Борис теперь каждый день занимается с Назаром и Люсей. Они не теряют ни минуты. Маша сказала, что они ловко придумали. Делают диктанты из учебника по ботанике.

А Вика сегодня снова раскричалась:

— Опять Цыпкина нет? И Кольцова не пришла! Целую неделю для БУПШа ничего не делают.

— Да как ничего? — выпучила глаза Маша. — А с Борисом?

— С Борисом, с Борисом! — передразнила Вика. — Помешались на своем Черданцеве.

Я возмутился:

— А ты… Ты просто равнодушная!

— Разведывай и молчи! — оборвала она. — Сам ничего не делаешь.

Ее послушать — она больше всех делает. Да ну ее! С ней уже и не советуется никто всерьез.

А к Борису мы сейчас не ходим, чтобы не отвлекать.

Только сегодня я увидел его. Около почты. И спросил:

— Ну, и как?

— Тридцать четыре, — ответил он быстро.

— Что — «тридцать четыре»?

— А что — «ну и как»?

— Как готовишься? — уточнил я. — Как у Демьяныча тебе?

Он выставил сразу два больших пальца — обеими руками.

— Слушай, Борька, — сказал я. — А тебе ведь запросто теперь у них насовсем остаться. Их двое. Старики. Помогать им будешь.

Я высказывал не свои мысли. Об этом мы говорили в БУПШе, и все решили, что Борису прямой расчет никуда не уезжать, а жить у Демьяныча. Вместо ответа он кивнул на вывеску почты:

— Тебе не сюда?

Мне было не сюда, но с ним договорить хотелось. Борис взял листок для телеграммы, что-то нацарапал на нем и пошел к окошечку — сдавать.

— Сыночек, — послышался дребезжащий голос. Рядом стояла сморщенная старушка с трясущейся головой.

Она держала в руках бумажки. — Будь ласков, — сказала она, — заполни бланочек.

Ей пришел перевод. Надо было что-то переписать с паспорта. Мне еще никогда не приходилось этого делать. Я даже не знал, что и откуда писать. Но я сел за стол, на то место, где только что сочинял свою телеграмму Борька, и начал перелистывать паспорт с важным видом, чтобы старушка не подумала, будто я не умею. А она наклонилась надо мной и все говорила:

— Не забывает Кирочка, племянница, добрая душа, спасибо ей. И муж у нее такой же заботный, завсегда посылают. Вот здесь, сыночек, — ткнула она сухим, коричневым пальцем.

Я начал писать. А когда закончил, она затрясла головой еще сильнее.

— Спасибо, добрая твоя душа.

Не знаю, какая у меня душа, но, по-моему, никто не отказался бы заполнить бланк (тем более когда стоишь без толку). И все-таки было приятно, что старушка пошла от меня довольная.

И вдруг я вспомнил Вику, как она один раз требовала, чтоб я «охватил» почту и ателье мод. Я подумал, что, конечно, отыскать себе подходящее дело можно где угодно, но разве нужно так кричать, как Вика? Куда лучше сделать незаметно, как вышло у меня сейчас. Никто и не знает, что я помог старушке, даже Борис не видел: он как раз воткнулся головой в окошечко.

Может, еще кому-нибудь помочь? Я покосился по сторонам, но старушек больше не было. А Борис оторвался от окошечка и кивнул мне, направляясь к выходу.

— Сегодня там будет, — сказал он. — У тетки.

Мы молча зашагали рядом. Я взглянул на него сбоку — серый чубчик над черными широкими бровями, острые, пронзительные глаза. Толстые губы смешно оттопырены. И я подумал, что, наверное, все-таки и у Борьки добрая душа. И сказал:

— Слушай, Борька. Ты все-таки не уезжай, а?

Он усмехнулся и остановился — нам надо было расходиться в разные стороны на углу Лермонтовского переулка.

— Эх, Чапай, Чапай, — вспомнил он почему-то мое командирское имя и, взъерошив пятерней мои жесткие волосы, выпалил: — Сила!

— Победа! — отозвался я, шутливо вытягиваясь по струнке.

А он засмеялся и пошел, так и не ответив на мой вопрос. Он был старше нас. И хотя мы играли с ним на улице, как с равным, сейчас я понял, что он совсем другой. Как будто действительно взрослый. И от этого мне стало почему-то грустно.

Дома мама на меня заворчала:

— Почему долго? Тебя только посылай. Да еще и дед куда-то запропал.

— С ребятами он, — сказал я.

— Что малый, что старый, — вздохнула мама. — С вашим БУПШем и я скоро голову потеряю.

Я хотел полезть на чердак, чтобы записать про встречу с Борисом, но пришел дед. Мама и его встретила ворчанием:

— Хоть бы вы, папаша, сознательность не теряли, а то сам сделался как дитя подросткового периода.

Дед ухмыльнулся и подмигнул мне. И мне стало весело. Будто мы с ним одногодки — и дела у вас общие, и провинность перед мамой одна.

Вот и сейчас опять вместе пойдем в БУПШ!