Весь следующий день Лёня сидел на последней парте один.

Таисия Николаевна обратила на это внимание:

— Галкин, ты почему оказался там?

— Да он теперь не у меня в звене! — откликнулся Дима Шереметьев. — Он у Гусевой.

— Я знаю, — сказала Таисия Николаевна. — Но это не значит, что можно самовольно перескакивать с парты на парту. Сядь сейчас же на место.

Лёня нехотя пересел к Гроховскому.

Стас встретил Лёню без особой радости — пододвинулся, но даже не взглянул. И сидели они рядом словно чужие. Должно быть, Таисия Николаевна заметила и это — несколько раз на уроке косо поглядывала на ребят, а отпуская всех домой, попросила:

— Гроховский и Галкин, останьтесь.

В опустевшем классе она усадила их за парту, села перед ними и спокойно предложила:

— Ну, рассказывайте.

— Что рассказывать? — буркнул Лёня.

Таисия Николаевна удивилась:

— Неужели не о чем? По-моему, о многом нужно…

— Да что там! — начал Гроховский решительно. — Конечно! Прогуляли и обманули. Я-то не хотел прогуливать. Из-за него тогда в лесу задержались. И обманывать тоже не хотел. А он болезнь придумал. И уроки не учит…

Он торопливо перечислял всё, в чём виноват Галкин, и выходило так, будто ничего хорошего о Лёне сказать нельзя и Гроховский, связавшись с Лёней, пострадал абсолютно безвинно. Учительница даже спросила:

— А сам ты нисколько не виноват?

— Нет, почему же, — смутился Стас. — Раз мы вместе были… Только теперь я больше не хочу…

— Намерен исправиться? — уточнила Таисия Николаевна. — Это похвально. А как быть с Галкиным?

— Что с Галкиным?

— Но ведь он твой друг! А ведёт себя плохо. Значит, и ему надо исправиться.

— Из этого ничего на выйдет, — объявил Стас. — Он не хочет.

Лёня с насмешкой взглянул, скривив губы.

— Много ты знаешь, чего я хочу!

Таисия Николаевна стремительно повернулась к нему.

— Ведь не так, Лёня, правда? — И сразу продолжала: — Ошибся, Гроховский. Лёне самому невмоготу от разных неприятностей. Лучше бы их совсем не было!

Она словно прочитала затаённые его мысли. И, может быть, поэтому он особенно доверчиво выслушал её до конца и обычные слова о том, как надо вести себя, не показались сегодня скучной нотацией.

А Таисия Николаевна будто пожаловалась, что в классе у них учатся не все хорошо. Правда, она уверена, что ребята подтянутся, и Лёня Галкин тоже, во всяком случае обманывать он больше никогда никого не станет… Ведь не станет?

— Нет.

— Вот и отлично! Я тебе верю. А в учебе поможем. Хоть Гроховский и не надеется…

Гроховский нахмурился.

— Да, не надеюсь. И сидеть с ним не хочу!

— И я не хочу, — поспешил вставить Лёня.

— Да что с вами, друзья?

— А мы не друзья теперь, — ответил Стас.

— Мы уже и в звеньях разных, — подтвердил Лёня.

— Вот пусть другое звено с ним и возится! — сказал Гроховский.

— Возится? — удивлённо переспросила Таисия Николаевна и очень внимательно посмотрела на Стаса. — Ну что же, — проговорила она наконец. — Вашу просьбу я выполню: рассажу. Но мне очень неприятно, что у Гроховского такие мысли. Кажется, мы поторопились назвать его хорошим другом.

— Да я, Таисия Николаевна…

— Не надо объяснений. О человеке судят по его делам. Идите.

Выйдя из класса в пустой коридор притихшей школы, Лёня презрительно спросил:

— Думаешь, один лучше всех? — И, оглянувшись по сторонам, стал надвигаться на Гроховского. — Не посмотрю, что паинька, — стукну!

— Стукни попробуй!

— А вот и стукну! — Лёня замахнулся сумкой, перекинутой на длинной верёвке через плечо, но где-то скрипнула дверь, послышались голоса, и ребята шмыгнули из коридора на лестничную площадку. Здесь Лёня всё-таки двинул Стаса сумкой — не очень сильно, просто для виду — и проскочил вниз, прыгнув сразу через несколько ступенек. Гроховский начал спускаться медленно, степенно. А Лёня промчался по нижнему этажу, нарочно погромче протопал по пустому вестибюлю мимо тети Даши у вешалки и выскочил на улицу.

