рака.

— Как мало нужно для счастья! — сказал он. — Вот с чего мне следовало начать наш разговор — с того, что ты покорил сердце деревенской скотницы…И я уже не был бы гнилой каракатицей, недотерзанным пауком (там, в углу, без обид!) и просто подонком. Верно? Но мы отвлеклись. Итак! Ты понимаешь, что одним из магистральных направлений моей работы было вносить разлад между тобой и малюткой Кри. К сожалению, вы были слишком привязаны друг к другу, и если ссорились, то быстро мирились. И всё же я сумел стать постоянным источником пусть слабенького, но раздора! Жаль только, не удалось втравить во всё это девчонку Винтер. Упрямая Кри никак не желала наябедничать ей на нас с тобой…

— На нас с Пепой, — поправил Аксель. — К тебе я побрезговал бы прикоснуться на помойке. И уж никак не тебе сделать ябедой мою сестру!

Кья дёрнулся: странно, но слова Акселя, кажется, скорей встревожили его, чем разозлили.

— Хорошо, оставим это! — сказал он поспешно. — Короче, нужно было заманить Кри в номер лорда, чтобы она застала тебя со мной…с Пепой. Я подбросил ей безграмотный анонимный донос о твоём свидании, нацарапанный на всякий случай почерком Жоана — хотя Кри не знала его почерка, да настоящий Жоан и не справился бы с такой задачей. Мало того, в нужный момент мимо номера Кри прошёл твой фантом, придерживая раненую руку — словно ты толко что побывал в переделке…Это я тоже на всякий случай, чтоб Кри забыла об осторожности. Разумеется, она увязалась за лже-Акселем, и оба они проскользнули мимо тётушки Аделиты прямо к нам в гости. Последнюю отвлёк один из моих симпатичных ёжиков, а затем прибежал ко мне с докладом — ты его даже видел в номере…Войдя туда, фантом рассыпался в прах, чтобы очистить дорогу Кри, которая прибыла на место свидания в точно рассчитанный момент. Мой последний шанс на настоящую ссору между вами. И он сработал! Когда я услыхал, как вы проклинаете друг друга, я не поверил своим ушам…

— Нет!!! — отчаянно крикнул Аксель во всю силу лёгких, поняв наконец происшедшее до конца. В памяти его вновь всплыла последняя фраза Титира: И ЕСЛИ ВЫ САМИ ДО ЭТОГО ГДЕ-ЛИБО ПОДВЕРГАЛИСЬ ПРОКЛЯТИЮ — ПУСТЬ НЕПОЛНОЦЕННОМУ! — ИЛИ НАСЫЛАЛИ ЕГО, ЗАЩИТА ИСЧЕЗНЕТ ВОВСЕ!.. — Я не проклинал Кри! И никогда не прокляну…

— Ты отказался от неё! — беспощадно оборвал его Кья. — Ты сказал, что ты ей больше не брат. И получил такой же ответ. Перед нами самое что ни на есть полноценное — прости за каламбур — Неполноценное родственное проклятие с соблюдением всех магических формальностей!

— Ага! Неполноценное!

— Как видишь, этого достаточно, чтобы я скрутил тебя, — развёл лапами рак, ласково глядя прекрасными чёрными очами на искажённое стыдом и отчаянием лицо Акселя. — И теперь я мог смело вести тебя в проклятый дом! А после заманить в него Кри…

Но я — осторожный дух. Если риск можно свести к минимуму, почему этого не сделать? Не знаю, говорил ли вам Титир о том, что любое проклятое существо в любом месте становится уязвимее для волшебной атаки…(«Говорил! Говорил!» — со скрежетом зубовным вспомнил Аксель). И я попробовал убить тебя нынче же ночью — конечно, приняв облик Белой Маски! Увы, мне это не удалось. Боюсь даже, дело тут вовсе не в твоём дедушке…

— Да? — встрепенулся Аксель. — А в чём же?

Дух явно колебался.

— Скажи уж напоследок! — применил мальчик тактику ещё одного забытого им друга — комиссара Хофа. — Иначе как я оценю твоё мастерство, сам подумай?

— Ты был слишком близко от сестры, — вздохнул Кья. — Воздух помнил её слова, стены слышали ваши разговоры, и даже пол твоей комнаты (хоть я и старался не касаться его, прыгая, как арлекин) — даже пол, повторяю, отнимал у меня нужные силы! Мы боролись с тобой на равных: я, старший дух, лучший Главный Диспетчер всех времён, Идущий Следом и делавший для того, за кем я шёл, невозможное — и двенадцатилетний мальчишка, неуч, не умеющий колдовать без усилителя…

— Ничего, переживёшь! — злорадно сказал Аксель.

— Я-то переживу, а вот ты…Был момент, когда я решил, что всё погибло — проклятая девчонка, заслышав шум, неслась к тебе на выручку! Я чувствовал это кожей. Если б она ворвалась в номер и вы помирились…

— Что?! — перебил его Аксель. — Кри…бежала в мой номер? Почему же не зашла?

— Твой отец спас положение. Они услышали шум одновременно — когда ты опрокинул тумбочку…Но Кри ещё надо было проснуться, а твой отец не спал. Вы оба сильно тревожили его в последние дни, хоть он и старался не портить вам отдых своими страхами. Ты не замечал? (Аксель вновь понурился). Ну, а я полностью контролировал ситуацию. Четверо моих восьмилапок сидели на стенах пансиона у двух девчачьих и двух родительских номеров, и поглядывали в окна, держа со мной мысленную связь. А ещё двое сидели в тёмных углах твоего коридора. Опередив Кри, Реннер-старший спросил, что с тобой, и ты из-за двери успокоил его. Этого оказалось достаточно, чтобы Кри, в которой всё ещё клокотали злость и ревность, уступила ему место и, дослушав из коридора вашу с отцом беседу, тихонько ушла к себе.

— Значит, ты трясся от страха не только перед двенадцатилетним мальчишкой, но и перед девятилетней девочкой! — процедил Аксель, кусая губы от стыда и запоздалого раскаяния. — Как же это ты, такой хитрюга, и не сделал так, чтоб из моего номера не было слышно шума?

— Напоминаю тебе, первый ход в этой игре сделали не мы, а шпионы Меданарфа, заманив вас на Сан Антонио. Они тоже не дети, и сразу наложили на ваши номера все нужные контрзаклятия, не помешав лишь подслушивать вас — чтоб в случае чего с вашей помощью подсовывать нам ложные сведения. Тут уж кто кого опередит…

— Но что делал во дворе пансиона восковой лорд? Кто-то в него всё-таки вселился?

— Я же говорил тебе: творческое отношение к мелочам всегда было моей сильной стороной, — самодовольно ответил рак, шевеля усами. — Почему было не пустить тебя по ложному следу? Тем доверчивей и охотней ты пошёл со мной сегодня, думая, что Кья уже обнаружен! Люблю такие шуточки…Сперва я заставил нашего старца оскалиться — очень уж он был благообразный, — потом велел ему засверкать на тебя глазами, как в комнате ужасов, и наконец, пригнал под твоё окно: пусть руководит операцией, а не просиживает штаны без дела! Мне одно время хотелось навести подобные чары на Агапито, но этот милый ослик всегда ведёт себя так, словно в него вселились злые духи. Мой труд остался бы незамеченным…

В комнате повисло молчание. Аксель отчаянно искал в ехидном скрипении Кья хоть какую-то зацепку, надежду, шанс. Да, враг перехитрил его, пусть и с большим трудом. Но он всё ещё боится чего-то! Он неохотно привёл сюда свою жертву, затеяв целое ночное сражение в людном месте, чтоб избежать этого…Чего же он так боится? И в памяти мальчика сверкнуло…

— Нельзя убивать в проклятом месте! — выкрикнул он как можно громче, словно надеясь, что его услышит какой-нибудь суд подземных или космических страшилищ. — Ты нарушаешь закон! Будет катастрофа…

— Молчи! — злобно рявкнул рак, хлестнув усом у самого лица мальчика — так, что если б тот не отдёрнул лицо, на нём вздулся бы рубец. — Слыхали мы эту чушь, и сыты ей по горло…Верно, ребята? — бросил он паукам, которые ответно завозились. — Пусть в такие правила играют звёздные духи…если хотят! Ну, а я затем и нужен моему господину, чтоб избавлять его от лишних проблем. Это я на свою голову дал вам всем расплодиться…и вместо благодарности получил панцирь подводного урода! Думаешь, я готов носить его вечно? Я ещё доживу до того дня, когда вы все сдохнете, и приложу к этому лапу старшего духа! — Он потряс двупалой кистью. — И я выполню задание. Ты оскорбил моего господина, а теперь снюхался с его врагами и пришёл посягнуть на его труд…Тебе ли говорить о наших законах? Ты и в глаза не видел Чёрн… — Он осёкся. — Я не раз убивал в проклятом месте, — сообщил Кья уже спокойнее. — И вот, как видишь, жив. Всё это перестраховка, дружочек Акси…

Новая пауза — ещё тяжелее прежней. Надежды больше не было.

И вдруг…

«Дедушка! — молнией ударила в мозгу Акселя спасительная мысль. — Как же я не вспомнил о нём? О его уроках? Забыл и предал всех, всех…Я заслуживаю того, чтоб меня убили! Ох, нет, только не эти…» Стараясь не глядеть в углы комнаты, он упёрся взглядом в стол, где по-прежнему шелестели под невидимым ветром смятые бумажки, и прозрачный дымок человеческой фигуры то тянул к ним руки, то хватался за голову в немом отчаянии. Как Аксель понимал его сейчас — неизвестного проклятого! «Теперь нас двое… — горько подумал он. — Но дедушка не отступится от меня. Он всегда поймёт, всегда простит! Надо позвать его…»

Кья истолковал взгляд мальчика по-своему.

— Хочешь знать и о нём? Что ж, теперь нет смысла прятать старые тайны…Перед тобой — всё, что осталось на том и на этом свете от бедолаги-португальца по имени Диниш Фахун, который был отцом нашего Октавио. Или, как он его называл — «Отавью»…

— Фахун?! — изумлённо вырвалось у Акселя. В памяти его всплыло небритое злобное лицо рыночного старикашки, утверждавшего, что у сеньоры Мирамар «истинная фамилия Фахун, а имени вовсе нет». — Не может быть!

— Я думал, ты давно догадался сам, — покрутил усами рак. — Кто же ещё, по-твоему, мог бы здесь сидеть?

— Но…у сеньоры Мирамар нет детей.

— Зато они были у её старшей сестры, Инес де ла Крус. Испанки Инес и Исабель — таково настоящее имя тётушки Аделиты — две, по вашим меркам, незаурядных женщины и больших красавицы, чей смысл жизни сводился к соперничеству друг с другом. Обе из обедневшего дворянского рода…ну и, сам понимаешь, дикая гордость и отчаянные попытки «быть не хуже других». Прежде всего — собственной родни. Исабель получила всё-таки большее наследство, чем Инес, и могла бы на этом успокоиться, но куда там! Главное, чего ей хотелось — быть красивей и умней сестры, хотя это была явно безнадёжная затея…И вот в провинциальном испанском городишке, где живут обе девушки, появляется Диниш Фахун. Если ты видел его в Индексе, он показался тебе, наверное, нищим дураком и хамом. А он умел быть и другим, когда хотел — особенно в молодости, пока ещё не опустился. Не веришь?

— Верю, верю! Что было дальше?

— Ты прав, у нас мало времени. Мне ведь ещё надо будет заняться почти всем пансионом, если ты заупрямишься…В этот раз Диниш даже очень хотел… подцепить какую-нибудь наследницу: у него самого деньги кончались. Короче, он заморочил голову Инес и увёз её — сперва в Португалию, где у них родился и вырос Октавио, а потом в испанскую Мериду. Быстро растратил свои и её средства, стал попивать, терял одну работу за другой и кончил сезонным рабочим. Из их детей выжил лишь последний, но зато он пошёл в мать, а не в папашу. Моего господина, впрочем, привлекли не столько его таланты, сколько отзывчивость…

— Ты дурак! — сказал Аксель. — Отзывчивость — это самый главный талант, какой только может быть у человека. Без него все прочие ничего не стоят!

— Возможно. Но тогда я не понимаю, зачем вы так пытаетесь отнять у нас Октавио. С вашим племенем, начисто лишённым этого таланта, ему будет только хуже.

Аксель молчал.

— Как бы то ни было, — продолжал дух, — он оказался куда податливей, чем Питер фан Донген…

— Я так и знал, что Штрой украл Питера!

— Не «Штрой», а «Великий Звёздный». И не он, а я. Господин в тот момент был очень занят. Я охватил этого мальчишку почти сплошным кольцом, но всё же я не умею листать — или, как вы выражаетесь, тестировать — сознание человечков так быстро и глубоко, как Многоликий. Питер не поддавался полному контролю господина, и тем подписал себе смертный приговор…

— Мерзавцы! А Жан Массар?

