ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ИЛЬЯ СТЕПАНОВИЧ КУДИНОВ.

ЕВА — его жена.

ЭРИК — сын.

МАРФУША — дочь.

НИНА ТАТАРКИНА.

ИННОКЕНТИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ РЯЗОВ.

ВАЛЕНТИНА — его жена.

ВАЛЕРИЙ НИКОЛАЕВИЧ АБРОСИМОВ

ВИКТОР ИГНАТЬЕВИЧ СТУПИЦЫН.

АНТОН СЕМЕНОВИЧ ПОСКОНОВ.

ЛЯЛЯ — его жена.

МИХАИЛ ПАВЛОВИЧ ВАЛУЕВ.

АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ САМОХИН.

МАКСИМ ФЕДОРОВИЧ ВАТАГИН.

РИММА СЕРГЕЕВНА РЖАНОВА.

ГЕННАДИЙ МАРТЫНОВИЧ ЛЕБЕДЬ.

АЛЕВТИНА — его жена.

ОПОКИНА.

ЕЛЕНУШКИНА.

БЕЛЛА ШУСТЕР.

ГОСТИ.

Действие происходит в 1962 году на Дальнем Востоке.

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Огни аэровокзала. Гул самолета, подруливающего к стоянке. Доносятся объявления по радио: «Самолет номер 48416, следующий рейсом… теперь уже определенно прибудет через 20 минут».

Высвечивается фигура человека. Слушая объявления, он поглядывает на часы, курит. Это — С а м о х и н, помощник первого секретаря крайкома партии. Весьма сдержанный, худощавый, в очках.

Из темноты возникает женщина в форме летчика Аэрофлота, Н и н а  Т а т а р к и н а. Она держится с веселой грубоватостью. Этой привычной манере, особенно удобной с товарищами по профессии, она не изменяет и тогда, когда общается с другими людьми.

С а м о х и н. Товарищ Татаркина!

Н и н а (всматривается, неохотно). Ждешь хозяина? Ну и жди себе.

С а м о х и н. Хозяина! Въелось. Вы вот что, фланируйте в другом месте.

Н и н а. Разуй глаза. Видишь, мой самолет стоит.

С а м о х и н. Я давно уже хочу вам сказать, товарищ Татаркина…

Н и н а. Вот было бы здорово, если б ты признался в любви!

С а м о х и н (отступая). Нельзя же так несерьезно…

Н и н а. Ладно, не буду! (Закуривает.) Илья Степанович возвращается из Москвы. Я… я хочу спросить, полетит ли он в далекие районы края?

С а м о х и н. Об этом уведомляю вас я, и всегда своевременно. Поберегите авторитет первого секретаря крайкома.

Н и н а. Я берегу его жизнь как пилот первого класса.

Г о л о с  п о  р а д и о: «Гражданка Сердникова, пожалуйста, поспешите к своему мужу, ожидающему вас возле справочного бюро старого здания аэровокзала. Спешите, пока не увяли цветы».

С а м о х и н. Или выходите замуж, или… Есть и кроме вас пилоты первого класса. Правда, может быть, не такие красивые.

Н и н а. Сказала бы я тебе, Самохин, да уж очень ты женственный. (Уходит.)

Появляется  Р я з о в, второй секретарь крайкома, обаятельно улыбчивый, неторопливый.

Р я з о в. А Татаркина чего вертится тут?

С а м о х и н. Самолет ее стоит поблизости. Спрашивала у меня, скоро ли понадобится.

Г о л о с  п о  р а д и о: «Как всегда, блестяще произвел посадку самолет «ТУ-114», пилотируемый ветераном Аэрофлота летчиком Любовиным».

Р я з о в. Стиль объявлений. Слышали? Без стандарта. Разумная инициатива.

С а м о х и н. Именно этим рейсом должен прилететь товарищ Кудинов.

Р я з о в. Да. Понимаю. (С приятной значительностью выставляет подбородок, произнося свое «Да, понимаю».) Гм… Почему ты, Александр Васильевич, не зовешь меня по имени-отчеству? Ты и шефа своего так же официально… Удивительно, как это он привык?

С а м о х и н. Удивительно другое.

Р я з о в. Да.

С а м о х и н. Почему на «ты» называют только нижестоящих? В виде поощрения. И уходит хорошее слово «товарищ».

Р я з о в. Ну, если все на «ты», это… как-то… фамильярно.

С а м о х и н. «Ты» фамильярно, «товарищ» — официально, «Иван Иваныч» — как раз?

Р я з о в. Язык у вас! Как вас терпит Илья Степаныч?

С а м о х и н. Так же, как я — его.

Все сильнее гул подруливающего самолета.

З а т е м н е н и е

Комната в квартире Кудиновых. Е в а, жена Кудинова, женщина лет сорока с лишним, высокая блондинка с ребячески веселыми круглыми глазами, вздернутым носом и широким ртом, в этот вечер не ждет мужа. К ней пришел бывший метрдотель ресторана «Дальний Восток», секретарь партийного бюро домоуправления, Г е н н а д и й  М а р т ы н о в и ч  Л е б е д ь. Лебедь, лысый толстяк с мрачной услужливостью на лице, скучает без работы, он на пенсии. Общественная деятельность секретаря партийного бюро домоуправления дает ему возможность общения с людьми. Лебедь инструктирует Еву. На столе гостиной расставлены тарелки, рюмки, бутылки с вином и пустые графины, разложены ложки, ножи и вилки, салфетки, то есть все сделано так, как надо для приема гостей. И даже кое-что из того, что было в холодильнике, поставлено на стол, чтобы натуральнее и предметнее был урок.

Л е б е д ь. Вкус и фантазия. Графин. Вы, Ева Рудольфовна, добродушно предполагаете, он стоит на месте?

Е в а (латышка, она немножко путает слова и говорит с акцентом). Пожалуй, не очень на своем месте.

Л е б е д ь. Бросьте взгляд.

Е в а. Вот сюда!

Л е б е д ь. Точно. Вкус и фантазия. Смотрите, как заиграл! Возвышается, как Эйфелева башня в пределах Парижа. Теперь обо мне говорят: бывший метрдотель ресторана «Дальний Восток» ушел на заслуженный отдых. Мой отдых — в тесном кругу советского человека!

Из затененного угла, там, где стоит диван, доносится храп. Лебедь смущенно оглядывается, как бы желая заглушить этот храп.

Е в а. Ничего, ничего, пускай.

Л е б е д ь. А вы, Ева Рудольфовна, как давно проживаете с Ильей Степановичем?

Е в а. Мы познакомились с ним в тысяча девятьсот сороковом году. Тогда в самый раз была освобождена Прибалтика: Эстония, Литва и моя Латвия… А потом он был на фронте командиром полка, а я работала в агитации. Ползала близко к фашистским окопам и кричала по радио на немецком языке. Ох, фашисты много стреляли в меня! Хотели заткнуть рот.

Входят  Р я з о в  и  С а м о х и н. За ними следует  К у д и н о в, человек лет около пятидесяти. В стиле его поведения нет ни одной черточки, которая профессионально отличала бы его. Наоборот, глядя на него, можно подумать, что он — научный работник или военный, что, впрочем, тоже естественно вмещается в его многотрудную жизнь.

Кудинов тщательно скрывает свою мучительную озабоченность.

К у д и н о в. Встречаешь меня таким роскошным столом?

Е в а (смущена неожиданным приездом мужа). И не думала встречать. Беру урок.

Л е б е д ь (похохатывает). Инструктаж… по-соседски.

Е в а. Илия, а почему же ты мне не позвонил или не дал телеграмму? (Слово Илья Ева произносит как Илия с ударением на первую букву «И».)

К у д и н о в. Видишь ли, я успел позвонить только Иннокентию Алексеевичу.

Р я з о в. Да, да, каюсь, я вам не дозвонился, Ева Рудольфовна.

Л е б е д ь. До свидания. (Подошел к Алевтине в затемненный угол.) Алевтина… Алевтина, проспись.

В ответ слышатся какие-то неясные возгласы.

Жена. Очень бережет, как бы не потерялся. Народный конвой. Алевтина!

А л е в т и н а (испуганно). А?! Лебедь, ты?.. Что?

Л е б е д ь. Вставай, вставай, милая, проснись. Домой идти надо.

А л е в т и н а (взмахнула руками, потягиваясь, и вдруг застонала). А-а… Я отоспала шею… Как быть?

Л е б е д ь. Домой, домой.

А л е в т и н а  совершенно равнодушно оглядывает всех, кто в комнате. Ни с кем не поздоровавшись, не сказав «до свидания», взяла за руку и привычно уводит  Л е б е д я  за собой.

К у д и н о в (указывая на стол). Ева, можно?

Е в а. Можно.

Кудинов наливает вино.

Р я з о в. Ну, с приездом, что ли.

Все сели к столу. Выпили.

Да, понимаю. (Закусывает.) В машине серьезно не поговоришь, неудобно. Шофер. Сегодня в конце дня был звонок: к нам выезжает комиссия.

К у д и н о в. Оперативно.

Р я з о в. Ты там, в Москве, посражался немножко?

К у д и н о в. Москва велика, я не с нею сражался…

Р я з о в. Получил указания?

К у д и н о в. Получил. Исторические.

Р я з о в. Исторические?

К у д и н о в. Как обычно.

Р я з о в (уловил иронию, подобострастно хохотнул, но тут же оборвал смех). Да. (Заторопился.) Ладно, потолкуем… Отдыхать надо Илье Степановичу.

Самохин медленно встает из-за стола.

К у д и н о в. Завтра утром повстречаемся.

Р я з о в. Само собой, само собой. (Отвечает уже от дверей, ему не терпится уйти.)

Они уходят — Р я з о в  и  С а м о х и н. Кудинов и Ева молча смотрят друг на друга. Стоят и молчат. Потом Ева подходит, обнимает мужа.

Е в а. Ты устал и очень много волновался. Да? Все на тебе написано, Илия. Теперь скажи мне, почему Рязов выскочил, как пробка из бутылки? Илия, я так думаю, Рязов испугался! (Хохочет.)

К у д и н о в. Рязов захлопнулся.

Е в а (с детским восторгом повторяет). Захлопнулся! Как чемодан?!

К у д и н о в. Ева, я хочу повидать Абросимова. (Звонит по телефону.) Валерий Николаевич? Добрый вечер. Только что… Зашли бы вы к нам, если есть свободная минутка. Вот спасибо! (Положил трубку.)

Входят дети Кудиновых: сын, Э р и к, рабочий, высокий, крепкий, держится с подчеркнутой самостоятельностью, ему двадцать лет, и  М а р ф у ш а, восемнадцатилетняя студентка истфака, доброе, нежное и в высшей степени наивное существо.

М а р ф у ш а. Папуль! (Радостно бросается к Кудинову.)

Э р и к. Дай поздороваться. (Пожимает руку отцу.)

Е в а. Эрик, ты замерз?

Э р и к. Поджидал эту типицу. В подъезде сквозняк.

М а р ф у ш а. А откуда ты знал, что я еще не пришла?

Э р и к. Я звонил маме, не в пример тебе, между прочим.

К у д и н о в (это его давняя игра с Марфушей). Ваша фамилия?

М а р ф у ш а. Двойная. Ушкин-Намакушкин.

К у д и н о в. Тэ-экс… Почему в «Пестрой ленте» у Конан Дойля по двору ходит павиан?

М а р ф у ш а. И-и, папуль, это — для шестого класса!

Э р и к. Хватит. (Оттаскивает Марфушу от отца.) Ты чем-то перегружен, папа.

К у д и н о в. Разве заметно?

Э р и к. Я наблюдаю тебя двадцать лет.

К у д и н о в. Все двадцать?

Э р и к. Кто знает, может, ребенок наблюдательнее взрослых. Вот, Марфа, например, очень наблюдательный ребенок. Правда, Марфа?

М а р ф у ш а. Да, я очень наблюдательная. Эрик, сотри губную помаду с правой щеки.

Э р и к. Что?!

М а р ф у ш а. Нет, с левой. Извини, я иногда путаю.

Э р и к (бежит к зеркалу. Выхватил носовой платок, стирает помаду). Благодарю.

М а р ф у ш а. Кого ты благодаришь — меня или Тосю?

Эрик грозит сестре кулаком.

Е в а. Садитесь, пейте чай.

Марфуша, Эрик, Кудинов и Ева садятся к столу.

Э р и к (отцу). Как дела? Или простым смертным знать не положено? (Он несколько бравирует словами «простым смертным».)

М а р ф у ш а. Смотрите, мой брат пока еще причисляет себя к простым смертным.

Э р и к. Замри для ясности. Снова был разговор о сельском хозяйстве?

К у д и н о в. Был, был.

М а р ф у ш а. А можно что-нибудь сделать, чтобы раз и навсегда про это решить?

К у д и н о в. Вноси предложения.

М а р ф у ш а. Ну, на первый случай такую малость… Может быть, колхозы — это не самая удачная форма сельского хозяйства?

Ева смеется. Кудинов нарочито испуганно округлил глаза.

Э р и к. Ты понимаешь, что ляпнула сейчас?!

М а р ф у ш а. Разве нельзя думать?

