К церкви, которой служил Эвелин, принадлежали мои родители. К ней же принадлежали и принадлежат все люди, каких мне доводилось встречать. Но чем больше я узнаю об этой церкви и о монахах Абеликанского ордена, тем острее начинаю понимать, сколь неуловимой бывает природа зла. Раньше я как-то не задумывался над этим, а сейчас задаю себе вопрос: является ли злой человек злым изначально? Сознаёт ли он, что творит зло? Считает ли он свои поступки злыми, или его восприятие настолько искажено, что они представляются ему добрыми и справедливыми?

Элбрайн Виндон

Когда пробудился демон и мир познал хаос, многим, наверное, пришлось задаваться вопросом о самой сущности зла. Конечно, каждый мог бы сказать: «Кто я такой, чтобы судить, кого считать добрым, а кого — злым?». Если я спрашиваю, является ли злой человек злым изначально, я подразумеваю, что существует четкое разграничение между добром и злом, а большинство людей отказывается признавать такое разграничение. Их представления о нравственности относительны, и, хотя я готов признать, что нравственные последствия многих поступков зачастую зависят от той или иной ситуации, общее нравственное разграничение между добром и злом остается неизменным.

Я знаю: в этой истине скрыта истина более высокого порядка. Я знаю, что действительно существует абсолютное различие между добром и злом, не зависящее от воззрений и оправданий того или иного человека. Для народа тол'алфар мерилом является всеобщее благо, где на первом месте стоит благополучие эльфов, но при этом принимается в расчет и благополучие всего остального мира. Хотя эльфы и избегают контактов с людьми, они век за веком помогают людям. Это они своим обучением и воспитанием превращают таких, как я, в Защитников. Эльфы делают это отнюдь не для защиты собственных границ — Эндур'Блоу Иннинес не нуждается в этом. Эльфы стремятся к тому, чтобы весь мир стал лучше. Тол'алфар никогда не был расой завоевателей. Да, им приходится сражаться, но они сражаются за свою землю, не желая видеть ее частью чужеродной для них империи. Если бы гоблины не напали на Дундалис, эльфам и в голову не пришло бы сражаться с ними. Хотя эльфы не питают любви ни к гоблинам, ни к поври, ни к великанам, считая эти три расы проклятием для всего мира, эльфы никогда не решились бы отнять у них право на жизнь. Мысль о том, чтобы пойти войной на этих тварей, никогда не родилась бы в умах эльфов. Это, как они считают, толкнуло бы их на действия, которые они более всего ненавидят и презирают в других народах.

Но коварным, воинственным гоблинам и поври подобные высокие принципы неведомы. Эти предпочитают нападать при первой возможности. Неудивительно, что демон-дракон сделал их своими приспешниками. Не могу сказать того же о великанах. Я до сих пор не понимаю, являются они злыми по природе своей или просто по-иному смотрят на мир. И человек для великана — то же самое, что и для какого-нибудь голодного тигра: добыча, которую можно поймать и съесть. Поэтому, когда мне приходилось убивать гоблинов, поври и великанов, я не испытывал угрызений совести.

И жалости — тоже.

Из всех пяти рас, что населяют наш мир, люди представляются мне самыми таинственными и непостижимыми. Среди них попадаются такие удивительные и прекрасные личности, как брат Эвелин, но среди них же встречаются жестокие и отвратительные тираны. В целом, как мне думается, люди все же склонны к добру, но, в отличие от тех же эльфов, совершенно непредсказуемы и недисциплинированны! И все же по своему характеру и представлениям люди стоят намного ближе к эльфам, чем к остальным трем расам.

Исключение составляют лишь серые тени…

Пожалуй, нигде более представления о зле не являются столь запутанными и противоречивыми, как у служителей Абеликанской церкви — высшей моральной инстанции для подавляющего большинства людей. Наверное, поэтому служителей и монахов церкви привычно считают предводителями человеческих душ. И поэтому любая ошибка, допущенная высшими иерархами церкви, приводит к столь катастрофическим последствиям. Доказательство тому — история Эвелина. Для церковников он был еретиком. Но, по правде говоря, вряд ли можно найти человека более благочестивого, милосердного, щедрого и готового к самопожертвованию во имя всеобщего блага, чем он.

