Женька и Стасик любили ходить в маршруты. Каждый день что-нибудь новое, неожиданное, захватывающее. Даже если ничего особенного и не происходило, все равно день проходил в напряженном ожидании - вот сейчас за той скалой они увидят такое! И ожидание редко обманывало их. Они так привыкли к этому ощущению, что когда неожиданностей не предвиделось, чувствовали себя не в своей тарелке.

Женьке особенно нравились поручения, когда надо было сделать что-нибудь совершенно самостоятельно, например, сходить на старый лагерь за образцами.

— Только вот не знаю, справишься ли?

— Да-а... не знаете... Когда кашу варить, так знаете, посуду мыть - тоже знаете, а чего-нибудь настоящее делать - так сразу не знаете... Ну и ладно, ну и не надо...

Возвратившись после перехода и демонстрируя всем своим истерзанным видом, что, мол, пришлось побывать в переделках, он тем не менее старался остаться невозмутимым. Двадцать километров крюк немалый, да и дорога отнюдь не шоссе, но ничего особенного, не в первый же раз...

Ходить с ним в маршруты слишком хлопотно. У него еще с детства сохранился неисчерпаемый запас "а что там, внутри?" - А что там за скалой?- Еще скала.

— Интересно. Ну тогда а что за этой скалой? - И так далее, пока, оглянувшись и не обнаружив его рядом с собой, не начинаешь орать во всю глотку:

— Женька-а-а...

Хорошо еще, если эхо приносит в ответ едва слышное:

— Чего-о-о...

А то приходилось разыскивать его по следам.

...Идем в маршрут по снежнику. Снежник круто сбегает к подножию хребта. Можно спускаться по нему, осторожно придерживаясь руками за стенки обрыва. А можно вихрем скатиться прямо к подножию. Ветер срывает с головы накомарник, он болтается на завязках, то и дело закрывая лицо. Ничего не видно, но смотреть и не обязательно. Трасса, как на соревнованиях по бобслею, - узкая полоса снега между высокими бортами. Единственное отличие - борта не ледяные, а каменные, с выступами и острыми углами, так что для корректировки направления ими лучше не пользоваться.

Женьки уже не видно. На снежнике - только следы от его сапог со стремительными виражами. На крутых поворотах его заносит, прижимая почти к стене. А ведь может и не "почти". За каждым поворотом с трепетом оглядываю участок трассы, боясь увидеть то, что осталось от Женьки после самого удачного виража.

Но едва проехав половину пути, уже встречаю Женьку, деловито карабкающегося навстречу.

— Ты куда?

— Я сейчас. Еще разок прокачусь, и все.

...Глыбовый пляж. Развалы огромных камней на берегу океана. По ним приятно бегать наперегонки. Камни то гладкие, то угловатые, иногда достаточно толкнуть один из них, чтобы привести в движение всю неустойчивую громаду глыбовой осыпи. Рассматривать, что впереди, некогда. Хорошо еще, если успеваешь разглядеть камень, на который прыгаешь. Только поставил ногу, а инерция уже толкает тебя в спину, устремляет вперед, и ты даже не пытаешься удержать равновесие - зачем? Уже в полете выискиваешь глазами следующую опору. А может, ее и нет?

А Женька впереди, он бежит легко, и получается - красиво! Даже балерина в пуантах не сможет так грациозно оттянуть в прыжке носок, как это делает Женька в своих тяжелых бахилах. Он просто порхает с камня на камень. Это совсем непохоже на ходьбу, бег, это же танец, это - балет!

Когда работаешь с кем-нибудь из ребят на обнажении, им делать почти нечего. Завернуть образец, подписать этикетку - вот и вся работа. Но ребята не скучали. Все, кроме Сереги.

Серега сидит, безучастно смотрит себе под ноги и насвистывает. Слух у него изумительный. На эстраде его исполнение прошло бы на бис, но слушать современный модный мотивчик среди первозданного хаоса черных скал - уши лопаются от дикого несообразия! Будь у Сереги транзистор, он наверняка врубил бы его на полную мощность.

Всякий интерес к окружающему он потерял в первые же недели полевой жизни. Абстрактная геологическая романтика, увлекшая его в экспедицию, обернулась для него вполне конкретной неустроенностью, грязными портянками, тягостной работой. За всем этим Серега потерял из виду природу, экзотику, медведей. Только, может быть, наоборот? Если сопки - "ну и что", водопад - "ну и что", медведь - "ну и что", что тогда? Отними у палатки романтику, что останется? Теснота, неудобство, сырость...

Однажды я получил письмо от друга: "Остался этом году без поля. Сижу в городе в зеленой тоске. Ужасно не хватает грязи, дождя и холода. И комаров". А Сереге в поле ужасно не хватало музыки, танцев, "своих ребят", общества девушек.

Ходить с ним в маршрут утомительно. Нет, он не отставал, не ныл. Этого не было. Но на лице его всегда было написано такое страдание, такое отвращение к окружающему, что мне не давала покоя забота: ему и так все в тягость, не заставить бы его переработать.

Вот я карабкаюсь на обрыв. Помощник мне не нужен. Часто, изучив обнажение, я спускался и шел дальше, и тогда получалось, что напарник проделал за мной этот маршрут совершенно зря. Если я был со Стасиком или с Женькой, мне не приходилось раздумывать, брать их с собой или нет, - они сами карабкались по пятам и все время норовили вылезти вперед. А тащить без надобности вверх-вниз Серегу, когда ему и по ровному-то месту идти неохота? Вот и приходилось, подойдя к обрыву, прикидывать сначала, спустишься ли назад или пойдешь дальше. Часто я говорил ему: "Ты мне не нужен, посиди пока здесь, я вернусь", а потом оказывалось, что надо лезть дальше.

— Э-эй, Серега-а, иди сюда-а-а!

— Чего-о?

— Иди, говорю, сюда-а-а-а!

— Не слышу-у...

Дурацкое положение.

А если погоняешь его за собой вслед без надобности разок-другой, то потом читаешь в его глазах искреннюю обиду: "Да-а... издеваешься... вместо собачки за собой как на цепочке..." Тяжело чувствовать себя тираном. После нескольких "лишних" спусков и подъемов я старался не встречаться с ним взглядом. Попробуй целый день провести с глазу на глаз с человеком, от которого прячешь взгляд. Положение, способное кому угодно испортить настроение... Зачем мне это надо?

Я не любил ходить в маршруты вместе с Серегой. Коля тоже. Но Серега и не навязывался, используя каждую возможность остаться в лагере.