Алина сразу даже не поняла всего ужаса своего положения. Она была одна, без денег, и в маленьком трактире-гостинице, где она остановилась, на нее смотрели подозрительно…
Выручив два золотых от продажи вещей, она могла прожить на эти деньги около месяца, но при условии не тратить ни гроша попусту. Но привычки взяли свое.
Через день Алина купила себе лорнет за 15 франков, который ей был ни на что не нужен. Через пять дней у нее снова не было ни гроша, и она продала тот же лорнет в тот же магазин за восемь франков… При этом она продала последнюю вещь, которую могла продать, – дождевой зонтик! Оставалось одно носильное и необходимое платье.
Вскоре по приезде она вспомнила о графе Осинском и написала ему письмо, адресуя в польское посольство. Но прошло довольно времени, а ответа не было.
Наконец, однажды хозяин гостиницы попросил гостью заплатить или… съехать!
– Куда? – воскликнула пораженная женщина.
– Куда вам угодно!
– На улицу? Мне некуда идти! Стало быть, на улицу!
– Это не мое дело! – отозвался хозяин.
Алина с трудом выпросила сутки сроку… Она не могла в себя прийти! Все произошло так быстро, неожиданно, что голова ее шла кругом. Давно ли она с Шенком мечтала о миллионах, а тут вдруг нищета.
Продумав несколько часов кряду, Алина вдруг вспомнила, что когда-то она жила своим личным честным трудом – музыкой. Стоило только теперь дать концерт – и тотчас у нее будут большие деньги… Большие? Гроши, сравнительно с тем, что она имела в Лондоне, но сумма достаточная сравнительно с тем, что было теперь у нее в кармане, то есть двадцать четыре су.
Расспросив подробно хозяина гостиницы, Алина узнала имена и адреса всех музыкантов Гавра и, выбрав самого известного, притом профессора музыки, отправилась к нему за помощью.
Музыкант-виолончелист, уже старик, принял иностранку холодно и отказал наотрез устроить то, о чем она просила…
Просьба Алины заключалась в том, чтобы музыкант нанял помещение, сделал объявление о концерте приезжей арфистки и взялся устроить концерт.
– Вы можете, вычтя расходы, взять половину сбора себе! – предложила Алина. – То, что останется на мою долю, хватит мне, чтобы доехать до Парижа, где у меня родня.
Профессор не соглашался…
– Я не могу себя срамить! Быть может, вы не умеете взять ни одного аккорда на арфе. Как же я буду устраивать обман…
Алина предложила сыграть что-нибудь, но арфы не было… Мандолины тоже не было под рукой, ни у старика, ни у его друзей.
Музыкант объяснил, наконец, что по городу ходит итальянка, странствующая уличная арфистка, и посоветовал незнакомке отыскать ее, чтобы попросить инструмент для пробы… Музыканту просто хотелось отвязаться от непрошеной гостьи.
И дочь графа Велькомирского, жена богатого негоцианта, блестящая г-жа Тремуаль, волшебница Алимэ-Шах-Намэт… усталая, слегка голодная… сильно озябшая от зимней стужи, пробегала пешком целый день по всему городу, по грязи, разыскивая итальянку-арфистку, расспрашивая о ней во всех харчевнях, на всех базарах.
К вечеру Алина вернулась в свою гостиницу, не найдя арфистки… Голод мучил ее, и она решилась попросить обедать.
Хозяин в ответ на это стал грубо кричать на нее, говоря, что его дом не ночлежный приют для бродяг и что приезжая достаточно хороша собой, чтобы иметь возможность тотчас же заработать себе известным образом денег на обед и ночлег.
Вероятно, вид Алины выражал такое неподдельное отчаяние в эту минуту, что хозяин вдруг переменил тон и стал расспрашивать Алину, кто и откуда она и куда едет?
Более всего усмирило и обезоружило грубого содержателя трактира то обстоятельство, что Алина кротко промолчала на его крик и только заплакала…
Женщина непорядочная и бродяга, привыкшая болтаться по большим дорогам и не платить, непременно начала бы сама кричать и браниться!
Вот что решил хозяин и стал милостиво расспрашивать гостью. Алина рассказала все что могла и кончила просьбой достать ей арфу, на два часа времени.
– Гм!.. Хорошо… Завтра я вас сведу в магазин инструментов и возьмем это… Ну, а теперь вы хотите чего-нибудь… Есть хотите?
– Да… хочу, – отозвалась Алина мило, кротко и отчасти грустно.
Она все еще не верила в свое положение нищей на улице, целиком зависящей от каприза мужиковатого трактирщика, которого несколько дней назад прислуга ее не допустила бы даже до беседы с ней.
– Ну, я вам верю в долг еще до завтра! – резко, но усмехаясь, вымолвил хозяин и крикнул в кухню:
– Номеру седьмому – супу и вчерашних котлет пару!.. Да кофе чашку…
Никогда за всю свою жизнь Алина не ела с такой охотой… Слезы навертывались у нее на глаза каждую минуту. И она сама не знала, какие они были. Слезы ли оскорбленного самолюбия, или радость утолить мучительное чувство, которое она испытывала в первый раз в жизни, или, наконец, горькие слезы о своей странной судьбе авантюристки, сегодня страшно богатой, обожаемой принцами крови, а завтра нищей, в тюрьме или на улице, голодной, прозябшей, оскорбляемой первым прохожим.
– Но почему же это так? И когда же и чем кончится подобное существование? – думалось ей.
Но ответа она не находила.
