1
— Если кошка может поймать мышь, — однажды сказал китайский император, — то это хорошая кошка.
Рита Вратаски была очень хорошей кошкой. Она совершила свою часть убийств и была должным образом вознаграждена. Я, с другой стороны, был котом с грязного переулка, равнодушно плутающим по полю боя и ждущим, когда с него сдерут кожу, выпотрошат и сделают из него теннисную ракетку. Руководство позаботилось, чтобы Рита оставалась обстоятельно ухоженной, но им было совершенно посрать на остальных пехотинцев.
Физподготовка длилась три изнурительных часа, и, чёрт побери, можно не сомневаться, что в неё были включены те долбаные изо-отжимы. Я был настолько занят обдумыванием дальнейших действий, что вовсе не уделял внимание тому, что творится здесь и сейчас. Спустя полчаса американские спецназовцы насмотрелись на наши пытки и вернулись в казармы. Я старался не смотреть на Риту, и она ушла с остальными, а это означало, что я здесь всерьёз и надолго. Это словно программа с шаблоном если\когда: Если метка Рита-присоединяется-к-физтренировке=истина, тогда закончить.
Альтернативный шаблон: Долбаный-изо-отжим.
Может, это доказательство того, что я мог изменить случившееся. Если бы я глазел на Риту, она присоединилась бы к ФП, и они бы закончили её через час. Руководство устроило это занятие без достаточных на то оснований; они могли закончить его точно так же.
Если моя догадка верна, мой прецедент не был обязательно безнадёжным. Окно возможности могло проявиться в завтрашней битве. Вероятность этого могла быть 0,1 процента или даже 0,01 процента, но если я мог улучшить свои боевые навыки хоть ненамного — даже если это окно должно было приоткрыться на миллиметр — я должен найти способ широко его распахнуть. Если бы я смог научиться перепрыгивать через любую преграду во время этой короткой гонки со смертью, навязанной мне, может, однажды я проснулся бы в мире, где существует завтра.
В следующий раз я обязательно буду таращиться на Риту во время ФП. Я немного сожалел, что втягиваю в это её, кто по сути являлся случайным свидетелем моего соло-выступления. Но особого выбора не было. У меня нет времени, чтобы тратить его на укрепление мышц, которые не получится прихватить с собой в следующую петлю. Это время лучше потратить на программирование моего мозга на битву.
Когда тренировка, наконец, подошла к концу, люди на поле, коллективно бурчащие жалобы, сбежали в казармы, чтобы спастись от солнечного жара. Я направился к сержанту Феррелу, который присел, чтобы перевязать шнурки. Он был куда длиннее, чем любой из нас, так что я решил, что он лучше всего подходит для начала моего боевого обучения. Он был не только наиболее живучим членом взвода. Мне пришло в голову, что 20 процентов от инструктора строевой подготовки, что в нём имелись, могут оказаться полезными.
Волны жара мерцали над его ёжиком. Даже после трёх часов ФП он выглядел так, как будто мог прямо сейчас участвовать в троеборье и придти к финишу первым, даже не вспотев. У него был необычный шрам у основания толстой шеи — подарок с тех времён, когда они выводили паразитов без Жилетов, и им имплантировали чипы, повышающие скорость реакции. Прошло какое-то время с тех пор, как они должны были прибегать к чему-то настолько грубому. Этот шрам был медалью за отвагу — двадцать лет жёсткой службы и сохранившаяся способность надирать зад.
— Заработал волдыри? — внимание Феррела не переключалось с ботинок. Он говорил на Бурсте с закрученным языком, что характерно для бразильцев.
— Нет.
— Душа в пятки ушла?
— Я бы соврал, если бы сказал, что мне не страшно, но я не планирую убегать, если вы это имели в виду.
— Для новичка, освоившего самый базис, ты неплохо приспособился.
— Вы всё ещё продолжаете тренировку, сержант?
— Пытаюсь.
— Не возражаете, если я потренируюсь с вами?
— Ты пытаешься типа пошутить, рядовой?
— Ничего смешного в желании убивать, сэр.
— Что ж, в твоей башке есть что-то смешное, если ты хочешь запихать себя в этот проклятый Жилет за день до того, как мы отправимся умирать. Хочешь уработаться до пота, иди найди студентку и поупражняйся с её бёдрами, — глаза Феррела оставались на его шнурках. — Свободен.
— Сержант? При всём уважении, я не видел, чтобы вы бегали за дамами.
Феррел наконец поднял глаза. Его глаза казались стволами 20-миллиметровой винтовки, посылающими в меня залп из бункеров, установленных глубоко в его загорелом, кожистом лице. Я пёкся под слепящим солнцем.
— По твоим словам, ты думаешь, что я какой-то гомик, который предпочтёт затянуть себя ремнями в провонявшем потом Жилете, нежели оказаться между женских ног? Это ты пытаешься сказать?
— Э-э-э-это не то, что я имел в виду, сэр!
— Ладно тогда. Присаживайся, — он провёл рукой по своим волосам и хлопнул по земле.
Я сел, и порыв морского ветра задул между нами.
— Я был на Исигаки, знаешь ли, — начал Феррел. — Прошло уже лет десять. Жилеты тогда были адской дешёвкой. Это было место возле развилины — прям где-то здесь — где плиты не сходятся плотно. Они протирали тебе кожу. А места, что покрывались струпьями во время тренировки, снова натирались бы, окажись ты в бою. Болело так сильно, что некоторые парни отказывались ползти по земле. Они вставали и шли прямо в центр перебранки. Ты мог кричать им, что там их убьют, но всё равно было несколько таких, кто поднимался. Ещё они могли расхаживать с нарисованными на груди мишенями, — Феррел засвистел, изображая падающий снаряд. — Шлёп! И пропала целая пачка мужиков.
В Ферреле текла смесь из японской и бразильской крови, но прибыл он из Южной Америки. Половина того континента была разорена Мимиками. Здесь, в Японии, где хай-тек дешевле хорошей еды, наши Жилеты были прецизионной машинерией. Да и было множество стран, в которых только и могли, что отправлять свои войска с противогазами, со старыми, добрыми ракетницами и с молитвой. Забудь про артиллерию и поддержку с воздуха. Любая победа, что они одерживали, длилась недолго. Наноботы, выделяющиеся из трупов Мимиков, пожирали лёгкие любых оставленных там солдат. И понемногу земля, что люди некогда звали домом, покрывалась безжизненной пустыней.
Феррел происходил из фермерской семьи. Когда их посевы стали умирать, они решили бросить свою землю и перебраться на один из островов на юге, безопасный рай, защищённый чудесами технологий. Семьи людей, служащих в ОСО, обладали приоритетом в очереди на иммиграцию. Вот так Феррел и вступил в японские войска.
Эти «солдаты иммиграции», как они были известны, обычное дело в Бронепехоте.
— Ты когда-нибудь слышал выражение кириобоэру?
— Что? — спросил я, вздрогнув от японского.
— Это старое изречение самураев, которое означает «Порази своего врага и учись».
Я тряхнул головой.
— Вроде бы не слышал.
— Цукахара, Бокудэн, Ито, Миямото Мусаси — все известные самураи тех времён. Мы сейчас говорим о времени пятьсот лет назад.
— Думаю, я как-то читал комикс про Мусаси.
— Чёртовы дети. Не отличат Бокудена от Бетмена. — Феррел раздражённо вздохнул. Я чистокровный японец, но он знал о культуре моей страны больше меня. — Самураи были воинами, что посвятили свою жизнь сражениям, прям как ты и я. Как думаешь, скольких людей за всю жизнь убили самураи, каких я только что назвал?
— Не в курсе. Если их имена до сих пор на слуху спустя пятьсот лет, может... десять или двадцать?
— Даже не близко. Записи тех времён похожи на небрежные наброски, но число лежит где-то между тремя и пятью сотнями. У каждого. У них не было пистолетов. У них не было бомб. Каждого человека, что они убили, они рубили в бою лицом, что ни на есть, к лицу. Я бы сказал, этого хватило бы на медаль или две.
— Как они этого добились?
— Отправляй одного человека на тот свет каждую неделю, потом делай это в течение десятков лет, и получишь свои пять сотен. Вот почему они известны, как мастера меча. Они не убивали лишь однажды и довольствовались результатом. Они продолжали. И они становились лучше.
— Звучит, словно видеоигра. Чем больше убьёшь, тем сильнее станешь — так? Дерьмо, мне столько нужно наверстать.
— Учти, что их оппонентами были не тренировочные манекены или маленькие цифровые человечки. Это были живые, дышащие люди, кого они рубили. Как скот. Мужчины с мечами. Мужчины, сражающиеся за свою жизнь с такими же, как они. Если они хотели жить, они должны были поймать врага врасплох, ставить ловушки, а иногда убегать, поджав хвост.
Не то, что первое приходит на ум, когда думаешь о мастерах меча.
— Изучай, что может тебя убить и как можно убить врага; единственный способ научиться этому — это делать это. Какой-нибудь пацан, которого учили махать мечом в додзё, не будет иметь и шанса против человека, который был проверен в бою. Они знали это и продолжали следовать своему пути. Вот как они смогли навалить кучу из пятисот трупов. Один взмах за раз.