Э р и к. Вот малютка! Ты знаешь, что такое кулак?

М а р ф у ш а. Нет, я никогда не видела кулаков. А ты видел?

Э р и к (смущенно покашливает). Если не будет колхозов… кулаки быстренько вылезут… Азарт наживы. Ясно?

Е в а. Я помню кулаков, латвийских, это — кровопойцы.

М а р ф у ш а (смеется). Кровопийцы, мамочка!

Е в а. Это одно и то же самое.

Э р и к. Кулаки стреляли в папу.

М а р ф у ш а. Знаю, знаю! Когда папа работал секретарем сельской комсомольской ячейки.

К у д и н о в. Да, Марфа, это, конечно, забавно. Пиф-паф! Из-за угла.

Марфуша пристыженно замолчала.

Деревня без колхоза — буржуазная деревня. Где кулаки, там и бедняки, батраки. Вот ты — батрачка у кулака. Хотела бы?

Э р и к. Студентка истфака! Отец, что новенького в Москве, в высших сферах?

К у д и н о в. Читай газеты.

Э р и к. Между прочим, у меня уже целый год партийного стажа.

К у д и н о в. Ветеран. Как дела на заводе?

Э р и к. Читай газету.

К у д и н о в. Больше дает непосредственное общение с рабочим человеком.

Э р и к. Приезжай на завод.

К у д и н о в. Бываю.

Э р и к. Ха-ха! «Здравствуйте, товарищи. Как — план? Даете? Молодцом. Заработок? Маловато? Ах, ах. Ничего, принимаем меры. Семья, жена, детишки есть? Здоровы? Вот хорошо! Желаю успеха!»

Е в а. Илия, неужели — так?

К у д и н о в. Похоже. Ладно, на этот раз я говорю с рабочим не на ходу. Как твои дела?

Э р и к. Паршиво. Мастер придирается, Диомидов. Такой ушлый тип… Держиморда. Всех запугивает, хапает — чем попало. Пятерку с получки, пол-литра. «Не хочешь у меня работать — валяй, не держу!» Со мной он пытался завязать дружбу, даже подлизывался. А я его на партсобрании покрыл. С тех пор он на меня и взъелся.

К у д и н о в. Этот Диомидов — в партии?!

Э р и к. Цеховая организация исключила, заводской партком подтвердил наше решение. Вот что было сегодня вечером на райкоме? Сейчас пойду прогуляюсь — зайду мимоходом к парторгу цеха, к нашему Ступицыну, узнаю.

Звонок. Марфуша бежит в переднюю. Возвращается с  А б р о с и м о в ы м. Ему лет шестьдесят. Седые усы и бородка. Необыкновенная самоуглубленность сочетается с зоркостью ко всему окружающему. Интеллигентен во всем и нисколько не подделывается под мнимодемократическую «простоту». Выражается подчас чуть-чуть старомодно. Очками пользуется, лишь когда читает или пишет. Иногда не в силах скрыть, преодолеть рассеянность или обычную физическую слабость.

М а р ф у ш а (держа под руку Абросимова). Как мне идет Валерий Николаевич?

А б р о с и м о в. Как изъеденный молью палантин. (Целует руку Евы, здоровается с Кудиновым и Эриком.)

Э р и к. Мама, я — скоро. (Уходит.)

А б р о с и м о в. Вижу, московский воздух действует на вас, Ильюша, не самым приятным образом?

К у д и н о в. Примесей много. Неорганических…

М а р ф у ш а. Пойду лизать эскимо науки. (Уходит.)

Е в а (подает Абросимову чай). Я налила вам крепко, на ваш постоянный вкус.

А б р о с и м о в. Спасибо, Ева.

К у д и н о в. Валерий Николаевич, очень хочу с вами посоветоваться.

Ева взглянула на Кудинова, молча спрашивая, может ли она участвовать в разговоре.

Посиди с нами, Ева.

А б р о с и м о в. Итак, вы пошли говорить о перспективном плане экономики нашего края?.. Мне звонили друзья, москвичи, в общих чертах…

К у д и н о в. Звонили? Это же обычное дело.

А б р о с и м о в. Дело-то обычное, да как обернулось…

К у д и н о в. Ругаем, клянем прагматистов, философов практицизма… А сами? Кто мы такие, когда научно обоснованная мысль не принимается в расчет?.. Ученые, инженеры, рабочие, партийный и советский актив края — тысячи умов искали лучшие очертания своей экономики… Нет, оказывается, все заблуждаемся. А Кудинов — тот просто зарвался.

А б р о с и м о в. Самый горячий бой разгорелся из-за наших гидросооружений?

К у д и н о в. Да, строить их или не строить.

А б р о с и м о в. А если отступить, не лезть на рожон?

Е в а. Так он уже полез!

К у д и н о в. Гидросооружения — душа нашего перспективного плана.

А б р о с и м о в. В сущности говоря, если отложить их строительство, катастрофы не будет.

К у д и н о в. Да, катастрофы не будет. Будет очередной тайфун, очередное наводнение. К этому уже привыкли. Гибнет земля, смывается ее плодородный слой, гибнут посевы, урожаи, рушатся дороги и мосты, заливаются деревни и города и, между прочим, страдают люди… Привыкли!

Е в а. Илия, ты сейчас весь корчишься, будто на тебя насел муравейник, большой, огромный муравейник, вот как ты корчишься. Ты так же корчился и там?

К у д и н о в. Ева, ведь ты же серьезный человек… Я не корчился, я спорил.

Е в а (схватилась за голову). Ой-ой!

К у д и н о в. В конце концов я разозлился и выложил все, что я думаю. Вот тогда-то и прозвучало это словечко: зарвался.

Е в а. Я в большой тревоге, Илия.

А б р о с и м о в. Но, Ева, при Ленине люди спорили, доказывали свою точку зрения, не соглашались с самим Лениным. Великий человек, гений. И все-таки с ним спорили, и он не считал это преступлением. Он тоже спорил, доказывал свое, иногда соглашался с теми, кто доказывал противоположное.

Е в а. Илия, ты уже не секретарь крайкома! Ты уже слетел.

К у д и н о в (пожал плечами). Дьявольски сложный момент… Деньги получайте, пожалуйста, но распоряжаться ими не смейте. Развивайте экономику по сложившейся традиции. Вместо первой очереди гидросооружений стройте полиметаллический комбинат. А к этому будущему комбинату железную дорогу тянуть двести километров через постоянно затопляемую тайфуном местность. Где же логика?

А б р о с и м о в. М-да… Что ж вы теперь думаете предпринять?

К у д и н о в. По мудрости Евы я уже не секретарь. Но… черт возьми, а что, если я еще глубже влезу в вопрос? Буду снова советоваться с партийными работниками в районах? Попрошу экономистов, гидрологов, почвоведов, биологов, плановиков, социологов — слава богу, они у нас заговорили, — попрошу еще раз дать строжайшее научное обоснование перспектив края. Затем соберем бюро крайкома…

А б р о с и м о в. Вы хотите отстоять свою точку зрения?

К у д и н о в. Да.

А б р о с и м о в. Будьте осмотрительны, избирайте тактику.

К у д и н о в. Тактику? Противно.

Е в а. А без партбилета вдруг проснуться не противно?

А б р о с и м о в. Когда вы спорите, вы очень горячитесь. Вот и там погорячились, да еще как! Последите за собой, Ильюша.

Е в а. Дай-ка мне твой пиджак.

К у д и н о в. Зачем?

Е в а. Снимай, снимай.

Кудинов снимает пиджак, и отдает Еве. Та берет иголку, выворачивает карман пиджака.

Когда он порет сердитую горячку, он сует свой правый кулак в карман пиджака. Вот так… рывком… И — продолжает еще горячей. Теперь у тебя, Илия, будет знак остановки.

К у д и н о в. Какой еще знак?

Е в а. Иголка в кармане.

К у д и н о в. Ведь она же будет колоть!

Е в а. Для того она там и посаженная. Ты ее не посмей вынимать. (Возвращает Кудинову пиджак.)

К у д и н о в (надел пиджак). Всё вы, Валерий Николаевич. При первой же встрече посоветую Марии Львовне вдевать иголки во все ваши карманы.

А б р о с и м о в. Кровь за кровь. До свидания, Ильюша. Вот вам моя рука. (Прощается и уходит.)

Е в а (после паузы). Илия, на нас надвигается что-то очень тяжелое… гора, обвал…

Входит  Э р и к. Он взволнован.

Э р и к. Отец, мне надо с тобой поговорить. Только с тобой! Извини, мама.

Е в а  выходит.

Его оставили в партии!.. Мастера Диомидова.

К у д и н о в (собственным спокойным тоном сдерживает сына). Ему объявили взыскание?

Э р и к. Что ему этот строгий выговор?

К у д и н о в. Иногда действует.

Э р и к. Действует! Он тоже пришел к парторгу, я встретил его там. Он вытащил из кармана пол-литра, пришел мириться. Ступицын указал ему на дверь. Рыцарской чести дядька! Но дело не в нем…

К у д и н о в. Постой, почему же — не в нем? И в нем тоже.

Э р и к. Тогда почему рядом с тобой, рядом со Ступицыным, рядом со мной — этот Диомидов?

К у д и н о в. Серьезный вопрос. Поговорим в спокойную минуту. Чем кончилось там, у Ступицына?

Э р и к. Этот Диомидов разорался. Кричал, что всегда найдет поддержку. Оскорблял Ступицына, меня… (Замолчал, отвернулся, скрывая слезы.)

К у д и н о в (обнял сына). Ну, ну…

Э р и к. «Ты — зачем на заводе?! Биографию зарабатываешь?!» Это — обо мне… Ты же знаешь, я пошел на завод… я хочу понять жизнь… «Сыночек знати!» Какой знати? Ты же работаешь в миллион раз больше него! Мне хотелось дать ему по роже… так хотелось! Но ведь он только того и ждал… провокатор… Я сдержался. Тогда он… Папа, он ударил меня.

К у д и н о в (кричит). Дал бы ему сдачи! (Резко сунул правую руку в карман. Выхватил, сосет кулак.)

Э р и к. Папа, я боялся…

К у д и н о в. Боялся?

Э р и к. Он — дохлый толстяк… Я мог бы его убить. Одним ударом. Все-таки я же перворазрядник. Ступицын оттащил его и вышвырнул из квартиры.

Пауза.

К у д и н о в (после паузы). Ты молодец, Эрик.

Э р и к. Мне противно, что в партии такой подонок… противно… противно! (Выбегает.)

Кудинов в глубокой тревоге задумался. Входит  Е в а.

Е в а (смотрит на мужа, как бы желая успокоить его и понять). Мальчик растет хорошо, ты не волнуйся, Илия. Иногда он говорит твоими словами.

К у д и н о в (рассеянно). Да, да…

Е в а. Как чудесно, что ты приехал! Ты все времечко ездишь, а я еще не привыкну… Это смешно, да?

К у д и н о в (сурово, нежно). Я люблю приезжать домой. (Обнял Еву.)

З а т е м н е н и е

Служебная комната на пристани в бухте. Шумит океан, встающий за окном сплошной синеватой стеною. Из соседнего помещения доносятся звуки работы радиостанции.

К у д и н о в  нетерпеливо слушает секретаря райкома партии  В а т а г и н а, который, догадываясь о цели приезда секретаря крайкома, оттягивает начало решающего разговора.

В а т а г и н. Вот радиограммы трех сейнеров. Улов богатый. А куда девать? Запрашивают: сдавать японскому рефрижератору или выбрасывать в океан? Ты поставь наверху вопрос, Илья Степанович: свои, наши рефрижераторы всегда должны быть под рукой…

К у д и н о в. Что ты ответил рыбакам?

В а т а г и н. Я? Я — секретарь райкома. Я не могу подменять…

К у д и н о в. Стой, Максим Федорович. Все-таки как ты ответил?

В а т а г и н. Я? Никак. Думаю. Вот, кстати, подскажи, Илья Степанович. А?

К у д и н о в. Ты всегда такой нерешительный?

В а т а г и н. Совет старшего товарища…

К у д и н о в. Я ведь тоже не хочу тебя подменять.

В а т а г и н (неохотно). Не выбрасывать же улов в море? Все ж таки — валюта. А? (Смотрит вопросительно на Кудинова.)

К у д и н о в. Иди, брат, на радиостанцию. Рыбаки ждут.

В а т а г и н (весело). Ну разве ты меня подменил?! Порядок. (Выходит.)

Кудинов напряженно думает, курит, шагая по комнате. Возвращается  В а т а г и н.

К у д и н о в. Теперь слушай меня, Максим Федорович.

В а т а г и н. А может, прежде на рыбзавод? А? Дирекция ушицу подготовила.

К у д и н о в. Я ведь только что прилетел!

В а т а г и н. Радио, Илья Степаныч, радио! Век космоса как-никак. Уха у них бывает…

К у д и н о в (сердито). Знаю, знаю. Скажи-ка, ты зачем сюда, в дальний угол забрался? От меня спрятался? Почему не ждал в райкоме? Авиация, понимаешь, век космоса… Сел в самолетик и…

В а т а г и н. Я-то? Ну-ну!

К у д и н о в. Знаешь, догадываешься, зачем я тебя тут отыскал?

