Днем 9 сентября к нам прибыл офицер из УШПД, спустившийся на парашюте в соседний отряд. Это был лейтенант, поразивший меня молодостью и отличной боевой подготовкой. Он так разбирался в партизанской тактике и задачах, что, казалось, родился здесь. Фамилия его — Пушков.

Так вот, Пушков привез нам новый приказ — быстро переправиться через Десну и Днепр, на правобережье, не стремиться к соединению со своей армией, а оставаться в тылу врага и продолжать «работу» на вражеских коммуникациях, всяческими способами нарушая их и тормозя передвижение противника.

Конечно, грустно было уходить от нашей приближающейся армии, это нетрудно понять. Но нетрудно было понять и то, что фашистские захватчики не собирались складывать оружие, требовалось добить их, чтобы освободить всю Украину, а не только свою Черниговщину, это ясно было и штабу партизанского движения, и каждому партизану. Никто не заявил, как раньше, в том далеком, восемнадцатом, когда хоть и редко, а доводилось слышать: «Никуда я не пойду от родного села!»

Сложность нашей новой задачи заключалась в том, что предстояло одну за другой преодолеть две реки: Десну и Днепр. Еще хорошо помнилось, как мы недавно переправлялись с правого на левый берег Десны, но даже ее, мою родную красавицу, не сравнишь с привольным Днепром. Однако и это не все. Еще ни одно партизанское соединение не преодолевало такой реки, как Днепр, когда она свободно течет меж своих берегов. Героические партизаны Федорова и Ковпака рискованно и бесстрашно переходили Днепр ранней весной. Лед трещал, а иногда и ломался под ногами людей и коней, но все же для тех переправ не требовалось столько лодок и плотов. Столько плавучих средств!

Нам же сейчас позарез требовались эти плавучие средства для переправы обоза и орудий, которые у нас уже появились, нашим людям предстояло встретиться с полноводным Днепром, обняться с ним, пройти через такое испытание. Переправа! Надо было обдумать все ожидаемые и неожиданные детали этого дела.

Ну, конечно, я снова призвал на помощь прошлое… Было это двадцать пять лет назад. Стоял август, и мой отряд готовился к преодолению Десны, чтобы участвовать в освобождении Новгород-Северского. Отряд разросся, к делу готовилось столько же людей, сколько и теперь. Да и люди были такие, как теперь: много молодежи, но немало и пожилых, а то и стариков. Женщин, правда, было куда меньше. Меньше, конечно, было и грамотных, образованных специалистов.

Да и я был не тот. Мне тогда исполнилось всего двадцать шесть лет. Теперь могу сказать — всего! Ровно вдвое меньше нынешнего. Больных ног не было и в помине, зато не было и опыта…

Сбивать паром под носом у немцев — эту мысль мы сразу отбросили. Обнаружат, легко догадаются, что мы затеваем, и сами подготовятся к встрече. Было предложение — построить плавающий мост через реку. Тоже отказались — много леса нужно рубить, много времени расходовать на это, а главное — снова выдать себя. У нас же была задача — тайно переправиться через довольно широкую Десну и ночью напасть на врага.

Оставалось одно — лодки. А где столько лодок взять, где добыть? Все лодки немцы предусмотрительно стащили в Новгород-Северский и охраняли. Значит, там их и надо было брать. Один из охранников — матрос Чуденко — еще раньше был завербован в подпольный новгород-северский отряд, но вместе с ним лодки сторожили три гайдамака.

Подпольным отрядом руководил Харченко, тоже бывший матрос, да еще с крейсера «Аврора», ему и поручили эту операцию, тщательно продумав ее.

Утром немцы заметили лодки, плывущие по Десне, всполошились и, конечно, прежде всего кинулись на пристань. А там, в сторожке, еще ночью, в тот час когда на посту стоял Чуденко, побывал со своими людьми Харченко. Гайдамаки спали. Подпольщики взяли столько лодок, сколько смогли, а остальные пустили по течению, как заранее условились. Гайдамаков, заткнув им рты, увезли с собой, но надо было окончательно сбить немцев с толку, поэтому Чуденко привязали к лавке и оставили в сторожке, по его просьбе «наградив» тремя синяками.

Когда прибежали немцы, он стонал. Объяснил: гайдамаки оказались изменниками, напали на него с какими-то людьми, избили, связали, а лодки пустили вниз по реке, перерубив всю привязь. Немцы, видевшие плывущие лодки, поверили; нам же только это и требовалось: место переправы было намечено выше по течению, и таким образом наш подпольщик отвлек немцев от партизан.