— К Массару мы не имеем никакого отношения. Скажем так — не успели…Его украл обыкновенный маньяк-человечек, карауливший совершенно наудачу. Кстати, за неимением времени эта бестолочь плохо оглушила свою жертву, сак зашевелился, где не надо, и того типа арестовали. Тем же вечером у юного Массара был шанс доесть говядину по-бургундски, если счастливая маменька ему хоть что-нибудь оставила. Но давай наконец закончим с истинным героем наших поисков!

— Да! — согласился Аксель со вздохом облегчения.

— Исабель де ла Крус не могла примириться с тем, что сестра увела у неё из-под носа иностранного кавалера. Хотя ухажёров у ней хватало, а на Диниша она бы, скорее всего, и не взглянула, кабы не дух соперничества. Но теперь она вбила себе в голову, что любит его больше жизни…Она пристально следила за судьбой Инес, тратя на это немалую часть своего наследства. И вот супруги Фахун остались без детей — в июле две тысячи третьего года Октавио исчез. Инес умерла через два дня после этого от сердечного приступа, но перед смертью так прокляла своего мужа, что и мой господин, по его собственному признанию, не сумел бы лучше…(Аксель в немом ужасе глядел на колеблющуюся фигуру за столом). Да он, как видишь, и сам себе не простил…Но, конечно, мы соблюли магические формальности, Диниш проклят и нами тоже, и, в частности, по нашим законам уже нельзя звать его сына отцовской фамилией. С момента проклятия он — де ла Крус, и только де ла Крус! Учти это, если вырвешься из моих лап и всё же освободишь его…

— Учту… — глядя на Кья с тихим изумлением, кивнул Аксель. — С удовольствием! Обещаю. Можешь быть спокоен! А ты…ты думаешь…я ещё мог бы…

— Нет, конечно! Но я не могу нарушать все законы сразу, и обязан предупредить.

— Странные вы, духи…

— А ты на себя посмотри. Подержать тебе зеркало?

— Не надо. Кончай расссказ! Только дай мне ещё попить, а то уже голова кругом идёт…Спасибо.

— Итак! — в энный раз провозгласил его собеседник, убрав стакан. — Схоронив Инес, Диниш тут же бросает Мериду, перебирается на Сан Антонио и на последние деньги покойницы покупает этот домик. Фасад он облицевал заново, сделавшись ужасно суеверным и пытаясь изгнать зло из своей судьбы. Жёлто-синяя плитка изрядно раздражала меня вчера и сегодня. А ещё больше — Хоакина и прочую мою свиту. Ну да что поделаешь…Надо.

Не успел Диниш приехать на остров, как получил письмо от Исабель: она просила разрешения приехать и заботиться о нём. Португалец, конечно, не стал отказываться… Оба торопились начать новую жизнь, вычеркнув из памяти старую, и не стали обременять себя сроком траура, приглашением родни и прочим. Это было Динишу тем легче, что на острове никто ничего не знал о его прошлом. И Исабель неусыпно следила за тем, чтоб это неведение продолжалось. Следит и сейчас!

— Но почему? Она-то ведь ни в чём не виновата…

— Шутишь? Чтоб кто-нибудь узнал, что она бегает по свету за мужем своей сестры и, так сказать, доедает чужую похлёбку? Причём не успевшую остыть? Да ей легче в море утопиться! Она ещё в письмах к Динишу о своём приезде заклинала никому не открывать её имени, а то, мол, люди будут злословить, что срок траура не выдержан. Впрочем, могла не беспокоиться — у него не было ни малейшей охоты ворошить прошлое и объяснять любопытным, куда подевалась его семья. Жоан и Пепа тоже хорошо знают: стоит им проболтаться, что она — урождённая де ла Крус, как они тут же вылетят из пансиона назад к родне. Она представилась всем под местной — и даже старинной — фамилией Мирамар, затем стала Фахун, и под конец — снова Мирамар…

Вот так Исабель праздновала победу над сестрой, пусть покойной. Октавио она никогда в глаза не видела и была бы искренне огорчена, если б он нашёлся: ведь он напоминал бы Динишу о сопернице. К тому же Исабель всегда хотела иметь своих детей, но вместо этого Мадонна послала сына — да ещё такого красавца и умницу! — ненавистной Инес. Если я правильно понимаю человечков, счастья с новым мужем Исабель де ла Крус так и не нашла. Он был уже совсем не тот, что в дни её юности! К тому же изрядно отупел от горя, да и как фермер никуда не годился. Пил местное вино и слушал фаду… И смерть свою встретил бы в таком же одиночестве и горе, как Инес, если б не Исабель. Но самое интересное в истории Диниша — вовсе не проклятие, тяготеющее над его жилищем! — задумчиво добавил Кья. — Он и должен был принести сюда груз своей судьбы, хоть умер ненасильственной смертью… (В мозгу Акселя тут же всплыли слова Смертёнка, сказанные им о родителях Октавио или кого-то, ему подобного: «Хотя бы один из них должен ждать в доме возвращения проклятого. Или умереть в этом доме, при условии, что до самой смерти не переставали ждать, либо оплакивать его…») Нет, самое удивительное и непостижимое даже для опытного мага состоит в другом…Откуда пошла недобрая слава о комнате, где мы сейчас стоим? И как все островные человечки узнали, что жильё бродяги-португальца лучше обходить стороной? Ведь им не было известно НИЧЕГО о его прежней жизни! Уж кто-кто, а я знаю точно…Здесь скрыто нечто такое, что заставляет думать о магии воздуха…и о том, что мы ещё многого не знаем о подобных местах, несмотря на весь наш опыт.

Сделав паузу и вздохнув, он продолжал:

— Похоронив его через считанные месяцы после брака, Исабель заколотила этот дом, а вместе с ним — во второй раз — своё прошлое. Ей повезло: проживи Диниш чуть-чуть дольше, у неё просто не хватило бы денег на пансион «Мирамар».

— Гадость какая! — ошеломлённо сказал Аксель, крутя головой. — А я-то считал её такой доброй…

— Она и есть добрая, — безмятежно возразил рак. — Только смотря к кому — как все вы…В тех случаях, когда её мозг не поражён завистью, она способна на большую заботливость и преданность. Лучший пример — те же Жоан и Пепа, которым она стала второй матерью. Да и ты сам, Акселито…Попробуй-ка найти такую гостеприимную хозяйку! Она и сейчас изо всех сил хлопочет на кухне, стараясь сделать ужин повкусней и не зная, что ты никогда его не отведаешь…

Ехидное скрипение Кья вернуло Акселя к ужасной действительности, о которой он на несколько минут забыл. Он огляделся. Пауки, по-прежнему перебирая лапами, изнывали от нетерпения, и не было кругом ни помощи, ни защиты. Кроме его собственных внутренних сил…

— Ну вот, Аксель Реннер, — снова заскрипел Кья, — я и рассказал тебе всё, что ты хотел знать. Даже намного больше! Традиция соблюдена. Ты храбро дрался с нами. Все нужные записи на эту тему будут сделаны, твои почётные прозвища — сохранены и приумножены. Докажи и ты, что я не зря обошёлся с тобой, как с духом и внуком духа. Скажи мне, внук славного Гуго, как я работал? И можешь ли ты обвинить меня в чём-то большем, чем… в отсутствии страха перед этим местом? Хочешь посоветовать нам и мне что-либо перед смертью? Научили ли мы и я тебя чему-либо ценному? — И, к самому сильному изумлению Акселя с начала этой страшной беседы, рак согнул нижние лапы, медленно опустился на колени, уронил усы и замер в самой униженной позе, какую только можно было придумать. Позе, которую его «восьмилапки» и не подумали скопировать!

— А перед дедушкой вы тоже становились на колени? — медленно спросил Аксель.

— Нет. Я не звёздный дух, но знаю. Он ведь не стал драться, а значит, нельзя было и воздать ему воинские почести.

— Ну, значит, и у нас есть свои традиции. Он не стал драться, а я ничего не буду говорить! Или нет, скажу одну вещь…

— Какую же? — с искренним интересом спросил рак.

— Когда мудрость бесполезна, она оскорбительна!

— Запись на эту тему будет сделана, — дёрнув длинным усом, ответил рак — и тут же под потолком, словно в Подземном Мире, лопнула голубая молния. Пауки шарахнулись: видно, нечасто видели такие вещи на службе у Кья.

— А теперь, — сказал Кья, поднявшись и грозно нависая над мальчиком, — пора и тебе ответить на пару моих вопросов. Я хочу знать, кто вывел тебя из Подземного Мира, что вы делали на Четвёртом Ярусе, и кто дал тебе детектор духов высшей категории, какого и у моего господина нет? — В лапе его блеснула золотая авторучка.

— Дай слово духа, что отпустишь Кри вместе с остальными — тогда скажу!

— Не торгуйся, человечек! Слово духа — великая и страшная клятва, и он бережёт её для случаев поважней твоего. И не забывай, с кем говоришь! Если у тебя два почётных прозвища, то у меня их двести! Отвечай, пока я ещё в силах сдержать моих помощников. Первое…

— И последнее! — оборвал его Аксель. — Ты любишь, когда тебе при серьёзном разговоре действуют на нервы? Я — нет. Вели им уйти, — кивнул он на пауков, — если ты и впрямь меня не боишься. Не хочу, чтоб нас кто-то слышал…

Рак хихикнул.

— Духи моего ранга не боятся доносов, а тебе и подавно не о чем беспокоиться! Впрочем… — он помедлил. — Иной раз бывают проблемы и после смерти.

— Вот именно! Ты уверен, что хочешь знать то, о чём спрашиваешь? — мрачно подхватил Аксель. Он отнюдь не собирался выдать Смертёнка (разве что в обмен на жизнь Кри!), но выиграть время было необходимо.

Кья подумал. Затем, повернувшись к паукам, чуть заметно пошевелил усами. Те неохотно вскарабкались на подоконник и исчезли из виду.

— Итак! — повторил Кья. — Пожалуй, начнём с детектора…

«ДЕДУШКА, ПОМОГИ! ДАЙ МНЕ СВЯЗАТЬСЯ С КРИ! КРИ, НЕ ХОДИ СЮДА! БЕГИТЕ С ОСТРОВА СКОРЕЕ!! КРИ, ГДЕ ТЫ?!!!»

— Где ты его взял?

— Нашёл!

— Нашёл? Где? Да что с тобой? — Кья тревожно шевельнул усами, сплёл их в один щуп и нацелил его в лоб Акселю.

— Космический трал! Он при мне поймал кого-то, а потом на этом месте я нашёл авторучку, — торопливо бросил Аксель, выиграв ещё пару секунд, чтоб уйти в себя. Перед ним вместо рачьего кошмара встало суровое и спокойное лицо Гуго Реннера. Дедушка отрицательно повёл подбородком: от меня, мол, помощи не жди. Но волна паники не успела затопить мозг мальчика, потому что в нём беззвучным взрывом грянул вопль: «АКСИ, АКСИ! Я ЗДЕСЬ! КУДА ТЫ УШЁЛ?!»

— Трал? На пляже? Пожалуй, ты не лжёшь, иначе давно разоблачил бы меня…Но кого именно он поймал? Как это было?

«КРИ, КРИ! ТЫ МОЯ СЕСТРА, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! СКАЖИ, ЧТО ПРОЩАЕШЬ МЕНЯ, ИЛИ Я ПОГИБ!!!»

— «Или я погиб?» — медленно сказал рак, почти упираясь кончиком своего щупа в переносицу Акселя. — А вот это ошибка, друг мой! Нельзя вымогать волшебное прощение…да и обычное тоже, честно говоря. Но в целом придумано неплохо! Только ты, как всегда, не знаешь азов: в проклятом месте можно читать чужие мысли, когда волшебное поле достигает нужного напряжения. Вокруг тебя оно сейчас просто кипит…Хоакин!

«КРИ!!! ПРОСТИ МЕНЯ!!! ПРОСТИ, ПОГИБНУ Я, ИЛИ НЕТ!!! ЧТОТЫАКСИЭТОТЫ МЕНЯПРОСТИ!!!!!»

Пауки брызнули с подоконника, как стая тёмных клякс, однако не бросились на Акселя — лишь приготовились к прыжку.

— Ну что ж, — вздохнул Кья, — это было последнее, чего я боялся. Ещё минут пять, и к тебе вернётся волшебная защита. Разумеется, я их тебе не дам. Но на прощание скажу: я не переоценил, а, напротив, недооценивал тебя. Что с моим опытом непростительно…Хоакин, начинай!

Огромный тарантул стремительно взвился в воздух — Аксель не успел даже закрыть глаза от ужаса. И потому увидел, как непонятная сила отшвырнула паука назад в считанных сантиметрах от его лица. Сила эта была так велика, что Хоакин шлёпнулся спиной на стол, в гущу невозмутимо шевелящихся бумажек, вяло дёрнул лапами и затих. Словно его подсекла невидимая коса!

А затем в комнате раздался тихий и очень страшный голос. Самый страшный, какой Акселю когда-либо приходилось слышать — даже вой Бродячей Башни не мог бы с ним сравниться:

— Большей наглости в моих владениях я ещё не видела!