— Кири-обоэру.
— Вот именно.
— Тогда почему они парят нас этими тренировками?
— А, прямо к сути. Такие мозги, ты слишком умён, чтобы быть солдатом.
— Да мне всё равно, сержант.
— Если ты в самом деле хочешь сражаться с Мимиками, тебе нужны вертолёты или танки. Но вертолёты стоят денег, и требуются деньги, чтобы обучить пилота. А от танков вовсе не будет проку на этом ландшафте — слишком много гор и рек. Но Япония полна людей. Так что они закутывают их в Жилеты и отправляют на линию фронта. Делают из лимона лимонад.
Полюбуйтесь, что стало с лимоном.
— Всё то дерьмо, что они вколачивают в тебя во время обучения — лишь жалкий минимум. Они набирают кучу рекрутов, которые не могут отличить дырку в жопе от локтя, и учат их не переходить дорогу на красный. Посмотрите налево, посмотрите направо и опустите головы, когда обстановка станет жаркой. Большинство неудачливых говнюков забывает всё это, когда положение становится дерьмовым, и они валятся штабелями. Но если ты везучий, ты сможешь пережить это и, быть может, даже чему-то научишься. Почувствуй первый вкус битвы и вынеси из неё урок, в тебе даже может найтись что-то такое, что ты зовёшь солдатом, — Феррел прервался. — Что смешного?
— Чё? — ухмылка проползла по моему лицу, пока он говорил, и я даже не заметил.
— Когда я вижу, как кто-то ухмыляется подобным образом перед сражением, я начинаю волноваться, всё ли в порядке с его головой.
Я думал о своей первой битве, когда Буйная Топорита пыталась помочь мне, когда мои заляпанные грязью внутренности сгорели дотла, когда отчаяние и страх струились по моему лицу. Кейдзи Кирия был одним из невезучих говнюков. Дважды.
В третий раз, когда я убежал, моя удача была не такой, какую можно назвать хорошей. Но по какой-то причине мир давал мне другой шанс, заставляя прокладывать путь к выживанию. Не за счёт удачи, а своими собственными силами.
Если бы я мог подавить желание сбежать, я бы посвятил весь день перед битвой тренировке. А что могло быть лучше этого? Я учился почти автоматически, один взмах за раз. Это отняло у тех мечников десятки лет, у меня же в распоряжении всего день.
Феррел встал и хлестанул меня по затылку, резко остановив поезд моих мыслей.
— Нет особого смысла беспокоиться об этом теперь. Почему бы тебе не подыскать себе студентку?
— Я в порядке, сержант. Я просто думал... — Феррел посмотрел в сторону. Я продолжил. — Если я переживу завтрашнюю битву, за ней ведь последует другая? И если я переживу её, я направлюсь к следующей. Если в каждой из них я отточу свои навыки, а между битвами буду практиковаться в симуляторах, мои шансы на выживание будут расти и расти. Так?
— Что ж, если хочешь настолько дотошно это проанализировать...
— Ведь привычка тренироваться не повредит?
— Ты не так просто сдаёшься, да?
— Да.
Феррел тряхнул головой.
— Если честно, я представлял тебя кем-то другим. Может, я слишком стар для этого.
— Насколько другим?
— Слушай, есть три типа людей в ОСО: торчки, одуревшие настолько, что вряд ли выживут; люди, вступившие в армию ради талонов на еду; и люди, которые шли себе, где-то оступились и в следующий миг оказались здесь.
— Полагаю, вы запихали меня в третью группу.
— Так и сделал.
— А в какой группе вы, сержант?
Он пожал плечами.
— Одеться в тип 1. Встретимся здесь через пятнадцать минут.
— Сэр... эээ, полное боевое снаряжение?
— Пилоты Жилетов не могут практиковаться без своего оборудования. Не волнуйся, я не буду использовать боевые. А теперь одеться!
— Сэр, есть, сэр!
Я отдал честь, и я добился того, чего хотел.
Человеческое тело — забавная машина. Когда ты хочешь чем-то двинуть — скажем, рукой — мозг фактически посылает два сигнала одновременно: «Больше мощности!» и «Меньше мощности!». Операционная система, что управляет телом, автоматически сдерживает немного мощности, чтобы избежать перенапряжения, и чтобы тело не разорвалось на куски. Не каждая машина обладает такой встроенной способностью обеспечивать безопасность. Ты можешь направить машину в стену, зажать педаль газа до упора, и машина будет вминать себя в стену, пока не сгорит двигатель или не закончится бензин.
Боевые искусства используют каждый грамм силы, что остался у тела в закромах. Во время тренировки в боевых искусствах ты наносишь удар и одновременно кричишь. Твоя команда «Кричи громче!» помогает перекрыть команду «Меньше мощности!». С практикой ты можешь регулировать количество энергии, какую сдерживает твоё тело. По сути, ты учишься направлять энергию тела на уничтожение себя.
Солдат и Жилет работают в такой же манере. Как и человеческое тело обладает механизмом сдерживания силы, Жилет оснащён системой для сохранения баланса использования энергии. С 370 килограммами силы в хватке Жилет мог запросто смять ствол винтовки, не говоря уже о человеческих костях. Чтобы предотвратить подобные несчастные случаи, Жилеты спроектированы так, что могли автоматически регулировать подаваемую мощность и даже активно бороться с инерцией, чтобы поддерживать надлежащий баланс прилагаемой силы. Технари называли эту систему авто-балансёром. Авто-балансёр замедляет действия оператора Жилета на долю секунды. Этот временной интервал настолько мимолётен, что большинство людей даже не замечают этого. Но на поле боя этот интервал мог прочертить границу между жизнью и смертью.
В трёх полномасштабных сражениях по десять тысяч Жилетов в каждом только одному солдату может не повезти столкнуться с проблемой авто-балансёра, и если в авто-балансёре приключится небольшая заминка как раз в тот момент, когда на тебя несётся Мимик, то всё будет кончено. Это мизерный шанс, но никто не хотел оказаться этим невезучим говнюков, который вытянул короткую соломину. Вот почему перед началом каждого сражения ветераны типа Феррела вырубали авто-балансёр. Они никогда не учили нас этому во время тренировок. Я должен был научиться ходить заново, с выключенным авто-балансёром. Феррел сказал, что я должен уметь ходить, не думая.
Потребовалось семь попыток, чтобы пройти по прямой.
2
Двое караульных стояло на дороге, ведущей к секции базы, что была под юрисдикцией США. Они были здоровенными, каждый мужчина держал мощную винтовку в руках, больших, как мои бёдра.
Телосложение делало их похожими на изображение костюмов на дисплее. Им не нужно было ничего говорить прохожим, чтобы те поняли, кто тут главный. С неба могли посыпаться кассетные бомбы, и эти парни остались бы на своих постах, не моргнув, пока не получили бы прямой приказ действовать иначе.
Если будешь смотреть на них краем глаза и направишься к главным воротам, окажешься на пути, каким я пошёл, когда пытался уйти в самоволку во время третьей петли. Убежать будет просто. С тем, что узнал, я, вероятно, мог бы избежать засады Мимиков и добраться до города Тиба. Но сегодня в моей голове была другая цель.
Было 10:29. я стоял в слепой зоне караульных. С моим восьмидесятисантиметровым шагом охранники располагались как раз в пятнадцати секундах от меня.
Над головой пролетела чайка. Отдалённый крик моря смешался со звуками базы. Моя тень была мелким водоёмом, скопившемся у моих ног. На пути больше никого не оставалось.
Мимо проехала американская автоцистерна. Стража отдала честь.
У меня не было времени, чтобы выверять свои шаги.
Три, два, один.
Грузовик приблизился к развилке на дороге. Пожилая уборщица со шваброй вышла впереди грузовика. Проскрипели тормоза. Двигатель заглох. Караульные повернулись в сторону движухи, их внимание отвлеклось всего на несколько ценных мгновений.
Я прошёл мимо.
Я чувствовал жар, исходивший от их накачанных тел. Я не сомневался, что с такими мышцами они могли поднять меня за задницу и выдрать хребет. На миг я почувствовал иррациональное желание наброситься на них.
Конечно, с виду меня могло хоть ветром сдуть, но нельзя судить о книге по обложке. Хочешь со мной разобраться? Кто хочет кусок маленького азиатского рекрута?
Пригодятся ли навыки, что я приобрёл во время пилотирования Жилета, в бою лицом к лицу против другого человека? Стал ли я сколько-нибудь сильнее, сколько-нибудь лучше? Зачем ждать Мимиков, почему не проверить себя на этих славных образцах?
Стражник справа повернулся.
Оставайся спокойным. Держи темп ровным. Он поворачивается налево. Когда он закончит, ты проскользнёшь в его слепую зону за другим часовым. К тому моменту, как он обернётся в поисках Кейдзи Кирии, я буду частью пейзажа.
— Ты что-нибудь заметил?
— Тихо. Капитан смотрит, и он не выглядит счастливым.