Возможно, отец-настоятель, пославший Карающего Брата, чтобы расправиться с Эвелином, сумеет оправдать свои действия (по крайней мере, перед самим собой) тем, что они были предприняты ради всеобщего блага. Как-никак при бегстве Эвелина был убит магистр; к тому же Эвелин похитил камни, которые ему не принадлежали.

Но отец-настоятель ошибается. Рассуждая поверхностно, можно обвинить Эвелина в воровстве, однако он имел моральное право на эти самоцветы. Мне посчастливилось видеть его деяния, прежде чем Эвелин пожертвовал собой, избавив мир от демона-дракона, и потому у меня нет сомнений в этом.

Однако меня не перестает удивлять присущая любому человеку способность оправдывать собственные действия.

 

ГЛАВА 25

РОДЖЕРУ ПРИХОДИТСЯ ВЫБИРАТЬ

К тому времени, когда Роджер He-Запрешь со своим тяжким во всех отношениях грузом добрался до северных ворот Палмариса, он успел возбудить к себе немалый интерес. Всякий, кто двигался по дороге в нынешние опасные времена, вызывал настороженное любопытство окрестных крестьян и их домочадцев. Некоторые из них даже решились приблизиться к путнику и забросали его вопросами.

Роджер отвечал односложно и ограничивался ответами лишь на общие вопросы вроде: «С севера идешь?» или «Там еще остались гоблины?». Крестьяне довольствовались уклончивыми ответами парня, зато стража у городских ворот оказалась более дотошной. Как только стражники увидели, что к городу приближается какой-то человек, ведя под уздцы прихрамывающую лошадь с двумя мертвыми всадниками, массивные городские ворота распахнулись и к Роджеру бросились двое закованных в латы солдат.

От взгляда Роджера не ускользнуло, что со стен за ним пристально следят другие стражники и их луки нацелены ему прямо в голову.

— Твоих рук дело? — грубо спросил один из подошедших солдат, разглядывая тела.

— Другой, не этот, — поспешно ответил Роджер, увидев, как стражник приподнял голову Коннора и в ужасе отшатнулся, узнав молодого аристократа.

Второй солдат тут же подскочил к Роджеру, выхватил меч и приставил к горлу парня.

— Как ты думаешь, если бы я убил племянника барона, решился бы я открыто войти в Палмарис? — спокойно спросил Роджер.

Пусть знают, что он — не какой-нибудь бродяга, промышляющий грабежом.

— Среди имен, которыми меня называют, «дурак» не значится. Коннор Билдеборох был моим другом. И потому, невзирая на неотложные дела, я не мог бросить его на дороге, чтобы его тело трепали гоблины и подобная им мразь.

— А второй кто? — столь же угрюмо спросил солдат, подходя к лошади. — По виду — вроде как из монастыря, так?

— Только не из здешнего, — ответил Роджер. — Он из Санта-Мир-Абель.

Солдаты опасливо переглянулись. Они не участвовали в освобождении Коннора Билдебороха, но наслушались рассказов своих товарищей, и это лишь подхлестнуло их подозрительность при виде двух трупов, восседавших на лошади.

— А этого ты убил? — спросил солдат.

— Я, — помедлив, ответил Роджер.

— Значит, признаёшь свою вину? — быстро спросил его другой солдат.

— Если бы я этого не сделал, он наверняка убил бы меня, — пояснил Роджер, глядя солдату прямо в глаза. — Мне кажется, теперь, когда вы убедились, кто перед вами, разговор лучше продолжить в доме барона.

Солдаты переглядывались, не зная, что предпринять.

— Если, конечно, вы не хотите, чтобы вокруг мертвого Коннора Билдебороха собралась толпа, — уже резче добавил Роджер. — Любителей поживиться всегда хватает. Кто-то наверняка позарится на его меч. По городу поползут слухи, которые обязательно достигнут ушей барона или настоятеля Сент-Прешес, и еще неизвестно, чем все это кончится.

— Открывай ворота, — крикнул стражникам солдат, что стоял возле лошади.

