Сергей шел по набережной, потом свернул на знакомый простреленный солнцем перекресток. И здесь на него с новой силой на хлынуло чувство, которое он испытал уже не раз. Он снова по чувствовал, как крепко и нежно любит этот асфальт и брусчатку, парки и каналы, сосны и дома, приветливую чистоту, оживленность и деловитость портового города. И вдруг он ясно, как дважды два, понял смысл категорической почти уставной формулировки: “Бдительность без подозрительносги”. В конце концов это означает одно — любить. Любить социалистическую Родину, город в котором ты живешь и работаешь, его людей. Любить — значит быть бдительным. А для подозрительности места не останется.

Сергей постучал. Услышав приглашение открыл дверь кабинета и удивился. В кресле напротив следователя сидела Рита…

— Здравствуйте, Сергей Александрович, — сказал Вольфсон. — Познакомьтесь наш эксперт Рита Озолинь. Вам будет интересно по слушать подробности.

— Здравствуйте, — сказал Сергей.

— Добрый день, — Рита опустила глаза, искоса взглянула на следователя и чуть улыбнулась. — Можно продолжать?

— Да, да, пожалуйста! Садитесь, Сергей Александрович. Впрочем, извините, Рита. Сначала я расскажу товарищу Ястребову одну историю о марках.

— Вы? — удивился Сергей.

…Утром на окраине Лиепаи было слышно глухое ворчание далекой канонады. К полудню оно уже больше напоминало рев.

На фронтовом аэродроме приземлился “юнкерс”. По приказу фюрера он доставил из Берлина окруженным войскам три туго набитых мешка. Один из мешков при выгрузке порвался, и в грязь изрядно избитого аэродрома высыпалась куча железных крестов. Потно лоснясь, они так и остались здесь — как раз в это время налетели советские “ИЛы”. Два других мешка доставили в городскую почтовую контору.

Солдат бросил их в углу комнаты, где чиновник почтового ведомства штемпелевал письма.

— Принимай. Распишись в получении.

Чиновник расписался и опять застучал штемпелем.

Солдат жадно затянулся сигаретой, сплюнул на пол и, злобно выдавив: “Капут! К черту!” — шагнул к двери. В дверях он оглянулся, посмотрел на конверты и расхохотался.

— Пишите письма! Ха!..

Дверь хлопнула. Чиновник вздрогнул, взглянул на часы. Он не решался покинуть контору до срока: его с детства отличала аккуратность, доходящая до педантизма. В конторе никого, кроме него, не было. Даже начальника. Только он, пригибая голову, когда слышались близкие разрывы работал. Штемпелевал!..

Потом вдруг взглянул на мешки в углу. Позже ему казалось, что кто-то таинственный притягивал его к этим мешкам.

Тонко заплакали стекла окон, перечеркнутые бумажными полосками.

Чиновник на цыпочках подошел к мешкам и сорвал печати. Он увидел почтовые марки. Марки только что отпечатанной в Берлине серии “Курлянд”.

Дрожащей рукой поправил на переносице очки в дешевой черной оправе. Скулы у него порозовели. “Судьба…” — прошептал он узкими, бескровными губами.

Судьба сделала его чиновником немецкого почтового ведомства. Судьба наделила его страстью к филателии. И вот теперь судьба давала ему два мешка негашеных, не бывших в употреблении и не обращавшихся марок. Он многое потерял за последние годы, многое… Но не чутье! Через несколько часов советские войска будут здесь, через несколько часов он станет единственным обладателем полной серии “Курлянд”.

“Пишите письма! Ха-ха!..”

— И он писал их — через много лет после войны. В ФРГ серия “Курлянд” пользовалась спросом, — продолжал Вольфсон.

— Этот чиновник — Рыбник? — спросил Сергей.