 

ГЛАВА ХIХ. СТАРШАЯ СМЕРТЬ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ И СЕВЕРНОЙ АФРИКИ

Голос шёл, казалось, отовсюду и ниоткуда, наполняя комнату ещё большим ужасом, чем тот, что царил в ней прежде. Кья окаменел, резко разведя усы под углом сорок пять градусов к панцирной голове. Пауки в панике дрожали и метались: видно было, что они прилагают нечеловеческие — точнее, непаучьи — усилия, чтобы сорваться с места, но лапы их приросли к дощатому полу.

Аксель же впал в какое-то странное оцепенение, замечая ничтожные мелочи кругом, и в то же время не понимая толком, как он здесь очутился. Он тупо глядел на издыхающего, вяло дрыгающего лапами Хоакина, пытался зачем-то уловить, в такт ли с этими лапами шевелятся банкноты на столе, но то и дело сбивался со счёта; чувствовал, что его одежда насквозь мокра от пота, и жалел, что нельзя переодеться; видел, как ползёт к его ногам пятнышко солнечного света, и как оно вдруг исчезло, будто луч в окне кто-то заслонил. Затем стол с грохотом взлетел к потолку, стряхнув на пол труп Хоакина и наполнив воздух призрачными тенями португальских эскудо, словно падающими листьями. Стул был опрокинут; вокруг его спинки клубились пыль и ещё какой-то мутно-сизоватый дымок. А на том месте, где только что гнил этот памятник человеческому безумию, возвышалась долговязая фигура в снежном балахоне, плаще и арабском, перехваченном жгутами, платке. Окутанный тканью череп медленно водил пустыми глазницами по всей комнате, будто не веря увиденному. Но на сей раз Старшая Смерть была вооружена не только кинжальчиком на поясе — она опиралась на длинную косу с выщербленным лезвием. Тёмная ржавчина, въевшаяся в металл, показывала: это лезвие часто используют и редко чистят. Несколько секунд Аксель не мог понять, почему всё это выглядит гораздо страшней, чем гигантские скелеты Семи Смертей с их куда более внушительными косами — тем более, что он видел их на фоне чёрного космического пространства. Но вот его спасительница уставилась на Кья, и мальчик понял: те Смерти были в самом деле слепы, а глазницы этой только казались незрячими. В них тлела ярость…

Наконец рак очнулся от потрясения — кажется, не меньшего, чем испытанное Акселем, — тихо пошевелил усами и согнулся в низком поклоне. (Аксель только сейчас заметил, что панцирь его гибок, как резина, и ничуть не стесняет движений).

— Моё глубокое почтение, — медленно проскрипел он голосом, каким, вероятно, заговорила бы отсыревшая тюремная дверь, обманутая в своих ожиданиях. — Умоляю о незаслуженном, и вот оно…Мать Вечности простит своего слугу! Срочные дела Многоликого заставили меня…

Он запнулся и умолк. Молчала и Смерть, тяжело опершись на косу. Её молчание, видимо, действовало на Кья угнетающе.

— …заставили меня уединиться с этим человечком в не совсем подходящем для разговора месте, но я… — Он опять запнулся.

— Да? — прошелестела Смерть. — Я слушаю тебя, рак.

Последнее слово больно уязвило Кья. Он нервно дёрнул усами, но тут же вновь овладел собой.

— Неупомянутая права, — смиренно вздохнул он, кланяясь ещё ниже. — За излишнее усердие я был лишён тела и звания, которыми владел долгие эры преданного труда. Вот я и надеялся поскорей заслужить прощение моего господина, и потому…

— И потому заманил в проклятое место двенадцатилетнего мальчишку, с которым управился, лишь поссорив его с девятилетней девчонкой, чтобы в присутствии неупокоенной тени скормить его паукам! — Смерть с силой стукнула тупым концом косы в пол, отозвавшийся зловещим гулом. Стол и стул мигом очутились на прежнем месте, и прозрачные банкноты вновь зазмеились по скатерти, и вновь начал качаться над ними из стороны в сторону длиннорукий призрачный дымок.

— Знаешь, почему они ещё живы? — спросила Смерть и указала лезвием на дрожащих пауков, которые не видели её, но явно чувствовали и жались теперь к ногам оцепеневшего духа. — Потому что я не хочу пачкать косу. Я скормлю им не этого мальчика, а тебя! И так как несвежий рак — пища вредная, у них будет мало шансов пережить своего хозяина…

— А что скажет Великая Смерть, узнав некоторые обстоятельства этого и в самом деле странного дела? — заскрежетал Кья, отбросив показное смирение. Он, видимо, понял, что ему нечего терять, и надо играть ва-банк. — Я ведь тоже должен отчитаться, и…

— Вот и отчитайся передо мной. А я доложу выше, если сочту нужным. Ну, а если нам потребуются детали, ты у меня и мёртвый заговоришь, — успокоила его Смерть. И села перед ним в воздухе без всякого стула, по-прежнему не выпуская косу из рук. — Слушаю внимательно!

Кья молчал.

— Ты нарушил закон, — мрачно сказала Смерть. — Ты мог вызвать неслыханную катастрофу, убив в проклятом месте — да ещё, как я догадываюсь, убив того, кто пришёл снять проклятие! Ведь ты за этим явился? — впервые взглянула она на Акселя.

— Да, — шепнул тот, чувствуя, что тело его обрело свободу движений. Как он ещё способен говорить? Но даже в теперешнем состоянии мальчик понимал: слишком близкого знакомства со своей спасительницей показывать не стоит.

— А когда я поймала тебя на месте преступления за склизкий хвост, — продолжала Смерть, вновь гипнотизируя взглядом Кья, чьи усы заходили ходуном, — и разрешила говорить, ты молчишь. Ну что ж…

— Хорошо! — взвизгнул Кья, отступая от неё подальше. — Судя по её осведомлённости во всех деталях, Мать Вечности сама уже давно наблюдает за этим в высшей степени опасным человечком! Опасным и злонамеренным… — кивнул он в сторону Акселя, который, чувствуя, что его не держат ноги, тоже сел — только не в воздух, а на пол. (Никакая сила не заставила бы его сесть на одинокий стул у стола). — Я, конечно, не смею касаться причин, побудивших Неупомянутую лично взяться за столь ничтожное для её звания дело… — вкрадчиво продолжал рак, но Смерть прервала его:

— Зато я смею. Твой господин когда-то оказал мне пару мелких услуг, и когда попросил об ответной, я согласилась. Может, и не нашлось бы времени, но Великая Смерть давно интересуется, отчего в Средиземноморье так обнаглели духи-убийцы. Ты не припомнишь, что недавно случилось в Фамагусте?

— Я тут ни при чём! Это всё Главный Диспетчер…

— Вот я и решила кое в чём разобраться… — продолжала Смерть, словно бы не слыша. — Если вам однажды разрешили уничтожить всё население этой планеты разом, а вы оскандалились, это ещё не значит, что вы можете лезть в наши повседневные дела и подбавлять нам работы!

— Всебезусловно так! — подхватил Кья. — Но из-за кого? Из-за кого мы оскандалились со знаменитым Заклятием Семи Смертей? Вот из-за этого двенадцатилетнего юнца и его сестрички! Я не отрицаю своей вины, и умоляю о незаслуженном, и вот оно, но, похоже, в этом деле увлёкся не я один…Кто научил желторотого новичка пользоваться системой «Космосмерть»? Почему как раз тогда, когда человечки скрылись из Главной Диспетчерской, к нам экстренным способом прибыл Старший Брат Вечности, а затем изволил исчезнуть, так ничего и не приказав? И наконец, откуда у мальчишки столь ПОВСЕДНЕВНОЕ (в это слово, употреблённое до него Смертью, он вложил осторожное ехидство) снаряжение, как детектор духов?

— Детектор духов? — небрежно бросила Смерть, хотя Аксель почувствовал, что она изумлена. Из широкого рукава балахона, словно оживший скелет змеи, вытянулось белое иссохшее пястье, фаланги пальцев медленно разжались перед рачьим рылом, и Кья с торопливым поклоном вложил в руку Смерти любимую авторучку Акселя. Смерть молча осмотрела детектор, затем внимательно, словно впервые его видела, оглядела Акселя и сунула золотую косточку себе в пояс. Мальчик, однако, успел заметить, что рачья голова на детекторе не изменилась — видно, он реагировал только на духов и людей.

— Я разберусь с этим! — объявила Смерть, вставая. — Ты арестован! — бросила она, даже не взглянув на Кья и поставила косу в угол комнаты. — Ступай к своему господину, и оба ждите вызова… — А с тобой, — повернулась она к Акселю, — я, конечно, тоже потолкую, хоть ты ещё мал…Кажется, твоё прозвище — Спросивший Смерть? По-моему, это сильно сказано, если речь идёт всего лишь о звёздном духе, но пусть…Добавим же тебе сегодня титул попочётней и без преувеличений — «Спрошенный Смертью»!

Ббах!!! Под потолком лопнула хорошо знакомая мальчику шаровая молния, извещая волшебный мир о новом прозвище, — но была она значительно больше обычной, и ярко-алого цвета, словно заходящее солнце. Но Аксель даже не моргнул. Он, не отрываясь, смотрел за спину Смерти, на Кья, чья когтистая лапа осторожно, словно заворожённая собственной дерзостью, тянулась к косе…

— НЕ-Е-ЕТ!!! — крикнул Аксель, вскочив и выплеснув по направлению к Кья вернувшуюся волшебную энергию, не оформленную сейчас ни в какие слова и даже неосознанную. Мохнатая ладонь духа пыталась сомкнуться на рукояти косы, но безуспешно — что-то ей мешало. Нырнув под эту ладонь, детские пальцы крепко схватили древко и легко, как пушинку, взметнули вверх. Аксель вложил в удар всю свою ненависть. Он ещё успел понять, что тупой конец рукояти высек из нагрудного панциря Кья фонтан алых искр, что этот панцирь лопнул, истекая чёрной жижей, а сам рак тряпичной куклой рухнул на пол. В тот же миг стена и часть потолка рухнули, хороня под обломками Кья и пауков, но этого теряющий сознание мальчик уже не видел. Проклятая комната завертелась перед его глазами, и всё погасло…

— Акси… АКСИ!!!

— Ммм…

— Дженни, смотри, он дышит! Флягу, скорей…

— А можно, я им займусь, уважаемые дамы? Думаю, так будет быстрее. Приподними-ка ему голову, девочка…

Аксель почувствовал, как чьи-то тёплые руки осторожно охватывают его затылок. В висках сразу же заворочалась тупая боль, и он опять недовольно застонал. Затем ещё чья-то рука — холодная и твёрдая, словно кость — чуть вздёрнула его подбородок, и в полуоткрытые губы вползло что-то живое, жидкое и божественное. Что-то, чему нет названия на человеческом языке! Рот Акселя, взмахнув крыльями челюстей и увлекая за собой невесомую пушинку остального тела, ринулся вверх, в счастливые небеса…Пытаясь не лопнуть от избытка сил, мальчик вскочил и чуть не стряхнул на пол повисших на нём девчонок.

— Акси! Акси! — верещала Кри, целуя его. Дженни молчала и обняла его лишь раз, но лицо её было белее снега. Аксель широко улыбнулся обеим и, чувствуя, что взлететь, как птица, всё-таки не может (надо бы ещё глотнуть той жидкости!), стал энергично оглядываться.

Он находился всё в той же комнате, которая, наверное, будет сниться ему теперь всю жизнь…да хорошо ещё, если только жизнь! А вдруг и он превратится в такой вот дымок отчаяния? Пока Аксель лежал в обмороке, здесь появились новшества: на том месте, где ещё недавно торчал Кья и копошилась его мерзкая прислуга, высилась груда камней и штукатурки, а в ближайшей стене и части потолка зиял широкий просвет. Сквозь них странно сверкало ясное голубое небо — оно, оказывается, всё ещё есть на свете! — и вливался в эту тёмную берлогу свежий ветер. Было и ещё небольшое изменение: у ближней стороны стола, против тени Диниша, сидела на какой-то невидимой опоре Старшая Смерть Средиземноморья и Северной Африки и, закинув ногу на ногу, глядела на Акселя без всякого выражения на черепе.

— И…извините, который час? — выдавил из себя Аксель.

— О, страх как поздно! Ты уже целых пять минут в этом доме, так недолго и на ужин опоздать, — насмешливо ответила Смерть.

— Как это? — тупо спросил Аксель, мигая.

— Ну, та девочка, что тебя сюда пригласила, сразу же перевела вашу беседу в режим МВВ — поклонники поклонниками, а впереди её ждало немало дел, — и по островному времени вы с ней болтали минуты полторы. Да столько же прошло, пока я наводила тут порядок, доставляла сюда прочих твоих подруг и приводила тебя в чувство. Если бы не всё это, ты находился бы здесь не меньше пяти часов. Тебе, конечно, досталось не так, как этой любительнице членистоногих, но всё-таки достаточно крепко…

— Порядок? А…это? — вырвалось у Акселя при новом взгляде на развалины.