Он махнул своему товарищу, и тот убрал меч.

— Нечего глазеть, расходитесь по домам, — бросил он возбужденным и перешептывающимся зевакам.

Окружив Роджера и лошадь с мертвыми седоками, солдаты повели их к воротам. После этого ворота сразу же закрыли — кто знает, нет ли у этого чужака сообщников среди окрестных крестьян. Здесь солдаты грубо схватили Роджера, толкнули к стене, обыскали с ног до головы и изъяли все, что даже отдаленно напоминало оружие.

Третий стражник принес рогожи и прикрыл ими мертвецов. Он взял лошадь под уздцы, а его товарищи подхватили Роджера под локти и поволокли по городским улицам.

Роджеру пришлось долго сидеть в одном из покоев внушительного и просторного дворца Чейзвинд Мэнор. В одиночестве его не оставили — парня стерегли двое не расположенных к разговорам солдат с угрюмыми лицами. Время тянулось еле-еле. Роджер сидел, ждал, пел сам себе песни и даже трижды пересчитал все доски пола, сделанного из какого-то твердого дерева. Так прошло несколько часов.

Когда наконец появился барон, Роджер понял причину задержки. Лицо старика пылало, воспаленные глаза ввалились, на всем облике лежала печать горя. Известие о гибели племянника поразило его как гром среди ясного неба. Коннор ничуть не преувеличивал, говоря, что дядя относится к нему как к сыну.

— Кто убил моего племянника? — спросил барон Билдеборох, не успев даже сесть напротив Роджера.

— Думаю, вам показали убийцу. Он тоже мертв, — ответил Роджер.

— Монах, — произнес барон таким тоном, словно это его не особо удивило.

— Монахов из Санта-Мир-Абель было двое, и они напали на нас, — начал Роджер.

— На вас?

— На Коннора, меня и… — Роджер осекся, не желая называть своих друзей.

— Рассказывай о Конноре, — нетерпеливо потребовал барон. — Подробности потом.

— Во время схватки второй монах был убит, — объяснил ему Роджер. — Этого мы взяли в плен, и мы с Коннором повели его к вам. Мы уже подходили к городу, когда этот монах сумел развязаться и голыми руками убил вашего племянника.

— Мой лекарь говорит, что с момента смерти Коннора прошло больше времени, чем получается по твоему рассказу, — перебил его барон Билдеборох. — Ведь ты убил монаха близ города?

— Нет, в другом месте, — запинаясь произнес Роджер. — Коннор умер мгновенно, это я видел собственными глазами. Я понял, что мне не справиться с монахом, и бежал, взяв лошадь Коннора.

— Грейстоун, — подсказал Рошфор. — Имя этой лошади — Грейстоун.

Роджер кивнул и продолжал:

— Монах бросился за мной вдогонку, и когда Грейстоун потерял подкову, я понял, что мне конец. Но моя сила — в хитрости. Я подстроил ему ловушку, в которую он и попался. Я не собирался убивать этого монаха, а только хотел снова взять его в плен, чтобы он по закону ответил за свои преступления. Но оказалось, что убил.

— Мне давно рассказывали о твоих хитроумных проделках, Роджер Биллингсбери, — сказал барон. — Или ты предпочитаешь называться Роджером Не-Запрешь?

Ошеломленный парень не знал, что ответить.

— Не бойся, — успокоил его барон Билдеборох. — Я говорил с одним из твоих недавних спутников и услышал весьма хвалебные отзывы о тебе. Мне по секрету рассказали о том, сколько бед ты причинил поври в Кертинелле.

Онемевший Роджер мог лишь кивать.

— По чистой случайности в числе моих слуг находится дочь женщины, которую ты зовешь тетушкой Келсо, — объяснил барон.

Роджер воспрянул духом и даже улыбнулся. Если барон Билдеборох поверил тетушке Келсо, тогда этого человека можно не бояться.

— Я ведь предупреждал Коннора. Ох, до чего же он был порывистым и бесшабашным! — тихо воскликнул Рошфор. — Если поври сумел пробраться в покои Добриниона, никто из нас не может чувствовать себя в безопасности. Я говорил ему об этом. Но этот гнусный монах… — добавил барон, покачав головой. — Я никак не могу понять: почему вдруг этот убийца охотился за Коннором?

