Как ни странно, хозяева соседних садовых участков остались те же самые, только стали заметно старше и страшнее, ни один из них никуда не делся, не заболел и не умер, только самих родителей Игоря уже не было, а с самого дома облезла некогда зеленая краска, и он стоял черно-серый и сухой. Игорь думал, что дом окажется ниже, чем он предполагал, потому что все предметы, которые он помнил большими, в итоге оказывались меньше. Но это садовый участок оказался меньше, а дом как будто даже вырос за то время, пока Игорь не приезжал.

– Я крапиву вокруг дома скашиваю, когда она отрастает, – сказал сосед из-за рабицы, которая отделяла его участок от участка Игоря. – Ничего? Претензий нет? А то семена потом ко мне залетают.

– Нет, нет, спасибо, – рассеянно ответил Игорь, – может, вам заплатить как-нибудь?

Сосед стал показывать знаками, что Игорь сможет расплатиться потом, а пока не надо особо об этом говорить.

– Платить ему? Да перебьется синячище, – громко ответила жена соседа откуда-то из застекленной теплицы.

Чтобы не создавать неловкости в чужих семейных отношениях и отношениях соседских, Игорь показал знаками, что обязательно расплатится, но позже.

Жена должна была привезти сына через два дня. К этому времени Игорь только и успел, что вытереть пыль по всему дому, перестелить белье и вымыть покрытую паутиной посуду и люстру в гостиной. На это у него ушло несколько часов, потом Игорь зачем-то полез на чердак, да так и остался на нем, обнаружив многочисленные старые подшивки советских журналов. Как все это не отсырело, не сгнило, не было съедено мышами – оставалось загадкой. Были еще и книги, которые отец принципиально отказывался выбрасывать. Среди книг нашлась одна из тех, которыми он зачитывался в детстве, а именно: «Проблема поиска жизни во Вселенной». В детстве казалось, что встретить инопланетянина – это что-то сродни полному счастью, тогда это казалось настолько великолепным, что воображение маленького Игоря даже не могло охватить это событие целиком, внутренним взором он видел тарелку с огнями, выходящего из тарелки серого человечка – и на этом фантазия его останавливалась.

Конечно, в детстве, да и еще годом ранее, Игорь даже предположить не мог, что скажет пришельцу по телефону: «Я знаю, кто ты». А жена ответит, усмехнувшись, словно Игорь так и остался десятилетним пацаном: «Ничего-то ты не знаешь». Он не мог предположить, что пришелец воскресит его, и это будет обыденно и скучно.

Собственно, Игорь и будущее, в котором теперь оказался, представлял совсем не таким, какое оно оказалось, когда он переместился в него посредством взросления. «С другой стороны, удалось поработать в отделе по отлову инопланетян», – понял Игорь и подумал, что скажи ему кто в детстве, что он на самом деле будет ловить инопланетян, когда вырастет, тот Игорь был бы в восторге. С другой стороны, тот Игорь сильно бы разочаровался, если бы узнал, что будущее совсем не такое, как описал Кир Булычев, даже малейшее отклонение от этой кальки будущего очень сильно расстроило бы Игоря, как расстраивало оно его и теперь, когда стало настоящим.

– Вот, – сказал бы Игорь самому себе прошлому, – видишь этот холодильник, который старше тебя на три года? Когда родители умрут, я приеду через несколько лет, включу его – и он заработает, и я буду класть туда продукты. Не в какое-то диковинное устройство, а именно в этот холодильник, который уже станет желтым от времени. И жена привезет мне сына на машине, не на летающей, а обычной машине, а сын будет кататься на обычном велосипеде. Игрушек только всяких интересных станет побольше и сладостей, а так – никаких билетов на Марс, никаких билетов на Луну. Ну, хоть игрушки и сладости – и то спасибо.

До Игоря сын месяц прожил на даче у бабушки и дичился не только Игоря, но даже на мать косился как на чужую, как будто не узнавал ее. Он был почти черный от загара, только под глазами почему-то остались светлые круги, особенно заметные, когда сын поднимал брови, оглядывая новый велосипед. Игорь тоже почувствовал некое отчуждение от сына, потому что у того как будто слегка огрубели черты лица, стало меньше щек, волосы выгорели до темно-русого цвета и голос приобрел чужую Игорю хрипотцу, словно сын в его отсутствие тем только и занимался, что орал во всю глотку. Игорь попытался обнять его, но тот вежливо выскользнул по направлению к велосипеду и тут же, отпросившись у матери, укатил на улицу.

– Что-то вы оба какие-то не такие, – подколол Игорь жену – она, в отличие от сына, была как-то бледнее того, какой помнил ее Игорь.

– Так я беременная просто, – огорошила Игоря жена и продолжила как ни в чем не бывало в совсем другом русле: – Ты ему еще бассейн надуй, а то будешь видеть его только по утрам и вечерам, он тут быстро друзей найдет.

– Да вряд ли, – неуверенно сказал Игорь, – тут пенсионеры одни.

– Где пенсионеры, там и внуки.

– Ну да, так-то, – засмеялся Игорь.

– Еще есть шанс в дождливую погоду его дома застать, – сказала жена и опять резко сменила тему: – Ну, как командировка?

– Как будто ты не знаешь, – вздохнул Игорь. – С тобой как разговаривать? Как обычно или можно не таясь, у тебя неприятностей не будет среди ваших?

В глазах жены не мелькнуло ни капли понимания.

– А у тебя, среди ваших? – спросила жена.

– Я за тебя больше беспокоюсь, ты все-таки мать моего ребенка, кто бы ты ни была, – сказал Игорь. – Ты с самого начала все знала? Где я? Кто я? Просто обидно, что знала и не сказала, я понимаю, что все это, может, против правил каких-то. Неужели ни разу не возникало желания, не подмывало сказать правду.

– Насколько знаю, твои тоже не особо-то спешили правду говорить, – поддела жена.

– Это да, – вздохнул Игорь.

– Вот ответь мне на один простой вопрос, – вступила жена после паузы. – Кто ведет себя как человек? Кто выглядит как человек? Кто может зачинать и рожать других людей?

– Это риторический вопрос, как я понимаю, – догадался Игорь и вспомнил, что такие же слова говорил Молодой на последней пьянке.

– Нет, давай отойдем от абстракций, – возразила жена, – это реальный вопрос, безо всякого двойного дна и философского подтекста. И ответ на него тоже простой: если человек выглядит как человек и ведет себя как человек, то он человек и есть. Вот и все.

– Мы то же самое испытываем, что и вы, – добавила жена, помолчав. – Ты даже не представляешь, насколько много диктует тело, насколько разум вторичен, как много содержится абсолютно пещерных наслоений над обычным разумом, и это неудивительно, потому что вы из пещер вылезли совсем недавно, может, если вы в цивилизованном состоянии продержитесь столько, сколько пробыли в пещерах, то, возможно, что-то изменится. Но пока вы совершенно те же дикари с теми же совершенно инстинктами, что у ваших предков, и легким налетом цивилизации, который сметается любой мелочью. Поэтому и мы такие же. Страх смерти, вот, например. Я же рассудком понимаю, что не умру, но организм-то умирает и боится умирать, и ты не поверишь, но быть внутри тела и наблюдать свою смерть как бы со стороны еще неприятнее, чем умирать навсегда.

– Ну и зачем тогда все это? – спросил Игорь почти злобно.

– Потому что мы по-другому не можем, – мирно ответила жена. – Ну, природа у нас такая. Вселяться и мимикрировать. Мы тоже от себя прежних ушли, хоть и далеко, но не бесконечно далеко. Не совсем ушли. На самом деле во Вселенной мало существ, которые бы совсем могли уйти от того, кем они были когда-то.

– И как мы теперь будем? – из груди Игоря вырвался невольный вздох. – Ну, когда я теперь знаю, кто ты.

