ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

НИЛА СНИЖКО.

ФЕДОР.

МАРИЯ ИГНАТЬЕВНА — его мать.

ЧУФАРОВ — его дядя.

ЗОЯ ПАРАМОНОВА.

МИТРОФАНОВ.

САШКА.

ЭДИК.

ЛИЗОЧКА.

КРУГЛИК.

ТУЗИКОВА.

АЛЕКСЕЙ.

МИКА СТАВИНСКИЙ.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА.

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ ЖИЛЕЦ.

ЮНОША.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Большая проходная комната. Слева дверь в соседнюю комнату. Правая стена пробита снарядом. Лестничная клетка обнажена, и ступени обрываются на уровне пола проходной комнаты, так что все, кто живет на верхнем, третьем этаже, проходят через эту комнату. Сквозь окно щедро проливается свет. Солнечные блики играют на стенах, прячутся в зеленых листьях хмеля, который протянулся под потолком, запутался в остатках люстры и спустил свои зеленые косы по углам. Видно, что хмель пришел сюда прямо с улицы и вьется тут не как попало, а направляется чьей-то заботливой рукой. Отсюда хорошо видны небо и город. Собственно, города нет, одни развалины, над которыми возвышается старинная крепостная стена с башнями. Стены комнаты испещрены надписями. Где углем, где мелом, а то и просто штыком нацарапаны слова: «Смерть фашистам!», «Братки, дойдите за нас!», «Гвардейцы не сдаются! Рядовой Потапенко», «Туська, милая, где топают твои ножки?» Эти надписи и следы пуль говорят о том, что дом выдержал не один бой. Где-то близко фронт — сюда доносится гул артиллерийской канонады. В левой стороне комнаты стоит большая, сработанная под карельскую березу кровать с резными украшениями в виде толстеньких амурчиков с крылышками, нацеливших свои стрелы на тех, кто, как предполагается, лежит в этой масштабной кровати. Сейчас под прицелом амурчиков, находится девушка в купальном костюме. Это  Н и л а  С н и ж к о. Она приподнялась на локте, провожая сердитым взглядом  и н т е л л и г е н т н о г о  ж и л ь ц а, направляющегося через комнату к лестнице. Жилец, лысоватый, в очках, отворачивается, дабы не видеть девушки.

Н и л а (оправляя короткую юбочку на купальнике). Ах, вам стыдно?

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц. Мое нравственное чувство… гм… достаточно закалено, однако…

Н и л а. А где мне жить?! Как?! Хватит, попряталась, целую неделю под одеялом переодевалась… А теперь вы от меня прячьтесь! Уж отсюда-то меня не выживут. (Вскакивает на кровати.) Поберегите нравственное чувство… Ти-ти-та-та! Ти-ти-та-та… (Танцует, подпрыгивает на пружинящем матраце.)

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц. Что это — непосредственность или…

Проходят один за другим еще двое жильцов верхнего этажа — п о ж и л а я  ж е н щ и н а  с авоськой и  ю н о ш а  в матросской тельняшке.

Н и л а. Я тут живу, комната моя! А в своей комнате человек может делать все, что ему угодно. Я ходила купаться на реку, должна же я переодеться. (Прыгает на кровати, затем соскакивает на пол, всовывает ноги в туфли, хватает аккордеон и, подыгрывая себе, поет.)

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Испортила война девку.

Ю н о ш а. Овчарка она, а не… овчарка немецкая!

Н и л а. А, тебе не нравится песня, полосатенький? Зачем слушаешь?

Ю н о ш а. Хорошие люди погибают, а такая вот живет — и хоть бы хны! (Поднимается по лестнице.)

Н и л а. Зачем вы все тут? Проходите. Я — одна. Одна в своей законной комнате. Делаю, что хочу.

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц (уходя, оглядывается). Когда же отремонтируют лестницу?

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Еще и трех недель не прошло, как город освободили, а вам уже лестницы парадные подавай… Слышите, как близко пушки бухают… (Ниле.) А ты подумай, как теперь жить будешь. Хоть и красивая, да с дурной-то славой кому нужна?

Ж и л ь ц ы  уходят — кто вверх по лестнице, кто вниз, через дверь справа. Нила, оставшись одна, натягивает платье, затем опускается на кровать и сидит, уронив голову на руки.

Н и л а (устало). Ой-гоп… с дурной-то славой… кому нужна?..

Она задумалась — и мы слышим, о чем…

М у ж с к о й  г о л о с. Эй, девушка… девушка! Где же она? Черт, какая темень…

Г о л о с  Н и л ы. Я прошу вас, летчик, не идите за мной.

М у ж с к о й  г о л о с. Такая тяжелая вязанка… Девушка!

Шум ветра и дождя.

Что это вы нелюдимая такая? Разрешите, я донесу!

Г о л о с  Н и л ы. Благодарю, не надо.

М у ж с к о й  г о л о с. Ох и глаза!.. Вы знаете, какое у меня теперь самое большое желание в жизни? Снова встретить вас. Куда она нырнула? Девушка, девушка… Я все равно вас найду!

Грубо разрушив атмосферу воспоминаний Нилы, вбегает  Т у з и к о в а — женщина лет за тридцать, рыжая, голосистая. Будто бы не заметив Нилы, пробегает через комнату, стучит в левую дверь.

Т у з и к о в а. Зойка! Зойка… отопри!

З о я (из-за двери, сонным голосом). Мне в ночную смену.

Т у з и к о в а. Отпирай, говорят, дела важная! Апосля доспишь.

З о я (открывает дверь, зевает). Мне в ночную… (Худенькая, стройная, стоит, потягиваясь и протирая заспанные глаза.)

Т у з и к о в а. Как ты по соседству с этой немецкой шлюхой проживаешь, я и желаю с тобой согласовать… Гнать ее надо из дому! Совсем, значит, чтоб и духу ее не было.

Все это говорится таким тоном, будто той, о ком идет речь, вовсе нет в комнате. Нила делает вид, что ей безразличны слова Тузиковой.

З о я. Мне в ночную… (Зевает.)

Т у з и к о в а. Да проснись ты, рыба красноглазая!

З о я (сердито). Чего ты кричишь? Будешь красноглазой, когда по две смены на электросварке! Чего примчалась?

Т у з и к о в а. Я ж тебе сразу выложила… Человек один важный кругом дома ходит. Артихектор! Во. Ходит, ходит, а потом в чертеж — зырк! И опять ходит…

З о я. Мне в ночную… (Разозлившись, кричит.) И пускай ходит!

Т у з и к о в а. Дом наш латать будут.

З о я. И пускай.

Т у з и к о в а. А как спросят вдруг: кто в этом доме проживает?

Зоя. Так что?

Т у з и к о в а. Для немецкой шлюхи ремонту делать не станут. Вот что! Из-за нее мы все пострадаем, все три этажа.

Звонит звонок в левом углу. Нила встает, надевает черный клеенчатый фартук, направляется к выходу.

Н и л а (Тузиковой). Рыжая холера.

Т у з и к о в а (апеллируя к Зое). Ты слышала, слышала?!

Н и л а. Р-р-р.. (Делает к ней движение.)

Тузикова прячется за спину Зои.

Варт маль, ихь верде дир шон цайген! (Выходит.)

Т у з и к о в а (как бы оправдываясь). Тебе смех, а ведь она… ох, страшная! Вчерась как ухватила меня, этак вот как-то, вот так, не по-бабьи даже, да мужчины и те не так хватают… Как захапала, значит, так у меня вся тела в судороги… и дых отказал… Во какая! Одно слово — овчарка…

З о я. А ты не лезь. Что она тебе сделала! Сама пристаешь.

Т у з и к о в а (патетически). Родину мою продавала — вот что она мне исделала!

З о я. А ты видела, как она продавала?

Т у з и к о в а. Ты икуированная была и не суйся, не знаешь. А я тут, под фашизьмом, проживала. Эту шлюху весь город ненавидит. Прохожие вслед плюются. С немецкими офицерами, с генералами даже в опель-афтанабилях раскатывалась. Ты глянь, глянь — на ей вся белья, до ниточки, немецкая! И сверху, и снизу… Переводчицей при их служила. А кровать ей, говорят, какой-то чурбанк-фюрер оставил.

З о я. Иди-ка ты. Эта кровать тебе, я вижу, покоя не дает.

Т у з и к о в а (ложится на кровать, примеривается). А что, я — потерпевшая. Мой мужик за родину погиб. Я имею полное право. Конфисковать — и мне отдать за мою сиротскую бедность.

З о я. Да зачем тебе такая кровать?

Т у з и к о в а (опешила). Ты мне… Я… это… (Кричит.) Ты что, меня живую хоронишь?! Да меня сам капитан батальона, когда наши вернулись, поцеловал. Капитан батальона…

З о я. Капитан не тебя поцеловал. Родного, советского человека.

Т у з и к о в а. Опять же — в дворниках такую держуть!

З о я. Как-то ведь ей надо жить.

Т у з и к о в а. Ответственный же пост! Уж я бы лучше ее справилась. Бегает с метлой на высоких каблучках! Умора…

Входит  Н и л а, она прихрамывает и опирается на руку  Ф е д о р а. Федор в сапогах, длинной кожаной куртке, в фуражке лётной формы. В руке сумка-планшет. Он молод, но, судя по его лицу, можно сказать, что за два года войны он много пережил.

Н и л а. Спасибо… ничего, я сама…

Т у з и к о в а. Зойка… это же он, артихектор…

Ф е д о р. Садитесь-ка сюда. Первая помощь с доставкой на дом. Кровь… Йод у вас есть?

Н и л а. Нет. Чепуха, марганцовкой промою.

Ф е д о р (Зое и Тузиковой). А у вас йод есть?

Зоя и Тузикова молчат.

Глухонемые, что ли?

Н и л а. Ладно… вы идите… благодарю. (Промывает, перевязывает рану.)

Ф е д о р. Вот чертенята… Камнем по ноге. Хулиганье. Конечно, время такое, кому за ними присматривать? Только почему они на вас набросились? Вы, кажется, дворник? Может, вы им играть мешаете? Вам с этими мальчишками подружиться надо, еще и помогать будут.

Н и л а. Как у них глазенки блестели! Ух, отчаянные…

Ф е д о р. Вы говорите так, будто они вас не ударили, а…

Н и л а (восторженно). Особенно этот, Сашка… Синяк у него вечно под глазом, то под правым, то под левым…

Ф е д о р (в недоумении). Так это ж он вас и ударил…

Т у з и к о в а. Еще не так надо бы.

Ф е д о р. Что вы сказали?

Т у з и к о в а. А то, что такому представительному, как вы, можно познакомиться и с какой-нибудь почище. (Гордо выставив бюст, уходит.)

Ф е д о р. Странная особа.

З о я. Я тоже странная. (Уходит в свою комнату.)

Ф е д о р. Демарш… и полный разрыв коммунально-дипломатических отношений. Вы с ними, наверно, поссорились?

Н и л а. Нет.

Ф е д о р. Тогда почему же они…

Н и л а. Слушайте, извините меня, но… ушли бы вы, право…

Ф е д о р. Уйти?

Н и л а. Да, спасибо. И… прощайте.

Ф е д о р. Я не могу уйти, Я так ждал этого случая…

Н и л а. Какого случая?

Ф е д о р. Встретиться с вами. Еще раз встретиться.

Н и л а. А разве…

Ф е д о р. Вы, конечно, забыли… Недели две тому назад… Я только приехал сюда, в город. Шел с вокзала, то есть с поезда. Вокзала, как вы знаете, нет… Вечером это было. Дождь, ветер, темень… А вы мне встретились.

Н и л а. Так что же в том особенного?

Ф е д о р. Это были вы! Вы… Я впервые вас тогда увидел. Вы несли вязанку дров, каких-то досок, кажется, от снарядных ящиков… Мне хотелось запомнить ваше лицо или даже познакомиться. Я бросился за вами, но… вы как-то так ловко нырнули в развалины…

Н и л а. Здесь кругом развалины.

Ф е д о р. А какие чудесные дома тут были! Отсюда наискосок, на углу Кутузовской, стоял дом, похожий на сказочный терем. Стилизация древнерусского зодчества, очень удачная… Я ведь здешний… Месяц, как выписался из госпиталя в Сибири. Комиссовали меня — осколки в легком. Я штурман, в бомбардировочной дальнего действия. Осколки зенитного снаряда… Узнал вот, что родной город освободили, да и прочертил сюда маршрут! Меня зовут Федор. Федор Григорьевич Абрамов. Архитектор по гражданской профессии. Перед самой войной защитил диплом. Ничего еще не успел построить, только разрушал.

Н и л а (вежливо). Хорошо, что вам от меня нужно?

Ф е д о р. Я просто… я хочу сказать… я рад, что нашел вас. Все эти две недели, каждый день, я ходил по вашей улице, надеялся встретить вас. А сегодня пришел по делу — и вот, повезло.