— Настоятеля Добриниона убил не поври, — твердым голосом ответил Роджер. — А гнусный монах — опытный и изощренный убийца.

Когда Рошфор поднял глаза на Роджера, лицо барона выражало одновременно ярость и удивление.

— Потому мы с Коннором и торопились к вам, — сказал Роджер. — Коннор знал, что настоятеля Добриниона убил не поври, а монахи. И он хотел подтвердить это, приведя одного из них в качестве пленника.

— Выходит, что настоятеля Добриниона убил монах Абеликанского ордена? — недоверчиво спросил Рошфор.

— Дело здесь не только в Добринионе, — попытался объяснить старику Роджер.

Он знал, что должен говорить крайне осторожно, чтобы не сболтнуть лишнее о своих друзьях.

— Дело касается похищенных магических самоцветов и борьбы за власть внутри церкви. Я тут вообще ничего не понимаю, — признался Роджер. — Какие-то хитросплетения. Знаю лишь, что двое монахов, напавших на меня и моих друзей, до этого убили настоятеля Добриниона. Коннор в этом не сомневался.

— А что заставило его отправиться на север? — хотел знать Рошфор. — Ты-то сам был знаком с ним прежде?

— Я — нет, но один из моих спутников — да, — сознался Роджер.

Глубоко вздохнув, он решил рискнуть.

— Это женщина. Когда-то она недолгое время была замужем за Коннором.

— Джилли, — выдохнул Рошфор.

— Большего я вам сказать не могу и прошу вас: ради нее и ради всех нас — не надо меня дальше об этом расспрашивать, — сказал Роджер. Вам достаточно знать, что Коннор отправился на север, чтобы предупредить нас. И, спасая нас, пожертвовал своей жизнью.

Барон Билдеборох откинулся в кресле, переваривая услышанное и сопоставляя рассказ Роджера с недавними событиями в монастыре, связанными с отцом-настоятелем и монахами из Санта-Мир-Абель. После долгого молчания старик поднял глаза на Роджера, затем указал на пустой стул рядом.

— Посиди со мной по-дружески, — искренне попросил он. — Я хочу знать все о последних днях Коннора. И я хочу знать все о Роджере Биллингсбери, чтобы нам вдвоем продумать наилучшее направление дальнейших действий.

Роджер осторожно переместился на стул поближе к барону. Его немало ободрило, когда барон назвал их союзниками.

— Это он, — утверждал Джуравиль, вглядываясь своими зоркими глазами вдаль. — Я узнал его по неуклюжей манере держаться в седле, — со смехом добавил он. — Меня удивляет, почему столь ловкий человек, как Роджер, сидит на лошади, словно бревно.

— Он не чувствует лошадь, — объяснил Элбрайн.

— Не хочет чувствовать, — возразил эльф.

— Не каждый проходил выучку у тол'алфара, — с улыбкой добавил Элбрайн.

— Не каждому повезло владеть бирюзой и иметь доступ к сердцу своего коня, — включилась в разговор Пони, потрепав Дара по шее.

Конь негромко заржал.

Друзья съехали с холма и устремились наперерез Роджеру.

— Все прошло замечательно! — взволнованно прокричал он, радуясь встрече с друзьями.

Он пришпорил лошадь и потуже натянул поводья другой лошади, скакавшей рядом.

— Вижу, что ты встретился с бароном Билдеборохом, — сказал Элбрайн.

— Он отдал мне лошадей, — объяснил парень. — Это вот — Филдер, — добавил он, потрепав по шее любимца Рошфора.

Роджера поразила щедрость барона, отнесшегося к нему почти с отеческой заботой.

— А Грейстоун — для тебя, — сказал он Пони, подводя к ней белогривую лошадь. — Барон Билдеборох утверждал, что Коннор наверняка отдал бы эту лошадь тебе. И это тоже, — прибавил он, доставая из-за седла великолепный меч Коннора — Защитник.

Пони недоумевающе уставилась на Элбрайна, но тот лишь пожал плечами и тихо сказал:

— Похоже, барон был прав.

