Остафьев проснулся около обеда, яхта стояла у причала, и Анжелики на борту уже не было. Узнав об этом, он вздохнул с облегчением. Адвокаты, развод, споры за собственность – все это подождет. А сейчас он хотел думать только о нескольких днях относительного покоя, ждавших его впереди. Видит бог, он их заслужил.

В этих краях у Антона оставались дела, с которыми требовалось покончить перед отъездом. Командировка в индонезийскую часть Новой Гвинеи явно затянулась, но ускорить решение формальных вопросов в этой неспешной стране ему не удавалось. В свободное от хлопот время Остафьев заставлял себя отдыхать. Он понимал, что после всего пережитого ему необходима пауза. Хороший сон, вкусная и обильная еда, много солнца, общество приятных людей и интересные развлечения – в последние дни перед возвращением домой он купался в этих удовольствиях и упрямо отгонял навязчивые воспоминания о предательстве жены и грядущих московских заботах.

При первой же возможности Илью перевезли на корабль к Вере, где его осмотрел судовой врач и действительно нашел у него сотрясение мозга. Доктор прописал ему постельный режим и полный покой, но он не знал Илью. Хорошенько выспавшись и восстановив силы, возродившийся к жизни ученый поспешил проверить догадку, осенившую его на острове. Он как никогда был близок к открытию окончательной формулы, и никакая сила не могла заставить его лежать. Уговорив Веру, он получил все необходимое для работы оборудование и пропал в лаборатории.

Если дела обитателей яхты Ломидзе худо-бедно постепенно налаживались, то их личные отношения только запутывались.

За прошедшие дни Непомнящий многое успел. Он завершил эксперименты, вывел заветную формулу и влюбился в свою новую приятельницу Веру. По-человечески Илья нравился Вере, но она понятия не имела, что делать с его нежданной любовью. Он смешил ее и умилял, он был интересен ей как большой ученый, но не будил в ней решительно никаких романтических чувств.

Глеб никак не мог разобраться в своем отношении к Остафьеву. Несмотря на симпатию, которую вызывал у него этот честный деловой мужик, Ломидзе безотчетно ревновал его к Дине. Что-то чудилось ему в том, как смотрел Антон на его любимую женщину; какие-то особенные нотки слышались Глебу в ее голосе, когда она обращалась к Остафьеву. Волею случая Дина снова оказалась рядом с ним, и в этот раз он не собирался ее отпускать. Она должна была к нему вернуться, и неявные признаки расположения, которыми обменивались эти двое, пугали Ломидзе.

Дина ловила на себе тоскливые взгляды Остафьева и суровые – Глеба и пребывала в смятении. Она ясно понимала намерения бывшего мужа и ожидала, что со дня на день он начнет новую атаку на ее завоевания. Судьба будто испытывала ее решимость и веру в себя, предоставляя второй шанс войти в ту же реку. Выбор – это всегда непросто, особенно если выбирать приходится между суровой Москвой, одиночеством, тяжелой работой для достижения каких-то эфемерных, возможно, неосуществимых целей – и комфортным Лондоном и необременительной жизнью с близким человеком, которому она все еще была дорога.

Пока Остафьев с Ломидзе были заняты в городе, а Вера с Непомнящим двигали науку на ее корабле, Дина оставалась не у дел и вынужденно погружалась в мучительные размышления. Она старалась понять себя и думала о том, как за последние недели изменилась ее жизнь. Как быстро из незаметной секретарши она превратилась в какую-то Диану-охотницу, которая только и делала, что убегала от погони, спасала людей и помогала бороться с почти что мировым злом.

Конечно, ей ничего не удалось бы без друзей. Ведь без помощи Макса она не довезла бы важные документы в Люксембург, да и ее самой, возможно, уже не было бы на свете. Если бы не Вера, никто бы не хватился пропавших пассажиров «Утренней звезды». А если б не Глеб, то они с Остафьевым до сих пор дрейфовали бы на спасательном плоту в открытом океане. Хотя так долго ни она, ни ее шеф не протянули бы. Представив, как все могло сложиться, она еще раз порадовалась, что богата такими друзьями. Если сама по себе она была никчемным человеком без особых талантов и достижений, то хоть с ними ей повезло.

Хотя почему – никчемным? В последние годы Дина привыкла ценить себя невысоко, но ведь раньше, до замужества, она никогда себя такой не считала. Да и недавние события показали, что это совсем не так. Разве доверился бы Остафьев в своем важном деле пустой девице? Разве смогла бы Дина, будь она действительно никуда не годной, сделать для него все то, что сделала? Нет, она имела все основания себя уважать. Она не успела еще проявить себя как профессионал, но все же могла быть собой довольна.