В а т а г и н. Меня-то? Откуда ж мне догадаться. Позвонил ваш помощник, Самохин… а я уже, понимаешь, одной ногой…

К у д и н о в (сурово). Максим Федорович…

В а т а г и н (делает еще одну жалкую попытку уйти от разговора). Японцы-то нашу рыбку принимают…

К у д и н о в. Первая очередь гидросооружений должна создаваться в твоем районе. Будешь ли ты отстаивать это или хотел бы теперь пересмотреть?

В а т а г и н. Если руководство говорит, значит, оно правильно говорит.

К у д и н о в. Вот так вираж! А свои соображения у тебя есть?

В а т а г и н. «За» или «против»?

К у д и н о в. Кто ж тебе станет подсказывать «против»?

В а т а г и н. Вот именно. Я всегда в ногу пойду.

К у д и н о в. Куда пойдешь?

В а т а г и н. Я-то?

К у д и н о в. Ты. В данном случае. Куда?

В а т а г и н. Смешно, извини, Илья Степаныч! Как это — куда? Да куда скажут.

К у д и н о в. Я приехал к тебе советоваться. От твоего мнения многое зависит.

В а т а г и н (с неожиданной искренностью). Эх, Илья Степаныч!

К у д и н о в. Хоть кое-что.

В а т а г и н. О-о-хо-хо!

К у д и н о в. А может быть — и все.

В а т а г и н. Как это — все? Кто же примет в расчет мое мнение? Какой-то задрипанный секретаришка. Сидит где-то у черта на куличках. А если подсчитать, проанализировать — по старинке в нашей местности жить невозможно! (Вытаскивает из кармана бумаги.) Вот, прикидывал я. Сидели несколько ночей, выверяли, пересчитывали. Члены бюро, актив…

К у д и н о в. Ага! Значит, думаете!

В а т а г и н. Не идиоты же мы, Илья Степаныч. Мы ж эту землю… чтоб она, как жемчужина всей страны…

К у д и н о в. И бумаги подготовил, а все-таки на всякий случай смылся от меня. Дай-ка просмотрю. (Берет бумаги.) Неофициально.

В а т а г и н. А черт с ней! Пускай официально. Если хочешь, на трибуну выйду. Краевую. В Москве! Я ж все продумал.

К у д и н о в (читает материалы Ватагина). Интересные соображения. Почему же ты со мной петлял?

В а т а г и н. Хотел понять, как теперь сам ты, после московской припарки.

К у д и н о в. Эх, брат… И понял?

В а т а г и н (снова насторожился). А не понял?!

К у д и н о в. Вот так и живем. (Обнял Ватагина.) Ты ведь светлая голова, Максим Федорович. Не тебе дурачком прикидываться.

Входит  Р ж а н о в а. Красивая, тридцати семи лет. Твердая мужская походка. Лицо открытое, одухотворенное.

Р ж а н о в а. Здравствуйте, Илья Степаныч. (Протягивает руку Кудинову. Покосилась на Ватагина, протянула и ему руку.) Соседушка, привет. Не удивляйтесь, Илья Степаныч.

К у д и н о в. Садитесь, Римма Сергеевна.

Р ж а н о в а. Вы, говорят, уже у Бакашина, у Веткина побывали… Вот, у Ватагина теперь.

К у д и н о в. Я и к вам собирался заехать.

Р ж а н о в а. Не дождалась.

К у д и н о в. Спасибо, что прилетели.

В а т а г и н. Я не мешаю?

Р ж а н о в а. Да ну, соседушка. Нисколько. Мнение свое хочу высказать, Илья Степаныч. В открытую. Люблю такие, знаете, мужские беседы. Район мой, как известно, не последний. Между прочим, по территории равен Бельгии. Лечу и думаю: скорей получить новые указания, в масштабах района исправить ошибку. Бюро райкома мы еще не собирали, но — советовались. Единодушная, решительная самокритика.

К у д и н о в. Единодушная?

Р ж а н о в а. Да! Правда, кое-кто еще в плену самолюбия. Мол, тут, на место, виднее, ничего пересматривать не надо. Пришлось этих доморощенных стратегов причесать против шерсти. (Ватагину.) У тебя-то, сосед, как на этот счет?

В а т а г и н. У меня?.. Кх-м… Полный порядок.

К у д и н о в. Если не ошибаюсь, Римма Сергеевна, в вашей Бельгии партийные организации на каждом руднике, в каждом леспромхозе. В совхозах и колхозах — тоже. Неужели ж повсюду к составлению плана отнеслись безответственно?

Р ж а н о в а. Илья Степаныч, в каком смысле вы меня спрашиваете? Я улавливаю в ваших словах…

К у д и н о в. А вы, пожалуйста, но улавливайте. Давайте поразмышляем.

Р ж а н о в а. Я же сказала, что безоговорочно принимаю указания руководства.

К у д и н о в. Почему?

Р ж а н о в а. Как это — почему?

К у д и н о в. Давайте обдумаем, взвесим.

Р ж а н о в а. Илья Степаныч, что ж тут думать, если нам прямо указано? Да уж вам ли не знать!

К у д и н о в. Нет, вы мне все-таки объясните. Ваши соображения: политические, экономические, прочие?

Р ж а н о в а. Никаких прочих нет и быть не может.

К у д и н о в. Давайте — без прочих.

Р ж а н о в а. Илья Степаныч, я же летела к вам не на экзамен.

К у д и н о в. Пожалуйста, не обижайтесь. Мне очень хочется вас послушать. Вот Максим Федорович даже некоторые расчеты подготовил. (Показывает бумаги Ватагина.)

В а т а г и н (поспешно). Илья Степанович… (Хватает и прячет в карман бумаги.)

К у д и н о в. Как видите, он очень ценит эти документы.

Р ж а н о в а. Что там у тебя, Ватагин? Покажи, поделись.

В а т а г и н. Рано… черновые наброски… Я пойду, Илья Степанович?

К у д и н о в (с улыбкой протягивает руку, прощаясь). Советую подумать над своими черновиками. Очень интересные мысли!

В а т а г и н (косясь на Ржанову). Да, да… я подумаю… (Уходит.)

Ржанова, лихорадочно соображая, смотрит ему вслед.

К у д и н о в. Так давайте же поразмышляем.

Р ж а н о в а. Сейчас?

К у д и н о в. Сейчас.

Р ж а н о в а. Я но готова, Илья Степанович. Разрешите в другой раз? До свидания. (Уходит.)

Входит  С а м о х и н.

С а м о х и н. Товарищ Кудинов, на руднике имени Кирова сегодня в семнадцать ноль-ноль партийный актив.

К у д и н о в. Стало быть, прежде всего поедем на рудник… (Присматривается к Самохину.) Простудились?

С а м о х и н. Немножко.

К у д и н о в. Температура?

С а м о х и н. Нет.

К у д и н о в. Что-то наша Ниночка печальна?

С а м о х и н. Позвать?

Кудинов кивнул. Самохин выходит. Вскоре возвращается с  Н и н о й  Т а т а р к и н о й. Та кутается в шинель.

Н и н а. Летим?

К у д и н о в. Садитесь.

С а м о х и н  выходит.

Н и н а (садится, отряхивается). Пса пригрела. Песик болтался тут под ногами. Голодный, дрожал. Я прилегла в дежурке поспать, а песик рядом устроился…

К у д и н о в (с улыбкой). Ни одно доброе дело не остается не отмщенным. Вы в последние дни какая-то… Случилось что-нибудь?

Н и н а. Все в порядке.

К у д и н о в. Аэрофлотское начальство не угнетает?

Н и н а. Наоборот. Вывесили. На Доску почета.

К у д и н о в. Отчего ж вы такая… потерянная?

Н и н а. Могла бы и сказать… Я иногда мечтаю: мы с вами в далекой командировке, где-нибудь в диком месте. Вот так бы, как сейчас… Океан — стеной, синий-синий, до неба. Долго-долго вдвоем… Месяца два.

К у д и н о в (пытается отшутиться). Позвольте, а Самохин? Он же всегда с нами.

Н и н а (вздохнув, принимает игру). Самохина мы уже съели.

К у д и н о в. Съели Самохина?

Н и н а. Ну да. Прежде аварийный паек, а потом его. И мы — вдвоем. Вот бы наговорились! Все бы вам сказала… Разрешите идти?

Кудинов с улыбкой кивнул. Н и н а  уходит.

З а т е м н е н и е

Авансцена. Идет  К у д и н о в, навстречу ему — Р ж а н о в а.

Р ж а н о в а. Илья Степанович… Летчица мне ваша подсказала, что вы на берегу… Вот почему я вернулась… Не простила б я себе малодушия! Должна вам сказать прямо… Я почувствовала вашу ориентацию. И я — в ужасе.

К у д и н о в. Вместо того чтобы размышлять, вы впадаете в ужас? Плодотворно ли это?

Р ж а н о в а. А плодотворно ли ориентировать секретарей райкомов на непослушание?! Прощайте, товарищ Кудинов. (Уходит.)

К у д и н о в. Взрастили и воспитали…

Слышен океанский прибой.

З а т е м н е н и е

Коридор в фойе второго этажа здания крайкома, где размещаются кабинеты руководителей крайкома и небольшой зал заседаний бюро. Как-то бочком устроившись в кресле, сидит, задумался  К у д и н о в.

Входит  П о с к о н о в, председатель крайисполкома. Добрый, скрывающий свою застенчивость человек лет пятидесяти. Очень легко умиляется, иногда — до слез. Дабы затушевать мягкость своего характера, говорит подчеркнуто четко, при этом хмурится.

П о с к о н о в. Здравствуй, Илья.

Кудинов, увлеченный размышлениями, рассеянно кивает.

Вчера видел Еву в гастрономе.

К у д и н о в (встал). Спасибо, передала твой привет. Как дома?

П о с к о н о в. Ляля нервничает… Ребята в порядке.

К у д и н о в. А что — Ляля?

П о с к о н о в. Снова… будет ждать ребенка. Ваське второй год, а она…

К у д и н о в. Она. Ты ни при чем.

П о с к о н о в. Так я же… Посмотрю на нее ласково — и тут же беременеет. Вот такое впечатление. Беда. И курит, курит. Всех пятерых ребят и меня закоптила. Васька и тот уже к ее сигарете тянется, привык. (Осторожно вынимает из портфеля малюсенькие пинетки.) Вот сапоги Ваське.

К у д и н о в. Здоровенные.

Входит  В а л у е в. Он бледен, устал, грязь присохла к его грубым сапогам. В руке у него большая кожаная папка.

В а л у е в. Привет вам.

К у д и н о в. Здравствуйте, Михаил Павлович.

В а л у е в (здоровается с Посконовым, указывает на свои сапоги). С утра съездил в Залепино. (Нетерпеливо глянул на часы.)

К у д и н о в. Как условлено, в двенадцать начнем. Еще не все собрались.

В а л у е в. А вы, Кудинов, прыткий! Куда ни приеду — вы уже побывали. Всюду оставили след, явный и ощутимый.

К у д и н о в. Иначе нет смысла ездить! Что ж, пройдемте в зал.

К у д и н о в,  В а л у е в  и  П о с к о н о в  уходят. Появляются  Р я з о в  и  Р ж а н о в а.

Р я з о в. Итак, пока, Римма Сергеевна. Все, что Кудинов тебе говорил, изложи письменно. Детально. Ты поступила как честная коммунистка. В лучших традициях.

Р ж а н о в а. Стыдно почему-то писать. Я вас проинформировала, специально приехала. А писать — нет. Если про все писать!.. Вот болтают про его летчицу… Молоденькая. Так что ж, и про это писать?

Появляется жена Рязова, В а л е н т и н а, красивая, полнеющая блондинка.

Р я з о в. Мне пора на бюро.

Р ж а н о в а. Бывайте в наших местах. (Уходит.)

В а л е н т и н а (иронически рассматривает мужа). Взвешиваю, на случай перестановки кадров: тянешь ты по внешности на первого секретаря или нет.

Р я з о в. Тише! Шуточки тоже. Между прочим, наш-то святой! Илья… Живет со своей летчицей.

В а л е н т и н а. Эх, Кеша, Кеша…

Р я з о в. Что ты? Я тороплюсь.

В а л е н т и н а. Знаешь ведь, зря в крайком не бегаю. Телефон молчит.

Р я з о в. Я с Валуевым ездил.

В а л е н т и н а. Вот-вот, зовешь ты его к нам на ужин?

Р я з о в. Я — забросил, но не уверен. Как пойдет бюро. Если что, я тебе позвоню.

В а л е н т и н а. Валидол у тебя есть?

Р я з о в. Есть. Да, скорее, валидол не мне потребуется…

В а л е н т и н а  уходит. Рязов покидает авансцену и входит в зал заседаний, где за столом уже сидят  ч л е н ы  б ю р о. Торопливо занимает место справа от  К у д и н о в а.

К у д и н о в. Сегодня на заседании бюро крайкома присутствует товарищ Валуев… Михаил Павлович, как известно, возглавляет комиссию по проверке партийной организации края. Я предложил бы вести наше бюро не спеша, поработать дня два. Обсудить выводы комиссии, потом заняться перспективным планом экономики края.

