Игорь не ожидал, что втянется в работу настолько, что слепит отчет всего за один день, да еще и болея похмельем. Оказывается, описание самого допроса не стоило труда, если не нужно было описывать обстановку, в которой допрос происходил. Несколько удивляла Игоря та отстраненность, с какой он писал о реакциях молодого человека, которого допрашивал. Алкоголь поработал с Игоревой головой настолько хорошо, что все произошедшее казалось ему сценой из фильма, которую ему нужно было дословно пересказать. Уже ближе к вечеру Игорь свободно шарашился по котельной, пытаясь различить в помещениях запах сожженного трупа, в то время как остальные усердно корпели над своими бумажками и даже почти не выходили покурить.

Не зная, чем себя занять, Игорь, мучимый совестью перед Филом, который почему-то по умолчанию был ответственным за порядок во всех помещениях, Игорь вымыл пол в конференц-зале. Если быть точным, Игорь сначала хотел затереть только табачные пеплы, насыпанные под одним из кресел днем ранее, а потом как-то увлекся и прикончил весь зал. Впрочем, когда в общем коридоре началось шевеление, Игорь затиховался у себя в кабинете, опасаясь, как бы уборку эту не поставили в обязанность и ему самому.

Не успел Игорь потихоньку сбегать вниз и незаметно вылить воду из ведра, вернуться в свой кабинет, чтобы делать вид, что он работает, в то время как работают и остальные, как Сергей Сергеевич протрубил общий сбор.

Его голос был и правда похож на трубу и тревожный звук слоновьего хобота одновременно.

Все с покорным видом поплелись на внеочередное собрание, не скрывая недовольства на лицах, и, сверля Сергея Сергеевича скептическими взглядами, стали ждать, чего же он такого расскажет. Игорь тоже изобразил и недовольство на лице, и скепсис, чтобы не особо выделяться из коллектива. Никто, кроме Фила, не обратил внимания на свежевымытый пол, поэтому Игорь тоже сделал вид, что ему все равно, насколько чисто в конференц-зале.

Пыхтящий от волнения и ярости Сергей Сергеевич не стал, как делал обычно, заходить издалека, а сразу же злобно поведал аудитории, что вот только что звонил Олег и сообщил, что какая-то крыса из вышестоящего отдела примазалась к их славе со шкурнической стороны и втихую барыжила квартирами убиенных ими граждан, переписывая недвижимость в собственность себя и своих родственников. Молодой откликнулся одобрительным возгласом на такую ловкость вышестоящего работника, за что был едва ли не съеден Эсэсом аудиовизуально (то есть взглядом и ругательными словами), поэтому придержал язык, но на лице его все равно было удовольствие от чужой хитрости. В данный момент предательский вышестоящий работник находился в одной из бывших братских прибалтийских республик и обещал слить всю информацию о ФСБ, кровавой наследнице КГБ, куда только можно, если его самого, его семью или его активы кто-либо тронет. Сергей Сергеевич сокрушался, что речь идет не о таких уж больших деньгах, но существовала опасность, что предатель начнет шантажировать ведомство, когда кончатся деньги, а это было уже не очень хорошо.

Игорь Васильевич стал тут же возмущаться, что это вообще-то не проблема отдела, а проблема тех, кто не умеет следить за собственными кадрами, поэтому пускай они сами там наверху и разбираются, в ответ Сергей Сергеевич сказал, что часть информации злодей успел слить в местную прокуратуру и назавтра назначена проверка их котельной на предмет, что она, эта котельная, из себя вообще представляет. После этих слов Игорь ощутил тревогу. Ему стало несколько обидно, что в каком бы виде он не представал перед государством, то в роли Павлика Морозова, то в роли верного клерка, все равно интересует он государство только как какой-то вечно подсудный предмет. Горечь от того, что он старательно и быстро выполнил свою бумажную работу, разлилась по организму Игоря подобно желчи.

«И что, на этот случай у нас протокола нет?» – спросил Фил с язвой, потому что, видимо, бумажки и отчетность и одиночество ему порядком поднадоели и он желал какой-то предусмотрительности и планирования от людей, управляющих им через бюрократические ниточки, он хотел, чтобы была и обратная бумажная связь с инструкциями и подстраховкой в случае чего.

Сергей Сергеевич сказал, что выкручиваться придется им самим, сбежавший выставил отдел бандой черных риэлторов (Игорь Васильевич одобрительно рассмеялся и захлопал в ладоши) и, в принципе, если собрать достаточную базу улик, то таковыми они все на суде и предстанут. Когда все достаточно напряглись и нагрелись, но еще не начали словесно выражать свое отношение к начальству, Сергей Сергеевич сказал, что у Олега есть идея, как переквалифицировать это дело в дело федерального масштаба, в дело о терроризме или разжигании межнациональной розни, а потом забыть о нем навсегда или до следующего бегунка. Дело за малым, нужно девать куда-нибудь нынешнего убежавшего и пережить эту проверку как-нибудь без потерь среди личного состава.

– Это участкового можно убедить, что здесь законсервированная котельная, – сказал Сергей Сергеевич, – а если прокуратура начнет копать, да пройдется по нашим именам, то все. Бывшие сотрудники спецслужб, собранные по всей России, и сын генерала охраняют котельную. Так и вижу морду этой шлюхи в капитанском звании, которая пресс-релизы озвучивает для четвертого канала. Это бомба будет.

Игорь Васильевич предложил нанять задним числом каких-нибудь синяков, чтобы они изображали местную охрану, можно их напоить, чтобы они лыка не вязали и не могли ответить ни на один вопрос, а начальником оставить Рината Иосифовича, он как-нибудь отбрыкается один раз. «Главное, Филом не светить, он для всех как красная тряпка», – сказал Игорь Васильевич. «Скорее, голубая», – заметил Молодой, не чувствовавший никакой угрозы над своей лохматой головушкой.

– Ты такой умный, так скажи, куда мы все твои железки девать будем? – спросил Сергей Сергеевич матерным тоном. – Из них половину вообще трогать нельзя. А стоят они больше, чем все дачи твоего папашки.

– Можно сказать, что это территория под супермаркет охраняется, – сказал быстрый на коварные идеи Ринат Иосифович.

– Вопрос о железках и отремонтированном туалете это не снимает, – тут же парировал Сергей Сергеевич. – Нахрена туалет ремонтировать, если все равно под снос?

– Может, музей? – осторожно заметил Игорь, на него посмотрели, как на идиота, но вместо того чтобы обсуждать, за что выдать их брошенную котельную, почему-то зацепились за вопрос Молодого, почему, собственно, нельзя было изначально нанять каких-нибудь ярых исламистов, каких-нибудь террористов пойманных, которым было бы в охотку резать, как он выразился, «рюзке свиней», а потом, в таком случае как этот, завалить их в ходе контртеррористической операции или переселить в другой город.

Сергей Сергеевич стал внезапно с охотой рассказывать Молодому, а заодно Игорю тоже, как все налаживалось в отделе. Скорее всего, мысли о сбежавшем сотруднике были Сергею Сергеевичу столь невыносимы, что он решил хоть как-то отвлечься. Начал он с того, что все и так знали: что это вовсе не первый состав отдела, до него были и другие, но все их пришлось расформировать по тем или иным причинам. Сергей Сергеевич сказал, что первый состав вообще набрали из, как он сам выразился, «деклассированного элемента», еще в советское время. Конечно, людям этим ничего не объясняли (Можно подумать, сейчас объясняют, сказал Молодой), все проходило как грабежи с убийствами, но в то время нельзя было просто так выносить квартиру за квартирой и не попасть в поле зрения милиции, хотя, с другой стороны, было даже проще, потому что люди иногда даже двери в дом на ночь не закрывали. Уголовников в итоге просто накрыли однажды в ресторане и все. Потом Сергей Сергеевич рассказал про команду с Северного Кавказа, в которую набрали таких людей, которым и на Кавказе ничего не светило, если бы они даже туда сбежали.

