Через два дня Алина исчезла из дома графа Богдана, оставив ему письмо.

Она уверяла возлюбленного в неизменности своего чувства к нему и обещалась вернуться! Важные обстоятельства, говорила она, заставляют ее покинуть его, но она твердо надеется найти его в Париже через полгода, а может быть и ранее, чтобы уже никогда не расставаться. До тех нор она советовала возлюбленному справить и устроить кое-какие формальности относительно своего семейства. Дело шло, конечно, о том, чтобы Осинский выпросил у родных дозволение жениться на ней и их благословение.

В минуту, когда Алина писала это письмо, она страстно была влюблена в изящного и красивого графа Богдана и была убеждена, что брак с ним был бы для нее истинным счастьем навеки и, кроме того, выгодной партией.

Миллионы Шенка ведь, может быть, одна выдумка и, пожалуй, еще одна лишь западня.

А живой муж?! Об этом Алина и не думала. Двумужниц и двуженцев было так много повсюду… Разумеется, их судят, когда они попадутся, во ведь попадается одна пара на сто.

Единственное, что смущало Алину в случае брака с Осинским, – соседство Польши с Саксонией, а затем – месть Шенка. Он мог разыскать легко ее мужа, зная, куда для этого ехать, и мог еще легче найти местожительство графов Осинских, чтобы привезти туда Шеля.

И Алина горько теперь сознавалась в своей роковой ошибке, в легкомысленном поступке, то есть в ненужном признании, почти исповеди, на которой ее поймал Шенк.

Граф Богдан был в отчаянье после исчезновения Алины. Он не верил ей и надеялся, что она не решится его покинуть.

Около месяца проискал молодой человек свою возлюбленную…

Он выехал в Париж, убитый горем, ибо все поиски оказались напрасны.

И действительно, Алину было невозможно найти так, как ее искал граф: г-жа Мария Тремуаль уже не существовала на свете.

Ему бы следовало искать новоявленную в столице иностранку, приезжую с дальнего Востока, по имени – Алимэ-Шах-Намэт.

Встреча и первое свидание, первая беседа барона Шенка и красавицы были спокойно-злобные, но откровенные и резко искренние.

Алина прямо объяснила врагу-союзнику, что явилась заплатить свой долг, боясь его мщения, так как борьба для нее с человеком, способным на все, даже на убийство и грабеж, конечно, не по силам! Она обещала Шенку сделать, как он велит, – достать деньги, которые она ему должна, но затем уже считала себя свободной уехать куда ей вздумается и надеется, что он не будет ее вечно преследовать.

Шенк встретил ее резкими и холодными шутками насчет ее прихотей, ее возлюбленного и уверял, что постарается всячески скорее ее утешить и найти человека, который заставит ее забыть польского графа.

Первые дни Шенк ничего не объяснил Алине, возил ее по разным увеселительным местам, передал много денег на траты по пустякам и просил успокоиться.

И авантюрист снова оказался прав. Через несколько дней Алина менее злобно относилась к нему, повеселела, ездила под густой вуалью по магазинам, скупая всякую ненужную мелочь. Одним словом, красавица вошла в свою прежнюю роль и уже сознавалась, что хотя граф Богдан и милый малый, но сидеть вечно дома, вдвоем, беседуя исключительно о взаимной любви, несколько однообразно…

Теперь ей было веселее! А главное, теперь удовлетворялась другая кровная потребность, другая, владеющая ее существом, страсть – сыпать и швырять деньги. Собрать горсти золотых в кошельки, выехать из дому и, оглядываясь по сторонам, говорить себе: все мое! Оставить горсть в магазине, разбросать другую нищим, рассеять третью незаметно… где-то, кому-то… почему-то… И Алина не думала о том, что эти деньги, быть может, снова взяты с трупа убитого и, во всяком случае, добыты темным путем. Шенк – не Дитрих, чтобы брать деньги под векселя и обязательства. Еще менее думала Алина о том, что эти суммы увеличивают ее долг Шенку, который тяготил ее недавно и вдобавок связывал с ним и лишал свободы.

Наконец Шенк объяснился. Алина узнала, чего он от нее ожидает, откуда придут им счастье, власть и миллионы. В первые минуты Алина подумала, что Шенк сумасшедший и из числа тех, которые разумны во всем, пока не поведают своей сокровенной тайны, или своего великого изобретения, или своей святой цели в жизни… Тогда оказывается, что у человека, на вид разумного, – свой пункт помешательства, и надо его оставить в покое с его болезнью, но исключить мысленно из числа умных, полезных и здоровых людей.

Но когда Шенк пространно, подробно, толково рассказал Алине все, она призадумалась и, наконец, согласилась, что он далеко не безумный.

Дело было трудное, замысловатое, требовавшее усилий, работы, серьезных занятий.

И это единственное, что пугало Шенка: он сомневался в энергии красавицы кокетки, капризной и прихотливой.