Р я з о в (тихо, укоризненно). Я же тебя просил, Илья Степанович… Ведь не полезно сейчас валить в одну кучу эти два вопроса.

К у д и н о в. Эти вопросы очень тесно, я бы сказал, диалектично связаны.

Р я з о в. Илья Степанович, если наше бюро монолитно — это одно. А когда споры… В спорах тонет истина.

К у д и н о в. Всем казалось — наоборот.

Р я з о в. Рождается? Это по науке. Практика сложней. Сегодня утонем в спорах мы, завтра — район, завод, цех… А как же тогда руководить?

К у д и н о в (с улыбкой). Тогда уж обычным образом руководить невозможно… (После паузы.) Члены бюро получили на руки и, я полагаю, ознакомились с выводами комиссии.

В а л у е в. Предварительными выводами. Комиссия еще будет работать.

К у д и н о в. В предварительных выводах комиссии совершенно справедливо записано о состоянии сельского хозяйства края. Но мы же не успели оправиться от тяжелейших бедствий, которые принес нам тайфун «Эмма». Обсуждать положение сельского хозяйства — это значит думать о решительных экономических мерах, а также о борьбе со стихией.

Р я з о в (как бы шутя). Боюсь, что все можно свалить на стихию.

К у д и н о в (так же шутя). Что ж, вали на себя, Иннокентий Алексеевич.

Общий приглушенный смех.

Вернувшись из Москвы, я еще раз советовался со многими партийными и советскими работниками, с интеллигенцией, с рабочими, колхозниками, рыбаками. Получил чрезвычайно ценные советы ученых. Я пришел к выводу, что наш перспективный план составлен верно, с учетом местных условий и не требует изменений. А строительство системы гидросооружений — это душа нашего плана, и мы должны его отстоять.

Р я з о в. «Мы», «местные условия»… Может, нам хоть чуть-чуть распахнуться, прислушаться?

Кудинов резко сунул руку в карман, но тут же вытащил. Сосет кулак, уколотый иголкой. Абросимов с затаенной улыбкой смотрит на него.

К у д и н о в. Местные условия — это немаловажная вещь, Иннокентий Алексеевич.

Валуев пишет, заносит в блокнот все, что говорят другие.

С т у п и ц ы н (член бюро, мужчина лет за пятьдесят, бритоголовый, квадратный, с хитрым прищуром глаз). Разрешите мне?

К у д и н о в. Пожалуйста. Виктор Игнатьевич.

С т у п и ц ы н. Комиссия нагрянула к нам сразу после того, как товарищ Кудинов вернулся из Москвы. Погорячился ты там, что ль, Илья Степанович, по простоте души?.. Или промолчал не так?

Р я з о в. Вы понимаете, что вы говорите, товарищ Ступицын?

С т у п и ц ы н. Я, вы знаете, кресла возле своего станка не занимаю. Стою прямо. Вот и говорить привык прямо. Сдается мне, кто-то задумал проучить Кудинова, сбить с катушек, чтоб не рыпался?

Г о л о с а. Верно, Ступицын.

— Да разве можно — серьезные вещи так вульгарно?

— Вульгарней, когда лицемерят.

— Демагогия, Ступицын! Не к лицу рабочему-коммунисту.

— Правда — всем к лицу!

К у д и н о в. Прошу внимания. Товарищ Ступицын, продолжайте.

С т у п и ц ы н. Центральный Комитет хочет, чтобы мы все думали, а вы, товарищ Рязов, требуете, чтобы мы дружно сложили ладошки и отвесили восточный поклон…

Р я з о в. Сгущаете!

С т у п и ц ы н. Смягчаю. Да-да. Я со всей душой к вам, товарищ Рязов, не обижайтесь. А вообще-то мой сын свадьбу гуляет, а я — тут, на бюро. Оцените мою самоотверженность.

Общий хохот.

Р я з о в. Товарищ Ступицын, а может, уже гульнули на свадьбе?.. Имейте в виду, товарищи, комиссия работает в нашем крае не для того, чтобы поощрять сомнительные вольности…

К у д и н о в (Валуеву). Но, я полагаю, комиссия получила задание объективно разобраться в работе краевой партийной организации? Так?

В а л у е в. Так.

Р я з о в. Мы чересчур затянули утверждение повестки дня. (Весьма решительно.) Демократия демократией, но ведь комиссия к нам не с неба свалилась.

А б р о с и м о в. Вот уж извините… Разрешите, Илья Степанович.

К у д и н о в. Пожалуйста, Валерий Николаевич.

А б р о с и м о в. Дорогие друзья, о душе нашего плана, о гидросистеме края — дамбах, каналах, плотинах — подробно я выскажусь позже как член бюро и как один из авторов проекта. Сейчас хочу лишь заметить, что это — дело выгодное: на плотинах мы построим электростанции… Теперь о порядке работы бюро. Что значит утверждать повестку дня лишь с выводами комиссии? Автоматически, нисколько не разобравшись, лишить первого секретаря крайкома нашего доверия? Решительно возражаю! Смелый, подчас мучительный поиск истины — или поддакивание, преклонение перед любым указанием… Это вопрос вопросов нашего времени!

Молчание.

П о с к о н о в. В общем, действительно… Лучше спокойнее поразмышлять о перспективах края… Заслушать по этому поводу Илью Степановича. А выводы комиссии по части сельского хозяйства увязать с проектом гидросооружений. Здесь кое-кто поволновался… Теперь можно бы и работу начать.

К у д и н о в. Будем голосовать в порядке поступления предложений. Кто за повестку дня из двух ранее оглашенных вопросов?

Все члены бюро, кроме Рязова, поднимают руки.

Повестка дня заседания бюро крайкома утверждена. Утверждена!

Авансцена. Появляются  В а л у е в  и  Р я з о в.

Р я з о в (возбужден, прикуривает от собственного окурка). Такого еще не бывало!.. Мало того, что он в Москве не подчинился указанию, он еще за собой повел бюро… Чудовищно усугубил ошибку.

Валуев молчит.

Между прочим, завтра Кудинову пятьдесят стукнет. Надеюсь, будем обмывать орден?

В а л у е в. Дата круглая, дают. Привет тебе. (Уходит.)

Появляется  П о с к о н о в.

П о с к о н о в. Валидол?..

Р я з о в. Сосал, только что. Сердце — утиль. Вата в груди.

П о с к о н о в. Зачем же ты куришь?

Р я з о в. Днем раньше, днем позже!

П о с к о н о в. Хочешь, я тебе посоветую одну травку?..

Р я з о в. Ох, Посконов… Кажется, тут у нас могут случиться большие перемены.

П о с к о н о в. Перемены?

Р я з о в. Впрочем, возможно, останется Кудинов. А если сместят…

П о с к о н о в. Зачем, он же очень…

Р я з о в. И я до последнего времени считал, что он ведет нас верно… Антон Семенович, судьба Кудинова… гм… дело одного-двух месяцев… Думаю, нам надо держаться тесней, принципиально и в единой линии. Если его сместят… (Смотрит на Посконова.)

П о с к о н о в. Я?.. Да разве… нет, нет! Уж тогда — ты!.. А я… нет, не тот масштаб.

Р я з о в. Антон Семенович, как председатель крайисполкома, ты охватываешь этот же масштаб.

Появляется  К у д и н о в.

К у д и н о в. Товарищи, завтра вечером свободны?

Р я з о в. Гм… А что?

К у д и н о в. Вашему покорному слуге набежало пятьдесят. Вот я — скромно, по-домашнему…

П о с к о н о в. Что-то расклеиваюсь я… давление…

К у д и н о в. Антон, будешь пить нарзан. В общем, товарищи, завтра, десятого сентября тысяча девятьсот шестьдесят второго года, в девять вечера. Милости прошу. (Уходит.)

Рязов саркастически смотрит на понурого, смущенного Посконова.

З а т е м н е н и е

Р я з о в  у телефона.

Р я з о в. Мы здесь по уши завязли в дискуссии. Конечно, перспективы края надо строить научно, жаль только, что как-то слабовато учитываются ваши указания… Нельзя сказать, что со стороны Кудинова это — прямой вызов, нет, но все же… Между прочим, здесь еще вклинивается дата: ему завтра исполняется пятьдесят, был представлен к ордену…

З а т е м н е н и е

Сквер возле здания крайкома партии. Сгущается темнота. Вздрагивая под осенним ветром, стоит  Н и н а  Т а т а р к и н а, в своей темно-синей форменной шинели и в модных туфельках. В руках ее чудесные свежие розы. Появляется  С а м о х и н.

С а м о х и н (иронически). Такая красавица — ждет! Сама ждет…

Н и н а. Самохин? Дернул ты, что ль, сегодня? В буфете, двести грамм.

С а м о х и н (неожиданно для самого себя). Я вас ждал бы на морозе босой!

Н и н а. Договорились. Жди меня здесь в декабре. Разрешаю в тапочках.

С а м о х и н  удаляется. Нина всматривается во тьму, замечает  К у д и н о в а. Поправляет прическу.

К у д и н о в (подходят). Ниночка? Почему не зашли в крайком?

Н и н а. Так — вроде бы свидание. Это вам, Илья Степанович. (Отдает Кудинову цветы.) Южные. Летчики привезли. Дружеская выручка. Я вас поздравляю.

К у д и н о в. Благодарю.

Н и н а. В юбилей не грех поцеловаться. (Быстро приникает к нему, целует и тут же опускается на скамейку, закрывая лицо.) Вот это я продумала… А как дальше — подскажите.

К у д и н о в. Меня шофер ждет, я отпущу его, а мы с вами — пешком. Заседаем второй день. Глотнуть воздуха…

Н и н а. Вас тут каждая собака знает, а вы — со мной, да еще с цветами. Встаньте в тень.

К у д и н о в. Хорошо, на машине. Поедемте ко мне домой в гости?!

Н и н а. Зачем? Я не набиваюсь в жены! (Смахнула слезу.) Меня тут один готов ждать на морозе в тапочках! (Вынула сигареты, закурила.) Демонстрация высокой морали? А может, трусите? Вдруг упадет пятнышко. (С нарочитой грубостью.) Все будет шито-крыто! Ой, что я наделала… (Бросает сигарету.) Илья Степанович, я отпрошусь на другой самолет. (Уходит.)

К у д и н о в (стоит, растерянно прижав к груди букет, печально). Милая девочка…

З а н а в е с

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Квартира Кудиновых. Е в а,  В а л е н т и н а  Р я з о в а  и  Л я л я  П о с к о н о в а, маленькая, большеглазая, с неизменной сигаретой во рту, хлопочут, заканчивая сервировку праздничного стола.

Е в а. Ляля, маслины — вот сюда. Тут сядет твой Посконов.

Л я л я. Если со своим давлением справится.

В а л е н т и н а. Совнархоз, укрупнение, разукрупнение…

Л я л я. Мы вот тебя выдвинем. Вцепишься в кресло — сразу по-другому запоешь.

В а л е н т и н а. Доктором сельхознаук я уже не стану, а кандидатская меня кормит, не выдвигай. Я еще и Кешку прокормлю, если с поста слетит. Мне рисоводы со всего Союза рис присылают. Из коллекции, в крайнем случае, кашу сварю.

Е в а (оглядывает стол). Даже товарищ Лебедь признал бы, что стол теперь вкусный.

Звонок в дверь.

Ева идет открывать.

Женский голос: «Ох, не туда… Простите, Ева Рудольфовна. Забегалась я… Этажом выше, к Ромашкину». Голос Евы: «Зайдите, Беллочка! Выпейте кофе и скушайте большой кусочек пирога. Сегодня — день рождения Ильи Степановича. Сама испекла».

Входят  Е в а  и  Б е л л а  Ш у с т е р, врач спецполиклиники, женщина лет сорока, быстрая, говорит о самых обыденных вещах в категорическом, деловом тоне.

Б е л л а. Миленькая Ева Рудольфовна, поздравляю. (Здоровается с Валентиной и Лялей.) Показывайте ваш пирог.

Е в а (подает). Кушайте с кофе. Рюмочку, а?

Б е л л а. При исполнении. Нет. Пирог — брильянт. Возьму у вас рецепт, когда не будет спешки.

В а л е н т и н а. Белла Ароновна, нет ли у вас лекарства против вируса перестройки?

Б е л л а. Есть. (Выписывает рецепт.) Пожалуйста.

Л я л я (читает). Антиглупин.

Б е л л а. Ну, девочки, мои пациенты… наша с вами номенклатура… Бессонница — почти поголовная. Два случая обострения язвы. Предынсультное состояние… в третьем подъезде… этот… как его?.. Явно близятся какие-то перемены?

Е в а. Это уже просто не секрет: под моим Кудиновым кресло качается.

Б е л л а. А вот взялись бы… Женщина в колхозе — великая сила!

В а л е н т и н а. Идея! Мы возьмем в психологическую обработку всю мужскую половину краевой номенклатуры. Чтобы все держались Кудинова, потому что он честнее всех. Создадим женский комитет сопротивления.

Л я л я. Сопротивления! Что ты, родненькая… Мы же не во Франции.

Б е л л а. Женский комитет непередвижения!

В а л е н т и н а. ЖКН. Грозная сила!