– Так ведь нет, – сетовал Сергей Сергеевич, – вот человек. Его свои ищут, чтобы покарать, федералы, то есть мы, ищем, чтобы тоже покарать, сиди ты, не высовывайся. Нет, бля. Один взял тачку в кредит, стал шарахаться по ночным клубам, выдавать себя за торговца недвижимостью, мы уж его увещевали, по-человечески пытались, через разум там к нему подойти, потому что кадр, в своем роде, ценный. Хороводились, хороводились. В итоге его баба какая-то русская подрезала, когда он ее вывез куда-то в лес и попытался изнасиловать. Еще один стал стучать на нас в ФСБ, пытался таким вот образом себе не знаю что выслужить. Он думал, что мы какая-то исламистская группировка радикальная. Третий таксовал в свободное от работы время и со столбом не разминулся. Короче, невезуха. И вот, значит, вы. Не без некоторых эксцессов, но, вот, вроде, работаете. Обидно, если закроют.

Игорь совсем не был против того, чтобы их закрыли. Сергей Сергеевич, словно угадав мысль Игоря, обменялся с ним пристальным взглядом и спросил:

– О чем думаешь, Игорь Петрович?

– Музей, – опять сказал Игорь.

– Да что ты опять со своим музеем, – вскипел Сергей Сергеевич, – чего музей? Музей котлов, что ли? Или этого, как его там, соцреализма?

Упомянув соцреализм, Сергей Сергеевич зачем-то покосился на бюстик Ленина и как будто с трудом сдержался, чтобы на него не перекреститься.

– Да нет, – вякнул Игорь, которому уже самому казалась глупой собственная идея, – например, современный музей, ну, современных художников.

– Музей современного искусства, – подсказал Молодой.

– И что? – спросил Сергей Сергеевич тяжелым голосом.

– Можно молодого оставить тут, – пояснил Игорь. – Вот, генеральский сынок, решил заделаться галеристом. Железки его можно выдать за арт-объекты. Сеть по всему зданию объясняется сама собой. Сейчас же во все современное принято сетку лепить. Можно алкашей нанять и оформить их задним числом, как будто сторожа. Можно даже прессу позвать и интервью дать, Молодой сможет, мне кажется, отлаяться.

– Так-то смогу, – сказал повеселевший Молодой, – пару раз Уорхола упомяну, им хватит.

Сергей Сергеевич смотрел на Игоря в упор, кажется, без энтузиазма, Игорь совсем оробел под его взглядом.

– А потом, если что, можно сказать, что мэрия разрешения не дала и министерство культуры не одобрило или жители взбунтовались и захотели детский сад на этом месте, – совсем уже вяло закончил Игорь.

– Ага, детский сад в промзоне, – сказал Сергей Сергеевич, все так же продолжая внимательно смотреть на Игоря.

– Ну, это для примера, – пояснил Игорь и заметил, что Ринат Иосифович смотрит на него со своего места, и в глазах Рината Иосифовича мелькает что-то вроде зависти и уважения.

– Охренеть, – сказал Сергей Сергеевич после долгой паузы, во время которой в конференц-зале стояла тишина (когда Эсэс заговорил, все зашевелились, будто по команде «вольно»).

– Как ты себя выгнать-то дал? – с сочувствием спросил Игоря Сергей Сергеевич. – Конечно, хорошо, что ты у нас оказался в эту минуту, но, вообще, как?

– Дал, да и все, – сказал Игорь, которому не хотелось ничего объяснять.

Игорева идея настолько пришлась по вкусу Сергею Сергеевичу, что он приказал никому не расходиться, а сам вышел, видимо, отправился звонить Олегу. Как только колыхание шагов Эсэса затихло, Игорь Васильевич наклонился в сторону Игоря и спросил игриво:

– Игорь, а ты точно Игорь ПЕТРОВИЧ?

– Да ну тебя, – только и смог ответить Игорь под довольные смешки остальных, не улыбался только Ринат Иосифович, что-то вроде печати профессиональной зависти было на его лице. «Вор у вора шапку украл», – невольно подумал Игорь и послал Ринату Иосифовичу вежливый кивок, тот отвернулся. «Ну и хрен с тобой», – подумал Игорь.

Игорь почему-то понял, что Ринат Иосифович боится за свое место, что, возможно, бытие Рината Иосифовича как бухгалтера и кладовщика несколько зыбко, более зыбко, чем кажется на первый взгляд. Игорь представил себя на должности Рината Иосифовича, и ему почему-то стало слегка тошно, потом вспомнил, что Фил спал с Ринатовой женой, и ему стало тошно вдвойне. Игорь подумал, что надо бы поймать Рината и как-то нормально объяснить, что никто не собирается подсиживать его на этой должности или должностях, сколько бы Ринат там их не занимал.

Пока Игорь маялся совестью перед Ринатом, в левой части зала Игорь Васильевич, Фил и Молодой развели свое шушуканье, как какие-то школьники, Игорь покосился на них, принимая это шушуканье на свой счет, но оказалось, что он тут ни при чем.

– Да что же это такое, – говорил вполголоса Молодой, – десять лет назад он был для меня опасен как этакий сексуальный хищник. Сейчас он мне опасен, потому что он мне бошку может на бок завернуть, эта его опасность когда-нибудь кончится? Фил, ты когда на пенсию уже выйдешь?

Сам Фил не мог ответить на эти вопросы, потому что не он был зачинщиком разговора, а только маялся в ответ, за него отвечал Игорь Васильевич, перекинувший локоть через спинку сиденья, как таксист, берущий деньги или отдающий сдачу, он обращался к Молодому за своей спиной:

– Это не смешно уже нихрена, все твои подколки, – было странно, что он так говорит, поскольку до сего дня он как-то не особо останавливал Молодого, когда тот шутил в сторону Фила, скорее всего, последние новости тоже как-то выбили его из колеи.

– Его бы еще не так подкалывали в тюрьме, – попытался защититься Молодой, удивленный такой переменой в настроении Игоря Васильевича.

– Ты бы не выеживался, – сказал Игорь Васильевич. – У него бы все было нормально и там, он бы как-нибудь не слился, а вот если бы тебя посадили за твои шуточки, ты бы так легко не отделался. Сам ведь понимаешь.

– Да ладно вам, – продолжил маяться Фил, видно было, что ему неловко.

Молодой стал давить на чувства Игоря Васильевича, напоминая тому, что у него, Молодого, есть младший брат, и ему, Молодому, каждый раз плохеет, когда он видит Фила. Игорь отметил про себя, что сегодня все как-то на взводе и дело даже не в новостях, Молодому вообще было в основном все равно, что происходит на работе. Оставалось ждать только, что взорвется Ринат Иосифович, и этого Игорь ждал с напряжением. Прислушиваясь к грызне Молодого и Игоря Васильевича, Игорь то и дело видел, что Ринат то и дело поглядывает на него, и взгляд этот походил на взгляд собаки, которая хочет подраться с другой собакой, но еще не совсем уверена в своих силах. «Нужно, правда, с ним поскорее объясниться, пока он мне мину в машину не подложил», – подумал Игорь.

– Я твоего младшего брата не видел, – сказал Игорь Васильевич, – но если вы похожи, то можешь за него не беспокоиться.

Так же как вышел, так же и стремительно вернулся Сергей Сергеевич, то есть не было его довольно долго, и он, видимо, успел отдышаться, сидя на стуле за телефоном в своем кабинете, и теперь походка его опять была стремительна, а в дыхании не было одышки. Своим появлением Сергей Сергеевич прервал Молодого и Игоря Васильевича, чья полушутливая перепалка не переросла в драку только по причине разной физической формы спорщиков. Как только дверь перед Сергеем Сергеевичем раскрылась, Фил с облегчением расползся по сиденью, скорее всего, до этого он как-то опасался, что или Игорь Васильевич влепит Молодому подзатыльник, или Молодой начнет махать кулачишками. Как ни в чем не бывало Молодой и Игорь Васильевич расположились на своих сиденьях, изображая прежнее внимание и озабоченность сложившейся на работе ситуацией.

Сергей Сергеевич подождал, пока перестанет колыхаться бюст Ленина на узком постаменте, и снова изложил суть дела, но теперь уже с теми изменениями, которые внесли в это дело они сами и Олег или еще какое вышестоящее начальство.

