Сегодня наш путь недалек. Идем по широкой прибрежной равнине, которая не так давно была дном моря. Теперь море отступило далеко к горизонту и оставило на равнине лишь бесчисленные соленые озера и лиманы да черный песок с галькой и обломками морских раковин. Песок уже успел зарасти травой, кустарником и мелкими деревцами. Дорога нетяжелая. Мы идем несколько часов, а слева от нашего пути все тянутся траншеи, окопы, ходы сообщения и дзоты, дзоты в несколько рядов - память о войне.

Равнина дальше к югу постепенно сужается, и к океану подступает уже высокий скалистый берег. Под обрывом остается лишь узкая полоска черного песчаного пляжа. Иногда она немного расширяется и тогда захлестывается волнами только в сильные осенние штормы, иногда, у выступающих далеко в море мысов, совершенно исчезает. Такие мысы называются непропусками.

Останавливаемся в устье небольшой речушки. Здесь есть и вода, и трава для лошадей. Есть здесь и дрова - тысячи кубометров плавника, который выброшен на берег осенними штормами и теперь сохнет, до тех пор, пока более сильный шторм не смоет его снова в море. Если нет ветра, разжечь костер на побережье просто - надо только бросить спичку в кучу дров. Скоро над огнем уже висит ослепительно зеленый чайник и покрывается первой в этом сезоне копотью. С остальными вещами дело обстоит совсем не так просто.

— Женька, не знаешь, где кастрюля?

— Откуда я знаю, я ее не клал.

— Ну тогда ищи.

Женька быстро принялся за дело, в пять минут перекопал и перевернул вверх дном все вьюки.

— Нету.

— Как это - нету? Оставили на старом месте, что ли?

— Да нет вроде.

— По дороге потеряли, значит?

— Как же это могли потерять?

— Ну ищи тогда. Ищи, как хлеб ищут.

Женька удивленно хмыкнул былинному сравнению - фольклор! - но перерыл все еще раз. Еще быстрее, еще сноровистее.

— Все равно нету.

Надо бы Ивану Лексанычу сказать - ищи, как конфеты ищут. Да только приходилось ли такому вот современному Женьке хоть раз в жизни искать даже конфеты?

Та же история повторяется еще много-много раз с каждой нужной вещью. Часа через два наш лагерь наконец разбит, разбит окончательно и до такой степени, как не был разбит, наверное, и лагерь Мамая после битвы на поле Куликовом.