Меркурий в петлице

Саксонов Владимир Исаакович

Стерин Вячеслав

Н

езаметной но сложной интересной и очень важной работе советских таможенников посвящена повесть В.Саксонова и В.Стерина “Меркурий в петлице”. Авторы ее по заданию редакции побывали в таможнях Бреста, Риги и Ленинграда, собрали богатый фактический материал.

В основе этой повести — подлинные события…

 

“ГРАНИЦА ОТКРЫТА — ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!”

Вышли в Рижский залив. Тугая волна с силой ударила в скулу пограничного катера. Он вздрогнул, нос его высоко взлетел, и тут же катер провалился, подняв корму.

Моторы испуганно взревели.

— Что это? — спросил Сергей.

— Винты из воды вынырнули, — видал, как бросает! — ответил рулевой.

Водяная пыль — срезанные ветром верхушки волн — ударила в лицо. Сергей невольно зажмурился. Открыв глаза, он увидел впереди все тот же тошнотворно серый качающийся горизонт, мокрую кожаную спину рулевого и справа, совсем рядом — впалые щеки старшего инспектора таможни. На щеках и козырьке фуражки капли воды, глаза прищурены — Глаузинь протирал очки. Потом надел их — и Сергей встретил спокойный строгий взгляд стариковских глаз.

Ему показалось, что Глаузинь собирается что-то сказать — может быть, ободрить… Сергей неожиданно для себя зло буркнул:

— Была погода как погода. А теперь…

— Штормит, — кивнул Глаузинь. — Осень!

За первые две недели работы Сергей Ястребов четыре раза выходил на пограничном катере встречать приходящие в Ригу корабли, но тогда и на Даугаве и в заливе было спокойно. И несколько часов пути до рейда пролетали незаметно.

Тогда, негромко переговариваясь со старшим наряда, Сергей смотрел на проплывающий мимо берег, и перед ним открывались пестрые картины жизни порта.

Разным людям один и тот же город западает в душу по разному. Сергей теперь не мог бы себе представить города без разлапистых портальных кранов, высоких бортов, белых мачт и смеющихся на ветру корабельных флагов.

Флаги были разные польские и ГДР, норвежские и греческие, исландские и бразильские, английские и финские…

Асфальтированные причалы порта были заполнены автомашинами, тракторами, ящиками с оборудованием, станками, приборами. А когда шли мимо Угольного района, с борта катера был виден берег, припорошенный черной пылью, и ковши мощных кранов, плывущие от железнодорожных платформ к трюмам кораблей. Челюсти ковшей разжимались, и в трюмы сыпался уголь. Угольная пыль, подхваченная ветром, иногда долетала до катера. Потом когда начинался новый район, горьковатый запах угля смешивался со свежим запахом досок, влажной коры, опилок. Низко сидящие в воде суда-лесовозы желтели палубами, плотно уставленными штабелями леса.

Сергей жил в Риге всего третью неделю, и, если бы вдруг уехал, она вспоминалась бы ему и грустноватым запахом желтых листьев, плавающих в черной воде каналов, и морским ветром, пахнущим солью, углем, машинным маслом и отсыревшими сваями причалов. Он вспоминал бы сигналы электропоездов, прорезающих город как метеоры, басы работяг-буксиров, лязг портовых кранов и хлопанье флагов на мачтах.

Сергей подумал о городе мельком. Сейчас для него существовали только вздыбленный морем залив, горькие брызги на губах и качающаяся мокрая палуба катера. Она казалась теперь маленькой — намного меньше, чем тогда, когда катер стоял у причала…

— Вот он, — сказал вдруг Глаузинь. — Порт приписки — Бремен. Хлопот всегда с ними…

Сергей увидел впереди корабль: светло-серый борт, чуть посветлее воды в заливе, белые мачты…

Рядом с Сергеем стоял солдат — курил, спрятав от ветра папиросу в кулаке. Как ему удалось прикурить и как удавалось стоять, не держась за поручень, Сергей не понимал. Но, поглядев на солдата, он вдруг испытал такое чувство, будто не был год назад демобилизован, а просто переведен в другую часть и продолжает службу. Правда, теперь у него в петлицах не танк, а два твердо перекрещивающихся жезла с распахнутыми крыльями — символ Меркурия, бога торговли…

И тут же Сергей с досадой подумал, что поднимется на борт западногерманского судна довольно измотанный этим непривычным “переходом”.

— Границу откроете вы, Сергей Александрович, — сказал Глаузинь. Сергей кивнул, поправил фуражку, подтянулся. Потом вцепился в поручень — при развороте катер качнуло так, что палуба ушла из-под ног.

Сергей поднял голову: медленно проплывали на корме теплохода выпуклые буквы — “Редер”…

С подветренного борта был уже подготовлен штормтрап.

Борт надвигался, рос, а когда катер подошел к нему почти вплотную, встал высокой стеной, которая то опускалась, то поднималась.

Сергей прикусил губу и покосился на свои петлицы: ему еще не приходилось шагать на трап с ускользающей палубы, а сейчас сверху склонились любопытствующие физиономии западногерманских моряков. “Забраться на подножку вагона, конечно, легче”, — подумал он, вспомнив поезд на разъезде, тихий закат над Брестской крепостью и людей в форме с незнакомой эмблемой в петлицах, поднимающихся на ступеньки вагонов.

Тогда он никак не думал, что через год сам станет таможенником.

Он служил за границей и в тот вечер, когда поезд “Берлин — Москва” остановился в полукилометре от станции Брест, был счастлив, как может быть счастлив солдат, вернувшийся на Родину.

Сергей долго смотрел, как теплеет небо над Брестской крепостью.

Он бывал там и навсегда сохранил в памяти грохочущую тишину пустых казарм, каменные слезы оплавленного кирпича, застывшие судороги стальных балок.

Отсюда, где над тихим Бугом склонились ветви деревьев, начиналась родная земля.

И невысокий светлоглазый парень в форме таможенника первый сказал ему: “Со счастливым возвращением!”

Сергей спросил светлоглазого:

— А что, бывают контрабандисты?

Тот улыбнулся:

— Встречаются…

…Первым на трап вошел врач, за ним легко прыгнул лейтенант-пограничник, потом — представитель “Инфлота”, Сергей, Глаузинь и солдат. Узкий трап пошатывался. Леер, натянутый с внешней стороны, не внушал доверия. Внизу, отваливая от борта, качался катер — каким он казался крохотным!

Сергей старался подниматься уверенно, даже небрежно, не глядя вниз. Это было трудно, и к тому же здорово болело колено — неудачно прыгнул на трап.

Он ступил на палубу и оглянулся. Глаузинь чуть улыбнулся ему.

Перешагивая через высокие комингсы они прошли по узкому коридорчику к салону. Сергей думал встретить этакого морского волка, а в дверях салона показался молодой человек лет двадцати пяти, светловолосый, с румянцем на полных щеках.

— Здравствуйте, — сказал он по-русски. — Прошу!..

Распахнутый воротник бежевой рубашки придавал капитану вид благодушный, домашний, и Сергей почувствовал раздражение: по его мнению, перед государственной границей следовало одеться построже.

Они вошли в салон, сели за стол.

Отделанный пластиком, салон был убран просто и по-морскому изысканно: низкий диван под квадратными иллюминаторами, овальный стол, легкие кресла-раковины. На стене — картина: яркие цилиндры, эллипсы, зигзаги, а рядом старинный барометр в строгом черном футляре.

Сергей стал проверять документы — внимательно изучал широкие тонкие листы — коносаменты, как на флоте называют багажные квитанции.

Они были в полном порядке.

Лейтенант-пограничник просматривал пачку паспортов. Представитель “Инфлота” беседовал с капитаном: нужен ли судну ремонт, сколько требуется воды, какие продукты. Глаузинь тоже задал несколько вопросов.

В углу салона на миниатюрном письменном столике стояла игрушка: матрос в широченных клешах и берете с помпоном, сидя в гамаке, растягивал аккордеон. Под гамаком серебрилась крошечная бутылочка рома. И над всем этим — государственный флаг ФРГ.

Корабль все еще слегка раскачивался. И игрушечный матрос в гамаке не переставал качаться.

По морским традициям корабль — частица того государства, под чьим флагом он ходит. Сергей был сейчас в Федеративной Республике Германии. Он не без интереса присматривался к розовощекому капитану, от которого во многом зависит поведение команды на берегу. А Глаузинь как-то рассказывал, что в прошлый раз, когда “Редер” приходил в Ригу, двоим из его команды пришлось остаться на берегу: один был осужден советским судом за изнасилование, другой — кажется, боцман — лежал в больнице после пьяной драки со своими подчиненными.

В салоне шла вежливая неторопливая беседа, говорили на немецком. Все формальности были соблюдены, а таможенный досмотр на иностранных судах, приходящих к нам, не производится.