Фил и Игорь Васильевич отправлялись в командировку на несколько дней, Молодой на эти несколько дней становился новоявленным хозяином недостроенного музея современного искусства, в чью обязанность вменялось дать несколько интервью следователям, если таковые будут, и журналистам, которые позвонят и появятся обязательно. Остальные, включая Сергея Сергеевича, должны были отправиться по домам и отсыхать до звонка с последующими инструкциями.

– Работу новую искать хоть не нужно, Сергей Сергеевич? – спросил со своего места в первом ряду Ринат Иосифович, спросил шутливо, но в голосе его слышалось некоторое напряжение.

– Думаю, если все пойдет как надо, то не надо будет, – ответил Сергей Сергеевич не слишком уверенно. – Еще вопросы есть?

Молодой, как в школе, поднял руку. Несмотря на некую вальяжность в колыхании поднятой руки, было видно, что Молодой беспокоится.

– Да, Саша, что? – подыгрывая ему, учительским усталым, глуховатым голосом спросил Сергей Сергеевич.

– А можно как-нибудь без интервью? Без шумихи.

– А в чем дело?

Молодой сглотнул и пояснил. Оказалось, что от него залетела какая-то местная районная зараза, и не факт, что от него, но он покамест выдает себя за сисадмина, каковым и является, поэтому в приоритетных женихах этой заразы не ходит. Она думает, что он компьютерщик, которого до сих пор воспитывает мать-одиночка, поэтому обрабатывает какого-то местного торговца овощами и владельца нескольких киосков, но если выяснится, что папа у него генерал ФСБ, а сам он собирается открыть музей, вряд ли она с него так просто слезет, так она может и до телевидения дойти, тряся сначала животом, а потом младенцем.

– Да что ж все в один день-то? – посетовал на судьбу Сергей Сергеевич. – Ни у кого больше проблем нет? Другого времени ты выбрать не мог?

– Вы у нее спросите, почему она не могла другого времени выбрать, – огрызнулся Молодой.

– А больше ничего ты от нее, кроме возможных алиментов, не поймал? – практично поинтересовался Эсэс.

Под общий смех Молодой признался, что да, поймал не только возможные алименты. Игорь Васильевич стал ругаться, что надо предупреждать, что он вроде бы пил из кружки Молодого, Фил прервал его ругань, аргументируя тем, что эта штука все-таки не сифилис, так просто через кружку не передается, Игорь Васильевич пошел в ответ с аргументами, что хрен знает, что сейчас и куда передается.

– Ну, поздравляю, – Сергей Сергеевич вставил свой голос в общий хор, – ты теперь точно можешь владеть галереей. Богема, беспорядочные связи, трава, алкоголь. Это, кстати идея, если они найдут немного травы или таблеток, будет достаточно правдоподобно, надо только уточнить количество, чтобы Сашу реально не закрыли.

– Нужно еще что-то вроде бара, – подал идею Ринат Иосифович, – чтобы не просто как наркопритон смотрелось все это. Несколько неполных бутылок дорогого алкоголя, чтобы создать видимость. Заодно немного их подпоить.

Все с радостью набросились на эту идею, Ринат Иосифович был розов и польщен таким одобрением ровно до того момента, пока Эсэс не предложил профинансировать покупку из запасных фондов. Ринат Иосифович старался не подать вида, но Игорю было заметно, как он поскучнел.

– Если алкоголь будет, то я остаюсь, – начал всячески глумиться над ситуацией Игорь Васильевич. – Запишите меня сторожем, сделайте документы. Если бы я знал, где травы достать, я бы Саньку устроил подарочек, чтобы он других людей тюрьмой не стращал.

Сергей Сергеевич заинтересовался последней фразой Игоря Васильевича, ему коротко объяснили, что к чему, на это он только развел руками:

– Ну, Сашу можно понять, я так понимаю, у него последнее время трудности были.

– Это не повод, – отрезал Игорь Васильевич. – Не повод другим людям настроение портить. Он все-таки не баба, у него месячных нет, и пауз в месячных тоже не предвидится. У нас тут у всех трудности.

– Господи, да у тебя-то какие? – спросил Молодой с отвращением.

– У меня ты – одна сплошная трудность, – ответил Игорь Васильевич, – думал бы, куда свой хер совать, и не было бы причин для такой драмы. Ты бы его, не знаю, фольгой бы лучше обернул и в микроволновку засунул, или продолжал бы в прежнем духе. Что тебя не устраивало в мастурбации? Вымыл партнершу мылом – и вперед. Ты что, не видел, кого брал?

– Нет, не видел, – раскрылся Молодой, пытаясь сдерживаться, он, тем не менее, в сдерживаемом волнении побрызгивал слюной. – Она такая в узких очочках, с фотоаппаратом на шее с вечным, с зеркалкой этой гребаной. Глаза тупила. Кто же знал, что она с половиной района переспала?

– Да хорош ты психовать, – остановил его Игорь Васильевич. – Я бы тебе все-таки советовал жениться, предложи ей. Ты все равно дома не бываешь почти. А то и вовсе переезжай к Филу. Мы вам двухкомнатную пристройку сделаем.

Молодой фыркнул, сделал такое движение на месте, будто хочет встать и выйти, громко хлопнув дверью, как делал, наверно, дома, но что-то удержало его на месте.

– Васильич, хорош парня травить, – сказал Сергей Сергеевич с трибуны, – как будто сам в такие истории не попадал.

– Попадал, конечно, – без смущения признался Игорь Васильевич, – но мне вот так же старшие товарищи по ушам ездили.

– Какие, нахрен, старшие товарищи, – протянул Сергей Сергеевич с недоверием. – Мы, по-моему, с тобой такие старые, что нас еще сватали. А в приданое за невесту мамонта давали.

– Тебе, может, и дали мамонта, – сказал Игорь Васильевич, – а моя-то потом сама в мамонтиху превратилась.

Игорь Васильевич и Эсэс дружелюбно погрызлись по теме семейных отношений. Стало видно, как всех отпустило от недавнего стресса и форс-мажора, лишь колени, упиравшиеся в спинку переднего кресла, не давали Игорю Васильевичу расслабленно стечь на пол со своего места; Сергей Сергеевич расположился за трибуной, похожий на отъевшегося голубя, сидящего на балконном бортике, разве что не курлыкал и не дремал.

Игорь поддался этому настроению, от тепла и нашедшегося выхода его потянуло в сон. Все еще что-то бубнили, потом вроде бы жарко спорили, а Игорь молчал и воспринимал все это через призму сонного отупения, как бессмысленное уханье обезьян в зоопарке, то восклицательное, словно при виде леопарда, то умиротворяющее, а то и вовсе бессмысленное. В итоге Игорь Васильевич растолкал Игоря за плечо и сказал, чтобы Игорь перестал похрапывать, отправлялся домой и ждал указаний по телефону.

Видимо, вопли, казавшиеся Игорю в дреме предостерегающими воплями приматов, принадлежали Молодому, потому что неторопливо вышедший из конференц-зала потягивающийся, зевающий Игорь обнаружил, что тот в одиночку перетаскивает бумаги и оргтехнику изо всех кабинетов в подвал. Когда Игорь неохотно предложил помощь, Молодой только злобно позыркал на него из-за стопки папок в своих руках и потопал по лестнице вниз.

– А остальные-то где? – крикнул Игорь в лестничный пролет, но ответом ему был только малоразличимый раздраженный вопль. Игоря позабавил этот вопль, поэтому он крикнул еще раз, как бы переспрашивая, где, где, но вопль не повторился, а донеслось только какое-то ворчание.

Новость о нескольких выходных огорошила жену настолько, что Игорь даже обиделся на нее: кажется, она не радовалась, а злилась и не скрывала этого.

– Что это у тебя за работа такая? Ты точно работаешь, или вас уже разогнали? – спросила она.

Тут неожиданно напряжение дня, видно, копившееся где-то в глубинах Игоря, дало о себе знать. Игорь сразу же высказал жене, что это неизвестно, работает ли она вообще сама и всегда ли у нее совещание или она так занята, когда ей нельзя звонить. Жена стала говорить, что он сам против ее звонкам на его работу. Слово за слово, и оказалось, что уже поздняя ночь, Игорь лежит на диване в гостиной, в крови его еще кипит адреналин семейного спора, а сам Игорь злобно переключает каналы, но вместо того чтобы смотреть на экран, смотрит на картину над телевизором, еще в юности подаренную жене каким-то ее зафрендзоненым ухажером, студентом худграфа местного пединститута. Картина эта постоянно оказывалась крайней в их семейных спорах, Игорь пытался забыть ее на старой квартире. Испытывая отвращение к себе, Игорь поднял себя с дивана, снял картину со стены и выставил ее на балкон, надеясь, что жена не заметит пропажи, а еще больше надеясь, что жена пропажу заметит.