Погода снова устанавливалась. Только вчера хмурилось, а с сегодняшнего утра опять очистилось от туч небо, и засияло солнце. Говорили, что пришла золотая осень. Сейчас тоже было очень тепло, хотя и наступал вечер.

Весело насвистывая и размахивая сумкой, Лёня вприпрыжку бежал по шумной улице. Кое-где уже загорались огни.

Разговор с учительницей Лёне понравился. Самое главное, Таисия Николаевна правильно поняла, что ему хочется начать новый год по-новому!

И ещё хорошо, что она ничего не спрашивала о матери, не грозилась её сразу вызвать. Вот Лёня исправится, и тогда не страшно будет пригласить мать в школу.

А Лёня теперь начнет быстро исправляться. Завтра же он возьмёт тетрадь по алгебре у Зайцева и перепишет из неё все правила, всё, что пройдено за это время. Кроме того, у него ещё не заведена тетрадь по физике, а по русскому языку — наполовину с пропусками. Он приведёт их в порядок. И сейчас, придя домой, немедленно засядет за уроки! Теперь уж обязательно!

— Эге-ге! Галчонок! — раздался насмешливый голос сверху. — Запнёшься!

Лёня поднял голову. На заборе, из-за которого прямо на улицу свисали тополиные ветви, сидел, прислонившись спиной к стволу дерева, незнакомый мальчишка в кепке. Он курил папироску. А рядом с ним, держась обеими руками за край забора и навалившись на него грудью, высовывал голову Андрей Лядов.

— О чем задумался? — продолжал Лядов, ухмыляясь. — Иди лучше к нам. Лезь!

— Чего я на заборе не видел? — спросил Лёня. — Некогда мне.

— Деловой человек! — с иронией проговорил…

[Отсутствуют четыре страницы 111–114]

Опустив голову, Аня покраснела. Ну, не обидно ли обернулось? Только из-за того, что ты староста и сама соблюдаешь дисциплину, сиди теперь с отъявленным озорником да ещё присматривай за ним, если он будет шуметь.

И в классе уже шепчутся:

— Галчонок среди девчонок!

Галкин обернулся, погрозил кому-то незаметно от учительницы кулаком, потом, шумно завозившись, делая вид, будто ему всё нипочем, широко расселся, расставив локти, и нарочно столкнул Аню.

Аня отодвинулась к самому краешку парты. А Галкин с минуту посидел тихо, но, увидев, что Таисия Николаевна в стороне выясняет какой-то вопрос с Валерием Петренко, опять заёрзал, полез под парту и ещё раз, как бы невзначай, уже в бок, толкнул Аню.

Она повернула голову и увидела, что, усаживаясь, он нагло ухмыляется. Тогда она не выдержала:

— Знаешь что? Не лезь! Сел, так сиди!

Должно быть, она выпалила это очень решительно, потому что усмешка на лице Галкина погасла. К тому же её слова прозвучали в полной тишине: Таисия Николаевна как раз кончила беседовать с Петренко и замолчала. Возможно, Галкин подумал, что ему попадёт от учительницы, и присмирел. Но Таисия Николаевна молча прошла к своему столику, словно ничего не слышала.

— Мы остановились с вами позавчера…

Лёня больше не задевал Аню. А она, не поворачивая головы, чувствовала, что он смотрит в её сторону, на учительницу, а может, и прямо на неё — разглядывает сбоку. Она невольно подняла руку и проверила: не загнулся ли воротничок? И опять покраснела: недоставало ещё из-за Галкина заботиться о своем виде!

Невольно нахмурившись, она принялась слушать учительницу, но всё время отвлекалась: Маша сидела всегда тихо, будто её и не было за плечом, а этот Галкин громко сопел и беспрерывно возился так, что скрипела парта.

Неизвестно, что он ещё выкинет на перемене.

Но на перемене Галкин ничего не «выкинул». Он вскочил с места, позвал Лядова: «Эге-ге, Андрюшка, двинули!» — и оба исчезли.

Зато неожиданный скандал учинила Эмма Жаркова.