А Харченко доставил больше двух десятков лодок…

Но как поставить в лодку телегу? Придумали: сначала перевезли людей, затем связали по паре лодок и уложили на них заранее приготовленные помосты. Получилось нечто вроде парома. Ну, а лошади? Вплавь, конечно!

Все шло хорошо, но разве обходится такое большое дело без осложнений? Наверно, невозможно это. «Лошади не пошли в ночную реку. Как их ни заталкивали, они не поддавались, что тут было делать?

Выручил один старик из местных крестьян. Говорит:

— Стойте, хлопцы., Давайте я сяду в лодку, возьму одного коня за повод и потяну за собой.

— А другие?

— Вяжите к его хвосту другого, а за ним третьего, по пять-семь штук. Поплывут, авось.

— Ты, старик, думаешь, что это гуси?

— Вяжите!

И ведь вышло по-стариковски! Все только ахнули. А кони оказались на том берегу. Иных пришлось подстегивать хворостинами, иных уговаривать: «Но, но, милый!». Одолели Десну…

Сейчас мы находились от нее в сорока — сорока пяти километрах. Для натренированных партизанских ног — расстояние на одну ночь. Лежала на пути речка Остер, неглубокая — по пояс, неширокая, но все же метров до тридцати, ручьем не назовешь, а особо запомнились ее берега. Торфяные, крутые. Когда шли сюда, переправу наладил партизан Сибирский, предложивший разгрузить телеги и переправлять их пустыми, я рассказывал об этом. Сейчас его не было, он погиб в Ново-Басанском лесу. Но ведь опыт остается. И торф, хоть и быстро разжижался под сапогами, ботинками и копытами, не остановил нас.

Путь держали к селу Максим, лежащему уже на правом берегу Десны. С левого хорошо видны хаты этого села. Высоко, на самой горе, стояла хата колхозника Артема Домашевского, с которым связали нас междуреченские партизаны. Отряд Збанацкого снова оказал нам большую помощь, на этот раз в переправе через Десну. Он сам переправлялся в том же районе, возвращаясь в междуречье, и по-хозяйски, гостеприимно, можно сказать, уступил нам право первыми сделать это.

Артем Домашевский и другие крестьяне, помогавшие партизанам, заранее затопили у берега лодки и баркасы, чтобы гитлеровцы не обнаружили их скопления. Теперь наши разведчики, посланные вперед, помогали достать и подготовить к переправе этот «флот».

Километрах в пяти от Десны, в селе Волчек, соединение перед рассветом сделало привал на завтрак. Расходовать свои продукты не пришлось: местные крестьянки с охотой кормили партизан, угощали горячей едой и радовались нам так, будто уже сама армия пришла. Сеял мелкий дождь, утро было пасмурное, солнце почти не проглядывало из-за облаков, а запомнилась эта короткая остановка в Волчке как солнечная, радостная. Настроение было особое и у партизан, и у крестьян.

Ушли на правый берег лодки с первыми партизанами, на баркасах, застланных досками, поплыли пушки и повозки с продовольствием и боеприпасами, вслед за ними переправлялись лошади. Труднее было с коровами, особенно с быками, дюжину которых, тяжелых, откормленных, мы недавно захватили в гитлеровском хозяйстве. Но и их загнали в воду, перетащили. Мейтин пока и слушать не хотел, но я думал о Днепре и понимал: недолго коровам и быкам оставаться нашими спутниками…

Почти все соединение было уже за рекой, когда меня изрядно напугал Артем. Приплывает на лодке и передает: тебя просят, чтобы быстрее переправлялся. Значит, там что-то серьезное! Прыгнул в лодку к Артему, поплыли. Хотя Артем работал веслами привычно, ухватисто, с силой, переплыть Десну — это не две и не три минуты. Встретил меня Каменский.

— Что, — спрашиваю, — за беда?

— Да нет, — говорит, — никакой беды, пойдемте скорее в хату, а то яичница остынет.

И здесь устроили партизанам угощенье. Крестьянки села Максим ждали нас за столами не только с яичницей, но и с полным обедом. Несмотря на то что прилетели два бомбардировщика, кружили над селом и бомбили его, хозяйки разводили огонь в печках и стряпали. Эта вера в нашу партизанскую победу на берегу Десны шла от большой веры в непременную победу советского народа над немецко-фашистскими захватчиками. Все со дня на день ждали свою армию. Рассказывали, как настрадались, вытирали слезы от радости, глядя, как партизаны едят нехитрое и небогатое, но такое вкусное, домашнее угощение: сало, огурцы, пирожки. Борщ с хлебом!

