Собирать лом в зайцевском доме Галкин так и не пришёл.
Олег Возжов сообщил, что у него Галкин тоже не был и реек они не сделали.
— Может, чертёж машины доканчивает, — предположил Зайцев.
Но и чертежа Галкин в школу не принёс.
Маша Гусева спросила у него, почему он не явился собирать лом, но он только засмеялся и повернулся к Эдику Зайцеву:
— А много собрали?
Зайцев сконфуженно промолчал.
Это была его затея — обойти квартиры в их доме. Он думал, что за один обход можно раздобыть целую тонну металлолома — квартир ведь сто! Но он просчитался, не учёл, что почти в каждой квартире есть ученики, которые, конечно, сами давно унесли из дому всё железное и медное старьё. Поэтому женщины-домохозяйки встречали ребят, сочувственно улыбаясь, но отрицательно покачивая головами.
Только в нескольких квартирах посчастливилось заполучить прохудившееся ведро, небольшую сковородку с отколовшимся краем и прогоревший совок.
А в третьем подъезде из-за спины открывшей дверь женщины выглянул ухмыляющийся мальчишка.
Когда Маша объяснила женщине, в чём дело, и женщина ответила, что у них, к сожалению, ничего нет, мальчишка крикнул:
— Погоди, мама! — и убежал.
Женщина тоже ушла, а ребята послушно стояли на лестничной площадке. Через некоторое время опять выглянул мальчишка, что-то высыпал в руки Маше и со смехом захлопнул дверь. На ладони у Маши оказалось пять заржавленных перьев. Эдик хотел тут же ворваться в квартиру и отлупить насмешника, но девочки удержали его, взяли и высыпали перья в почтовый ящик.
Большого успеха, как видите, хождение по квартирам не имело, но разве дело в количестве собранного металла, если речь идет о дисциплине? Договорились собирать вместе — значит, надо было прийти!
Так Галкину и разъяснили, но он ответил, что не мог, и всё!
— Не мог, не мог! — передразнила Маша. — Ты только безобразничать можешь!
— Кто это безобразничать, кто? — засверкал глазами Галкин.
Атмосфера явно накалялась.
— Подождите, ребята… Нельзя так! — проговорила Аня.
Она хотела успокоить ребят, чтобы они не очень нападали на Галкина, а то он совсем рассердится. Но все поняли её иначе.
— Конечно, нельзя! — воскликнул Эдик Зайцев. — Он и на уроках безобразничает. Пуговицу какую-то завёл!
— Да, да, — живо подхватила Эмма Жаркова. — Он меня по спине этой пуговицей. Смирнова видела. Скажи!
Все притихли, ожидая, что скажет Аня. Она действительно видела, как Лёня ударил Жаркову по спине пуговицей на нитке. И на уроках вертел эту пуговицу — она жужжала, как пчела. Но как сказать обо всём этом?
После вчерашнего случая во дворе у лужи между Аней и Галкиным не было произнесено ещё ни слова. Галкин явился в класс, молча сел на своё место, и так они сидели, не обращая друг на друга никакого внимания.
А сейчас стояли в окружении ребят, пронзая один другого взглядами. Только Галкин первый вдруг насмешливо гикнул:
— Ого-го! Разойдись! — и начал расталкивать столпившихся.
Аня так и промолчала.
Поднялся гул возмущённых голосов — все ещё больше напали на Галкина:
— Видали, какой! Надо Таисии Николаевне сказать!
А он обернулся и крикнул:
— Говорите, пожалуйста!
И перед уроком истории пересел от Ани к Лядову, на ботанике всё время получал от Варвары Самсоновны замечания, а с английского языка вообще сбежал вместе с Лядовым.
— Ну вот! — отметила Маша Гусева. — Началось!
— Сами же виноваты! — не удержалась Аня. — Налетели на него, налетели, а надо было совсем не так.
— Как же ещё?