Сергей посмотрел в иллюминатор: корабль подходил к Экспортному району.

Капитан выдвинул вделанный в стену ящичек, достал бутылку, разлил коньяк по рюмкам:

— Прошу вас, господа…

Представитель “Инфлота” поблагодарил, выпил и стал раскуривать трубку. Лейтенант-пограничник сидел с невозмутимым лицом, словно ничего не слышал. Сергей сказал: “Благодарю”, — и принялся изучать свою записную книжку, а подняв голову, удивился: Глаузинь поднес рюмку к губам.

— Извините, господа, — встал капитан, — я должен отдать кое-какие распоряжения…

Когда он вышел, Глаузинь блеснул очками в сторону Сергея:

— Пригубите. Ничего особенного. А они из-за какой-то рюмки о “железном занавесе” кричат…

Сергей отпил, сердито подумал: “Прямо великосветский раут… Дипломатия!”

Вспомнилось, как в Москве ему сказали: “Товарищ Ястребов, нам рекомендовал вас райком партии. Согласны ли вы стать одновременно и дипломатом и часовым, или, говоря проще, таможенником?”

Он умел увлекательно рассказывать, этот человек, с которым они беседовали. Нет, советский таможенник не скучный чиновник, подозревающий в каждом путешественнике контрабандиста; настоящий таможенник — это тонкий психолог, умный и находчивый страж экономических рубежей страны. Он должен уметь точно и быстро разгадывать махинации “бизнесменов” разного толка: валютчиков, спекулянтов, фарцовщиков — этих современных рыцарей наживы.

Но пока что “дипломатия” ограничивалась вежливыми улыбками, а часовым экономических границ государства инспектор Ястребов только считался — он не раскрыл еще ни одного контрабандного дела…

В салон вошел сухощавый, невысокий моряк, поздоровался и представился: “Старший штурман”.

“Капитан прислал, чтоб не скучали”, — понял Сергей.

Старший штурман разговорился с представителем “Инфлота”. Немецкий язык Сергей знал хуже английского, но понял, что моряк спрашивает, где в Риге филателистический магазин и как связаться с местными коллекционерами.

— Хочу марками обменяться. Не угодно ли взглянуть? Флора и фауна: видите, секвойя… Американский выпуск. А вот крокодил. Думаете, какое-нибудь африканское государство? Вовсе нет — марку выпустило княжество Монако! Не забавно ли? Маленькое княжество выпускает столько марок, что доход от их продажи составляет значительную часть бюджета государства.

У старшего штурмана было несколько марок на обмен. Ему очень хотелось приобрести советскую серию “Покорители космоса”. Можно ли обмениваться марками в Риге? Где? Разумеется, не нарушая правил. Честный обмен — и никакого бизнеса.

“Чудак! — решил Сергей. — Марки — и бизнес… Всюду у них бизнес!”

— А вот, взгляните, прошу! — у старшего штурмана даже лоб покраснел от увлечения. — Очень редкая марка! Выпущена в 1903 году на острове Киттс-Невис, около Америки. Видите, Колумб рассматривает американский берег в подзорную трубу! Но трубу-то изобрели гораздо позднее… — Старший штурман рассмеялся, счастливый. — Курьез!

Вернулся капитан.

Глаузинь многозначительно взглянул на Сергея: “Пора!”

Корабль подходил к причалу.

Сергей встал. Ему опять вспомнилась Брестская крепость, разговор в Москве… Чувствуя на себе взгляды капитана, лейтенанта-пограничника, штурмана, Глаузиня — теплые, настороженные, торопящие взгляды. — он произнес торжественно и значительно:

— Государственная граница СССР открыта — добро пожаловать!

***

Глаузинь положил на рычаг телефонную трубку, протер очки:

— “Волоколамск” на подходе. Досмотр будем производить здесь, у причала.

Из окна дежурной комнаты были видны только стены портовых складов, но оба уже знали, что у всех причалов насколько хватает глаз стояли корабли.

— Где же он пришвартуется?

— Порт найдет место, — сказал Глаузинь. — Для героев найдет…

— Они спасли в Северном море команду английского танкера, а мы будем их досматривать…

Глаузинь улыбнулся.

— Положено.

Таможенники вышли из дежурной комнаты.

На большой асфальтированной площадке поблескивали лаком новенькие “Волги”, мощные “МАЗы” (такие чистенькие, аккуратные), тракторы “Беларусь”. Громоздились ящики разных размеров — на них было написано: “Рио-де-Жанейро. Советская промышленная выставка”.

“Волоколамск” встал борт к борту с пароходом “Буг”. И чтобы попасть на него, нужно было сначала пройти через первый пароход.

В кают-компании “Буга” Сергею представилось неожиданное зрелище: несколько женщин сидели на диване и в креслах. Изредка они обменивались одной — двумя фразами.

Увидев таможенников, оживились:

— Вы быстро, товарищи?

— Мы ведь из Лиепаи приехали…

— Три месяца и двенадцать дней… их не было, — запнувшись, проговорила с несмелой улыбкой молодая женщина в цигейковой шубке. И покраснела.

Это были жены моряков с “Волоколамска”.

— А героев надо встречать на рейде, — сказал Сергей.

— Конечно, — кивнул Глаузинь. — Сейчас граница уже была бы открыта. Но что поделаешь…

“Да, — подумал Сергей, — что поделаешь: раньше их пришли два корабля — из ФРГ и Норвегии. Заставить их ждать, пропустить во вторую очередь — значит нарушить законы морского гостеприимства”.

Переходя по трапу на “Волоколамск”, они увидели: почти рядом — руками можно друг до друга дотянуться — стоят двое. Стоят, смотрят, молча улыбаются. Она поднимает на руках карапуза: вот он, вот…

Между ними только борт… Между ними — состояние государственной границы…

Таможенники и пограничники старались работать быстро. Вот паспорта, вот поименный список команды, список имеющейся валюты… Глаузинь остался с капитаном, Сергей пошел по каютам: “Здравствуйте, со счастливым возвращением!” — “Спасибо”. — “Скажите, пожалуйста, какая у вас есть валюта? Хорошо, хорошо — я просто запишу”.

Радист в отутюженном костюме и накрахмаленной белой рубашке открыл чемоданы.

— Пожалуйста.

Сергеи заглянул в каждый, потом открыл шкаф, посветил фонариком по полкам, думая: “В лучшем случае я для него — надоедливый чиновник, досадная задержка перед встречей с семьей!”

— Извините, — Сергей взялся за ручку двери.

— Понятно, служба! — сказал радист и добавил нетерпеливо:

— У вас еще много работы?

— Не очень.

“А ведь это он услышал “SOS”, — подумал Сергей и ясно представил себе, как “Волоколамск”, вспарывая океанскую волну, подходит к горящему английскому танкеру…

— Разрешите?

В этой каюте жили двое. Матросы. Совсем молодые ребята.

Один водил по подбородку электрической бритвой, другой раскладывал на письменном столике иностранную валюту.

— Эти, товарищ инспектор, мои, вот — его. У обоих по пять бельгийских франков, по девять шведских крон. И все.

— Поровну, значит, тратите? — улыбнулся Сергей.

— Ага.

— А что покупали?

— Вот — по свитеру.

— Разрешите? — спросил он, открывая шкаф.

Галстуки, рубашки, два черных костюма, белье. Книги — учебники для восьмого класса…

Закрыл шкаф и еще раз огляделся. Над письменным столом висел календарь: загорелая блондинка курит сигареты “Честерфильд” над ручейком, вливающимся в синие буквы рекламы. Ниже — по-английски “сентябрь”.

— Подарок, — перехватив его взгляд, сказал обладатель электрической бритвы. — Один матрос с того танкера…

— Трудно было?

— Не легко…

— Ну, счастливо, товарищи.

— Спасибо!

В каюте третьего штурмана он сразу увидел ту, с несмелой улыбкой: ее фотография стояла на письменном столе. Иностранной валюты у хозяина каюты не оказалось.

— Сделали много покупок? — осторожно поинтересовался Сергей.

— Вот, — третий штурман слегка покраснел, выдвигая ящики шкафа. — Детские костюмчики. Игрушки.

— Извините меня, пожалуйста, — сказал инспектор, взяв плюшевого медвежонка.

Медвежонок заурчал.

Моряк улыбнулся.

— Что вы, я все понимаю!..

Сергей поднялся в кают-компанию. Глаузинь был уже здесь. Моряки поглядывали на него нетерпеливо. Сергей кивнул старшему инспектору: “Все в порядке”. И улыбнулся — так радостно Глаузинь произнес:

— Граница открыта, товарищи!

 

МЕСЯЦ БЕЗ ЗАВТРАКОВ

Он получил комнату в новом доме за Даугавой.