Едва Таисия Николаевна вышла, как Эмма подлетела к Маше Гусевой, разъярённо потряхивая кудрями.

— С ней не садите! Сама разговаривает! Хуже будет! Какие нашлись хорошие!

— Ну что ты шумишь? — прервала её Маша. — Не хотела сидеть с Галкиным, вот и не посадили.

— Спасибочки, спасибочки! — закривлялась Эмма, приседая. — Без вас не справлюсь! Обвинили в чём попало и довольны! Спасибочки! — повторила она и вдруг завертела перед Аней растопыренными пальцами. — Вот и сиди теперь с ним, сиди!

Фыркнув, словно кошка, она удалилась.

— Ненормальная, — пожав плечами, спокойно проговорила Маша и добавила: — А разве я неверно сделала? С ней никак его нельзя было. Если уж всунули нам в звено, так мы не должны распускать.

Она как будто оправдывалась за то, что теперь придётся Ане сидеть с Галкиным. Но Аня и сама понимала, что это правильно: конечно, Галкина нужно не распускать, а, наоборот, втягивать в работу звена.

Втягивать? Но как?

Когда после уроков Маша сказала, что их звену надо остаться, Галкин только присвистнул и, опять подхватив Лядова, убежал.

Звенья собрались в одном классе, только в разных углах. Шум, конечно, стоял отчаянный, и Володя всё время утихомиривал. Он ходил от звена к звену, и голос его доносился то из одного конца класса, то из другого:

— Потише, ребята, потише!

В самом начале Володя заявил, что нынче пионерская работа должна кипеть в звеньях. Аня поняла, что он повторял слова Таисии Николаевны, которая однажды говорила ему об этом.

— Вот придумайте себе дела поувлекательнее, — добавил Володя. — Да встречайтесь вместе почаще, а потом совет отряда рассудит по совести, чьё звено можно назвать лучшим.

— Слышали? — обратилась Маша Гусева к третьему звену. — Придумывайте!

Каждый предлагал свое. Возник такой спор, что Володе опять пришлось призывать к порядку. Но договориться так и не смогли: решили, что подумают ещё дома, а завтра скажут Маше.

Потом бурно распределили, кто за кем должен идти по цепочке, когда отряду придется собираться срочно, будто по тревоге. В цепочку включили и Галкина, хотя его не было. Он должен идти за Эдиком Зайцевым, а за самим Галкиным — поручили Ане Смирновой:

— Тебе удобнее всего, — заключила Маша. — Живёте близко.

— Хорошо, — согласилась Аня.

На следующий день она хотела сообщить об этом Галкину, но не успела: Маша Гусева первая заговорила с ним о решениях звена — и о цепочке и о коллективном посещении кино.

Только Галкин и сейчас не стал слушать.

— Утверждаю ваше решение! — засмеялся он, перебив Машу и прихлопывая её ладонью по голове. — Ставлю печать!

— Ну и глупо! — чуть не плача, сказала Маша.

Тогда он взял её за плечи, повернул лицом от себя и хлопнул ещё раз по спине:

— Вторая печать!

— Знаешь, Галкин! — возмутилась Аня. — Перестань безобразничать!

— А ты вообще помалкивай, ябеда-беда!

— Во-первых… — начала Аня.

— Во-вторых и в-третьих, — опять засмеялся он и побежал прочь, но остановился и крикнул: — А в кино я и без вашего звена схожу, поняли?

— Ну что с ним делать? — спросила Маша в полном отчаянии.

Аня не ответила. Она и сама не знала. Ясно было одно: Галкину нет никакого дела до их звена. А в прошлом году, когда звенья работали плохо, в классе всё делалось сообща, и старосте Ане Смирновой, которой учительница давала всевозможные задания, помогал даже Лёня Галкин. Да и сейчас ведь в классной-то выставке он участвовал. Надо её поскорее кончать. А то Дима Шереметьев кричал чуть не каждый день, чтобы приносили экспонаты, а теперь и не вспоминает о них…

Аня подошла к Шереметьеву, чтобы узнать, когда он доделает выставку. Но Дима неожиданно заявил:

— Я не буду теперь!

— Как не будешь? — удивилась Аня.

— У меня другой работы по горло! Слышала, как вчера Володя сказал: чьё звено лучше? Вот я и хочу мое звено сделать лучшим! А что в классе — это уж твоё.