— Вот истинно немецкая любовь к чистоте! Твоей будущей жене придётся нелегко, раз уж я не смогла тебе угодить.

— Я…я вам так благодарен…Я не хотел…

— Пусть отдохнут, — кивнула Смерть на груду камня. — Сами ли выползут, или их раскопают, это уже неважно. Они арестованы. Мне, кстати, следовало бы арестовать и тебя с сестрой за незаконное владение секретной техникой, но, на ваше счастье, вы не были формально приняты в цех земных волшебников, и единственное, что мне остаётся сделать — конфисковать ваши детекторы духов. Я уже извлекла из твоей памяти всю сегодняшнюю беседу, и должна только кое-что уточнить для протокола. Если я верно поняла, ты нашёл детектор на пляже, после того, как заметил в песке закрывающийся космический трал?

— Да… — робко кивнул Аксель.

— Но ты забыл упомянуть, что нашёл там ещё два детектора. Не так ли?

— Так! Я же был сам не свой, вот и…

— Понимаю. У тебя было много впечатлений. И кое у кого нынче вечером они тоже будут!

— Ох, пожалуйста… — вырвалось у Акселя. — Не надо…никого наказывать!

— Поговори у меня! — рявкнула Смерть, сверкнув глазницами. Но тут же опомнилась и величественно добавила: — Ожить можно с этими наглыми щенками…(Множественное число показалось Акселю не случайным, но он, конечно, промолчал. И вообще, усталость потихоньку начала возвращаться, так что хорошо бы сесть куда-нибудь…)

Заметив, что он вяло озирается, Смерть создала из воздуха три стула, и, когда дети уселись, продолжала:

— Известно ли тебе было назначение найденных предметов?

— Нет.

— Применял ли ты их в каких-либо целях? Передавал ли кому-то?

— Да. Я писал стихи…А одну авторучку…детектор…подарил Кри.

— Я с ней ничего не делала! — поспешно встряла Кри. — И стихов не писала. Один раз выковыривала камешек из пляжных тапочек, — подумав, честно добавила она. Смерть вздохнула и кивком черепа, окутанного платком, закрыла тему. Но перед этим строго предупредила брата и сестру, что впредь запрещает им пользоваться подобными предметами без письменного разрешения под страхом сурового наказания. А также разглашать сегодняшний разговор о них.

— Мы теперь можем идти? — неуверенно спросил Аксель.

— Если у вас больше нет дел в этом доме, то не смею задерживать, — сказала Смерть.

— А…ну да, — сказал Аксель. — Да. «Контузия — вот как это называется», — печально подумал он. — Кри, как вы сюда попали? Пешком?

— Нет, конечно! — ответила Кри. — Мы сидели в номере у Дженни и спорили, идти к тебе на поклон, или нет. Ну, чтоб ты рассказал, что случилось ночью…Я была так зла на тебя! Но на себя ещё больше, — торопливо прибавила она. — Ведь чувствовала же, что Пепа плохая, а тебе сказать боялась! И Дженни тоже. Она ещё убьёт нас обоих, когда узнает, сколько мы всего от неё скрыли…

— Скрыли?

— Да ведь я ей даже про лорда ещё не рассказала! Ужас… — шепнула она ему на ухо. — Ты просто не пришёл в себя. Ну, так уж и быть, не бойся, не расскажу…

— Убить вас я не убью, — вмешалась Дженни, гордо мотнув «конским хвостом» причёски и по-прежнему избегая глядеть на Акселя. — Но ты так и не объяснила, как мы сюда попали, Кри. Кроме того, нас действительно ждут ДЕЛА в этом доме, — выразительно напомнила она.

— И вообще, стоит ли таким юным существам, как вы, говорить об убийствах? — осклабилась Смерть. — Предоставьте это вашим взрослым…или мне, старухе. Когда настанет черёд, я сама приду за вами — если, конечно, вы предпочтёте встретить старость на юге. Так что давайте закончим наше маленькое приключение…Едва я тут всё локализовала и предотвратила возможное космическое бедствие, о масштабах которого вам лучше не знать, я прислала в номер к этим картёжницам бабочку-курьершу…

— «Мёртвая голова», — вставила Кри.

— Бабочка ввела их в курс дела и посоветовала не падать в обморок над твоим бездыханным телом, да заодно и при виде меня. А затем, по счёту «три», они оказались здесь. Мы с тобой в расчёте, Аксель Реннер!

— Спасибо, госпожа Смерть. Но…не сочтите меня неблагодарным… ведь я просил спасать не меня, а Кри!

— Считай, что я это сделала. Ибо, покончив с тобой, дурачок, Кья тут же добрался бы до неё…А потом, со времени нашей первой встречи я тебе ещё задолжала!

— То есть как? — удивился Аксель.

— Ты не дал ещё одному дурачку сесть на слишком умный для него камень. Больше вопросов нет?

— Ну…Если уж совсем начистоту…

— Со мной только так и нужно.

— Зачем вы вызвались следить за нами? — выпалил Аксель. И краем глаза заметил, что Кри и Дженни превратились в слух.

— А кто тебе сказал, что я вызвалась? Может, меня попросили?

— Я думаю, Штрой бы не посмел. Нет, если мне нельзя это знать…

— Наверное, можно… — неохотно сказала Смерть. — Я знаю твоего деда.

— Знаете…сейчас?

— Да. Мы иногда беседуем.

— И…обо мне? О нас с Кри?

— О разных вещах. И хватит об этом. Больше я не смогу вас выручать, вот что важно! Мне и так уже придётся многое объяснять своему начальству. Правда, под конец ты мне хоть чуточку помог…Но, как всегда, иначе, чем я хотела.

— Объясните, пожалуйста, — попросила Кри, так как Аксель уже не смел издать ни звука.

— И вы ещё спрашиваете?! — вновь рявкнула Смерть, мгновенно делаясь очень страшной, так, что дети невольно отъехали от неё вместе со стульями. — Кто тебя просил хватать мою косу? Я надеялась, что её стащит эта усатая мокрица, которая всегда мечтала о настоящей власти, но никогда её не видела. И, конечно, он не удержался, а тут, как назло, ты!

— А он всегда такой… — вздохнув, утешила её Кри.

— Но Кья…ударил бы вас! — робко напомнил Аксель.

— Это невозможно по такому количеству причин, что, мне казалось, даже человечек мог бы понять! А уж Кья не пошёл бы на это и под злейшей пыткой…Ему просто хотелось подержать в лапах то, чего никогда не касался ни один дух — особенно после очередного унижения. Но твоя вернувшаяся волшебная сила помешала ему. А жаль! Моя коса испепелила бы его на месте — и всё стало бы куда проще. Я была так поражена твоей дерзостью, что едва успела защитить тебя от той же участи. Ты, дружок, не только погиб бы сам — погибло бы всё живое на сотни миль вокруг. А отвечать мне!

— Простите… — в который раз опустил глаза мальчик.

— Ладно! — махнула пястью Смерть, вставая. — Что с вас возьмёшь? Возвращайтесь-ка поскорей домой, возьмитесь за магию всерьёз, раз уж взяли привычку соваться куда не надо, а главное — держитесь начеку…особенно если сделаете то, что собираетесь сделать. Штрой будет очень зол! Он не имел бы к вам ни малейших претензий из-за Кья, но это — новый удар по его самолюбию. Да и Меданарф — весьма неожиданный господин. Ну, мне пора!

— До свидания! — хором сказали все. А Аксель добавил:

— Передайте, пожалуйста, привет дедушке!

— Нет уж, не до свидания, а прощайте…Привет передам, хотя, думаю, ты с ним видишься чаще моего. Ох, я уже с вами совсем с ума сошла! — хлопнула она себя по лбу. — Мой олух просил передать тебе записку, — и Смерть сунула Акселю клочок пергамента. — Не читала его каракуль, — многозначительно добавила она, — но что бы ни стояло в бумажонке, я уверена, он вспомнил о ней в самый последний момент!

— Или совсем не вспомнил, — шепнул Аксель Кри.

— Он добрый! — улыбнулась та. Расслышала их Смерть или нет, осталось навсегда неизвестным. Она подхватила свою косу, запахнула плащ, шагнула в пролом и секунду казалась белой статуей на пьедестале из наваленных камней, чётко вырисовываясь на фоне голубого неба. И хотя глаза детей не отрывались от этой статуи — всё же не уловили секунды, когда она исчезла.

Аксель глубоко вздохнул, словно пробуждаясь от кошмарного сна, и повернулся к молча глядящим на него девочкам.

— Акси, как ты думаешь, — сказала Кри, — может, у нас теперь получится колдовать без всяких там заклинаний? Раз тут такое поле особенное? Ведь ты сумел без слов отобрать у Кья косу, правда?

— Что ж, давай попробуем, — согласился он, оттягивая решающий и очень уж волнительный момент. — Факелы, зажгитесь! — скомандовал мальчик, на всякий случай всё же щёлкнув пальцами.

Ничего. Только солнечный луч светит в пролом и слепит глаза.

— Хёллехелле! — повторил Аксель, снова прищёлкнув пальцами. И сейчас же комнату озарили четыре жарких факела, вспыхнувшие во всех углах. Бледный дымок над столом стал почти невидим, но его присутствие чувствовалось. (Кри явно старалась не смотреть в ту сторону).

— Нет, Кри, — покачал головой Аксель, — без заклинаний, как видишь, не выходит. Видимо, я просто очень напрягся в нужный момент. Но хорошо уже, что обошёлся без дедушки. Значит, я хоть чуть-чуть продвинулся вперёд после истории с космическим тралом…Ну, а теперь, — и он протянул сестре клочок пергамента, — давай, наконец, сделаем то, для чего нас позвали на этот остров!

— Ты хочешь, чтобы я?.. — прошептала она, взяв записку.

— Вспомни Титира, — ответил мальчик, ласково коснувшись её щеки. — Разве не тебе он желал особой удачи тогда, в начале нашей работы над Индексами? Я думаю, ты сразу догадалась.

— А ты…давно? — покраснела она.

— Сразу же, как только ты открыла секрет маргиналий.

— Я согласна с Акселем, — кивнула Дженни. — Сам-то загляни в пергамент!

— Мне не нужно. Помните, что ещё говорил Титир? Этого заклинания мы не можем не знать! Значит, с него всё всегда начинается, и без него никуда не попадёшь. К примеру, в Потусторонний замок….Первое, что мы услышали от Фибаха, я уверен.

Кри глянула в записку, улыбнулась и молча кивнула. Потом, чуть побледнев и кашлянув, она выпрямилась и, ухватившись на всякий случай за спинку своего стула, звонко сказала:

— ДЕНОТРЕФФ!

 

ГЛАВА ХХ. ПЕРСОНАЛЬНЫЙ ДЕНЬ ВСЕХ СВЯТЫХ, ИЛИ БЕЛАЯ МАСКА

Оказалось, что Кри поступила мудро, взявшись за стул: она всего лишь упала на колени, когда невидимая волна заклятия разметала по многострадальной комнате остальных. Над островом прокатился громовой раскат, отдавшийся эхом во всех его лесных уголках, бухтах и заливах. (Этот раскат чуть позже приписывали землятресению, хотя никаких подземных толчков не наблюдалось. Но попробуйте обойтись без землятресения, если надо объяснить…Впрочем, не будем забегать вперёд).

С трудом поднявшись на ноги, Аксель вдруг понял, что стоит в Галерее снов. Один! Без друзей и даже врагов. Ряды спящих духов глядели на него незрячими глазами. Волна ужаса накатила на мальчика, и тут же ближайшая к нему статуя шевельнулась, схватилась за голову ожившими уродливыми лапами и исчезла. Её пьедестал был пуст. Затем стал прозрачен, как стекло, и наконец растаял тоже. Вновь замерли недвижные ряды истуканов с зияющей среди них брешью…

— Кри! Дженни… — хрипло позвал Аксель. Галерея погрузилась во тьму. Но вот вспыхнул солнечный свет, заливая проклятую комнату. В проломе стены, сквозь который был виден сад, медленно оседала пыль, и где-то там, в глубине этого сада, оголтело кричали птицы. Факелы погасли, однако не исчезли совсем, невозмутимо напоминая своим видом, что стоит их зажечь — и жизнь продолжается. Мальчик помог лежащей рядом Дженни встать и отряхнуться, затем — уже по привычке — глянул на стол с одиноким стулом. Оба были вновь опрокинуты, но целы. Ни призрачных бумажек, ни дымка над спинкой стула больше не было.

— Кажется, Сан Антонио наконец проснулся, — непослушными губами сказал Аксель. — Ты не ушиблась, Дженни?

— Немножко…

— А ты, Кри?

— Я в порядке.

— А где же…

Кри молча кивнула ему за спину — на искрящуюся воронку в полу, прямо у него под ногами. Аксель отскочил и, застыв, смотрел, как волны голубых искр, сползая с её стен на дно, постепенно принимают очертания человеческой фигуры. Ещё несколько секунд — и огоньки погасли, но в комнате почему-то стало светлее. Может быть, потому, что пыль в проломе улеглась?