Отсюда была видна старая Рига: казалось, минувшие века, спрятавшись в узких — шириной в два шага — улочках, с удивлением глядят на современные здания, корабли на реке, мост. По вечерам эти улочки темнели первыми, а на рассвете в них еще долго таились зябкие сумерки.

Утром, открыв окно, Сергей часто видел, как туман стекает с острых шпилей, клубится в ажурных пролетах моста, тает над рекой: его словно сносило течением…

Ему нравилось идти по набережной над холодной поверхностью Даугавы, подожженной зарей, потом сворачивать в игрушечные переулочки старой Риги и выходить на перекресток, простреленный утренним солнцем, к маленькому кафе на углу. Это уже становилось привычкой.

Когда Сергей первый раз решил здесь позавтракать, официантка взглянула на него как на случайного посетителя, на новичка и, подойдя к его столику, на секунду замешкалась видно, решала, как заговорить — по-русски или по-латышски.

— У вас яичница есть? — спросил Сергей. И добавил по-латышски: — Пожалуйста.

Она улыбнулась, принесла ему яичницу и кофе.

Через несколько дней Сергей уже узнавал посетителей кафе. Сюда приходили одни и те же люди: трое крепких парней в свитерах, всегда веселые, свежие, будто только что умывшиеся ключевой водой, девушки продавщицы в черных шелковых халатах, две семьи в полном составе — с детьми, старик, похожий на рыбака.

Сергей тоже стал здесь своим, и это ему нравилось. В общем-то человек стеснительный, он чувствовал себя в этом кафе свободно.

— А чаю у вас нет? — спросил он как-то у официантки.

— Кофе лучше! — она чуть заметно пожала плечами. — Но можно приготовить и чай. Вы всегда будете пить чай? Тогда мы будем готовить для вас…

Сергей подумал и согласился:

— Кофе лучше.

Он все таки скучал без чая, особенно по вечерам, и купил небольшой никелированный чайник, а заодно и настольную лампу — надо же устраивать быт… В его комнате стояла раскладушка, два стула и ветхий письменный стол, который прежний жилец решил не брать с собой на новое место. По мнению Сергея, комната пока смахивала на караульное помещение, но с настольной лампой она все-таки приобретала “гражданский” вид.

Сергей вышел в кухню, поставил новый чайник на плиту, чиркнул спичкой.

— Здрасьте! — услышал он за спиной голос Гешки.

За несколько дней, которые Сергеи прожил в квартире, это тоже стало обычаем: как только он выходил в коридор или в кухню, появлялся Гешка, его двенадцатилетний сосед.

— Здравствуй, Гешка, — он улыбнулся.

Глаза мальчишки смотрели на него с таким доверчивым и откровенным ожиданием, словно сейчас, сию минуту, Сергей должен был проглотить шпагу или достать из-за пазухи живого контрабандиста.

— Вы мне про контрабандистов расскажете? — спросил Гешка.

Сергей вспомнил плутоватые глаза матроса с “Моники Смит”, его — даже на вид — потные руки, вытаскивающие из карманов зажигалки и нейлоновые носки. Первый “акт о контрабандном деле”, подписанный инспектором Ястребовым… Мелкое дело! Он задержал матроса, когда тот возвращался на свой корабль, — пиджак у него оттопыривался… Матрос купил фотоаппарат. Сначала твердил, что получил советскую валюту от своего капитана, а потом признался продавал в городе зажигалки и носки… Капитан заплатил штраф.

— Расскажите! — Гешка уселся на табуретке, поставив ноги на перекладину и обхватив руками худые коленки.

— Это неинтересно, Гешка. Честное слово. Лучше я расскажу тебе о “Волоколамске”. Вчера они пришли из плаванья, ты ведь знаешь, что они спасли английский танкер… — Сергей запнулся, вспомнив: Гешкин отец Гунар Мауринь пять лет назад погиб в море.

— Ну и как? — заволновался Гешка.

Но тут в кухню вошла его мать. Сергей кивнул:

— Добрый вечер, Антонина Казимировна.

— Так как же? — переспросил Гешка.

— Молодцы, всю команду спасли.

— О чем это вы? — поинтересовалась мать.

— Так, мам, о своих делах.

— А про марку ты рассказал? — Она повернулась к Сергею. — Хоть бы вы ему объяснили, Сергей Александрович…

— Кипит, — заторопился Гешка.

— Спасибо… Интересную марку купил?

— Очень. — Гешка вздохнул. — За три рубля. Но я совсем не хочу есть утром!

— Я давала ему деньги на завтраки, — продолжала Антонина Казимировна.

— Но, мама, ведь это марка…

— Колумб! — она не выдержала, улыбнулась. — Колумб, уже слышала… С подзорной трубой. Но мне от этого не легче. И я не понимаю ее ценности. Особенно, если сын не завтракает.

“Колумб! — изумленно подумал Сергей. — Такая же? Или та самая?”

А вслух сказал:

— О, это интересная марка! В каком году она выпущена? В девятьсот третьем?

— Ну да! — Гешка торжествующе посмотрел на мать: вот, мол, человек понимает — видишь, как удивился!

— А почему же он с подзорной трубой? — улыбнулся Сергей. — Ведь ее еще не изобрели, когда Колумб открыл Америку.

Гешка смотрел на Сергея широко раскрытыми глазами, потом бросился в комнату и вернулся с альбомом.

— Вот моя коллекция, посмотрите!

Сергей снял чайник с плиты.

— С удовольствием. Пойдем ко мне.

И опять подумал:

“Такая же или та же?”

Гешка положил альбом на письменный стол.

— Вот, — сказал он, — тоже интересная марка. Видите, какие Франция раньше выпускала? Это для Мадагаскара…

Сергей рассматривал бледно-зеленую марку, выпущенную метрополией для Мадагаскара: четверо “туземцев” несут развалившегося на носилках белого господина.

— Не стеснялись, — усмехнулся он. — Совсем еще недавно не стеснялись.

— А вот! — Гешка обрадованно заерзал на стуле. — Вот эта синяя марка республики Южно-Молуккских островов. Марка вышла, а самой республики никогда не было.

— Как же так?

— А так! Американцы хотели создать на части островов Индонезии эту, как ее… марионеточную республику. Даже марки выпустили, а создать… — Гешка развел руками, прищелкнул языком.

Оба рассмеялись.

— Слушай, профессор, откуда ты все это знаешь?

— Рита Августовна рассказывала. Она у нас во Дворце пионеров ведет кружок. А работает в филателистическом магазине на улице Вальню.

— В котором ты купил Колумба?

— В магазине! Там разве такую купишь? — на секунду Гешка насупился. — А вы знаете… — сказал он, оживляясь. — Недавно в Варшаве была выставка марок — международная. Там показывали коллекцию английской королевы!

— Она тоже коллекционер?

— Ага! Рита Августовна рассказывала, эту коллекцию почти вся династия собирала… Из Лондона в Варшаву приезжал специальный лорд, хранитель коллекции. Вот где, наверное, марочки-то!

— У тебя тоже хорошие…

Гешка вздохнул, промолчал.

— Многое папа собрал, — сказал он. — А вот эти я обменял Эти Рита Августовна подарила… А вот эти купил.

— Понятно

Сергей рассматривал марку, на которой был изображен Колумб с подзорной трубой, и думал: “Если одна такая стоит три рубля, значит и марки могут быть бизнесом…”

— Все-таки “Колумб” — очень редкая марка! — сказал Гешка. — Теперь бы еще “Спартакиаду” достать. Законная серия…

— В каком смысле законная? — улыбнулся Сергей.

— Ну… хорошая.

— Да, наверно, такого “Колумба” ни у кого больше нет, правда?

Гешка задумался на минуту.

— У Рыбника, может быть?

— А кто он такой?

— Рыбник? Самый известный в Риге филателист! Он уже старый.

— А у того, кто тебе эту марку продал, пожалуй, есть еще, — сказал Сергей. — Но ты ведь его не знаешь… Иностранец наверное?

— Почему? — удивился Гешка. — Он в Риге живет, я его часто вижу…

— Так, — сказал Сергей. — А серия “Спартакиада” завтра будет в магазине! Давай-ка сходим туда вместе.

Узкая улочка Вальню — граница старой и новой Риги. Она начинается у нового здания вокзала, а в другом ее конце возвышается круглая, массивная, тщательно сложенная из кирпича старинная Пороховая башня. Большой универмаг тут рядом с крохотными галантерейными магазинами и кафе, неповоротливый троллейбус осторожно разворачивается между домами, построенными несколько веков назад…

У филателистического магазина толпился народ. Людно было и у прилавка.

— Вот Рита Августовна, — кивнул Гешка на продавщицу и тут же, увидев что-то интересное, забыл о Сергее. А тот, подталкиваемый со всех сторон покупателями, очутился у прилавка.