Больше всего ласкал душу хлеб. Ведь у нас в лесу хлеб почти всегда был пресный, соли, как я говорил, не хватало, пекли несоленые лепешки. А тут!.. Артем, гостеприимствуя в своей хате, попросил Негреева, чтобы он разрешил подать к столу по чарке самогонки.

— А чего ты меня спрашиваешь? — попытался отшутиться Митрофан Гаврилович. — При чем тут я?

— Это дело душевное, — сказал Артем, — значит, политическое. Вот я и того… к комиссару!

Негреев помялся, но разрешил. По чарке, не боле! Вот и Десна за спиной! Мейтин доложил, что при форсировании реки утонула рыжая кобыла, и одна обозная телега опрокинулась с настила на баркасах, уплыла вниз по реке, а в ней — и мои валенки, на которые можно было, конечно, плюнуть с усмешкой, да я так и сделал, но потом не раз вспоминал о них, потому что валенки, если не геройствовать, требовались мне иногда и летом, несмотря на августовское солнце.

А вечером мы двинулись сквозь лес по направлению к Днепру. К рассвету разведка выбрала место для лагеря, остановились и тут же провели совещание с командирами и комиссарами отрядов. Задача, поставленная недавно перед нами, стала задачей наступившего дня. Большая задача. Днепр — это не Десна. Как быть с нашими ранеными? Отправить на Большую землю — не успеем приготовить площадку для посадки самолета, да и погода, как назло, неблагоприятная, нелетная. Тучи над головой — в несколько этажей. И решили — оставить на левом берегу, в хорошем месте.

Это был первый случай в моей партизанской практике, когда мы оставляли своих раненых. Но лучше действительно ничего не придумаешь. Малова, Дунаева и Шкловского послали с партизанами искать для раненых такое место, где они были бы в безопасности во время отхода фашистских войск. Три группы поехали в разные стороны, а встретились в одной точке, в районе села Сукочи. Недалеко от него, среди болот, возвышалась сухая площадка, хорошо укрытая зарослями сосняка, проезжие дороги — далеко, а вода — под ногами. Мы с Негреевым осмотрели это место и согласились с выбором.

Через два дня лагерь для раненых был оборудован, вырыли две землянки и два колодца; два шалаша поставили — один для кухни, а другой, из парашютного шелка, для амбулатории. Завезли достаточно продовольствия, оставили коров для молока и свежего мяса, не зря Мейтин старался перетащить их через Десну. Само собой разумеется, оставили и охрану.

Возглавил ее боец из Щорсовского отряда Дмитрий Никифорович Круголь. После того как пришли части родной армии, Круголь всех подопечных переправил в Чернигов, определил в госпиталь, а сам в рядах армии отправился воевать дальше. А тогда мы расставались со своими ранеными товарищами…

Тяжело было на душе, всякое расставание с близкими людьми — нелегкая вещь, но боевое задание торопило. Отряды уже разведывали вероятные участки на Днепре для организации переправы, проводили партийные и комсомольские собрания, чтобы мобилизоваться до конца, свести все силы в кулак.

Весь правый берег реки был хорошо укреплен гитлеровцами. В вилке между Днепром и его правым притоком Припятью лежал сыпучий песок. Вот эти три километра противник и не укрепил, видимо, считая, что, избегая песчаного берега, опасного для техники, войска не рискнут здесь переправляться. Легко, в самом деле, залезть в мешок между двумя реками. А партизан фашисты не ждали, тем более нашего соединения, «уничтоженного» еще в Ново-Басанском лесу. А мы пришли… И задумали форсировать Днепр именно в этом месте.

Местные жители, особенно старый рыбак Опанас Филейко, знавший Днепр как свои пять пальцев, вызвались помочь нам. Их помнил Шкловский со времени своего нападения на пароход, пущенный захватчиками из Киева в Чернобыль по Припяти. Вот и встретились… Крестьяне подсказывали для переправы разные места, называли Нижние Жары, Сорокошичи, Теремцы, спорили, где лучше, но мы остановили их, помирили. Преодоление Днепра нельзя было затягивать, и мы попросили помочь нам сосредоточить лодки и дубы — большие днепровские баркасы — в Сорокошичах.