Цель стольких поисков и мучений — Белая Маска — лежал перед детьми в своём атласном наряде на грязном дощатом полу, как безжизненный манекен, чуть раскинув руки и вытянув ноги в туфлях. Его застывшее лицо с пустыми тёмными глазами и белая одежда были одного цвета. Сам себе не веря, Аксель заворожённо разглядывал рисунок золотого шитья на его платье, драгоценные камни игрушечного кинжала, сыгравшего столь зловещую роль в недавних событиях. Шляпа с плюмажем валялась рядом с головой, предоставив сквозняку перебирать волосы лежащего — пышные, длинные и причёсанные, но похожие на светлый парик.

— Он…мёртв? — прижав руку ко рту, выдохнула Кри.

— Вряд ли, — сказала Дженни. — Мне кажется, он дышит, только слабо… Вынесем его в сад?

— Не нужно, — раздался за их спинами глуховатый старческий голос. Все резко обернулись. На фоне неразрушенной стены появились очертания ещё одной человеческой фигуры — лишь немногим ясней, чем исчезнувшая тень Диниша. Нельзя было толком различить ни морщин старческого лица, ни складок мантии. Только огромные, выпуклые глаза стрекозы с плывущими в них созвездиями словно выдавались из сырой штукатурки, живя самостоятельной жизнью.

— Штрой! — ахнула Кри. Но замешательство её длилось недолго. Быстро шагнув вперёд, она загородила от появившегося видения лежащую на полу фигуру. Ещё через миг рядом с ней встали Аксель и Дженни — готовые к бою и любым неожиданностям.

— Вам достаточно дотронуться до него, и он очнётся, — продолжал Штрой, чьи контуры то бледнели, то становились чётче. — Память и речь не пострадали, хотя, разумеется, он не помнит ничего, что делал на моей службе. А насчёт сада — в принципе, тоже дело…свежий воздух никогда не помешает.

— Что вам нужно? — резко спросил Аксель, оглядываясь. Но, кажется, больше никакая нечисть ни из каких углов не лезла.

— Я на минуточку. Дать совет. И не тревожьтесь, мы с вами сейчас находимся очень далеко друг от друга — так же далеко, как был от вас Пралине, передавая привет из космоса. Помнишь?

— Ещё бы! — процедил мальчик, решив всё же не расслабляться. — А что это вы о нас заботитесь?

— О нет, я озабочен, как всегда, своими собственными делами…Но всё же пришёл сказать, чтобы вы не отдавали этого мальчика его тётке, сеньоре де ла Крус, она же Мирамар. Ему не будет хорошо с женщиной, которая его ненавидит. А больше у него никого нет…

— По твоей вине! — глухо сказала Кри, дрожа от ярости.

— И где тут ваш интерес? — спросил Аксель.

— Я хочу, чтоб вы были вместе, — ответил Штрой. — К нашей общей выгоде. Мне тогда будет удобней покончить с вами, а вам — обороняться. Договорились?

— Мы подумаем, — ответил Аксель, не находя, что ещё сказать в ответ на столь откровенное заявление. — Это всё?

— Разве что у тебя есть ко мне вопросы, — вежливо развёл руками Штрой, слабо мерцая. — Только недолго…

— Да, есть. Один, — Аксель облизнул запёкшиеся от пыли губы. — Как вы обманули его? Мне не хочется мучить его расспросами, а знать бы нужно…

— По нашим законам, я его не обманул. Тут стоит говорить лишь об умышленном умолчании с моей стороны, и необдуманном заключении договора — с его. Конечно, можно было увести юного Октавио силой, когда он плакал в своём дворе за мусорными баками. Но для моих магических целей добровольное согласие подходило лучше…Его любящему папеньке нужны были старые эскудо — он и получил их по почте в тот же вечер. И пересчитывал бы до сих пор, если б вы не вмешались…Ну, а наш мальчуган в обмен согласился участвовать в сеансе гипноза, даже не поинтересовавшись, сколько же он продлится. Где ж тут обман?

— Нигде, — признал Аксель. — Так, пара мелочей. Он не знал, что никогда не увидит своих родителей. А они умерли от горя!

— Каждый из нас чего-нибудь не знает, — спокойно ответил Штрой. — Ты, к примеру, не знал, что будет, ежели отказаться от родной сестры…Да, и не забудьте наложить на него защитное заклятие, прежде чем уведёте отсюда в садик. Это я в проклятом месте такой тихий. До свидания, Аксель, Кри и Дженни!

Стена погасла. В комнате повисло молчание.

— Он и меня знает, — поёжилась Дженни, отступив назад и чуть не споткнувшись о лежащего.

— Жалеешь? — спросила Кри, поворачиваясь к Октавио.

— Нет. Пора будить его, а то простудится…

— Но это ужасно! Что мы скажем, когда он спросит нас о родителях?! — Кри заломила руки, нерешительно топчась у неподвижного тела.

— Мы скажем, что если он захочет, то у него есть брат, две сестры и ещё кое-кто, — сказал Аксель, выполняя совет Штроя и накладывая на Октавио защитные чары.

Кри пристально поглядела на Акселя, затем перевела дух и, наклонившись, тихонько коснулась пальцами щеки лежащего — тем же жестом, каким недавно Аксель прикоснулся к её лицу.

И вскрикнула: по этой белой, как мел, щеке побежала тёмная трещина — как по разбитой фарфоровой тарелке. Трещина перекинулась со щеки на нос, брызнула мелкой сеточкой на подбородок, и мёртвая маска растаяла в воздухе. Исчез атласный наряд, кинжал с камнями, растворились на ногах лежащего туфли с бантами, юркнули в равнодушный к чудесам и проклятьям пол шляпа и парик…На смену всему этому великолепию возникли застиранная клетчатая рубашка из грубой ткани, домашние штаны трико и сильно растоптанные тапочки. Перед Кри, Акселем и Дженни лежал худенький десятилетний мальчик, смуглокожий (впрочем, не особенно — кожа его была, пожалуй, светло-кофейного цвета), с пышной угольно-чёрной шевелюрой. Тонкое, нервное лицо с прямым носом и алыми, пухлыми губами медленно повернулось к детям. Мальчик глубоко вздохнул, просыпаясь, и открыл глаза — огромные, тёмные и блестящие, как сливы. Глаза скользнули по потолку, трём бледным, недвижным лицам с приоткрытыми ртами — и Октавио де ла Крус рывком сел.

— Бом диа! — неловко поздоровался Аксель, прошептав нужное заклятие: может, для лучшего взаимопонимания и ему, и Кри, и Дженни пора заговорить по-португальски? Однако он тут же обеспечил Октавио всё то знание немецкого языка, которым обладал сам. (А Аксель и без недавней привычки к чтению считался самым грамотным в своём классе).

— Добрый день… — растерянно ответил мальчик по-португальски — высоким, звонким голосом, но с хриплыми нотками, как после долгого и крепкого сна. — Где я? — прибавил он, тревожно озираясь. — И где тот старик? Он ушёл?

— Гипнотизёр…ушёл, — мрачно ответил Аксель, опустив глаза. — Ты помнишь его?

— Да…Он обещал, что поможет. Показал деньги! И мы с ним пошли…А потом, видно, начался гипноз, и я заснул…Кто вы?

— Так ты совсем ничего не помнишь больше? — осторожно спросила Кри.

Октавио долго и внимательно разглядывал её, видимо, больше думая о том, кто она такая, чем о её вопросе. Кри густо покраснела, но, в отличие от Акселя, глаз не отвела.

— Нет…Кажется, был какой-то зал. И в нём — бык, похожий на чёрта, и у него на лбу крутились серебряные рожки…А потом я увидел что-то страшное и проснулся…то есть, наверное, начал видеть другой сон. Скажи, пожалуйста, кто ты?

— Меня зовут Кри — Кристине, то есть. Это Аксель, мой брат, а это моя подруга Дженни. Мы пришли помочь тебе!

— Куда пришли? В больницу?

Мальчик недоумённо оглядел развороченную комнату с проломом в стене и опрокинутой мебелью, и холодный, грязный пол, на котором он всё ещё сидел. Нет, больницей тут решительно не пахло!

— А что здесь вообще случилось — землятресение?

— Можно и так сказать, — уклончиво ответил Аксель. — Слушай, Октавио…Сейчас очень долго объяснять, что произошло. Просто знай пока, что землятресение помешало тому гипнотизёру довести сеанс до конца…Но деньги твой отец получил! — поспешно добавил он, заметив нервный жест мальчика.

— Получил? — просиял Октавио, блеснув сахарными зубами и вскочив. Ростом он был чуть повыше Кри и чуть ниже Акселя. — Спасибо! (Было видно, что теперь он проникся ко всем полным доверием). Но я сейчас в Мериде, или нет?

— Мм…не совсем. Ты, главное, ни о чём не беспокойся! Мы сейчас все вместе пойдём в другой дом, ты там поужинаешь, придёшь в себя, и девочки всё тебе объяснят. А я тем временем кое-что улажу…насчёт тебя, — торопливо добавил Аксель, поймав взгляд Кри, которая явно была не в восторге от своей роли. — Тогда и решим, что делать дальше!

— Как это — что делать? — удивился Октавио. — Мне надо домой, вот и всё!

— Это самое я и собираюсь уладить… — И Аксель отвернулся.

— А…что это за другой дом? — осторожно шепнул Октавио Кри. — Больница?

— Подымай выше — психлечебница! — мрачно бросил Аксель. — Только не для тебя, не бойся…И вообще, я пошутил…отстань, Кри! Это пансион для туристов. Ты сейчас находишься на Сан Антонио, неподалёку от Балеарских островов…

Октавио задохнулся.

— Где?! Он что, украл меня, этот Пай Натал?

— Да забудь ты о нём! — твёрдо сказала Кри, тяжело вздохнув и взяв его за руку. — Главное сейчас — поскорей уйти отсюда. Мой братец обожает дурацкие шутки, я сама тебе всё объясню. Идёшь?

— Да… — Он ещё раз внимательно оглядел Кри и покорно двинулся за ней к пролому, не выпуская её руки. Аксель и Дженни пристроились им в хвост.

До пансиона шли молча. Октавио вертел головой, привыкая к новой обстановке, но вопросы задавать не осмеливался и старался идти в ногу со своей провожатой. А у остальных, по понятным причинам, тоже не было настроения поддерживать беседу. В какие-то мгновения, глядя на неспокойное море и жемчужно-серые, повисшие над ним облака, простреленные там и сям косыми лучами предвечернего солнца, Аксель не мог поверить, что он ещё жив. «Спади с очей, повязка заблужденья, и помните, как дьявол пошутил…» — вертелись у него в голове две неотвязных строчки, путая все остальные мысли. Да и не время сейчас обдумывать и вспоминать…к счастью! Он знал только, что идёт по берегу моря другим человеком, чем был ещё недавно, когда спешил этим же путём в обратном направлении. Вот она, невозможная реальность — перед глазами: страшный полуразваленный дом остался позади, а в двух шагах впереди, спотыкаясь на прибрежных валунах, шагает Белая Маска. Доверивший им троим свою судьбу. «В общем, он симпатичный, — думал Аксель. — Но…как же теперь…ох!»

И, однако, иного решения он не видел. Нужно было срочно поговорить с отцом.

— Кри, — вполголоса сказал Аксель, когда впереди показался пансион, — через «ресепсьон» идти не стоит. Но если нам не повезёт, и мы всё же напоремся на сеньору Мирамар, говори ей всё, кроме правды!

— А ты?

— Мне некогда слушать болтовню! Я должен найти папу. Вы с Дженни отведите Октавио ко мне в номер, умойте его…

— Я вообще-то сам привык умываться, — с достоинством вставил Октавио, очень внимательно слушавший разговор.

— Извини…Пусть умоется и подберёт себе что-нибудь из моих вещей. Не обижайся, я вовсе не хочу сказать, что ты плохо одет! — заверил он Октавио. — Но иначе будет сразу видно, что ты не турист, и к тебе начнут приставать с вопросами…Эх, если б можно было наколдовать что-нибудь подходящее! — вырвалось у него.

— Может, попробуешь? — тихонько посоветовала Кри.

— С чего вдруг? Здесь же нет усилителей…

— Тогда попытаюсь я, — И. Кри, отвернувшись от поражённого Октавио, чуть слышно пробормотала:

Оденься, Маска, словно ты — мой брат, Но лучше и наряднее стократ!

И вдруг на одежде Октавио вспыхнули голубые искры, словно он был участником феерического гала-концерта! Когда же они погасли, вместо скромного домашнего наряда на нём был шикарнейший белый летний костюм фирмы «Найк», элегантные сандалеты и умопомрачительная кепка, где над козырьком скрестили хвосты два серебристых попугая.

— Ох…А это что? — Кри схватила оцепеневшего мальчика за смуглое запястье.

— Ну-ка… — прищурилась Дженни. — Это, Кри, называется — часы «Картье».