Продавщицу осаждали, требуя космическую серию…

Сергей терпеливо ждал.

Она вдруг спросила.

— Вы что-нибудь выбрали?

— Нет, я… собственно, не выбираю.

— Тогда зачем же…

— Дядя Сережа со мной, — невозмутимо произнес неожиданно появившийся Гешка. — Здрасьте.

— Здравствуй, Геша. У тебя появился дядя? — Девушка взглянула на Сергея. У нее были карие, с зеленоватым отливом глаза, нежное узкое лицо.

— Мы хотели купить марки, — сказал Сергей. — “Спартакиаду”.

Гешка густо покраснел, а получив конверт с марками, выпалил: “Спасибо!” — и тут же юркнул между покупателями к друзьям-мальчишкам — показать!

Рита улыбнулась. Сергей обрадовался этому не меньше, чем Гешка маркам.

— Мне бы хотелось с вами поговорить, — торопливо заговорил Сергей, — я отниму у вас пять минут. Меня интересует ваш филателистический кружок и… Простите, когда у вас в магазине обеденный перерыв?

— А я знаю, где Рита Августовна обедает! — заявил Гешка, снова вынырнув у локтя Сергея. — В кафе “Метрополь”.

— Видите, какой у вас помощник! — она усмехнулась.

— Вот о помощнике мне и хотелось поговорить.

В это время к прилавку протиснулся элегантно одетый молодой человек, снял шляпу, поклонился Рите, блеснув напомаженными волосами:

— Для меня есть что-нибудь?

Рита положила перед ним на прилавок конверты с марками. Пересчитав сдачу и поблагодарив, покупатель исчез.

— Так я вас буду ждать вместе с Гешкой в кафе.

— Мне в школу, — заявил Гешка, и Сергей чуть не стукнул его по выпуклому затылку. Рита ответила:

— Хорошо!

Когда они вышли из магазина, Гешка сказал:

— “Колумба” я у него купил.

— У кого? — не понял Сергей.

— У того, в шляпе. Сейчас спрошу у Риты Августовны, как его зовут. — Гешка повернулся было к дверям магазина, но Сергей ухватил его за рукав куртки:

— Не надо…

Прежде чем войти в кафе, Сергей быстро оглядел себя в большое зеркало, причесал густые, встрепанные ветром волосы и вошел в зал. Сидя за столиком, он нетерпеливо поглядывал на двери, ждал Риту.

Рита быстро прошла через зал, села рядом и сразу спросила:

— Гешка что-нибудь натворил?

— Да. — Сергей замялся. — Что вы будете есть? Любите хлебный суп? И взбитые сливки?

— Хорошо. Помолчали.

— Вы увлекаетесь марками? — начал Сергей.

— Да, очень, — ответила она. — Отец научил меня читать их. Он был настоящим коллекционером.

— А есть не настоящие?

— Есть. Некоторые собирают марки по узкому признаку — считают рубчики перфорации — зубчики, понимаете? Или на одной из марок какой-то серии не отпечаталась, например, какая-нибудь буква… Редкая марка. Вот ее и ищут… Но это не настоящие филателисты.

— А настоящие?

— Настоящие читают: марка всегда кусочек истории страны. Иллюстрированная история… — Рита задумалась. — Вы видели первою послереволюционную марку?

— Не приходилось.

— На ней — перечеркнутая красными стрелами эмблема Временного правительства. Дата — январь 1918 года и надпись “Совет рабочих и солдатских депутатов”. У молодого государства еще не было своего герба, да и лишних средств, чтобы печатать новые марки. А посмотрите на выпуски последних лет: спутники, покорители космоса, “Семилетка в действии”… Разве это не сама история?..

— Хорошо вы об этом говорите, — сказал Сергей — А бывают и курьезные истории, правда? Например, марка, на которой Колумб смотрит в подзорную трубу…

— Где вы видели такую марку?

— У Гешки. Он купил ее. За три рубля. Представляете — целый месяц без завтраков!

Официантка поставила перед ними тарелки.

— Да, да… А спекулянты, они и марки не оставляют в покое…

— Такую же марку я видел на иностранном корабле.

— Вы моряк?

— Нет.

Сергей замолчал.

Он так любил разговаривать с Гешкой, глядя в его чистые мальчишеские глаза, ему так легко было с Глаузинем и так свободно в маленьком кафе на углу — именно потому, что во всех этих случаях сама собой исчезала некоторая связанность.

И сейчас, с этой темноглазой девушкой, он тоже чувствовал себя свободно, легко — не хотелось, чтобы стало иначе…

— Я инспектор Рижской таможни, — сказал Сергей.

— О, это, наверно, поинтереснее, чем истории с марками?

— Знаете, как обычно пишут: “Покончив с таможенными формальностями, мы, наконец, сошли на берег”… Красноречивое “наконец”… — Сергей усмехнулся. — А работа интересная. Кстати, хотя нет, это совсем о другом: я знаю, кто продал Гешке марку с Колумбом!..

— Кто?

— Он был сегодня у вас в магазине, когда мы разговаривали. Поклонился вам.

— Неужели Куралюн…

— Он что, страстный коллекционер?

— Как вам сказать, — Рита пожала плечами. — Для меня был постоянным покупателем…

И спохватилась — взглянула на часы.

— Пора? — спросил Сергей.

Она кивнула.

— А если вас интересуют марки, — Рита поднялась, — советую сходить на филателистическую выставку Рыбника. Это здесь, рядом.

— Рита, можно вас попросить пойти туда вместе со мной?

— Почему же, — сказала она. — Завтра после работы.

 

СНОВА КОЛУМБ

Таможенники сдавали смену.

— Были приняты: греческий теплоход с грузом волокна, — говорил старший наряда, обращаясь к Глаузиню, — норвежский теплоход “Амундсен” — рыба. За рубеж ушли: пароход “Пешт” с грузом пшеницы для Германской Демократической Республики и “Даугава” — с экспонатами для нашей выставки в Рио-де-Жанейро. “Редер” скоро уходит. На подходе — судно из Исландии, польский танкер и шведский лесовоз.

— Так, — сказал Глаузинь. — Задержания есть?

— Одно, незначительное…

— Ну хорошо.

— Счастливого дежурства, товарищи!

Сдавшие смену ушли. Дверь захлопнулась.

Глаузинь достал сигарету, вставил ее в мундштук и хотел что-то сказать, но зазвонил телефон.

Сергей поднял трубку, выслушал, сдвинув брови.

— А сколько марок? Вот как! Спасибо

Положив трубку, повернулся к Глаузиню:

— Это из вытрезвителя. Там ночевал матрос Курт Гауптман с “Редера”. В носке у него оказалось двадцать пять рублей и несколько марок. Не валюта, а почтовые марки.

Глаузинь нахмурился.

— Непонятно. Но советская валюта — видимо, результат контрабанды.

Сергей рассеянно кивнул, думая о марках. Гауптман и Куралюн… Связаны они или нет? И как это выяснить?

— Где он сейчас? — спросил Глаузинь.

— Отпустили.

— Вы пойдете на корабль, Сергей Александрович.

Лицом к лицу с контрабандистом на борту “Редера”! Тут нужны находчивость и твердость. Давая понять Глаузиню, что ему все ясно, Сергей сказал:

— Пойду и потребую штраф в счет незадержанной контрабанды.

— Нет, — Глаузинь покачал головой. — Сначала вы посмотрите таможенную декларацию, заполненную этим матросом, потом спросите у капитана, не давал ли он матросу советских денег.

— Понятно.

— Будьте не просто вежливы, сверхвежливы!

— Они контрабандой занимаются, — сказал Сергей, — а с ними — сверхвежливо…

— Служба! — ответил Глаузинь. И добавил: — Мы с инспектором Красновым подойдем, попозже — оформить отход…

Узнав о причине появления таможенника, капитан приказал вызвать Курта Гауптмана и сидел молча, постукивая по столу ногтями. Сергей только теперь заметил, что они покрыты лаком.

Вошел Гауптман, встал шагах в трех от стола. Безвольно свисающие красные, в ссадинах руки, синяк под глазом, грязная роба… А на лице покорность и затаенное нетерпение: скорей бы отпустили.

— Вот видишь, Курт, — начал капитан. — Я предупреждал тебя, что тут из-за любого пустяка могут быть неприятности… — И улыбнулся Сергею.

— Судя по вашей декларации, — Сергей обращался к матросу, — советской валюты у вас не было?

— Нет.

— Вы не давали ему советских денег, господин капитан?

— Нет, не давал.

Розовощекий, сочувствующе кивнув Гауптману, добавил:

— Но я предупреждал его, что здесь не Ливерпуль. Помнишь, Курт, как славно погулял ты в Ливерпуле? И ведь никаких неприятностей не было! А здесь — сам видишь…

— Простите господин капитан, — сказал Сергей. — Мне необходимо задать матросу несколько вопросов… А потом я с удовольствием послушаю, как работают таможенники в Ливерпуле.

