А жизнь, тем временем, шла своим чередом, расставляя порой по ходу пьесы самые немыслимые декорации. Одной из которых был следственный изолятор.

Как вы себе представляете тюрьму? Наверное, большинству она представляется эдаким большим серым зданием с решётками на окнах и полной неизвестностью внутри. Всё потому, что многие видели её снаружи, но далеко не все имеют представление о её «внутренностях». А те, кому пришлось увидеть её затхлое нутро, стараются обходить это учреждение десятой дорогой.

Тому же, кто никогда не сталкивался с её коридорами, они представляются эдаким бесконечным лабиринтом, из глубин которого даже легендарный Минотавр не нашёл бы выхода. Как писал один поэт:

…может быть, и не о тюрьме он писал, но эти строчки очень напоминают тюремную действительность: круглые сутки в камере горит тусклая лампочка, которая обеспечивает помещению какое-то сумеречное освещение, от которого со временем серьёзно портится зрение. А по поводу воды – очень часто по стенам действительно сочится вода. Ведь находится в таком «помещении» народу часто вдвое, а то и втрое больше расчётного количества. Естественно, что в условиях отсутствия нормальной вентиляции на стенах и потолке скапливается конденсат, стекающий потом вниз.

А поскольку влага эта продолжает оставаться в замкнутом и хорошо прогретом пространстве, она вновь обращается в пар, вновь оседающий на стенах. Ну и в лёгких, разумеется. Отсюда и такой высокий процент заболеваемости туберкулёзом. Который довольно быстро расширяет сферу своего влияния, в том числе и за счёт ослабленного питания.

Я читала книги, смотрела фильмы и вроде бы имела представление о том, как все это выглядит. Но то, что я увидела…

Каждую неделю по субботам я возила мужу в тюрьму продукты: готовую еду, питьевую воду в больших литровых бутылках, так как у Турала стали гноиться десны из-за тамошней грязной воды, появился герпес.

Также я возила средства личной гигиены и лекарства. Продукты и питьевую воду приходилось возить в таком количестве, чтобы хватало на целую неделю. Поскольку питание в тех местах позволяет в какой-то мере «поддерживать штаны», но не более того. Да и то – это верно лишь для тех, кто в состоянии протолкнуть в свой пищевод местную вонючую похлёбку с тем, чтобы она не «попросилась» обратно…

А первый мой приезд в тюрьму произвёл на меня тяжёлое впечатление. Машина поворачивает направо, и мы едем вдоль серого, грязного озера, по ухабистой дороге. Вдали можно разглядеть колючую проволоку поверх бетонного забора и вооруженных часовых. Подъезжаю к тюрьме, сижу в машине и наблюдаю за происходящим. Стоит огромное количество людей, молодых и пожилых женщин и мужчин. И с ними дети – эти люди приносят передачу или ждут встречи с родными и близкими, отбывающими наказание или просто находящимися под следствием. Ждать очереди можно целый день – приходится регистрироваться с шести или семи часов утра. Обстановка наинеприятнейшая, очень тяжелая аура вокруг. Я, как белая ворона, привлекала к себе внимание, но независимо от внешнего вида и социального статуса нас объединяло одно – наши близкие, виновные или невиновные, отбывали срок в этой тюрьме.

Давно уже ни для кого не секрет, что условия содержания в пенитенциарных учреждениях не соответствуют не то чтобы международным стандартам, но хотя бы человеческим нормам. Скученность осужденных, отвратительное – недоброкачественное и кое-как приготовленное – питание, отсутствие отопительной и вентиляционной систем, нехватка воды (да и та, что есть – очень низкого качества!), отвратительное медицинское обслуживание создают риск для здоровья и жизни заключенных.

Кроме того, часто заключенные подвергаются грубому физическому давлению и пыткам. Большинство мест, где они содержатся, – это здания, построенные ещё в советское время, и, соответственно, совершенно не отвечающие современным и международным пенитенциарным стандартам.

В одном бараке спит по сто двадцать, а то и больше, человек. Больные туберкулезом, гепатитом С и другими инфекционными заболеваниями и здоровые люди – все живут вместе в одном помещении. Расстояние между нарами – меньше полуметра, а в некоторых случаях и вовсе бок о бок. Когда дышит человек, лежащий напротив, чувствуешь на себе его дыхание. И хорошо ещё, если сосед этот более-менее чистоплотный, и от него не исходит едкого, вызывающего слёзы запаха – ни изо рта, ни от тела, ни от ног или носков.

Впрочем, в тех местах заключенные сами пытаются контролировать уровень гигиены. И тех, кто не следит за собой, загоняют в отдельный угол. Но это даёт хоть какую-то гарантию только от педикулёза. Что же касается запахов, то они без особого труда распространяются по всему бараку.

У исправительной организации свои неписаные законы. Подъем каждый день – в шесть часов, а время отбоя – в двадцать два часа. С момента подъема до сигнала к отбою ни одному заключенному, независимо от возраста, здоровья и инвалидности, не разрешается присесть на свою койку даже на пять минут. По здешним правилам, нарушающий их заключенный перво-наперво лишается права присесть.

Если провинившиеся «не осознают» своей ошибки, будут избиты дубинкой – уж что-что, а эту часть своей работы надзиратели выполняли с каким-то особенным удовольствием. А в случае повторного нарушения нарушитель попадал в карцер. Естественно, что там тяжесть наказаний и пыток возрастает. Большей частью потому, что карцерные помещения обычно стоят особняком, а потому издевательств никто посторонний не мог увидеть.

Турал рассказывал впоследствии о некоторых случаях в тех местах. К примеру, однажды начальник тюрьмы во время обхода о чём-то спросил заключённого. А тот, вместо того чтобы отвести руки, как положено, назад и опустить голову – как предписывалось заключённым здешним уставом, улыбнулся начальнику в лицо, отпустив какую-то незначительную шутку по поводу внешнего вида жандарма.

Начальнику такое вольное обращение категорически не понравилось! И заключённый, подгоняемый дубинками контролёров, был препровождён в карцер, где его продержали всего сутки без воды и питания. Казалось бы – ничего страшного для взрослого мужика. Но проблема была в том, что на дворе была зима, а карцер не отапливался.

А с заключённого, при помещении его в карцер, снималась вся верхняя одежда вместе с носками. Оставался только легенький хлопчатобумажный костюмчик. Вот и пришлось «улыбчивому» энергично перемещаться в одиночной камере – приседать, прыгать, быстро ходить – насколько позволяли её габариты. Устав, он останавливался и отдыхал некоторое время. Но не долго, так как тощее тело остывало очень быстро…

А спустя сутки его выпустили – так же, как и посадили – ничего не объясняя. Посоветовав только впредь при начальнике не смеяться. Мол, с юмором у того плохо.