— Н-но…почему?! — воззвал Аксель к небесам. — Здорово, только как же ты сумела, а?

— Наверное, потому, что всякие способности со временем развиваются, — сухо сказала Дженни. — Вспомните-ка, сколько всего с вами за последнее время произошло! Вы были в Голубом Космосе и в Подземном Мире, встречались с духами и Смертями, видели в симпатичном месте чёрный камень, а сейчас возвращаетесь из ещё более симпатичного местечка…В конце концов, вы же внуки своего деда, Акси! А он умел колдовать вообще без усилителей.

— Почему же это «с вами произошло»? С нами троими! — поправил Аксель, от которого сухой тон Дженни не ускользнул. — А ну-ка, Дженни, попробуй и ты наколдовать себе что-нибудь! Скажи, например: «Хочу одеться так же, как и Маска. Пусть в первый раз поможет мне подсказка!»

— Сбрендил, что ли? — осведомилась Дженни, поджав губы. — Ну, допустим, выйдет у меня — и как я объясню это папе?

— А ты ненадолго…на минуточку! — присоединилась к брату Кри. Ей ужасно хотелось, чтобы и Дженни стала волшебницей!

Искушение было слишком велико. Дженни послушно повторила стишок, и…ничего не случилось.

— Ты, Акси, неправ! — объявила Кри, подумав. — Ещё Штрой тебе говорил: в заклятье надо верить! А тут какая же вера, раз вся надежда на чужую помощь? Попробуй, Дженни, заменить вторую строчку. Скажи так: «Мне не нужна ни помощь, ни подсказка!»

На сей раз по одежде Дженни пробежала цепочка слабых голубых искр, но тем дело и кончилось.

— Ну, не беда, — утешил Аксель. — У Кри тоже не сразу вышло! Нужно просто понять, чего тебе не хватает…Для начала и это неплохо, верно?

Дженни молча кивнула, однако лицо у неё явно прояснилось.

— Иххх… — раздалось рядом с ними слабое шипение. Все обернулись и только тут вспомнили об Октавио. Он больше не был смуглым и смотрел на них с открытым ртом, напоминая белую черноглазую рыбу в кепке.

— Прости, мы тебя не подготовили! — пробормотал Аксель. — Кри, наколдуй ему кока-колы…

— И-ихх-кх!кхм!!! — Октавио подавился кока-колой, чуть не залив свой новый наряд. — Вы…волшебники? Или это всё тоже гипноз?

— А ты бы как хотел? — осторожно спросила Кри. (Аксель и Дженни тут же выпучили глаза почище Октавио: такая осторожность была чем-то совершенно новым для неё).

— Чтоб на самом деле!

— Правда? — улыбнулась она.

— Ну конечно!

— Так вот, мы действительно волшебники. И тебя научим…

— Только не сейчас! — поспешно сказал Аксель. — Пусть сначала придёт в себя…К тому же у нас нет времени, нужно убираться с этого острова подобру-поздорову!

Октавио тут же начал с жаром молить об отмене этого решения, но всё, чего совместно с Кри добился — в зарослях, чуть в стороне от тропы, возникло из пустоты громадное трюмо, чтобы он мог хорошенько разглядеть свой новый наряд. Аксель был уверен, что этот костюмчик — лучшее приобретение Октавио за всю жизнь…к тому же ему предстоит сегодня узнать о смерти родителей…Так что юный португалец досыта навертелся перед зеркалом, хотя, по мнению того же Акселя, мог бы вести себя более по-мужски. Трюмо уничтожать не стали — пусть остаётся для туристов, которые захотят привести себя в порядок после купания. Ну и, чтоб отпугнуть какую-нибудь рысь, если она тут всё-таки заведётся. Затем все благополучно проскользнули в патио через задний двор, никого не повстречав — даже кур; бедняжек последнее время держали взаперти, и, как теперь знал Аксель, без всякого основания.

Первый, кого они увидели во дворике, был, к сожалению, не Детлеф Реннер, а Жоан. Он спешил от чёрной лестницы под окном Акселя к «ресепсьон» с таким тревожным, обалдевшим видом, что тот почувствовал: нужно его окликнуть.

— Эй, Жоан! Погоди!

Тот обернулся. Его всегда оливковое лицо имело сейчас скорее меловой оттенок.

— Здравствуй. Как ты себя чувствуешь?

— Я-то ладно, а вот Пепа… — выдавил из себя Жоан.

— Что? Что? — посыпались встревоженные вопросы. Секунду Жоан колебался, но, видимо, решив, что от Акселя всё равно не скроешь, бросил:

— Не в себе она…Может, перегрелась на солнце. С обеда её не было нигде. А сейчас пришла встрёпанная и несёт всякое…Тётя хочет в город её везти, к врачу.

— Очень хорошо, что мы тебя встретили! Слушай внимательно, Жоан. Пепа в полном порядке, и никакого ей врача не надо! Передай сеньоре Мирамар, пусть она остаётся в пансионе. Я сейчас поговорю с моим отцом, и мы оба вам всё объясним. Понял?

— Да ты-то почём… — с подозрением начал Жоан. Но тут взгляд его скользнул по Октавио и его шикарному наряду, и он запнулся. — А…это…

— Это турист. Может, он у вас поживёт немножко. Но для этого нужно, чтобы ему тут понравилось. Без шума и глупостей! Ты скажи тёте: мы просим накрыть стол за ужином ещё на одного человека.

— Скажу, — обрадованно кивнул Жоан. И заторопился, чуть прихрамывая.

Аксель глубоко вздохнул и закрыл глаза. Он был рад слышать, что нашлась настоящая Пепа, но как-то не был уверен — после сегодняшнего — в своём желании видеть её. Или, может…Ведь она видела его во сне! Но ему не дали времени на раздумья.

— Вообще-то я уже здесь, — прогудел за его спиной знакомый голос. — Нам и впрямь пора поговорить, Акси…

Аксель резко повернулся и ткнулся носом в атлетический торс отца.

— Вы, значит, встретили знакомого туриста? — с еле заметным сомнением в голосе спросил Детлеф Реннер. — Добрый вечер!

— Гутен абенд, — робко сказал Октавио, не отдавая себе отчёта, что говорит на чужом языке.

— Папа, это Октавио де ла Крус! — торопливо выпалил Аксель. — Он…

— Втроём поговорим, так? — уточнил отец, видя, что сын замялся.

— Ни за что! Кри и Дженни отведут его в мой номер. Давай, Кри, бери его в работу, а я…

— А ты бери в работу меня. Может, на пляж пойдём? Хотя…крюк давать из-за этой рыси…

— Не было никакой рыси, папа! Сюда…

Аксель увёл отца в тень конюшни, и так как его рассказ отнял бы массу времени (а во всех деталях — много дней), предложил обойтись совсем без слов. Тем более, что Детлефу всегда удавались скупые и односложные вопросы, на которые его сыну почему-то никогда не удавалось так же скупо и односложно ответить. Аксель просто вложит в папину голову все свои мысли магическим способом, о’кей?

— Не знал, что ты колдуешь без усилителей, — заметил тот.

— Могу, могу, я теперь всё могу…Поехали! — И Аксель пробормотал заклятие. И замер, с тревогой следя за лицом отца.

Детлеф сморщил лоб, потёр его большой ладонью, затем глубоко и шумно вздохнул, качая головой:

— Дела-а…А ведь я чуял неладное! Ещё тогда, на шоссе, сразу, как эта чёртова сосна рухнула. Ну, рухнула она, а отчего, думаю, на «ситроене»-то ни царапинки? Хотел даже вам сказать, когда мы в номере у Кри сидели, да засомневался: может, напраслину возвожу на человека? Довёз нас всё-таки, не угробил…И вас чего зря пугать? А вы и не испугались…

В последней фразе Акселю послышался очень большой укор.

— Папа! Если б я всё тебе рассказал, ты ни за что не отпустил бы нас! И мы не спасли бы Октавио…

— Ладно! Этот разговор мы отложим до Мюнхена. Но он будет, поверь мне.

— Верю, верю, — вздохнул Аксель. — А сейчас…

— Надо выручать парня. Да. И всё-таки, что бы там ни говорили эти самые духи, а он в доме своей тётки!

— Может, даже она возьмёт его, — сказал Аксель. — Чтоб шуму не было! Сплетен и пересудов…Чтоб никто, боже упаси, не узнал, что она тоже де ла Крус. Но ему не будет здесь хорошо, папа. Поверь и ты мне! Она заставит его грести навоз с утра до вечера, и он станет прислугой Жоана.

— И что мне нужно сделать — усыновить его?

Аксель приподнялся на цыпочках и чмокнул отца в щёку.

— Только, пожалуйста, не задавай лишних вопросов типа: «А что скажет мама?» — попросил он. — Ты прекрасно знаешь, что она скажет!

— Хорошо. Тогда я спрошу другое, если ты не против. На какие средства я должен его растить? На деньги Шворка?

— Да! — твёрдо ответил Аксель, топнув ногой. — А теперь уже и Шворк не нужен. Я теперь сам могу прокормить всех сирот в мире! Только духи виноваты, что он сирота! Они свели в могилу его родителей самым подлым образом, и любой суд присудил бы им это. Жаль только, что они даже не почувствуют, как я заставил их раскошелиться! Зажрались…

— Мм…да. Наверное, в этом что-то есть, — вздохнул отец, прислонясь к дощатой стене, за которой, среди сумрака и сена, текла таинственная и злобная жизнь осла Агапито. — И мальчик, кажется, неплохой. Был бы тебе товарищ…Ну, а если тётушка не согласится?

— А ты сам с ней поговори, — предложил Аксель. — Идём на «ресепсьон»! Чтобы не утонуть в её речах, я объясню ей всё тем же способом, что и тебе.

— Но ведь Отто просил тебя хранить тайну. И ты обещал не колдовать!

— К чёрту тайны и обещания, когда речь идёт о таких вещах! Да и не скажет она никому. Никому и никогда. А чтобы тебе было спокойнее, я её слегка заколдую на этот счёт…

Про себя же он решил, что если сеньора Мирамар начнёт кочевряжиться и не захочет отпустить Октавио, то можно будет заколдовать её и не слегка…Детлеф молча покосился на него и, кажется, хотел что-то сказать, но раздумал. Ещё минуту сосредоточенно размышлял, обдумывая всё это так и сяк, затем тряхнул головой и сказал:

— Идём!

И они пошли.

Для экономии сил и времени бесконечно вымотанный Аксель послал заклятие-рассказ вперёд, не дожидаясь своего физического прибытия в холл частного пансиона «Мирамар». Он даже позаботился — впервые в своей волшебной практике — перевести мысли сеньоры в режим МВВ, чтоб у неё было время хорошенечко осознать, на что она идёт, если станет спорить. И с трепетом спрашивал себя, не увидит ли в кресле очнувшуюся от волшебного сна истинную Пепу…

Но все его тревоги были излишни. Вдова Мирамар была одна — как всегда, величественная, склоны её были задрапированы трауром, а над вершиной стелился вулканический дым. Она уже всё знала. Она уже давно приняла решение, и не жалкому акселеву волшебству было поколебать его. Тут бы и сама Смерть отступила…

— Сеньоры, — меланхолично прогудела она, встав им навстречу. — Я благодарна вам за то терпение, которое вы проявили, когда мой пансион — бесспорно, за грехи его недостойной владелицы, и только её, ибо мой покойный муж уже наказан за свои прегрешения…

«Главное — не запутаться, — сказал себе Аксель. — Не терять нить её мысли!»

— …когда мой пансион, говорю я, подвергся нашествию злых сил, устроивших адский пир на своей кухне, пока я и мои сиротки погрязали в домашней суете на моей. Акселито! Ты помог бедной душе обрести покой, и пока я жива — это твой дом. Я ничего не возьму с вас за постой… — добавила она непреклонным тоном. — Не думаю, что следующим летом эти двери откроются для новых гостей, но если чудо случится, ты и твоя семья…родная семья, — уточнила она, — сможете приезжать сюда, как на дачу…Бьембенидос!

«Зря я так про неё…» — смущённо подумал Аксель. Детлеф слушал с неослабным вниманием.

— Часть тяжести, что лежит у меня на сердце, я поверю отцу Эстебану — и, может быть, получу прощение, а остальное — той святой Сеньоре, которая никогда не простит меня. Но обо мне ли речь? — Она словно стала выше ростом, хотя это казалось невозможным. — Забудем меня и вспомним самого несчастного из всех сироток, сына моей покойной… — она слегка понизила голос и оглянулась, словно проверяя, не подслушивает ли её толпа досужих постояльцев и прихожан. — …родственницы. Сына, для которого я, нищая, к своему бесконечному сожалению, ничего не могу сделать!

— Ура! — вырвалось у Акселя. Сеньора Мирамар чуть смутилась.

— Ура? — неуверенно уточнила она. Детлеф крякнул.