– Да так же и будем, – улыбнулась жена, наклонив голову, словно веселая собака. – Это опять изнутри тебя пойдет, из твоего дурацкого тела. Млекопитающие очень склонны к эмпатии. Мир млекопитающих на самом деле очень беззаботен. А мир людей еще более беззаботен, не знаю, как так получается, но все, рядом с чем вы живете в безопасности, вы очеловечиваете. Вы с кошками разговариваете, с телевизором, может, ты этого не замечал, но я сама чувствую, как само тело, сам мозг начинает наделять предметы и животных чертами людей. Поэтому, даже если бы я сейчас в ящерицу превратилась, ты бы продолжил со мной разговор как ни в чем не бывало. Может быть, даже почувствовал ко мне больше влечения, чем обычно.

– Ну да, – неохотно согласился Игорь, – у нас Молодой о чем-то таком говорил про Рината и его жену.

– Вот ты козел, – сказала жена, – я вообще-то на комплимент нарывалась. А ты… У тебя никого не появилось?

Игорь хотел что-нибудь соврать, но неожиданно для себя мрачно ляпнул:

– Разве что несколько сайтов с порнухой, – и невесело хмыкнул в ответ на смех жены.

– Стыдно в таком-то возрасте, – укоризненно заметила она.

– Как-то я весь навык подрастерял за годы женитьбы, хоть как-то надо наверстать, – сказал Игорь, – оказывается, много всякого нового появилось с тех пор, как я из подросткового возраста вышел.

– Еще бы, – подтвердила жена, как показалось Игорю, со знанием дела, – может, покажешь что-нибудь?

– Да ну тебя, – уныло скривился Игорь, – еще я беременных не трахал.

– Ну-у, – протянула она, – как раз таки это ты делал вполне успешно в свое время.

При этом жена сделала руками такое движение, словно преподносила в руках Игорю что-то готовое, и как-то по-особому двинула бровями.

– Тьфу, блин, точно, – понял Игорь. – Как-то забылось уже, что мы отжигали с тобой. Ты когда усвистала, я как-то сразу вычеркнул тебя, как будто тебя и не было.

– Нет, Игорь, – сказала жена тоном, не терпящим возражений и при этом слегка мстительным, – я была. Еще как была. И даже Мишка уже был внутри меня.

Она обозначила в воздухе некое полотно, которое, видимо, не скоро должно было стереться из памяти Игоря, и добавила, хотя Игорь уже заранее скривился от того, что она готовилась сказать, а она увидела его кислую мину и замолкла.

– Ну, ты понял, короче, – сказала жена.

– Понял, понял, – ответил Игорь, морщась.

– Ты, короче, своим хером у него над головой… – все же начала она, сотрясаясь от смеха.

– Господи, что же ты такая озабоченная-то? – с отвращением спросил Игорь. – Тебе плохо с новым своим женихом, что ли? Хуже, чем со мной?

– Ну, моя мама считает, что хуже, – призналась жена. – Толик ее совсем не впечатлил. У нее же знаешь, какие критерии? Если она сама не хочет с парнем переспать – то парень никакой. Говорит, что он молодой слишком, что мне должно быть совестно. Но почему мне должно быть совестно? Ему уже тридцать с лишком лет. Его мама считает, что я слишком старая для него и внука нового не принимает совсем. Считает, что я села ее сыночке на шею. Хорошо, что мы живем достаточно далеко и от одной сумасшедшей бабы, и от другой. Жили бы в коммуналке, была бы, конечно, драма с достоевщиной и гоголевщиной. И даже немного Босха было бы в этом всем.

– Я, кстати, художника твоего видел зимой, – вспомнил Игорь путем несложной ассоциации. – Не желаешь бросить своего нового ради своего старого?

– Да? – как будто встрепенулась жена. – Ну и как он?

Игорь показал лицом, что художник не очень.

– Он все те же мельницы рисует, – сказал Игорь, – только формат увеличил до почти монументального. Знаешь, как кино про колледж искусств, где еще убийства происходили, и художник один, Малкович, всю жизнь треугольники рисовал.

– Глупый, кстати, фильм, – заметила жена.

– Да нет, забавный фильм, – заметил Игорь.

– Нет, а вообще, как? – спросила жена.

– Я тебе и сказал вообще. Я у него картину купил на свои. Если ваши там не все пожгли у нас, я тебе ее как-нибудь завезу, поставишь ее куда-нибудь к стене. Будешь своего Толика травить. Ее и с балкона не так просто выбросить.

Последние слова он уже договаривал, слегка задыхаясь от того, что жена обняла его и ее волосы лезли ему в нос. Сам он почему-то не решался обнять ее в ответ.

– Ты меня хоть немного простил? – спросила жена тонким голосом. – И за то, что ушла вот так. И за то, что ну вот это вот все. Мама с первого дня мне мозг моет, что я должна обратно на коленях приползти.

Игорь беззвучно рассмеялся, руки его по-прежнему висели вдоль туловища.

– Прямо так и говорит?

– Ну, еще говорит, что я стерва.

– Тут я как бы слегка с ней согласен, – сказал Игорь в макушку жены. – Но я ведь тогда не совсем знал, что к чему, поэтому, что ты ушла и сына увела, я как бы даже… Мне даже легче немного стало. Мне и сейчас легче. Спокойнее как-то, что вы как будто спрятались. Это тоже, наверно, что-то пещерное, да?

– Ага, – ответила жена тем же тонким нежным голосом.

Они постояли так какое-то время, словно проверяя, стоит ли начинать заново то, что забросили несколько месяцев назад. Потом Игорь обратил внимание, что жена надела на встречу с ним светло-голубое платье, какое носила уже не первое лето, но не на людях, а в каких-то семейных делах, так что и тут не изменила некоей традиции. Жена, в свою очередь, обратила внимание Игоря на то, что сквозь плитки во дворе проросла трава, но с этим лучше ничего не делать, потому что так даже как-то уютнее.

– У меня маман с двумя какими-то лысыми козлами мутила и выстроила себе дачку, ты бы видел, – сказала жена, видимо, поясняя уют Игоревой дачи. – По какому-то кинообразцу, что ли. Знаешь, с такими чуть ли не стеклянными стенами, на чердаке типа студия со стеклянной крышей. Все белое и стеклянное. Все уже по нескольку раз себе головы расшибали об эти стеклянные перегородки. Бассейн возле дома. Причем настоящий бассейн, даже с подсветкой. Туда соседская собака ходит пить. Мишка от этого бассейна два раза пострадал. Один раз навернулся туда, в пустой. Я думала, костей не соберет, но ничего, даже не поцарапался. Второй раз – чуть в нем не утонул. Но выплыл, даже мы подбежать не успели.

Игорь вспомнил, как гопник, которого Игорь спасал, стоял на дне прудика и невозмутимо подтягивал сползающие штаны, и почему-то ухмыльнулся.

– Прямо какое-то лето спасения утопающих, – сказал Игорь.

– Да, – ответила жена, хотя очевидно и не понимала, о чем это Игорь.

Они еще долго прощались, выйдя к машине жены, на самый солнцепек, и говорили о каких-то глупостях, которые улетучивались из памяти Игоря сразу же, как тема разговора менялась. Жена не столько хотела разговаривать с Игорем, сколько просто поджидала, когда появится сын, чтобы с ним попрощаться. В итоге Игорь пошел искать сына по садовым улицам, один раз поймал за плечо совершенно чужого мальчика, проезжавшего мимо на таком же велосипеде, перепутав его с сыном, а когда сын проехал следом за этим же мальчиком, почему-то не сразу узнал его.

Когда сыну сказали, что будут накачивать надувной бассейн, сын решил остаться дома. Уже заранее и не раз на самом деле предупрежденный, Игорь купил бассейн побольше, но жена, не очень-то доверяя памяти Игоря, вытащила из багажника и оставила им еще один. Игорь и его сын некоторое время решали, какой из них заполнять воздухом. Разложенные по двору, как прозрачные и в то же время цветные коврики, бассейны были вроде бы совершенно одинакового размера, только от одного пахло свежим, только что распакованным пластиком, а от второго резиновой автомобильной запаской. В итоге решили проверить первый, новый, а если он окажется дырявым, попробовать накачать второй.