— Пошёл нахер.
И вот так я проник на территорию США.
Моей целью был изготовленный в Америке Жилет. После нескольких повторений временной петли я пришёл к заключению, что мне необходимо новое оружие — что-то, чего не было у нас в японских войсках. Стандартные 20-миллиметровые винтовки не очень эффективны против Мимиков. Они следовали тонкому компромиссу между числом снарядов, какое может нести солдат, скоростью стрельбы, необходимой для поражения быстро двигающейся цели, и приемлемым уровнем отдачи. Они были более мощные, чем оружие, что им постоянно выдавали. Но если ты действительно хотел пробить тот эндоскелет, 50мм - единственный приемлемый вариант.
Базовая стратегия ОСО заключалась в применении хвалёной бронепехоты, стреляющей 20-миллиметровыми снарядами, чтобы достаточно замедлить врага, с которым потом разберётся артиллерия и танки. На практике поддержка никогда не являлась быстро и не была достаточно эффективной. Задача разбираться с Мимиками валилась на нас.
Оружием на крайний случай для старожил, и которое я использовал сам, был колобой, прицепленный на моё левое плечо. С таким малышом можно проделать в Мимике дыру и перекрутить его внутренности. Ракетница тоже могла оказаться полезной, но довольно сложно произвести точное попадание, а ещё чаще у тебя не оказывалось в запасе ракет, когда они действительно были необходимы. Поскольку я приучался к сражению, то больше полагался на мощь 57-миллиметрового колобоя.
Но у колобоя был один существенный недостаток: его магазин вмещал лишь двадцать зарядов. В отличие от наших винтовок, в нём магазин заменить вообще невозможно. Как только ты истрачивал двадцатый заряд, твоя песенка была спета. В лучшем случае солдат наделывал двадцать дыр в чём-нибудь. Как только заряды колобоя кончались, ты даже не мог использовать его, чтобы забить кол в сердце вампира. Люди, которые проектировали Жилеты, попросту не приняли во внимание вероятность того, что кто-то выживет достаточно долго в бою лицом к лицу с Мимиком, чтобы использовать больше, чем двадцать зарядов.
В жопу.
Я кучу раз умер из-за нехватки зарядов. Ещё один тупик. Единственный способ избежать этого - найти оружие ближнего боя, у которого не кончаются боеприпасы. Я видел одно, однажды, в битве, в которой началась вся эта временная петля.
Боевой топор. Рита Вратаски, Валькирия, одетая в кармазинный Жилет, и её топор. Быть может, его стоило бы называть куском победита в форме топора. У боевого топора никогда не заканчиваются боеприпасы. Можешь продолжать его использовать, даже если он погнётся. Он выдавал весьма неплохой удар. Это было превосходное оружие ближнего боя.
Но как был убеждён мир, Кейдзи Кирия был новобранцем, которому только предстояло увидеть свой первый бой. Если бы я попросил их заменить мой стандартный колобой на иное оружие просто потому, что он мне не нравился, они чёрта с два меня послушали бы. Йонабару посмеётся надо мной, а Феррел врежет по морде. Когда я заговорил прямо с командиром взвода, он полностью меня проигнорировал. Я самостоятельно отправился на добычу оружия, какое мне было необходимо.
Я направился в казармы отдела снабжения, который сопровождал спецназ США. Спустя пять минут после проникновения в американскую часть базы я дошёл до точки, охраняемой всего одним солдатом. Она вертела в руке гаечный ключ.
В воздухе витал резкий запах масла, разбавляющий морской солоноватый привкус. Постоянно присутствующий гудёж людей, суетящихся около базы, пошёл на убыль. В темноте казарм стальное оружие, какое человечество использует для поражения врага, наслаждалось своим непродолжительным привалом.
Женщиной с ключом была Шаста Рейл, гражданский техник. Её жалование находилось как минимум на уровне старшего лейтенанта. Куда больше моего, как ни глянь. Я тайком глянул её бумаги: рост — 152 сантиметра; вес — 37 килограмм; острота зрения — 20/300; любимая еда — торт с маракуйей. В ней текла кровь американских индейцев, и её чёрные волосы были собраны сзади в конский хвост.
Если Рита была рысью на охоте, то Шаста ничего не подозревающим кроликом. Она больше подходила для домашней обстановки, где она бы свернулась калачиком на диванчике, смотрела видюхи и набивала рот леденцами, а не для какой-то военной базы, где она вымазывалась в масле и смазке.
Я сказал настолько мягко, насколько мог.
— Здравствуй.
Шаста подпрыгнула от звука моего голоса. Проклятье. Недостаточно мягко.
Её толстые очки упали на каменный пол. Смотреть за тем, как она ищет очки - словно наблюдать за плещущимся в воде квадриплегиком. Вместо того, чтобы отложить разводной ключ и вести поиск обеими руками, она безрезультатно шарила только одной. Не то, что ожидаешь от топового выпускника МТИ, разработавшего один из наиболее продвинутых военных Жилетов на своём высоком посту в оборонном секторе, и как бонус, примкнувшего к ОСО в качестве первоклассного техника. И как ещё один бонус, приписанного к особому латунно-красному Жилету.
Я наклонился и подобрал её очки — в пору назвать их парой увеличительных линз, которые присобачили на сопли друг к другу.
— Ты обронила их, — сказал я, держа их так, что она, как я надеялся, могла их заметить.
— Спасибо, кто бы ты ни был.
— Не стоит благодарностей.
Шаста осмотрела меня. Скляночные линзы превращали её глаза в жареные яйца.
— А ты?..
— Кейдзи Кирия.
— Спасибо, Кейдзи Кирия. Я Шаста Рэйл, — Я умышленно оставил в стороне своё звание и взвод. Голова Шасты опустилась. — Я понимаю, что эти казармы могут выглядеть обычными и заурядными — ну, так и есть, но не в том суть. А суть в том, здесь хранится очень чувствительная военная технология. Только люди с надлежащим разрешением допускаются сюда.
— Знаю. Я туда и не хочу.
— О. Хорошо! Я рада, что мы это прояснили.
— Вообще-то, — сказал я, сделав шаг вперёд. — Я пришёл увидеть тебя.
— Меня? Я-я польщена, но боюсь, что не могу — в смысле, ты на вид очень милый и всё такое, просто я не думаю, что это к месту, и ещё нужно сделать приготовления для завтра, и...
— Ещё даже не полдень.
— На это потребуется весь остаток дня!
— Если хотя бы выслушаешь...
— Знаю, это выглядит так, словно я вытаскиваю и обратно вставляю эту единственную деталь — ну, да, так и делаю, но я действительно занята. Действительно! — её конский хвост подскакивал, когда она сама себе кивала, подчёркивая свою искренность.
Она накрутила себе чего-то лишнего. Надо направить дело в нужное русло...
— Значит, внешний блок памяти на этом костюме повреждён?
— Так и есть, но — как ты узнал об этом?
— Эй, мы оба знаем, что внешний блок памяти по сути бесполезен в битве. Но поскольку эти заказные чипы содержат чувствительную военную технологию, ты должна заполнять гору бумажек, чтобы запросить одну такую хреновину, я прав? Тот лысый сучара в арсенале клеится к тебе, и сколько бы раз ты ни говорила, что тебе не интересно, ситуация не становится сколь-нибудь светлее. Уже почти дошло до того, что ты готова стырить один такой модуль из Жилетов японской армии.
— Красть один из... Я никогда о таком не помышляла!
— Нет?
— Конечно, нет! Ну, такая мысль могла у меня промелькнуть один или два раза, но я никогда не делала этого! Я что ли выгляжу как та, кто... — её глаза расширились, когда она увидела содержимое запечатанного пластикового пакета, что я достал из кармана.
Хитрая ухмылка расползлась на моём лице.
— Что если кто-то другой украл его для тебя?
— Можно его взять? Пожалуйста!
— Как быстро мы сменили песню!
Я поднял пакет с чипом высоко над головой. Шаста качнулась, пытаясь схватить его, но ей с её 158 сантиметрами не очень повезло. От масла, забрызгавшего её одежду, мои ноздри запылали.
— Хватит дразнить меня и отдай уже его мне.
Прыг, прыг.
— Ты не знаешь, через что я должен был пройти, чтобы раздобыть его.
— Я прошу тебя. Пожалуйста.
Прыг.
— Я отдам его тебе, но мне нужно кое-что взамен.
— Кое-что... взамен?
Глоть.
Она прижала разводной ключ к груди, расправляя выпуклости на груди, которые были скрыты под одеждой. Она точно привыкла играть роль жертвы после нескольких лет, проведённых среди животных из спецназа. Если её так легко спровоцировать, то я даже не стал бы их винить.
Я помахал пластиковым пакетом в сторону гигантского боевого топора, свисающего с клетки в задней части казарм, и указал туда пальцем. Похоже, Шаста не поняла, на что я смотрю. Её глаза настороженно метались по комнате.
— Я пришёл, чтобы одолжить это, — я ткнул пальцем прямо в топор.
— Если только моё зрение не стало ещё хуже, чем я думала, это боевой топор Риты.