— Я хотел сказать: «ура», что вы сами нуждаетесь в помощи, сеньора Мирамар! Потому что я-то как раз могу кое-что для вас сделать, — затараторил Аксель, что твоя Кри. — Нет-нет, если бы вы сумели взять к себе Октавио, я ничего не стал бы предлагать! Но я вижу, до чего вас довело отсутствие жильцов, раз уж вы вынуждены отказаться от родного пле…

— Кгм! — рыкнула сеньора.

— От бедного сиротки, — поправился Аксель, утирая пот. — Но теперь, стоит вам зайти в номер к вашему лорду, когда он гуляет, или спит — в общем, когда ваш приход не будет его беспокоить — и сказать «Аусвурф» …по-немецки это значит «Извержение» …

— Извержение? — с сомнением в голосе переспросила сеньора. — В моём пансионе?

— Ну да! И зачитать списочек, который вы будете каждый раз составлять себе сами — каких-то продуктов, или вещей, или чего хотите…и всё вам будет падать с потолка в нужном количестве! Вот.

— В нужном — значит, в любом? — снова уточнила сеньора, тяжело дыша.

— В каком хотите! Вы даже сможете открыть при вашем пансионе магазин, чтобы продавать всё это туристам. Раз уж я волшебник, а вы так вкусно кормили нас и так заботились о нашем отдыхе…

— Мой дорогой мальчик! — плача, сказала она, обнимая его. — И подумать только, что я ничем не могу вознаградить тебя…Но ничего, прощальный ужин превзойдёт все ваши ожидания! И я должна поставить ещё один прибор, не так ли?

— Да! — кивнул смущённый Аксель, стараясь освободиться из опутавших его траурных тканей. — Для…

— Жоан всё сделает! — твёрдо сказала сеньора, не дав ему закончить. — Он уже здоров. А меня ждёт кухня и бедняжка Пепа — я уложила её совсем рядом с номером милорда, ведь там такие прекрасные постели! Не знаю даже, увидимся ли мы до вашего отъезда…Но если что потребуется — малыш мне мигом передаст. Счастливого вам пути, дон Реннеро, вам и вашим ангелам-избавителям. Надеюсь, вы будете приезжать к нам каждое лето…

Она схватила из-под стойки большую плетёную корзину, вытряхнула из неё несколько мятых счетов в урночку поменьше и устремилась в коридор первого этажа. Обернулась на миг в тёмном проёме с корзиной в руках и, улыбнувшись сквозь слёзы отцу и сыну, от всего сердца закончила:

— …втроём!

Такой она и останется в его памяти, пока моря омывают прибрежные скалы и мускатный орех плывёт на юг.

— Уф! — покрутил головой Аксель. — Знаешь, пап, если мы и впрямь вернёмся на этот остров, остановимся лучше в отеле «Де Саура» …пусть там и хуже кормят.

— Привыкай, сын, — сказал Детлеф, взъерошив ему волосы. — Духи — это ещё не всё, знаешь ли…

Они пересекли патио, где их больше не ждали никакие внезапные встречи, и вернулись к себе. Дорогой Аксель гадал, как примет — и примет ли — Октавио ещё и эту внезапную перемену в его жизни. Когда он вошёл в номер, девочки были в слезах и рыдали на плече друг у дружки. Октавио с заплаканным лицом крепко спал, лёжа на кровати Акселя — в новом, уже немного мятом костюме, свесив одну руку, а другой обхватив подушку.

— Я не смогла! Я не рассказала…Я…я наколдовала так, чтоб он без слов всё узнал…С ним такое бы…было после этого… — севшим голосом сказала Кри. — Пришлось усыпить его. Тоже колдовством. А мы с Дженни поклялись, что найдём и убьём Штроя!

— Может быть, лучше сделать так, чтоб он поскорей забыл? — неуверенно предложила Дженни.

— Ты же так не думаешь, — вздохнул Аксель. — А у нас с тобой, Кри, появился брат — если он, конечно, захочет…

Сама Кри явно хотела — судя по слабой улыбке сквозь слёзы.

Октавио не трогали до ужина, и не тронули бы дальше, но он проснулся. Он больше не плакал, и когда Детлеф увёл его в свой номер для разговора, вышел оттуда спокойным. Однако это было спокойствие автомата.

— Ему нужно время, — тихо сказал Детлеф Акселю, Кри и Дженни. — Он очень благодарен вам за всё и, конечно, едет с нами. Хотел пойти и взглянуть на домик Диниша, но я объяснил, что не стоит ему сейчас там бродить. По-моему, у него есть характер. Только не напоминайте ему ни о чём, ладно? А я после ужина позвоню маме. Чёрт, как же теперь быть? У парня ни документов, ни билета…

— Не волнуйся, папа, — успокоил Аксель. — Предоставь всё своим детям. Октавио летит с нами без проблем!

Как показали дальнейшие события, он был не совсем прав…

Прощальный ужин в пансионе состоялся раньше обычного, чтобы у отъезжающих было время спокойно сложить вещи. Он и впрямь не имел себе равных, включая все блюда средиземноморской кухни и многое другое. Одного только не было на этом ужине — сеньоры Мирамар, и один только Эрих Винтер толком сознавал, что он ест. (Но и он уже получил инструкции и не лез к гостю с вопросами). Жоан выбивался из сил, угождая едокам, а особенно — бывшему врагу; может быть, даже он каким-то труднообъяснимым путём узнал, что ссорился с Акселем вовсе не из-за Пепы? Как бы то ни было, он получил от взрослых очень щедрые чаевые. Затем, ещё до свечей и ночных мотыльков, Детлеф отправился звонить, а остальные разошлись по номерам. Стараясь хоть немножко отвлечь Октавио от его мыслей, Аксель наколдовал ему два кожаных чемодана, а в них — целую груду вещей, которую охотно заимел бы и сам. Тот вяло мигал и еле слышно благодарил. Но вскоре, услышав громкое восклицание Акселя, девочки ворвались в комнату и застали его у открытого окна с листком золотой фольги в руках. Сидящий на подоконнике Октавио глядел на листок с вполне осмысленным недоумением.

— Виноградный сфинкс принёс, — пробормотал Аксель. — Не понимаю, что это значит…

Кри взяла у него из рук листок с праздничной радужной каймой и, забыв о предупреждении Франадема, прочла вслух весело мигающие, как световая реклама, строчки:

«Поздравляю с заслуженной победой, а юного Октавио — с новой семьёй и Днём всех святых.

Теперь вам лучше забыть то, что вы узнали, а мне — смягчить гнев лучшего друга. Или хоть попытаться это сделать. Прощайте!

Ваш Меданарф».

— Значит, он для нас больше не Франадем, — медленно сказала Кри.

— И добра от него, стало быть, не жди, — подхватила Дженни.

— Да, но как он собирается смягчить гнев Штроя? Или попытаться смягчить? — хмуро сказал Аксель. И молча обвёл всех взглядом, явно не ожидая от них успешной догадки — всех, кроме Октавио. Но молчание нарушил именно он.

— А я ещё не пойму, чего это он поздравляет меня с Днём всех святых. У нас в Португалии его отмечают первого ноября. И в Испании тоже…Может, перепутал или шутит?

— Забудь, — усмехнулся Аксель. — Судя по подписи, у него о-очень серьёзное настроение…А скажи, Октавио, — прибавил он, чуть подумав, — почему в твоей стране этот день празднуют именно первого ноября?

Тот кинул на него изумлённый взгляд, ясно говорящий: «Кто же ты такой, что не знаешь этого?»

— Я иностранец, — терпеливо сказал Аксель. — Вот и не знаю. Многие немцы тоже думают, что их обычаи должен знать весь мир. Но лично я с ними не согласен…

— Извини, я и правда думал, что это знает весь мир, — признался Октавио. — Такое бывает не часто!

— Что? Что бывает? — резко спросила Дженни.

— Вы никогда не слышали о Лиссабонском землятресении? — ещё вежливее сказал Октавио. — И в школе не проходили?

— Н-нет, — процедил Аксель, не сводя с него глаз. — А можно подробнее?

— Ну…это был великий и страшный день, — начал Октавио. (Видно было, что он умел и любил рассказывать — особенно о вещах великих и страшных, и произнёс бы фразу куда выразительнее, будь у него сегодня побольше сил). — Ни один португалец никогда его не забудет.

— Почему?

— В этот день примерно двести пятьдесят лет назад землятресение разрушило нашу столицу — Лиссабон. Почти всю! От города осталась только груда горящих развалин. Но это было ещё не самое худшее…

Октавио сделал паузу (вовсе не театральную) и потёр лоб. Слова явно не шли ему на ум.

— А разве может быть что-то худшее? — нервно спросила Кри.

— Погоди, Кри, не мешай ему. Дальше!

— Вода отступила от берега, и многие люди поспешили в порт, надеясь там спастись от огня и обломков. А потом из океана вдруг встала гигантская волна и…

— Кри!!! — взревел Аксель так, что его было слышно в Барселоне. — Дженни!!! Скорее к морю!!!!! — И первым сорвался с места, прыгнув в окно. Каким-то чудом он не сломал и не вывихнул ноги, а секунду спустя рядом с глухим стуком приземлился Октавио, упал на руки и тут же вскочил. Девочки, хоть и были в ужасе, не рискнули последовать за ними и помчались на лестницу, но когда обе с разбегу вылетели в патио, он давно был пуст.

Аксель и Октавио — который был очень лёгок и бегал не хуже его — промчались по окаянной тропе, сметая остатки заградительных лент на манер финиширующих спортсменов. Мимо ветвей и поворотов, мимо кокетливо блеснувшего в кустах трюмо — скорей! Задыхаясь, выскочили на пляж…Там было мирно, тихо и пусто.

— Уффф… — закашлялся Октавио. Неверным шагом подойдя к воде, он умыл пылающее лицо. Затем повернул к Акселю нос, на котором сверкала большая капля, и спросил:

— Думаешь, он может…

— Запросто! — бросил Аксель. — Пока ничего, — сообщил он выбежавшим из зарослей девочкам, словно это и без него не было ясно. — Но лично я бы здесь немного подождал.

— Ну…знаешь… — задыхалась Дженни, согнувшись и прижав руку к боку. — Ну, знаешь! В окно-то зачем кидаться? Пожар, что ли?

— И зачем ты потащил с собой его? — кивнула Кри на Октавио. — Он же не умеет колдовать!

— Никто меня не тащил, — с достоинством сказал тот. — Я сам прыгнул!

— И молодец! — подытожил Аксель. — Ладно, вы себе идите, собирайтесь, а я тут побуду малость. На всякий случай… — И он рассеянно проводил взглядом стаю чаек, которые, оглушительно крича, мчались с моря вглубь острова.

— Я тоже, — сказал Октавио. — У меня всё сложено.

Дженни и Кри, отдуваясь и честя Акселя на чём свет стоит, отправились к трюмо — причёсываться да отряхиваться. Мальчики из солидарности проводили их.

— Если уж ты, — сказала Дженни, зажав во рту шпильку для волос и встряхивая «конским хвостом», — принимаешь всё это всерьёз, какой смысл торчать тут на ночь глядя? Создай для острова волшебную защиту от землятресения и наводнения, и иди в номер! Тем более, что с этими местами нас связывает столько дорогих воспоминаний…Может, Меданарф тебя сюда нарочно выманить захотел, а? И, между прочим, море совершенно успокоилось. Такой тишины на берегу я ещё не помню….

— И вода никакая от берега не ушла, — поддержала Кри. — Колдуй, и идите с нами!

— Вы не понимаете! — рассердился Аксель. — Я боюсь не простого стихийного бедствия, а волшебного! Что, если оно произойдёт иначе, чем обычное? Как тут защищаться вслепую? Мы должны смотреть в оба, видеть, что нам угрожает…

— Лично я как раз этого и не пойму, — вздохнула Дженни, покончив с причёской. — Если оно волшебное, то оно не может нам угрожать. Мы защищены от волшебства…Остров, возможно, и погибнет, но мы-то — нет! Зачем же зря губить столько народу?

— Почём я знаю? Я не Фр…Меданарф! Чего ты протираешь трюмо, Кри?