Игоря бесило это полотно, узко вытянутое по горизонтали, на картине фиолетовые мельницы чередовались с зелеными подсолнухами. В добром расположении духа такие цвета даже радовали Игоря, но во время скандалов Игорь вспоминал, что дружок-художник таскал жену, тогда еще просто невесту, на сеансы Тарковского. Художник, наверно, думал злобный Игорь, думал, что прямо из худграфа попадет во ВГИК, или неизвестно, что он там думал, этот художник. Художник вроде бы никуда не попал, по слухам даже просто бухал, поражая собутыльников своей эрудицией в сфере живописи, графики и кинематографа, но все равно, каждый раз натыкаясь на современный российский фильм, Игорь с ревностью вглядывался в имя режиссера, и за это не любил ни современный российский кинематограф, ни свое глупое опасение, что художник внезапно окажется лучше него.

Каждый раз, ссорясь с женой, Игорь мечтал переломить картину об колено. Посредством воображения, подпитываемого яростью, Игорь явственно представлял, как треснет тонкая рамка, и как места слома будут топорщиться щепками. Еще Игорь представлял, как выбросит искалеченную картину в окно или с балкона, а картина медленно полетит в снег или в опавшие листья, или в крону тополя, смотря в какое время года происходила ссора. «Значит в снег», – подумал Игорь. В этот момент нервы, слегка пошатнувшиеся на работе, как бы подтолкнули его решимость, Игорь быстро поднялся с дивана (отбросив в сторону одеяло, будто это был плащ и была дуэль), выскочил на балкон и с силой шарахнул рамой об колено. Рамка слегка спружинила, но не поддалась. Игорь ударил рамкой об поднятое колено еще несколько раз и все с тем же печальным результатом, то есть вовсе без результата. Вернувшись в тепло, Игорь принялся так и эдак ломать рамку об оббитое колено и голень.

– Ты с ума сошел? – услышал Игорь от порога двери в гостиную – это жена бесшумно подошла, видимо, отозвавшись на его натужные хрипы и ворчания.

«Так даже лучше, пусть видит», – подумал Игорь и утроил усилия, отчего холст полез из картины наружу. Жена кинулась отбирать, но тут рама наконец затрещала и медленно, как резиновая, поддалась. Игорь, отпыхиваясь, встал с видом победителя и упер руки в бока. Жена бросилась к картине на полу, как будто это была не мазня непонятного студентика, а сдохший домашний любимец.

– Ты придурок, – сказала жена, подняв на Игоря чужое от злобы лицо, Игорь тоже ответил ей чужим жестоким взглядом, вырвал у нее из рук холст, почему-то долго ворочал ручку балконной двери, чтобы она открылась должным образом, а потом злобно скомкал холст, точнее, попытался скомкать холст, но у него почти ничего не получилось, по ощущениям это было точно так же, как попытаться скомкать старый советский посылочный картон. Даже запах у обратной стороны холста был как у старого посылочного картона. «Да уж, краски ты не пожалел», – подумал Игорь про художника.

– Не смей, – сказала жена уже от балконного порога.

– Уйди, простудишься, – сказал ей Игорь со всей возможной обидной жестокостью, а сам ежился на студеном зимнем ветру и почему-то не решался бросить холст вниз; Игорь почему-то ждал, что жена все-таки полезет за картиной к нему на балкон. Жена, в свою очередь, не очень торопилась. Может, ее здоровье было дороже ей памяти о бывшем дружке или ей казалось, что если она шагнет к мужу, то это лишь подстегнет Игоря, и он в последний момент швырнет холст в сугроб под окнами. Это было очень глупо. Игорю было холодно, стоять так до бесконечности на морозе в трусах и майке Игорь не мог, моржевание, да и вообще здоровый образ жизни не были его стихией, с другой стороны, возвращаться обратно в дом с понуро опущенной головой и холстом в руках ему мешала какая-то его гордость, та, что еще в нем оставалась. Видно было, что жена поняла, что Игорь выбросит холст, еще за несколько секунд до того, как Игорь это сделал. Она, может быть, поняла, что Игорь выбросит холст еще до того, как Игорь сам решил сделать это. Осознание подобной догадливости в жене пришло к Игорю, когда он не без удовольствия прослеживал путь холста до грешной земли (или безгрешного снега). Путь этот оказался не таким, каким его ждал увидеть Игорь. Холст просто шмякнулся вниз как-то банально, как кусок мебели, как мусорный пакет, который выбрасывали пьющие соседи снизу в том доме, откуда они переехали.

Игорь ожидал какой-то бурной реакции от жены, и эта реакция вознаградила бы его за то представление, что он сейчас провел перед женой, и доказало бы ему, что это было именно представление, а не истерика. Но посмотреть в лицо жены у Игоря не получилось, потому что жена захлопнула балконную дверь и закрыла задвижку, оставив Игоря куковать на балконе до того момента, пока она сама не смилостивится. Как погулявший кот, прильнув к оконному стеклу, Игорь стал смотреть внутрь квартиры, как-то особенно остро ощущая, насколько на улице холодно. Ему почему-то вспомнился эпизод бондианы, где одна из подруг Бонда перлась по сугробам в сорокаградусный мороз в одном коротком платьице. Непосредственно переживаемый им сейчас опыт подсказывал ему, насколько была фальшива эта киношная сцена с начала и до конца. Игорь попробовал посмотреть на градусник, прикрепленный к оконной раме, чтобы как-то уточнить обстоятельства, в которых он оказался, но градусник смотрел внутрь квартиры, а сбоку, да еще и в полумраке было трудно различить деления шкалы и уровень подкрашенного спирта среди этих делений.

Судя по тому, что видел Игорь сквозь оконные стекла, точнее, то, что он видел сквозь балконное окно, потому что окна были занавешены, все сводилось к тому, что жена стала неторопливо собираться на улицу – вернуть утерянный предмет интерьера. Об этом говорили и свет, включенный в прихожей и шевеление ее тени на стене комнаты, по нервным движениям этим Игорь догадался, что пока скрестись и стучаться, чтобы попасть внутрь, – себе дороже. Впервые в жизни сцена с голым инженером из Ильфа и Петрова не показалась Игорю забавной, рассказ Остапа про похожую ситуацию тоже не вызвал у Игоря улыбки, хотя именно эти истории почему-то всплыли в его памяти одна за другой. Как только шевеления тени прекратились, Игорь перешмыгнул от окна к балконному ограждению, чтобы, когда появится жена, сделать в ее адрес какие-нибудь язвительные замечания. Пока Игорю не приходило в голову, что он скажет, но какое-то чувство подсказывало ему, что такие слова появятся, как только жена окажется в поле его зрения. Игорь хотел встать как можно непринужденнее, может быть, даже этак облокотиться на бетонную оградку, однако первое же прикосновение к бетону и металлу, окантовывавшему бетон по верхнему краю бетонной оградки, остудило пыл Игоря, поэтому Игорь стал ждать жену, несколько независимо сложив руки на груди и грея пальцы рук у себя в подмышках. Налетевший порыв ветра вырвал у Игоря из груди что-то вроде короткого кошачьего вопля отчаяния.

Появление жены внизу Игорь воспринял не без облегчения, но, пробираясь по сугробу в сторону воткнувшегося в снег холста, она даже не подняла головы. Это Игоря слегка покоробило (странно, что его заботило еще что-либо, кроме сквозившего через организм холода, но так оно и было).