Пока гудел автомобильный насос, а бассейн неторопливо принимал форму небольшой арены, покрытой толстым полиэтиленом, Игорь уселся на крыльцо и стал хлебать пиво из банки, а сын сел в середину бассейна и стал щупать стенки бассейна, проверяя, насколько они хорошо накачались. Игорь предложил сыну поесть, но тот отказался и только попросил чего-нибудь попить. Игорь принес «Колу» из холодильника, и когда сын увидел красную банку, то сморщился и сказал, что бабушка не разрешает это пить, что это можно использовать как моющее средство и что в газировке кусок мяса растворяется за сутки. Игорь поморщился в ответ.

– Это от тех телеканалов, что бабушка смотрит и от тех статей, что она читает, мозг растворяется за сутки, – съязвил Игорь, – но вообще я могу сок принести или воду.

– Нет уж, давай газировку, – сказал сын.

Все то время, что Игорь прощался с женой, что они с сыном выбирали бассейн, сосед за рабицей шумно говорил «до свидания» своей жене, которая уезжала в город по каким-то делам и обещала ему всяческие неприятности, если он напьется в ее отсутствие. Как только ее голос утих в древесных кронах и перспективе, сосед нарисовался за забором и польстил, не скрывая, ради чего льстит:

– Игореха, это сын у тебя, что ли, такой вымахал? Ты же сам недавно такой был.

Вместо того, чтобы отвечать что-нибудь, Игорь помахал пивной банкой и показал на ряд банок в тени. Сосед очень быстро оказался на крыльце рядом с Игорем и с вожделением начал утолять жажду.

– А вам вообще можно пить? – опасливо спросил Игорь. – Может, у вас со здоровьем что, а я вас травлю?

Сосед махнул рукой.

– Да какое здоровье? Здоровье всю жизнь ни к черту. А если Нинку слушать, так нужно только крапивой питаться и родниковой водой запивать. Ты же давно меня знаешь. Ну и когда она на меня не орала? Ты же вон, правда, такой же был, а она стращала всех на всю округу, что я алкаш. Мы с твоим отцом выпивали иногда, так мать твоя твоего отца поносила, как последнего алкоголика. Так принято раньше было, чтобы на мужиков орать, когда они выпьют. У отца моего поколение, у них еще хуже бабы были. У них принято было, если муж выпьет, так его донимать, пока он в драку не полезет. Я ничем другим это объяснить не могу вот это вот поведение, когда мать спящего отца тормошила, когда он уснет, и спрашивала, ну что, типа, нажрался, нажрался, скотина! Как будто так не было видно, что он выпил. А если он отбиваться начинал, она в коридор бежала с криками. Наше поколение уже помягче. Ваше уже почти не слыхать. И вот взять мою. Она ведь в университете преподает, она ведь философ. Я всю жизнь в школе проработал учителем алгебры и геометрии.

Игорь удивленно на него покосился.

– Да, да, – сказал сосед, – вот именно. А как припадем к корням – слесарь и доярка! То есть я ничего не имею против слесарей и доярок, я имею в виду стереотип о слесарях и доярках.

– Слушай, – вдруг спохватился сосед, – ему голову не напечет?

Совместно с соседом Игорь передвинул сына и бассейн в тень.

– С другой стороны, – сказал сосед, глядя на сына Игоря внутри бассейна, – бассейн-то надулся уже, вода быстро не нагреется, если его в тени держать.

Они перетащили бассейн и сына обратно на солнце. Игорь планировал заполнить бассейн с помощью ведер, но сосед быстро сходил на свой участок и приволок очень яркий оранжевый шланг.

– Новье, – гордо сказал сосед, действительно напоминая слесаря, – даже смотри, еще хомутик не снят.

Протянув шланг от крана на кухне к бассейну, они включили воду. Сын не стал ждать окончательного заполнения и сразу же, деловито скинув сандалии и футболку и кинув их тут же, прямо на плитки и траву двора, полез в увеличивающуюся лужу на полиэтиленовом дне. Надолго его не хватило, поскольку вода была и правда холодная. «Из скважины», – почему-то гордо сказал сосед. Бассейн наполнился еще только на треть, а сын уже по-турецки сидел снаружи и змеиным взглядом гипнотизировал неторопливый уровень воды. Наполовину пустая банка газировки, как поплавок, покачивалась внутри бассейна. Бассейн поспевал, как фрукт, медленно становясь неподъемным.

– Удобная, кстати, вещь, – заметил сосед, – можешь сам туда залезть, если жарко станет.

Сын на эти слова соседа ответил молчаливой широкой улыбкой, думая, что сосед шутит, и только тогда Игорь заметил, что у сына не хватает одного молочного зуба снизу.

– Че к нам вдруг? – спросил сосед у Игоря. – Неприятности?

«Так-то вообще катастрофа», – подумал Игорь, вспомнив то, что вроде и не забывал с тех пор, как очнулся. Смысла объяснять соседу все произошедшее не было совершенно. Игорь утвердительно покивал и закурил.

– И что, очень большие неприятности? – насел сосед, не желая почему-то спрыгивать с темы. – На бабки попал или что? Заболел? Или просто с работы попросили?

Игорь долго смотрел на соседа, пытаясь угадать, человек ли сосед или пришелец. Сосед не обратил внимания на то, что Игорь на него смотрит, он глядел, как наполняется бассейн, и пил пиво. При всем своем упорстве, похоже, он просто повторял ряд вопросов, который был уже вшит в его подкорку годами жизни, наверняка он даже не слушал Игоря, а на любой ответ Игоря у соседа, скорее всего, были заготовлены какие-нибудь утешающие фразы.

Вблизи стало видно, что сосед не врал насчет своего алкоголизма, когда говорил, что это слово несколько раздуто его женой. Было видно, что сосед не алкоголик, а просто слегка подзапустил себя в саду, то есть банально не брился уже три дня и не особо причесывался. Для учителя математики он выглядел вполне обыденно, если бы это был этакий учитель математики с сумасшедшинкой, из таких, которые не замечают звонок на перемену и продолжают биться с классом над каким-нибудь уравнением.

– Нет, – сказал Игорь, – не такие уж большие неприятности. Просто подумать надо. Предлагают или увольняться, или на повышение идти.

– А-а, – покивал сосед, как будто мог понять, что происходило в отделе, – а работа не очень нравится и ответственности больше. И времени еще больше это будет занимать. У меня сын так по карьерной лестнице поднялся. Теперь его детей моя дочь воспитывает, потому что у него на них времени нет и у его бывшей тоже времени на них нет. Правда, у нас женой тоже особо времени на них не было. Это, знаешь, классический случай, когда у детей педагогов нет времени на своих детей.

– Ну, почти, – согласился Игорь, чтобы все не объяснять и чтобы сосед от него отвязался с вопросом о работе, но сосед уже и не думал ничего спрашивать, а утонул в своем каком-то педагогическом размышлении.

Покуда сосед пребывал в прострации, окутанный собственным табачным дымом, Игорь выключил воду, смотал шланг, любуясь апельсиновым цветом шланга, который как будто даже светился изнутри, и положил его к ногам соседа.

– Вы пока сидите, – сказал он соседу, – я что-нибудь приготовлю.

– Да нет, я пойду, – отвечал сосед.

– Да вы не мешаете, – с убеждающим ударением на слог «ша» сказал Игорь, потому что сосед не мешал, он хоть как-то общался с Игорем, тогда как сын Игоря молчал. – Нет, правда.

Еще сосед так походил на некоторых из тех, кого они допрашивали, что Игорь невольно хотел загладить вину перед ними всеми хотя бы тем, что задержал бы соседа на своем участке еще немного. Он понимал, что уже не имел права отказать соседу, если бы тот попросил его о какой-нибудь хозяйственной услуге или попытался бы занять денег. А то, что Игорь углублял знакомство, только усугубляло такую зависимость, которая легко могла перерасти в навязчивое ежедневное общение, в какую-нибудь пошлую фамильярность, в какие-нибудь постоянные просьбы отвезти соседа и его жену до дома – потому что «по пути», до дачи – потому что «больше некому, выручай». Но когда сосед спросил, много ли еще пива и не сходить ли за мангалом, углем и сосисками, Игорь сказал, что мангал и уголь не помешают, пива хватит, а сосиски есть и у него в холодильнике.