Розовощекий опять улыбнулся — на этот раз явно натянуто, опять забарабанил по столу.

Сергей ясно понимал, кто сейчас настоящий его противник: не юнец матрос, единственной радостью которого была, наверное, бутылка водки, а этот, с маникюром.

Сергей взглянул на Гауптмана.

— Что вы продали в городе?

— Жевательную резинку, блок сигарет, зажигалки, — в хриплом голосе матроса звучала та же покорность, что была написана на лице. Но, вспомнив, наверное, подзуживания капитана, матрос закончил развязнее: — Это все, господин инспектор!

“О марках я спрошу потом, — подумал Сергей. — Сверхвежливо… И послушаю, что вы скажете — ты и твой капитан”.

— Вот бумага. Напишите здесь, пожалуйста, что вы, Курт Гауптман, матрос теплохода “Редер”, продали в Риге столько-то предметов на такую-то сумму, — услышал Сергей свой спокойный голос и добавил жестче: — Таково правило.

Взяв бумагу, Гауптман вышел: он не смел сесть за стол в этом салоне.

— Кофе, коньяк? — капитан повернулся к Сергею.

— Благодарю вас. Если не возражаете, я хотел бы сначала закончить дело, — Сергей улыбнулся. “Можно подумать, что у нас с ним конкурс улыбок…” — А как вашему старшему штурману, господин капитан, понравилось на улице Вальню?

— На улице Вальню? — удивился розовощекий.

— Там филателистический магазин. Он ведь хотел обменяться марками…

— О! Можете себе представить, — капитан приподнял белесые брови. — Он потерял свой альбом. В Риге нас преследуют неприятности!

Появился Гауптман, застрял на пороге.

— Потерял свои марки? — переспросил Сергей и, принимая бумагу, посмотрел на Гауптмана, потом на капитана. — Весьма сочувствую.

Сергей просмотрел “объяснительную записку” Гауптмана.

— Не сходится, тут указано всего двадцать пить рублей — те, что у вас конфискованы. Но ведь вы еще пили, тратили деньги…

— Я продал еще… — хрипло начал матрос, но Сергей перебил:

— Почтовые марки, — он не спросил, он произнес это совершенно твердо.

Гауптман растерянно кивнул.

— На какую сумму?

— Десять рублей…

— Укажите, — сказал Сергей и взглянул на капитана.

От благодушия не осталось и следа. Выкрикнув что-то, он поднялся, позвал стюарда, снова сел, и все это не отрывая холодных бешеных глаз от красного лица Гауптмана.

В салон постучали. Вошел старший штурман.

— Ваши марки продал он, — все еще глядя на Гауптмана, проговорил капитан. — Господин инспектор каким-то образом заставил вора признаться…

“Вот ты как! Сразу про воровство вспомнил, — подумал Сергей. — Еще бы, покушение на частную собственность…”

Сергей мельком взглянул на остолбеневшего штурмана, усмехнулся про себя: “Законно!”, как сказал бы Гешка…” — и достал чистый бланк:

— Надо составить акт.

Коллекционер крутил головой, словно от зубной боли, его залысый лоб багровел.

— Где мои марки?!

Капитан буркнул что-то, старший штурман замолчал; поправив на коленях брюки, сел в кресло, тоже уставился на Гауптмана горящими глазами.

— Итак, вы продали их за десять рублей? — спросил Сергей. — Это правда? Одну только марку с Колумбом у вас купили за три рубля…

— О-о-о! — простонал штурман.

— Десять рублей за все, — тупо повторил матрос.

Сергей понял: “Не врет”, — и принялся составлять акт.

Он писал и слышал, как постукивают по столу ногти розовощекого, слышал разъяренный шепот старшего штурмана:

— Десять рублей!.. Я собирал эту коллекцию двенадцать лет! Где она? Где мои марки, свинья?!

— Двадцать пять и десять, — сказал Сергей, глядя на розовощекого. — Всего тридцать пять рублей. Прошу уплатить этот штраф, господин капитан, в счет незадержанной контрабанды.

— Но, господин инспектор! Он и так пропил свой заработок за месяц вперед. А теперь я должен платить мои деньги за его удовольствия? Забирайте его, пусть работает в вашем… как это называется? Есть у вас лагерь?

— В каком лагере? — удивился Ястребов.

— Ну, в этом — на пятнадцать суток…

— Таможенники охраняют экономические границы своей страны. Воспитывать иностранных моряков не наша обязанность. И… — Сергей улыбнулся, — так можно растерять команду, господин капитан!

— Я все равно выгоню его в Бремене, — буркнул розовощекий, стараясь взять себя в руки.

Гауптман отступил к двери.

“Вон!” — покосился на него капитан.

Старший штурман вскочил, бросился следом. Капитан принялся отсчитывать деньги.

… Возвращаясь с дежурства и поглядывая сквозь заплаканное окно трамвая на сонную Ригу, на мокрых голубей в карнизах озябших домов, Сергей хмурился, вспоминая, как смотрел на него Глаузинь. После “Редера”, уже перед рассветом, они оформляли отход шведского теплохода. Сергей старался быть внимательным… Ему показалось, что боцман — у этого рыжебородого было лицо прожженного плута — что-то тайком пронес в свою каюту. Оставив Глаузиня, Сергей пошел следом.

Он проверил у боцмана декларацию — только и всего. Глаузинь же, узнав об этом, извинился перед иностранцем. А Сергею, когда они сошли на берег, сказал: “Подозрительность к хорошему не приводит!”

Больше он об этом не говорил. Зато, обращаясь к инспектору Васе Краснову — третьему в их смене, — рассказал о нескольких неприятных случаях, вызванных излишней подозрительностью. Рассказывал он, как всегда, спокойно и даже невозмутимо, но по тому, как часто путал русские и латышские слова, Сергей понимал: старик волнуется.

— В прошлом году в наш порт приходили сотни иностранных кораблей, и, если подозревать, что всюду есть контрабандисты, это будет неправильно и плохо!

— Но мировая статистика считает, что только десять процентов контрабанды оседает в таможнях! — попытался возразить Сергей.

— Поэтому и надо быть внимательным, — отозвался Глаузинь.

…Вытирая в коридоре ноги о коврик, Сергей услышал, как в ванной фыркает под краном Гешка, и хотел быстро пройти в свою комнату. Но Гешка высунул из двери мокрое лицо, просиял:

— Здрасьте, дядя Сереж! Что я придумал! Вы меня в воскресенье возьмете на катер?

— Посмотрим, — сказал Сергей. И добавил: — Зайди, когда умоешься.

— А я уже! — Гешка схватил полотенце, скомкав его, стал тереть лицо.

— Вот что, — сказал Сергей. — Марка твоя с Колумбом — краденая.

— Как? — Гешка чуть не выронил полотенце.

— Понимаешь? Человек — моряк один из ФРГ — много лет собирал редкие марки. Читал их, как вот ты и Рита Августовна, а забулдыга с его же корабля украл и все пропил здесь, в Риге.

— А этот теплоход придет еще в Ригу? — глядя в пол, спросил Гешка.

— Наверное, придет…

Гешка сорвался с места, хлопнул дверью своей комнаты и через минуту вернулся.

— Возьмите, — протянул он Сергею “Колумба”, — когда придет корабль, отдайте ее хозяину. Не нужна она мне!

— И вот еще что, — голос Сергея почему-то стал хриплым, — ты, брат, не расстраивайся. У меня, честно сказать, тоже неприятности. Надо уметь их переживать. Понял?

 

ФИЛАТЕЛИСТИЧЕСКАЯ ВЫСТАВКА

Выставка известного в Риге филателиста Михаила Петровича Рыбника разместилась в конференц-зале редакции одной из газет. На стенах пестрели сотни марок. И на этом веселом ярком фоне фигура самого Рыбника, седеющего человека в потертом старомодном костюме, выглядела весьма скромно. Он стоял с указкой около стенда и, морщась от света юпитеров, что-то объяснял группе пионеров. Рядом возился кинооператор.

“Это тебе не пижон, не “оптовый покупатель”, — подумал Сергей, вспомнив Куралюна и с симпатией поглядывая на Рыбника.

Рита подвела его к стенду:

— Вот наша первая послереволюционная марка. Я вам о ней рассказывала. А здесь собраны марки союзных республик — тоже от самых первых. Видите? Армения…

Они переходили от стенда к стенду. Рита, сдержанная, несколько даже скованная вначале, увлеклась и рассказывала живо, с подробностями.

Потом улыбнулась, взглянула на Сергея.

— Вам не скучно?

Она словно не спрашивала, а говорила: “Вам ведь не может это показаться скучным, я знаю”.

