В 1927 году на средства К.Э. Циолковского была выпущена небольшая брошюрка , в которой ее автор попытался придумать эффективный способ обучения иностранным языкам.
Об этой проблеме он задумался еще в 1915 году, когда опубликовал небольшую статью «Общий алфавит и язык».
Поскольку сам К.Э. Циолковский языкам обучался мало, в этой статье его суждения о способах овладения ими были, как нам представляется, наивными. Он считал, что писать необходимо так же, как люди говорят. Например, если вместо слова «еще», человек говорит «исчо», а вместо слова «систематически» произносит «сиськамасиська», то так он должен и писать.
Кроме того, он считал, что орфография должна быть такой, чтобы один элементарный звук не обозначался совокупностью нескольких букв, как это принято во многих языках.
Наконец, одна и та же буква во всех языках должна произноситься, приблизительно, одинаково.
Дальше, по мнению К.Э. Циолковского, необходимо в распространенных для чтения книгах и газетах употреблять новый алфавит, основанный на этих правилах, т.е. сначала употреблять примерно 10% нового алфавита и 90% старого. Процент нового алфавита понемногу увеличивать, а в конце концов ввести его весь, выбросив старый…
Когда люди приучаться к новому алфавиту, то можно будет выбрать какой-нибудь общенародный язык и приступить к его обучению. Такой язык лучше всего выбрать на мировом конгрессе народных представителей. Но пока он не собрался, каждый народ может взяться за дело самостоятельно. Поскольку новый алфавит уже есть (мы о нем расскажем ниже – Г.С.), следует его буквами писать иностранные, например, французские, слова, которые теперь вполне может прочитать любой знающий этот алфавит.
Теперь нужно только написанные таким образом французские слова употреблять во всех наиболее читаемых книгах и журналах – сначала в крайне незначительном количестве.
В первую очередь следует заменять иногда только слова, потом простые предложения. Далее, все в большем количестве; затем все более и более сложные фразы, все чаще и чаще, пока не вытесним окончательно свой язык и не приучимся к иностранному. Можно также изредка, рядом с русским словом ставить в скобках иностранное, рядом с русской фразой – французскую, но делать это понемногу, не заваливать память, а то можно испортить все дело.
Хотелось бы, чтобы все это было написано в качестве шутки, но, к сожалению это писалось всерьез, и нам придется как-то на это предложение К.Э. Циолковского отреагировать.
Отметим главное: написать по-новому иностранное слово, конечно, можно, но ведь трудности изучения языка от этого не уменьшатся, поскольку главным на этом пути является запас слов и грамматика (лингвистика), не говоря уже о практике разговорной речи, требующей как минимум общения с теми, кто языком владеет.
Возможно, что нас специалисты в чем-то и подправят, но в общем можно с уверенностью сказать, что обозначенный им путь к овладению иностранными языками не эффективен.
Тем не менее, К.Э. Циолковский, спустя более десяти лет, начал всерьез разрабатывать международный алфавит.
Он считал, что в алфавите каждой нации много несовершенств. Например, многие звуки не имеют соответствующих букв, а некоторые буквы то произносятся, то нет, или произносятся различно в разных словах; некоторые звуки выражаются иногда одной буквой, а иногда и несколькими.
Особенно ему не нравились знаки препинания, которые он считал целесообразным заменить промежутками между словами тем больших размеров, чем остановки в речи длиннее.
Это его предложение представляется малопонятным, поскольку знаки препинания не тождественны точкам и запятым, на которых при чтении делают паузу. Имеются и другие знаки, помогающие передавать информацию.
Он предлагал цифры обозначать похожими на них буквами, а заглавные буквы – вообще исключить.
Основная идея, использованная им в алфавите, состояла в выявлении нормальных гласных звуков и гласных, йотированных спереди и сзади – всего их оказалось 30.
Далее. Слабую йотировку он предлагал обозначать спереди или сзади буквой i. Сильная йотировка должна обозначаться двумя такими буквами. В результате от 30 звуков осталось всего 6 значков с дополнительным знаком i. Аналогично, вводя для согласных знак i, обозначающий мягкость, он количество согласных уменьшил до 20 знаков.