– Жареное вредно, – подал голос сын, глядя почему-то на соседа.

– Прямые солнечные лучи тоже вредно, – охотно отозвался сосед, – но ты же вон сидишь.

Сын насупился, как бы не соглашаясь, однако, пока сосед ходил к себе, незаметно переместился в тень возле дома.

Сосед дымил мангалом, а Игорь, глядя на поблескивающую в бассейне воду, вдруг вспомнил про катер, который хотел купить сыну, потом вспомнил, как возобладало его здравомыслие, и что он купил взамен. «К счастью, если остановится посреди бассейна, не надо будет никого вытаскивать», – подумал Игорь. Сползав в дом, он вытащил из коробок уже заправленных батарейками игрушечных касатку и акулу. Это были игрушки размером с его ладонь, Игорь выбрал их среди различных моделей водоплавающих игрушек, потому что корабликов на полках и так было навалом, а вот животных раз-два – и обчелся. Особенно понравилась Игорю игрушечная акула, она была серая и бархатистая, ее серый цвет и ее бархатистость дополняли друг друга. Касатка тоже была бархатистая, но ее бархатистость не была так заметна среди черных и белых пятен. Акула же была как кошка. В магазине продавались еще дельфин и тюлень, Игорю не понравилось в них то, что глаза их были просто обозначены черной краской, тогда как глазки касатки и акулы были как настоящие, с радужкой и зрачком. По замыслу дизайнера, акула должна была плавать по воде под углом, высунув наружу морду с оскаленными зубами. Вид у акулы с этим оскалом был бандитский, залихватский и позитивный, как у какого-нибудь менеджера по продажам.

Игорь молча вынес игрушки на улицу, пустил их в бассейн, и они стали нарезать неторопливые круги возле банки из-под газировки. Глядя на акулу, подвыпивший Игорь подумал, что акула эта – единственная вещь, которая полностью соответствовала тому, что Игорь от нее и ожидал. Она действительно плавала под углом, высунув наружу плавник и пасть, вокруг ее морды разбегалась волна в виде стрелки, а еще акула весело смотрела на Игоря из воды то одним, то другим своим пластмассовым глазом.

Сосед уже складывал сосиски на решетку. Стоило лишь появиться мясному сосисочному запаху и плавающим игрушкам, как все сразу же изменилось. До игрушек и сосисок во дворе сидели неразговорчивые, совершенно чужие люди, а после – уже какая-то громкая, смеющаяся компания. Сын пробовал воду ногой и, почему-то не в силах смотреть на эту осторожность, Игорь взял сына за горячие коричневые бока и сунул в воду, так что тот не успел даже заорать, пока не оказался в бассейне. Сын вскочил, покрытый подвижными тигриными полосами отраженного от мелких волн солнечного света, и стал плескать обеими руками в сторону Игоря. Вода зашипела на мангале, отчего сосед протестующе вскрикнул. Игорь, полностью вымокший спереди и совершенно сухой и нагретый сзади, дотянулся до сыновьего загривка и окунул сына головой в воду, потом некоторое время стоял, ожидая, когда сын прокашляется. Игорь испугался, что сын может разреветься от такого. Сын, однако же, откашлявшись, сам сунулся под воду с головой и стал плавать туда-сюда, отталкиваясь от стенок бассейна.

Сосед стал рассказывать про то, как не приживалась малина на их участке, хотя малина, вроде, как крапива, куда ее ни сунь, растет везде. Игорь вспомнил, что видел где-то на чердаке складные стулья и столик. Тень от дома продвинулась достаточно для того, чтобы поставить их рядом с мангалом, не двигая сам мангал.

– У твоего отца еще лежанка соломенная была такая, – вспомнил сосед, – удобная штука была.

– А, да, да, – тоже вспомнил Игорь, – я только не знаю, где она сейчас.

– Я знаю, – сказал сосед, – точнее, знал, где она оказалась. Ее, вроде, хмырь какой-то увел через два участка отсюда. Видишь коробку кирпичную?

Игорь послушно посмотрел в указанном направлении, где за высокой елкой стояла двухэтажная постройка из серого шлакоблока без крыши, с пустыми проемами окон.

– Да, вон там, – сказал сосед. – Но, может, просто похожая была. Он в ней уснул пьяный и своей, пардон, блевотиной захлебнулся. Этот дом вообще проклятый, кстати, его уже лет двадцать достроить не могут. Бывают же такие совпадения. Вообще представь, какова вероятность того, человек пятнадцать будут покупать постройку и откидывать копыта через несколько месяцев после покупки? Сначала этот дом выкосил большую часть семьи, которая там возвела эту коробку. Потом долго не могли никому продать, приехал бандит какой-то, пышущий здоровьем, сказал, что когда отстроится, вся округа на ушах стоять будет. Бандита кто-то грохнул. Взялся его сын, молодой парнишка, – тоже скопытился.

– Жаль, теща моя уже построила себе хатку, – обычным образом пошутил Игорь и добавил: – Может, начальнику ее сплавить?

Игорь попытался представить, как Олег отдыхает, пытался представить семью Олега – и не смог. Если бы все пришельцы были такими, как Олег, – жить среди них было бы невозможно.

Игорь и сосед незаметно выпили все пиво, после чего стали пить чай. Игорь был не прочь догнаться еще, но присутствие сына, который то и дело садился рядом с ними и грелся возле мангала, Игоря смущало, точнее, не давало ему рухнуть в желанные пучины легкого скотского состояния. Пить один он так и не научился, а подходящей компании все как-то не находилось.

Постепенно стали появляться комары, запахло древесным дымом затапливаемых бань и жарящихся шашлыков, легкий ветерок иногда доносил запах борща. У акулы и касатки сели батарейки, Игорь сходил в дом за новыми. Банка из-под газировки, допитая и утопленная, лежала на дне бассейна.

– Ладно, пойду я, – сказал сосед, подгадав появление Игоря и поднимаясь именно в тот момент, когда Игорь появился на крыльце. – Мне дочка сериалов навезла. Надо будет посмотреть, а то она еще все это и пообсуждать любит. Ты не смотришь?

– У меня тут телевизор еще с отцовских времен, – ответил Игорь, – вроде бы даже еще черно-белый. Надо будет нормальный привезти, куда и флешку, и переносной диск можно вставить.

Сосед собрал мангал, вытряхнув пепел на заросшие грядки, и неторопливо поковылял к себе, сказав на прощание, что надо будет как-нибудь повторить, но уже на его территории и с женой.

– А-то как-то неловко, – признался сосед, – она же тебя тоже маленького знала, тоже поговорили бы о чем-нибудь. Она тебе дочку нашу попытается сосватать, конечно. Но отобьешься как-нибудь.

Игорь вежливо посмеялся, хотя ужас от того, что его специально будут с кем-то знакомить, пробежал по его позвоночному столбу, как холодная ртуть, – от копчика до затылка.

Оставшись с сыном, Игорь заварил еще чая, взамен выпитого, и выкликал сына, чтобы тот пил что-нибудь горячее, а то простудится. Закат был красным, все вокруг стало красным, как в комнате для проявки фотографий. Сын вылезал из бассейна пить чай и оставлял на сухих плитках мокрые обезьяньи следы своими аккуратными человеческими ножками. Если днем плитки после него сохли почти моментально, то теперь они не высыхали дольше. От Игоря, с его остывающим чаем, до бассейна образовалась мокрая дорожка.

– Ладно, давай домой уже собираться, – сказал, наконец, Игорь.