— Оно какое-то мутное…даже белое, — сказала Кри, проведя по стеклу рукавом. — Ну вот, ещё хуже стало…

Аксель резко метнулся вперёд, вгляделся в трюмо, где отражался далёкий морской горизонт, затянутый сейчас длинным белым облаком, — и кинулся на пляж с такой скоростью, что, казалось, просто растаял в воздухе. И всё же чуть не опоздал: чудовищная двадцатиметровая волна уже без единого звука подлетала к берегу, затенив своей массой прибрежную зелень. На её пенном гребне, словно два безумных сёрфингиста, плясали какие-то светлые фигурки. А высоко-высоко над ними, — хотя помертвевшему от ужаса Акселю было не до того, — маячила в воздухе крохотная, ежесекундно растущая в размерах тёмная точка…

Как и в случае с косой, он опять не смог (и не смог бы, сколько бы раз не повторялся в его страшных снах этот наплывающий с моря кошмар) метнуть навстречу волне нечто осмысленное. Аксель просто вытянул руки и послал вперёд всю свою волшебную силу и страстное желание защитить тех, кто уже выбегал на пляж за его спиной. Ни единого звука не разнеслось над островом, когда смертоносная кипящая масса разбилась о невидимую преграду в каких то трёх метрах от берега. Облако пены стеной рванулось вверх, вверх, вверх, пытаясь перехлестнуть через магический барьер — словно в полосе прибоя проснулся вулкан, плюющий белой лавой…Подлетевшая совсем близко тёмная точка (теперь уже целая клякса), спасаясь от стометрового водяного гребня, взмыла вверх и зависла над ним. От этого зрелища Аксель почувствовал слабость в коленях и сел на песок. Пляж погрузился в сумерки — водяная масса закрыла солнце…

«Скорей, волна! Исчезни без следа, И ни пловцов не трогай, ни суда!» —

прозвенел у мальчика над ухом дрожащий голос. Ослепительно-белый гребень рухнул вниз, привстал напоследок, словно умирающий дракон, и волнение в считанные секунды улеглось. Вновь светило мягким светом закатное солнце, чуть плескался прибой у самых ног сидящего без сил Акселя…Ничто не указывало больше на то, что здесь чуть не разыгралась трагедия, весть о которой к утру облетела бы мир.

— Спасибо, Кри… — хрипло сказал Аксель, не оборачиваясь.

— Это не я…Это она! — таким же придушенным голосом ответила Кри за его спиной. Мальчик оглянулся и увидел дрожащий палец, которым его сестра указывала на Дженни. На Дженни, поражённую больше всех.

— Я…сама не знаю, — сказала та, сглотнув. — Это были не мои стихи. Я же не умею их сочинять…

— А, думаешь, я умею?! — вскинулась Кри.

— Погоди, Кри! Дай Дженни сказать…

— Я просто увидела перед собой чьё-то усатое лицо. И оно велело мне повторить всё это…сама уже не помню…

— А ну, наколдуй порцию эскимо! — тут же велел Аксель. Все уставились на Дженни, но, хотя она честно напряглась и несколько раз пошевелила губами, как выброшенная на берег рыба, ничего не случилось.

— Не думаю, что у неё что-нибудь получится, — раздался со стороны моря сухой голос. — Лично я не чувствую в этой девочке особых задатков волшебницы, скажу прямо…

Все резко повернулись к воде. По колено в прибое стояли две фигуры в белых бурнусах, с длинными боевыми косами в руках…

— Вы?! — выдохнул Аксель, чувствуя, что у него — в который раз за сегодняшний день — голова идёт кругом.

— Когда-то надо же и работать, знаешь ли, — ещё более сухо сказала Смерть, — а не заниматься благотворительностью. Между прочим, если вы вообразили, что мы опять явились сюда утирать вам сопли, то вы жестоко ошибаетесь! Замешкайся ты хоть на секунду…

— Но, мам, — весело вмешался Смертёнок, приветливо махнув Акселю рукой, — ты же только что говорила, что ничего им всем не будет, и что всё это беззаконие! И что завтра ты…

— Я не сказала «беззаконие»! — ледяным тоном возразила мать, выволакивая его на берег. — Я сказала «безобразие»! Берёшься сплетничать, так будь хотя бы точен. Не думаешь ли ты, что кто-то может заставить меня нарушить закон? Как нарушают его некоторые, плюющие на служебные дела своих родителей? А?

Скелетик понурился.

— У предъявителя имелась лицензия на стихийное бедствие! — отчеканила Смерть, обращаясь исключительно к нему. — Оформленная задолго до всех этих событий и через мою голову! А что я её завтра опротестую и скандал устрою, так это уж мои дела…Мне решать, имеет ли кто-то необходимость топить пять тысяч человечков, чтоб создать видимость покушения на пятерых! Ясно?

— Ясно… — робко сказал Аксель, так как Смертёнок молчал. — Но…простите…а зачем она нужна? Видимость покушения?

— Без понятия! — отрезала Смерть, как сам Аксель десять минут назад. — Ещё МНЕ не хватало в этом пачкаться! — И она демонстративно запахнула полы белоснежного плаща.

— Да ясно же зачем, Акси… — прошипела ему в ухо Дженни. — Ты письмо припомни: «Смягчить гнев лучшего друга, или хоть попытаться это сделать». Это он перед Штроем комедию ломает, мерзавец!

Видно, Смерть расслышала её слова, так как покосилась в её сторону довольно благосклонно.

— Что же до твоих волшебных способностей, — сказала она Дженни уже спокойнее, — не стоит обижаться на меня или вешать нос. Ты, правда, не предрасположена, как вот эти трое… — махнула она пястью в сторону остальных детей, — но в минуту сильного чувства волшебство вполне может проснуться в тебе опять…За кого именно из них ты так испугалась?

— За всех! — бросила Дженни, густо покраснев. — Спасибо!

— Акси, с кем ты говоришь? — дрожа, прошептал Октавио. — Я никого не вижу…Кто сказал, что я предрасположен к волшебству? И почему же тогда Дженни видит его, а я нет?

— Тебе не так уж важно, кто я, — ответила ему Смерть. — Просто я решила, что с тебя нынче и так довольно впечатлений, не то ты обязательно видел бы меня. Да и любой, кто хоть раз в жизни колдовал, ибо на пляже сейчас — великолепное волшебное поле! Твои друзья объяснят тебе всё в дороге…Надеюсь, вы вот-вот покинете мой многострадальный регион? Или я ещё не отмучилась?

— По правде говоря, Акси, нам бы тоже хотелось это знать, — прозвучал рядом с детьми ещё один хорошо знакомый голос — но теперь уже с самого пляжа.

— Отто! — ахнул Аксель, поворачиваясь на каблуках не менее поспешно, чем перед трюмо.

— Мориц! — вторила ему Кри, бросаясь вперёд и нежно гладя по носу громадного, словно пассажирский вагон, пса, которого только она до сих пор и называла первоначальным домашним именем — вместо грубоватого «Шворк». Последний тут же свесил язык и блаженно пустил слюну.

— Так это вас я видел в небе? — спросил Аксель, виновато поглядывая на Хофа, облачённого в обычный штатский костюм и добавившего к нему, курортной обстановки ради, только солнцезащитные очки.

— Ну да. И мы извиняем тебя за то, что ты нас не узнал. Тут, как я догадываюсь, было не до этого… — прибавил комиссар, вежливо кланяясь Смертям, которые слегка кивнули. — А мы уже думали, что опоздали — верно, пёсик?

— Я был просто вне себя! — развёл лапами Шворк. — Мои усилители звенели от напряжения, но мы находились ещё слишком далеко от вас, чтобы остановить волну… — Он говорил вполне непринуждённо, как дома, однако Аксель видел, что присутствие двух белых фигур весьма нервирует его: у пуделя даже шерсть ощетинилась, и, если бы не присутствие хозяев, он, пожалуй, задал бы стрекача. — Выходит, теперь ты можешь колдовать сам? — прибавил он не без тревоги.

— Да. Но это не значит, что ты мне будешь меньше нужен! Отто…прости меня, пожалуйста, за молчание…Я, конечно, очень виноват! Ты прилетел, потому что я перестал писать и звонить?

— Ну, будем считать, что я наконец вспомнил о своём отпуске, — вздохнул Хоф. — Захотелось глотнуть морского воздуха. Да и Шворк не давал покоя…Боюсь, он сбежал бы в одиночку, вот мне ничего и не оставалось, как взять отгул. Но, судя по этому молодому человеку, вы, кажется, справились сами?

— Октавио де ла Крус — комиссар Хоф, — представил их друг другу Аксель. Комиссар пожал руку растерявшемуся от обилия чудес мальчику, который, по крайней мере, слегка очнулся от своего горестного оцепенения. И только тут Аксель наконец поверил, что действительно нашёл Белую Маску.

Вдруг он почувствовал, что кто-то что-то суёт ему в ладонь. Аксель бессознательно сжал в руке четыре твёрдых холодных палочки, а потом уж взглянул на них. Четыре золотых авторучки-косточки. Одну венчал череп, другую — месяц, а две остальных — расправившая крылья бабочка.

— Что ты, что ты! — отпрянул он от скалящегося Смертёнка. — Нам запрещено!

— Не бойся. Ты же видишь, я при маме…Это обыкновенные авторучки. Просто на память.

— О, тогда спасибо…Тебя сильно наказали?

— Да, — вздохнул тот. — Меня не поведут в кафе-мороженое…А я было уже почти добился! У тебя тоже строгая мать?

— Не спрашивай, — вздохнул Аксель, пряча улыбку. — Да, знаешь что? Можно, на моей авторучке будет не череп, а тоже месяц? В честь Кри?

— Уже…Нам пора, Акси. Хоть ты и не из наших краёв, но, когда надумаешь умирать, свяжись со мной. Я буду тут как тут, о’кей?

— Обещаю, — успел ему улыбнуться Аксель. Но Смерть с воплем: «Эт-то что ещё за мерзкий человечий жаргончик?! Я тебе вправлю мозги!» — оттащила Смертёнка подальше от него и вместе с ним растаяла в воздухе.

— Так что, летим? — спросил Хоф, с любопытством наблюдавший за этой сценой. — Дома всё расскажете…

— Как же мы можем, Отто? — печально сказал Аксель. — Во-первых, у нас пропадут билеты на самолёт. Во-вторых, мы в чужом государстве, оно нас будет искать…

— А в-третьих, — вмешалась Дженни, — что скажет мой папа, увидев вместо «Мак Доннелл Дугласа» летающего пса? Или вы хотите лететь без нас?

— Ни за что! — заверила её Кри сахарным голосом. — Просто Акси сейчас маленько подколдует, и все, кому положено, забудут, что мы здесь были. А твой папа примет Шворка за полицейский вертолёт, на котором Отто прилетел к нам в гости. Да, Акси?

Тот нерешительно взглянул на Хофа.

— Вообще-то я противник колдовства, — пожал плечами комиссар. — Но раз уж я и впрямь прилетел сюда на таком вот вертолёте…чего урчишь, провокатор?…то мне крайне сложно возражать против столь продуманного нарушения закона. К тому же, как я догадываюсь, — кивнул он на Октавио, — у юноши нет ни документов, ни билетов? В Мюнхене мы решим эту проблему, но и там будет не так просто объяснить чиновникам, откуда он взялся…

— Вот и не объясняй! — подхватил Аксель, не желая лишний раз напоминать Октавио о его утрате. — Я ему сам в два счёта всё оформлю. И тебе ничего не придётся нарушать, Отто…А главное, почему мы все должны лететь на Шворке: слушая наш рассказ, ты столько раз захочешь выпить кофе, что любая стюардесса объявит забастовку!

Этот довод окончательно сразил комиссара Хофа. И вот, в последний раз, дружной колонной они двинулись к пансиону, на всякий случай оставив у моря пуделя самых обычных размеров. Как знать, вдруг сеньора хозяйка любит собак ещё меньше, чем племянников?

Должно быть, весть о цунами, которое делось неизвестно куда, вместо того, чтобы встряхнуть местный сон и скуку, уже начала гулять по острову. Не доходя «ресепсьон» все услышали громоподобный рёв, который могло породить только разразившееся наконец извержение вулкана Мирамар:

— На мой пансион?! Сорокавосьмиметровая?!! Ядерные испытания на Майорке?!!! Бесконечно вам благодарна, сеньор Афонсу, сейчас будем эвакуировать лорда и остальных жильцов… — Звяканье брошенной на рычаг телефонной трубки и страшный вопль: — НЕ БУДЬ Я ИСАБЕЛЬ ФАХУН, ЕСЛИ Я НЕ СГНОЮ В ТЮРЬМЕ ТОГО, КТО ЭТО ЗАТЕЯЛ!!!!!!!!

— А тот небритый старик на рынке был во многом прав, — хмыкнул Аксель. — Может, он знал не всё, что ему хотелось, но кое-что и правда знал!

— Да и сеньора Фахун не так уж неправа, — заметила Дженни. — Те, кто всё это затеяли, должны ответить, Акси…

— Особенно за моих родителей! — твёрдо сказал Октавио. — Пусть даже это будет непросто.

— Ну, — вполголоса ответила Кри, взяв его за руку, — надеюсь, теперь нам будет проще. Ведь, что ни говори, а нас теперь четверо…

Июнь 2007 — январь 2009 г.

Ссылки

[1] Пер. с нем. Н. Холодковского

[2] Пер. с исп. А. Гелескула

[3] Пер. с исп. А. Гелескула

[4] Шекспир, «Гамлет». Пер. М. Лозинского

[5] Пер. Н.Холодковского

[6] Мольер. «Тартюф». Пер. с франц. М. Лозинского

[7] Пер. автора данного романа

[8] Перевод с исп. Н. Горской.

[9] Пер. А. С. Пушкиным двух строк из стихотворения Байрона «Fare thee well!»

[10] Байрон. «Паломничество Чайльд Гарольда», Песнь Третья, 43. Пер. В. Левика

[11] Пай Натал — португальский Дед Мороз.

Содержание