— Бинго.
— Так... ты тоже в Бронепехоте?
— Японская армия.
— Такое мне непросто сказать — не хочу быть грубой — но попытка подражать Рите только сделает тебе хуже.
— Это значит, ты не дашь мне его погонять?
— Если ты в самом деле думаешь, что он тебе нужен, я дам. Это просто кусок металла — у нас куча запасных деталей. Когда Рита впервые спросила меня о таком, я вырезала их из крыльев списанной бомбы.
— Тогда с чего так ломаешься?
— Ну, если говорить откровенно, потому что ты будешь убит.
— С ним или без него я однажды умру.
— Я не смогу тебя переубедить?
— Вряд ли.
Шаста замолчала. Ключ свисал из её руки, словно старые лохмотья, а её глаза потеряли фокусировку. Пучок неопрятных волос, запачканных потом и смазкой, прилип к её лбу.
— До этого меня направили в Северную Африку, — сказала она. — Лучший солдат из лучшего взвода спросил меня о той же вещи, что и ты. Я пыталась предупредить его, но там, где замешаны политики, вещи всегда очень сложные, так что я дала ему то, что он просил.
— И он умер?
— Нет, он выжил. Кое-как. Но его боевые дни закончились. Если бы я только смогла остановить его...
— Ты не должна себя винить. Не ты в ответе за атаку Мимиков.
— Дело вон в чём, он получил ранение не во время сражения с Мимиками. Ты знаешь, что такое инерция?
— Я получил аттестат о школьном образовании.
— Каждый из этих боевых топоров весит 200 килограмм. 370-килограммовая хватка Жилета, конечно, может держать его, но даже с повышенной силой это ужасающий уровень инерции. Он сломал спину, махая топором. Если ты взмахнёшь 200-ми килограммами с усиленной мощью Жилета, ты буквально разорвёшь себя на куски.
Я точно знал, что она имела в виду — инерция, о которой она говорила, была именно тем, что я искал. Требуется нечто массивное, чтобы раскрошить эндоскелет Мимика одним ударом. А разговор о том, что в процессе мог помереть я сам, был излишним.
— Ну, я уверена, ты думаешь, что ты хорош, но Рита не обычный солдат, — Шаста сделала последнюю попытку отговорить меня.
— Знаю.
— Она экстраординарная, правда. Она никогда не использует свой авто-балансёр. И я не про то, что отключает его перед битвой. Её Жилет им даже не оснащён. Она единственный член нашего отряда без него. В элитном отряде она больше, чем элита.
— Я прекратил использовать авто-балансёр давным давно. Я никогда не думал о том, чтобы полностью его удалить. Я должен сделать это. Меньше веса.
— О, так ты следующая Рита, я полагаю?
— Нет. Я не смогу подпевать Рите Вратаски.
— Ты знаешь, что она сказала мне, когда мы впервые встретились? Она сказала, что рада жить в мире, наполненном войной. Ты можешь сказать подобное о себе? — Шаста оценивала меня сквозь толстые линзы. Я знал, что она имела в виду под этим. Я посмотрел в ответ, не проронив ни слова.
— Почему ты так зациклился на её боевом топоре? — спросила она.
— Не сказал бы, что зациклился на нём. Я просто пытаюсь найти что-нибудь более эффективное, чем колобой. Я возьму копьё или катлас, если у тебя такие есть. Что-нибудь, что я смогу использовать больше двадцати раз.
— Вот что она сказала, когда впервые попросила вырезать ей топор, — Шаста ослабила хватку на разводном ключе.
— Любое сравнение с Боевой сукой так почётно.
— Знаешь, ты очень... — её голос прервался.
— Я очень что?
— Необычный.
— Может и так.
— Просто помни, что это не очень простое в использовании оружие.
— У меня целая куча времени для практики.
Шаста улыбнулась.
— Я встречала солдат, которые думали, что смогут подражать Рите, и проваливались, и я встречала тех, кто признавал, насколько она одарённая, и никогда не пытались угнаться за ней. Но ты первый человек, которого я встретила, который понимает разницу между собой и Ритой, но при этом всё равно готов идти вперёд.
Чем больше я понимал войну, тем больше я понимал, насколько одарённой была Рита. Во второй раз через временную петлю, когда Рита присоединилась к нам во время ФП, я только и глазел на неё, потому что не придумал ничего лучше. Теперь, когда по прошествии достаточного количества петель я мог называть себя настоящим пилотом Жилета, пропасть между ней и мной будто стала больше. Если бы у меня не было, в буквальном смысле, бесконечного количества времени, я был бы вынужден сдаться.
С потрясающим прыжком Шаста выхватила кремниевый чип из моей руки.
— Забирай. Позволь дать тебе несколько бумажек для топора, прежде чем уйдёшь.
— Спасибо.
Она собралась уйти за бумагами, потом остановилась.
— Могу я кое-что спросить?
— Валяй.
— Почему у тебя на руке написано сорок семь?
Я не знал, что ей сказать. Я не мог на ходу придумать какую-нибудь правдоподобную причину, по которой солдат должен писать число на руке.
— Ох, это... В смысле, надеюсь, я не сказала что-нибудь, что не следовало?
Я тряхнул головой.
— Ты знаешь, как люди зачёркивают дни в календаре? Это что-то типа этого.
— Если это достаточно важно, чтобы писать на руке, то должно быть чем-то, что ты не хочешь забыть. Может, сорок семь дней до отправки домой? Или до дня рождения твоей девушки?
— Если мне пришлось бы давать этому название, я бы сказал, что это количество дней, прошедших с моей смерти.
Шаста больше ничего не сказала.
У меня был мой боевой топор.
3
0600: Подьём.
0603: Игнорировать Йонабару.
0610: Украсть кремниевый чип из арсенала.
0630: Съесть завтрак.
0730: Отрабатывать базовые движения тела.
0900: Мысленно представлять себе тренировку во время грёбаной ФП.
1030: Позаимствовать боевой топор у Шасты.
1130: Съесть обед.
1300: Тренироваться с поправкой на ошибки предыдущей битвы. (В Жилете.)
1500: Встретиться с Феррелом для тренировочного поединка. (в Жилете)
1745: Съесть ужин.
1830: Посетить собрание взвода.
1900: Пойти на вечеринку Йонабару.
2000: Проверить Жилет.
2200: Пойти в кровать.
0112: Помочь Йонабару забраться на его койку.
Как-то так я проводил свой день.
Всё, кроме тренировок, превратилось в рутину. Я проскальзывал мимо часовых так много раз, что мог бы сделать это с закрытыми глазами. Я начинал беспокоиться, что быстрее стану матёрым вором, нежели профессиональным солдатом. Не сказал бы, что способность воровать что угодно очень полезна в мире, который обнуляет сам себя по окончанию каждого дня.
Ежедневная рутина не сильно менялась от одного витка к другому. Если бы я отклонился реально сильно от заведённого порядка, то мог бы привести к иным событиям, но если я бы ничего не делал, пластинка бы играла себе и дальше без изменений. Выглядело это так, словно каждый продолжал действовать по одному и тому же сценарию, выдаваемому днём ранее, и к импровизации относились с неодобрением.
Было 1136, и я ел обед в Столовой №2. Буфетчица подала мне то же количество супа с луком в то же время и в той же тарелке. Я двинул рукой, чтобы её не запачкал суп, расплескавшийся по той же дуге. Пропустив мимо ушей зов друзей, заполонивших всю столовую, я сел на то же место.
Рита сидела в трёх рядах передо мной, спиной ко мне, и ела. Я не выбрал это время для обеда, потому что оно совпадало с ней; просто так получилось. Без какой-то особой причины я привык наблюдать за тем, как она ест, под одним и тем же углом каждый день.
Столовая №2 не была таким местом, в каком обычно ожидаешь увидеть сержант-майора, типа Риты, за едой. Не то чтобы еда была плохая. Вообще-то, она была весьма неплохой. Просто сложно представить себе в этом месте кого-то, кто просыпается каждое утро в частной офицерской комнате отдыха, и у которого на побегушках половина базы. Я даже слышал, что американские спецназовцы взяли с собой своего собственного кока, что только углубляло таинственность её личности. Если бы она проглотила живую крысу, то и тогда не казалась бы большей змеей в нашем террариуме. И наш спаситель ел в одиночестве. Никто не пытался заговорить с ней, и места вокруг неё всегда пустовали.
Со всей её доблестью в бою Рита Вратаски ела, словно ребёнок. Она слизывала суп с уголков рта и рисовала на еде палочками. Очевидно, палочки для еды были чем-то новым для неё. В 1143 она уронила на тарелку фасолину. Она прокатилась, набрала скорость, отскочила сперва на лоток, а потом на стол. Фасолина пролетела в воздухе, крутясь по часовой стрелке и несясь к бетонному полу. Каждый раз Рита с молниеносной скоростью вытягивала левую руку, хватала фасолину в воздухе и запихивала себе в рот. Всё за 0,11 секунды. Если бы она жила во времена Дикого Запада, я представляю, как она бы обставила Билли Кида. Будь она самураем, она смогла бы читать каждый взмах катаны Кодзиро Сасаки. Даже когда она ела, Боевая сука оставалась Боевой сукой.