— Как то есть моё? — ещё больше удивилась Аня.

— Очень просто! Ты отвечаешь за класс, вот и делай! — Считая разговор законченным, Шереметьев повернулся к Петренко. — Валерка, завтра мы в зоопарк решили, пойдёшь?

— Девочки, девочки, — звонко кричала рядом Ляля Комарова. — Давайте соберёмся по цепочке — вроде прорепетируем, как у нас получится?

— А ты что придумала для нашего звена? — раздался Машин голос.

Да! Ведь и сама Аня Смирнова тоже должна сейчас думать не о классных делах, а о третьем звене!

Недаром в общем гуле, наполняющем класс перед приходом учителя, совсем потерялся призыв Эдика Зайцева — писать заметки в классную стенную газету «Наша жизнь». Эдик призывает так уже не впервые, но никто не прислушивается к его словам.

Что же выходит? Увлёкшись звеньями, ребята забыли о классе?

Недолго теперь от любого услышать: «Ты за класс отвечаешь, ты одна и делай!»

— Никак, Анютка, захмурилась? — встретил дома дедушка, приглядываясь к внучке. — Или загвоздка какая?

Аня со вздохом призналась:

— Загвоздка, дедушка… Вот не пойму я…

— Не поймёшь? — Фёдор Семёнович сел рядом и положил на Анино плечо руку. — А ну, выкладывай.

И, глядя на его крупную, жилистую и сухую, почти невесомую руку, даже слегка прижимаясь к ней щекой, Аня со вздохом высказала дедушке сомнение в том, правильно ли увлекаться звеньями за счёт класса, сообщила и о Шереметьеве, который заявил, что выставка его не касается, и о Галкине, которого ничем невозможно вовлечь в классную жизнь.

Дедушка выслушал и вдруг совсем неожиданно начал говорить о гражданской войне.

Командовал он тогда небольшим отрядиком в Сибири, ходил в кожаной куртке, весь увешанный гранатами.

— И сабля висела? — спросила Аня. Оказывается, висела и сабля.

Но дело не в этом, а в том, что был их отряд очень дружный, и однажды, когда шли серьёзные бои за один город и белые, колчаковцы, сильно оборонялись, призвал к себе дедушку командир дивизии и сказал, что надо ему, дедушке, сделать со своим отрядом прорыв в обороне противника.

— «Я, — сказал комдив, — надеюсь, что вы в точности исполните мой приказ, потому что у вас боевые ребята и дружный отряд. На ваш отряд я полагаюсь со спокойным сердцем».

И действительно, дедушка со своим отрядом совершил прорыв. Им было очень трудно, но молодцы ребята — не подкачали. Дивизия взяла город. А не выдержи дедушкин отряд на главном участке, могла бы общая победа сорваться.

Ох, и хитрый дедушка! Когда он начал говорить, Аня не сразу поняла, зачем ему понадобилось рассказывать о том, что было в гражданскую войну. Но она слушала, не прерывая, потому что его всегда интересно слушать.

А теперь поняла: ведь их пионерский отряд — это тоже как бы дивизия, а каждое звено — маленький отрядик, вроде дедушкиного! От каждого из них зависит общая победа. Не надо лишь забывать, как забывает Шереметьев, о главной цели — бороться за общее дело! Не надо, как он, думать только о себе! Вот и дедушка говорит:

— Помнишь, Анютка, как в прошлом году он отказался помочь Птицыну?

Да, да… Значит, просто он плохой товарищ, а звеньевая работа тут ни при чём. Наоборот, маленький коллектив сплотить легче и Галкина вовлечь в звеньевую работу можно скорее. Вот Ане и нужно подумать, что они будут делать в звене…

Но что?

— Ты не знаешь, дедушка?

— Может, о чем-нибудь рассказать?

«Расказать? Ну, конечно!»

— А ты сам сможешь, дедушка? Я приглашу всех к нам домой, и ты расскажешь, ладно?

— Что ж… Можно и это. И Галкина обязательно пригласи.

— Конечно, конечно!

Вот как чудесно придумала Аня!

— Правда, чудесно, дедушка?

Он смотрит с улыбкой. И Аня тоже начинает улыбаться — смущённо… Да разве она так придумала?

Ведь это опять же совсем незаметно подстроил хитрющий дедушка.