Н и л а. Вам, наоборот, очень не повезло.

Ф е д о р. Да что вы! Мне-то лучше знать. Как вас зовут?

Н и л а. Меня зовут Нила. Сокращенное от Ненила. Фамилия — Снижко.

Ф е д о р. Нила Снижко… Мне приятно произносить ваше имя: Нила Снижко.

Н и л а. Я обязана была назваться. Вы — лицо официальное, а я — дворник. Страшно некогда, много работы. Всего доброго.

Ф е д о р. Мне не хочется уходить.

Н и л а. Ну, знаете…

Ф е д о р. Вот так бы смотреть и смотреть на вас… и слушать вас… Только мне почему-то тревожно. Будто вы вот-вот нырнете от меня в развалины, и я уже не найду вас никогда. (Оглядывается.) Вы здесь и живете? Хорошо было бы сохранить эти надписи на стенах навечно. Правда? Только тогда надо бы жить как-то необыкновенно. Эти слова слишком ко многому обязывают.

Входит  К р у г л и к — человек средних лет, в потертом костюме, с плутоватыми глазами. Он направляется к Ниле, но, увидев, что она не одна, проходит к лестнице, поднимается на несколько ступенек и слушает.

Н и л а (видит Круглика). Идите же… прошу вас, Федор.

Ф е д о р. Ладно, я пойду. Но мы сегодня еще, наверное, увидимся.

Н и л а. Лучше, если б вы ушли совсем.

Ф е д о р. После двухнедельных поисков так сразу и уйти?.. Я должен осмотреть ваш дом — его будут восстанавливать. (Выходит.)

Круглик спускается, входит в комнату.

К р у г л и к. Девочка разворачивается в новой обстановке?

Н и л а. Вы напрасно явились, Круглик.

К р у г л и к. Фрау Нила, кто знает, какой момент сулит нам удачу? Вчера я также пришел к одному благополучному гражданину и показал ему всего только одну фотографию. Девять на двенадцать. Вас интересует, что было на этом фото? Мелкий изменник родины в черные дни фашистской оккупации. Более чем достоверные детали. Так что вы думаете? Гражданин не сказал ни слова, тут же выложил три тысячи и купил у меня негатив. Чистая биография стоит дороже трех тысяч, фрау Нила.

Н и л а. Мне уже нечего бояться, Круглик. Обо мне все так хорошо известно… Мальчишки швыряют в меня каменьями.

К р у г л и к. Э, если б они увидели вот эти снимки! (Показывает.) Уникальная работа.

Н и л а. Как вы добывали эти фотографии?

К р у г л и к. Изобретательность, милая фрау. Изобретательность плюс мой горячий советский патриотизм. Я всегда верил, что мы победим. И готовился к этому.

Н и л а. А не готовитесь ли вы теперь наоборот? Говорят, что дела на здешнем участке фронта не так уж хороши… Не зевайте.

К р у г л и к. Гражданка Снижко, прошу без оскорбительных намеков. Вы берете эти фотографии?

Н и л а. Расклейте их по городу.

К р у г л и к. А может, вы надеетесь, что немцы вернутся и уже не уйдут?

Н и л а (жестко). Продавайте свои фотографии, но не суйтесь в эти дела, Круглик.

К р у г л и к (пятится). Пардон, пардон… Я продам вам негативы по дешевке. Две тысячи.

Н и л а. У меня нет таких денег.

К р у г л и к. Но уж вы что-нибудь из дорогих вещичек припрятали на черный день? Колечко с камешком? Кулончик?

Н и л а. Где гарантия, что вы продадите мне все негативы?

К р у г л и к. Моя фирма — честное предприятие. Две тысячи — и вы спокойно можете жить. Подумайте. Я к вам еще зайду.

Н и л а. Не затрудняйтесь, Круглик.

К р у г л и к. О-о, у меня были еще и не такие несговорчивые клиенты! А кончалось все-таки тем, что они сами умоляли меня и набавляли цену. Вы думаете, мне интересно с вами ссориться? Я выше этого. И я, и моя философия.

Н и л а. Ваша философия?

К р у г л и к. Скажите, много ли вы встречали людей, которые делают только то, что они сами хотели бы делать? Человеку говорят: «Пойдем прогуляемся», — и он идет, хотя ему вовсе не хочется идти. Ему говорят: «Выполни то-то и то-то» — и он выполняет, хотя ему хочется в это время, к примеру, спать… Наконец, если от него ничего не требуют, он сам заставляет себя. Обыкновенная инерция! Так живут все. А я делаю только то, что мне хочется делать. Если же не хочется…

Н и л а. Уходите. Даже если вам не хочется.

К р у г л и к. Одну минуточку… Я оставлю вам эту серию фотографий. (Положил пачку фотографий на кровать.) Взгляните на эти симпатичные снимочки, подумайте… Напоминаю. Негативы будут стоить вам две тысячи. До скорой встречи. (Поднимается по лестнице.)

Н и л а. Вниз!

Круглик возвращается и неохотно уходит через комнату.

Я ущемляю вашу философию? Мне придется проводить вас. (Уходит за Кругликом, выпроваживая его.)

Цепляясь за арматуру лестницы, поднимаются на уровень комнаты двое мальчишек: С а ш к а — лет двенадцати, с синяком под левым глазом, и  Э д и к — примерно того же возраста, аккуратненький, белобрысый, в очках.

С а ш к а. Замри… Во двор смоталась. (Вскакивает в комнату, за ним — Эдик.) А ну, давай, быстро, шуруй! (Ища что-то, заглядывает во все углы, под кровать, ощупывает вещи.) Точно тебе говорю! Вчера одного шпиона споймали. Радиопередавательный приемник у него нашли. В тайничке прятал.

Э д и к. Тоже мне Шерлок Холмс…

С а ш к а. Чего эта овчарка сидит в городе? Чего? Соображать надо.

Э д и к. Шпионки не такие.

С а ш к а. Какие — не такие?

Э д и к. Вот я читал одну книжку…

С а ш к а. Молчи, некогда с твоими книжками.

Э д и к (приглядывается). Какие слова на стенках!

С а ш к а (продолжая поиски). Героические. Эх! Я в подвале сидел, когда бои шли сильные. Там и раненые лежали. А когда немцы тут были, я песни советские пел. Гро-омко! Вот так, как рвану:

Э д и к. А немцы?

С а ш к а. Что мне немцы! Эх! Это тебе не то что где-то там, в Ташкенте…

Э д и к. А я виноват? Эвакуировали…

С а ш к а. Эх! Я из автомата стрелял!

Э д и к. Врешь!

С а ш к а. Целый диск выпустил.

Э д и к. Еще, может, и я постреляю. Папа говорит — город снова на угрожаемом положении. Рано, говорит, я с мамой к нему приехал. А сам электростанцию восстанавливает! Как тут понять?

С а ш к а (рассудительно). Обстановка… (Оглядывает товарища.) Парень ты ничего… Лазишь хорошо. Только вот жалостливый.

Э д и к. Таким камнем ты мог бы ее убить, если б в голову попал.

С а ш к а. Так ей и надо. Священная месть. Смотри-ка, это ее гармошка… (Берет аккордеон.) Играет хорошо так… Давай испортим?! (Вынимает из кармана нож.) Ша-а-рах по мехам…

Э д и к. Стой! Зачем? Разве вещь виновата? Ее какой-нибудь мастер делал, старался, а ты…

С а ш к а. Так гармошка ж немецкая, буржуйская!

Э д и к. Буржуи гармошки не делают, мастера делают.

С а ш к а. Э-эх, жалостливый… А говорит — стрелять хочется! Идем, я тебе тайный ход в крепостную стену покажу. Там я в одном местечке, в башне, скелет от человека нашел. Эх, скелетик! Старинный… с цепями… И меч заржавленный, тоже старинный.

Э д и к. Дай пионерское, что больше не будешь камнем в нее кидать, тогда дружить с тобой буду.

С а ш к а. Даю! Честное пионерское, не буду камнями бить немецкую овчарку Нилку Снижко. Гранату в нее брошу!

Э д и к. Ты что, спятил?

С а ш к а (вынимает из кармана гранату «лимонку»). Видишь? (Подбрасывает гранату, как мяч.)

Э д и к. Взорвется…

С а ш к а (хитро улыбаясь). А запал у меня даже в другом кармане… (Показывает.) Может, завтра или послезавтра немцы в город вернутся… Эта с цветочками их встречать будет… Тебе-то что, ты драпанешь в свои Ташкенты.

Э д и к. Я — останусь! Спрячусь и останусь. И мы вместе совершим подвиг… Поможешь остаться?

С а ш к а. Что тебе, жалостливому, тут делать?

Э д и к. Я врагов жалеть не буду.

С а ш к а. Первый наш враг — овчарка. Ее надо убить. Эх, штучка, у-ух, как рванет — в клочья… Только надо подстеречь ее, чтоб одна была, а то других пораним.

Э д и к. Этого я делать не буду.

С а ш к а. Тогда и я тебе шиш помогу остаться! Иди к мамочке… тыловая крыса… Смерть немецким оккупантам!

Размахивая гранатой, Сашка выбегает. За ним плетется Эдик. У выхода ребята сталкиваются с женщиной в военной форме, с погонами военврача третьего ранга, и мужчиной в штатском, с чемоданом в руке. Это мать Федора, М а р и я  И г н а т ь е в н а, и ее брат, А р к а д и й  И г н а т ь е в и ч  Ч у ф а р о в. Их сопровождает  Н и л а.

Ч у ф а р о в. Дикие мальчишки… Что у этого, вихрастого, было в руке?

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Мне кажется, граната.

Ч у ф а р о в. Граната?!

М а р и я  И г н а т ь е в н а (пожимает плечами). Здесь был фронт.

Ч у ф а р о в (обернувшись к Ниле). Это же надо как-то упорядочить. (Уловив в глазах Нилы улыбку.) Что?

Н и л а. Я с вами согласна.

М а р и я  И г н а т ь е в н а (оглядывает стены). Обрати внимание…

Ч у ф а р о в. Гм… как говорится, не очень-то идейно… какие-то Туськины ножки!

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Это как раз неплохо.

Ч у ф а р о в. Ма-аша! (Присматривается к Марии Игнатьевне.) А знаешь, сестра, в тебе появилась какая-то легкость…

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Ходила много.

Ч у ф а р о в (Ниле). Мне приготовили комнату на третьем этаже?

Н и л а. Да. Вы пройдете?

Ч у ф а р о в (критически оглядывает Нилу). Гм… И вы — дворник?

Н и л а. Жду повышения.

Ч у ф а р о в. Идемте.

М а р и я  И г н а т ь е в н а (тихо, насмешливо). Аркадий, присмотрись-ка — абсолютно безыдейные ножки.

Ч у ф а р о в. Ма-аша! (Раздраженно, Ниле.) Ведите, ведите же нас!

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Здесь еще какая-то надпись… (Останавливается, читает). Иди, я найду твою комнату.

Чуфаров вслед за Нилой уходит по лестнице вверх. Входит  Ф е д о р, увидел мать.

Ф е д о р. Мама!

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Федя…

Ф е д о р (обнимает Марию Игнатьевну). Мамочка… Военно-врачебная, третьего… нет, первого!.. ранга мама…

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Совсем огромный мужик, совсем как батька ты, Федюнька.

Ф е д о р. Только что вырвался из госпиталя — и опять в объятия врача.

М а р и я  И г н а т ь е в н а (ерошит волосы Федора). Федька, да ты же седой…

Ф е д о р. И, как отмечено в последнем медицинском заключении, землистый цвет лица? Ты сегодня тут, в городе, появилась?

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Вчера. А сегодня вот уже переобмундировалась… Нет больше партизанского лазарета, нет и лесного партизанского доктора, а есть военврач Действующей армии! Получила назначение, буду создавать здесь госпиталь. (Указывает в окно.) Видишь вот эти два дома?

Ф е д о р. Понятно. Вот мы и вместе. Комиссовали меня…

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Хватит! Разрушал, архитектор, а теперь строй, восстанавливай.

Ф е д о р. Бригада у нас, пять человек. Ходим вот, осматриваем, сверяем с проектами… Хорошо, документация сохранилась, успели архив вывезти.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Ты что-то часто оглядываешься… Кого-нибудь ждешь?

Ф е д о р. Я уже дождался.

М а р и я  И г н а т ь е в н а (ласкает сына). Любишь мамку, Федюнька?

Ф е д о р. А что ты скажешь, если не только мамку?

М а р и я  И г н а т ь е в н а (смотрит Федору в глаза). Мальчик мой…

Федор потупился.

Что ж, пора! Если бы не война, могло б случиться и раньше. (Справилась с волнением.) Это серьезно, Федор?

Ф е д о р (смущенно). Кажется, даже чересчур серьезно. Впрочем, бывает ли чересчур?