Сегодня, как и в любой другой день, она пыталась съесть умэбоси. Должно быть, она путала их с обычными сушёными фруктами. После двух или трёх попыток подхватить её палочками она запихала её в рот целиком.
Ваше здоровье.
Рита согнулась пополам так, словно ей в живот угодил 57-миллиметровый снаряд. Её спина дёрнулась. Её волосы ржавого цвета словно были готовы встать торчком. Но она не выплюнула её. До чего упрямая. Она проглотила её целиком вместе с косточкой. Потом Рита выпила залпом целый стакан воды.
Она должна была быть где-то в возрасте 22-ух лет, но никогда не удалось бы догадаться об этом, глядя со стороны. Песочная военная униформа не подчёркивала её прелести, но если одеть её в то, что носят разукрашенные городские девки, она была бы довольно милой. По крайней мере, мне нравилось так думать.
Что не так с этой едой? На вкус она, как бумага.
— Развлекаешься? — голос пришёл сверху меня.
Удерживая палочки для еды без единого движения мускулом, я посмотрел краем глаза. Доисторическое лицо выглядывало из-под ёжика, который висел где-то на высоте двух метров над землёй. Чертами он больше походил на динозавра, чем на человека. Несомненно, в его родословной затесался велоцираптор. Мой боевой дух скатился вниз, когда я увидал тату на его плече: волк с короной. Он был из 4-й роты, у которой был на нас зуб за проигрыш в регби. Я продолжил нести еду ко рту, делая это с машинной размеренностью.
Он приподнял брови - эти густые поросли, от которых удавилась бы от зависти любая гусеница.
— Я спросил, развлекаешься?
— Как я могу не развлекаться в такой хорошей компании?
— Тогда почему ты глотаешь свою жратву так, словно нашёл её на щётке в сортире?
Солдат, рассевшихся за громоздкими столами в столовой, было совсем ничего. Запах чего-то сладкого доносился с кухни. Искусственный свет потолочных флюоресцентных ламп подкрашивал жареные креветки, наваленные на наши тяжёлые тарелки.
Если нужно было разбить еду в ОСО на категории хорошей и плохой, эта определённо хорошая. В конце концов, в ОСО солдат занимался лишь тремя вещами: ел, спал и сражался. Если бы еда не была хорошей, прибавилось бы моральных проблем. И согласно Йонарабу, еда с базы Цветочного пути лучше, чем с большинства других баз.
В первый раз, когда я попробовал её, то подумал, что она великолепна. Это было пять субъективных месяцев назад, может, больше. Где-то через месяц внутри временной петли я начал обильно приправлять свою еду. Умышленно добавляя несочетающиеся приправы, удалось создать достаточно ужасный вкус, чтобы еда не казалась той же самой. А теперь даже это перестало работать. Вообще без разницы, ешь ли ты еду, приготовленную шеф-поваром, или фастфуд, через восемь дней она будет казаться одинаковой. Вероятно, потому что так оно и есть. С этой точки зрения мне было сложно думать о еде, как о чём-то большем, нежели простом источнике энергии.
— Если своим выражением лица я отвлёк тебя от обеда, тогда прошу прощения, — нет нужды начинать драку.
— Стой. Ты пытаешься мне впарить, что это я виноват?
— У меня нет на это времени.
Я начал сгребать остатки еды на тарелке себе в рот. Он шлёпнул ладонью, что размером была, как бейсбольная перчатка, по столу. Луковый суп пролился на мою рубаху, оставив пятно там, где не смогла буфетчица со всем её старанием. Насколько бы серьёзным ни было пятно, завтра оно исчезнет, и мне даже не понадобится его отмывать.
— Пехотинцы из 4-ой роты не стоят времени могучей 17-ой, да?
Я понял, что нечаянно выбрал очень неприятный вариант. Эта петля отклонилась от заведённого пути, в самом-то деле. Я случайно убил Феррела под конец предыдущего витка, и это полностью пустило дело под откос. С моей точки зрения прошло всего пять часов с тех пор, как он умер в луже крови. Разумеется, я тоже погиб в бою, но это было ожидаемо. Феррел умер, пытаясь защитить конченого новобранца. Это был лишь стимул, необходимый моей мигрени, чтобы пуститься в галоп.
Я планировал успокоить свой разум, в привычной манере глазея на Риту, но моё непотребное настроение, должно быть, оказалось более очевидным, чем я сам понимал. Несомненно, это было достаточно скверным, чтобы привести к тому, чего не происходило ни в один из предыдущих витков.
Я взял свой разнос и встал.
Тело мужчины было горой мышц, преграждающей мне путь. Люди, жаждущие увидеть драку, начали собираться вокруг. Было 1148. Если я потеряю здесь время, это полностью собьёт моё расписание. Даже если я располагал всем временем мира, это не означало, что я мог попусту его тратить. Каждый потерянный час означал, что я становился на час слабее, и это могло сказаться на поле боя.
— Чё, зассал, куриное дерьмо? — его голос прогремел на всю столовую.
Рита повернулась и посмотрела на меня. Очевидно, она поняла, что новобранец, таращившийся на неё во время ФП, ел в той же столовой. Что-то подсказало мне, что если бы я снова на неё посмотрел, она бы помогла мне таким же образом, как во время ФП — как и во время моей первой битвы. Рита не относилась к тем, кто повернётся спиной к угодившим в неприятности. Её человечность начинала проступать наружу. Мне стало интересно, какую роль она отыграет. Может, она заговорит о зелёном чае, чтобы охладить этих парней. От такой мысли я посмеялся про себя.
— Что смешного?
Ой.
— К тебе это не относится.
Мой взгляд ушёл от Риты. Кейдзи Кирия, стоящий в столовой в тот день, не был новобранцем. Мой внешний вид мог не измениться, но внутри я был подлинным ветераном, прошедшим семьдесят девять сражений. Я мог уладить со своими собственными проблемами. Я втянул её однажды во время ФП и ещё раз, косвенно, когда я красноречиво проложил себе путь к одному из её запасных топоров. У меня не было нужды втягивать её в третий раз, только чтобы пережить обед.
— Ты совсем охренел? — он не собирался на этом заканчивать.
— Прости, но у меня в самом деле нет времени, чтобы заниматься всякой ерундой.
— У тя чё свисает между ног? Пара мячей для пинг-понга?
— Никогда не проверял. А ты?
— Сучара!
— Достаточно! — пылкий голос вмешался в наш конфликт. Это была не Рита.
Спасение пришло с неожиданной стороны. Я повернулся, чтобы посмотреть на бронзовокожую женщину, стоявшую рядом со столом. Её стянутые передником груди нагло заполонили 60 процентов моего поля зрения. Она стояла между нами, держа дымящуюся жареную креветку длинными палочками для еды. Это была Рэйчел Кисараги.
— Мне тут драки не нужны. Это обеденный зал, не боксёрский ринг.
— Просто пытался научить этого рекрута манерам.
— Ну, уроки закончены.
— Эй, это ведь ты жаловалась, что он так обездоленно выглядит за твоей едой.
— Всё равно.
Рэйчел взглянула на меня. Она не показала ни малейшей нотки гнева, когда я опрокинул её тележку с картошкой, так что я, должно быть, произвёл на неё впечатление. Часть её, вероятно, хотела осложнить жизнь любому, связанному с Дзином Йонабару, которого считали самым надоедливым человеком на базе. Не то чтобы я винил её. Я наставил ей палок в колёса, разбросав картошку, а теперь ещё и это. Ответственность за последствия лежит на мне.
На базе, окрашенной кофейными разводами пустынных тонов, женщина, типа Рэйчел, поневоле привлекала внимание одного-другого воздыхателя, но я никогда не понимал, насколько популярной она была. Это тип полез на меня с дракой не из-за какой-то там вражды между нашими роты. Он делал это показухи ради.
— Всё в порядке. Мне не нужно было ничего говорить, — Рэйчел повернулась к маячившему гиганту и отмахнула меня рукой, показав жест из-за спины. — Вот. Держи креветку. За счёт заведения.
— Прибереги её для пингвинов.
Рэйчел насупилась.
— Не следует ли этому последышу зарубить кое-что себе на носу? — он выставил одну здоровенную, мясистую руку через плечо Рэйчел и послал удар.
Я инстинктивно среагировал. Субъективные месяцы в Жилете приучили меня всего твёрдо стоять на ногах. Моя правая нога провернулась по часовой стрелке, левая против, и я принял боевую стойку. Я парировал его выпад левой рукой и поднял правой рукой обеденный лоток, чтобы не дать тарелкам упасть. Мой центр тяжести не сместился с середины тела. Рэйчел уронила жареную креветку. Я ухватил её во время её элегантного плавания по воздуху до того, как хвостом она коснулась пола.
Парирование нарушило равновесие парня. Он сделал два шатких шага вперёд, потом третий, а потом шлёпнулся в обед солдата, сидящего перед ним. Еда и тарелки разлетелись в стороны с эффектным грохотом. Я встал, удерживая свой лоток в одной руке.