Внутри дома было уже совсем темно, Игорь включил свет, затем телевизор, достал из сумки, привезенной женой вместе с запасным бассейном, запасные вещи сына и сунул их в желтый шкаф возле остановившихся часов с маятником. Ключа от часов Игорь так и не нашел, так что им, видно, было суждено замолкнуть навсегда. Дав сыну пижаму, Игорь включил фумигатор, потому что в открытые окна лезли комары, но их было заметно меньше, чем во времена, когда Игорь сам гостил тут ребенком. Сказывалось, скорее всего, то, что сейчас траву повсеместно состригали, а раньше она так и росла вдоль заборов.

Сын молча переоделся в сухое и лег на кровать, безошибочно выбрав ту, на которой спал когда-то сам Игорь. Сын попросил включить ему что-нибудь посмотреть, а от ужина отказался. Игорь дал ему планшет с заряженными внутрь «Черепашками-ниндзя», когда же вернулся с улицы, откуда забрал сандалии, футболку и касатку с акулой, то сын уже спал, подперев коленями планшет.

Игорь аккуратно прикрыл сына простыней, а сам сел за ноутбук, косясь на новости из телевизора. В те моменты, когда двигатель холодильника начинал работать, скромный голос телевизора терялся за грохотом холодильника. Игорь совсем забыл, какой холодильник был адской машиной когда-то.

В паузах, когда холодильник не грохотал и не выл, сотрясая старые чашки в старом буфете, было слышно, как по улицам, покрытым гравием, ходят люди, как лает вдалеке одна и та же собака, с одной и той же незлой интонацией в голосе и через равные промежутки времени, как заведенная.

Постепенно становилось холоднее, листья садовых кустов зашумели, и потянуло совсем уже ледяным воздухом. Игорь закрыл окна. Несмотря на то, что в доме стало совсем не жарко, сын вылез из-под простыни, а точнее, постепенными сонными движениями спинал ее всю к ногам и, недовольно ворочаясь, снял с себя верх пижамы. Игорь отвлекся от ноутбука, подошел к сыну и пощупал его лоб, опасаясь, что сын простудился от многочасового купания. Лоб сына был прохладный. От прикосновения сын поморщился и перевернулся со спины на живот. Игорь, боясь его разбудить, тихонько отступил, выключил свет и зажег настольную лампу, хотя она и не была нужна, чтобы пялиться в экран монитора, где в котле одного из многочисленных интернет-форумов происходило словесное варение либералов и патриотов, бессмысленное, потому что большинство посетителей ни к стране, в которой жили, ни к планете, которую оккупировали, никакого отношения не имели. А между тем перепалка, переходившая иногда на личности и угрозы, почему-то забавляла Игоря до глубины души. Он представлял тысячи таких же, как он, забитых жизнью людей, что сидят по своим дачам и квартирам, с таким же грохочущим холодильником и остановившимися часами с маятником, не знающих, куда им еще податься от этого холодильника, этой дачи, этих часов, кроме как в тупую перепалку с многократно по кругу повторенными и повторяемыми аргументами. Он знал, кто они, но не понимал, зачем они тратят свое время и место на земле печатанием буковок на электрической бумаге, существующей только в виде переключателей «вкл-выкл» на магнитном диске. Он бы еще понял, если бы этим занимались люди, но такую деятельность пришельцев Игорь понять не мог, хотя и силился. Игорь бы понял, если бы пришельцы занимали только высокие посты в правительствах земли, это бы даже многое для Игоря объяснило, потому что Игорь по фильмам привык, что пришельцы стремятся к власти и легко продвигаются по карьерной лестнице или путем интриг и вживления мозговых слизней получают эту власть. Мысль о том, что по сути пришельцы – это охлос, а значит охлос простирается от самых низов да самого верха, от земли – до глубин космоса, приводила Игоря в легкий ступор и порождало в нем ощущение полной безнадежности.

Или от того, что Игорь был погружен в мысли и в монитор, или от того, что в тот момент громыхал холодильник, первые слова сына, сказанные во сне, Игорь пропустил их мимо ушей. Да и мало ли когда сын разговаривал во сне и нес всякую околесицу. Но когда сын повторил сказанное в тишине, то есть под одно только бубнение телевизора и далекий лай собаки, Игорь окаменел.

Сын сказал:

– Привет тебе от Игоря Васильевича.

Игорь посмотрел на сына. В свете лампы все было гораздо ужаснее, чем было бы при полностью включенном свете. Сын спал, в этом не было сомнений, но при этом глаза его были полуоткрыты, и поэтому казалось, что сын хитро поглядывает на Игоря. Еще сын улыбался, и эта улыбка, посредством парализованных глубоким сном мышц лица, нисколько не умиляла. Первой мыслью Игоря было растолкать сына, чтобы он больше не нес ерунды, но только Игорь сделал движение, чтобы подняться, сын остановил его словами:

– Не буди его, пускай спит.

Эти слова о себе в третьем лице тоже можно было трактовать случайностью, однако Игорь послушался и остался на месте, надеясь, что сын заговорит про каких-нибудь зверушек или персонажей мультфильма, или еще про что-нибудь, и тогда можно будет плюнуть в сердцах на свою трусость и мнительность и отвернуться к монитору.

Сын как будто оглядел Игоря из полуприкрытых век, затем, все так же хитро и ужасно поглядывая и так же глупо и нетрезво улыбаясь, пошутил:

– А ты подтянулся что-то за эти месяцы, что меня нет.

– Может, объяснишься сначала? – тихо, чтобы не разбудить сына, спросил Игорь дрожащим от пережитого и переживаемого страха голосом.

– Это ты правильно поступаешь, что тихо говоришь, – одобрил сын. – Он и бодрствующий сможет это повторить с моих слов, но это разговор не для детских ушей, а хочется нормально поговорить и действительно объясниться и извинения принести, если они тебя утешат, конечно.

– Во-первых, как ты у него в голове оказался? – спросил Игорь. – Это, знаешь, самое, вообще, сволочное, что можно было устроить.

– Это не я, это мой друг, – сказал сын, – я тут через него разговариваю. Твой сын что-то вроде мобилки.

– И как твой друг оказался у него в голове? – плохо сдерживая злость, осведомился Игорь.

– Как, как, так же, как и кораллы, – ответил сын. – Мы – немного другие пришельцы. То есть мы пришельцы, но не кораллы. Раньше, когда нас сюда прибило, мы так же поступали с людьми, как и кораллы, то есть вселялись в плод и занимали его разум на все время жизни, потом, когда тело умирало, занимали следующее тело и следующий разум. Но потом природа верх взяла, как бы это смешно ни звучало.

– Что-то пока это нисколько не смешно, – признался Игорь.

– Понимаешь, – сказал сын, – кораллы – это кораллы. Вот сидели они на дне своего родного океана, зацепившись за дно, потом как-то дошли до разумной жизни, потом до другой формы – и стали они плавать по Вселенной и цепляться за все, что могли зацепиться, и зацепились за что-то вроде людей. Не обижайся, что я так объясняю, просто до тебя может по-другому не дойти.

– Ну, хоть так, – согласился Игорь, пытаясь трясущейся рукой достать сигарету из пачки.