Е в а. Ему еще не хватает собак навешанных — этого ЖКН!

Б е л л а. Девочки, я побежала, генуг трепаться, а то меня со службы погонят за разложение жен. Ева Рудольфовна, целую. Илье Степановичу мое самое-самое. Да здравствует женский комитет непередвижеиия! (Уходит.)

Л я л я. Шутим, шутим, а ничегошеньки-то мы не можем. Нас перетряхнут, еще и еще раз как-нибудь перестроят. Я буду рожать шестого пацаненка, Валентина будет делать вид, что она занимается наукой. Ева по-прежнему будет учить школьников плохому немецкому языку. Грустно, господа.

Е в а. Черт побери, это грустно! (Поет, громко, отчаянно.) «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед… чтобы с боя взять Приморье — белой армии оплот!» (Она не просто поет, она кричит, как кричала когда-то на фронте, подползая со своим динамиком поближе к немецким окопам…)

Валентина и Ляля подхватывают песню. Три женщины, разгневанные, в эту минуту некрасивые, яростно выкрикивают старую советскую песню:

Из внутренних дверей появились  Э р и к  и  М а р ф у ш а. Несколько удивленные, они стоят, слушают. Женщины, увидев их, уже в заунывном тоне допели куплет и замолчали. Э р и к  и  М а р ф у ш а  вышли. Входит К у д и н о в с букетом роз.

К у д и н о в (здоровается). Девишник…

Л я л я. Мы вас поздравляем, Илья.

Е в а. Цветы лучше тех, что я подарила… От кого?

К у д и н о в. Татаркина, летчица… поздравила…

Входит  М а р ф у ш а.

М а р ф у ш а. Конечно, папа! (Целует отца.) Розы…

К у д и н о в. Ваша фамилия?!

М а р ф у ш а. Двойная, Турусов-Наколесов.

К у д и н о в. Тэ-экс… Название романа, герой которого узнает запахи по телефону?

М а р ф у ш а. «Глазами клоуна».

К у д и н о в. Все равно я тебя споймаю когда-нибудь!

М а р ф у ш а. Фигушки. Мама, я поставлю цветы. (Берет розы, выходит.)

Звонок. Ева впускает  В а л у е в а  и  А б р о с и м о в а.

В а л у е в. Возле лифта встретились. Привет вам. Вот, хозяйке. (Подает коробку конфет.) Имениннику. (Подает Кудинову коробочку.) Запонки. Я подглядел сегодня на бюро, никудышные запонки у вас, юбиляр.

Е в а. Спасибо. Илия вечно теряет запонки, и ваши потеряет.

А б р о с и м о в (молча обнимает Кудинова). Мария Львовна поздравляет, просит извинить: давно запланированная встреча со студентами, попозже приедет.

К у д и н о в. Пойдемте, товарищи, пока посидим у меня.

В а л у е в. От какого стола уводит, ай-ай.

К у д и н о в,  А б р о с и м о в  и  В а л у е в  выходят.

Е в а. Извините, я — на кухню. (Выходит.)

Л я л я. Ты заметила, как она вспыхнула, когда Илья сказал, кто подарил цветы?

В а л е н т и н а (непроницаемо). Нет.

Л я л я. Бедняжка, наверное, и до нее дошло… А ты не знаешь?! Шепчется весь город. Летчица… Я тоже не верю…

В а л е н т и н а. Языки вырывать. И уж я бы нашла у кого.

Л я л я. Валечка…

В а л е н т и н а. Будь хорошей, я хочу остаться наедине с телефоном.

Л я л я  выходит.

Валентина набирает номер.

Освещается  Р я з о в  с телефонной трубкой в руке. Он в домашней пижаме, что-то жует.

Р я з о в. Слушает Рязов. Да.

В а л е н т и н а. Ты еще в пижаме?

Р я з о в. Почему — еще?

В а л е н т и н а. Ты жуешь сыр?

Р я з о в. Почему — сыр?

В а л е н т и н а. Сними пижаму, умойся, надень костюм и все прочее и приезжай к Кудиновым. Я — у них.

Р я з о в. Даже не собираюсь. Ага. Потому. Слыхала анекдот про хурму? Вот.

В а л е н т и н а. Ну да, Кудинов — в опале. Опасно. Сам Валуев пришел!

Р я з о в. О-о, ни в коем случае не пойду.

В а л е н т и н а. Если ты не придешь, я неделю, нет — месяц не появлюсь дома. Сейчас же уйду, прямо от Кудиновых.

Р я з о в. Это — точно?

В а л е н т и н а. Ты вспомни, как это бывает точно.

Р я з о в. Где же ты будешь жить?

В а л е н т и н а. Меня обеспечит ЖКН.

Р я з о в. ЖКН? Какое ж это учреждение?

В а л е н т и н а. Самое главное.

Р я з о в. Допустим, я приду. А моя судьба тебе ничто?

В а л е н т и н а. Судьба решается делом, а не интригами. Зачем ты широко вещаешь про Ниночку Татаркину?

Р я з о в. Про летчицу? Я… я не вещаю. Валя, пойми, в круглую дату ему орден не дали! Значит, уже и наверху…

В а л е н т и н а. Рязов, я от тебя уйду совсем, если ты… И вот тогда-то твоя карьера… Когда от человека уходит жена, его репутация ставится под вопрос.

Р я з о в (после небольшой паузы). Да. Понятно.

Затемнение убирает  Р я з о в а.

Входит  Л я л я.

Л я л я. Ты кончила? Оставь теперь меня. (Набирает номер.)

В а л е н т и н а  выходит.

Освещается  П о с к о н о в, в костюме и при галстуке, с телефонной трубкой в одной руке и детскими штанишками в другой.

П о с к о н о в. Да, да, да… Извини, я… м-м…

Л я л я. Ты чего мекаешь, Антонушка?

П о с к о н о в. Лидочка разбила стакан и порезала пальчик. Вася замарал штанишки. Алеша требует пустить его на фильм до шестнадцати.

Л я л я. Где Павел, где Надя?

П о с к о н о в. Ушли к друзьям. Оставили записки.

Л я л я. Где мама?

П о с к о н о в. Мама возле подъезда на скамейке. Беседует с соседками.

Л я л я. Я звоню тебе от Кудиновых. Позови маму. Вступи в лифт и поднимайся сюда, нельзя же опаздывать.

П о с к о н о в. Лялечка, но ты же знаешь, у меня давление.

Л я л я. Сегодня у многих давление. Жду тебя, Антонушка. Здесь уже Валуев и Абросимов.

П о с к о н о в. Ляля… это предположение Рязова… ты знаешь… Теперь мне стыдно смотреть в глаза Илье. Именно потому я и не хочу к нему идти. (Кричит в ответ на детский плач.) Васенька, Лида, я сейчас!

Л я л я. Ты должен был сразу решительно отказаться. Было бы легче. Найди момент и все расскажи Илье.

П о с к о н о в. Господи, как гадко.

Л я л я. Да, милый. Приходи же, родненький. Я тебя жду.

П о с к о н о в (радостно). Ждешь? (Кричит в окно.) Мама! Мама, пожалуйста, идите домой!

Затемнение убирает  П о с к о н о в а.

Входит  В а л е н т и н а.

В а л е н т и н а. Порядок?

Л я л я. Исключая Васины штанишки и Лидочкин пальчик.

Звонок.

Е в а  входит из внутренней двери и впускает  С т у п и ц ы н а.

С т у п и ц ы н. Здравствуйте. Видал вас как-то издали. Ступицын.

Е в а (радостно). Ступицын! Я вас уже люблю.

С т у п и ц ы н. Весьма, так сказать… Илья Степанович — нерасчетливый человек, пригласил соперника. (Здоровается с Валентиной и Лялей.) Я в сплошном загуле. У сына второй день свадьба. Но я все же к вам, хоть на часок.

Е в а. Очень хорошо!

Звонок. Ева впускает  П о с к о н о в а.

Антошка! Ты знаешь, что я для тебя отпекла?! Страшный сюрприз.

П о с к о н о в (растроган). Спасибо, Ева, спасибо. Поздравляю тебя — за Илью. Ляля. Но-но! Без нежностей!

Звонок. Входят  г о с т и. Шумно здороваются.

П е р в ы й  г о с т ь. А где же юбиляр?

Ж е н а  п е р в о г о  г о с т я. Говорят, и представитель из Москвы… (Осеклась под взглядом мужа.)

Е в а. В кабинете, у Ильи Степановича.

В т о р о й  г о с т ь. Простите великодушно опоздание. Ждал жену, как всегда.

Ж е н а  в т о р о г о  г о с т я. Ах, поздравляю, Ева Рудольфовна… Здравствуй, Валечка! (Тихо.) Строго между нами: в редакции могут задержать статью про твоих рисоводов, нажми кнопки.

Входит  Р я з о в.

Р я з о в. Дверь приоткрыта… (Ищет глазами.) Моя Валентина здесь?

В а л е н т и н а. Здесь, Кешенька.

Появляются  К у д и н о в,  А б р о с и м о в  и  В а л у е в. Общие приветствия.

П е р в ы й  г о с т ь. Илья Степанович, от имени совнархоза!

К у д и н о в. Скромная, домашняя выпивка, никаких «от имени».

П е р в ы й  г о с т ь. Спасительная привычка! В словесном трафарете легче дышится.

В т о р о й  г о с т ь. Раздался ты, Коля, пониже плечей.

П е р в ы й  г о с т ь. Плохо, Сережа, два раза пьявки отсасывали, вот следы за ушами.

В т о р о й  г о с т ь (третьему). А ты, говорят, почти весь завод переводишь на автоматику?

Т р е т и й  г о с т ь. Во-во, скорей за дела, еще до пирога… Илья, безделушечку тебе презентую…

К у д и н о в (рассматривает). Календарь?

Т р е т и й  г о с т ь. Ага, на полупроводниках…

К у д и н о в. Забавная штукенция… Спасибо. (Подошел, обнял за плечи Ступицына.) Сын не обидится, что с его свадьбы ко мне сбежал?

С т у п и ц ы н. Нет, нет!

Е в а  привела  Э р и к а  и  М а р ф у ш у. Эрик, обрадованный, шагнул к Ступицыну.

Э р и к. Виктор Игнатьевич!

С т у п и ц ы н. Здравствуй, Эрик.

Е в а. Дорогие друзья, просим всех к столу. (Посконову.) Антон, ты — сюда, ближе ко мне.

Гости и хозяева садятся за стол.

Звонок в дверь.

Это кто же совсем опоздавший?..

Впускают  О п о к и н у, вполне приятную женщину. Опокина одета с провинциальной элегантностью.

О п о к и н а. Ева Рудольфовна… Ах, знаете ли вы… и вообще — все?.. Спасибо, мы получили приглашение, но Евгений Самсонович в командировке, а я одна стеснялась.

Е в а. Мы очень рады, Анна Петровна.

О п о к и н а (ко всем присутствующим). Я подчеркиваю, одна бы я — нет… но вдруг моя дочь, Людочка моя, входит и говорит: мама, я только что слушала последние известия. Передавали указ. (Бросается к Кудинову.) Я поздравляю вас, Илья Степанович! Указ о вашем награждении орденом.

Общий приветственный шум.

Р я з о в. Каким орденом?

О п о к и н а. Вот об этом Людочка… и я в смятении. Да самым большим! Конечно! Каким же еще!

П о с к о н о в. Ваша дочь… гм… не ослышалась?

О п о к и н а. Да у нее прекрасный слух! Кстати, если вы читаете журнал «Наука и жизнь», там вопросы физиологии. И вообще. Вы знаете, раньше я думала: где люди набираются эрудиции? И про кибернетику, и про теорию относительности, всякие кванты, гамма-лучи… Заглянула я как-то в журнал «Наука и жизнь». Да, вся эрудиция — оттуда! Там буквально все сказано! Физиология слуха, к вашему сведению…

В а л у е в. Так надо выпить за юбиляра.

Гости весело кричат. Те из них, кто с искренней симпатией относится к Кудинову, — а их, разумеется, большинство, — как бы получили вдруг решительную поддержку.

С т у п и ц ы н. Дайте мне сказать, слово просится. Честный ты мужик, Илья Степанович. Так у нас на заводе говорят. Честный мужик. Сохранить это звание очень трудно. Один — не сохранишь. Друзья должны быть рядом, товарищи. Я хочу выпить за то, чтобы ты зорче смотрел, кто рядом с тобой. Будь здоров, Степаныч!

Г о с т и. Ура!

Р я з о в. Ты, Илья Степанович, обладаешь одним замечательным качеством…

Е в а. Почему — одним?

Общий смех.

Р я з о в. Ты безошибочно чувствуешь время. Вот, уловил, что время демократичное, а кое-кто из нас не уловил… А время-то дает возможность для раздумий… и даже сомнений! Это не значит, конечно… но вы меня понимаете.

Г о с т и. Понимаем!

— Говори, Рязов!