Аня махнула рукой. К чему теперь понапрасну спорить, если случилось самое страшное, чего она опасалась.
Но ребята и девочки были настроены воинственно. И когда после уроков пришёл Володя, а Кузеванов сообщил, что чертёж машины времени Галкин всё ещё не доделал, все хором потребовали наказать Галкина, потому что он окончательно разболтался.
— А вы напишите о нём в газете! — посоветовал Володя.
— Да ну, — протянула Маша. — Газета когда ещё выйдет.
— А что я могу, если не пишут, — начал оправдываться Эдик Зайцев. — Прошу, прошу… Кузеванов о планах нашей работы дал, а больше опять никто.
— Поэнергичней требуй! — сказал Володя. — Вот тебе и вторая заметка — о Галкине, о дисциплине. Я думаю, её напишет Смирнова.
— Правильно, — подтвердили ребята. — Кому, как не старосте, о дисциплине писать!
Но Аня замотала головой:
— Нет, нет, только не я!
— Почему? — удивился Володя, и его пухлые губы вытянулись сильнее обычного.
— Да она его всё время защищает! — раздались голоса. — Жалеет!
— Наверное, потому, что рядом сидит! — засмеялась Эмма Жаркова.
— Да в чём дело? — заинтересовался, вожатый. — Почему ты не хочешь?
— Потому что он после заметки ещё хуже станет.
— Не понимаю! До сих пор я считал, что критика помогает…
— Написать, написать! — закричали ребята.
И поручили написать заметку Маше Гусевой.
Угрюмая и расстроенная, несогласная с решением ребят, Аня нарочно отстала от всех, задержавшись в классе.
Обезлюдевшая к вечеру школа полнилась необычными звуками: играло пианино, слышались звонкие стихи из углового класса — там, должно быть, собрался драматический кружок; издалека, снизу, доносились глухие удары волейбольного мяча — в физкультурном зале тренировались спортсмены.
Аня медленно спускалась по лестнице. Внезапно за плечом раздался возглас:
— Аня? Ты ещё не ушла?
На лестничной площадке появилась Таисия Николаевна. Она тоже направлялась вниз, к раздевалке, неся под мышкой солидную стопку тетрадей.
Недолго думая, Аня воскликнула:
— Таисия Николаевна! Ребята решили продёрнуть Галкина в стенгазете.
— А ты отказалась о нём писать, — добавила учительница и рассмеялась, заметив растерянный Анин взгляд. — Мне Володя уже сообщил. И он очень удивлён… Да и я не могу понять: ну почему ты считаешь, что Галкину повредит эта заметка?
— А вы знаете, какой он! Я вчера ему всего два слова сказала, и он уже совсем переменился ко мне! А сегодня опять с урока сбежал.
— Тоже знаю.
— Ну вот! Мы так старались, чтоб он исправился. А из-за какого-то пустяка всё может рухнуть.
Учительница остановилась недалеко от раздевалки.
— Что же ты предлагаешь?
— Надо с ним по-хорошему… раз такой у него характер.
— А какой у него характер?
— Трудный очень.
Таисия Николаевна опять улыбнулась.
— У вас у многих характеры нелёгкие. Давай разберёмся. Только оденемся и пойдём потихонечку, а то меня дома ждут.
Тёмный осенний вечер грозил поминутно дождём. Тучи низко неслись над городом, ветер раскачивал на столбах фонари.
Но Ане не было холодно, и она шла рядом с Таисией Николаевной, не думая о погоде. Аня несла стопку тетрадей и рассказывала о Галкине, который скачет с пятого на десятое, берется за всё на свете и не доделывает ничего до конца. Она говорила…
Нет, впрочем, кажется, уже Таисия Николаевна говорила о том, что Галкин хочет учиться и, значит, незачем его уговаривать, а если не получается с исправлением, надо потребовать, чтобы он взял себя в руки.