Люди постарались. При помощи Опанаса Филейко для нас собрали в Сорокошичах тридцать лодок и девять дубов. Мысленно я уже скомандовал «Вперед», но давно известно, что человек предполагает, а судьба располагает, то есть вносит свои поправки. События этой ночи еще раз подтвердили, что нельзя забывать об этой неслучайной, жизнью рожденной истине. Я помнил о ней и разыгрывал в уме возможные перемены: если так, то я — так…

Мы думали и о переправе в Теремцах. Там тоже готовились лодки и дубы, в сумерках туда начали двигаться некоторые силы соединения, но за шесть километров от переправы я получил донесение о том, что на правом берегу гитлеровцы густо поставили артиллерию, приготовившись нас встретить. Донес кто-то о нас? Вряд ли, хотя нельзя исключить.

И у них ведь тоже действовала разведка. Могли и лодки заприметить. Так или иначе, надежное, казалось, и уже обеспеченное средствами переправы место отпадало.

Повернули к Сорокошичам, до которых было не меньше пятнадцати километров. Я решил не останавливаться: завтра фрицы могут укрепиться здесь, перед песками Припяти, еще сильнее, а послезавтра… Неумолимое время действовало против нас. Приказав создать в Теремцах впечатление подготовки к переправе, жечь костры, имитировать подход партизан, я ускорил движение колонны. В Сорокошичах уже шла погрузка. Многие местные мужчины подошли с баграми и топорами. Половину лодок спарили, застелили досками. Все было тихо. Первым переправился отряд имени Щорса, занял на правом берегу оборону во главе с Вонархом и повел во все стороны разведку.

Грузился обоз. Подошел дед Филейко:

— Я ведь не зря доказывал, чтоб лошадей здесь пускать. Чуть выше есть островок, отсюда не видать, а лошади найдут. Отдохнут — и дальше за людьми… Осилят!

— С лошадьми ясно, — ответил я. — Сейчас пошлем на этот островок людей.

Рядом вздохнул Мейтин, грустя о коровах и быках. Да, с ними тоже все ясно было. Они не одолеют такой воды. Я распорядился, чтобы их раздали людям, помогавшим нам.

Каменский и Малов, со своим отрядом прикрывавшие переправу, заняли позиции для охраны Сорокошичей, а в Теремцах дразнили гитлеровцев подготовкой к переправе. Между тем основная часть отряда имени Чапаева переправилась через Днепр в Нижних Жарах и соединилась с щорсовцами. Этих двух переправ противнику пока не удалось обнаружить, хотя самолеты вдруг появились над Сорокошичами, повесили осветительные ракеты, но только и отняли у нас час времени. Все замерло в это время на реке и на берегу… Близился рассвет, и мы заспешили. Может быть, поэтому, когда ставили тяжелую повозку штаба в большой баркас, сильно ударили по дну колесом и не заметили трещины. Мы были уже на середине реки, когда вода забурлила в баркасе, так начала пробиваться, что я спросил, все ли умеют плавать. Оказалось, не все. Ведро было в баркасе лишь одно, начали вычерпывать воду этим ведром и шапками, я думал о людях, о штабных документах в ящиках, которые могли навсегда уйти под воду. Но… что сделаешь? С берега нас не видно. Голос не долетит — далеко, да и громко кричать нельзя. Гребцы налегли на весла, скоро я велел раза три крикнуть: «Лодки сюда!» Услышали, помогли. В две подошедшие лодки мы пересели сами, перегрузили часть штабного имущества, да и баркас, освобожденный от груза, дотянули до берега.

Можно, пожалуй, радоваться, но… Я писал уже, что несколько дней в Ново-Басанском лесу были самыми трагическими для нашего соединения, а этот день на правом берегу Днепра, был, наверно, самым тревожным для меня. Мы ничего не знали об оставшихся в Сорокошичах партизанах первого отряда. Прикрывая всех, сами они не успели переправиться. А как пройдет этот день, что будет? Каменский и Малов еще раз доказали, какие они думающие и требовательные командиры. Все повозки с вооружением и другими грузами отряда были замаскированы во дворах, партизаны, выполняя приказ, не появлялись на улицах, чтобы их не могли обнаружить наблюдатели с самолетов противника. А они летали, «утюжили» Днепр. Одна неосторожность, одна оплошность могла бы все погубить. Но этого не случилось…

Между тем я волновался и отправил на левый берег Негреева и Короткова, чтобы они помогли командованию отряда, хорошо вооруженного, но с минимумом боеприпасов. И без рации.