— Следовательно, барону известно о нас, — весьма недовольным тоном заключил Джуравиль. — По крайней мере, он знает о Пони.

— Я рассказал ему не так уж много, — ответил Роджер. — Честное слово. Но он хотел знать. Ведь Коннор был ему вместо сына, и смерть племянника буквально подкосила его.

Роджер повернулся к Элбрайну, зная, что тот будет его самым строгим судьей.

— Я полюбил барона, — признался Роджер. — И поверил ему. Не думаю, чтобы он был нашим врагом, особенно теперь, когда он знает, кто является убийцей Коннора.

— Похоже, что и барон полюбил Роджера Не-Запрешь, — заметил Элбрайн. — И поверил ему. Его подарки — не пустяк.

— Он понял послание, — ответил Роджер. — И намерения вестника — тоже. Барон понимает, что, противопоставляя свое могущество могуществу Абеликанской церкви, он встает на опасную тропу. Ему не меньше нашего нужны надежные союзники.

— Что именно ты успел порассказать ему о нас? — все так же сурово спросил Джуравиль.

— Он вообще не стремился расспрашивать, — спокойно ответил Роджер. — Барон поверил, что я — его друг и враг его врагов. Он не стал расспрашивать о том, кто вы и откуда. Ну а о Пони он сам догадался.

— Ты действовал правильно, — немного подумав, сказал Элбрайн. — Как барон видит дальнейшее развитие событий?

Роджер пожал плечами. Ему очень не хотелось услышать этот вопрос.

— Могу сказать наверняка: барон этого так не оставит. Он пообещал, что, если понадобится, мы отправимся к королю. Но мне кажется, он боится затевать войну между королем и церковью.

— Как понимать «мы»? — спросила Пони, зацепившись за это слово.

— Он хочет, чтобы я был свидетелем, — ответил Роджер. — Барон очень просил меня вернуться как можно быстрее, чтобы мы могли обдумать поездку в Урсал. Он намерен встретиться с несколькими надежными монахами из Сент-Прешес. Если это ничего не даст, он отправится в Урсал.

— Разумеется, я ничего не стал ему обещать, — добавил Роджер, заметив удивление на лицах своих друзей.

— Насколько я понял, нам предстоит отправиться в Санта-Мир-Абель, — сказал Роджер. — Барон Билдеборох хочет быть в Урсале до наступления холодов. Он узнал, что в середине калембра будет созвана Коллегия Аббатов. Барон намерен увидеться с королем до того, как Джеховит, настоятель Сент-Хонс, поедет на север. Но у меня никак не получается по времени поехать с вами в Санта-Мир-Абель и поспеть в Палмарис к отъезду барона. Неизвестно, сколько мы пробудем в том монастыре.

Лица собравшихся по-прежнему выражали сомнение.

— Значит, вы не хотите брать меня с собой! — с ужасом воскликнул Роджер.

— Ошибаешься, хотим, — ответила Пони.

— Но если для успеха общего дела будет лучше, чтобы ты оставался рядом с бароном Билдеборохом, тебе нужно остаться с ним, — добавил Элбрайн.

Пони и Джуравиль кивнули в знак согласия.

— Я заслужил свое место среди вас, — стал возражать Роджер.

Он вдруг снова превратился в обиженного ребенка, в котором громко кричало уязвленное самолюбие, считавшее возвращение к барону явным оскорблением.

— Мы же научились сражаться плечом к плечу. Разве не я убил Карающего Брата?

— Все, что ты говоришь, — правда, — ответила Пони.

Она подошла к Роджеру и обняла его за плечи. — Каждое слово. Ты действительно заслужил свое место среди нас, и мы были бы рады и признательны, если бы ты отправился с нами. И твои удивительные способности помогли бы нам успешнее справиться с тем, что нам предстоит в Санта-Мир-Абель.

— Но… — подсказал Роджер.

— Но мы не уверены, что победим, — резко ответила Пони, и ее откровенность застала Роджера врасплох.

— И все же вы туда отправитесь.

