Орк потерял равновесие, как Тос’ун и ожидал, поскольку тот слишком резко двинул своим тяжелым палашом. Он использовал эту ошибку врага, чтобы полностью отрезать ему все пути к отступлению, начав внезапный завершающий бросок.

Но дроу резко остановился, поскольку орк неожиданно дернулся. Тос’ун отступил, заинтересованный странным поведением своего противника, последнего из маленькой группы, которую он заманил в засаду, сделав вид, что споткнулся и упал.

Орк снова дернулся, и Тос’ун двинулся вбок, чтобы отразить его атаку, но тут же понял, что это вовсе не нападение. Он вновь отступил, поскольку орк упал, и стали видны две длинные стрелы, торчащие из его спины. Тос’ун же смотрел мимо мертвой твари, через маленькую лагерную стоянку, на женщину-эльфа с черными волосами и бледной кожей, что спокойно стояла с луком в руке.

Без стрелы на тетиве.

Убей ее! Закричал Хазид’хи в его голове.

Действительно, первая мысль Тос’уна была именно такой. Его глаза вспыхнули, и он почти прыгнул вперед. Он мог добраться до нее и убить прежде, чем первая стрела полетела бы в него, или прежде, чем успела бы достать из ножен свой маленький меч и приготоваться к надлежащей обороне.

Дроу не двигался.

Убей ее!

Взгляд на лицо эльфийки помог дроу сопротивляться и требованиям меча, и своим собственным инстинктам убийцы. Прежде, чем он даже посмотрел налево и направо, он уже все понял. Он смог бы сделать, самое большее, один шаг, прежде чем целая туча стрел уложила бы его на месте. Возможно, два, если бы он был достаточно быстр и удачлив. Во всяком случае, он бы ни за что не успел добраться до эльфа.

Он опустил Хазид’хи и возвратил ему его поток проклятий, заполняя ум страхом и осторожностью. Меч быстро сообразил, чем им все это грозит, и поутих.

Эльфийка что-то сказала ему, но он ничего не понял. Он немного понимал их язык, но не мог расшифровать ее специфический диалект. Звук со стороны заставил его повернуться, и он увидел трех стрелков-эльфов, выскальзывающих из теней, сосредоточенных и с луками наготове. С другой стороны сходным образом появилось еще трое.

Дроу подозревал, что в тени их оставалось еще больше. Он приложил все усилия, чтобы тихо сообщить об этом Хазид’хи.

Меч ответил надтреснутым рычанием.

Эльфийка заговорила снова, но на Общем языке поверхности. Тос’ун признал этот язык, но он понял лишь несколько слов. Он мог только сказать, что она не угрожала ему.

Он попытался улыбнуться в ответ и вдвинул Хазид’хи в ножны. Он поднял свои пустые руки, затем убрал их и пожал плечами. По обеим сторонам от него стрелки расслабились, но лишь ненамного.

Другой лунный эльф появился из теней, и этот был одет в церемониальные одежды жреца. Тос’ун сперва испытал одно лишь отвращение — среди своего народа его бы назвали еретиком, но он вынудил себя успокоиться, поскольку тот уже начал жестикулировать, сопровождая это мягким пением.

Он накладывает языковые чары, чтобы лучше общаться с тобой, тихо сообщил дроу Хазид’хи.

И чары, чтобы отличить правду от лжи, если его возможности — хоть что-нибудь, родственное тому, что умеют жрицы Мензоберранзана, заметил Тос’ун.

Как только он закончил свою мысль, то ощутил странное спокойствие, исходящее от разумного меча.

В этом я могу помочь тебе, объяснил Хазид’хи, ощущая его беспокойство и уже ожидая его следующий вопрос. Истинный обман — это полностью достояние разума, даже перед лицом волшебного обнаружения.

«Я должен знать твои цели и намерения, — сказал Тос’уну эльфийский жрец на вполне понятном языке дроу, вырвав его из его личной беседы с мечом.

Но эта связь не была полностью уничтожена, осознал Тос’ун. В его мысли неожиданно проникло небывалое спокойствие, и это полностью изменило тон его голоса, когда он ответил.

И таким образом он прошел через опрос священника, отвечая искренне, хотя он прекрасно знал, что не был с ним честен.

Без помощи Хазид’хи его бы в тот же день пронзила бы дюжина стрел.

И куда я должен бежать? — спросил Тос’ун у своего меча немного позже, — Что я найду за пределами этого лагеря? Тебе нужен я, охотящийся на орков ради их гнилого продовольствия, или же вернувшийся в дебри Подземья, где мне не выжить?