— Ты обронила, — я подал Рэйчел жареную креветку. Зрители взорвались аплодисментами.
— Ах ты мудозвон! — парень уже поднялся, его кулак летел в меня. Он был упрям. У меня было несколько мгновений на то, чтобы прийти к решению: увернуться от удара, предпринять контратаку или убежать, поджав хвост.
Говоря об опыте, прямой удар человека, тренировавшегося в качестве пилота Жилета, несомненно обладал некоторой силой, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что мог Мимик. Шлепок этого неудачника может оказаться достаточно сильным, чтобы причинить боль, но не смертельную рану, если только он не запредельный везунчик. Я наблюдал за тем, как он вкладывал в свой взмах каждую унцию своей силы. Его кулак проплыл прямо рядом с кончиком моего носа. Он пренебрегал движениями ног, оставляя брешь. Я не воспользовался этим.
Это был мой первый шанс убить тебя.
Он восстановился после неудачного удара, яростно продув ноздри и принялся припрыгивать, словно боксёр.
— Сука, харе уворачиваться, дерись как мужик!
Ещё не хватило?
Разница между нашими навыками была глубже, чем Марианская впадина, но, полагаю, той демонстрации было недостаточно, чтобы утопить его в сомнениях. Бедный ублюдок.
Он пошёл с левым хуком. Я двинулся на полшага назад.
Вшух.
Ещё удар. Я ступил назад. Я мог убить его уже дважды. Вот и третий шанс. Четвёртый. Он оставлял так много брешей в защите, что замучаешься их считать. Я мог уложить его на лопатки уже десять раз за прошедшую минуту. К счастью для него, моя работа не заключалась в том, чтобы отправлять боеспособных пилотов Жилетов в лазарет, независимо от того, насколько горячи они были на голову. Моя работа заключалась в том, чтобы отправлять Мимиков в специально зарезервированный для них уголок в Аду.
Толпа вскрикивала при каждом ударе, что он посылал в пустоту.
— Давай, ты даже не поцарапал его!
— Харе скакать вокруг и прими удар!
— Врежь ему! Врежь ему! Врежь ему!
— Поглядывайте за дверьми, не хочу, чтобы кто-то вмешался! Я поставил на здоровяка десять баксов! — незамедлительно следом: — Двадцать на тощего!
Эй, это я! Подумал я, увернувшись от очередного удара. Потом кто-то другой выкрикнул: «Где моя жареная креветка? Я потерял мою жареную креветку!»
Чем громче орала толпа, тем с большим старанием он наносил удары, и тем проще было их избегать.
Феррел говаривал: «Дроби каждую секунду». Когда я впервые услышал это, я не понял значения этого выражения. Секунда была секундой. Тут нечего растягивать или разбивать на части.
Но оказалось так, что ты можешь дробить восприятие времени на всё более мелкие и мелкие кусочки. Если щёлкнешь переключателем у себя в затылке, увидишь, как секунда проходит, словно кадры в фильме. Как только ты понимаешь, что произойдёт спустя десяток кадров, ты можешь предпринять какие угодно действия, чтобы вынести из сложившейся ситуации максимальное преимущество. Всё на уровне подсознания. В битве особо можно не париться с теми, кто не понимает, как дробить время.
Уворачиваться от его атак было просто. Но я не хотел наделать ещё больше ненужных действий. Я уже оказался в куче неприятностей, пытаясь следовать своему графику, но если я продолжу в том же духе, в столовую скоро заявится вся 17-ая. Мне нужно было уладить с этой неурядицей до того, как они появятся.
Я решил, что если приму один из его ударов, потеряю минимум времени. Что я не учёл, так это Рэйчел, подступившую в попытке остановить его. Она отклонила траекторию его правого удара достаточно сильно, и кулак вместо того, чтобы скользнуть по моей щеке, плашмя въехал в мой подбородок. Волна жара распространилась от моих зубов до спинки носа. Блюда на моём лотке заплясали в воздухе. А в углу зрения была Рита, покидающая столовую. Я вынесу из этой боли урок для следующего раза. Я потерял сознание и заплутал в мутных сновидениях...
Когда я очнулся, то понял, что лежу на нескольких стульях, из которых составили импровизированную кровать. Что-то сырое лежало на моей голове — женский платок. В воздухе повис размытый цитрусовый аромат.
— Очнулся?
Я был на кухне. Надо мной рокотал промышленный вентилятор, гонявший пар из комнаты. Неподалёку кипела оливково-зелёная жидкость, залитая в громадные котелки, похожие на те, в каких злобные аборигены варили первооткрывателей вместе с их пробковыми шляпами, только больше. На стене висело меню на следующую неделю. Над меню, составленным от руки, виднелась оторванная с плаката мужская голова.
Поглядев на его отбеленные зубы одно мгновение, которое показалось вечностью, я наконец узнал её. Это была голова бодибилдера с плаката из нашей казармы. Мне стало интересно, как это она умудрилась перебраться со стены в мужской казарме на свою новую стену, где теперь могла проводить дни, со знанием дела улыбаясь женщине, работавшей на кухне.
Рэйчел чистила картошку, бросая каждую спирально закрученную кожицу в здоровенную корзину, что по размерам соответствовала тому котлу. Это была та самая картошка, которая прокатилась по моей голове во время четвёртой петли. Я съел проклятую толчонку, что она готовила, уже семьдесят девять раз. Кроме Рэйчел на кухне не было других работников. Должно быть, она готовила еду для всех этих людей в одиночку.
Присев, я несколько раз клацнул челюстью, чтобы проверить её состояние. Тот удар пришёлся по мне под прямым углом. Не похоже, что вещи пошли так, как им следует. Рэйчел обратила на меня внимание.
— Прости за это. На самом деле он не такой плохой парень.
— Знаю.
Она улыбнулась.
— Ты более зрелый, чем кажешься.
— Недостаточно зрелый, чтобы держаться подальше от неприятностей, — ответил я, пожав плечами.
Люди всегда немного нервозные за день до битвы.
И парни всегда ищут возможности покрасоваться перед сногсшибательной девкой вроде Рэйчел. Ситуация явно сложилась не в мою пользу, хотя я уверен, какое бы лицо я ни сделал, это никак бы мне не помогло в такой ситуации.
— Ты кто, пацифист? Редкая порода в наших краях.
— Люблю беречь свой пыл для поля боя.
— Это всё объясняет.
— Объясняет что?
— Почему ты сдерживался. Очевидно же, ты дерёшься лучше, — Рэйчел интенсивно поедала меня взглядом. База Цветочного пути была построена три года назад. Если она прибыла на базу сразу после того, как получила лицензию диетолога, это делает её старше меня минимум на четыре года. Но она точно не выглядела на столько лет. И дело было не в том, что она прилагала огромные усилия, чтобы выглядеть моложе. Сияние её бронзовой кожи и тёплая улыбка были вполне себе естественными. Она напоминала мне библиотекаршу, на которую я запал в старшей школе. Та же улыбка, что украла моё сердце и заставила неспешно расхаживать по библиотеке тем жарким, давнишним летом.
— Наши жизни должны быть увековечены в камне. Бумага слишком недолговечна — слишком просто переписать, — подобные мысли появились у меня в голове много позже.
— Странные вещи говоришь.
— Может быть.
— Ты встречаешься с кем-нибудь?
Я взглянул на неё. Зелёные глаза.
— Нет.
— Этой ночью я свободна, — затем она в спешке добавила. — Не пойми неправильно. Я не говорю такие вещи всем подряд.
Это я знал. Она отмела Йонабару достаточно быстро. В течение недели я слышал одну жалобу за другой о самой горячей женщине, чьи колени были сцеплены здоровенным висячим замком. «В наши дни это какой-то шарж», сказал он мне. И у меня было ощущение, что повела она с ним так не только из-за того, каким он был.
— Сколько времени? — у меня всё ещё оставался график, которого следует придерживаться.
— Почти три часа. Ты вырубился где-то на три часа.
1500. Я должен был тренироваться с Феррелом. Я должен был правильно выполнить то движение из предыдущего витка — то, которое убило Феррела и лейтенанта. Они погибли, защищая меня, потому что я принялся выкобениваться. Я до сих пор видел перед глазами трепетавшую на ветру, обгоревшую, почерневшую семейную фотографию, которой Феррел украсил внутреннюю часть Жилета. Снимок улыбающегося под ярким бразильским солнцем сержанта в окружении братьев и сестёр въелся в мой разум.
Я не обладал никакими экстраординарными талантами, которые возвышали меня над сослуживцами. Я был просто солдатом. Что-то мог сделать, а что-то не мог. Если бы я практиковался, со временем мог бы изменить баланс, переложив часть того, что я «не могу», на чашку весов «я могу». Я не позволю своей самоуверенности убивать людей, которые раз за разом спасали мою жизнь.
При других обстоятельствах я бы принял её приглашение.
— Прости, но я не тот парень, которого ты ищешь.