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Кто ж она? Где живет? Ты переписываешься?

Ф е д о р. Зачем! Она — здесь. Ты ее, может, сегодня и увидишь. Она вот в этой комнате живет.

М а р и я  И г н а т ь е в н а (по-новому оглядывает комнату). Это ее кровать?

Ф е д о р. Вот не знаю. А что?

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Амурчики…

Ф е д о р. Мне кажется, эта кровать — не в ее вкусе.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Кажется да кажется… А что ты о ней еще знаешь? Как ее зовут?

Ф е д о р. О, замечательно! Нила. Сокращенное от Ненилы. Нила Снижко.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Нила Снижко… Где же я слышала это имя?

Ф е д о р. Где ж ты могла слышать? Вот и тебе тоже кажется.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Значит, амурчики не в ее вкусе? Чем она занимается? Она работает?

Ф е д о р. Дворником работает. В этом доме. Ты знаешь, это так мило, когда она в огромном фартуке…

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Ах, так я ее уже видела.

Ф е д о р. Мамочка, она тебе понравилась?

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Подожди, подожди… Она повела твоего высоконравственного дядюшку и моего брата в отведенные ему апартаменты.

Ф е д о р. Говори же скорей: понравилась?

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Господи, какой же ты еще… Тебе двадцать семь лет.

Ф е д о р (шутливо). Вот, а брак разрешен с восемнадцати.

М а р и я  И г н а т ь е в н а (в раздумье). Впрочем, когда тебе было приобретать житейскую мудрость? Где? Институт — и сразу фронт. (С улыбкой.) Летчики никогда не бывают мудрецами. Гораздо мудрее артиллеристы…

Ф е д о р. Вероятно, еще мудрее астроботаники. Мама, зачем ты все это говоришь?

М а р и я  И г н а т ь е в н а. И в самом деле.

Ф е д о р. Ну, скажи: правда, она красивая? Какая-то необыкновенная!

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Конечно, конечно. Вот такой же был твой отец. Весь в порыве. И сколько пережил ошибок!

Ф е д о р. Да, и как просчитался: полюбил тебя!

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Эх ты… легкий сын легких родителей…

Ф е д о р. Ты не такая уж легкая, мама. А отец мой… Ведь недаром же его до сих пор так тепло вспоминают друзья полярники…

По лестнице спускается и входит в комнату  Н и л а.

Мама, вот она! Это Нила…

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Мы уже немножко знакомы.

Н и л а. Вас ждут… там, наверху.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Скажите, пожалуйста, Нила, вы жили здесь, в городе, во время оккупации?

Н и л а. Да, я приехала сюда из Харькова.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Теперь я вспомнила наконец… Федор, ты подымись, пожалуйста, со мной к Аркадию Игнатьевичу.

Ф е д о р. А что ты вспомнила, мама?

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Да так… кое-что… В наш партизанский лазарет там, за линией фронта, попадали и те, кто хорошо знал обстановку в городе, в немецком штабе… В общем, ты подымись, Федя, туда, наверх, или лучше пойдем вместе.

Ф е д о р. Сейчас, мамочка. Одну минуту!

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Хорошо. (Выходит.)

Ф е д о р (видя, что Нила также собирается покинуть комнату). Постойте!

Н и л а. Мне некогда, извините.

Ф е д о р. Может, вам вообще некогда жить?

Н и л а. Как известно, жить — это прежде всего работать. Меня ждет… метла.

Ф е д о р. А меня ждет мать, которую я не видел два с лишним года. И все-таки я задержался с вами.

Н и л а (с наигранной дерзостью). Итак, мы остановились на том, что вы наконец снова встретили меня…

Ф е д о р (грустно). А ведь это не вы говорите — и я не обижаюсь.

Н и л а. Кто же говорит?

Ф е д о р. Вы гораздо тоньше, душевнее, я чувствую. Зачем так грубить?

Н и л а. Время грубое — война.

Ф е д о р. Опять не ваши слова. Вы все время стараетесь казаться хуже самой себя.

Н и л а. Ах, какой вы психолог!

Ф е д о р. Поймите, если человек, ужо кое-что испытавший, во всяком случае переживший боль и, может быть, смерть, если он…

В дверях появляется  Т у з и к о в а. Увидев Нилу и Федора, отступает и подслушивает.

Н и л а. Вы хороший парень, как видно… и тем хуже.

Ф е д о р. Почему?

Н и л а. Разочарование всегда страшнее для чистого сердца.

Ф е д о р. А в чем я должен разочароваться? Стойте, стойте… Вы замужем? Любите другого?

Н и л а. Нет-нет.

Ф е д о р. Ура! Вы полюбите меня. Да-да! И будете моей женой.

Н и л а (впервые рассмеялась). Так наступал только Суворов.

Ф е д о р. Время решительное — война.

Н и л а. И на войне думают. Вы слишком… как бы вам сказать… порывистый очень.

Ф е д о р. Вам это не нравится?

Н и л а. Так недолго и ошибиться. Вы меня совершенно не знаете, а говорите уже бог весть что.

Ф е д о р. Я вас знаю со дня рождения.

Н и л а (с ноткой настороженности). Что-о?

Ф е д о р. Мне уже было лет семь, а вы еще ползали в кроватке, бренчали погремушкой и совали в рот все, что попадается, от собственных пальцев на ручках и ножках до самых опасных вещей, вроде кошачьего хвоста. А ваша мама…

Н и л а. Мама? Этим вы, пожалуйста, не шутите. Я и сама не помню своей мамы. Я выросла в детском доме.

Ф е д о р. Простите.

Н и л а. Мне заменила мать одна эмигрантка… немка, Марта Шредер. Она работала в детском доме воспитательницей…

Ф е д о р. О чем вы задумались?

Н и л а. Я вспомнила детство.

Ф е д о р (увидел Тузикову). Я поднимусь к матери, а потом… Ведь ваша комната… кстати, она хорошо организована пространственно… так эта комната, к счастью, пока проходная. Вам трудно будет отказать мне еще в одном визите. (Уходит вверх по лестнице.)

Н и л а (Тузиковой). Больше ничего интересного не услышишь. Входи, входи.

Т у з и к о в а (пугливо). Мне не к спеху… (Ретируется.)

Входит  Э д и к  — один, без Сашки. Он очень серьезен, он явился для чрезвычайно важного разговора.

Э д и к (почти торжественно). Слушайте, вы когда-нибудь были пионеркой?

Н и л а. Была.

Э д и к. Как же вы пионерскую клятву забыли? С немцами водились… Может, Сашка прав?

Н и л а. Сашка не прав. Я не такая уж плохая, как думает Сашка. Даю тебе честное слово, Эдик.

Э д и к. Пионерское?

Н и л а. Комсомольское.

Э д и к. Вы, может быть, и врете, а почему-то хочется вам верить.

Н и л а. Спасибо, Эдик.

Э д и к. Хоть вы и овчарка, но вы, как мама говорит, наверное, сами не понимаете свое поведение, вас воспитывать надо, а не…

Н и л а (быстро). А не что, Эдик?

Э д и к (замялся). Я не ябеда… и товарища по предаю…

Н и л а (после паузы). Ты песни пионерские знаешь?

Э д и к. Я не умею петь. Мама говорит — мне медведь на ухо наступил. Вот Сашка поет хорошо.

Н и л а. Вместе у нас с тобой получится! Ты про юного барабанщика знаешь? Это моя любимая песня с детства. Давай споем? Только тихо. (Поет.)

Э д и к (подхватывает песню).

(Видя, что Нила перестала петь и закрыла лицо руками.) Песня-то ведь боевая!

Н и л а. Боевая, Эдик, боевая.

Э д и к. Ладно, я пойду.

Н и л а. Ты приходи ко мне… поговорить.

Э д и к. О чем с вами говорить? А песней этой совсем меня запутали… (Убегает.)

Голос с улицы: «Эй! Где дворник?» Н и л а  выходит. Заглянув в комнату и увидев, что Нилы нет, входит  Т у з и к о в а. Некоторое время стоит в нерешительности. Затем стучит в дверь Зои.

З о я (появляется). Что тебе еще?

Т у з и к о в а. Как ей везет! А?! То немцы на опель-афтанабилях раскатывали, теперь наши пришли — опять ей счастье…

З о я. Да отстань ты, ржавчина!

Т у з и к о в а. Ты не закрывайся, ты дверями не хлопай. Вопрос надо срешить.

З о я. Без тебя не решат?

Т у з и к о в а. Совсем другой оборот теперь получается! Ежли этот артихектор в любви к ей располаживается, тогда, значит, гнать ее из дому нет никакой выгоды. А? Для-ради зазнобушки он весь дом безо всякой очереди на ремонт поставит! Вот бы только кровать конфиксовать в мое сиротское пользование…

Тузикова садится на кровать. По лестнице спускается  Ф е д о р. Он сильно взволнован. Тузикова, увидев его, вскочила и смахнула с кровати на пол фотографии, оставленные Кругликом.

З о я. Иди ты… (Скрывается за своей дверью.)

Ф е д о р. Овчарка… овчарка… Так вот почему и мальчишки, и эти женщины…

Федор ходит по комнате. Тузикова, испуганная, наблюдает за ним. Заметив, что топчет какие-то бумажки, Федор поднимает одну из них и узнает на фотоснимке Нилу. Тогда он подбирает и другие снимки. Тузикова, увидев, с каким болезненным интересом архитектор рассматривает подобранные бумажки, также поднимает снимки, вглядывается и роняет на пол.

Т у з и к о в а. Как же теперича ремонт?.. (Бросается к Федору.) Товарищ артихектор, миленький, это не она! Ей тя господи, не она! И в опель-афтанабилях не она ездила, и… и… ей тя боженьки, не она! Одна сходства лицом… А ремонт нам раньше всех домов требуется…

Федор молчит. Тузикова отступает и скрывается в комнате Зои. Входит  Н и л а. Она видит, как взволнован Федор, замечает в руках его фотоснимки. Федор подходит к Ниле, смотрит ей в лицо.

Н и л а (не сразу). Я предостерегала вас, Федор.

Ф е д о р. Да, вы вели себя честно… со мной.

Н и л а. Федор…

Ф е д о р (указывая на снимки). Что это — всего лишь «сходство лицом»?.. Но моя мать — она знает правду… Вы обворовали меня… (Швыряет ей в лицо фотографии.)

З о я (вместе с Тузиковой выглядывает из своей комнаты). Эх вы! А еще интеллигентный человек…

Ф е д о р  быстро уходит.

Т у з и к о в а (Зое). Чего ты встревала, чего? Видала, как он к ей метнулся?..

З о я. Смотри, она переживает.

Н и л а. Я — переживаю?! (Деланно хохочет.) Объяснился… подумаешь! Ха, сколько ж я этих объяснений слышала…

Т у з и к о в а. От немцев, шлюха!

Н и л а. Любовь выше политики… Политика меняется, а любовь — никогда! (Схватила аккордеон, вызывающе весело запела.)

З а н а в е с

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Вечернее небо, окрашенное закатом, виднеется в проломе стены. Багровые небеса кажутся заревом, потому что все сотрясается от взрывов бомб и протяжных, как удары гигантского хлыста, выстрелов зенитных орудий. Иначе выглядит и комната, где живет Нила. Здесь кроме кровати теперь стоит еще круглый полированный стол, несколько стульев. Свалены чемоданы, всякий скарб, узлы с вещами. В правом углу комнаты небольшая ширма. Сверху спускаются  С а ш к а  и  Э д и к.

С а ш к а. Видал, как наши «юнкерсов» гоняли? От-б-о-ой! Эх, ястребочки…

Э д и к. Тихо как стало…

С а ш к а. А, тихо? То-то!

Э д и к. Что то-то? И что тихо — и то хвастаешься. Эх, скелетик нашел, эх, патрончик мой, эх, война какая, моя война!

С а ш к а. Учитель очкастый… И чего я с тобой только вожусь, не знаю. Вот как расскажешь про самую последнюю книжку, так и до свиданья, раздружусь я с тобой.

Э д и к. Самой последней книжки ты никогда не дождешься.

Входит  Ч у ф а р о в. Он направляется к лестнице.

С а ш к а. Эй, товарищ! Вы куда?

Ч у ф а р о в. К себе, наверх.

С а ш к а (почти с восторгом). А верха-то и нет!

Ч у ф а р о в. Как это нет?

Э д и к. Третий этаж сгорел. Еще днем, прямое попадание зажигалок. Сашка (смеется). Зажигалки всегда прямые!

Чуфаров бежит к лестнице, поднимается, но сразу возвращается назад. Входит  Т у з и к о в а  с узлом за плечами.

Э д и к. Мародерка.

Т у з и к о в а. Что-о?..

С а ш к а. Айда. (Орет.) Синяки, синяки, не боимся врагов… Пусть солдаты идут на бои-и-и! (Убегает с Эдиком.)