Когда жена поднялась обратно в квартиру и вроде как милостиво открыла дверь, Игорь молча вошел внутрь, закрылся в ванной комнате и полез под душ, который показался ему теплым, пока Игорь не обнаружил, что не включил горячую воду и стоит под струями одной только холодной воды, Игорь пробовал добавить кипяточку, но такая вода казалась слишком уж обжигающей. Постепенно Игорь оттаял и решил согреть себя еще и изнутри, зачем поперся в кухню, взалкав горячего чаю или кофе и чего-нибудь алкогольного. На кухне сидела жена. Оценив, что с Игорем все в порядке, жена протолкалась мимо него в спальню и закрылась там. «И хрен с тобой», – подумалось Игорю. После такой вот процедуры закаливания и последующего обогрева он чувствовал себя на удивление бодро, а накатив полстакана водки, Игорь понял, что ему совсем уже хорошо и без кофе и без чая.

Так же хорошо ему было и весь следующий день, хотя утром жена ушла, даже не попрощавшись, а вечером держалась на расстоянии, словно Игорь мог отомстить, схватить ее внезапно, вытащить на балкон в домашнем и оставить на морозе. Однако, она, видимо, все-таки чувствовала за собой какую-то вину, потому что когда Игорь стал громко смеяться при просмотре местных новостей, она приплелась к нему в гостиную и тоже стала не без вопроса во взгляде смотреть на экран телевизора. Игорь не стал ей ничего объяснять, да и вообще сделал вид, что не заметил ее появления, и жена как бы растворилась в воздухе, оставив после себя только наэлектризованное ощущение очередной своей обиды.

А смеялся Игорь над тем, какие изменения претерпел Молодой для того, чтобы дать убедительное интервью. Это была бессмысленная актерская игра, бессмысленная хотя бы потому, что Молодому как сыну генерала вряд ли что грозило в уголовном плане, но он почему-то проникся ролью хозяина галереи, даже как-то чересчур проникся, и всячески куражась над блеющим интервьюером, изображал какого-то москвича, способного купить с десяток таких интервьюеров. Журналист почему-то верил и робел, хотя переигрывание Молодого было видно за версту, Молодой, поленившись изменить свой обычный рабочий гардероб, выперся на камеру в своем обычном комбинезоне, облезлом свитерке и синей рабочей куртке, накинутой на плечи, но всячески светил наручными часами, от которых журналист почему-то никак не мог отвести взгляд. Восхищенный таким уверенным посылом Молодого, Игорь пропустил начало интервью мимо ушей, а когда слух Игоря включился обратно, Молодого уже несло.

– Это такой тренд, – говорил Молодой, глядя на сорокалетнего журналиста снизу вверх, но таким взглядом, словно журналист был на две головы ниже него. – Вам знакомо такое слово – «тренд»? Конечно, не вызывает сомнений, что вся эта страна – это такое дикое поле, где художники плетутся в хвосте мирового современного искусства, отставая на пару поколений. Но именно в силу этой дикости наши местные рисовальщики могут быть поняты местным населением и оценены западными критиками. Первые только-только дорастают, чтобы понять то, что давно уже понял, оценил и позабыл ценитель западного искусства, вторым оно интересно, как бывают интересны туристам всякие этнические сувениры с их дикостью, самобытностью и грубой формой. Представьте только, как должен быть интересен Энди Уорхол, родившийся и творивший в таких дырах, как Челябинск, Пермь, Екатеринбург, что у него должно было произойти в голове, как должны наслоиться в его голове друг на друга пионерское детство, комсомольская юность. Вы меня понимаете? А помните время перестройки, когда казалось, что все, что приходит с запада, – чистая правда. Я-то уже не помню, меня тогда еще в помине не было, но я в курсе всех этих толп людей, голосовавших за перестройку и гласность. У людей была такая иллюзия, что если себя вести как в кино, то и жизнь будет как в кино. Это смешно, конечно, сейчас. Но и теперь ведь никуда не делось. Такой культ карго. Уже планируется несколько выставок наших местных молодых людей, которые фотографией увлекаются, такие, знаете, ребята, которые думают, что если у них камера, как у людей, и одеваются они, как люди или как художники, и ведут себя соответствующе, то они как бы художники и есть. Социалистический реализм тоже очень интересен, уже планируется совместная выставка Зимонова Сергея Сергеевича и какого-то северокорейского художника, чье имя я, хотя оно и короткое, вспомнить не могу. Эти художники одного возраста, но наш местный успел несколько партийных чисток пройти, успел сдать партбилет, вступить в «Единую Россию», а тот как-то ровно продержался и у Ким Чен Ира и при Ким Чен Ыне пока живой, очень интересно их параллельные взгляды на реальность представить, так что если все не сорвется, то должна получиться очень интересная выставка.

– То есть вы хотите внести некоторое оживление в культурную жизнь нашего города? – влез журналист, пока Молодой отдыхивался, чтобы разродиться очередным пассажем.

Молодой оскорбительно рассмеялся, когда журналист сказал слово «культурную», затем Молодой долго прикуривал, выдохнул дым журналисту в очки и продолжил:

– Ну, если вы имеете в виду культуру как понятие биологическое – то нет, не собираюсь, у вас тут и так все цветет и пахнет.

«Вот ведь сука», – чуть ли не с восхищением подумал Игорь, почему-то надеясь, что журналист не выдержит и начнет мутузить Молодого прямо в кадре, но тот только стал всячески, едва ли не игриво хихикая, уворачиваться от дыма, который Молодой принялся пускать в его сторону.

– Каких слов вы от меня ждете? – спросил Молодой. – Искусство – это всегда провокация, ну, может, и не всегда, но почти всегда, современное – провокация в девяноста девяти процентах случаев. Конечно, в городе станет чуть шумнее. Но я бы на вашем месте не особо надеялся. Во-первых, для культурного шока нужна все-таки достаточно умная аудитория, которая покупается не только на пляски в церкви, а таковой не набрать в этой стране и восьми человек, я лично знаю пятерых, да и то это я с собой вместе посчитал.

Журналист, похоже, не совсем слышал, что говорит Молодой, у журналиста, похоже, были заранее заготовленные вопросы, и речи Молодого несколько сбивали съемочную группу с намеченного сценария, а сам журналист продолжал не сводить глаз с часов Молодого, пока тот нес свою ахинею, подавая себя как загулявшего купца или смертника, которому уже совсем нечего терять.

– Это глубокое заблуждение, что мы отстаем от современных западных художников на поколение или два поколения. С учетом того, что искусство в этой стране сначала было сугубо церковным, учитывая, что какое-то время прошло под гнетом крепостного права и жесточайшей цензуры, сперва царской, потом советской, количество лет и поколений несвободы просто не поддается нормальному исчислению. Лет пятьсот, по грубым подсчетам. Представляете разницу в пятьсот лет? Это даже не разница между Японией и Голландией во времена начала их отношений.

– Вам не кажется, что вы все-таки перегибаете палку, – не выдержал журналист и в приступе патриотизма нарушил какой-то сценарий у себя в голове. – Все же страна, победившая фашизм, запустившая человека в космос…

Молодой отвратительно рассмеялся в микрофон, журналист даже потянул микрофон на себя, шокированный таким смехом, похожим на смех гиены. Молодой удержал микрофон возле себя и отсмеялся вволю.

– Вы путаете техническую развитость и культурную, – сказал Молодой. – У китайцев были фарфор, компас и порох, так и у нас сейчас есть космос, позиции в котором мы стремительно теряем. Если цепляться только за космос и за победу в войне, которая была совершена вовсе не Россией, а страной со все же немного другим названием, к которой мы имеем уже довольно-таки опосредованное отношение, то ничего хорошего из этого не выйдет. Не нужно спрашивать, что мы уже дали миру, нужно спрашивать, что мы даем миру сейчас, кроме нефти, газа и диких туристов. А в данный момент мы не даем миру ничего. Может быть, техника еще как-то радует глаз в каких-нибудь аспектах, которые мне неизвестны. Но в культуре, по-моему, царит абсолютно черная дыра. Есть несколько художников, картины которых покупают на западе, но выглядят они как просто более успешные продавцы сувениров среди других торговцев сувенирами на африканском рынке всех этих масок и наконечников. Даже русский кинематограф, который все ругают, выглядит выигрышнее на фоне нашей живописи и графики, но и он, мягко говоря, не очень сенсационен.

– Если все так плохо, то к чему все это? – снова не выдержал журналист.