– А поскольку люди были вроде вас, – продолжил сын, – то понятно, что всего за несколько тысяч лет кораллы перенаселили всю планету, правда, это не планета была, а поверхность спиралевидной галактики, но не суть, они исчерпали ресурсы, потом запилили войнушку и свалили. Однако, если здраво рассуждать, то вины кораллов в этом нет. Они просто подражают своим хозяевам, и это бы все равно произошло рано или поздно. Перенаселение все равно бы началось, и война бы началась, и вымирание людей тоже, просто чуть позднее. А у этих людей было что-то вроде собак, и эти собаки выжили, эволюционировали примерно в то, что ты сейчас наблюдаешь, и разбрелись по космосу. В общем, людям не повезло, что к ним прибились паразиты, по сути дела. Да и не только людям не повезло, вообще всему живому не повезло. Девять из десяти растений и девять из десяти пчелиных ульев, примерно, девять из десяти собак и девять из десяти тараканов – тоже пришельцы. Вот такая вот фигня, Игорь. Я сейчас с тобой разговариваю только потому, что ощущаю к тебе инстинктивную привязанность, как потомок инопланетной собаки. Мы с моим другом здесь очень долго, и сначала мы поступали именно как кораллы, тоже полностью заменяли человеческий разум и жили человеческой жизнью, чтобы понять, что тут происходит. Не сразу до нас дошло, конечно (тут я должен извиниться), что люди очень ценят свою жизнь и жизнь своих детей. Пойми меня правильно, все же из истории и из непосредственного опыта в человеческой среде как раз таки трудно сделать вывод о ценности жизни. Мальчиков вы растите на убой – и не скрываете этого. Девочек вы растите на убой мальчикам и очень сердитесь, когда что-то начинает выпадать из рамок этого представления. Сейчас что-то стало меняться, но это всего лишь от тепличных условий в отдельных странах. По моему времени – это незаметная перемена, произошедшая буквально несколько минут назад. Кроме того, ваши хозяева дали нам понять, что люди – всего лишь помесь счетной машины и питательной массы, а вся человеческая культура – легкое побочное наслоение над двумя основными функциями, а именно: считать и давать пищу.

– Прекрасно, – вырвалось у Игоря. – У нас еще хозяева есть?

– Или хозяин, – поправил сын сам себя. – Вообще, трудно сказать. Как таковой личности у него нет. Вашу жизнь он вообще жизнью не считает. Или они не считают. Это, по сути, очень сложное образование, которому трудно дать название на вашем языке. Эта некая система вирусов и микроорганизмов, действующих то сообща, то порознь, но при этом все равно сообща и при этом порознь. Боюсь, эта штука намного умнее меня и обширнее меня, поэтому я и не могу дать ей какое-то толковое объяснение. С человеческой точки зрения – это как раз это существо или существа не живут, потому что у них нет своего «я», но при этом есть определенная воля. Парадокс такой. Но я про сына твоего начал и слегка ушел от темы. Я к ней еще вернусь. Как-то до меня постепенно дошло, что деятельность, которой вы заняты, – вовсе не симуляция разумной деятельности белковыми счетными машинами, а именно разум, всего лишь слабое наслоение над программами, которые заложили в вас вирусы, но все же разум. И что-то во мне взыграло, вроде совести, и собачьи корни дали о себе знать, но я решил совсем не занимать человеческий мозг своим существованием.

– Это все прекрасно, прекрасный порыв, не спорю, – скептически поморщился Игорь. – Но как ты при этом в голове моего сына оказался, вот вопрос.

– Так я же и говорю, – сказал сын, – я слепил человеческое тело и отправился на Землю, а мой друг пошел другим путем и не стал полностью замещать разум, а заменил только часть разума. И это было труднее всего, потому что у вас мозги и так небольшие, плюс еще спинной мозг и кишечник, совершенно отдельные организмы, слепленные вместе кое-как с головным мозгом. Может, изнутри тебе это и незаметно, и комфортно и тепло внутри себя, но со стороны многие животные, и ты в том числе, представляют собой чудовищных химер, слепленных рукой психопата из разрозненных запчастей, живущих почти отдельной жизнью. Случилось несколько аварий, около сотни человек мы сгубили своими экспериментами, но теперь, вроде, все пойдет как по маслу.

– Опять же, рад за вас, – сказал Игорь, плохо скрывая гнев за тихим голосом, – но зачем вообще это было делать?

– Хороший вопрос, – сказал сын, – но ответа на него нет. Мы с другом все-таки собаки, а ты не спрашиваешь собак, почему они роются в земле. Потому что им интересно. Лучше спроси, что мы нарыли, ради чего мы похерили твою тихую карьеру на таможне и затащили тебя в отдел.

– Я подозреваю, что тоже ради любопытства, – сказал Игорь, – то есть я не зря оказался в отделе, а потому что у меня сын наполовину пришелец. И, значит, Олег наврал насчет него, не совсем соврал, но все же соврал.

– Вот к Олегу-то как раз все и ведет, – сказал сын, – и он не соврал. Он думает, что может отличить пришельца от непришельца, но на самом деле он может отличить, где есть кораллы, а где нету. А в голове твоего сына вовсе не коралл, а собака, грубо говоря.

Пепел от сигареты, которой Игорь затянулся всего раз, когда прикуривал, бесшумно упал на пол. По крыше застучали редкие капли дождя.

– И Олег вовсе не пришелец, – сказал сын, – вирусы сдали вас в аренду кораллам, кораллы жили во всем живом на земле и заражались вирусами, которые не что иное, как информация в белковой оболочке. Короче, вирусы перезаписали кучу кораллов, пока те хватились, что к чему. Перезаписанных кораллов не так много от общего числа кораллов вообще, но с такой ерундой, которая грозит самому их существованию, кораллы столкнулись впервые. Не совсем, конечно, впервые. Есть еще существо, вроде космического кита, которое как бы питается, грубо говоря, информационной оболочкой кораллов, но оно тоже родом с их планеты.

– Киты планктоном питаются, – поправил Игорь.

– Ну, а космический кит кораллами, – сказал сын, и впервые за весь разговор его фраза напоминала фразу спящего ребенка, что Игоря слегка успокоило. – Короче, оказалась во вселенной сила, угрожающая их безопасности, кроме кита. Для них ваше время идет очень быстро, для них прожить вашу жизнь, это как для Молодого зайти в какую-нибудь сетевую стрелялку, побегать, побегать и словить пулю. И заражение, следовательно, началось для них недавно, они только начали ловить виновных. И тут Олег подкидывает им доказательства, что этим занимаются не собаки, не тараканы, не мыши, не пчелы, а люди. Что только люди способны додуматься перезаписать кораллы на свой лад. И подвал, и ведро на голову – это была симуляция перезаписывания, на которую кораллы пока купились. А Олег всю эту кашу и заварил в шестидесятых.

– Так он собака или коралл? – спросил Игорь.

– Я тебе говорю, – сказал сын, – Олег вовсе не пришелец. Он представитель вирусов. Он большая, подвижная плесень в чашке Петри, слепленная для того, чтобы кораллы поворочали своими мозгами еще несколько минут, прежде чем до них дойдет правда. А весь отдел с этими убийствами и допросами – ложный симптом гриппа, на который на какое-то время купятся коралловые доктора Хаусы, если они у них есть, конечно. Это такой интерфейс вирусов. Персонификация этакого бога. Менеджер по работе с клиентами и персоналом в одном лице. Вирусы разумными стали, когда еще все животные под водой плавали, они их, по сути дела, и сделали, и вытащили на берег всех этих доисторических зверей. Так вот, об Олеге: в нем человеческого еще меньше, чем во мне, меньше, чем в кораллах. Я вообще не представляю, что у него в черепушке творится. Все, что я смог с него считать, – это то, что когда он замирает и на тебя пялится, то разглядывает, как у тебя клетки эпидермиса делятся и отмирают, это его завораживает, как калейдоскоп.

– Он меня вообще-то с того света вытащил, – прервал сына Игорь, – тогда как ты, чтобы Молодого спасти, Рината, Эсэса – вообще ничего не сделал.