Зато давно не спала Алина так сладко, как заснула в эту ночь.
Наутро хозяин, недоверчиво и усмехаясь, все-таки свел Алину в магазин инструментов. Алина искренне объяснила свое положение и свое дело, прося арфу на несколько часов, чтобы доказать свое искусство профессору и побудить его устроить концерт…
– Все это очень странно! – заметил главный приказчик. – Мы не можем всякой встречной делать одолжение…
– Да вы позовите хозяина. Он меня знает и мне поверит! – вдруг обозлилась Алина.
Хозяин явился. Это был пожилой человек, крайне добрый на вид. Он спокойно выслушал и трактирщика, и Алину, рассказавшую все искренне и подробно… Подумав минуту, он молча понюхал табаку и, наконец, выговорил как бы нехотя, обращаясь к приказчикам:
– Принести две арфы. Ту, что стоит у лестницы… А затем ту, что дана в починку баронессой…
Арфы принесли… Алине дали стул, придвинули плохую арфу, и продавец выговорил:
– Ну-с. Сыграйте что-нибудь!
– Зачем? Вы хотите убедиться?
– Да-с. Если вы можете играть, как говорите, то есть порядочно, то я сам могу вам все устроить.
Алина, не игравшая уже столько времени, положила руки на струны и почувствовала робость.
– А если он ничего не понимает! Он скажет: вы не умеете играть! И всему конец!
Алина взяла несколько аккордов… Пальцы пробежали по струнам, цепляя их… Резкий, дребезжащий звук коснулся слуха Алины. Арфа была отвратительная!..
И артистка, еще не убитая в ней совсем глупой и праздной жизнью, невольно сказалась в ней…
– О, какой инструмент!.. – воскликнула она с горечью.
Продавец молчал и только снова нюхнул из табакерки. Алина начала играть первую вспомнившуюся ей пьесу… Прошло не более полминуты, как продавец инструментов остановил ее игру.
– Возьмите другую. Хорошую…
И он приказал переменить дрянную арфу на другую, красивую, принесенную в чехле и стоявшую в стороне.
Арфу переменили… Алина взяла аккорд…
Звуки, гармонические и мягкие, огласили магазин, даже трактирщик встрепенулся от разницы тембра.
– Ого! – воскликнул он. – Эта громче звенит!
Алина оживилась при первых же чистых звуках своего когда-то любимого инструмента.
Разумеется, она тотчас же забыла все… Где она играет, зачем, что будет после ее игры, что скажет эта публика, состоящая из трех-четырех человек?..
Алина вспомнила иное время… Знакомые звуки знакомых и любимых мотивов перенесли ее мысли и чувства далеко от окружающего.
Алина сыграла одну пьесу, начала другую, потом третью… Потом, незаметно для себя, начала импровизировать со страстью и увлечением. Прошел час… Она наслаждалась – и никто ее не останавливал!
Она первая пришла в себя и оглянулась… Кто-то, какие-то люди что-то ей говорили громко, горячо… Кто-то трепал ее по плечу, махал руками…
– Где я? Что им нужно? Что они? – думалось Алине как сквозь сон.
Но тотчас же сознание окружающего вернулось к увлекшейся артистке. Она вспомнила все… И как мелко, как глупо, даже смешно, показалось ей это «все».
Она была сейчас в ином мире, в котором уже давно не бывала от лени и глупой обстановки жизни.
– Вы – замечательная музыкантша! – повторял продавец инструментов воодушевленным голосом. – Я все возьму на себя. Я вам все устрою… Не бойтесь, мой любезнейший, – обернулся он к трактирщику, – с таким дарованием эта дама не только может с вами рассчитаться, а одним или двумя концертами соберет столько денег, что купит у вас все ваше заведение.
– Да я не хочу! Мне не надо. Ничего не надо. Я вас месяц даром кормить буду! – воскликнул трактирщик.
Разумеется, все устроилось, хотя и не сразу. Алина дала три концерта… Весь город бросился за билетами на четвертый, и в одно утро все было взято… но Алина приказала за два часа до начала этого четвертого концерта объявить отмену его и раздать деньги обратно.
Она получила ответ от графа Осинского. Он был в отсутствии, вернулся и, найдя ее письмо, восторженно и страстно призывал ее в Париж.
Справившись на почте, Алина узнала, что в тот же день в десять часов вечера отходит почтовая карета в Париж… А следующая – только через день. Увлекшаяся Алина не колебалась.
Еще не все деньги были возвращены обратно из кассы недоумевающей публике, как Алина уже неслась по гладкой дороге. Устроившись в глубине кареты, она мечтала о встрече со своим возлюбленным, к которому у нее все еще было какое-то чувство, лучшее, нежели к другим, лучшее, нежели к принцу, которого она околдовала ради его состояния и отчасти по приказанию Шенка.
Граф Осинский был и остался для нее друг-соотечественник, возлюбленный, с которым она могла говорить на том же самом языке, на котором объяснялась когда-то с отцом. Он же первый назвал ей ее отца! Как недалеко было это время, а между тем Алина, игравшая два месяца роль ведуньи-обманщицы, чувствовала себя упавшею еще ниже г-жи Тремуаль.
Через два дня пути она встретилась с Осинским. Он ждал ее и приготовил ей особую квартиру, так как сам жил в доме посланника Огинского в качестве его родственника.
Алина обрадовалась юному другу. Но Париж – город, всемирная столица, – поглотил все ее внимание.
– Вот где жить надо! – весело и страстно шептала Алина, оглядываясь вокруг себя.