Когда следующей ночью отряд переправился и мы обнялись с Негреевым, то, честно, прослезились. Нам казалось, в ожидании этой минуты прошли не одни сутки.

В тот же час было решено форсировать третью судоходную реку — Припять, чтобы выйти из вилки между ней и Днепром раньше, чем гитлеровцы запрут нас здесь. Река, конечно, поуже Днепра, не сравнить, но задача осложнялась тем, что места эти мы знали неважно, а связи с населением — пока никакой.

По правому берегу Припяти тянулись укрепленные позиции врага, а в Чернобыле был прочный опорный пункт. Куда ни устремится, куда ни повернет наша разведка — везде фашисты. Но вот от Дунаева поступило сообщение — он дошел со своими разведчиками вверх по Припяти до Аревичей и там связался с местными жителями, в семьях которых были воины нашей армии, идущей к Днепру, или коммунисты, расстрелянные в месяцы оккупации. Аревичане с охотой согласились помочь нам.

Соединение — не группа разведчиков, и, чтобы подняться до Аревичей, нам надо было разбить фашистские гарнизоны в Парищеве, Посудичах и Гдени. Партизаны приготовились, проверили снаряжение, оружие, словно соскучились по бою. Каменский и Малов разделили свой отряд и напали на Парищево с двух сторон. Вражеские солдаты, застигнутые врасплох, засели в укреплении, как в берлоге. В бой вступили ПТР, пушки и миномет. Пустили в ход и гранаты. Как ни упорствовали гитлеровцы, а к утру были выбиты из укрепления и отступили к Чернобылю. Нам досталось немало оружия и продовольствия.

Щорсовцы под командой Вонарха и Шкловского разгромили гарнизон в Посудичах и тоже захватили много оружия, продовольствия и спирт, которому мы обрадовались. Нет, нет, не потому, что можно было согреться при случае, а потому, что в нем очень нуждались наши медики. Медикаменты у нас были на исходе, и врачи сами готовили лекарства из трав и спирта.

Чапаевцы под руководством своего комиссара Степана Шелудько ворвались в Гдень, охраняемую полицаями. Они разбежались, отказываясь от боя и панически отстреливаясь с перепугу.

Путь к Аревичам был открыт, и мы пошли туда, поражаясь следам войны, а точнее говоря — следам варварских фашистских преступлений. Уж партизан-то, казалось, ничем не удивишь, а все притихли. На карте еще значились названия деревень, а их самих не было на земле. Мы шагали мимо пепелищ, утыканных печными трубами. Черными и холодными, потому что и людей здесь не осталось.

Упустив Ковпака, фашисты срывали злобу на беззащитном мирном населении и на протяжении двадцати пяти километров сожгли дотла двадцать деревень, расстреливая женщин и детей. Спаслись лишь те, кто успел бежать в лес. В хуторе Лески Негреев с партизанами вынул несколько детских скелетов из колодца. Мы похоронили эти безымянные останки.

Может быть, фашисты думали запугать население, восстановить его против партизан? А добились обратного. С какой любовью и гордостью в тех же Лесках люди рассказывали нам о Ковпаке:

— Пока он стоял здесь, мы жили, как у Христа за пазухой. Фашисты его боялись. Он бил их, как надо!

Показали памятное место:

— Вот здесь стояла его повозка. Точно, под этим дубом!

Наши агитаторы знакомили с положением на фронте, читали свежие сводки, и люди удовлетворенно кивали:

— Скоро, значит, выберемся из землянок.

Нам собрали достаточно лодок и баркасов, помогли вязать плоты, и через четыре часа после начала переправы мы были уже на правом берегу Припяти.

Мы углублялись в лес с лирическим названием — урочище Дубрава. Попавшуюся на пути речушку Словечное перешли вброд. А вечером наш разведчик Николай Черныш привел незнакомого человека, сказав, что вот, дескать, выдает себя за своего, ищет партизан. Мы обменялись паролем и обнялись. Старший лейтенант Пахомов опустился на парашюте в незнакомый и безлюдный лес, но наша радиоинформация в УШПД о том, что в двадцатых числах сентября мы, скорее всего, будем в этом урочище, не подвела. И первым делом Пахомов поздравил нас с тем, что мы одолели Днепр.