– Это же очевидно, – Молодой ответил журналисту взглядом, похожим на взгляд микробиолога в микроскоп. – Нужно готовить не только соответствующих художников, но и соответствующего зрителя. Причем взращивать их нужно одновременно. С этой целью планируется множество перфомансов как в самом музее, так и на территории города. Планируется организация стипендий молодым художникам для обучения их за рубежом. Планируется несколько премий в области графики, живописи и скульптуры, достаточно крупных, чтобы заинтересовать не только областную молодежь, как это делается сейчас, а с привлечением жюри со всего мира и художников со всего мира.

Молодой долго еще втирал про местную всероссийскую отсталость и кормил обещаниями как журналиста, так и жителей города и области, но если это и была речь, похожая на обещания Новых Васюков, то все обещания сводились к тому, что жители получат картины и скульптуры, журналисты получат информационные поводы, а деньги, скорее всего, пойдут на премии иностранным художникам, потому что кому как не им выигрывать в конкурсах, уровень которых будет слишком высок для местного населения.

Именно за эти авансы Молодому через несколько дней и влетело, когда звонок Эсэса снова собрал весь отдел в конференц-зале. Собрание было веселым, Игорь оценил это совершенно объективно, хотя самому ему весело не было, потому что мир с женой так и не наступал, квартира была слишком мала, чтобы совсем не пересекаться со второй своей половиной, ребенку было плохо от того, что Игорь и жена игнорировали друг друга. Игорь не знал, как из всего этого выпутаться, мелькала уже у него мысль как-то починить и повесить картину обратно, но это была бы уже совсем полная капитуляция, какое-то совсем уже ползание на коленях и вымаливание прощения.

– Ты нахрена про деньги заговорил? – ругался Сергей Сергеевич на Молодого, вжавшегося в кресло. – Нормально ведь начал. Я перед экраном стоял и аплодировал вначале. Ты ведь все сперва по инструкции делал. Галерея, чтобы в нее никто не пошел, такой ведь был план. Чтобы она у всех заранее отвращение вызвала одним своим посылом. Молодец ведь, справился. Про китайцев, которые превзошли нас в соцреализме, вообще огонь. Не удивлюсь, если нескольких старперов после твоих слов увезли в ближайшую сердечку.

– А когда это было, я что-то не припомню, – отвлекся от своих мыслей Игорь.

– Да он почти с этого начал, – сказал Сергей Сергеевич. – Короче, блеск, пламя. Но тебе же русским, бля, языком сказали, про деньги не заикайся. Даже не говори «деньги». Говорили же тебе.

– Так я же вроде говорил, что из местных их вряд ли кто получит, – пробовал как-то оправдать себя Молодой.

– Саша, ты дурак! – загрохотал Сергей Сергеевич. – Если люди услышали «деньги», они уже не слышат «не получат». Ты в курсе, что у нас в городе одних только союзов художников штук шесть, если тебя милиция не достанет после всего этого, если это все не вскроется, то тебя эти художники с говном съедят. У них рубилово каждый год происходит за какую-то переходящую бесплатную жестянку, «Галатея» она называется, что ли, сейчас точно не скажу, так вот, за эту жестянку и за приз в двадцать тысяч рублей они готовы друг друга сожрать, а ты у них перед носом несколькими миллионами вертишь. Окажешься ты на дне городского пруда ногами в бетонном постаменте, будешь знать. И это еще не все, Саша. Ты вот отмазался от своей пассии, если у нее ума не хватило местные новости смотреть, а ведь есть еще молодые художницы с соответствующими папами, которые тебе не только телефон оборвут, если их чадо захочет подзаработать своим талантом. Или папа решит, что откатами он недостаточно зарабатывает, или захочет мотивировать свою дочурку, чтобы она себя самостоятельной почувствовать смогла. И это ты еще забыл о старых всяких карьеристах, которые в бытность свою молодыми и не таких как ты пережевывали, а сейчас и подавно пережуют и не подавятся ради того, чтобы еще одну галочку в свой список премий записать, кроме какой-нибудь сталинской или бог знает еще какой. Нам мало милиции, что ли? Ты хочешь, чтобы сюда каждый день толпы паломников ходили и подачки выпрашивали? Ты хочешь, чтобы тебя возле подъезда пенсионеры поджидали со своими холстами и брякали у тебя орденами под носом. Тебе еще «вконтакт» твой не обрушили? Не засыпали предложениями подружиться?

– Меня нет во «вконтакте», – мрачно отбрехнулся Молодой, и тут бы ему смолчать, но он добавил: – У меня только «фейсбук» и «твиттер».

С полминуты Сергей Сергеевич не находил слов, чтобы выразить свое возмущение.

– Ох-ре-неть, – сказал он наконец, – и как ты?

– В каком смысле? – осторожно поинтересовался несколько надутый под градом обвинений Молодой.

– Ну что ты там пишешь в «твиттере»? «Поехали на дело, пожелайте удачи». «Сижу в фургончике, жду, пока мои старшие товарищи завалят гражданского». «Лол. Их нет уже час, что-то долго сегодня». И тебе в ответ такие смайлики. Так, что ли?

По лицу Молодого было видно, что все совсем не так, как предположил Сергей Сергеевич, но Молодой не находил слов, чтобы объясниться. Игоря подмывало спросить, откуда сам немолодой Сергей Сергеевич осведомлен о стилистических особенностях сетевого общения; чтобы не сделать этого, он поднялся и сделал вид, что направляется, например, в туалет, то есть мало ли куда он мог пойти с совещания, скорее всего именно в туалет и можно было направиться, не особо спрашивая разрешения.

– Ну нихрена у нас порядки, – Сергей Сергеевич, заскучавший, видно, от того, что ему приходится вымещать свое недовольство на одном только Молодом с удовольствием переключился на Игоря. – У нас уже с летучек бойцы просто так уходят, без объяснения причин.

– А че, руку надо поднимать? – не без скуки спросил Игорь.

– Вообще, Сергеич, ты зря лютуешь тут, – вступился за Игоря Игорь Васильевич. – Ты Молодому мог и у себя в кабинете разнос устроить, какого хрена мы тут все сидим и паримся, как не знаю кто. Может, еще и нас будешь тут обсуждать?

– Вообще-то для вас двоих все и затевалось, – пояснил Сергей Сергеевич. – Вас обоих не было, а это цирк был тот еще.

Чтобы не слышать пересказа того, что он и так видел, Игорь спустился до туалета, постоял там перед умывальником, с грустью глядя на свое туповатое лицо, отражавшееся в зеркале, собрался было позвонить жене и передумал, когда уже вытащил телефон. Возвращаясь обратно, он услышал, что громкий голос Сергея Сергеевича продолжает громко вещать. «Закрыться у себя, что ли», – подумал Игорь, ему хотелось надеяться, что никто его не будет искать. Переборов себя, что я, в самом деле, как черепаха, Игорь вернулся в зал, но не сел на свое прежнее место, а занял кресло в заднем ряду, подальше от остальных. Сергей Сергеевич показал глазами, что заметил его возвращение и продолжил:

– А вообще, можно было видеть в лице Александра хорошо сыгранного идеологического врага. Такого анархиста, каких по всему миру дубинками и газом гоняют. Меня самого от некоторых его речей то в жар, то в холод бросало.

Игорь Васильевич не без развязности, вызванной любопытством, попросил уточнить.

– А что тут уточнять? – развел руками Сергей Сергеевич. – Может, Саша сам нам что-нибудь процитирует из своей речи?

– Это импровизация была, – сказал Молодой в пол. – Мне уже отец звонил, спрашивал, что я за цирк устроил. Говорил, что второй раз он меня от тюрьмы отмазывать не собирается.

Игорь Васильевич восхищенно рассмеялся:

– А это где-то в записи можно посмотреть? Неужели никто не вывесил у себя или на ютьюбе?

– Да кто вывесит? – спросил Сергей Сергеевич. – Наш местный канал только пенсионеры и смотрят, да и то только, что новости перед прогнозом погоды идут. На сайте канала я пытался видео выцепить, но они, не будь дураками, даже размещать его у себя не стали. Но речь там, конечно, минимум на двушечку тянет. «Родина – понятие абстрактное». «Запад всегда нес нам просвещение, неизменно воспринимаемое как угроза государственности и этносу». Боннэр в гробу вертелась, что не успела такого мужа себе завести. Если бы, Саша, ты успел еще что-нибудь во славу русского национализма высказать, носить бы нам тебе передачки, а так как-то удержался на краю, можно сказать.