— Там наши друзья, — сказал Элбрайн. — Мы должны это сделать. Мы должны попытаться всеми возможными способами вырвать Смотрителя и семью Чиличанк из когтей отца-настоятеля.

— Всеми возможными способами, — подчеркнул Джуравиль.

Роджер начал было возражать, но вдруг умолк, закрыл глаза и сжал губы. До него наконец-то дошел смысл сказанного.

— И если вы не сумеете силой вызволить их оттуда, единственным шансом останется вмешательство короля или тех сил в церкви, которые неподвластны коварному отцу-настоятелю, — заключил он.

— Если хочешь, ты можешь ехать с нами, — искренне сказал Элбрайн. — И мы будем этому только рады. Но поскольку ты один говорил с бароном Билдеборохом, то лишь тебе одному и решать, какой путь сейчас важнее для Роджера Не-Запрешь.

— Только я могу решать, какой путь важнее для спасения Смотрителя и Чиличанков, — поправил его Роджер.

Он умолк, остальные — тоже, не желая мешать ему думать. Роджеру очень хотелось отправиться в Санта-Мир-Абель и участвовать в этом несравненном приключении.

Отчаянно хотелось.

Но голос разума заглушил поднявшиеся в нем чувства. Барон Билдеборох нуждался в нем сильнее, чем Элбрайн, Пони и Джуравиль. Джуравиль вполне может занять его место и быть разведчиком. А если им суждено будет принять бой, по сравнению с мечом Элбрайна и магией Пони его сноровка — ничто.

— Обещайте мне, что вы разыщете меня, когда будете возвращаться через Палмарис, — произнес парень, с трудом выговаривая каждое слово.

Элбрайн рассмеялся.

— Неужели ты в этом сомневаешься? — чистосердечно спросил он. — Джуравиль обязательно будет возвращаться домой через Палмарис.

— И мы с Элбрайном — тоже, — добавила Пони. — Когда все это кончится и снова воцарится мир, мы вернемся на нашу родину, в Дундалис. Там же и родные места Смотрителя. А перед этим мне нужно вернуть в Палмарис мою семью, — сказала она.

С тихой улыбкой она крепко обняла Роджера, едва не выхватив его из седла.

— Даже если бы наш путь лежал в другом направлении, мы ни за что не забыли бы про Роджера Не-Запрешь.

Она поцеловала парня в щеку, отчего тот густо покраснел.

— Видишь, у каждого из нас есть свой долг, — продолжала Пони. — Две возможности победить одного врага. Мы победим его, и тогда вместе отпразднуем победу.

Роджер оцепенело кивнул. Под напором чувств он был не в состоянии говорить. Элбрайн подвинулся к нему и потрепал по плечу. Роджер обернулся и увидел одобрительно кивающего Джуравиля. Как он не хотел покидать их! Разве он мог уйти от первых в его жизни настоящих друзей? От тех, кто не постеснялся сказать ему правду о его недостатках и кто сумел оценить его достоинства?

Но поскольку его настоящим друзьям грозили настоящие опасности со стороны могущественной Абеликанской церкви, Роджер понимал, что должен вернуться к барону Билдебороху. За свои недолгие годы он успел многое повидать, но никогда еще совесть не требовала от него столь значительной жертвы. Когда-то из-за своего каприза он отправился вслед за Элбрайном в Кертинеллу. Сейчас его решение было продиктовано альтруизмом, а не завистью и не страхом, что Элбрайн его превзойдет. На этот раз Роджер действовал из любви к Пони и Элбрайну, а также к Джуравилю — самому суровому и беспощадному его другу.

Роджер молча пожал Элбрайну руку, обнял его, затем натянул поводья Филдера и ускакал.

— А он вырос, — произнес Белли'мар Джуравиль.

Пони и Элбрайн молча кивнули. Им обоим было грустно расставаться с Роджером. Пони спрыгнула с Дара и подошла к Грейстоуну. Элбрайн взял Дара под уздцы, и они оба повели лошадей к месту привала.

Быстро собрав то немногое, что требовалось им в дорогу, друзья выехали в направлении Палмариса. Джуравиль накинул на крылья покрывало, спрятав под ним и свое оружие, и стал похож на мальчика, сидящего позади Пони. Они решили въехать в город через северные ворота. Теперь, когда непосредственная угроза вражеского вторжения миновала, ворота закрывались позже, и все трое надеялись, что сумеют беспрепятственно въехать в Палмарис.

