Хейден

— Оу-оу! — Роб застывает со бокалом виски у рта, устремив глаза во входную дверь бара, в котором мы сидим вот уже час, скучным мужским дуэтом отмечая мою победу после возвращению с Сейшел. — Это ведь та модель, что с лебедиными крылышками в трусах по подиуму ходит?

Бросаю мимолетный взгляд на озирающееся по сторонам воплощение женской привлекательности в коротком платье и киваю:

— Барбара Лиман. Имел честь быть знакомым.

Под честью быть знакомым я подразумеваю, что как-то в прошлом я изрядно помял ее 90-60-90 на шелковых отельных простынях Four Seasons. И кстати, она сама была этому инициатором.

— Ну и как она? — с азартом интересуется Роб, облизывая модельные ноги сальным взглядом. — Горячая?

— Не помню, — пожимаю плечами и запрокидываю в горло четвертый по счету односолодовый глоток. Я не кривлю душой, потому что и, правда, не помню. Кажется, последние три месяца вызвали у меня избирательную амнезию: я не помню ни одной телки из своего прошлого, кроме одной, с мыслью о которой засыпаю и просыпаюсь последний месяц. И две недели созерцания дельфиньих морд вместе с галлонами кокосового сока не помогли, а будто-то бы наоборот сделали хуже: чем бы я не занимался на островах, представлял насколько бы было круче, если бы рядом была стерва-Котенок. Лежа на шезлонге, поедая крабов в местных ресторанах, плавая с Майлом в Индийском океане, стоя в душе. Особенно, стоя в душе. Ведь будь рядом Котенок, мне не пришлось бы на нее дрочить.

— Смотри-смотри, идет к нам. — радостно верещит Роб, одергивая под столом ширинку. — Такого красавчика как я сложно не заметить.

И это кобелюга хотел сделать Котенка своим талисманом. Недостойный идиот.

— Привет, Хейден, — сладко улыбается подоспевший Секрет Виктории, отбрасывая тень на наш стол своей щедрой четверкой. — Я забежала на мохито с подругой, а здесь ты. — она кивает на пустующее диванное место рядом со мной и интересуется: — Можно?

— Конечно, можно! — радостно взвизгивает Роб, который, очевидно, решил, что на этот вечер я делегировал ему словесные полномочия, и вжимается в стену, показывая, где наиболее уютное свободное место.

Но Барбара, конечно, плюхает свой высокооплачиваемый зад рядом со мной, а на истекающего слюной кобеля даже не смотрит.

— Как твои дела? — вздергивает бровь и как бы невзначай кладет ладонь мне на колено, что на ее языке означает «Поехали в номера, жеребец, я буду твоим жокеем». — Поздравляю с победой, кстати. Слышала, журналисты недоумевают, что ты до сих пор не дал ни одного интервью.

Посылаю ей пустую улыбку и как правильный евнух снимаю в себя руку и возвращаю на гладкое колено, что на моем языке означает: «Жеребец сломал ногу, и родео отменяется»

— Приятно, что следишь за моей карьерой,

Но, кажется, Барбара с ипподромным сленгом знакома лишь частично, потому что она принимает вторую настырную попытку проникнуть в стойло:

— Какие планы после? Я немного расслабляюсь между съемками. Не хочешь мне в этом помочь?

Со вздохом оглядываю безупречное лицо и красиво упакованные сиськи и мотаю головой:

— Неа, не хочу.

Вот они, будни троекратного чемпиона мира: выпить виски в компании озабоченного штурмана, по возвращению домой прочитать книжку сыну, выслушать младенческие наставления о том, как было бы лучше, если Аврора жила с нами и снова уныло передернуть. Затянувшийся день сурка, блядь.

— Ну как хочешь, — фыркает оскорбленный Секрет Виктории, до которой наконец дошло, что мой пенис не настроен на гостеприимство. — Хорошего вечера.

А пока Барбара, цокая каблуками, уносит свой подиумный зад, делаю пятый глоток под разочарованный голос Роба:

— Ну ты и мудак.

Чемпион мира, дрочила, мудак и импотент. Я чертовски многолик.

Киваю в знак согласия и прошу непрерывно глазеющего на меня официанта принести счет. Хочется домой.

— Кстати, а почему ты до сих пор не дал интервью? Я устал за тебя отдуваться.