Т у з и к о в а (устраивая свой узел). Все, значит, жители теперя сюда… И мой флигерь вдрызг разбомбили. Хорошо еще, самой дома не было. А тут уполне удобная места. Ваши вещички, Аркадий Игнатьич, тоже сюда спустили. Успели спасти.

Ч у ф а р о в. Кто ж постарался?

Т у з и к о в а. Да эта… овчарка… Прямо из огня повыхватывала.

Ч у ф а р о в. Овчарка, говорите?

Т у з и к о в а. Теперь, стало быть, и вы вместе с нами поживете?

Чуфаров молчит.

Только, поди, недолго. Икуируют сызнова, кто успел приехать.

Ч у ф а р о в. А вы не собираетесь?

Т у з и к о в а. Остаемся в тылу треклятого врага. Можете на меня расположиться. В черные дни оккупации я честно вела образ жизни.

Ч у ф а р о в. Это вещи ваши?

Т у з и к о в а. Я поставила — мои. Холостяком проживаете? Одиночество сушит…

Ч у ф а р о в (назидательно). В условиях нашей жизни человек не может быть одиноким. Тем более когда он поглощен работой. Я пойду посмотрю, как выглядит сгоревший этаж… (Уходит по лестнице.)

Т у з и к о в а. Душа горит, а он — этаж. (Поднимается вслед за Чуфаровым.)

Входит  Н и л а, за нею — знакомая нам по первому действию  п о ж и л а я  ж е н щ и н а. Раскопав среди своих вещей завернутый в бумагу хлеб, отрезает ломоть. Садится и ест, запивая водой из кружки.

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Смотрю я на тебя, смотрю…

Нила. А вы не смотрите.

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Где ж наш старичок-то, профессор? Ширму поставил — все отдельный кабинет…

Появляется  Л и з о ч к а, милая девушка; она хорошо одета и держится с той непростительной смелостью, которую можно наблюдать у избалованных детей.

Л и з о ч к а. Победа, победа!

Н и л а (вздрогнула). Что?!

Л и з о ч к а. Меня оформили! Я еду в составе фронтовой бригады.

Н и л а. Это и есть победа?

Л и з о ч к а. Как для кого, а для меня… (Фальшиво, но дерзко поет.) А вот и тот самый костюм! Вполне, а?

Н и л а (в тон). Вполне. Со временем этот костюм будет храниться в музее. После того как ты совершишь в нем свои фронтовые подвиги.

Л и з о ч к а. Смейся, пожалуйста.

Н и л а. Будущая героиня — и так по-детски надуваешься.

Л и з о ч к а (с вызовом). А что, если в самом деле!.. Ансамбль случайно попадает в расположение врага, мы отбиваемся, добываем оружие, я стреляю из пулемета…

Н и л а. Умеешь?

Л и з о ч к а. Умею! Обучилась. И раны перевязывать.

Н и л а. Висеть твоему костюму в музее.

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Окопы тебе вот покопать бы. (Встает. Ниле.) Если парень явится, который с нашего этажа… этот, в матросской майке… Я вот хлеба ему оставила.

Н и л а. Скажу.

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Слышь-ка ты, птаха, а про подвиги ты у парня этого, что в матросской майке, спросила б… Как он по целым суткам под водой, на дне реки, выдерживает, взорванную электростанцию по кускам собирает.

С лестницы спускается  Т у з и к о в а.

Т у з и к о в а (Ниле). Ты, грамотная! Ко-про-мета-ция — это какая ж такая слова, а?! Могу я за оскорбление в суд пожаловаться?

Н и л а. Безусловно. Прямо в суд иди, если он уже появился.

Т у з и к о в а (грозит кулаком). Я те покажу копрометацию! Я честная женщина, а не какая-нибудь копрометация! (Выбегает.)

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. И как это ей, рыжей, не стыдно от окопов увиливать? Тут и день и ночь… и три сына на фронте… (Уходит.)

Н и л а. Если у тебя все, я займусь своими делами.

Л и з о ч к а. Подожди. Завтра у моего Мики свободный вечер, никаких интендантских забот. Мы зайдем к тебе, ладно?

Н и л а. Извини, мне бы не хотелось.

Л и з о ч к а (грозит пальчиком). Ты понравилась Мике!

Н и л а. Тогда какой же тебе смысл приходить с ним ко мне?

Л и з о ч к а. Я не думаю, что Мика… Впрочем, я не набиваюсь. Просто он просил… Посидим вечерок?

Н и л а (переводя в шутку). Видишь, он даже просил! Нет-нет, лучше уж обойтись без этой встречи.

Л и з о ч к а. Как знаешь. (Уходя, еще раз демонстрирует новый костюм.) Вполне?

Н и л а. Блеск!

Входит  Ф е д о р. Остановился на пороге.

Л и з о ч к а (понизив голос). О, это к тебе? Интересный… Ты, кажется, смутилась? Сейчас же познакомь меня с ним.

Н и л а. Иди. В другой раз.

Л и з о ч к а. Пока! (Уходит, демонстрируя все — и молодость, и походку, и одежду.)

Ф е д о р. Здравствуйте, Нила. Я… пришел сказать… (Стараясь справиться с волнением.) Я оскорбил вас. Это было грубо, недостойно… Вы простите меня?

Н и л а. Вы пришли только за этим?

Ф е д о р. Я хотел сказать вам… Я готов забыть ваше прошлое, Нила.

Н и л а. Значит, если б оно было таким, как вы представляете, вы все-таки сумели б его забыть?

Ф е д о р. Да, Нила! Мы восстанавливаем города. Так надо восстанавливать и души. Война покалечила их не меньше. Вы еще такая юная! Я люблю вас, люблю, понимаете? Я не хочу вас потерять. Я все обдумал. Мы уедем в другой город, в Тамбов…

Н и л а. Бежать, скрыться?

Ф е д о р. Милая, а что же делать? Тут забудут про вас. А я верю, я сердцем догадываюсь, что вы — хорошая…

Н и л а. Спасибо, но я никуда отсюда не поеду.

Ф е д о р. Да?.. А я не отступлюсь, я увезу вас силой.

Н и л а. Это как же?

Ф е д о р. Найду способ.

Н и л а. Вы лучше найдите способ разобраться в своих чувствах.

Ф е д о р. Я потому и пришел, что разобрался. В Тамбове живет моя бабушка, отличный человек. Вы останетесь временно у нее. А я буду наезжать.

Н и л а (тихо, горячо). Кого же вы собираетесь простить, спрятать от людей? Предательницу, немецкую шлюху, овчарку. В нее плюют прохожие, мальчишки бросаются камнями. Один даже приготовил гранату… Жестоко, скажете? Нет, это гуманно.

Ф е д о р. Что вы говорите?!

Н и л а. А вы — расслюнявились. «Уедем, спрячемся…». Стыдно, Федор! Вы — летчик, военный человек. Где ваша честь, лейтенант?

Ф е д о р. Вы, вы меня отчитываете?!

Н и л а. Ах, вот как… Вот ваше намерение забыть, простить! Я отчитываю — так это плохо. Как я посмела, я, овчарка?

Ф е д о р. Простите… Я не ожидал.

Н и л а. Вы ожидали, что благодарная тварь устроится у вас на груди и окропит слезами вашу гимнастерку?

Ф е д о р. Кто же вы тогда, кто?!

Н и л а. Это вам известно.

Ф е д о р. Что, у вас два лица, две души?

Н и л а. Одна душа у меня.

Ф е д о р. Теперь я уверен, совершенно уверен…

Входит  М а р и я  И г н а т ь е в н а.

Н и л а (не видит вошедшую). В чем вы уверены?

Ф е д о р. Мама, это такое счастье, я понял ее…

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Возьми себя в руки, Федор.

Ф е д о р. Мама, я предложил ей уехать. Слышала бы ты, как она отчитала меня!

Н и л а. Извините, мне надо идти.

Ф е д о р. Нила!

Н и л а. После налета много уборки. (Выходит.) Федор. Понимаешь, мама, раньше я не мог привести в защиту Нилы ничего, только то, что у нее честные глаза… А теперь я знаю! Она — благородная, гордая…

По лестнице спускается  Ч у ф а р о в.

Честила меня, как комиссар!

Ч у ф а р о в. Обыкновенная игра.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Что, Аркадий?

Ч у ф а р о в. Эта потаскушка корчила тут из себя законодательницу советской морали. Я все слышал. Да, я был там, наверху… Смотрел, как разрушена моя комната. И когда спускался, задержался на лестнице.

Ф е д о р. Вы могли бы спуститься и не задерживаться, Аркадий Игнатьевич.

Ч у ф а р о в. Мне было интересно.

Ф е д о р. Это не очень порядочно, дядя.

Ч у ф а р о в. Федор, ты должен порвать с этой девушкой.

Ф е д о р. Дядя, с меня довольно того, что я подчинен вам по службе. В остальном мне хотелось бы сохранить некоторую самостоятельность.

Ч у ф а р о в. Я отвечаю не только за свой участок восстановительных работ, но и за каждого человека. Ты унизился до того, что разрешил себе всякую лирику с этой…

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Аркадий, ты ратуешь за чистоту и честность, так будь же и сам справедлив: Федор полюбил эту девушку, еще не зная, кто она.

Ч у ф а р о в. Но теперь-то он знает! Почему же он не отвернулся от нее? И я должен потворствовать этому?! Учти, Федор, я и так чувствую себя… не совсем удобно: я держу на работе своего племянника. Меня не станут обвинять в семейственности, пока племянник ведет себя хорошо. Но как только ты споткнешься, а ты споткнешься на этой связи обязательно… Выбирай сразу: или работа, или это… это безрассудство.

Ф е д о р. Теперь я понимаю, что вас больше всего беспокоит.

Ч у ф а р о в. Я предупредил тебя, Федор.

Ф е д о р. Сложнейшая гамма самых высоких чувств! До свиданья, мама. (Уходит.)

Ч у ф а р о в. Вот они, молодые! Любят без разбору, живут без смысла. Только что война, а то бы…

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Молодежь гибнет на фронте, а ты…

Ч у ф а р о в. Я заглядываю дальше и глубже, я вижу тенденцию.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Как хорошо, что ты хозяйственник, а не политработник! Молодые… А по-моему, нам нужны люди с умным сердцем.

Ч у ф а р о в (не слушает). Куда они понесут эстафету наших идеалов?..

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Мой сын носил эту эстафету сквозь сплошные завесы зенитного огня, отбиваясь от «мессершмиттов»…

Ч у ф а р о в. Мы, то есть наше поколение, совершившее революцию, мы добыли, накопили огромный моральный капитал… а они…

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Брат мой, не слишком ли смело ты присваиваешь себе право говорить от лица ветеранов революции?

Ч у ф а р о в. Этим правом ты, помнится, награждала исключительно своего мужа?

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Имела основания. А тебе, Аркадий, из твоего всегдашнего благополучного далека, слишком просто поучать и судить.

Ч у ф а р о в. Я — издалека?! Я всегда строил, созидал…

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Знаю я, как ты строил.

Ч у ф а р о в. Ты уже мстишь мне за своего сына? Попомни мое слово: это безрассудство погубит его! (Уходит.)

Из своей комнаты выходит  З о я.

З о я. Извините, здравствуйте.

Мария Игнатьевна молча кивнула.

Еще не выспалась, опять в ночную смену… Танки ремонтируем. Ой, как же на них больно смотреть, на танки раненые! И людей и железо калечит война.

Входит  и н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц, кивком головы поздоровался и скрылся за своей ширмой.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Скажите, Зоя, вы… общаетесь с этой… вашей соседкой, Нилой Снижко? Что вы о ней думаете?

З о я. Всяко думаю. Иногда, кажется, взяла б горелку… я электросварщица… взяла б да и сделала шов, вдоль да еще и поперек. А иной раз… Понимаете, когда она остается одна… Вы не поверите! Так поет…

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Что ж она поет?

З о я. Советские, наши песни! Тихо, вполголоса. А так, что за душу хватает. Станешь за дверью, слушаешь — и не оторвешься. Прямо странная какая-то, из двух половинок сваренная. А шва не видать.

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц (высунув голову поверх ширмы). Извините, она поет песни и на немецком языке… чистейшее произношение… Явно выраженный интеллект. Я бы сказал, она не совсем безнадежна. (Выбирается из-за ширмы и уходит с книгами под мышкой.)

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Вы понимаете, Зоя, почему я так интересуюсь?

Входит  Н и л а.

З о я. Очень понимаю. Мне пора на завод, побегу к своим раненым… (Уходит.)

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Послушайте, Нила… Вы говорили с Федором искренне?

Н и л а. Да, он этого заслуживает.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Федор так наивен…

Н и л а. Вы хотите уберечь его от меня?

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Я ему желаю счастья.