– Ну, меня самого грохнули в тот момент вообще-то наши общие друзья, – сказал сын. – И я понимаю твое огорчение. То есть совсем недавно начал его понимать и разделять. Ну, это как начать поклоняться богу дикарей, чтобы дикари приняли тебя в свою компанию. Такая инициация. Причастность к симулякру гуманизма. Я тут где-то со времен античности тусуюсь, я тебя уверяю, гуманнее с того времени люди не стали ни на йоту. У вас просто нет шансов стать гуманнее. Первую же нацию, которая будет забрасывать врагов цветами, вместо того чтобы ответить насилием на насилие, моментально превратят в компост. Вас так запрограммировали и продолжают улучшать ПО с помощью гриппа и ОРЗ. Собственно, первый звоночек, что вам конец, заключается хотя бы в том, что появились мы и кораллы. Мы всегда находим существ, похожих на наших бывших хозяев, а потом, как Хатико, ждем их на вокзале. А кораллы приканчивают хозяина Хатико. Иногда кораллы, наоборот, помогают цивилизации выбраться из той ямы, в какой цивилизация оказалась, но там нас, собак, никогда нет, потому что эти цивилизации совершенно других по сути существ, каких-нибудь бывших пчел (это я популярно объясняю), коал каких-нибудь, даже тараканов или рептилий. Нас же, собак, интересуют именно обезьяны, не по форме, нет, это могут быть сгустки плазмы, потоки фотонов, гравитационные аномалии, но у них есть какие-то общие черты. Я даже не могу сказать, что это. Может, какая-то непоследовательность. Или наоборот – последовательность в самоуспокоении и самоуничтожении. Вы ведь даже и от обезьян недалеко ушли. Вам до сих пор важно сидеть на более высокой пальме, чем остальные обезьяны, потому что когда-то давало большую вероятность спастись от хищников. Все – от отдельных людей до целых социумов, до стран и народов – занимаются залезанием на более высокую пальму. Для кого-то эта пальма – изучение мироздания, для кого-то – просто спокойная жизнь. Даже выход в космос – всего лишь попытка залезть на такую пальму, где никто не достанет, и возможность кидать кокосами в тех, кто сидит ниже. О каком гуманизме может идти речь, если вы не преодолели в себе даже человекообразных обезьян, вы не прошли даже эту ступеньку эволюции, прежде чем вас подмял под себя мгновенный прогресс. Я тебя уверяю, пройдет еще лет пятьдесят, и первая страна, которая додумается, как добывать ресурсы без помощи живой силы, вобьет все остальное человечество в каменный век, огородит роботами свои границы и поставит на стражу полезных ископаемых какие-нибудь машины, отстреливающие все, что шевелится в радиусе сотни километров, а потом будет пышно угасать на привозном бензине. И не факт, что это обязательно будет какая-нибудь современная сверхдержава. Ты жалеешь о жизни, но на самом деле вся эта любовь к жизни всего лишь очень сильный инстинкт самосохранения, потому что вирусы поставили вас в такие условия, где надо выживать. На самом деле жизни во Вселенной – просто умотаться. Вселенная кишит жизнью, как труп – червями. Жизнь и разум – это всего лишь определенное агрегатное состояние материи. Для материи становиться живой и разумной так же естественно, как для воды замерзать при отрицательной температуре. Форм жизни и разума во Вселенной столько, что они не поддаются счислению. Можно каждую минуту отправлять в небытие миллиард таких цивилизаций, как ваша или моя, их все равно не станет меньше. Почему же ты думаешь, что космическая пыль, слепленная в форме Молодого или Эсэса, лучше, чем в форме кого-то другого? С кучками пыли, в которые были запрятаны разумы кораллов, мы не особо церемонились, так ведь? Я тебе больше скажу. Там, где вы находитесь, я вообще не предполагал найти хоть какую-то жизнь, а оказалось, что ее здесь нисколько не меньше, чем где бы то ни было.

– А где мы находимся? – спросил Игорь.

– Ну, не знаю, поймешь ли ты, – сказал сын, – но вот все, что ты видишь вокруг себя – это внутренняя поверхность раздувающегося семнадцатимерного пузыря материи, и вся твоя Вселенная – лишь гравитационная проекция настоящего вещества на стенку этого пузыря. Ты живешь как бы в зеркале. Я вообще не думал, что такое возможно. По ту сторону пузыря, если тебе интересно, бушующее, кипящее, бесконечное море плазмы и движущиеся потоки различных материй, тебя от них ничего не отделяет, кроме того, что ты повернут к ним другой стороной. Именно от того, что вы всего лишь проекция, и лезут всякие парадоксы, в которых без бутылки не разобраться. Я и так не силен в квантовой физике, но в ВАШЕЙ квантовой физике вообще черт ногу сломит – и это неудивительно. Гравитационное излучение, например, довольно сильная штука, и оно, собственно, и определяет вид того мира, где ты живешь, но оно играет роль проектора в кинотеатре, посредством которого кадры появляются на экране, оно как бы все, и оно же – ничего. Не знаю, как ваши ученые смогут выбраться из этой ловушки. Или взять ту же скорость света. Часть проецируемого вещества проецируется почему-то так, что вместо скорости проецируется его масса, а масса, как известно – величина постоянная. Координатоны же вообще не проецируются.

– Что, что? – не понял Игорь.

– Ну, я так грубо перевел название элементарных частиц, отвечающих за положение в пространстве, – сказал сын. – Но можешь не беспокоиться, у вас их вообще нет, и как вы при этом существуете, я вообще не понимаю. Они связаны друг с другом, как в игре «Жизнь»: меняет свое значение координатон в одной частице – мгновенно меняют свои значения координатоны в других частицах. Отсюда путем пятиминутного доказательства в нашей собачьей школе выходит, что движение ни хера не относительно. Садись, четыре. Но оно и у вас не относительно. Если бы это было так, то выходило бы, что Вселенная делает полный оборот вокруг наблюдателя на Земле за двадцать четыре часа, а экваториальные созвездия для наблюдателя на экваторе наиболее наглядно нарезают круги со сверхсветовой скоростью.

– И что мне делать со всем, что ты сейчас рассказал? Мы в клетке, выхода нет. Какие будут предложения? – спросил Игорь. – Пойти и удавиться?

– Дело, конечно, твое, – сказал сын, – но вообще я бы не торопился. Умереть ты всегда успеешь, никто даже оглянуться не успеет. Да ты и сам оглянуться не успеешь, как склеишь ласты в окружении родственников, ну, или под забором. Как повезет. С этим вот совпадением, что там, где появляюсь я – собака – и кораллы, не все так просто. Это ведь не закон физики. С каждым совпадением растет вероятность того, что я ошибусь, и одновременно вероятность того, что все происходящее, наоборот, – мрачная неизбежность. Ты можешь выбрать, что тебе больше по душе. Во что ты больше веришь. Я даже могу немного подсластить пилюлю. Конечно, много негатива вылил тут на твою голову, каюсь. Просто я уже многократно повторял этот монолог с различными вариациями всяким существам, похожим на тебя, но очень редко говорил его существу, чья цивилизация просуществовала достаточно долго. Если прикидывать по времени, по каким-то определенным историческим вехам, то вы уже тридцать лет как перескочили то, на чем заканчивается большинство обезьяньих цивилизаций. Может, вирусы вам помогли, не знаю. Они не везде встречаются, а если встречаются, то выводят пару-тройку видов в простейшей экосистеме и останавливаются на этом. И то, что у вас есть качество, которое я еще не встречал нигде, прямо-таки ваш главный козырь. Это лицемерие. Никто не ненавидит врагов настолько, насколько говорит. Никто не верит в бога настолько, насколько хочет показать. А между тем религии, подобные некоторым вашим, завоевывая умы некоторых менее лицемерных твоих собратьев по несчастью, не раз опустошали целые планеты от господствующего вида. Не знаю, может, потому что вы не господствующий вид? Может, если эта идея придет на ум вирусам, и они ударятся в строгую аскезу, все пойдет прахом? Еще у вас есть фантастика. Интересный, кстати, жанр. Я питаю слабость к произведениям, где Земля противостоит инопланетным захватчикам. Если, например, брать кинофантастику, то по идее там всего одно направление в этом жанре, а именно «Что будет делать США, если из космоса прилетят еще одни США или еще один СССР». В книгах забавные попытки понять, зачем Земля и люди вообще могут кому-то понадобиться в огромном космосе?

– Но вы-то вот прилетели и захватили, – возразил Игорь.