– Я хотел для колорита, – признался Молодой, – но это уж как-то не вязалось бы с образом.

– Так у тебя еще и образ был? Так ты еще и с умыслом? – восхитился Сергей Сергеевич. – Это лет до семи. Образ у него не вязался. У всех вяжется – у него не вяжется. Пацан ты все-таки, слава богу. Я, короче, блог журналиста этого прочитал, он, короче, либеральный блог ведет. Тебя там фашиком называют только так, и он тебя почему-то зажравшимся москвичом посчитал, скинхедом, хер знает почему. Наверно, ты оказался еще большим либералом, чем он, и это такая внутривидовая конкуренция.

– Да я видел, – сказал Молодой. – Я тоже поудивлялся там у него, хотел что-нибудь возразить, но меня забанили только в путь.

– Это он из-за часов, – вставил Игорь свои пять копеек. – Его часы завели.

– Точно, – вспомнил Сергей Сергеевич. – Как он на них пялился. А? А?

– Да вы задолбали, сами все видели, – возмутился Игорь Васильевич, – как-то объясняйте уж более детально. Что за часы. Дорогие, что ли?

– Ну и так понятно было, что дорогие, можно было сообразить, – немного раздраженно заметил Сергей Сергеевич. – Олег подогнал, чтобы Саня посветил ими у него под носом. Мы еще спорткар под шлагбаум приволокли трактором. Красный. Так что в журналисте классовая ненависть разжигалась только так.

– Ага, – вступил Игорь, – только курить надо было не «Бонд» и зажигать его не зажигалкой «Федор».

– С этим как раз все нормально, – тут же успокоил Серегей Сергеевич.

– Да, – встрял Молодой, – Олег сказал, что я все же не бандюган какой, я как бы бунтующий молодой человек. Хотели трубку мне дать, но это такой мощный уж уклон в хипстоту. Трубка, очки в толстой оправе, шарфик, айфон – и все в кредит. Это как бы с образом не вязалось.

Игорь согласно покивал, изображая понимание, понимания при этом у него не возникло ни на йоту, видимо, семейная дрязга целиком захватила его внимание или он был уже не совсем юн или не совсем умен, чтобы мыслить в таких вещах, как стиль придуманного персонажа.

– Вот это ты запомнил, – Сергей Сергеевич снова вернулся на старую дорожку, – про хипстоту ты запомнил, а как он тебе прямым текстом говорил, чтобы ты денег не упоминал ни в каком виде, – это у тебя из памяти вылетело. Он же тебе сказал: деньги, гранты, премии, конкурсы, призы – не трогать, иначе тут не только художники в округе заведутся, но еще литераторы всяких местных мастей, местные кинематографисты.

Молодой скептически усмехнулся.

– А ты думал, если у нас тут надписи «Голливуд» нет на склоне какой-нибудь горы, то и кинематографистов нет? У нас тут союз документалистов есть, если хочешь знать, и союз молодых кинематографистов, который захочет поучаствовать в демонстрации своей альтернативной одаренности. И союз графиков и союз живописцев, причем это четыре союза, если ты хочешь знать. Союз графиков России и союз российских графиков, по той же схеме живописцы организованы. И если эта кодла попрет сюда, а она попрет, то мало не покажется. У меня одноклассник – директор металлургического комбината или хрен знает, кто он там у меня, не суть важно, важно, что решили они спонсировать местную литературную премию. А у них там на комбинате не как у нас – заходи кто хочет, нет у них там КПП чуть ли не в каждом здании, чуть ли не на каждом этаже, даже завидно. Я человек старых времен – и чем больше КПП, тем я спокойнее себя чувствую, как-то тылам спокойнее, так вот, как только какой-то местный хрен из писателей узнал, кто спонсирует премию, он к ним и полез, чтобы себе выбить какую-нибудь номинацию. Ну, первый раз прошел – бывает, прикинулся дурачком, родственником, троюродным братом, который тетю родную свою давно не видел, – пропустили. Одноклассник мой охрану вздрючил, типа, че за херня, почему вы без согласования со мной всех пропускаете, вы так, ребята, и киллера пропустите, не дай боже. Те, типа, больше не повторится. Но еще пару раз повторилось, один раз этот хрен охрану с помощью писательских корочек заборол, второй раз с помощью удостоверения почетного жителя города и угрозами, что он до мэра дойдет, потому что он мэра лично знает. Когда оказалось, что мэра он не знает, но так-то да, почетный житель, в приемах ему было отказано. Так эта падла сначала телефон рабочий одноклассника выцепила где-то, потом домашний, а потом и сотовый. В итоге получил этот писатель специальный приз жюри. Так что вот такое тебя будущее ждет, Сашенька. Как потом оказалось, этот писатель и почетного жителя себе таким же образом выцыганил, мэру просто всю кровь выпил, пока тот не согласился ему и его жене дать почетных жителей. (Они оба, бля, литераторы и сын у них тоже литератор, и собака их литератор, наверно.) Но и это еще не все, что он про писателя этого узнал. Оказывается, за год до премии японское посольство конкурс объявило, вроде как японские мотивы в творчестве горожан. Ну и понятно, что этого гражданина привлек приз японского посольства, не знаю, что уж они там дарили. Но он им устроил русский ответ Перл-Харбору. И это я единичный пример рассказываю, таких сумасшедших людей у нас сотни в городе.

– Да я уж понял, – сказал Молодой. – Я уже имел длинный разговор по телефону с одной тетенькой, не знаю, насколько она адекватная.

– Че за разговор-то? – спросил Сергей Сергеевич.

– Ну, она представилась председателем союза детей ветеранов Великой Отечественной войны и полчаса ездила по ушам, как ей пришлось страдать, только я не понял, по какой причине, ну, вроде как отец был на войне, только она родилась уже после войны, году в пятидесятом, но, короче, она все равно страдала. И через это добивалась, чтобы первая выставка была посвящена детям ветеранов Великой Отечественной войны, а еще она хотела творческий вечер ей отдельно, как председателю этого союза. Она хотела свои стихи почитать.

Сергей Сергеевич некоторое время переваривал эту информацию, а потом внезапно обратил свой гнев Игорю.

– Вот не мог ты что-нибудь другое придумать.

– А что тут придумывать, – спокойно сказал злой Игорь, у которого схема того, как будет действовать замануха с музеем, давно уже, еще с момента возникновения, сразу оформилась в голове. – Будут приходить, будем говорить, чтобы через год приходили, когда все будет готово.

– А если и через год придут? – спросил Сергей Сергеевич.

– Скажем, чтобы приходили еще через год, что все очень сложно, что не можем согласовать по земельным документам с мэрией и администрацией. Эта херня всегда отпугивает творческих людей, наверно. Они, наверно, потому художники, а не строители, что им в такие вопросы не нравится вникать.

– Да? Ты умный у нас? – Сергей Сергеевич попытался изобразить своим толстым лицом что-то оскорбительное, но мышцы под слоями жира не очень хорошо справились с этой задачей, поэтому сарказм выразился только через голос, через повышение его на пару октав. – А что ты скажешь, если узнаешь, что и землю дали, как крестьянам, и денег выделили, как… не знаю кому. У нас Саша теперь как бы собственник земли, на которой отдел находится. И молодой куратор проекта.

Даже с заднего ряда, даже при том что Ринат Иосифович сидел затылком к Игорю, стало видно, как Ринат Иосифович побледнел.

– У меня, когда отец об этом узнал, только за это и простил, – сознался Молодой, тоже бледный от волнения. – Он сначала думал, вы меня тут плохому учите и под статью подводите, а тут увидел, что я в гору пошел.

Слышно было, что слова «в гору» и удовольствие от них он цитирует из речи отца.

– Нахрен такие горы, – высказал свое мнение Игорь Васильевич, в свою очередь как бы цитируя Высоцкого, – на таких лучше не бывать.