Н и л а. Однако вы не запретили ему летать на военном самолете.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Возле самолета разрывались зенитные снаряды, а возле вас падают камни и плевки. Это куда опасней.

Н и л а. Все в конце концов пролетает — и снаряды и плевки.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. О, какой оптимизм… Чем же он продиктован?

Н и л а. Одной только надеждой.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Вы всерьез на что-нибудь надеетесь?

Н и л а. Да, всерьез. Во-первых, я думаю окончить институт. А еще… видите ли, я никого в своей жизни не называла матерью… И теперь я очень хочу надеяться… (Сквозь слезы, вдруг горячо и наивно.) Я умею все, решительно все делать!

Мария Игнатьевна молчит.

Меня научила жизнь…

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Хочется верить, что эти слезы искренние…

Н и л а. Где вы видите слезы? (Подняла руку к глазам.)

М а р и я  И г н а т ь е в н а (схватила ее за руку, всматривается). Вы были ранены?

Н и л а (вырывая руку). Я?! (Деланно хохочет.) Разве только пробкой от шампанского.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Это пулевое ранение. А я, между прочим, хирург.

Н и л а. Что ж, в овчарок тоже стреляют.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. И немецкие и русские пули оставляют одинаковый след… (После паузы.) А небо сегодня светлее. Я любила такие закаты в мирные вечера. (Уходит.)

Н и л а (одна). Мама, мама…

Появляется  ч е л о в е к  в старой солдатской шинели, в пилотке и с перевязанной рукой на подвеске из бинта. Осмотрелся внимательно и шагнул к Ниле.

Вы к кому? (Вгляделась в лицо пришедшего, встрепенулась.) Митрофанов!.. (Взволнованная, подает руку.) Товарищ Митрофанов…

М и т р о ф а н о в (тихо). Здравствуй, девчонка. Сюда каждую минуту могут войти.. Так учти: я — из госпиталя. Ищу свою родню.

Н и л а (вся подобралась). Слушаю вас.

М и т р о ф а н о в. Слушаешь? Чем же ты еще держишься, каким порохом?

Н и л а. Сама не знаю.

М и т р о ф а н о в. Сестренка ты моя боевая… (Кладет руку на плечо Нилы.) «Мы шли под грохот канонады, мы смерти смотрели в лицо…», а?

Н и л а. Лучше несколько лет пробыть среди врагов, чем хотя бы один день быть врагом среди своих.

М и т р о ф а н о в. Барабанщица ты наша гордая… Все, все понимаю! Одно дело — выглядеть овчаркой в глазах какой-нибудь Тузиковой, другое… (Очень осторожно.) Федор Абрамов — горячий, прямой парень. По всей вероятности, у него к тебе настоящее чувство.

Н и л а (улыбкой оценив осведомленность Митрофанова). Я стараюсь не думать об этом, честное слово…

М и т р о ф а н о в. Выдержишь?

Н и л а. Когда речь шла об устранении фон Раннерта, мне казалось, что после всего, что произошло, я уж так устала…

М и т р о ф а н о в. Так, значит, выдержишь?

Нила кивает.

Я знал, но все же пришел сам. Сам пришел, чтобы тверже убедиться. Слушай внимательно. Самое трудное впереди. Немцы оставили здесь, на прифронтовой территории, очень активную агентурную сеть. А вот с какого конца к ним подобраться?.. Главное — время не ждет. Не можем мы терпеть у себя под носом эту банду. Понимаешь, есть одна зацепка… Капитан интендантской службы Михаил Ставинский — это имя тебе известно?

Н и л а. Это друг моей приятельницы Лизочки, она зовет его Микой. Мы познакомились, и теперь этот Мика почему-то хочет со мной встретиться.

М и т р о ф а н о в. Так вот, Мика Ставинский — это немецкий разведчик Фридрих Бренк.

Н и л а. Бедная Лизочка…

М и т р о ф а н о в. Мы с помощью комендатуры устроили ему обычную проверку документов. И теперь он чувствует себя в городе довольно-таки вольготно.

Н и л а. Почему же он нацеливается на меня?

М и т р о ф а н о в. Бренк получил особо важное задание — выяснить обстоятельства гибели генерала Отто фон Раннерта. Раннерт был слишком крупной фигурой, чтобы немцы так просто примирились с его смертью. С фактом убийства фон Раннерта немцы связывают свои неудачи на здешнем участке фронта. Ну, а ты была, так сказать, свидетельницей этого факта.

Н и л а. Может быть, немецкой разведке стало известно, что я была не только свидетельницей?

М и т р о ф а н о в. Нет, именно потому, что они тебя совершенно не подозревают, Бренк и нацеливается на тебя. Задача состоит в том, чтобы прежде всего дезориентировать, запутать этого гробокопателя. Бренк знает явки своей агентуры, и мы это используем. Мы пойдем за ним по пятам, и, пока он будет кружить, не подозревая, что запутался, мы гнездышко за гнездышком выявим вражескую агентурную сеть.

Н и л а. Ясно. С чего начинать?

М и т р о ф а н о в. Встретиться с этим…

За дверью кто-то прошел. Митрофанов выглянул, затем отвел Нилу к пролому в стене, и мы не слышим его слов.

Н и л а (выслушав Митрофанова). Это — всё?

М и т р о ф а н о в. Пожалуй, да… Давай еще вот о чем условимся. Когда тебе можно будет показаться в своем истинном лице… легализоваться… пока для самых близких людей, пожалуй, лишь для одного, да-да, только для одного!.. — тогда я сразу дам знать. Запиской, что ли.

Н и л а. А если не запиской?

М и т р о ф а н о в. Что-нибудь придумаю.

Н и л а. Вот если б можно было… мой комсомольский билет…

М и т р о ф а н о в. Комсомольский билет?

Н и л а. Да, чтобы он при мне был. Я прятала бы его, не беспокойтесь! Только изредка вынимала б…

М и т р о ф а н о в (взволнован). Можно и так… можно и так! (Прощается и уходит.)

Гаснет свет. В темноте слышится грохот зениток, вой сирены. Затем, когда свет загорается, мы видим, что светят электрические лампы, ввинченные в обломанную люстру, опутанную хмелем. Для светомаскировки использован разодранный надвое театральный задник, вероятно служивший оформлением какого-то спектакля в дни оккупации. Одна половина изображенного на заднике рыцарского германского замка осталась на окне, слева, другая, справа, прикрывает пролом в стене. Большой стол, уставленный бутылками, закусками. Прислонившись спиной к двери своей комнаты, спит, сидя на полу, Зоя. Входит  Т у з и к о в а. Ковырнула вилкой кусок колбасы, сунула в рот. Увидела Зою, подходит к ней.

Т у з и к о в а. Зойка… Эй! Спишь? Чего ж она не в комнате? (Толкает дверь.) Закрытая. Ишь как ее танки доконали. Под собственной дверью свалилась. Зойка! Зойка!

З о я (во сне). Алеша… твой танк, Алеша?

Т у з и к о в а. Какой тебе Алеша? Проснись, говорят. (Трясет Зою.)

З о я. Отстань…

Т у з и к о в а. Вставай!

З о я. Тебе чего? Мне в ночную. (Снова засыпает.)

Т у з и к о в а. В ночную? Ты ж только что приволоклась… Ой, наказанье!

З о я (с закрытыми глазами). Алешка снился, а ты… бездушная!

Т у з и к о в а. Чего под дверями развалилась? Иди в свою комнату.

З о я (поеживаясь). Ключ потеряла. (Щурится, глядя на люстру.) Светит как… Вот недаром наш парнишка-водолаз старался. Оживает электростанция… (Идет к столу.) А это чья такая роскошь? Колбаса…

Т у з и к о в а. Гости у Нилочки.

З о я. Где ж они, гости?

Т у з и к о в а. В подвале сейчас, и Нилочка и гости. Отбой тревоги еще не объявляли.

З о я (вспомнила). Когда я сюда вошла, сирена выла, это я слышала.

Т у з и к о в а. А как зенитки били, не слышала?

З о я. Уже не слышала. Эх, Алешку ты мне досмотреть не дала…

Т у з и к о в а. Ключ потеряла — дверь ломай.

З о я. Жалко, дверь хорошая.

Т у з и к о в а. Тогда катись в подвал, там своего Алешку и досматривай. Некогда мне с тобой. Сейчас Нилочка вернется с гостями.

З о я. Зарядила — Нилочка да Нилочка. Снюхались?

Т у з и к о в а. Ты, в случае чего, с заводскими уедешь, а я здесь, под фашизьмом, останусь.

З о я. Город мы не сдадим.

Т у з и к о в а. Бабье-то наше радио лучше знает. Мне с этой овчаркой, может, при немцах жить придется, пока снова наших дождусь.

З о я. Дай бумаги листочек. Письмо в Алешину часть написать хочу. Ответов от него не получаю.

Т у з и к о в а. Бери вот да крой в подвал, там фонарь горит.

Входят  Н и л а,  Л и з о ч к а  и  М и х а и л  С т а в и н с к и й  в форме капитана интендантской службы. Форма на нем сидит плохо, но, если присмотреться, он и не старается делать так, чтобы она сидела лучше, — не одергивает гимнастерку под ремнем, не поправляет сбившуюся чуть набок пряжку. Широкая улыбка, можно сказать, дежурит на его лице. Гладко зачесанные вверх светлые волосы как-то не гармонируют с этой простецкой улыбкой.

С т а в и н с к и й. Глядите-ка, в нашем полку прибыло! Симпатичненькая, только глазки усталые…

Н и л а (развязно). Зоечка, просим в нашу компанию. Знакомьтесь: мои друзья — Мика Ставинский…

Л и з о ч к а. Пьер! Вы знаете, Пьер Безухов… Типичный! Смотрите, как он переминается с ноги на ногу, какая улыбка…

Н и л а. Друзья, мою соседку зовут Зоя.

З о я. Это вы какую ж такую радость отмечаете?

Т у з и к о в а. Ты глотни, глотни стопочку.

З о я. Может, в эту минуту мой Алешка от ран умирает, а вы тут… И офицер тоже!

Н и л а (смеется). Мика, вам двойка по поведению!

З о я. А тебе — кол, да еще осиновый, овчарка ты немецкая… Веселишься, да?

Н и л а. Это мое естественное состояние.

Л и з о ч к а. Что значит овчарка?

З о я. С немцами хвостом вертела, теперь наших опутываешь?

Л и з о ч к а. С немцами?.. Позвольте, Мика — не с нею, а со мной.

З о я. Я-то думала, ты еще хоть чуточку человеком осталась.

Н и л а (смеясь). Смотри, тебя уже без вина качает, энтузиастка!

З о я. Еще раз песню нашу от тебя услышу — чем попало стукну. (Уходит.)

Л и з о ч к а (шепчет Ставинскому). Мика, она жила с немцами?.. Слушай, это же…

Н и л а. Шептаться в компании? Шокинг!.. Выпьем за хорошее воспитание.

Т у з и к о в а. С нашим удовольствием!

С т а в и н с к и й. Мой Лизочек ревнует?

Л и з о ч к а. Я — ревную?! Ты — аполитичный человек.

Н и л а. Скучные люди. (Тузиковой.) Споем, Наталья? (Берет аккордеон.)

Входит  К р у г л и к  с фотоаппаратом.

К р у г л и к. Фронтовой привет. (Прицеливается объективом.) Минуточку…

С т а в и н с к и й (резко вскочил). Убирайтесь!

Н и л а. Ура, Круглик! Сфотографируйте меня в компании советского капитана. Когда вернутся немцы, вы сорвете с меня хороший куш за этот снимок. Друзья, это мой личный фотограф, Силантий Круглик. Запечатлевает каждый мой шаг.

К р у г л и к. Фрау Нила, я пришел в последний раз. Берите за тысячу рублей.

Н и л а (смеется). За такие убийственные, такие компрометирующие негативы?.. Мелкая изменница родины Нила Снижко в черные дни оккупации. Спешите сбыть, пока немцы еще не вернулись!

К р у г л и к. Я хочу эти негативы продать.. Вам известно, фрау, я делаю только то, что хочу.

С т а в и н с к и й (наливает вина). Вот, пейте.

К р у г л и к. Это-то я хочу. Какое смешное слово: хочу… Хо-чу вина! (Пьет.)

С т а в и н с к и й. Значит, вы, так сказать, вымогатель?

К р у г л и к. А вот этого я слышать не хочу. (Тянется к бутылке.) Где вы раздобыли французский коньяк? Хочу знать.

Т у з и к о в а. А я не хочу тебе отвечать.

К р у г л и к. Как ты смеешь… при-ми-тив!

Л и з о ч к а. Мика… Меня выгонят из фронтового ансамбля…

Н и л а. Ах, Мика, вы не для нее! Полюбите лучше меня, а?

Л и з о ч к а. Какая наглость…

Рев пикирующего самолета, довольно близкие разрывы бомб… Дрогнули стены, на столе упали рюмки.