А хрен его знает. У меня какая-то ментальная апатия наступила. Словно долго к чему-то стремился, а когда получил, то не знаешь, что с этим делать. В третий раз стал чемпионом и что дальше? Как и раньше тусить по барам и скалить зубы в журналистские камеры? Это я проходил дважды и в третий раз так уже не вставляет. Трахать телок, раздвигающих ноги при звуке моего имени? Они же не со мной трахаются, а с моим титулом. И если раньше меня это устраивало, то сейчас почему-то нет. Все стерва-Котенок и ее волшебные сиськи. Словно в мозги и в трусы кошачья шерсть забилась.

— Нет, времени, бро. — пожимаю плечами, после чего Роб напускает на себя вид гуру психоанализа и подается вперед:

— Это все из-за секси-няни, да? Так и знал, что ты ее трахнул.

— Заткнись, — откликаюсь беззлобно и делаю финальный глоток. Пора остановиться, а то Майкл останется без автомобильной сказки.

— Да позвони ты ей, бро. Девка улет, и Майк ее обожает.

— Я написал ей сообщение. — выдавливаю из себя признание, которое кислотой выжигает мне внутренности. — Она не ответила.

Роб смотрит на меня как заспиртованную четырехглазую жабу в музее кунсткамеры. С жалостью и отвращением.

— Какой же ты убогий, чувак. Какой следующий шаг? Начнешь подкладывать записки под дверь?

Блядь, я предложил ей встречаться и написал сообщение. Этого что, мало?

— Она молода, чувак. Учится в университете. У нее вся жизнь впереди. В один прекрасный день она решит, что ей надоело нянчится с чужим ребенком, или захочется кого-нибудь помоложе. У нас разница восемь лет.

— Ты за своего преждевременного сдохшего дружка что ли переживаешь? — насмешливо щурится Роб. — Что не сможешь жарить няню до семидесяти? Ей тогда за немного за шестьдесят будет, может, и у нее пыл поуменьшится.

— За это я не переживаю, — рявкаю я и мои оскорбленные трах-возможности. В семьдесят стать импотентом? Еще чего.

— Тогда я тебя не понимаю. В кои-веки появилась телка…. — Роб ловит мой предупреждающий взгляд и смущенно откашливается: — девчонка, из-за которой ты только что на моих глазах совершил самый мудацкий поступок, отвергнув домогательства модели нижнего белья, и что делаешь ты? Ссышь прямиком в свои дизайнерские брюки.

— Ты не понимаешь…

— Чего я не понимаю? Что после твой сучки — жены ты остерегаешь баб? И чего, сдохнешь в одиночестве и лишишь Майкла возможности когда-либо иметь мачеху с шикарной задницей и классными сиськами?

— Хватит проповедей, чувак. — вкладываю в счет сотку и поднимаюсь. — Барбара еще здесь на случай, если твой крошечный член хочет попытать счастья. Она сейчас как раз чувствует себя отверженной и тебе вполне может обломиться.

— Спасибо за совет, бро. — несется мне в спину. — А надо моими словами все же подумай.

Я возвращаюсь домой на такси, едва не свихнувшись от бесконечного трепа водителя, который как назло оказался фанатом авторалли и узнал меня даже несмотря на натянутую по глаза бейсболку. Кажется, и правда пора завязывать играть улыбчивого имбецила на публике и начать открыто слать на хер всех неугодных. Чемпион мира я или нет?

Захожу в одинокую пустоту гостиной и обнаруживаю притаившуюся на диване Мисс Барашкис.

— Ваш сын уснул, мистер Гаррисон, — блеет дрожащим голосом, вскакивая на копытца. — Вам нужно что-то еще или я могу идти?

— Идите. — машу рукой. На хрена я вообще ее нанял, если она меня даже в темноте бесит.

Барашкис, цокая пятками так быстро улепетывает к выходу, словно не может поверить, что вышла из моего дома живой. Оставшись один, откидываюсь на диван и несколько минут таращусь в глухой экран телевизора, после чего достаю трубку и звоню своему Тедди, своему бывшему вагинопоставщику, на котором в виду моей свалившейся эректильной моногамии остались лишь скромные обязанности агента.

— Тедди, Спорте Анлимитед все еще хотят интервью со мной?

Не дослушав эмоциональное повествование о том, как хотят и не только они, прошу Тедди заткнуться и резюмирую:

— Скажи, что я готов. — И чтобы уберечь уши от его радостного верещания, вешаю трубку.