– Вот и я о том же, – сказал Сергей Сергеевич. – Итак, подводим итоги. На время на какое-то от милиции, и прокуратуры, и следственного комитета, и от того, что еще, может, придумает наше родное правительство, мы отгрызлись. Миша с Васильичем съездили удачно. Игорь с Ринатом отдохнули.

– Да уж, – не выдержал Игорь.

– Ну уж извини, – разведя руками, сказал ему на это Сергей Сергеевич. – Кто как смог, тот так и отдохнул. А вообще готовься к моральным трудностям, тут нам под Новый год подкинули работку – зашатаешься.

Все, включая Сергея Сергеевича поползли в курилку, обсуждая что-то на ходу; что они обсуждали, Игорь не слышал, потому что отвлекся на свои мрачные мысли. Только Ринат Иосифович отстал от народа и подался в свою норку. Игорь обнаружил, что стоит в коридоре один. Сунувшись было к себе в кабинет, он через какое-то время обнаружил, что выкурил полпачки возле открытого окна. «Закалился», – с очень горькой иронией подумал Игорь, вспомнив эпизод с балконом, и ему стало еще горше. «Это, наверно, из-за темноты, потому что она большую часть дня», – подумал Игорь про свою ссору с женой и вспомнил, что летучка началась сразу же утром, когда он отлучался в туалет, восходящее солнце било в большие окна котельной, и окна буквально слепили одно за другим, пока он мимо них проходил. Теперь были сумерки, от которых истоптанный вокруг котельной снег приобрел успокаивающий синеватый цвет, как под светом кварцевой лампы. По этому снегу, как будто не зависимый ни от чего, шел сероватый кот с поднятым хвостом, он долго пробирался со стороны, где был шлагбаум, к кустам у забора.

– Кс-кс, – сказал ему Игорь, кот сделал вид, что не услышал Игоря, хотя при этом на всякий случай ускорил свои передвижения.

Чтобы не свихнуться от раздражения на неразличимые где, чей голоса и смех, раздававшиеся со стороны курилки, Игорь решился пойти и попортить настроение Ринату Иосифовичу, справедливо полагая, что, возможно, можно найти какое-то понимание у этого загадочного бухгалтера, хотя бы по родству их профессий и по тому, что то настроение, в котором находился Игорь эти несколько дней, преследует Рината Иосифовича постоянно, и сейчас, находясь с ним на общей волне, можно было найти хоть какую-то поддержку, а не только усмешки и утешающие похлопывания тяжелой рукой между лопаток.

Ринат Иосифович в обыкновенной своей манере долго не откликался на стук, и от этого создавалось впечатление, что Игорь пришел с обыском, а Ринат жжет компрометирующие документы, закапывает печати и прячет флаг местной коммунистической ячейки на своем теле, обертывая его вокруг туловища, а сверху трясущимися пальцами застегивая рубашку. Так и не дождавшись какой-то реакции на свои все более уверенные поскребывания, Игорь решился открыть дверь. Рината Игорь нашел сидящим за столом, скрытым стеллажами. Ощущая себя школьником, записывающимся в библиотеку, он сказал вопросительно поднятым диоптриям Рината Иосифовича: «Можно тут с вами посидеть?» Ринат Иосифович без слов ушел за стеллажи и принес оттуда стул. Потом молча включил свет в кабинете (до этого горела одна только настольная лампа). Потом поставил закипать электрический чайник и сунул под нос севшего Игоря чистую малахитовую пепельницу.

«Вот это сервис», – подумал Игорь, и ему большого труда стоило не улыбнуться.

Невольно слыша взрывы смеха из курилки, Ринат и Игорь стали пить кофе и ожесточенно, как будто наперегонки – курить. Первым не выдержал Ринат Иосифович.

– Давай на ты, – сказал он.

– Давай, – нисколько не удивляясь, сказал Игорь.

– В семье что-то? – спросил Ринат.

Игорь покивал.

– Да и вообще что-то тошно как-то, – сказал Игорь стеллажам сбоку от Рината.

– Витаминов попей, – посоветовал Ринат, – сейчас зима. Иногда люди без витаминов до ручки доходят.

Игорь не удивился бы, если бы Ринат тут же стал бы впаривать ему какие-нибудь чудо-витамины и косметику для жены, но это оказалась не реклама, а просто совет. Не зная, чему удивляться, совету этому или тому, что Ринат не оказался еще и сетевым торговцем, Игорь с некоторым удивлением посмотрел в лицо бухгалтера и наткнулся на два отчетливых своих отражения в его близких очках.

– Я серьезно говорю, – сказал Ринат, – ты ведь астенический тип. Я тут уже несколько лет работаю, всегда почему-то астенических людей набирают, а вы потом с катушек съезжаете через несколько месяцев. Ты вот здраво насколько хорошо сейчас свое состояние оцениваешь?

– Нет, ну не фонтан, конечно, – признался Игорь. – И с катушек я как бы съезжаю, но не из-за работы, а мы с женой цапаемся. Если бы не работа, я даже не знаю, куда бы и податься.

– Фигня, – категорично отрезал Ринат и откинулся на своем офисном кресле, видя слегка дрогнувшее лицо Игоря, он повторил: – Нет, правда, фигня. Помиритесь еще десять раз.

– Да я понимаю, что помиримся, не первый раз уже, но просто бесит эта вот тягомотина, эта игра в дочки-матери какие-то.

– Ты проще смотри на это дело, ты женщин все равно не поймешь, – сказал Ринат. – Моя вон с Мишей переспала, и что мне ему теперь, стрихнин в суп подсыпать?

Игорь попытался прикинуться удивленным изменой жены Рината.

– Да ладно тебе, – махнул рукой Ринат, – весь отдел знает, а ты не знаешь.

Игорь тоже в ответ махнул рукой, но этак покаянно.

– Но мы ведь не бразильский сериал, – сказал Ринат серьезно. – Она меня из синей ямы вытащила, мы двадцать лет вместе, даже двадцать два, у нас три дочери. Сдается мне, правда, что средняя не от меня. И что теперь. Бегать с топором за ней? Она устраивает сцены, но на то она и баба. Я ей сказал, что она дура, что она бы еще с Александром переспала, – вот и вся сцена.

Игорь сдержался, чтобы не сказать, что он бы так не смог.

– Так-то, Ринат, я извиниться зашел, – сказал Игорь.

– За что? – спросил Ринат.

– Ну, во-первых, я хуже о тебе думал, как сейчас оказалось.

– Ты тоже парень хороший, – перебил его Ринат, – но я перед тобой и всеми вами тоже должен, наверно, извиниться.

– А ты-то за что?

«Это мы тебя тогда на пьянку не взяли», – чуть не добавил Игорь.

– Ты вот обо мне плохо подумал, – сказал Ринат, – а ведь я вообще о вас не думаю. На работе еще, может, услышу кого в коридоре, какая-то мысль промелькнет. Или когда на дело уезжаете, хочется, чтобы все нормально прошло, но только я сажусь в машину до дома – все. Вы у меня из головы исчезаете до следующего дня. Так, наверно, нельзя. Да? Человеком-канцелярией быть – это западло, наверно. Но я, когда бросил пить, таким стал, ничего с собой поделать не могу.

– И еще одна вещь, – нерешительно встрял Игорь в исповедь Рината, от которой Игорю почему-то стало неловко.

– Да? – заинтересованно спросил Ринат, хотя в лице его не появилось ни капли заинтересованности.

– Ну, я на летучке тогда посоветовал насчет музея, мне показалось, что тебе неприятно было, что это я предложил, – выдохнул Игорь.

– Ничего подобного, – улыбнулся Ринат. – Я сразу понял, кому придется впрягаться, если твою идею примут. Идейка, правда, хороша. Тут уж на себя нужно обижаться, что она в голову не пришла. Но за то, что ты Молодого заставил жопу от кресла оторвать, – честь тебе и хвала. Я ведь раньше в военкомате работал, поэтому мне его морда призывного возраста чисто органически покоя не дает. Мы с ним как кошка с собакой по чисто биологическим причинам.

Через несколько дней Сергей Сергеевич, нервно смеясь, сообщил, что вся эта срочная придумка с музеем прошла впустую – прокурорскую проверку по каким-то причинам отложили чуть ли не на июль будущего года.