Т у з и к о в а. Вот стервятина фашистская.

С т а в и н с к и й. Прозевали певеошники.

К р у г л и к. Хочу куда-нибудь… в подвал… хо-чу…

Снова звук пикирования. Т у з и к о в а,  К р у г л и к  и  Л и з о ч к а выбегают.

С т а в и н с к и й. А вы смелая.

Н и л а. Мне нечего терять.

С т а в и н с к и й. Вы так сильно пострадали во время оккупации?

Н и л а. Извините, мне надоело отвечать на подобные вопросы, Мика. И вообще вам, офицеру, может быть даже члену партии, пить в компании со мной… Я работала переводчицей в комендатуре! Ясно?

С т а в и н с к и й (отодвигается). Я… не предполагал…

Н и л а. Что, испугались, капитан? (Смеется.) Ох, как отодвинулся… Ведь мы одни…

С т а в и н с к и й (с напускной суровостью). Вы и с немцами так же… обходились?

Н и л а. А вы похожи на немца, ей-богу!

С т а в и н с к и й. Чем?

Н и л а. Так, чем-то.

С т а в и н с к и й. Бросьте, бросьте!

Н и л а. Да что вы пятитесь? Разве я вам не нравлюсь, Пьер Безухов?

С т а в и н с к и й (закуривает). Что, с немцами было интересней?

Н и л а. Тоже скоты хорошие.

С т а в и н с к и й. Да, много их полегло на нашей земле… И возмездие наше — это, что ни говорите, святое возмездие… Кстати, того генерала помните, что наши прямо в спальне миной-магниткой?..

Н и л а. О, я его помню! Зверюга был, садист. Отто фон Раннерт.

С т а в и н с к и й. Да-да, фон Раннерт. Во всех газетах было напечатано. Как же это наши ухитрились? Ведь его же, вероятно, охраняли?

Н и л а. Что газеты! Разве там правду о таком случае напечатают?

С т а в и н с к и й. Давайте выпьем по рюмочке.

Н и л а. Скушно… (Выпив вина, поет.)

С т а в и н с к и й. Все-таки… я привык верить нашей советской печати… Что же на самом деле было с этим фон Раннертом?

Н и л а (поет).

Адъютантом у фон Раннерта служил наш… ну, как бы сказать… наш разведчик. Под именем обер-лейтенанта Шпайгера. Я его в первый же день после освобождения города встретила. В советской военной форме.

С т а в и н с к и й. Обер-лейтенанта Шпайгера?!

Н и л а. Перепугалась же я тогда! Мертвый ожил… Все говорили — адъютант убит вместе с генералом. А он, оказывается… Вот вам и газеты! (Поет.)

С т а в и н с к и й. Обознались вы, не могло этого быть.

Н и л а. Дорогой Мика, того адъютанта я знала немножко ближе, чем вас. (Поет.)

С т а в и н с к и й. И вы говорили с ним?

Н и л а. Дурак, он упорно делал вид, что не знает меня! Я послала его ко всем чертям.

С т а в и н с к и й. А у вас, вы знаете, стыдливые глаза…

Н и л а (смеется). Разве это плохо?

С т а в и н с к и й. Можно ли вам верить?..

Н и л а (прислушивается). Что ж это отбой не объявляют?

Входят  К р у г л и к,  Л и з о ч к а,  Т у з и к о в а.

Т у з и к о в а. Окончательно застыли в подвале. Как там Зойка терпит?

К р у г л и к. Бр-р… Вы отбой слышали, капитан? (Спешно наливает вина, пьет.)

Т у з и к о в а. Культурный человек, а лакает, как кот, безо всякого тикета. Тогда и я…

С т а в и н с к и й. Лизок, ты на меня обиделась?

Н и л а. Мика, выпьем за любовь, не омраченную ничем.

Входит  Ч у ф а р о в, он озабочен, торопится.

Т у з и к о в а. Аркадий Игнатьич…

Ч у ф а р о в. Извините, я спешу. (Кинул взгляд на стол.) По некоторым сведениям, немцы уже, так сказать, на пороге. (Быстро собирает вещи.)

Л и з о ч к а. Это ужасно! Мика, ты можешь не найти свою часть.

С т а в и н с к и й. Моя часть — в резерве. И вообще лучше без паники. Слава богу, не сорок первый год.

Ч у ф а р о в. Именно — не сорок первый, а вражеское охвостье затаилось и действует… Вчера взлетел на воздух склад боеприпасов, сегодня оказался заминированным железнодорожный мост. Самолеты налетают и бомбят станцию как раз тогда, когда там стоят эшелоны.

Т у з и к о в а. А вы уезжаете?

Ч у ф а р о в (собирается). Да-да. Где мои комнатные туфли, вы не видели?

Т у з и к о в а. Гляньте, я мебель заимела… От германского спектакля бархатом украсила… И окна и дыру я завесила…

Ч у ф а р о в (подходит к столу, Ниле). Жаль, что вашего пиршества не видит Федор. Это в конце концов открыло бы ему глаза. Типичный притон. (Уходит с вещами.)

Т у з и к о в а (вслед). Где притон?! Тут, у меня! Вы слышали, слышали?! Монах толстопятый!

К р у г л и к. Паникер!

Л и з о ч к а. Мика, я уйду без тебя.

С т а в и н с к и й. Куда ты спешишь?

Н и л а. Ох, как ее смутил строгий дядюшка! Пускай она уходит, Мика, пускай. А мы будем веселиться.

С т а в и н с к и й (берет аккордеон). Веселиться так веселиться.

К р у г л и к. Хочу красивой жизни!

Н и л а. О, музыкальный интендант! Впервые в истории интендантской службы.

Лизочка с презрением и открытой враждебностью смотрит на Нилу.

К р у г л и к (сильно опьянел). Фрау Нила, на стол!

Т у з и к о в а. Для чего это ей на стол?

К р у г л и к. Я так хочу! Фрау Нила будет танцевать на столе. Ножки среди бутылочек… Фрау Нила, на стол!

Т у з и к о в а. Так я и позволила лаковый верх портить!

К р у г л и к. Я хочу… я ей плачу… Вот ваши негативы, тысяча рублей. Я уничтожаю негативы, фрау Нила!

Н и л а. Мика, играйте!

К р у г л и к. Голая, голая! Вот негативы… Смотрите, я их буду жечь… Голая, две минуты на столе!

С т а в и н с к и й. Оставьте, Круглик! Смотрите, какие у нее стыдливые глаза…

Н и л а. Да? Хо-хо!

Нила хватает кусок черного бархата, которым Тузикова весьма безвкусно задрапировала кровать, перешедшую в ее пользование, на мгновение скрывается под ступенями намалеванного замка.

К р у г л и к. Вы увидите феноменальное зрелище… (Берет поднос, бросает на пего фотопленку.) Дайте спички. Внимание…

Н и л а (выбегает, слегка прикрытая бархатом). Опля!

К р у г л и к. Фрау Нила, на стол! (Восторженно.) Хо-хо-хо-чу! Я — жгу… (Сжигает несколько кадров пленки.)

Н и л а (на столе). Мика, играйте, в темпе! (Танцует под музыку и поет.)

К р у г л и к (в азарте). Жгу еще три очаровательнейших кадра! Фей-ер-верк…

Т у з и к о в а. Даешь, Нилочка!

Входит  Ф е д о р, остановился. Никто, кроме Ставинского, у которого, естественно, обострено внимание, не замечает вошедшего. Ставинский же, настороженно наблюдая, продолжает играть. Увидев Федора, Нила механически, еще в танце, сделала несколько движений, потом замерла.

К р у г л и к. Еще, еще! Вы заработаете тысячу!

Т у з и к о в а. Господи, за один танец… (Порывается влезть на стол.) Давай десятку, фотограф. (Увидела Федора.) Товарищ артихектор… сюда… к нам…

Ф е д о р (едва сдерживая себя). Это стоило посмотреть. Что же вы не танцуете, Нила? У вас хорошо получается.

Н и л а. Вам нравится? Мика, давайте!

С т а в и н с к и й. Хватит.

Ф е д о р. Где же вы настоящая? Когда вы читаете мне мораль или же когда вот так?..

Н и л а. Мораль вам читает и ваш дядя, а вот пускай-ка он станцует на столе!

Ф е д о р. С такими номерами вы, конечно, пользовались популярностью у немцев?

Н и л а. Я и у русских тоже… Вот у вас, например… Или уже нет? А, мораль взяла верх… Понятно. Играй, Мика!

Л и з о ч к а (испуганно глядя на Федора). Я не разрешаю! О, теперь я вижу, что такое европейское воспитание…

Н и л а. Не-ет, то, что ты видишь, — это Азия. А вот что видела я!.. Я пила вина, которые столетиями хранились в подвалах французских королей. Я ездила в лучших машинах… я курила… я… Э! Сверхидейные камни… Ихь бин айн фрайер менш унд ихь фэрахтэ ойхь! Вон! Все вон отсюда… (Соскакивает со стола.) Я буду пить одна… и танцевать одна. (Берет аккордеон.)

Т у з и к о в а (взъярилась, Ниле). Выметайся с моей советской жилплощади! Тут все теперь мое…

Н и л а (с аккордеоном в руках).

Грохот зениток, взрывы.

К р у г л и к. В подвал… я хочу в подвал!

Т у з и к о в а,  К р у г л и к,  Л и з о ч к а, на этот раз и  С т а в и н с к и й  поспешно выходят.

Ф е д о р. Что же ты не прячешься в подвал?

Н и л а. Милый вы мой…

Ф е д о р. Замолчи!

Н и л а. Милый, милый… Вы же этого еще не слышали от меня…

Ф е д о р. И хорошо, и но желаю слышать.

Н и л а. Если б вы знали, как мне тяжело сейчас.

Ф е д о р. Я не знаю, нет, я никогда не танцевал на столе в полуголом виде.

Н и л а (поспешно накидывает попавшееся под руку пальто). Это мои первые слова о любви, первые в жизни, клянусь вам, Федор…

Ф е д о р (подавляя ярость). Слушай, ты… нет, я лучше уйду. Руки пачкать не хочется.

Н и л а (удерживает его). Подождите. Я боюсь, что эта встреча наша будет последней.

Ф е д о р. Такой изощренной лгуньи, наверное, еще не видел свет!

Н и л а. А видел ли свет такие муки, те, что выпали на нашу долю? И такое мужество?

Ф е д о р. А, ты снова на своем коньке! Нет, уж довольно, избавь!

Н и л а. Федор! Федор… Я ничего не прошу, даже минутного уважения. В ваших глазах я… и это понятно…

Ф е д о р. А я еще надеялся, что смогу забыть твое прошлое! Нет, я никогда не забыл бы его. Можно простить многое, но прощать предательство… не-ет!

Н и л а. Вы только запомните, ради бога, запомните то, что я скажу вам…

Ф е д о р (нетерпеливо, через плечо). Что же ты такое скажешь?

Н и л а. Я люблю вас, да, люблю. Когда вы искали меня после первой, случайной встречи, я пряталась от вас, я смотрела на вас только издали. Я боялась полюбить, да-да, боялась полюбить… запомните это! И все-таки я ждала, что вы найдете меня…

Ф е д о р. Дурак, зачем я искал…

Н и л а. В эту разрушенную каменную коробку, видите, я протянула с улицы хмель. Чем еще я могла украсить к вашему приходу свое жилище?

Ф е д о р. А фотоснимками… Они достаточно содержательны.

Н и л а. Еще, еще одно слово… Запомните! Я полюбила вас теперь еще сильней. Вот такого, какой вы сейчас… непримиримого, злого, решительного. Я горжусь вами, Федор. Вы нашли силы одернуть себя. И совсем не так, как этого требовал от вас ваш дядя, не из ханжества и трусости, нет, вы все пропустили через сердце.

Ф е д о р (в отчаянии). Но это же — слова человека… голос человека… глаза человека! Или я сам перестаю им быть? Зачем вы кричали о каких-то сверхидейных камнях?

Нила молчит.

И вы любите, правда, любите меня?..

Н и л а (снова взяла себя в руки). Только злого, только непримиримого.

Ф е д о р. Тогда я должен вас просто убить. Что может быть злее?

Н и л а. Этого делать не следует.

Ф е д о р. А что же мне делать, что?!

Н и л а. Ждать.

Ф е д о р. Чего ждать?

Н и л а. Война, как заметил один правдивый немецкий писатель, сплошное ожидание. Ждешь ротную кухню, ждешь, когда тебя убьют, ждешь письма от любимой женщины…

Ф е д о р. Нет, черт возьми, я разгадаю, я все равно тебя разгадаю! (Уходит.)