— И он может взять себя в руки, — соглашалась Аня, вспоминая, как хорошо готовил он уроки всю неделю после похода в лес.
Так делились они своими мыслями, и трудно было сказать, кто из них больше говорил, а кто молча слушал и соглашался. Только ясен для Ани Смирновой стал характер Лёни как никогда, и подтвердила она сама, что он человек справедливый и не капризный.
Так почему же она испугалась, когда всем коллективом решили высказать Галкину правду?
И разве лучше было бы, если б молчали о его недостатках, боясь его рассердить, а он чувствовал бы себя королём безнаказанным, как Лядов, пока прощали ему в классе все проделки! И творил бы тогда Галкин всё, что угодно.
— Конечно, ты заботилась о том, как сделать лучше, — заметила Таисия Николаевна, — но кончилось всё вон каким спором с ребятами.
«И с дедушкой!» — подумала про себя Аня.
Таисия Николаевна остановилась.
— Вот мы и пришли, — И взяла у Ани тетрадки.
— А что же мне делать? — спросила Аня робко.
— Что — тебе?
— Ну, с ребятами… Отказалась заметку писать. Да и с Галкиным тоже всё плохо.
— А ты не отчаивайся. Всё будет хорошо.
— Да-а… будет…
Таисия Николаевна, нагнувшись, заглянула ей прямо в глаза.
— Э-э-э, да мы, кажется, нос вешаем? Вот уж совсем ни к чему. Вот что! Идём-ка сейчас ко мне! Да, да, идём! — Она снова отдала Ане стопку тетрадей и открыла калитку.
В глубине двора высился четырёхэтажный дом. Таисия Николаевна обогнула его и, войдя в ближайший подъезд, постучалась в дверь на первом этаже.
Открыл высокий курчавый мужчина, одетый в полосатую пижаму.
— Наконец-то! — радостно заулыбался он, беря у Таисии Николаевны портфель и помогая раздеваться. — Думал, и не дождусь!
— Да вот немножко задержалась.
В небольшом коридорчике, где все столпились, было тесно.
Кроме вешалки, в нём стоял книжный шкаф. Где-то за дверью гремело радио.
— Знакомьтесь, — сказала Таисия Николаевна. — Это Михаил Андреевич. — А это моя первая помощница — Аня Смирнова.
— Очень рад, — Михаил Андреевич по-взрослому пожал Ане руку.
— Очень рад, очень рад! — явно передразнил кто-то сбоку звонким голоском, одна из дверей в коридорчике с дребезжанием прихлопнулась, и за ней сейчас же раздался топот поспешно улепётывающих детских ног.
— Ах ты, разбойник! — воскликнула, смеясь, Таисия Николаевна и бросилась в комнату.
Михаил Андреевич пропустил впереди себя Аню:
— Прошу!
В просторной комнате, уютно обставленной, с двумя огромными книжными шкафами, Таисия Николаевна уже тискала, подняв высоко над головой, «разбойника» — симпатичнейшего бутуза лет четырёх, который великолепно чувствовал себя на высоте в крепких материнских руках.
— У-у-у, — вытянув губы, гудела Таисия Николаевна, а бутуз дрыгал ножонками в красных ботинках и заливчато верещал, упорно пытаясь ухватить мать за нос.
Наконец Таисия Николаевна прижала сынишку к груди и повернулась к Ане:
— Хороший парень?
Парень и в самом деле был чудесный — плотно сбитый, большеголовый, лобастый!
— Как тебя зовут? — спросила Аня, беря его за мягкую, пухлую ручку.
— Мишук, — ответил он солидно. — А тебя?
Через минуту он уже сидел у Ани на руках и, водя коротеньким розовым пальцем по дырочкам вышитого Аниного воротничка, охотно рассказывал, как они играют на улице с Вовой, у которого есть собака-бояка, которая лавкает, лавкает, а сама от всех прохожих отпугивается. А ещё у них там есть канава и в канаве трава. Вова забрался в траву и аукал, а его искали, а он, только когда шесть раз позвали, как выскочил!