В один из дней неизбежное случилось, и после обеда, когда в кают-компании оставались только Остафьев, Дина и ее бывший муж, Ломидзе приступил к намеченному штурму.

– Дина, нам нужно кое-что с тобой обсудить, – начал он.

– Глеб, ты опять? – сухо ответила Дина. – По-моему, все давно уже было сказано. Что еще мы можем обсуждать? Антон Александрович, пожалуйста, не уходите, – остановила она, собиравшегося выйти из салона Остафьева.

– Не упирайся, Дина, нам нужно с этим разобраться, – возразил ей Глеб с непреклонностью в голосе. – Извини, Антон, семейные дела, спасибо, что понял.

– Конечно, – ответил Остафьев.

Он чувствовал неловкость, бросая Дину перед неприятным разговором, но и остаться – не мог.

– Слушаю тебя, – с вызовом сказала девушка, когда дверь за ним закрылась.

– Дина, не ершись и возвращайся ко мне, – решительно начал Ломидзе. – Поиграла в самостоятельность, поактивничала, получила, вон, – он указал рукой куда-то в сторону, – массу адреналина, и хватит. Назад – в семью.

– В какую семью? В какую семью, Глеб?! Нашей семьи нет, и давно нет!

– У нас были серьезные трудности, не отрицаю, но мы можем попробовать снова. Я люблю тебя, Дина!

Несколько мгновений она молчала, глядя на Глеба, а потом, отрицательно помотав головой, наклонила ее и выдохнула:

– Мне кажется, это не любовь, а твое уязвленное тщеславие. Подумай сам. Мы не виделись с тобой полгода и прекрасно друг без друга обходились. Ты не предпринимал никаких попыток встретиться со мной и, думаю, благополучно забыл бы о нашем браке, если б не эта неожиданная встреча. И вот сейчас ты почему-то вдруг решаешь, что снова меня любишь.

– Да! Я кое-как пережил без тебя эти долгие месяцы. Я запретил себе думать о тебе и намеренно не следил за твоей судьбой. Слишком больно, знаешь ли, навязывать себя человеку, который так бессердечно тебя отвергает. Я думал, что успокоюсь, но ошибся. В последнее время я часто думал о тебе и скоро собирался навестить тебя в Москве. Теперь же, когда счастливый случай подарил нам эту встречу, я окончательно понял, что не могу без тебя!

– Глеб, я очень благодарна тебе за все, что ты для нас сделал…

– Да на черта мне твои благодарности?!

–…но мне кажется, тебе стоит поискать более спокойную жену, которой не нужно…

– Молодую свистушку, которая будет думать только о моих деньгах?

– Позволь тебе напомнить, что я тоже еще довольно молода. И в некотором роде – свистушка. Только непоседливость моя проявляется в другом.

– Но тебя – я люблю!

– Глеб, я очень тепло к тебе отношусь. Как к родному человеку, как к старшему, мудрому брату. Но я не могу вернуться. Я хочу попробовать себя. Мне нужно попытаться. Иначе я окончательно потеряю самоуважение, закисну в бездействии и возненавижу тебя. Найди себе другую женщину. Другую тихую гавань. Мы будем дружить, обмениваться подарками к праздникам и ходить друг к другу в гости. Но умоляю тебя, не настаивай больше ни на чем.

– Дина! Как ты можешь? Я тебе о самом сокровенном, а ты предлагаешь мне быть тебе кем-то вроде родственника?! Ты сама-то себя слышишь? – воскликнул Ломидзе.

– Глебушка, мне больше нечего тебе сказать. Ты должен меня понять, – ответила Дина и тихо вышла из салона.

Как только дверь за ней закрылась, Ломидзе обхватил руками голову, взлохматил волосы и простонал:

– Упрямая женщина… Как мне ее уговорить?

***

Неделя пролетела быстро, и все хлопоты наконец завершились. Илья, Остафьев и Дина улетали в Москву, Вера уходила в море дальше по маршруту экспедиции, а Глеб на яхте продолжал путешествие в Австралию. Накануне расставания друзья договорились устроить прощальную вечеринку, поэтому, как только начала спадать жара, красавица-яхта отошла от причала и понесла на своем борту гуляющую компанию. На праздник позвали коллег Веры, с которыми они успели перезнакомиться за прошедшие дни, так что на открытой палубе, где у бассейна расположились гости, было шумно и многолюдно.

В разгар веселья Остафьев с Ломидзе отделились от остальных и, прихватив с собой Илью, укрылись в недрах яхты. Настроение у них было препоганое, и даже общее оживление не помогало им справиться с тоской.