— Только что подумал… Хорошо, когда коллекционер много знает. После ваших рассказов и для меня марки оказались неожиданно интересными.

Рита опять улыбнулась.

— И все-таки, чтобы вам не было скучно, давайте посмотрим марки, с которыми связаны курьезные истории. Вот взгляните, пожалуйста… В 1497 году моряк Джон Кабот открыл остров Ньюфаундленд. Через четыреста лет в честь этой даты на острове выпустили большую серию марок. Одну из них вы видите — на ней изображен корабль Кабота “Метью”. Вернее, должен был быть изображен. А это совсем не тот корабль…

— То есть как не тот?

— Не тот. Установлено, что это “Святая Мария”, флагманское судно все того же Христофора Колумба.

— Опять Колумб!

— Да. С ним вообще много курьезов, филателистических конечно. Здесь нет тех марок, которые выпущены в США в 1892–1893 годах в честь четырехсотлетия открытия Америки. Но я знаю, что на одной из них Колумб смотрит на приближающийся американский берег чисто выбритый, а на другой — сходит на тот же берег с длиннющей бородой… Художники не договорились!

…Они приближались к выходу из конференц-зала. Сергей опять увидел Рыбника. Теперь филателист разговаривал с тремя мужчинами, в которых сразу можно было узнать иностранцев.

“Швейцарская делегация, — догадался Сергей, подойдя поближе. — Вчера прилетели… Архангельский со своим нарядом их принимал”.

Рыбник укладывал в конверты марки, присыпая их белым порошком. Гости кланялись, благодарили.

— Он дарит марки иностранцам? — спросил Сергей.

— Может быть, обменивается, — сказала Рита. — Обмен марками — тоже культурные связи.

— Понятно. А зачем он сыплет туда эту пудру?

— Тальк. Чтоб марки не склеились, — ответила Рита, останавливаясь у небольшого стенда.

— И все-таки политических курьезов в филателии, наверное, больше, чем географических. Правда?

— Вот вы уже и начинаете читать марки…

— Я знаю о марках несуществующей республики Южно-Молуккских островов.

— Гешка рассказал? — ласково усмехнулась Рита. — Да, таких примеров немало. Марка Петлюры. Пока ее печатали за границей, Петлюру выгнали с Украины. Или вот… посмотрите.

— Эта? А, трофейная…

По квадратику лягушачьей расцветки с изображением Гитлера надпечатка готическим шрифтом: “Курлянд”. Фашистская марка для оккупированной территории Прибалтики…

— Идите сюда, — позвала Рита. — Эти марки выпущены уже после нашей победы.

 

ПАЧКИ РАФИНАДА

Через несколько дней наряд Глаузиня дежурил на почте.

Особняк, в котором находился международный отдел почтамта, стоял на тихой окраинной улочке, обсаженной шеренгой сосен.

После порта здесь показалось тесно и скучно.

В комнатах, заваленных мешками с письмами, ящиками и коробками, пахло подпаленным сургучом, валялись обрывки шпагата…

В самом большом помещении разноформатные столы с высохшими лужицами чернил образовали нечто похожее на конвейерную линию. По этому конвейеру руки девушек передвигали коробки и ящики — посылки, которые жители Риги получали из-за границы, и посылки туда, за рубеж.

Глаузинь и Сергей проверяли по описям наличие вещей, просматривали, уплачена ли за границей таможенная пошлина, и, если оказывалось, что нет, назначали ее, оценивая стоимость присланного.

На кораблях таможенник — лицом к лицу с людьми. А здесь, здесь только вещи, и трудно, может быть даже невозможно, понять, кто стоит за этими вещами.

Сергей читал имена получателей. Они ничего не говорили ему. Но те, кто их носил, почему-то не вызывали у него симпатии. Он понимал, что в этом своем чувстве не прав. Жизнь разбросала людей в разные края, а они по-прежнему близки, обмениваются подарками, иногда, на его взгляд, нелепыми, даже глупыми.

Вот например, кто-то отправляет в Швецию среди разных вещей четыре пачки рафинада. Все-таки странно…

Сергей повертел в руках пачки, прощупал, проверил упаковку. Все в порядке… Достал сигарету, закурил, повернулся к Глаузиню. Тот внимательно наблюдал за ним.

— Есть подозрение, Сережа?

Сергей кивнул, слегка оторопев от этого ласкового обращения, и, словно только теперь осознав, что надо делать, решительно положил пачки на весы.

— Правильно, — сказал Глаузинь.

— Вес больше, чем должен быть! — заволновался Сергей, пристально глядя на стрелку весов.

— Вскрывай.

“…Между кусочками сахара, — писал Ястребов в акте, — обнаружено кольцо платиновое с бриллиантами (вес платины — 5,2 г) кольцо золотое, с бриллиантом, три золотых кольца и золотые часы дамские…”

— Старый способ, — сказал Глаузинь. — Но иногда, как видишь, им пользуются…

И стал проверять новую посылку. Через минуту невозмутимый латыш тихо выругался.

— Что такое?

— Посылка лондонской компании “Хаскоба Лимитед”. Вот реклама, посмотри…

На первой странице Сергей увидел картинку — советская семья восторженно всплескивает руками над посылкой из Англии: небритый отец в допотопном пиджаке, мать в платочке, повязанном по-крестьянски, их маленькая дочь — не девочка, а какой-то хилый уродец!

— Изъять ее! А, Эвалд Августович? Давайте…

Глаузинь покачал головой.

— Оставим, пусть получатель посмотрит! Может, гордость заговорит?

— А кто получает-то?

— Рижский житель, — сказал Глаузинь, — какой-то Куралюн.

— Куралюн?

Сергей долго смотрел в окно, на кроны сосен. У него было такое чувство, будто он увидел потайную дверь, а открыть ее не умеет. А может, он действительно слишком подозрителен?

***

Сергей впервые присутствовал на оперативном совещании в кабинете начальника таможни.

Каждый инспектор, докладывая о работе за месяц, анализировал методы сокрытия контрабанды.

Начальник таможни Николай Петрович Костюков, слушая инспекторов, щурил веки и размеренно постукивал толстым цветным карандашом по сафьяновой крышке блокнота.

Говорил Глаузинь:

— Хочу обратить внимание товарищей на почтовые отправления. Недавно инспектор Ястребов обнаружил золотые вещи в пачках рафинада. Есть и еще кое-что. В последнее время часто используются детские игрушки… Кто-то нащупывает связь, испытывает нашу бдительность. Так, например, внутри детской куклы обнаружены ржавые часы. Зачем посылать негодные часы? Только для того, чтобы проверить, начеку ли таможня. И еще. В механизме будильника была обнаружена платина.

— Как обнаружили? Потрясли часы? — быстро спросил Костюков.

— Я их завел. Часы не пошли. Это вызвало подозрение, — ответил Глаузинь. — Двести граммов платины.

— Ясно, товарищи? Продолжаем!

Архангельский — инспектор, обычно дежуривший на аэродроме, открыл блокнот:

— У меня есть свежие факты контрабандного вывоза советской валюты.

Костюков кивнул:

— Рубль-то подорожал!..

— В частности, применяется сокрытие в играх. Скажем — нарды. Кубик величиной с четверть кусочка рафинада, а в него сумели вмонтировать несколько крупных купюр наших дензнаков. У одного туриста в книге было вырезано отверстие для дорожных шахмат. Спросили: зачем? Он ответил: “чтоб не потерять шахматы”. Но я вскрыл доску…

— Пошли, значит, на риск? А если бы ничего не оказалось? — улыбнулся Костюков.

— Купил бы за свой счет новые в киоске сувениров. Там их сколько угодно! — ответил Архангельский и, переждав смех, добавил: — Но мне поведение этого туриста не понравилось. И не зря. В доску были вклеены советские деньги.

Архангельский сел.

Начальник таможни посмотрел на Сергея:

— Прошу.

Сергей встал, чувствуя, что краснеет. О чем он мог рассказать? О матросе с “Моники Смит”? Или о Гауптмане?

Он кашлянул:

— Я тоже о почте…

И стал рассказывать о Куралюне.

…— Установлено, что за последние два месяца он получил шесть посылок — и все от “Хаскоба Лимитед” Нейлоновые шубы, белье, обувь…

— Это потребительские товары, оплаченные пошлиной. В чем вы усмотрели криминал?

— Но шесть посылок! И потом… — Сергей рассказал о похищении марок у старшего штурмана “Редера”, о Гешке и “Колумбе”.

Костюков задумался.

— Пока все это не связывается… Вы не узнавали в комиссионных магазинах, не сдавал ли туда вещи на продажу этот Куралюн?

— Нет.

— Проверьте. Только предупреждаю: бдительность, но не подозрительность!..