Уменьшая количество основных букв, он, тем не менее вводит еще и дополнительные знаки йотирования, т.е. фактически никакого выигрыша нет (если не считать количества клавиш на пишущей машинке).
А вот как предлагал К.Э. Циолковский обозначать цифры: 0,1,П,Т,Ш,Щ,Б,2,8,9, что, конечно, усложняло написание формул.
Под этот алфавит он изобрел и соответствующую пишущую машинку, конструкцию которой описал в работе .
Подводя итоги этой работы К.Э. Циолковского, можно отметить, что здесь проявляется еще одна черта его деятельности, состоящая в том, что реальную ситуацию он подменяет придуманной и начинает нечто изобретать для нее, как для объективной реальности. Никто не собирался переходить на новый международный язык, менять алфавит и пр., но он уже провел все необходимые для этого работы. Конечно, они никакого значения для практики не имели.
Следует отметить еще одну новацию в лингвистике, используемую К.Э. Циолковским в его работах. Дело все в том, что он в формулах использовал не латинские, а русские буквы. Это выглядело достаточно забавно, с одной стороны, а с другой, непонятно.
В предисловии ко второму тому его «Избранных трудов» Ф.А. Цандер, будучи редактором, писал:
«Особенностью книг Циолковского, затрудняющей беглое чтение их, является то обстоятельство, что вследствие нехватки в Калужской типографии латинского шрифта и математических символов все обозначения математических величин представляли сокращения соответствующих слов, причем сокращения состояли из 2-3 русских букв. Так, например, для ускорения ядра было введено обозначение Уя, для длины пушки – Дп, для относительной тяжести – То и т.д.» [с. 10].
Иногда нагромождения русских букв в формулах было настолько большим, что приходилось их буквально расшифровывать.»
Однако самое удивительное здесь состоит в том, что в типографиях шифр был, но сам К.Э. Циолковский хотел так писать. В 1928 году в своей работе он этот свой подход объяснял так:
«Объясняю почему я употребляю в русских сочинениях русские буквы в формулах. Думаю, что математика проникает во все области знания. Формулы содержат сокращенные обозначения величин, т.е. означают слова, а нередко и длинные фразы. Язык формул так же сложен, как и обыкновенный язык. Было бы недурно употреблять для этого латинский язык, как известный большинству ученых. Но этот язык мертвый. На нем никто теперь не говорит и не пишет. Поэтому он отстал и не может выражать новых научных и общественных понятий. Какой же язык взять? Общенародный пока не укрепился и не развился достаточно. Французский будет непонятен русским, немцам и проч. Да и нужно его хорошо знать, иначе не подберешь очень сложных обозначений величин. Пока всякий народ может брать для формул только свой родной язык и его алфавит. Когда разовьется и установится общечеловеческий язык, тогда, конечно, и текст, и формулы можно писать на этом языке.
У нас в старину русский язык мешали с французским. Не смешно ли это! Так же смешно мешать разные алфавиты и языки, когда можно употреблять один.
При простых формулах неудобство это не составляет особого затруднения… Но в сложных вычислениях скорость может быть десяти сортов… потому что каждая скорость имеет свою характеристику и должна быть обозначена буквами характеризующего слова. Латинские обозначения оставляю только для логарифмирования» [с. I-II].
Логики, конечно, в этом высказывании никакой нет. В самом деле, следовало бы в нем провести границу между текстами и символами формул, которые тем и хороши, что они международны и понятны всем. При переводах, например, текстов их не требуется расшифровывать и переписывать в других обозначениях, что чрезвычайно трудоемко.
Человеческий мозг так устроен, что нет ничего, что он не смог бы оправдать. Есть и такие специалисты, которые расхваливают и эти новации К.Э. Циолковского. А ларчик здесь, видимо, открывается просто. Не имея систематического образования и не изучив, в результате, какого-либо иностранного языка, К.Э. Циолковский в начале своей деятельности стал для обозначений использовать то, что ему было ближе, понятней и легче. Поскольку в русских обозначениях редакции тексты не принимали, впоследствии ему пришлось освоить и латинский алфавит, использование которого ему представлялось некомфортабельным, непривычным и, когда это было возможно, он с удовольствием использовал русские буквы.
Таковы его успехи в «филологии», которыми он так гордился.