Ты — дроу, ответил меч. Ты стоишь перед ненавистными эльфами, угнетателями твоего народа. И они ничего не подозревают, они даже охрану не выставили, потому что я помог тебе.

Тос’ун не был настолько уверен в этом. Конечно те эльфы, что находилось поблизости от него, казались непринужденными. Он мог бы спокойно пройти мимо них. «Но сколько еще их скрывалось в тенях?» — задавался он вопросом, таким образом, чтобы меч мог его слышать.

У Хазид’хи не было на него ответа.

Тос’ун наблюдал за эльфами, что обходили кругом их лагерь. Несмотря на близость к врагам, несмотря на то, что они были на другом берегу реки Сарбрин, на неофициальной территории королевства Обальда, смех звучал почти постоянно. Один из них запел песню на своем языке, и ритм и мелодия, хотя он и не мог знать слов, перенесли мысли Тос’уна назад в прошлое, в Мензоберранзан.

Ты бы заставил меня выбирать между этими эльфами и уродливыми родичами Обальда? спросил дроу.

Меч молчал.

Дроу, бездельничая, закрыл глаза, позволив звукам лагеря эльфов закружиться вокруг него. Он рассматривал открывающиеся перед ним пути, и, действительно, ни один не казался ему подходящим. Он не хотел продолжать идти вперед в одиночку. Он осознавал все ограничения и всю рискованность этой дороги. Рано или поздно, но король Обальд настиг бы его.

Он вздрогнул, поскольку вспомнил зверскую смерть своей напарницы-дроу, жрицы Каэр’лик. Обальд вырвал ей горло.

Мы можем победить его, прервал Хазид’хи. Ты можешь убить Oбальда и захватить власть над его армией. Его королевство будет твоим!

Тос’ун лишь огромным усилием воли заставил себя не засмеяться в ответ, но его скептицизм и так неплохо успокоил разволновавшийся меч. С Хазид’хи или без него, Тос’ун по своей воле ни за что бы не выступил против могучего короля орков.

Дроу снова рассматривал возможность отступления в Подземье. Он помнил дорогу, но сумеет ли он добраться до Мензоберранзана живым? От простой мысли об этом его снова бросало в дрожь.

Все это заставило его остаться с эльфами. Ненавистные поверхностные эльфы, исконные враги его народа — мог ли он действительно найти себе место среди них? Он хотел убить их, всех, почти так же сильно, как и его вечно голодный меч, но он понимал, что, поддайся он этому импульсу, и он останется без всяких вариантов вообще.

Действительно ли возможно, что я найду свое место среди них? спросил он свой меч. Может ли Тос’ун Армго стать следующим Дзиртом До’Урденом, выбравшимся из Подземья и живущим в мире с обитателями поверхности?

Меч не отвечал, но дроу ощутил, что он не был удивлен. Таким образом Тос’ун позволил своим собственным мыслям следовать в этом направлении. На что могла бы походить его жизнь, если бы жил и сражался вместе с поверхностными эльфами? Он следил за женщиной-эльфом, и думал, что это не было такой уж безнадежной идеей. И в конце концов, среди поверхностных эльфов, в отличие от того матриархального общества, в котором он жил, он не был бы ограничен своим полом.

Но всегда ли ограничивал бы его эбеновый цвет кожи?

«Дзирт» — напомнил он себе. Из всего, что он узнал, Тос’ун понял, что Дзирт неплохо уживался не только с поверхностными эльфами, но даже с дворфами.

Может ли быть так, что Дзирт До’Урден проложил путь, которому мог бы следовать и я?

Ты ненавидишь этих эльфов, ответил Хазид’хи. Я чувствую твою ненависть.

Но это не означает, что я не могу принять их гостеприимство, ради меня самого, не ради них.

Ты прекратишь борьбу?

Тос’ун снова почти рассмеялся вслух, поскольку он понял, что единственной вещью, о которой заботился Хазид’хи, были новые и новые жертвы, пронзаемые его великолепным лезвием.

Вместе с ними я буду и дальше убивать уродливых родичей Обальда, пообещал он, и меч, казалось, успокоился.

А если я жажду крови эльфа?

В свое время, ответил Тос’ун. Когда я устану от них, или найду другую, более многообещающую дорогу…

Это было, конечно, весьма ново и очень рискованно. Дроу ни в чем не мог быть до конца уверен, но, во всяком случае, в его нынешнем положении он мог выбирать, а внутренний диалог и возможности, которые он видел перед собой, были ему весьма приятны. И на пока что этого было вполне достаточно.