— Да. — Вольфсон посмотрел на Риту. — Прошу вас…

— При обыске в квартире Рыбника обнаружено шестьдесят пакетов с марками — они заняли всю машину при перевозке. Оценить все содержимое еще не успели. — Рита передохнула. — Экспертизой установлено, что пакеты с № 16 по № 28 — филателистическая коллекция, а пакеты с № 30 по № 60 — товар. “Материал”, как они его называли… Оценены четыре пакета. Стоимость марок, находившихся в них, — 6 тысяч 694 рубля 71 копейка; причем 3 тысячи 421 рубль 50 копеек — это марки зарубежные, остальные — советские.

— Покрупнее птица, чем Куралюн, а? — Вольфсон посмотрел на Сергея.

— Но как же он…

— Хитер, хитер! Скромный пенсионер! По предварительным подсчетам, его годовой “доход” от операций с марками — около восьми — десяти тысяч рублей в год.

— Новыми?

— Вот именно!

— Вот еще, как вы говорите, подробности, — вставила Рита. — Марок “Курлянд” им продано за границу на двенадцать тысяч.

— Рыбник не получал ни посылки, ни валюту за свои отправления, — сказал Вольфсон Сергею. — У ста сорока своих корреспондентов за границей он брал в обмен только марки. А потом перепродавал их нашим филателистам. Продавал по ценам, от трех до пятнадцати раз превышающим стоимость марок.

— Та-ак… — протянул Сергей и посмотрел на Риту. — Значит, еще одна история о марках, да? Оказывается, их можно не только читать, но и считать. Марки — та же валюта!..

— Грязная история, — сказала Рита.

Вольфсон кивнул.

— Грязные руки. Они из всего стараются извлечь прибыль, даже из романтического увлечения…

***

Некоторое время шли молча, потом Сергей спросил:

— Что же ты мне-то ничего не сказала?

Она тихонько рассмеялась, взяла его под руку:

— Просто меня пригласили для экспертизы совсем недавно, когда ты почти все раскрыл.

— Почти?

— Видишь ли, такое количество марок, какое они отправляли за границу, магазин в одни руки не дает. Я узнала, через кого эти бизнесмены их покупали.

Они вышли на набережную.

День выдался редкостный. В воздухе словно растворилась золотистая капелька солнца. Вода в Даугаве была спокойной, гладкой. Над ней замысловато петляли чайки и, коротко вскрикивая, садились на свои отражения.

— Приглашаю тебя на филателистическую выставку, — сказала вдруг Рита.

— Что-о?..

— “Африка вчера и сегодня”. Во Дворце пионеров. — Она улыбнулась. — Доклад будет делать Гешка. — И добавила: — Ты совсем его забыл…

— Приду, — сказал Сергей. — Обязательно приду!

***

Наряд Глаузиня сдавал смену.

— Были приняты теплоход “Черняховск” с грузом кубинского сахара, теплоход “Хорн Балтик” из ФРГ, шведский лесовоз… — говорил он, обращаясь к Сергею. — На отходе два финских судна и сейчас… — он посмотрел на часы, — через двадцать минут надо выходить встречать пароход из Глазго…

Глаузинь рассмеялся, легонько стукнул Сергея по плечу и, снова посерьезнев, протянул руку.

— Счастливого дежурства, товарищ старший инспектор!

…Вышли в Рижский залив.

Катер зарывался носом в волну, холодные брызги кололи лицо.

Сергей закурил, глядя на качающийся горизонт — туда, где между небом и морем висел дымок подходящего корабля, и покосился на свои петлицы.

Морские таможенники всегда причастны к жизни портов, кораблей, а значит — и к романтике дальних странствий. Они шагают по трапам, которые соединяли борт корабля со многими землями, под их ногами — палубы, на которые обрушивались волны разных океанов, еще не остывший ветер дальних странствий касается их лиц…

И оттого, что их долг — охранять от грязных рук все, что светло и чисто, — это светлое им особенно дорого.

журнал “Вокруг света”, №№ 10–12, 1962 год