Несмотря на все старания, Антон не мог не думать об Анжелике, и чем ближе маячил миг их новой встречи в Москве, тем отвратительней он себя чувствовал.

Глеб за прошедшие дни так и не дождался Дину, хотя почему-то был уверен, что в благородно распахнутую им дверь она все-таки войдет. Не вошла.

Этой троице было просто необходимо поделиться тем, что зудело на душе, но прежде требовалось хорошенько выпить.

Начинали, как обычно, за хозяина, за его гостей, за талантливого ученого и за мир во всем мире. Потом, будучи уже изрядно навеселе, выпили за прекрасных дам. На этом тосте у каждого из них что-то надломилось. Все трое вспомнили своих женщин, обиды разной степени давности, и полились неспешными потоками скупые мужские слезы.

Когда Дина обнаружила, что ни Глеба, ни Илью, ни собственного шефа давно не видела среди гостей, она испытала легкое беспокойство. В последние дни перед отъездом она опасалась, что обиженный Глеб затеет с Остафьевым ссору. Ведь как ни крути, это Антон давал ей работу, из-за которой, среди прочего, не состоялось ее воссоединение с Ломидзе.

Дина позвала подругу, и вместе они отправились на поиски. Вскоре пропавшие нашлись: их теплая компания заседала в кабинете Ломидзе, откуда раздавались громкие голоса. Дина заглянула сквозь неприкрытую дверь каюты, но, услышав, о чем они говорили, замерла на пороге.

– Нет, ты подумай! Я ей все давал, понимаешь? У нее было все! Весь мир у ног и любящий муж в придачу. А она, зараза, все это бросила и ушла! – сокрушался Глеб, отправляя в рот дольку лимона.

– А моя? – вторил ему Антон. – Уморить меня хотела! Мало того что изменяла. Это, конечно, скверно, но хоть не смертельно. Но она же меня почти убила! С этим своим, как его… Который потом… р-р-р-р, р-р-р-р! – Антон выразительно показал руками, как поддают газ на водном мотоцикле, и зарычал как мотор.

– Все бросила, понимаешь? – продолжал Глеб арию покинутого мужа, не слушая собеседника. – И что ей, суке, еще было надо?

– Ш-ш-ш, – остановил его Антон, приложив указательный палец к губам. – Не выражайся. Динка у тебя – хорошая девка, умная и вообще. – Здесь он сделал неопределенный жест, изобразив в воздухе что-то плавное и округлое.

– Да что ты понимаешь! – возмутился Глеб.

– А вот моя точно – сука! – продолжил развивать свою мысль Антон. – Я ей никогда, слышишь, никогда не изменял. Все время работал, работал, только о семье и думал, о ней, о детях наших будущих. А она?!

– А как я ее любил? Ты знаешь, как я ее любил?! И до сих пор люблю! – надрывался Глеб.

– А я? Души в ней не чаял, и что?

– В ком ты души не чаял? – не понял Глеб и сурово посмотрел на собутыльника. – Ты Динку мою, что ли, любишь?!

– Да нет, что ты, – поспешил разуверить его Антон. – Я о жене своей, об Анжелике. Она у меня такая красивая. Была.

Он вздохнул и залпом осушил бокал с коньяком.

– А меня вообще бабы игнорируют. Играют со мной, как с кутенком, но по-настоящему не любят, – встрял вдруг в разговор Непомнящий. – Они говорят, что я чудак, с которым невозможно жить, и все от меня уходят. Но я уже привык.

Глеб с Антоном замолчали и уставились на Илью.

– Бабы – дуры, – мудро изрек Глеб, самый старший из присутствовавших мужчин. – Антон, наливай.

На этом Дина тихонько ушла. Она наслушалась уже достаточно и о себе лично, и обо всем бабьем роде и понимала, что еще немного, и расхохочется. А если эта лига брошенных мужчин застукает ее на месте преступления, то ей несдобровать.

Она вернулась на палубу к Вере. Подруга облокотилась о перила и рассеянно рассматривала облака, висящие так низко, что, казалось, будто они лежали на воде.

– Заливают, горемычные, свои душевные раны? – спросила Вера.

– Скорее, прорехи в броне самомнения, – уточнила Дина, которой вдруг стало обидно. Как они посмели сравнивать ее с мерзавкой Анжеликой?

– Зря ты так, они ведь тоже люди, – немного осуждающе возразила Вера. – Они тоже хотят счастья и родного человека на соседней подушке.

– Люди, люди, кто ж спорит, – улыбнулась Дина. – Только…

– Что «только»?

– Да ну их, с их страданиями. Мне бы с собой разобраться.