Я развернулся и побежал к тренировочному полю, где ждал сержант Феррел, пропахший потом и накаченный адреналином.
— Козёл!
Я не стал останавливаться, чтобы ответить на комплимент.
4
Попытка №99:
Убит в бою через сорок пять минут после начала сражения.
5
Попытка №110:
Они прорвались через нашу линию. Йонабару — слабое звено.
— Кейдзи... тот детектив. Это тот парень, который ел пудинг...
Он умер с такими словами.
Убит в бою через пятьдесят семь минут после начала сражения.
6
Попытка №123:
Мигрень, что началась где-то после пятидесятого витка, стала только хуже. Не знаю, что за причина за этим кроется. Обезболивающие, что выдали мне доктора, вообще не помогали. К счастью, перспектива мучиться от головных болей в течение каждой последующей битвы не сильно сказывалась на моём боевом духе.
Убит в бою через шестьдесят одну минуту после начала сражения.
7
Попытка №154
Потерял сознание спустя восемьдесят минут после начала сражения. Я не умер, но всё равно угодил в петлю. Как угодно. Если так оно и есть, то так тому и быть.
8
Попытка №158
Я наконец освоил победитовый боевой топор. Я мог пробить эндоскелет Мимика с поворотом запястья.
Чтобы победить крепких врагов, человечество разработало лезвия, которые вибрируют на ультравысокой частоте, колобои, выстреливающие стержни на скорости пятнадцать сотен метров в секунду, и взрывное оружие ближнего боя, использующее кумулятивный эффект Монро. Но у оружия со снарядами эти самые снаряды в итоге заканчиваются. Их заклинивает. Они ломаются. Если воткнёшь тонкое лезвие под неправильным углом, оно разлетится. И потому Рита Вратаски вновь ввела в боевой арсенал простой, но очень эффективный топор.
Это было элегантным решением. Каждый килограммометр в секунду, генерируемый приводами Жилета, преобразовывался в чистую разрушительную силу. Топор мог погнуться или расщепиться, но его функциональность, как оружия, не могла быть из-за этого принижена. В битве оружие, которым ты мог колотить врага, было более надёжным. Оружие, что заточено до острых краёв, например, катана, прорубит цель настолько глубоко, что застрянет в теле врага, и ты не сможешь вытянуть его обратно. Существуют даже истории о воинах, которые тупили свои клинки с помощью камней перед битвой, чтобы предотвратить такой исход. Топор Риты вновь и вновь подтверждал свою пригодность.
Мой взвод полз к северной оконечности острова Котоиуси, Жилеты находились в режиме сна. Было пять минут до того, как наш командир взвода подаст сигнал к началу битвы. Сколько бы раз я ни переживал это, именно этот момент был для меня самым напряжённым. Я видел, почему Йонабару не прекращал словесный понос. Феррел попросту позволил нам болтать, не переставая.
— Грю тебе, тебе надо бы присунуть какой-нить киске. Если ты дождался момента, когда тебя запихнули в Жилет, уже слишком поздно.
— Ага.
— Что насчёт Буйной Топориты? Вы ведь трепались во время ФП? Ты должен вдуть ей, я знаю, ты можешь.
— Ага.
— Ты клёвый клиент.
— Ага?
— Ты даже не успел лишиться девственности, но спокоен, как долбаная шлюха. В мой первый раз бабочки вызвали смерч в моём животе.
— Это как стандартизированный тест.
— Ты про чё базаришь?
— Разве у тебя не было их в старшей школе?
— Чувак, ты ведь не думаешь, что я помню старшую школу?
— Ага, — я смог сбить Йонабару с хода его мыслей, но мой собственный разум был на автопилоте.
— Ага.
— Ага что? Даже ничего не сказал, — голос Йонабару достиг меня сквозь туман.
У меня было такое чувство, словно я сражался на этом месте сотни лет. Полгода назад я был пацаном в старшей школе. Я плевать хотел на войну, что медленно распространялась по земле. Я жил в мире спокойствия, заполненном семьёй и друзьями. Я никогда бы не подумал, что променяю класс и футбольное поле на зону боевых действий.
— Со вчерашнего дня ты забавно себя ведёшь.
— Ага?
— Чувак, давай не теряй голову. Два подряд из одного взвода — как на это вообще смотреть? И я вынужден спросить: нахера ты притащил с собой этот кусок металла? И что, чёрт возьми, ты собрался с ним делать? Хочешь утвердить свою индивидуальность? Пыхтишь над каким-то произведением искусства?
— Он для того, чтобы крушить.
— Крушить что?
— Врагов, в основном.
— Если подбираешься близко, на кой чёрт тогда тебе колобой? Ты что ли скажешь, что лучше управляешься с топором? Может, нам наполнить наш взвод дровосеками? Хи хо, хи хо!
— Это были дварфы.
— Дельное замечание. Красавчик. Возьми пряничек с полочки.
Феррел вклинился в наш разговор.
— Эй, я не знаю, где он этому научился, но он, чёрт бы его побрал, умеет с ним обращаться. Но, Кирия, используй его только тогда, когда они оказались вплотную с тобой и у тебя нет другого выбора. Не лезь на рожон, пытаясь пустить его в ход. Современная война ведётся на пулях. Попытайся не забыть это.
— Да, сэр.
— Йонабару.
Полагаю, сержант почувствовал, что ему стоит уделить внимание всем вокруг.
— Ага?
— Просто... делай, что обычно делаешь.
— Что за чёрт, сержант? Кейдзи досталась такая зажигательная речь, а мне — это? Моя тонкая натура тоже требует вдохновляющих на подвиги слов.
— Может, мне ещё вдохновить свою винтовку, чтобы она стреляла лучше.
— Знаете, что это? Дискриминация, вот что!
— Даже сейчас ты снова заставляешь меня призадуматься, Йонабару, — сказал Феррел, его голос через средство связи отдавал металлом. — Я отдам свою пенсию тому, кто придумает способ подтянуть вам — дерьмо, началось! Смотрите, чтоб вам не отстрелили яйца, господа.
Я рванул в битву, запустился Доплер, обычное жужжание у меня в шлеме. Как и все прочие моменты.
Там. Цель.
Я стрелял. Я пригибался. Копьё со свистом прошло мимо моей головы.
— Кто это там? Ты слишком ушёл вперёд! Хочешь, чтобы убили?!
Я делал вид, что следовал приказам лидера взвода. Мне было неважно, сколько у тебя жизней, если бы ты следовал приказам каждого офицера, только что окончившего академию, тебе, в итоге, стало бы скучно умирать.
От снарядов, рассекающих небо, раздавался гром. Я смахнул песок со своего шлема. Я глянул на Феррела и кивнул. Ему потребовался всего миг на понимание того, что, подавив огонь на поражение, я прервал внезапную атаку врага. Откуда-то из глубин его нутра инстинкты Феррела подсказали ему, что этот рекрут по имени Кейдзи Кирия, который ещё ни разу в жизни не ступал по полю боя, был солдатом, которого он мог задействовать. Он мог увидеть смысл в безбашенности, что я сейчас демонстрировал. Это был тот тип приспособляемости, благодаря которому он выживал в течение двадцати лет.
Если честно, Феррел был единственным человеком во взводе, которого я мог использовать. Прочие солдаты видели от силы две или три битвы. Даже те, кто выжил в своей предыдущей битве, ни разу не были убиты. Ты не можешь учиться на своих ошибках, из-за которых тебя убивают. Эта зелень не знала, что это такое, ходить по лезвию бритвы между жизнью и смертью. Они не знали, что разделяющая черта, граница, заваленная горой трупов, была местом, где проще всего выжить. Страх, что проник в каждую фибру моего естества, был неумолим, это было жестоко, и это было моей единственной надеждой прорваться через всё это.
Это был единственный способ сражаться с Мимиками. Я нихера не знал про другие войны и, честно, мне было посрать. Мой враг был врагом человечества. Остальное не играло роли.
Страх никогда не оставлял меня, заставляя содрогаться моё тело. Когда я чувствовал врага за пределами своего поля зрения, мне казалось, что он уже ползёт по моей спине. Кто сказал мне, что страх способен просочиться в твоё тело? Это был лидер взвода? Или Феррел? Может, это было что-то из услышанного во время тренировки.
Но даже когда страх мучил моё тело, это утешало меня, успокаивало меня. Солдаты, которым заклинило мозги всплеском адреналина, не выживают. На войне страх — это женщина, о которой тебя предупреждала мама. Ты знал, что она тебе не подходит, но ты не мог её бросить. Ты должен был найти способ ужиться с ней, потому что она никуда уходить не собиралась.
17-ая рота 3-го Батальона, 12-ый Полк, 301-ая Бронепехотная дивизия была пушечным мясом. Если лобовой штурм увенчается успехом, Мимики, сбежавшие из осады, сметут нас, словно прилив смывает высохшую промоину. Если провалится, то наш взвод окажется в одиночестве посреди моря врагов. При любом раскладе наши шансы на выживание были шаткими. Командир взвода знал это, и знал это сержант Феррел. Вся рота была собрана по кусочкам из солдат, выживших в резне на Окинаве. Кого ещё можно назначить в такое дерьмовое место? Если во время операций, в которых используется двадцать пять тысяч Жилетов, будет полностью истреблена рота из 146 человек, начальство в Министерстве Обороны даже не удосужится чиркануть об этом заметку в своих записях. Мы были жертвенными ягнятами, чья кровь смазывает колёса военной машинерии.