Но на этот раз Шенк, к радости своей, ошибся. Оказалось, что Алина, бросаясь с пылкой страстью, с огнем на все новое, неизведанное, страстно отдалась и этой затее Шенка! Отдалась так же страстно, как когда-то музыке и затем Генриху Шелю, потом Ван-Тойрсу и путешествиям, потом, недавно, графу Осинскому. Именно то, что Шенк прятал от Алины первые дни, боясь ее напугать, теперь поглотило ее всю.

Алина сразу упорно засела за работу, с утра до ночи не выходила из дому, едва успевала обедать наскоро, чтобы снова вернуться в свою комнату и снова приняться за дело, чтобы снова улететь сердцем и помыслами в мир, далекий от окружающих ее суеты, пустоты, пошлости и праздности! Этот новый мир, открытый перед ней Шенком, сказочный, волшебный, таинственный, увлекал ее, опьянял…

Шенк хотел только, чтобы она внесла в его предприятие свой разум и сметку, свою ловкость и тонкость ума, а Алина внесла в дело всю свою душу!

– Она, кажется, действительно поверила во все… – ухмылялся Шенк, глядя на работу своей союзницы, от которой в данном случае зависело многое, если не все…

Что же это было? Что выдумал Шенк и что опьянило страстную и восторженную натуру Алины? То же, что многих умных, даровитых ее современников сводило с ума, но без цели и практического смысла… Теперь же Шенк внес и то и другое в занятие Алины.

Современное Шенку и Алине общество, едва разбуженное от тысячелетнего сна и невежества – новыми открытиями в области науки и во всех ее отраслях, – общество, не признававшее уже многого, чем жили в минувшие века, не находившее уже утешения в религии, не находившее смысла и удовлетворения в обыденной, простой обстановке, бросалось с верой и жаждой на новое таинственное, «не от мира сего», но владеющее миром…

Сведенборгианизм, иллюминатство, различные виды одного и того же чудачества – были уже чуть не новой религией для праздной, изнеженной и от скуки разочарованной части этого общества.

Шенк догадался, разглядел, понял и уверовал… в тот всемогущий рычаг, которым он повергнет, как захочет, сотни и тысячи людей, убаюканных праздной роскошью и однообразной обстановкой жизни.

Примеры удачных опытов были у него и в памяти, и на глазах. Люди далеко не даровитые и не особенно искусные делали чудеса – в смысле обманной наживы и колдовством дешевым и грубым – собирали «дань с людского простодушия» более успешно, нежели он в игорных домах. Он брал все-таки с трудом, с усилиями, иногда с опасностью для жизни и с постоянной опасностью для своей личной свободы.

Эти же баловни судьбы не трудились, как он. А правительство и власти всех стран относились к ученым патентованным мошенникам благосклонно или же равнодушно. Во всех больших центрах люди эти процветали.

Замысел Шенка был уже давно решен мысленно, но он решил, что, для того чтобы довести это дело до высшей степени совершенства, нужно соединиться двум личностям: умной и образованной женщине, непременно красавице, говорящей на многих языках, воспитанной не хуже придворных дам, и затем мужчине, умному, смелому, энергичному и готовому на все… способному холодно идти на всякое преступление… Такие два существа, слившись воедино для такого общего дела, и составят собою прообраз сатаны.

И простодушие людское в борьбе с сатаной, конечно, будет былинкой, попираемой и уничтожаемой даже без усилия…

Во всех городах существовали толкователи судеб мира и человечества, разгадыватели будущности всякого человека – люди, быть может, продавшие свою душу дьяволу, но несомненно ценою души своей получившие от царя тьмы дар всеведения и могущества.

И глупый люд со страхом и трепетом, но с грешной верой в этих кудесников, колдунов и колдуний шел к ним тайно и нес всегда все, что имел, иногда свой последний грош, иногда огромные суммы.

Когда Шенк раскрыл перед Алиной массу книг, рисунков, карт, – где было все от астрологии до хиромантии, от френологии до настоящего чернокнижия, – Алина новый свет увидела.

Если бы ей предложили в эту минуту престол того герцога, за которого когда-то сосватал ее отец, то она засмеялась бы.

– Вот как я буду властвовать над людьми! – поняла тотчас и радостно воскликнула увлекающаяся вечно женщина.

И не только Осинский, но весь мир был тотчас позабыт!..

И чем далее углублялась Алина в работу и усваивала разнообразнейшие знания, тем более завлекал ее этот новый мир, тем более опьянял ее.

Скоро она чувствовала себя царицей нового, не существующего на земле царства, в котором, однако, она будет властвовать над людьми мира сего.

И Алина сама, конечно, скоро начала немного верить в таинственную силу того, что узнала. И робости в ней не было! Если за этим знанием, за этим откровением явится ей в подмогу действительно Сатана?

– Ну так что же? – восклицала она страстно.