Оставшись одна, Нила стоит, озаренная красноватыми отсветами неба. Собранная, внутренне подтянутая. И, как бы издалека, нарастает бой барабанов. В походном ритме шагает ее пионерское детство. До нее доносится сильный юношеский голос:

Г о л о с  М а р т ы  Ш р е д е р. Товарищи юный пионер Страны Советов! Сегодня мы передаем Ленински комсомол наш хороший товарищ Нилу Снижко. Равнение на знамя!

Н и л а. Марта… Марта…

Г о л о с  М а р т ы  Ш р е д е р (в полной тишине). Я рекомендую товарищ Нила Снижко для подпольной работы в тылу фашистов на советской земле. Она в совершенстве овладель немецкий язык. С гордостью считаю — это моя заслуга. В настоящий пор товарищ Нила Снижко — студент института и смелый друг.

Н и л а. Ты научила меня жить, Марта, бороться…

Г о л о с  М а р т ы  Ш р е д е р (в рокоте барабанов). Шагайте, юные! За вами идет красный Веддинг и весь планета Земля… Рот фронт!

В пролете лестницы показывается  С а ш к а. Увидев, что Нила одна, он вскакивает в комнату. В руке у него граната.

С а ш к а. Получай, овчарка немецкая!

Он взмахнул рукой, Нила оглянулась на его крик — и все поняла. Вероятно, она не успела бы спастись, если бы не появился  Э д и к, который, безусловно, следил за Сашкой.

Э д и к. Я вот тебе…

С а ш к а. Пусти! Вместе взорвемся…

Нила бросилась к борющимся ребятам, вырвала у Сашки гранату, быстро, опытным глазом проверила ее, вынула взрыватель и сунула в карман.

Н и л а. Сашка…

С а ш к а (тяжело дыша). Пожалста… у меня еще найдется. (Эдику.) А ты, сиксот… ты у меня попомнишь… (Убегает.)

Э д и к (вслед). Давай! По-честному, один на один…

Н и л а (обнимает Эдика). Спасибо, друг.

Э д и к. Вы меня не обнимайте! (Убегает.)

Держа в ладонях гранату, Нила неловко поправляет растрепавшиеся волосы. Слышен все нарастающий бой барабанов…

Г о л о с  М а р т ы  Ш р е д е р. Рот фронт! Рот фронт! Рот фронт!

Н и л а (поднимает руку, сжатую в кулак). Рот фронт!

З а н а в е с

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Та же проходная комната на втором этаже. Пролом в стене не очень умело, но все же начали заделывать. Возле стены сложен старый кирпич, стоит железное корыто с глиной, валяется лопата с обломанным черенком. Угол комнаты по-прежнему отсекает маленькая ширма, за которой покашливает  и н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц. Вход в комнату Зои завешен серым солдатским одеялом. Ю н о ш а  в матросской тельняшке стоит на табурете и пытается срезать на стене электрический провод.

З о я,  Т у з и к о в а  и  п о ж и л а я  ж е н щ и н а  удерживают юношу.

Т у з и к о в а. Слазь, Борька, слазь, говорю!

Ю н о ш а. Чтобы эта гадина питалась моим светом?.. Да меня от флота, от боевой службы, оторвали… Я на дне реки без передышки вкалываю, по камешку электрогэс собираем… Пускай в темноте, пускай коптилку жгет, каракатица…

Т у з и к о в а. А мы? Тоже коптилку?

З о я. А сам, сам?

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Опомнись, чудак… (Понизив голос.) Мы-то что, профессор, за ширмой вон… И спит на книгах, лежанку себе из самых толстых сложил, и ходит с книгами. Ученый человек…

Т у з и к о в а. Правда, в летах, а все-таки… Ты тут и не бываешь почти, а нам от него как-никак мужской дух. Хоть кашлянет басом.

Ю н о ш а. Так светит же мой свет, овчарке светит!

З о я. Еще много и похуже тварей под одним с нами солнцем.

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц (из-за ширмы). Каждую, да-да, каждую тварь надо лишать солнца строго конкретно.

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Слыхал! Вот так, как скажет что…

Т у з и к о в а. Басом…

Ю н о ш а (неохотно спускается с табурета). Тогда выгнать ее надо.

Т у з и к о в а. А я что говорила! Когда-а еще…

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц. Нет, нет, поверьте, она еще будет человеком. Такая яркая натура…

Т у з и к о в а. Гнать ее, как бесполезно-вредную! А ты, Зойка, защищала, справедливость показывала.

З о я. Вон она дыру заделывать взялась… Как ее поймешь? Сама, одна…

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц. Кирпич носил я.

Т у з и к о в а (с повышенным интересом). Глядите, еще может… (Заглядывает за ширму.) Ежели бороду срезать да сбросить годков тридцать.

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц. Был означенный муж летами молод, воспитан в придворных нравах, образом мысли великодушен…

Т у з и к о в а (разочарованно). Один бас.

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц. Табула раса…

Вбегает  Н и л а, в радости она забылась, очень возбуждена.

Н и л а. Товарищи, наши войска Белгород взяли! Много пленных, огромные трофеи. Сегодня в Москве салют… (Осеклась, увидев холодные, настороженные лица.)

З о я. А тебе что за радость?

Ю н о ш а. Взяли и еще возьмем. Всю землю свою освободим. И другим поможем.

Н и л а (еще не до конца подавив жестокую обиду). Радоваться мне запрещаете? Может, у меня тоже кое-что советское осталось?

Ю н о ш а (угрожающе). Умолкни…

Н и л а. Э, да ты с характером, полосатенький! (Глухо.) Тронь только, тронь…

Юноша отходит.

Эх, милые вы мои люди!..

З о я (рассмеялась, изумленная). Милые?..

Т у з и к о в а. Это, значит, мы — ей?!

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц (меланхолически). Где ты, новый Достоевский?..

З о я. Как немцев от города отбросили, так мы теперь милыми стали? Я тебе ничего не забуду.

Н и л а. Так и надо, не забывай. (Отошла к пролому в стене, взяла лопату, перемешивает глину в корыте.)

З о я. Если ж я не забуду, то не жить тебе здесь, в городе моем не жить!

Т у з и к о в а. Офицера у честной девчонки отбила. Одного артихектора тебе мало, да?!

Неизвестно, чем бы кончилась эта сцена, если б в дверях не появился  м о л о д о й  т а н к и с т  в кожаном шлеме и потертой тужурке. Подбросив плечом закинутый за спину вещевой мешок, он улыбается, глядя на Зою. Та узнала и, тихо вскрикнув, бросилась к танкисту.

З о я. Алешенька!

А л е к с е й (обнимая Зою). Вот и я… вот и я…

Т у з и к о в а. Честно дождалась, ничего не скажешь.

А л е к с е й. В глубокий тыл едем, в Челябинск, новые танки получать. Остановочка, слава богу. На целых три часа отпуск!

З о я. Ой, как мало!

Т у з и к о в а. Три-то часа? Свадьбу можно сыграть.

А л е к с е й. Все — твои соседи? Здравствуйте, земляки. (Подходит к пожилой женщине, здоровается за руку.) Окопы копала, мать? (Ласково прижимает руку пожилой женщины к щеке.) Шершавенькая… А ты, огненная блондинка?

Т у з и к о в а (сухо). Всякому своя занятие.

А л е к с е й (подает руку юноше в тельняшке). Морячок на суше?

Ю н о ш а. Под водой, братишка.

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Электрогэс по кусочкам собирает.

А л е к с е й. Спасибо за терпение. Это хуже, чем на фронте. А ты, папаша, чего не бреешься? Хочешь, бритву подарю? Есть одна лишняя, трофейная.

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц. Вы одарили меня свободой, молодой человек, это больше, чем бритва.

А л е к с е й (заглядывая за ширму). Вот так постель! Одну ночь поспишь — ума наберешься. (Окинул взглядом стены, испещренные надписями и следами пуль.) Заслуженный дом…

Воспользовавшись тем, что Алексей задержался возле интеллигентного жильца, Нила пытается выйти.

Стой, красавица! Гордая какая соседка. И познакомиться со мной не хочет…

Т у з и к о в а (хихикнув). Одним больше, одним меньше.

А л е к с е й (обернулся к Тузиковой). Золотце червонное, зачем обижаешь? (Присматривается к Ниле.) А ведь я тебя где-то встречал…

З о я. Алеша…

А л е к с е й. Погоди, Зоя. Где ж я тебя встречал?..

Н и л а. Во всяком случае, я вас вижу впервые. (Выходит.)

Ю н о ш а. Овчарка она немецкая. Понял?

А л е к с е й. Овчарка?..

З о я. Ладно, Алеша. Со всеми познакомился, а теперь… Правда, комната у меня здесь не то что раньше. Да еще вот ключ потеряла, дверь сняли, унесли и…

Т у з и к о в а. Все мы людишки деловые, разойдемся кто куда.

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Мне на рынок надо сходить.

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц. Батюшки, опаздываю в институт!..

Ю н о ш а. А я… в комендатуру пойду… я эту гадину отсюда выкурю.

Все уходят, оставив Зою и Алексея.

А л е к с е й. Зоенька! (Сжимает ее в объятиях.)

З о я. Алешка…

А л е к с е й. Показывай свой терем. (Одной рукой обнимает прильнувшую к нему Зою, другой несет вещевой мешок.)

Вскоре после того, как  А л е к с е й  и  З о я  скрылись в Зоиной комнате, входит  Н и л а. Осторожно оглянувшись, вынимает из-за пазухи свернутую трубочкой бумажку.

Н и л а (читает). «Дело завершается вполне удачно. Осталось, видимо, немного. Встречаться с Бренком вам не следует. Мы со своей стороны примем меры. В случае крайней опасности можете его уничтожить. Митрофанов». (Быстро чиркнув спичкой, сжигает записку. Затем, прислушавшись к смеху, доносящемуся из Зоиной комнаты, приподнимает половицу в углу, но тотчас же опускает ее и выпрямляется.)

С полотенцем в руке выбегает  А л е к с е й, за ним  З о я.

З о я. Побежим к реке, там и я искупаюсь.

А л е к с е й (увидев Нилу, остановился). Слушайте, как вас зовут?

З о я (нетерпеливо). Алеша!

А л е к с е й. Постой…

Н и л а. Рановато вы на других начинаете заглядываться, танкист.

З о я. Идем. Нилой ее зовут.

А л е к с е й (радостно). Точно, вспомнил! Все вспомнил… Нила Снижко? Так?

Н и л а. Допустим, так. (Идет к выходу.)

А л е к с е й. Стой, стой! Ты же нас в сорок первом из окружения выводила, меня и ребят нашего батальона! Осенью сорок первого, под Харьковом… Через линию фронта, а линия эта менялась так быстро…

Н и л а. Это факт не из моей биографии.

А л е к с е й. Зачем темнишь? Ты же десятки раз жизнью из-за нас рисковала. С фрицами по-ихнему, по-немецки, балясы разводила, чтобы разузнать да пройти…

З о я. Неужто, Алеша?..

А л е к с е й. Голову на отсечение — она!

Н и л а. Спасибо, хоть один человек по-доброму подумал. Может, плеваться вслед перестанут! Да только не про меня все это.

А л е к с е й. Что я тебе, какой-нибудь лунатик?! Я и раненый был и в танке горел, а котелок в исправности — и не темни! (Вскричал.) Ильюху-то, Ильюху Кульнева небось помнишь?!

Н и л а. Какого Ильюху?

А л е к с е й. Да сержант, а теперь лейтенант, командир нашего взвода… Ильюха Кульнев, рослый такой, плечистый… А? Ведьма глазастая, притворяешься ты, что ли?!

Н и л а (замкнуто). Меня сержанты никогда не интересовали.

Алексей, крайне обескураженный, идет к выходу.

З о я. Говорила я тебе… (Выходит вместе с ним.)

Н и л а (одна). Ильюха Кульнев…

В задумчивости она роняет слова песни. Как бы вторя ей, вступает баян. И мы слышим сержанта Кульнева и его бойцов.

Г о л о с  К у л ь н е в а. Запомните нас веселыми!

Г о л о с  Н и л ы. Кого — вас?

Г о л о с  К у л ь н е в а. Всех наших, кого через фронт вели! А мы вас не забудем!

Г о л о с  Н и л ы. Через время и война забудется, сержант, и военные встречи.

Г о л о с  К у л ь н е в а. Эх, если б музыка могла превращаться… Я бы такие памятники расставил… И здесь, где прощаемся, может быть навсегда, и на каждой поляночке, что с этой буду сравнивать, вспоминаючи… (Играет на баяне.)

Г о л о с а  б о й ц о в. Прощай, недотрога, спасибо! Счастливых тебе дорог!

Г о л о с  К у л ь н е в а. Запомните нас веселыми.

Факт не из моей биографии.

Входит  Ф е д о р. В каждой черточке его лица светится радость.

Он шагнул было к Ниле, но сдержался, заглянул в пролом стены в комнату Зои.

Федор… Что это значит?..