Сразу стоит прояснить, что бывает лишь три типа сражений: просранные, совсем пространные и невообразимо просранные. Нет смысла паниковать из-за этого. Вокруг и так полный хаос. Те же Жилеты. Тот же враг. Те же приятели. Тот же я, те же кричащие в протесте мышцы, которые не готовы к тому, что я требую от них.
Моё тело никогда не менялось, но операционная система, управляющая им, значительно улучшалась. Я начал как новобранец, бумажная игрушка, качающаяся на ветрах войны. Я стал ветераном, прогибающим войну под собственной волей. Я терпел ношу бесконечной битвы, словно машина убийства, какой я стал — машина с кровью и нервами вместо масла и проводов. Машина не отвлекается. Машина не плачет. Машина носит одинаковую, горькую улыбку как днём, так и ночью. Она читает битву, как открытую книгу. Её глаза сканируют следующего врага ещё до того, как убьёт первого, а её разум уже думает о третьем. Это не было удачей, это не было неудачей. Это просто было. Так что я продолжал сражаться. Если это будет длиться вечно, то это будет длиться вечно.
Стреляй. Беги. Ступай одной ногой, потом другой. Продолжай двигаться.
Копьё пронзило воздух, где я пребывал десятую долю секунды ранее. Оно вгрызлось в землю, после чего взорвалось, отправляя в воздух грязь и песок. Я вздохнул с облегчением. Враг не видел сквозь завесу падающей земли — я видел. Вон там. Один, два, три. Я устранил Мимиков сквозь импровизированный пылевой занавес.
Я случайно пихнул своего сослуживца — пихнул так, как обычно пинаешь дверь, когда обе руки заняты. В моей левой руке был ствол, а в правой — боевой топор. Очень кстати Бог наделил нас двумя руками и ногами. Если бы у меня в распоряжении было всего три придатка, я не смог бы помочь этому солдату, кем бы он ни был.
Повернувшись, я зарубил ещё одного Мимика одним взмахом. Я помчался к павшему солдату. На его броне был изображён волк с короной — 4-ая рота. Если они были здесь, это означало, что мы встретились с главной атакующей силой. Линия смещалась.
Плечи солдата дрожали. Он был в состоянии шока. Было ли это вызвано атакой Мимика или моим пинком, я не мог сказать. Он не замечал мир вокруг себя. Если бы я его тут оставил, он бы не прожил дольше трёх минут.
Я положил руку на его плечевую пластину и установил с ним контакт.
— Ты помнишь, на сколько очков мы сделали вас в той игре?
Он не ответил.
— Ну, знаешь, в той, что вы проиграли 17-ой роте.
— Ч-что? — слова заскрежетали в его горле.
— Регби. Не помнишь? Это типа был какой-то местный рекорд, и я смекнул, что мы должны сделать вас хотя бы на десять, двадцать очков.
Я понимал, что я делал.
— Знаешь, это забавно, я базарю с тобой об этом. Эй, ты ведь не думаешь, что она засудит меня за кражу её идеи? Она ведь не запатентовала её.
— Чё? Ты о чём ваще?
— С тобой всё будет в порядке. — Он довольно резко огрызался — он не был новичком, каким был я. Я шлёпнул его по спине. — Ты обязан мне, 4-ая рота. Как тебя зовут?
— Когоро Мурата, и я нихера тебе не должен.
— Кейдзи Кирия.
— Странный у тебя взгляд на вещи. Не уверен, что мне это по нутру.
— Взаимно. Давай надеяться, что удача не отвернётся от нас.
Мы стукнулись кулаками и разбежались.
Я качнул головой слева направо. Я побежал. Я зажал спусковой крючок. Моё тело давно уже было за гранью переутомления, но часть меня поддерживала повышенный уровень бдительности, невозможный при обычных обстоятельствах. Мой мозг был конвейерной лентой, сортирующей хорошие яблоки от плохих — любой клочок информации, что не был жизненно необходим для выживания, автоматически отсеивался.
Я увидел Риту Вратаски. Разразившийся взрыв возвестил о её появлении. Бомба с лазерным наведением упала с самолёта, кружащего сверху, далеко за границей досягаемости врага. Она преодолела расстояние между нами за двадцать секунд, взорвалась именно там, куда её запросила Валькирия.
Риту направили к точке падения бомбы, где раскуроченный металлолом был в равной степени перемешан с живыми и мёртвыми. Существа хлынули от кратера прямо на её суетливый топор.
Даже в самой гуще сражения вид красного жилета Риты подмешивал что-то в мои мысли. Одно лишь её присутствие подействовало на бойцов в прорванной линии, как живая вода. Её навыки не имели себе равных. Результат усилий американского спецназа по созданию всем солдатам солдата. И даже более того. Она в самом деле была нашим спасителем.
Стоит её Жилету лишь промелькнуть на поле боя, как солдаты выжмут из себя ещё десять процентов, даже если таковых в запасе не водилось. Я уверен, были такие люди, которые влюблялись в неё с первого взгляда, словно мужчина и женщина с тонущего корабля, наблюдающие друг за другом на волнах. Смерть на поле боя могла настать в любой момент, так почему бы и нет? Мудрые парни, которые нарекли её Боевой сукой, несомненно знали толк в именах.
Я не думал, что они были правы. Или может, я сам начинал что-то чувствовать к Рите Вратаски. По мне, это было неплохо. Запертый в этой грёбаной петле я не мог и надеяться в кого-нибудь влюбиться. Даже если я найду кого-то, кто смог бы любить меня один короткий день, эта любовь исчезнет на следующий. Петля крала у меня всякий миг, который я с кем-либо проводил.
Рита однажды спасла меня, давным давно. Она успокоила меня своим странным разговором о зелёном чае. Она сказала мне, что останется со мной, пока я не умру. Какую цель для своей безответной любви я ещё мог выбрать, если не нашего спасителя?
Моя ОС продолжала реагировать автоматически, несмотря на то, что меня отвлекали эмоции. Моё тело дёрнулось. Я ступил ногой по земле. Я не должен был думать о сражении, разворачивающемся у меня на глазах. Мысли выступают лишь препятствием. Решать каким образом и в какую сторону двигаться нужно во время тренировки. Если остановишься в битве, чтобы подумать, Смерть будет уже поджидать тебя, готовая взмахнуть своей косой.
Я сражался дальше.
Шла семьдесят вторая минута с начала сражения. Танака, Майе, Убе и Нидзё, все были убиты в бою. Четверо мёртвых, семеро раненых и ноль пропавших. Нидзё повесил плакат модели в купальнике на стену. Майе был откуда-то из китайской глубинки. Он был тихоней. Про двух других я мало что знал. Я выгравировал лица людей, которым позволил умереть, глубоко в своём разуме. Через несколько часов их боль уйдёт, но я буду помнить. Это мучило меня, словно тернии на сердце, укрепляя мой дух перед следующей битвой.
Каким-то образом наш взвод держался вместе. Я слышал в отдалении лопасти вертушек. Их не сбили в небе. Пока что это была лучшая попытка. Лидеру взвода было нечего сказать рекруту, взявшему дело в свои руки. Феррел то и дело производил несколько выстрелов в мою сторону, чтобы помочь.
И тогда я увидел это — Мимика, с которым сражался в первом сражении, которое заперло меня в этой грёбаной временной петле. В тот день я три раза выстрелил из колобоя. Я не знаю как, но я знал, что это был тот самый. Внешне это была та же дохлая, распухшая лягушка, как и все остальные, но даже в нынешней 157-ом витке я всё ещё мог узнать Мимика, который убил меня в первый раз.
Расправе над ним нужно было уделить особое внимание.
Я почему-то знал, что если смогу его убить, я миную некую границу. Это могло не прервать петлю бесконечного повторения одной битвы, но что-то изменится, пусть и что-то маленькое. Я был в этом уверен.
Оставайся там. Я иду за тобой.
Говоря о пересечении границы, я так и не продвинулся в чтении того детектива. Я не знал, почему это вообще со мной произошло, но оно произошло. В последний раз я потратил несколько своих бесценных часов, читая эту книгу. Я остановился как раз там, где детектив собирался раскрыть злоумышленника. Я был настолько занят тренировками, что больше не думал об этом. Быть может, я блуждаю тут уже почти год. Может, настало то самое время, когда мне стоит закончить эту книгу. Если бы я убил этого Мимика и перешёл на следующий уровень, я бы начал с той последней главы.
Я приготовил свой боевой топор. Отбросив сомнения, я рванул вперёд.
В моих наушниках раздались статические помехи. Кто-то говорил со мной. Женщина. Это была наша спасительница, Боевая сука, возродившаяся Валькирия, Буйная Топорита — Рита Вратаски.
— Через сколько петель ты прошёл?