— А сколько тебе лет?
— Четыре, седьмой.
— Четыре, пятый?
— Нет, четыре, седьмой! — твёрдо повторил Мишук. — А тебе сколько?
Он отличался абсолютной самостоятельностью. Таисия Николаевна, прислушиваясь к его разговору с Аней, из другой комнаты крикнула:
— Довольно, Мишук, замучил нашу гостью.
— Замучил, да? — простодушно спросил он, бесцеремонно поворачивая к себе Анино лицо руками.
— Боевой он у нас, — засмеялся Михаил Андреевич.
Он принёс из кухни чайник и разливал чай по стаканам.
— Прошу за стол, — позвал он. — А то мне скоро идти. Садитесь, юная помощница! Михайло Михайлыч, всё-таки отпусти её.
— А она мне будет потом рисовать?
— Больше всего любит, когда рисуют, — объяснила Таисия Николаевна, выходя из спальни переодетая, в лёгком халатике с крупными фиолетовыми цветами.
— Сам я тебе нарисую, хохотать будешь, — заявил Мишук, усаживаясь рядом с Аней за стол.
— Почему хохотать?
— Потому что не умею. Все хохочут.
— Самокритика! — подмигнул Михаил Андреевич.
Мишук поглядел на отца и, не донеся до рта куска хлеба с маслом, тоже принялся закрывать и открывать глаза, крепко зажмуриваясь.
— Ну вот, — всплеснула руками Таисия Николаевна. — Научил ребёнка.
— Ребёнок! Не надо, не учись! — сразу начал перевоспитывать Михаил Андреевич. — Так можно только взрослым.
Взрослые засмеялись, и Аня тоже — ведь по сравнению с Мишуком и она была взрослой. И почему-то подумалось, что, должно быть, в каждом доме, где есть маленький, всегда очень хорошо, потому что все маленькие, как сейчас этот Мишук, объединяют взрослых и, наверное, примиряют их во всех неприятных спорах. Вот был бы и у них маленький…
Когда-то Аня очень хотела братика. Ей сказали, что за ним большие очереди, так она ответила маме:
— Вы только покажите, где продают, а в очередь я и сама встану!
Ане было тогда лет пять.
Теперь тоже хоть хохочи при таком воспоминании. Но Ане не смешно, а грустно. Всё-таки стало бы у них дома с каким-нибудь Мишуткой куда веселее.
И очень хотелось подольше сидеть за столом под оранжевым абажуром с Михаилом Андреевичем, и с Таисией Николаевной, и с их весёлым говоруном Мишуткой!
Аня даже забыла о своих неприятностях, с улыбкой слушая, как шутливо спорят Михаил Андреевич и Таисия Николаевна о том, куда пойти в воскресенье — на оперный или драматический спектакль, — и принимая участие в обсуждении новой кинокартины и рассматривая чудесные книги.
— Некуда уже и ставить, — заметила Таисия Николаевна.
Потом Михаил Андреевич ушёл, тепло распрощавшись и объяснив:
— Смена такая у меня на заводе…
А Таисия Николаевна повела спать спотыкающегося от усталости Мишука, который, кивая напоследок Ане, бормотал:
— Мама, ты будешь сегодня говорить мне сонную сказку?
Аня тоже собралась уходить.
— Подожди, — остановила Таисия Николаевна и, уложив сынишку, вернулась в комнату, выключила радио и присела рядом с Аней на диван.