Р я з о в. Завтра бюро веселей пойдет. Выработает разумную резолюцию. Разумную и смелую. Все бюро поддержит Илью Степановича. Я думаю, и дорогой наш Михаил Павлович размышляет в эти минуты… В самом деле, разве это мудро — строить экономику края по какому-то отвлеченному шаблону? Ты набрался мужества, Илья Степанович, и пошел против волны… Должен прямо сказать, я переживаю чувство стыда за то, что не сразу тебя понял. Живи сто лет! (Пьет. Обнимает Кудинова.)

Общее оживление.

П о с к о н о в. Очень типична твоя судьба, Илья. Фронт, производство, партийная работа… Так, с виду посмотришь — обыкновенный мужчина средних лет…

Л я л я (озорно). Необыкновенный.

Е в а. Факт, необыкновенный.

К у д и н о в. Ева…

Е в а. Вы должны были видеть его на фронте! Газета «За Родину!» все время писала про его подвиги и про его полк. Немцы стреляют, потом орут из своих окопов: «Ева иди к нам, мы тебя полюбим!» А я им: «Фрицы, я люблю отважного офицера!» Но сам Кудинов еще ничего от меня не знал.

Р я з о в. Ты умеешь глубоко, пружинисто вскрывать проблему, Илья Степанович…

Звонок телефона. Сидящая ближе всех к телефону Ляля поднимает и сразу опускает трубку.

И все мы — солдаты партии. Но, видимо, в партии каждый солдат должен обладать кругозором полководца, волей полководца… Я приветствую тебя, Илья Степанович, и тех, кто вместе с тобой отстаивает свои убеждения, борясь за счастье, за будущее нашего родного края, его хлеборобов, рыбаков, рудокопов…

Снова звонок телефона.

Л я л я (сняла трубку, тихо). Пожалуйста, не звоните. Что? Да, она здесь. Но, может быть, вы попозже?.. (Громко, ко всем.) Извините. Просят Анну Петровну. Что-то очень важное.

О п о к и н а. Ради бога, простите… (Берет трубку.) Людочка, из-за тебя прервали речь… Что? (Слушает в смятении.) Деточка, ты меня потрясла! (Опускает трубку.) Дома я вслух мучилась вопросом: не будет ли с моей стороны нескромно одной, без Евгения Самсоновича, появиться у Кудиновых?.. Моя Людочка пригласила к себе на вечер друзей. И решила выпроводить меня. Объявила мне, что слушала радио, последние известия. Я бросилась к вам со счастливой новостью. И вот теперь Людочка говорит… таких известий не было…

Все поражены.

И в эти минуты ошеломленных людей в известной мере выручают ледяные, логически выстроенные объяснения Опокиной.

Но друзей пришло больше, чем Людочка рассчитывала. Теперь она меня срочно зовет помочь ей на кухне. Извините меня. Я сделала все для ее здорового нравственного роста. И все же… вот видите… какая недоработка с моей стороны… (Уходит.)

Молчание.

П е р в ы й  г о с т ь (громко хохочет). Вот ей задаст Евгений Самсонович, задаст! (Умолк, никем не поддержанный.)

В т о р о й  г о с т ь (пытается разрядить атмосферу). Слушайте, а вот у нас был недавно случай… Докладчик взошел на турбину… то есть на три…

Эта оговорка в обычную минуту могла бы вызвать улыбку, но сейчас, когда все до крайности напряжены, она вызывает нервический хохот. «Докладчик… на турбину!» — повторяют, захлебываясь смехом, гости Кудинова. Безудержный громкий хохот обрывается неожиданно, и наступает тишина, тишина неловкости.

З а т е м н е н и е

Райком партии одного из районов в краевом центре. Кабинет инструктора райкома  Е л е н у ш к и н о й. Полная, миловидная, с круглым лицом, маленьким вздернутым носиком и внимательно-таинственным взглядом, как бы говорящим собеседнику, что она знает нечто такое, чего он никогда не узнает, — Еленушкина говорит тихим, тоненьким голоском.

Входит  Л е б е д ь.

Л е б е д ь. Здравствуйте, Татьяна Андреевна.

Е л е н у ш к и н а. Садись, товарищ Лебедь. Что ты знаешь про ЖКН?

Л е б е д ь. ЖКН?..

Е л е н у ш к и н а. Слабо информирован, слабовато. А в район поступило заявление члена твоей партийной организации. Какая-то подозрительная женская группа.

Л е б е д ь (своим носовым платком профессионально смахнул пыль с письменного прибора). Много раз я на своем веку подавал по требованию книгу жалоб. Это — открытая форма литературы. Доносы — закрытая форма литературы.

В кабинет заглядывает жена Лебедя, А л е в т и н а.

Е л е н у ш к и н а. Вы ко мне?

А л е в т и н а. Не-е.

Л е б е д ь. Сиди, Аленька, читай.

А л е в т и н а (зевает). Ломота одна.

Л е б е д ь. Тогда иди домой.

А л е в т и н а (прицельно покосилась на Еленушкину). Ишь ты! Не-е…

Л е б е д ь. Жена. Извините.

Е л е н у ш к и н а. Оцени момент, товарищ Лебедь. В крае работает комиссия…

Входит  О п о к и н а.

О п о к и н а. Разрешите?

Е л е н у ш к и н а. Здравствуйте, товарищ Опокина. Садитесь. Я думаю, товарищ Лебедь, как секретарь парторганизации домоуправления, нам не помешает?

О п о к и н а (протягивает руку Лебедю). Если так положено…

Е л е н у ш к и н а. Я расследовала ваше заявление. Беседовала кое с кем. Из тех, кого вы упоминаете. Теперь я хотела бы уяснить… Как вы начали все это вскрывать?

О п о к и н а. Видите ли… (Покосилась на Лебедя.)

Е л е н у ш к и н а. Вы — в райкоме, товарищ Опокина.

О п о к и н а. Со мной повстречался одни человек… Сказал мне, что его жена всячески угрожает ему. Бравирует своим причастием к ЖКН.

Е л е н у ш к и н а. Как же это расшифровывается — ЖКН?

О п о к и н а. Узнать пока не удалось.

Е л е н у ш к и н а. Так что же этот товарищ?

О п о к и н а. Он попросил меня… гм… войти в доверие к его жене…

Е л е н у ш к и н а. Кто он?

О п о к и н а. Скажу. Но на более высоком уровне.

Е л е н у ш к и н а. Вошли в доверие?

О п о к и н а. В журнале «Наука и жизнь» была статья о мозговом магнетизме…

Е л е н у ш к и н а. Пожалуйста, конкретнее.

О п о к и н а. На базе моих недоумений я к ней как к ученому человеку вошла… Но самое главное, что я выяснила буквально в последний момент… Первое совещание ЖКН состоялось у жены Кудинова. Ева Рудольфовна приятная женщина, но если в ее доме…

Л е б е д ь (очень возбужден; Еленушкиной). Покажите мне заявление Опокиной.

Е л е н у ш к и н а. Пожалуйста.

Лебедь берет бумажку, комкает ее, засовывает в рот и решительно разжевывает.

О п о к и н а. Позвольте!..

Л е б е д ь (с трудом и отвращением глотнул). Фу… Чем вы писали этот донос?! Керосином?

Е л е н у ш к и н а (подает Лебедю стакан воды). Запейте, товарищ Лебедь.

О п о к и н а. Я… я сама вожу машину… Возможно, взялась грязными руками.

Л е б е д ь. Именно Грязными. (Еленушкиной.) Можно мне уйти?

Е л е н у ш к и н а. Да. Спасибо. Я не знала, что мне делать с этим документом. Ты мне очень, очень помог, товарищ Лебедь.

Л е б е д ь (Опокиной). Тош-нит! (Уходит.)

О п о к и н а (обиделась). Это, знаете ли, методы… Я буду жаловаться на более высоком уровне.

Е л е н у ш к и н а. Молчите, как мумия! А товарищу, который не понимает шуток своей жены, скажите, что он — дурак!

О п о к и н а  уходит. Еленушкина переживает происшедшее, мысленно оценивает свое поведение. Входит  Р я з о в.

Р я з о в. Инструктор Еленушкина?

Еленушкина кивнула.

Рязов.

Е л е н у ш к и н а (несколько растерялась). Слушаю, слушаю…

Р я з о в. Меня интересует хулиганская история с партбилетом. Вы дежурили по райкому? Расскажите.

Е л е н у ш к и н а. Поздно вечером в пятницу в райком пришел молодой коммунист, рабочий станкостроительного завода Кудинов… И сдал мне партийный билет мастера Диомидова.

Р я з о в. Дальше. Что он при этом сказал?

Е л е н у ш к и н а. Где-то на улице он подстерег своего мастера. И… и изъял документ.

Р я з о в. Сухо, равнодушно вы излагаете. Вопиющее дело! Вам поручено разобраться?

Е л е н у ш к и н а. Мне. Мастер Диомидов…

Р я з о в. Что — Диомидов? Жертва!

Е л е н у ш к и н а. Но за ним имеются…

Р я з о в (прерывает). Этот хулиган, который силой вырвал у своего мастера партийный билет… Когда пришел в райком, он был пьян заметно?

Е л е н у ш к и н а (твердо). Эрнест Кудинов был совершенно трезв.

Р я з о в. Вы уверены?

Е л е н у ш к и н а. Да.

Р я з о в. Может быть, вам по некоторым соображениям хочется… гм… смягчить вину этого хулигана?

Е л е н у ш к и н а. Я — член партии, товарищ Рязов. Вот копия моей докладной записки секретарю райкома.

Рязов садится за стол Еленушкиной, читает. Входит  К у д и н о в.

К у д и н о в (здоровается). Татьяна Андреевна, как наши ученые?

Е л е н у ш к и н а (смущена). Через полчасика начнем, Илья Степанович.

К у д и н о в. Иннокентий Алексеевич, и ты на конференцию?

Р я з о в (вернул Еленушкиной документ). Какая конференция?

К у д и н о в. Ученых. По проекту гидросооружений.

Р я з о в. А-а!

К у д и н о в. Я уверен, мы все-таки будем их строить. Гости из Москвы и Ленинграда кое-что подскажут.

Р я з о в. Да, да… мимо меня прошло… и под эгидой райкома?

К у д и н о в. Иннокентий Алексеевич, тебе ли не знать, что в этом районе — научно-исследовательский институт Абросимова…

Е л е н у ш к и н а (Рязову). Я вам больше не нужна?

Р я з о в. Больше не нужны.

Е л е н у ш к и н а  выходит из своего кабинета.

К у д и н о в (догадался, зачем Рязов пришел в райком). Моим сыном интересуешься?

Р я з о в. Знаешь, что он натворил?

К у д и н о в. Знаю.

Р я з о в. Ты говорил с ним?

К у д и н о в. Я прилетел сегодня утром. Сын на заводе.

Р я з о в (помолчав). Ну, что там в Москве?

К у д и н о в. А ты, Иннокентий Алексеевич, шуруешь!.. Это я и в Москве вчера почувствовал.

Р я з о в. Информировал, конечно. Бюро приняло столь опрометчивое решение, поддержав тебя…

К у д и н о в. Дружище, ты сам задал принципиальный тон! Вспомни. Когда я праздновал день рождения. Хорошо ты тогда говорил!

Р я з о в. Чего не скажешь в тосте.

К у д и н о в. Нет, ты прав, это ужасно… Судьбы людей, большие проблемы висят на волоске случайной мысли, настроения… Я добился разрешения провести пленум крайкома. Именно о том, пересматривать ли нам свой перспективный план или оставить его в прежнем виде.

Р я з о в. Жаль, неважно будешь выглядеть на пленуме. Да и сын тебя не украсил.

К у д и н о в. Мой сын сам ответит за себя. А вот как нам быть с зажимом, который ты, Иннокентий Алексеевич, пытаешься осуществлять, как быть с бюрократами, которые не дают истратить ни копейки без десятикратных согласований? Равнодушные, знать ничего не хотят: «все до лампочки».

Р я з о в. Илья Степанович, ну зачем на анекдоты скатываться?

К у д и н о в. Это «анекдот» о гибели двадцати трех человек. В Усть-Балане, районе Ржановой. Тайфуном повредило мост. Затрата на ремонт согласовывается, согласовывается, согласовывается, а мост стоит дырявый. Сегодня утром ехал автобус и — в реку… Договоримся о пленуме, и завтра вылетаю в Усть-Балан.

Р я з о в. Ты надеешься, что пленум тебя поддержит?

К у д и н о в. Да. Лучшие люди края — ведь они-то знают, куда вести дело, как строить экономику, они живут этим… Дамбы, плотины спасут нас от наводнений, и людям и землям дадут устойчивость. Я уверен, члены крайкома еще раз утвердят наш перспективный план.

Р я з о в. Допустим… Но что это будет, если пленум поддержит наш план и тебя заодно? Тебе ясно?

К у д и н о в. Это — всего лишь спор.

Р я з о в. Кому нужен спор?! Чудак, от этого, слава богу, давным-давно отвыкли.

К у д и н о в. Так мы же все погубим, если будем жить только одной командой!

Р я з о в. Страна огромная, энергичная… если не держать в кулаке…

К у д и н о в. Теперь уж, когда нет страха, кулаком не управишься. Смеются люди, когда кто-нибудь в кулак их пытается зажать, смеются…

Р я з о в. Посмеются — и перестанут.