Дина помолчала и вдруг воскликнула:

– Как я тебе завидую, Верка! У тебя есть любимое дело, есть цель, к которой ты идешь, и для тебя все ясно. А я болтаюсь без четкого понимания, чем мне нужно в этой жизни заниматься.

– Ты правильно заметила, – усмехнулась Вера. – Счастливые люди – это увлеченные люди. Они живут своим делом, им попросту некогда грустить и отчаиваться. Тот, кто нашел свою цель, понял, что ему интересно, ради чего он готов бороться, – счастлив каждый день. А ведь это долг человека перед самим собой: жить осмысленно и быть счастливым.

– Вот видишь, значит, не зря я терзаюсь.

– С тобой, Динка, все не так безнадежно. Ты ищешь и свою нишу обязательно найдешь.

– Так в том-то и беда, что у меня до сих пор все туманно. Остафьев предложил мне поработать в его команде по внедрению «Силитина», так что скоро я оставлю свои телефоны на ресепшен и буду помогать ему в новом проекте. Это перспективно, но я почему-то сомневаюсь, этого ли я хочу.

– Этого, этого. У тебя сейчас самооценка ниже плинтуса, спасибо Глебу. Так что работа над многообещающим проектом в команде успешного человека, такого как Антон, даст тебе массу полезного. У тебя же талант организатора и мощный потенциал, который уже давно просится наружу. Ты слишком долго стоишь на месте, не имея возможности его применить, отсюда и все твои терзания. Надо заниматься делом, тогда некогда будет хандрить.

– Интересно, что бы на это ответил наш друг Арамис? – заметила Дина шутливо. – Наверное, снова сказал бы: «Дина Кострова – менеджер проекта! Обхохочешься!»

– Ничего, Москва тоже не сразу строилась. Уверена, тебя ждет головокружительная карьера.

– Именно это мне говорили профессора в институте. Как сглазили.

– Все у тебя будет, Кострова, и карьера, и успех, и деньги. Но этого мало. Я сама совсем недавно поняла: человеку нужен человек. Нужно с кем-то разделить интересы, радость, печаль, нужно кто-то «свой». Так что за поисками себя ты о личной жизни тоже не забывай. Присмотрись к своему Остафьеву. Вполне подходящий для тебя объект.

– Да что ты! Он же… – начала отнекиваться Дина – и смутилась. Такого поворота разговора она никак не ожидала.

– И какой же он? Мужик как мужик, и ты ему нравишься, это видно.

– Он любит свою коварную жену, вот это – видно! И вообще не надо об этом. После Глебовых излияний меня от этой темы уже тошнит.

Девушки замолчали и задумались каждая о своем. Они стояли, глядя на море, отражающее блики закатного солнца, и скалы, вырастающие прямо из воды. Вскоре Дина снова отозвалась:

– Вер, все забываю тебя спросить. Глеб говорил, что это ты первой подняла тревогу, когда нашу яхту взорвали. Как ты поняла, что с нами случилась беда?

– Случайно. Я звонила вам в тот день по спутнику. Несколько раз звонила, а никто не отвечал. Я забеспокоилась, связалась с береговой службой. Ну и закрутилось.

– Да, – пробормотала Дина, – если б не ты… А зачем звонила, не помнишь?

Вера нахмурилась, перебирая в памяти предшествующие события.

– Так затем и звонила. Я все не могла забыть, как трогательно смотрел на тебя тогда Остафьев. Он украдкой наблюдал за тобой и, кажется, недоумевал, откуда ему такое счастье привалило и почему ты остаешься рядом с ним, а не улетаешь с попутным ветром, как Мэри Поппинс. Ужасно смешно контрастировали эти бережные взгляды с его внешностью. Он ведь и сейчас иногда на тебя так смотрит.

– Фантазерка ты, Верка, и сплетница. И ради этой ерунды ты позвонила мне тогда из открытого моря?

– Конечно. А что такого-то?

Девушки озадаченно смотрели друг на друга несколько секунд, а потом прыснули и покатились со смеху. Их хохот разрезал хрустальную тишину вокруг и вернулся эхом, отраженный от окружающих скал. На шум, качаясь на нетвердых ногах, но поспешно, насколько это было возможно в их состоянии, вышли мужчины. Остафьев с Ломидзе поддерживали друг друга, а Илья плелся сзади. Неизвестно, что ожидали они увидеть на палубе, но, глядя в их встревоженные, воинственные и нечеткие от выпитого алкоголя лица, девушки не смогли сдержаться. Едва успокоившись, они захохотали снова, и смех этот был таким всепоглощающим, что слезы выступили на глазах и в легких сделалось больно.

И остановиться было не-воз-мож-но.