— Вот что, девочка, — сказала она, беря Аню за руку. — Я тебя очень хорошо понимаю. Обидно, что ты так просчиталась — и с Лёней и с ребятами. Но это легко исправить. Заметку ты напиши вместе с Машей Гусевой. Завтра же скажи ей и Эдику, что готова помочь. А с Лёней Галкиным… Пока ещё он срывается. Но дай срок, будь терпеливой. Такая уж наша работа…
Она сказала: «Наша работа», — и Аня серьёзно кивнула. Ведь не зря Таисия Николаевна и Михаилу Андреевичу представила Аню Смирнову как свою помощницу. Конечно, у них общая «наша работа» — стараться, чтобы всё было в классе налажено и чтобы такие, как Лёня Галкин, хорошо учились.
— И чур больше не кукситься! — засмеялась Таисия Николаевна, вставая. — Нос держать вверх! Ясно?
Аня возвращалась домой поздно. Она нередко задерживалась после занятий в школе и поэтому знала, что ни дедушка, ни мама не волнуются. Представляя себе, как сейчас ворвётся в квартиру, подскочит и к папе и к маме, она одним духом взбежала по лестнице на свой этаж и постучала. Сквозь дырочки почтового ящика белело письмо.
— Здравствуй, мамочка, здравствуй! — чмокнула Аня в щёку маму, открывшую дверь, и, взяв ключ, пританцовывая, побежала назад к ящику. — Там письмо, письмо!
— От кого? — спросила мама.
— Не знаю.
Кутаясь в пуховую шаль, мама ждала в коридоре, пока Аня откроет ящик.
Чужой рукой размашисто и небрежно был написан на конверте адрес. Мама как взглянула, так и выхватила письмо из Аниных рук.
— Дай-ка!
— Что тут затихли? — послышался шутливый папин возглас. Папа появился на пороге комнаты.
И тогда мама сделала едва уловимое движение рукой за спину — хотела спрятать письмо! Но не спрятала, а только молча прошла в комнату мимо папы.
Папа метнул взгляд на письмо, которое она несла в руке, не пряча, и нехорошо усмехнулся. Да, да, очень нехорошо — как-то краешком рта и недобро.
— Что долго, дочка? — повернулся он тут же к Ане и потрепал по щеке. — На улице нет дождя?
Очень нужен ему этот дождь — как и дедушке когда-то! Будто не о чем больше спросить!
Отец и вправду больше ни о чём не спросил, обеспокоенно оглянулся на дверь и заспешил в комнату, не дождавшись, пока Аня снимет пальто, а она нарочно копалась у вешалки.
Лучше бы и не вынимать этого чужого письма, из-за которого снова весь вечер родители будут друг с другом нудно и раздражительно препираться.
Вот, вот, уже загудели в дальней комнате голоса… И не хочется Ане идти туда, не хочется никого видеть!
Дедушка встретил кивком в сторону буфета:
— Ужинай, там что-то вкусненькое есть… — И сейчас же ушёл к родителям.
Ане не хотелось и вкусненького, приготовленного для внучки дедушкой.
Она поскорее легла в постель.
Спать тоже не хотелось, но в постели хоть по крайней мере никто не тревожил вопросами, которые никому не нужны.
Лёжа с открытыми глазами, Аня старалась припомнить всё, что случилось сегодня.
Только сегодняшние события не вспоминались одно за другим, они путались в общий клубок, и на первый план выплывала одна учительница, то серьёзная, внимательно слушающая Аню, идущая рядом по улице, то задорная и весёлая, со смехом подбрасывающая своего Мишутку.
Милая, заботливая Таисия Николаевна… Сидит она сейчас в притихшей квартире, прислушивается к спокойному дыханию спящего сына и проверяет ученические тетради, которые Аня несла из школы. Или, может, читает книжку — одну из тех красивых и разных, что стоят в тесно набитых шкафах? Или, может, готовится к завтрашнему уроку…
И как она всё успевает! Готовить уроки и читать книжки, ходить с пионерами на экскурсии и заниматься с Мишуткой, смотреть спектакли и слушать концерты…
Вот бы так же и Ане — всё успевать и во всём разбираться, никогда не совершая ошибок!..