К у д и н о в. Нет, страх ушел навсегда… Иннокентий Алексеевич, если пленум выразит здоровую коллективную мысль, мы с тобой радоваться должны! Значит, мы неплохо работаем, воспитываем убежденных, принципиальных людей.

Р я з о в. Вот наивняк-то, извини ты меня… Октябренок! Из-за чего ты рискуешь? Что ты рвешься из постромок? А знаешь ты, куда нас потянет эта твоя самостоятельность, чем обернется? В экономике, в идеологии… Повстречался я недавно с одним приятелем… секретарь обкома, тоже первый, как ты… Рассказал ему о наших спорах. Так он за голову схватился: зачем раскачиваете стихию?! Если каждый начнет мыслить, как хочет, выдвигать свои домыслы, противоречить, это же черт те что получится!..

К у д и н о в. А знаешь, Иннокентий Алексеевич, пожалуй, мы с тобой работать дальше не сможем… Сильный ты, здоровый, а взгляды твои — отжившие… Партия прошла тебя, Рязов.

Р я з о в. Та-а-ак… Спасибо, Илья Степанович, ну, буду и я откровенным… Мне, понимаешь ты, стало известно, что тебя… Ты должен будешь уйти, освободить пост. Существует такое мнение.

К у д и н о в. Если и пленум крайкома скажет мне: уходи…

Р я з о в. Советую тебе, сделай потоньше, заяви сам, а пленум — удовлетворит. Я ж тебе сказал доверительно: уж коли существует мнение…

К у д и н о в. Но существую я и мое мнение!

Р я з о в. Твое мнение переросло в конфликт. Ясно тебе, что это значит?

К у д и н о в. Я не боюсь конфликтов с теми, кто лишь болтает об инициативе, о научном подходе! Болтают, болтают, но любое дело отсылают на административный правеж.

Р я з о в. Повторяю тебе: проси об уходе. Пленум тебя все равно снимет.

К у д и н о в. Мне приходит в голову, что ты — сова Минервы… Чепуха! Каждая минута времени движет стрелку часов к разуму. Время, время — колыбель справедливости…

Р я з о в. Заумь какая-то. Используй достойный выход, просись. Больше тебе скажу: не брыкайся, иначе положишь партийный билет.

З а т е м н е н и е

Комната в квартире Кудиновых. Ева заканчивает просмотр ученических тетрадей. У нее — Л я л я  П о с к о к о в а.

Л я л я. В Москве делают пластическую операцию. Подтягивают кожу лица. Вот так. (Показывает.) Собачьи щечки, проклятые.

Е в а (огорченно). Вторая двойка сегодня.

Л я л я. На ночь не ешь. Делай по утрам зарядку. Это что на тебе?

Е в а. Мой школьный костюм для работы.

Л я л я. Тряпка для уборки общих мест пользования в коммунальной квартире. Сейчас же иди переоденься. Илья должен видеть тебя только красивой. Ситуация не в твою пользу. Этой летчице двадцать восемь лет.

Е в а (громко, истерически кричит). Перестань! Перестань! Перестань! (Разрыдалась.)

Л я л я (успокаивает). Ладно тебе…

Е в а (причитая по-бабьи). Илия — в неприятности. Эрик глупость наморозил, еще эта летчица… Бедная моя голова!

Л я л я. С Ильей объяснись.

Из внутренней двери вбегают  М а р ф у ш а  и  Э р и к. Хохочут, визжат, как малыши. Скрываются.

Е в а (вытирает слезы). Я не скажу Илии ни слова. Сейчас ему очень трудно.

Снова вбегают  Э р и к  и  М а р ф у ш а. Борются на полу. Входит  К у д и н о в.

Э р и к. Молилась ли ты на ночь, Квазимода?

Л я л я. Ого!

Е в а. Так Эрик путал в детстве.

М а р ф у ш а. Молилась, молилась! Милиция!

Кудинов кашлянул. Ева увидела его, вскочила ему навстречу. Поднялся, отряхивается смущенно Эрик.

К у д и н о в (рассеянно). Весельем мы сменили бранный клич… (Здоровается с Лялей.)

Е в а. Ужинать будешь, Илия?

К у д и н о в. Спасибо, Ева. Пил чай с учеными.

Е в а. Ты выступал?

К у д и н о в. Слушал.

Е в а (Ляле). Если он выступает плохо, три дня потом скрипит зубами.

Л я л я. Илья — трибун. Мой Посконов каждое словечко пишет заранее. Прощайте, мальчики и девочки. (Тихо, Еве.) Скинь с себя этот крапивный мешок. (Уходит.)

К у д и н о в. Так, мои дорогие… Что, если я покачусь кубарем из крайкома? Высказывайтесь.

Э р и к. Для меня это будет хорошо. Идиоты перестанут попрекать знатным родителем.

М а р ф у ш а. Я потеряю массу привилегий. Обидно.

Е в а. Ты должен победить, Илия.

К у д и н о в. Ура тренеру.

Молчание.

Тэ-экс… (Марфуше.) Ваша фамилия?

М а р ф у ш а. Кудинова! И горжусь.

К у д и н о в (задумчиво, в тоне детской песенки). Я теперь работаю страшной бегемотою… Эрик, ты хочешь со мной поговорить?

Э р и к. Хочу.

К у д и н о в. Наедине или в коллективе?

Э р и к. Если будешь рычать, то — наедине.

К у д и н о в. Что в твоей парторганизации?

Э р и к. Будут меня прорабатывать, наметили собрание.

К у д и н о в. Где расписка за партбилет?

Э р и к. Вот. (Показывает.) Приняла Еленушкина. Краденый! Диомидов украл партбилет у партии.

Марфуша. А кто тебе дал право…

Э р и к. Устранись.

М а р ф у ш а. Ты — анархист. Цыпленок жареный.

Е в а. Ты тоже, милая, не приклеивай этих… этикеток.

Э р и к. Папа, давай без коллектива!

Кудинов молчит. Е в а  и  М а р ф у ш а  выходят.

Я тебе навредил? Сильно?

К у д и н о в (вспыхнул). Ты еще спрашиваешь? Только сынишка мог этак добавить, в такой момент!

Э р и к. Прости… Понимаешь, мысль отобрать партбилет пришла так неожиданно… Только видел перед собой его затылок, ничего не соображал.

К у д и н о в. А теперь соображаешь?

Э р и к. Папа, я не чувствую себя виноватым. Это плохо?

К у д и н о в. Очень плохо.

Э р и к. Но ты знаешь Диомидова… Это же настоящий кулак. Рабочих вот так зажал. Кое-кто уже сами несут ему с каждой получки. Я говорю: что вы делаете, ребята! А они: ага, попробуй стань поперек. Понимаешь ты это! А как собрание, такие речи толкает — прямо агитатор, горлан… Все же знают — врет. Какой он коммунист?! Почему его поддержали, оставили в партии? Ах, ты уже хмуришься! Но ты же учишь меня думать о судьбах всего человечества…

К у д и н о в. Ты пока еще плоховато усваиваешь.

Э р и к. Твоя жизнь — моя школа. Я знаю всё, что с тобой сейчас происходит. Знаю! Люди всё знают. Хлопни погромче дверью — и уйди. Или ты боишься покинуть свой кабинет?

К у д и н о в. Боюсь.

Э р и к. Отец?

К у д и н о в. Эрик, я боюсь покинуть дело своей жизни.

Э р и к (мечется по комнате). Кто-то же должен быть безумцем! Храбрым безумцем…

К у д и н о в. Истеричные герои смешны. Я имею в виду тебя и твой поступок.

Э р и к. Но ведь сожрут Диомидовы!.. Их надо бить! Бить, иначе — переварят в желудках…

К у д и н о в. Бить, говоришь? Это уже бывало. Те, которых ты своим поступком повторил, когда-то, в годы гражданской войны, начинали с комиссаров, интеллигентов, евреев…

Э р и к. Я — серьезно!

К у д и н о в (жестко). Ж я — серьезно. Вчера ты опрокинул мещанина, завтра ты, в горячке, бросишься на меня. Тебя рано приняли в партию, сынок.

Э р и к  выходит. Кудинов одиноко сгорбился, присел на стул.

Входит  Е в а. Она очень хорошо одета.

Е в а. Илия… (Дотронулась до плеча мужа.)

К у д и н о в. Куда собралась?

Е в а. Я — к тебе. Как мне идет это платье?

К у д и н о в. Очень.

Е в а. Ты все ездишь… летаешь…

К у д и н о в (не понял намека). Летаю… Скоро перестану.

Е в а (резко, со слезами в голосе). Ты летай, летай!

К у д и н о в (в недоумении). Ева?..

Е в а. Конечно, летчики не привозят мне свежие розы, чтобы я могла их дарить… Я не умею делать женскую политику.

К у д и н о в. Ты, Ева?.. Ты могла подумать? Да я же… Ты моя Ева! Ты моя Ева… Ну… Ох ты, дурочка смешная.

Е в а. Дурочка, ага… Проявила бабизм. Прости, Илия… Слушай, когда начались твои неприятности, я перепугалась. Болтала тебе чепуху. Твоя Ева теперь уже не та, как на фронте. И все же… Вот что, Илия. Если даже ты увидишь, что из тебя хотят приготовить мелкий-мелкий порошок… ты посылай всех к черту! Слышишь?

К у д и н о в. Слышу, Ева. (Горячо, благодарно целует ее.)

З а т е м н е н и е

Дальневосточная тайга. Серое осеннее утро. Ветер наносит мокрый снег.

Горит костер. Возле него — Н и н а  Т а т а р к и н а, в своей летной одежде, и  С а м о х и н. Чуть в стороне, на поляне, — самолет, потерпевший аварию. Нина работает с картой. Слышен стук топора.

С а м о х и н. Больно?

Н и н а (сквозь зубы). Терпимо.

С а м о х и н. Все-таки сели на обратном пути. Где было нужно — побывали… А вы действительно первоклассный пилот. Посадить аварийный самолет в такой обстановке…

Н и н а. Это вы мне вместо перевязки на ребра?

Стук топора, падение дерева.

С а м о х и н. Хотите — нет, а перевязка вам будет сделана.

Входит  К у д и н о в  с топором.

К у д и н о в. Сухую лесину свалил. Высчитали?

Н и н а. Да. От Усть-Балана мы пролетели около трехсот километров. Может быть, мне все-таки удастся поправить радио?..

С а м о х и н. Нет.

Н и н а. Придется посидеть. Жечь костры. Найдут.

К у д и н о в. Сейчас думают, что мы в Усть-Балане, и хватятся дня через два, не раньше. Допустим, найдут. А пленум?

Н и н а. Отложат. Как же без вас!

Кудинов молчит.

С а м о х и н. Могут и не отложить.

Н и н а. Ближайший населенный пункт — леспромхоз Турчиха. Около восьмидесяти километров. На юго-запад.

Все трое рассматривают карту.

К у д и н о в. Как ваш бок?

Н и н а. Так себе.

К у д и н о в. Аптечка — здесь. Будем вас врачевать. Раздевайтесь. (Требовательно.) Да-да.

Н и н а (раздевается). Долгожданный момент.

С а м о х и н. Товарищ Татаркина, так шутить… это безнравственно…

Н и н а. О господи! Кому такой муж достанется!

С а м о х и н. А если — вам?

Н и н а. Чур меня! (Смеется, но обрывает смех: ей больно.)

Кудинов помогает ей раздеться, Самохин отвернулся.

К у д и н о в. Тут больно?

Н и н а. Слегка.

К у д и н о в. Здесь?

Н и н а. Ы-ых!

К у д и н о в. Ребро. Перелом.

Н и н а. Скажите! И не обнималась.

К у д и н о в (накладывает повязку). У нас, у мужчин, кажется, одним ребром меньше. И ничего, живем. Резко двигаться вам нельзя. Так… Вы, Самохин, останетесь с Ниной. А я пойду. Доберусь до Турчихи. Оттуда, по радио, попрошу вертолет.

С а м о х и н. Почему — вы? Я охотник, знаю тайгу. Вы заметили, я во все дальние поездки беру с собой карабин? Восемьдесят километров для меня пустяк.

К у д и н о в. Возможно. Когда вы здоровы.

С а м о х и н. Тряхнуло голову. Ну и что?

К у д и н о в. Не пройдете и трех километров.

Н и н а. Эх, горюшко очкастое! Самое время тебя съесть.

К у д и н о в. Дайте-ка мне карту.

С а м о х и н (откладывает в вещевой мешок часть продуктов). Спички есть?

К у д и н о в. Есть. Знак для вертолетов — костры на поляне.

Н и н а. Самохин, я хочу попрощаться с Ильей Степановичем. Отойди потихонечку, проветри свою голову, удалой.

С а м о х и н  уходит.

Н и н а. Степаныч, я изо всех сил стараюсь перейти от вас. Уговорили — последний рейс. И вот, вынужденная…

К у д и н о в (изучает карту). Ну, это обойдется. А вот там, в Усть-Балане… того уже не поправишь. Автобус вверх колесами… двадцать три человека… (Сложил карту.)

Н и н а. Теперь уж точно: последний рейс я с вами, Степаныч. Ребро поломано. Мечты-мечты… Уж никогда мы с вами не съедим Самохина!