Ф е д о р. Много, так много можно было бы сказать… но… Вот получите свой комсомольский билет!

Н и л а. Вы?! (Погасила вспыхнувшую радость и даже насторожилась.) Мой комсомольский билет?

Ф е д о р. Да, ваш. Возьмите же его.

Н и л а. Интересно посмотреть, что это такое. (Раскрывает билет, с волнением всматривается.)

Ф е д о р. Мне передал его полковник Митрофанов. Специально пригласил и…

Н и л а. Та-ак… (Спрятала комсомольский билет в карман.) Так, так, так… (Вдруг сильно прильнула к груди Федора.) Федя!

Ф е д о р (гладит ее волосы). Сказал, что доверяет, и просил молчать. Теперь мы вместе…

Н и л а (торопливо утирает слезы). Всё, всё… Извини, сорвалась.

Ф е д о р. Бесстрашная моя.

Н и л а (как бы оправдываясь за минутную слабость). Нет, кто одинок среди людей, тот не живет, будто и нет его на свете…

Ф е д о р. Если б я мог взять на себя хоть частицу того, что ты переносишь…

Н и л а. Теперь мне будет легче, гораздо легче. Ты, как потайной проводок, будешь связывать меня с людьми. Ах, как мне хочется по-человечески, попросту говорить, может быть, глупости болтать, плакать, петь — с ними, моими, советскими!

Ф е д о р (обнимает Нилу). И я могу теперь просто вот так смотреть в твои глаза — и верить, верить?!

Н и л а. Чтобы верить, у человека в общем-то больше причин, чем для того, чтобы не верить…

Входит  Ч у ф а р о в.

Ч у ф а р о в. Мне сказали, что ты снова пошел сюда… Когда это кончится, Федор?

Ф е д о р. Никогда, Аркадий Игнатьич.

Ч у ф а р о в. Вот как! Тогда я снимаю с себя всякую ответственность за твое общественное лицо.

Ф е д о р. Хорошо, договорились.

Ч у ф а р о в. Где же твоя острота глаза?

Ф е д о р. Все дело в том, дорогой мой дядя, что у нас с вами разные глаза. (Взволнованно.) Почему я должен был сразу оттолкнуть ее?! Ведь она родилась и выросла среди нас, она…

Ч у ф а р о в. Так что ж, ты ее простил?

Ф е д о р. Если б я… в конце концов я мог бы ее даже убить.

Ч у ф а р о в. Так какую ж ты видишь между нами разницу?!

Ф е д о р. Разница между нами в том, что вы могли бы ее убить и не попытавшись понять ее хоть немножко!

Ч у ф а р о в. А что понимаешь в ней ты?!

Ф е д о р. Да, конечно, овчарка… Боитесь, как бы не обвинили в мягкотелости, объективизме, беспринципности? Раз — и голова с плеч! Или в душу наотмашь…

Ч у ф а р о в. Что же мне — полюбить ее? Ее?! Я щадил тебя, но если так… Смотри, какие фотографии я сегодня получил! Вот и вот… Это все она… И с кем, в каком виде! Я думаю, ты не пожалеешь тысячи рублей…

Ф е д о р. Дорогой Аркадий Игнатьич, боюсь, что эти снимки вы больше купили для себя, чем для меня…

Ч у ф а р о в. Ты… ты… Вот они, умные сердца! Я иду к Маше, к твоей матери. Я покажу ей эти фотодокументы. Я позову ее сюда, — может быть, она тебя образумит. (Выбегает.)

Н и л а (после паузы). Хорошо ты с ним… А обо мне он знает только дурное.

Ф е д о р. Да, но хотел ли он, стремился ли он узнать хорошее?! (Мягко, с улыбкой.) Мне кажется, любовь к тебе сделала меня совсем-совсем взрослым. (Целует Нилу.) Ты знаешь, Митрофанов разрешил тебе переехать отсюда.

Н и л а (удивлена и обрадована). Куда?!

Ф е д о р. Если ты не возражаешь — ко мне.

Н и л а. Милый мой…

Ф е д о р. Митрофанов велел тебе поторопиться. Он сказал, что подошлет машину к четырем часам на угол Кутузовской улицы.

Взглянул на часы, с улыбкой.

Ты пока собирай свое приданое…

Н и л а. Может быть, мы сходим за машиной с тобой вместе?

Ф е д о р. Лучше, если ты за это время соберешься. Мы скорее выберемся отсюда.

Н и л а (крепко целует Федора). Иди!

Ф е д о р. Мы будем жить возле самого парка. Чудом уцелел наш дом… то есть не весь дом, а… Это был такой огромный скворечник из стекла и бетона, в стиле Корбюзье. В общем — комната «люкс»! Версальский шик, даже паркет сохранился. Мама пока и день и ночь в госпитале… Слушай, я, кажется, свихнусь от счастья. (Обняв Нилу, выбегает.)

Н и л а (одна). Велел поторопиться… Торопиться? (Быстро надев вязаную куртку, проходит в угол комнаты и снова приподнимает половицу. Достала из тайника пистолет, сунула в карман куртки, но тут же вынула, решив проверить. Когда она проверяет его и вставляет обойму, слышится шорох. Нила скрывается за двустворчатой ширмой интеллигентного жильца.)

В пролом стены влезает  Э д и к. И сразу вслед за ним — С а ш к а. Эдик, как видно, не ожидал появления друга, оторопел.

С а ш к а. Раз, два — и в дамках! Внезапность — секрет успеха. Какие делишки без меня обделывать собрался? Тайна?

Э д и к. Ты чего шпионишь за мной?

С а ш к а. Как тебе — так было можно? А мне нельзя?

Э д и к. Это совсем Другое дело. Я за твою гранату боялся.

С а ш к а. Теперь не бойся. Мамку в милицию вызывали, к главному начальнику. «Ежели, говорят, ваш сын не перестанет носиться с гранатами, то мы, говорят, его в колонну малолетних преступников».

Э д и к Кто был прав?

С а ш к а. Ты говори: чего тебе тут надо?

Где-то вблизи раздались выстрелы.

Э д и к. Опять старшина из госпиталя ворон пугает.

Нила насторожилась. Ребята ее не видят.

С а ш к а. Старшина — из автомата, очередью, а это кто-то другой. Да ты мне зубы не заговаривай, отвечай: какую тайну замыслил?

Э д и к (снял очки и, явно копируя кого-то, посмотрел в одно стекло). С этой… с Нилой поговорить хочу.

С а ш к а. Секретики уже?!

Э д и к. Безо всяких секретов ей все скажу. Помнишь, капитан к ней приходил, дядя Мика? Зачем сама себе авторитет подрывает?

С а ш к а. Авторитет?

Э д и к. Знала бы, что болтает Тузикова!

С а ш к а. Обратно любовь.

Э д и к. Как — обратно?

С а ш к а. А с архитектором, у нее, по-твоему, что?!

Входит  С т а в и н с к и й, растерзанный, тяжело дышит.

С т а в и н с к и й. Марш отсюда, пацаны.

Ребята исчезли. Ставинский проследил за ними взглядом, пока не затихли вдали их голоса.

Н и л а (выходя из-за ширмы). Здравствуйте, Мика. Боже, какое у вас надутое лицо! Вас обидела Лизочка? Получили нагоняй от начальства? Нет, я угадала — вы не успели опохмелиться!

С т а в и н с к и й. Отдаю должное вашей выдержке, фройляйн Снижко.

Н и л а. Мика, вам гораздо лучше улыбаться.

С т а в и н с к и й. Во-первых, вы знаете, что я не Мика. А во-вторых, у меня нет времени.

Н и л а. То есть как это вы не Мика?

С т а в и н с к и й. С вашей легкой руки, фройляйн, я уже даже и не Фридрих Бренк.

Н и л а. О чем вы говорите?

С т а в и н с к и й. С вашей легкой руки, я — труп. Да, фройляйн Снижко. Агенты полковника Митрофанова сейчас для меня не так страшны, как мои соотечественники. Я хожу и не знаю, от кого из своих я получу смерть. Знаю лишь одно — что кому-то приказано привести в исполнение приговор над глупым, несчастным Бренком.

Н и л а. Мика… вы… Это невероятно… Вам надо к врачу, я боюсь вас!..

С т а в и н с к и й. Вы имеете основания бояться меня всерьез. Именно с вас начался мой ужасный, непоправимый провал. И если бы только мой! Я провалил лучших наших агентов… Идиот, я начал уточнять, действительно ли адъютант генерала фон Раннерта был советским разведчиком. И вот тут-то… Да-а, Митрофанов и его хитрый шеф хорошо расставили свои ловушки, начиная с вас…

Н и л а. Мика, я… я сейчас закричу…

С т а в и н с к и й. Не поможет, фройляйн Снижко. Вас очень ценят, охраняют. Но имейте в виду — одного из ваших телохранителей я только что сунул в водосточный колодец.

Н и л а (поет, отчаянно, с вызовом).

С т а в и н с к и й. Фройляйн Снижко! Перестаньте играть, хотя бы из уважения к покойнику.

Н и л а. Хорошо. Что вы хотите, господин покойник?

С т а в и н с к и й. Как известно, покойники не отличаются разнообразием желаний… Моя единственная цель…

Н и л а (увидела, что Ставинский опустил руку в карман, выхватила пистолет). Эй! И не шевелитесь… Торжественный покойник. Ну! Я не так сентиментальна, я уложу вас без всяких пышных слов.

Вбегает  Ч у ф а р о в.

Ч у ф а р о в (оглядываясь назад, заканчивает фразу, адресованную идущей следом Марии Игнатьевне) …ты только послушай, что он говорит! (Видит Нилу, направившую пистолет на Ставинского.) С ума сошла!.. (Хватает Нилу за руку.)

С т а в и н с к и й, воспользовавшись этим, трижды стреляет в Нилу и через пролом в стене бросается вон.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Что это?!

Н и л а (опираясь на стенку, идет по комнате). Ревность… что же еще?..

Ч у ф а р о в (истерически). Она сама целилась в него… Отдайте оружие!

Н и л а (прячет пистолет в карман). Это зажигалка… игрушка… немецкая зажигалка…

М а р и я  И г н а т ь е в н а (с профессиональной ловкостью укладывая Нилу на полу). Лягте, лягте удобнее, вот так!.. (Торопясь, осматривает Нилу.) Тут, рядом, наш госпиталь…

Ч у ф а р о в. Вот с кем связался твой сын! (Уходит.)

М а р и я  И г н а т ь е в н а (проводив Чуфарова гневным взглядом). Лежите, лежите, я сейчас… Позову санитаров… (Выбегает.)

Входят встревоженные  п о ж и л а я  ж е н щ и н а,  и н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц,  ю н о ш а  в тельняшке.

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Ой, бедолага…

И н т е л л и г е н т н ы й  ж и л е ц. Жива… она дышит!

В проломе стены показываются  Э д и к  и  С а ш к а.

Ю н о ш а. Допрыгалась…

Появляется  Т у з и к о в а.

Т у з и к о в а (кричит). Во-во-во, кого в дворниках держат! Капитана подвела!

П о ж и л а я  ж е н щ и н а (сурово). Да ты что, Наталья?..

Т у з и к о в а. А что, что?! Вон заграбастали миленького да в комендатуру…

Ю н о ш а. Ладно, сократись.

Вбегает  Ф е д о р.

Ф е д о р. Нила… Нила! (Склоняется к ней.)

Н и л а. Я боялась… не дождусь тебя… (Шепчет.) Возьми у меня из кармана мой комсомольский билет… передай Митрофанову…

Ф е д о р. Здесь, через два дома, госпиталь… (Хочет поднять Нилу.)

С а ш к а. Доктор бежит! И бойцы с носилками…

Н и л а (Федору). Как хорошо, что ты все знаешь… Родина и ты.

Вбегают, бодрые после купания, с цветами в руках  З о я  и  А л е к с е й. Остановились, смотрят. Зоя тихонько дернула за рукав Тузикову, подставила ей ухо.

Т у з и к о в а. Капитан стрелял. Тот самый, что Микой звали. (Философически вздохнув.) Обнаковенная история!

Быстро входят  М а р и я  И г н а т ь е в н а  и  с а н и т а р ы.

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Все готово к операции… (Взяла руку Нилы, прощупывает пульс.)

Ф е д о р. Мама!

Мария Игнатьевна отвернулась, скрывая слезы.

Н и л а (собрав последние силы). Запомните нас веселыми!..

Словно бы издалека возникает мелодия песни о юном барабанщике. Выпрямившись, как в почетном карауле, застыла Мария Игнатьевна.

А л е к с е й. Слушай, Зойка, дело тут не такое простое… Всего я знать не могу, а за то, что сделала она для нас в сорок первом… (Снимает со своей груди знак гвардии, доверительно.) Вот, положи ей вместе с цветами этот гвардейский знак, от гвардии солдат.

З а н а в е с

1958