– Ну, я-то, грубо говоря, шел на запах падали, а кораллов занесло само по себе, – сказал сын. – А вот так, чтобы за рабами, за тем, чтобы из людей мясные консервы делать… Очень смешно, на самом деле. Делать людей рабами – это оказывать человечеству услугу. Ну, прикинь, ты попадаешь туда, где все более высокотехнологично, чем у вас, твой срок жизни продляют, чтобы ты функционировал подольше, тебе дают доступ к инопланетной технологии. Это как отлавливать неандертальцев и заставлять их работать в техподдержке «Майкрософт». Или эта тема: «Сексуальное рабство». Мало того, что секса как такового в космосе – небольшой процент. Но понятно, величина бесконечная, и есть такая вероятность. Вероятность всего присутствует в той или иной мере. Но вероятность того, что виды, которые могут счесть друг друга достаточно привлекательными для спаривания, встретятся, и все отверстия и выступы у них подойдут друг к другу, чтобы хоть что-то получилось, – уже близки к нулю. Мой вид, кстати, практикует половое размножение, но даже самая знойная красотка вряд ли сочтет меня привлекательным. Я вообще-то выгляжу, как пылевое облако правильной геометрической формы, мой размер, грубо говоря, несколько световых лет в поперечнике. А красотка выглядит для меня, как усеченная версия нормального организма, потому что ей не хватает как минимум нескольких измерений, чтобы выглядеть адекватно. Мы ведь где-то об этом говорили, по-моему.

– Да, что-то такое припоминаю, – сказал Игорь.

– Но опять же, я не за тем сюда пришел, чтобы обсуждать мои предпочтения, при том что я на Земле, с помощью своего слепленного кое-как тела, сколько-то детей сделал, – сказал сын. – Я слышал, что тебе Олег опять работу предлагает.

– Предлагает, – сказал Игорь, – он даже не скрывал, для чего меня воскресил, но говорит, что не осудит, если я откажусь опять на него работать.

– Конечно, не осудит, – сказал сын, – он ведь знает, что ты согласишься. Он тебя на это запрограммировал, или то, что его представляет, тебя запрограммировало. Вопрос, что ты будешь делать теперь, когда узнал, что я жив. Хоть какие-то эмоции тебя обуревают?

– Морду я хочу тебе набить, вот что, – ответил Игорь.

– Сыну, что ли? – спросил сын.

– Нет, именно тебе, – сказал Игорь. – Ты ведь опять нарисуешься когда-нибудь передо мной? Или решил в подполье идти и указания давать, как Олег?

– Нет, нет, я появлюсь, – сказал сын. – Сможешь мне врезать, если хочешь.

– И Олегу хочется рыло начистить, – сказал Игорь, – за всю эту подставу.

– Это бесполезно, – сказал сын. – Ну, то есть, если это тебя утешит, можешь его помутузить, пока я буду его держать, но это все равно что грушу колотить. Он просто не поймет, к чему все это веселье. Ты вон чайник вскипятил, там часть общего вирусного и бактериального организма погибла, и никому не плохо – ни тебе, ни организму. Побить его – все равно, что чайник вскипятить или зеленкой царапину помазать.

Игорь мрачно задумался.

– Нет, ну так-то, конечно, побьем мы его. У меня тоже такая потребность нарисовалась, – сказал сын. – Но вот что мы дальше делать будем?

– Давай сначала побьем его, а уже потом подумаем? – оживился Игорь. – Ты вообще скоро появишься?

– Вообще, – сказал сын, – появлюсь как раз к осени, мое нынешнее состояние не позволяет появиться без того, чтобы не пугать окружающих.

– Как будто раньше ты прямо был эталон, – пошутил Игорь. – Ты хоть морду себе вылепи поприятнее, а то какой-то прямо сборный портрет членов КПСС был в твоем лице, я каждый раз, когда тебя видел, чувствовал, что на первомайскую демонстрацию попал и прохожу мимо трибуны с вождями.

– Ой, вот только не надо вот придирок вот этих. Меня на Земле много, я как бы не умещаюсь в один человеческий мозг, и меня около двух сотен человек бродит повсюду. А всех моих персонификаций ты не видел, попадаются и стоящие. Но в отдел я хочу вернуться в прежнем своем виде, чтобы как-то сохранить неизменными те отношения, что у нас сложились. То же самое и у кораллов, кстати. Каждый хотя бы несколько человек да занимает собой, так что твоя жена – это еще куча людей, которых ты не знаешь. Ладно, подробнее все это обсудим потом, когда снова увидимся, а то без бутылки неинтересно тебе глаза открывать, – сказал сын, кривясь, потом вытащил руку из-под живота и протянул Игорю.

Такой сомнамбулизм выглядел не очень приятно.

– Пока. До сентября, – сказал сын.

– Да я уж надеюсь, что до сентября, – ответил Игорь, пожимая руку сына. – Не надо таких сеансов связи больше.

– Понимаю, – сказал сын. – Если бы мне такое показали, я бы минут пять визжал, забившись в угол.

Рука его опала, Игорь аккуратно положил руку сына на кровать и укрыл сына простыней.

Пока Игорь общался с инопланетным разумом, ноутбук на столе задремал, а дождь за окном, наоборот, разошелся вовсю. В черном пластике монитора Игорь увидел отражение своего лица, выхваченное из темноты белым светом настольной лампы, и внезапно улыбнулся. Только теперь он заметил, что исчезла горбинка на носу, которую он получил когда-то во время уличной драки, что исчезли мешки под глазами и какая-то усталая обрюзглость. Несмотря на то, что чувствовал он себя так, как мог бы чувствовать себя унитаз бесплатного вокзального туалета, выглядел Игорь гораздо бодрее. Почему-то несколько месяцев под капельницей пошли ему на пользу.

Игорь завалился спать и уснул так, словно до этого, с самого поступления на новую работу не спал вообще, ему казалось, что все это время он слышал, что идет дождь, и слышал, как из трубы водостока хлещет вода, причем даже во сне труба водостока оставалась именно трубой водостока, не превращаясь ни в прорванную трубу отопления, ни в какую-нибудь еще домашнюю катастрофу. Игорь слышал, что сын будит его, но был не в силах встать, он только отметил про себя, что уже рассвело. Сквозь сон Игорь дал сонные инструкции сыну, чтобы тот достал еду из холодильника и разогрел в микроволновке, слышал включившийся телевизор и голоса, которыми постоянно озвучивали мультфильмы, слышал музыку, обозначавшую в мультфильмах особенно драматичные или смешные места, но и это не заставило его проснуться.

Игорь продрал глаза где-то во второй половине дня и долго смотрел на часы на стене и на экран выключенного телевизора. Дождь продолжал шуметь в траве и кустах. Сына не было в доме, но Игорь не почувствовал ни малейшей тревоги, не одеваясь, он отыскал сигареты и вышел на крыльцо.

Сын сидел перед бассейном на корточках, на сыне был невыносимо желтый полиэтиленовый непрозрачный плащ и невыносимо синие резиновые сапоги, которые он, скорее всего, сам нашел в сумке со своими вещами, когда не смог добудиться Игоря. Рядом с бассейном лежал чистый от льющейся свежей воды красноватый велосипед. В таком освещении и с такого расстояния Игорю казалось, что рама велосипеда сделана из красного дерева. Бассейн был залит водой по самую кромку, в этой воде, высунув наружу пасть и плавник, кружила акула. Возле ног сына валялись две опустошенные батарейки. Пахло сырой картофельной ботвой, хотя вокруг никакой растущей картошки не было видно.

Сын заметил присутствие Игоря, но обернулся не сразу, как будто чего-то стеснялся. Только когда Игорь закурил, а сделал он это не сразу, разглядывая мокрые крыши домов, покрытые одной и той же красной, лоснящейся черепицей, и акулу в бассейне, покрытую серой, под цвет неба шкурой, сын поднялся с корточек и улыбнулся одной половиной рта. Под плащом у него была пижама, заляпанная на груди кетчупом и сморщенная возле коленей из-за того, что сын поленился заправить пижамные штаны в голенища сапог.

– Ты вчера с ним говорил? – спросил сын.

– Да, – сказал Игорь.

– Это не я его придумал?

– Нет, – сказал Игорь. – Не ты.

– Он говорит, что мама – это пришелец, – сказал сын. – Это тоже правда?

– Да какой она пришелец? – сказал Игорь.