…Сергей остановился у подъезда таможни и, подняв воротник шинели, старался прикурить. Он обязательно должен распутать это дело.

 

ТОЛЬКО С ТОРГОВЦАМИ

И снова почта.

Увидев Сергея, девушка штемпелевавшая конверты, улыбнулась ему, как знакомому.

Она стукнула тяжелым штемпелем по конверту, от которого тотчас взлетело облачко белой пыли, хотела что-то сказать, но отвернулась и сладко чихнула.

— Будьте здоровы!

— Спасибо! А все эти заграничные отправления! — Девушка снова стукнула штемпелем и снова чихнула.

— Придется вам попросить у начальника почты противогаз.

Девушка рассмеялась, заколотила штемпелем. И каждый раз после удара взвивалось облачко пыли.

Сергей машинально читал адреса на конвертах: “Канада, Торонто, Джону Тацинскому”, “Рим, Италия, Беццуоччи”, “Мистеру Голдшлагу, Балтимора, США”. Девушка оставила штемпель вынула платок и уткнулась в него.

Сергей взял штемпель, взвесит его на ладони и пошутил:

— Уж не пудрой ли вы его нашпиговали?

— Какая пудра? Тальк. Просто мучение!

Сергей хлопнул по конверту. Поднялось белое облачко.

Глаузинь, проходя мимо, спросил:

— Новую квалификацию получаешь?

И тут Сергей вспомнил выставку Рыбника, руки, пересыпающие марки тальком.

— Эвалд Августович, — Сергей даже не мог сдержать дыхания, так он волновался, — кто у нас зарегистрирован на почтамте под абонементным почтовым ящиком 242?

Глаузинь внимательно посмотрел на него.

— Что случилось?

— Тальк!

— Тальк?

— Тальк! Вы понимаете… тальк! Им же пересыпают марки, чтобы не склеились. А этих конвертов — сорок штук!

Глаузинь набрал номер телефона начальника почтамта.

— Двести сорок второй почтовый абонементный ящик для заграничных отправлений зарегистрирован на имя Феликса Куралюна!

***

…Куралюн сложил письма в аккуратную пачку, закурил и, сидя за столом, время от времени посматривал на конверты.

Шестнадцать штук. Сегодняшняя почта. Сейчас он их вскроет и прочтет. Потом сделает необходимые расчеты и запишет все в книгу. Затем возьмется за ответы на эти шестнадцать плюс три, оставшиеся со вчерашнего дня.

Он посмотрел в окно. Люди переходили улицу на перекрестке, шли мимо, ждали на остановке троллейбус. Рабочие, служащие, студенты… А кто он? Для всех — маляр.

Да, маляр. Иначе могут быть неприятности, а они не для умных людей. Он усмехнулся и стал перебирать конверты. Письмо от “Хаскобы”. Его хочется прочитать в первую очередь. Но прежде всего дело, очередные операции. А письмо от “Хаскобы” можно положить вот сюда и, занимаясь делом, иногда на него посматривать: поднимает настроение…

Он взял ножницы, аккуратно по самому краешку надрезал пухлый конверт и долго разглаживал лист с четким штемпелем: “Артур Кинг, торговец марками”.

“Дорогой мистер Куралюн!

Спасибо за марки, которые я получил несколько дней назад. Посылаю вам обещанное Стоимость — 3 фунта 12 шиллингов 2 пенса. Это обременяет Вас кредитом в 1 фунт 13 шиллингов 2 пенса. Буду Вам обязан, если Вы в ближайшее время сможете выслать двадцать разных со штемпелем первого дня”.

Куралюн с минуту рассматривал полученные марки, потом, вздохнув, записал в графе “Должен”: 1 фунт 13 шиллингов 2 пенса.

Кто следующий?

“Рокот Стэмпс Регистр, Канада”

“Дорогой мистер Куралюн! Большое спасибо за письмо. Теперь мы будем делать большие дела…”

Большие дела!..

Большие дела он начал с маленького объявления в одном зарубежном журнале. Оно было скромным: “Филателист Ф.Куралюн, проживающий в Риге, хочет обмениваться марками с коллекционерами из других стран”. Марки в таких случаях наклеивались на конверты. Но скоро он понял, что настоящий бизнес делается иначе. Его следующее объявление в западногерманском филателистическом журнале звучало куда определеннее: “Желаю обмена только с торговцами. Могу давать новинки марок СССР…”

И количество связей сразу выросло — теперь у него 60 корреспондентов в западных странах.

“…Сообщаю Вам новые адреса, по которым можно посылать марки: мистера Джона Байера и миссис Люсиль Базине”.

Что же, он запишет. Правда, это не торговцы, а просто коллекционеры, но можно попробовать и с ними, посмотреть, как будут расплачиваться.

Следующее письмо он разворачивал со смешанным чувством надежды и робости: этот Джон Грин из Буффало был придирчив, требователен и высокомерен, черт бы его побрал! Но платил он незамедлительно и — наличными. Так и появились у маляра — Куралюн усмехнулся — солидные вклады в канадских и английских банках.

“Уважаемый господин! (Даже по имени не называет!) В своем письме от 23 августа с.г. я сообщил вам о получении ваших писем от № 1 до № 12 включительно. В письме от 28 августа я сообщал о получении писем от № 13 до № 22 включительно. В № 21 вы прислали мне пять блоков гашеных марок “800 лет Москвы” по цене 72 цента за штуку. Но я просил их у вас только негашеными. Если такие есть, возьму 5–10 блоков, но прошу не присылать больше гашеных: они у нас не идут”. (Черт тебе угодит!)

“С сегодняшнего дня прошу присылать только такой материал, за который вы посчитаете не дороже 50 центов за штуку. По этой цене возьму все, имеющие хождение…” (Грабитель! Капиталистическая акула! — Куралюн вытер вспотевший лоб.)

“…“Хаскобе” на днях я дал поручение на 160 долларов. (Вот это другой разговор!) Прошу им написать, чек я выслал. (Молодец!) Хочу на будущее иметь с Вами большие дела, поэтому постоянно, без перерыва присылайте побольше материала, ничего не упускайте”.

— Уф! — Куралюн достал еще одну сигарету и щелкнул зажигалкой. Он, пожалуй, отдохнет минуты три — четыре.

А в университете его считали неуспевающим. Отчислили со второго курса. На секунду он вспоминает гулкие своды аудиторий, гомон студентов, лекции, зачеты… Потом отогнал эту картину. Ему бы собственную контору, этакий офис! И с хорошенькой секретаршей…

“Ладно, — ухмыляется он, — обязанности секретарши возьмет на себя ваша будущая супруга”.

Две лишние минуты он позволил себе подумать о Вел те и, пока думал, все смотрел на конверт “Хаскобы”. Потом вынул свернутый лист.

За окном жил город, работали и радовались люди.

А двадцатипятилетний парень, с глазами, прикрытыми петушиными веками, млел над письмом со штемпелем “Экспортеры и международная служба почтовых заказов…” Фирма-то, фирма-то какая! “М-ру Феликсу Куралюну. Уважаемый господин, в ответ на Ваше письмо с почтением сообщаем, что высылаем в Ваш адрес посылку № Р.1433…”

“Уважаемый господин! — отстучал он, заложив в машинку бумагу. — Меня только что известили, что господин Гласс и господин Грин перевели на мое имя Вам 100 и 160 ам. долларов. Я бы хотел получить от Вас как можно больше разных прейскурантов и образцов товаров, которые Вы можете мне прислать. Оборот наш был бы тогда намного больше…”

Он подумал и решил подчеркнуть эту многообещающую фразу: фирма должна знать, с кем имеет дело.

“Сегодня хочу заказать новую посылку.

Туфли дамские на высоком каблуке, самые модные…”

Куралюн улыбнулся, снял телефонную трубку, набрал номер.

— Велта? Все работаешь, бедняжка?

Слушая ее голос, он подрыгивал ногой и смотрел на носок ботинка (себе тоже надо заказать).

— Хочу подарить тебе шпильки, самые модные. Да, конечно, каблук высокий. Какой у тебя размер, крошка? Тридцать восемь? Так и запишем. Их пришлют тебе по моему распоряжению. Кто пришлет? Ха! Банк, заграничный банк! Нет, не шучу…

Чудачка Велта! А почему бы ему и не веселиться — такие отличные письма! Этот месяц вообще везучий: разве мог он рассчитывать, что удастся купить у какого-то забулдыги иностранного матроса великолепные, очень дорогие марки — и всего за десятку! А он тут же продал за трешку одну только марку — Колумба, кажется! Неосторожно, конечно. Соблазнился побочным доходом! Ну ничего, сойдет.