К у д и н о в. Километров двадцать мне надо идти вдоль реки… Выпейте чайку, согрейтесь. (Подает Нине кружку чая.)

Н и н а (выплеснула чай, со жгучей обидой). Счастливого пути!

Кудинов стоит, грустно улыбаясь.

Лучше б я разбилась.

Входит  С а м о х и н.

С а м о х и н. Товарищ Кудинов, я прошелся… Знаете, я чувствую себя отлично. (Упрямо.) Я пойду! Доползу! Вы не имеете права рисковать жизнью.

К у д и н о в. Странно: вы имеете такое право, а я почему-то не имею?

С а м о х и н. Товарищ Кудинов, я — обыкновенный человек…

К у д и н о в. Чепуха… Древнее заблуждение: обыкновенный человек. Очень удобное для мещан и деспотов. Каждый человек — необыкновенный! Дайте винтовку, мешок.

С а м о х и н. Вы уничтожаете меня… как мужчину.

К у д и н о в. Милый мой товарищ… (Обнял Самохина.)

С а м о х и н. Во мне всегда было что-то от Епиходова…

К у д и н о в (отведя Самохина в сторону). Ты же любишь ее. Долго ты будешь ходить вокруг да около?

С а м о х и н. Ах, и от вас на «ты» удостоился. Вот не думал…

К у д и н о в. Чего ты не думал?

С а м о х и н. Товарищ Кудинов, я — ваш помощник и…

К у д и н о в. Помощник, помоги себе! (Громко.) Берегите Нину. Жгите костры на поляне. Пока! (Махнул рукой, уходит.)

З а т е м н е н и е

Помещение за сценой большого зала заседаний, где идет пленум крайкома.

В тихом уголочке, куда не долетает шум голосов, пристроились  П о с к о н о в  и  Л я л я.

П о с к о н о в (нетерпеливо). Лялечка, сейчас кончится перерыв.

Л я л я (целует мужа в щеку). Тс-с… Никто не видит. Антоша, ты забыл дома вот эти листки. Текст твоего выступления на пленуме. Я так испугалась… Ты же никогда не выступаешь без конспектов.

П о с к о н о в. Лялечка… ну, как-нибудь.

Л я л я. Возьми. И — читай. Не меняй ни одного слова! Очень хорошо здесь у тебя. Все так честно, горячо написано… (Целует мужа.) Да никого же нет! Мой храбрый. Как я тебя люблю… Умница. Я подписалась бы под каждым словом твоего выступления. Возьми же эти листки. А то мы заговоримся — и я, чего доброго, унесу их домой.

П о с к о н о в. Унеси. Я их не забыл. Оставил. Чтоб эти бумажки не тянули меня к трибуне.

Л я л я. Боишься выступать? Но сегодня же… решается судьба края… Антон!

П о с к о н о в. Большая, подлинная, история творится в своих собственных закономерностях. Очередной виток она сложит все равно. Выступай не выступай… Объективные законы, Лялечка.

Л я л я (растерянно). Возможно. А Илья? Надеется на тебя. Поддержишь?

П о с к о н о в. Принципиальность и дружба иногда не смыкаются.

Л я л я. Антонушка… Он ли не принципиален!

П о с к о н о в. Ты не все знаешь. Очень сложная обстановка. Сегодня прилетела рейсовым самолетом Ржанова. Илья к ней летал — в район. Где он, что с ним? Никто не знает. Подняли местный аэрофлот. Искать.

Л я л я. Но без него идет пленум?

П о с к о н о в. Съехалось много людей. Держать их тут в ожидании Кудинова? А вдруг?.. Все может быть. Самолет. Решили проводить. Ведет Рязов. Между нами говоря, Рязова такая ситуация устраивает. Ждет выступления Ржановой. Как только пленум поддержит линию Рязова, Илья будет вынужден уйти. Оставаться на посту первого секретаря он не сможет.

Л я л я. Значит, я зря бежала к тебе?..

П о с к о н о в. Тебе нельзя бегать!

Л я л я (плачет). Да, нельзя… объективные законы… (Горячо.) Антон, я могу умереть.

П о с к о н о в. Отчего, деточка?

Л я л я. Люди чаще всего умирают от огорчения.

П о с к о н о в (обнимает жену). Тебе нельзя волноваться.

Л я л я. Конечно, нельзя… Сегодня Васька сказал «папа».

П о с к о н о в. Да ну?!

Л я л я. Очень так… отчетливо, громко… (Уходит.)

Посконов, умиленный сообщением о Ваське, сморкается, аккуратно складывает платок.

Появляется  К у д и н о в. Идет медленно, как бы придерживая себя. В сапогах, в грязном, обгоревшем у костров плаще. На щеках его черная щетина, он очень исхудал, бледен.

К у д и н о в (увидал Посконова). Антон!

П о с к о н о в. А? (Испугался.) Тебя не узнать…

К у д и н о в. Таежник.

П о с к о н о в. Пленум, понимаешь, идет… Извини, я там должен… (Быстро уходит.)

Кудинов осторожно стянул с себя плащ. Остался в свитере и мятом пиджаке. Присел на стул. Тяжело дышит.

Торопливо входит  А б р о с и м о в. У него в руках книги.

А б р о с и м о в. Это замечательно, Ильюша… вы наконец здесь!.. Посконов шепнул.

К у д и н о в. Он от меня прямо-таки шарахнулся. Так я страшен?

А б р о с и м о в (вежливо). Гм… небрит…

К у д и н о в (улыбаясь). Я теперь работаю дохлой бегемотою… Самолет сделал вынужденную посадку. Все участники происшествия уже вне опасности. Кто выступал?

А б р о с и м о в. Рязов.

К у д и н о в. Как?

А б р о с и м о в. Яростно тянулся.

К у д и н о в. Кто еще?

А б р о с и м о в. В основном — из районов. Есть очень толковые. Я записался в прения.

К у д и н о в (видит книги в руках у Абросимова). Эти все книги — на трибуну? (Быстро просматривает.)

А б р о с и м о в. Постараюсь без длинных цитат.

К у д и н о в. Осторожней с цифрами.

А б р о с и м о в. Минуточку, я проакцентирую… (Склонился над листками своего выступления.)

Входит  В а т а г и н.

В а т а г и н. Илья Степанович!.. Говорок уже пошел, что ты — здесь. Я свои выкладки привез. Те самые. Через бюро райкома провел. Можешь на них ссылаться.

К у д и н о в. Спасибо. (Просматривает.) Все — точно?

В а т а г и н. Если между нами, крен сделан малость.

К у д и н о в. Куда — крен?

В а т а г и н. В сторону идеи.

К у д и н о в. Какой идеи?

В а т а г и н. Чтоб не пересматривали.

К у д и н о в. Неужели нельзя было без крена?

В а т а г и н. Хлесткости меньше. А так — просто разит. Несокрушимо.

К у д и н о в. Приписка.

В а т а г и н. Мало ли бывало приписок! Хоть раз — для святого дела.

К у д и н о в. Не надо. Возьми материалы, выступи сам. Будет крепче.

В а т а г и н. Сам? Я?

К у д и н о в. Ты.

В а т а г и н. А, была не была!

К у д и н о в. Держи. (Крепко жмет Ватагину руку.)

В а т а г и н  уходит.

А б р о с и м о в. Уточнил. Ну-с, двинем к народу?

К у д и н о в. Еще чуть отдышусь. Я долго шел. Двое суток. Горные речки… Хорошо, с вертолета не упекли в больницу!

А б р о с и м о в. Меня уже объявили. Я — пошел. (Уходит.)

Входит  С т у п и ц ы н.

С т у п и ц ы н. Илья Степанович, что же не вылезаешь в президиум?

К у д и н о в (с улыбкой). Нюхаю. Обстановку.

С т у п и ц ы н. Как ты думаешь?.. Вот у меня тут письмо. (Хлопает по карманам.) Один рабочий нашего цеха, мой дружок, написал в крайком. Член партии. Свои мысли насчет заводского труда. Дал он почитать своему другу. А тот говорит: и я подпишусь. Тоже коммунист. Подписал. А потом пошло! Все ведь и работать и заработать хотят. За один день… вот, это все — подписи… (Вынимает из карманов много-много бумажек.) Тут и на меню в столовке, и на старых нарядах, и на клочках газеты. Кто на чем мог. Дружок решил, что на почте не примут. Вручил мне. Можно использовать, когда буду выступать?

К у д и н о в. Ты понимаешь, Виктор Игнатьевич, это выглядит… несколько сенсационно.

С т у п и ц ы н. Да?

К у д и н о в. Говори, что думаешь сам. Как всегда.

С т у п и ц ы н. Ладно. А то я… чуть увлекся…

К у д и н о в (встал). Пора. Двинемся вместе.

З а т е м н е н и е

Потом луч света выхватывает Кудинов а, стоящего за столом президиума перед микрофоном.

К у д и н о в. Товарищи… Я прошу меня извинить. Я летал в Усть-Балан. А на обратном пути — вынужденная посадка… тайга и прочие неприятности… Разрешите продолжить работу пленума. Слово предоставляется… товарищу Ржановой Римме Сергеевне.

Р ж а н о в а (освещается, на трибуне). Товарищи, очень поздно, после большой беды, но я поняла, как нашему краю нужны гидросооружения — плотины, дамбы. Этот последний тайфун сильно разорил наш район тоже… В Усть-Балане мы после тайфуна не успели отремонтировать мост. И в итоге — известная вам всем авария автобуса… столько смертей… Виновата я, товарищи! Завязла в согласованиях — когда, кому да на какие средства ремонтировать мост… Надо было вцепиться в бюрократов, требовать… А я… Равнодушие или чиновный страх во мне засели?.. Дорогие мои… оказалась я бабой, в худшем смысле. Хоть и сказала однажды Кудинову, что люблю мужские беседы… Ох… стояла я над гробами… Старики, дети… Закрыли глаза… будто не хотели меня видеть…

Бурная реакция зала пленума. Высвечиваются  В а л у е в  и  Р я з о в, сидящие за столом президиума.

Р я з о в. Расчувствовалась.

В а л у е в (пишет). Дайте слушать. Жизнь сложнее ваших стандартных формул…

Р я з о в. Смешала все понятия…

В а л у е в. А может быть, вы их смешали, Рязов?..

Р ж а н о в а. …считайте, что я доложила вам свои соображения. Больше говорить не могу.

Затемняются  В а л у е в,  Р я з о в,  Р ж а н о в а.

Аплодисменты в зале заседания. Высвечивается  К у д и н о в.

К у д и н о в (он уже бодр, внутренне собран). В порядке реплики, товарищи… Когда человек двое суток идет через тайгу, он имеет время поразмышлять… Мы отстаиваем свои взгляды на перспективы края потому, что хотим жить достойней и богаче. Но рутинеры «оберегают» нас, нашу экономику от каждого смелого шага… (Горячо, гневно.) В глаза будущему надо смотреть без всяких шор и чиновного трепета!.. (Сунул правую руку в карман, выхватил.) Извините. (Снимает пиджак.) Давайте изберем комиссию для подготовки проекта пленума, а потом продолжим работу предельно искренне… Римма Сергеевна, простите меня, я думал о вас хуже после нашей встречи на побережье, у Ватагина. Счастлив, что ошибся.

Освещается  Р я з о в.

Р я з о в. Товарищи, здесь у нас пленум крайкома или сентиментальное собрание… для отпущения грехов? Хлюпать на трибуне — это недостойно коммуниста, товарищ Ржанова…

Шум в зале.

Г о л о с а. Подвела ты, Римма, не по ниточке пошла!

— Что тайфун, что бюрократия — одна стихия!

— Тайфун дешевле обходится!

Р я з о в. Демагогия! В списке желающих высказаться в прениях есть товарищи, которые, я уверен, резко осудят сомнительные тенденции…

В зале снова вскипает шум.

Я требую тишины!..

Тишина.

З а т е м н е н и е

Сквер возле здания крайкома, где Нина Татаркина поздравляла Кудинова. Сгущается темнота позднего осеннего вечера.

Лицом к зрителям, в свете фонаря, стоят  Е в а  и  М а р ф у ш а.

Е в а. Большой зал заседаний — на четвертом этаже. Вот те окна… Левая сторона. (Зябко вздрагивает.)

М а р ф у ш а. Тебе холодно, мама?

Е в а. Нет. Только бы он не порол большую горячку…

Появляется  Э р и к.

Э р и к. Мне сказала жена Посконова, что вы пошли сюда. Откуда отец звонил?

Е в а. Уже из крайкома. Не заехал домой… Собрание было?

Э р и к. Строгий выговор. А вот Диомидова — вышвырнули! И теперь — наверняка.

Е в а (сурово). Эрик, ты кое-что-нибудь понял?

Э р и к. Да, мама. Вот бы сейчас поговорить с отцом!

Е в а. Я не знаю, захочет ли он видеть здесь нас всех?..

М а р ф у ш а. Мама, но ведь он победит, обязательно!

Э р и к (смотрит на мать). Мы уйдем, мама.

Э р и к  и  М а р ф у ш а  уходят. Ева стоит, приподняв легкий воротничок пальто. Медленно гаснет свет.

З а н а в е с

1967