Он опять снял трубку и задумался: сказать ей про шубу? От кого-то из своих знакомых он слышал, что был в Европе такой политик — Талейран. Один из советов Талейрана: “Никогда не поддаваться первому порыву чувств — он всегда слишком благороден”. Сказать или нет? Ведь она не только будущая жена, а компаньон, союзница…

О, Велта еще не знает всех его козырей. Она будет боготворить своего Феликса.

За окном переходила улицу стройная быстроногая девушка. “Как я все таки обкрадываю себя!” — вздохнул Куралюн и снова сел за машинку.

***

Сначала он все отрицал. Потом начал бормотать что-то о культурных связях с зарубежными филателистами. Потом, брызгая слюной, стал клясться, что он попросту совсем мелкий спекулянт, грошовый. Начал глухо намекать на кого-то. Назвал фамилию Рыбника.

А в последний день следствия Куралюн вдруг задрал брюки и, криво усмехаясь, спросил:

— Где вы еще достанете носки такой расцветки?

Следователь Вольфсон, рассказывая об этом Сергею, пожал плечами:

— Прямо питекантроп какой-то ей-богу! Действительно, мелкий человечишка.

 

СЧАСТЛИВОГО ДЕЖУРСТВА!

Сергей шел по набережной, потом свернул на знакомый простреленный солнцем перекресток. И здесь на него с новой силой на хлынуло чувство, которое он испытал уже не раз. Он снова по чувствовал, как крепко и нежно любит этот асфальт и брусчатку, парки и каналы, сосны и дома, приветливую чистоту, оживленность и деловитость портового города. И вдруг он ясно, как дважды два, понял смысл категорической почти уставной формулировки: “Бдительность без подозрительносги”. В конце концов это означает одно — любить. Любить социалистическую Родину, город в котором ты живешь и работаешь, его людей. Любить — значит быть бдительным. А для подозрительности места не останется.

Сергей постучал. Услышав приглашение открыл дверь кабинета и удивился. В кресле напротив следователя сидела Рита…

— Здравствуйте, Сергей Александрович, — сказал Вольфсон. — Познакомьтесь наш эксперт Рита Озолинь. Вам будет интересно по слушать подробности.

— Здравствуйте, — сказал Сергей.

— Добрый день, — Рита опустила глаза, искоса взглянула на следователя и чуть улыбнулась. — Можно продолжать?

— Да, да, пожалуйста! Садитесь, Сергей Александрович. Впрочем, извините, Рита. Сначала я расскажу товарищу Ястребову одну историю о марках.

— Вы? — удивился Сергей.

…Утром на окраине Лиепаи было слышно глухое ворчание далекой канонады. К полудню оно уже больше напоминало рев.

На фронтовом аэродроме приземлился “юнкерс”. По приказу фюрера он доставил из Берлина окруженным войскам три туго набитых мешка. Один из мешков при выгрузке порвался, и в грязь изрядно избитого аэродрома высыпалась куча железных крестов. Потно лоснясь, они так и остались здесь — как раз в это время налетели советские “ИЛы”. Два других мешка доставили в городскую почтовую контору.

Солдат бросил их в углу комнаты, где чиновник почтового ведомства штемпелевал письма.

— Принимай. Распишись в получении.

Чиновник расписался и опять застучал штемпелем.

Солдат жадно затянулся сигаретой, сплюнул на пол и, злобно выдавив: “Капут! К черту!” — шагнул к двери. В дверях он оглянулся, посмотрел на конверты и расхохотался.

— Пишите письма! Ха!..

Дверь хлопнула. Чиновник вздрогнул, взглянул на часы. Он не решался покинуть контору до срока: его с детства отличала аккуратность, доходящая до педантизма. В конторе никого, кроме него, не было. Даже начальника. Только он, пригибая голову, когда слышались близкие разрывы работал. Штемпелевал!..

Потом вдруг взглянул на мешки в углу. Позже ему казалось, что кто-то таинственный притягивал его к этим мешкам.

Тонко заплакали стекла окон, перечеркнутые бумажными полосками.

Чиновник на цыпочках подошел к мешкам и сорвал печати. Он увидел почтовые марки. Марки только что отпечатанной в Берлине серии “Курлянд”.

Дрожащей рукой поправил на переносице очки в дешевой черной оправе. Скулы у него порозовели. “Судьба…” — прошептал он узкими, бескровными губами.

Судьба сделала его чиновником немецкого почтового ведомства. Судьба наделила его страстью к филателии. И вот теперь судьба давала ему два мешка негашеных, не бывших в употреблении и не обращавшихся марок. Он многое потерял за последние годы, многое… Но не чутье! Через несколько часов советские войска будут здесь, через несколько часов он станет единственным обладателем полной серии “Курлянд”.

“Пишите письма! Ха-ха!..”

— И он писал их — через много лет после войны. В ФРГ серия “Курлянд” пользовалась спросом, — продолжал Вольфсон.

— Этот чиновник — Рыбник? — спросил Сергей.

— Да. — Вольфсон посмотрел на Риту. — Прошу вас…

— При обыске в квартире Рыбника обнаружено шестьдесят пакетов с марками — они заняли всю машину при перевозке. Оценить все содержимое еще не успели. — Рита передохнула. — Экспертизой установлено, что пакеты с № 16 по № 28 — филателистическая коллекция, а пакеты с № 30 по № 60 — товар. “Материал”, как они его называли… Оценены четыре пакета. Стоимость марок, находившихся в них, — 6 тысяч 694 рубля 71 копейка; причем 3 тысячи 421 рубль 50 копеек — это марки зарубежные, остальные — советские.

— Покрупнее птица, чем Куралюн, а? — Вольфсон посмотрел на Сергея.

— Но как же он…

— Хитер, хитер! Скромный пенсионер! По предварительным подсчетам, его годовой “доход” от операций с марками — около восьми — десяти тысяч рублей в год.

— Новыми?

— Вот именно!

— Вот еще, как вы говорите, подробности, — вставила Рита. — Марок “Курлянд” им продано за границу на двенадцать тысяч.

— Рыбник не получал ни посылки, ни валюту за свои отправления, — сказал Вольфсон Сергею. — У ста сорока своих корреспондентов за границей он брал в обмен только марки. А потом перепродавал их нашим филателистам. Продавал по ценам, от трех до пятнадцати раз превышающим стоимость марок.

— Та-ак… — протянул Сергей и посмотрел на Риту. — Значит, еще одна история о марках, да? Оказывается, их можно не только читать, но и считать. Марки — та же валюта!..

— Грязная история, — сказала Рита.

Вольфсон кивнул.

— Грязные руки. Они из всего стараются извлечь прибыль, даже из романтического увлечения…

***

Некоторое время шли молча, потом Сергей спросил:

— Что же ты мне-то ничего не сказала?

Она тихонько рассмеялась, взяла его под руку:

— Просто меня пригласили для экспертизы совсем недавно, когда ты почти все раскрыл.

— Почти?

— Видишь ли, такое количество марок, какое они отправляли за границу, магазин в одни руки не дает. Я узнала, через кого эти бизнесмены их покупали.

Они вышли на набережную.

День выдался редкостный. В воздухе словно растворилась золотистая капелька солнца. Вода в Даугаве была спокойной, гладкой. Над ней замысловато петляли чайки и, коротко вскрикивая, садились на свои отражения.

— Приглашаю тебя на филателистическую выставку, — сказала вдруг Рита.

— Что-о?..

— “Африка вчера и сегодня”. Во Дворце пионеров. — Она улыбнулась. — Доклад будет делать Гешка. — И добавила: — Ты совсем его забыл…

— Приду, — сказал Сергей. — Обязательно приду!

***

Наряд Глаузиня сдавал смену.

— Были приняты теплоход “Черняховск” с грузом кубинского сахара, теплоход “Хорн Балтик” из ФРГ, шведский лесовоз… — говорил он, обращаясь к Сергею. — На отходе два финских судна и сейчас… — он посмотрел на часы, — через двадцать минут надо выходить встречать пароход из Глазго…

Глаузинь рассмеялся, легонько стукнул Сергея по плечу и, снова посерьезнев, протянул руку.

— Счастливого дежурства, товарищ старший инспектор!

…Вышли в Рижский залив.

Катер зарывался носом в волну, холодные брызги кололи лицо.

Сергей закурил, глядя на качающийся горизонт — туда, где между небом и морем висел дымок подходящего корабля, и покосился на свои петлицы.

Морские таможенники всегда причастны к жизни портов, кораблей, а значит — и к романтике дальних странствий. Они шагают по трапам, которые соединяли борт корабля со многими землями, под их ногами — палубы, на которые обрушивались волны разных океанов, еще не остывший ветер дальних странствий касается их лиц…

И оттого, что их долг — охранять от грязных рук все, что светло и чисто, — это светлое им особенно дорого.

журнал “Вокруг света”, №№ 10–12, 1962 год

Ссылки

[1] Комингсы — вертикальные стальные листы, установленные у люков на палубных судах.