Через селения на подступах к городу ехали молча. Большинство домов по-прежнему были пусты, но в некоторые уже вернулись их обитатели. Несколько раз они замечали впереди фигурку Роджера, но не стали окликать его. Учитывая недавние события и отношения, складывающиеся между Роджером и бароном Билдеборохом, их появление у городских ворот вчетвером лишь возбудило бы ненужный интерес.

По той же причине Элбрайн и Пони послушались совета Джуравиля и остановились на ночлег, не доезжая Палмариса. Лучше дождаться дня. К тому времени городская стража успеет позабыть о Роджере.

Никому не хотелось нарушать тишину, особенно Элбрайну, которого одолевали раздумья.

— Думаешь о Смотрителе? — спросила за ужином Пони, когда они ели великолепное жаркое из кроликов, подстреленных Джуравилем.

Элбрайн кивнул.

— Я помню его в Дундалисе. Это было еще до твоего возвращения. А ты помнишь, как в детстве мы сидели на северном склоне и ждали наших отцов с охоты? Тогда мы впервые услышали музыку Лесного Духа.

Пони улыбнулась, вспомнив далекое, безоблачное время. Она понимала, что Элбрайном владеет нечто большее, чем ностальгические чувства. В каждом слове ее любимого сейчас ощущались угрызения совести.

Сидевший поодаль Джуравиль тоже уловил состояние Элбрайна и быстро включился в разговор.

— Но ты же думал, что он погиб, — напомнил эльф.

Пони и Элбрайн разом повернулись к нему.

— Глупо казнить себя, — продолжал эльф. — Ты ведь считал, что его придавило громадной глыбой. Что вам оставалось делать? Голыми руками разгребать завал? Или ты забыл, Полуночник, что у тебя была сломана и покалечена рука?

— Мы не виним себя, — возразила Пони, но ее слова прозвучали неубедительно даже для нее самой.

— Нет, вините! — сказал ехидно посмеиваясь Джуравиль. — Людям свойственно предаваться самобичеванию. Для меня это чересчур. Сейчас не время винить себя, особенно вам. Вы сделали все, что могли, и до конца были верны кентавру. Но даже сейчас, при всем том, что вам известно, вы сомневаетесь: а Смотритель ли это?

— Похоже, есть веские доказательства, что это он, — ответил Элбрайн.

— Но у вас были такие же веские доказательства его гибели, — возразил эльф. — Существует нечто, чего вы никак не можете понять, и не напрасно. Ведь если это действительно Смотритель, значит, некая сила, недоступная вашему пониманию, поддерживала в нем жизнь. Или его действительно воскресили из мертвых. Так?

Элбрайн и Пони переглянулись.

— Уже одно это должно было бы погасить в вас чувство вины, — рассудил эльф. — Если бы вы были уверены, что Смотритель мертв, то кто, включая и вас самих, стал бы обвинять вас? В таком случае вы оставили в том жутком месте не более чем мертвое тело.

— Ты опять прав, — признался Элбрайн, через силу улыбнувшись.

Он очень нуждался сейчас в простой рассудительности народа эльфов и обрадовался словам Джуравиля.

— Тогда незачем оглядываться на пройденный путь, — сказал эльф. — Глядите вперед. Если это действительно Смотритель и он до сих пор жив, ему нужна ваша помощь. И когда мы совершим то, что задумали, и кентавр окажется на свободе, насколько лучше станет дышать на этой земле!

— И мы сможем вернуться с ним в Дундалис, — добавила Пони. — И дети тех, кто придет возрождать город, будут слушать волшебные песни Лесного Духа.

Всем стало легче. Они закончили ужин разговорами о грядущей жизни, когда предстоящая им тяжелая дорога будет успешно пройдена, когда Хонсе-Бир вновь обретет мир, Тимберленд вновь станет принадлежать людям, а церковь вернется к своим истинным принципам.

Спать легли рано, клятвенно пообещав уже на рассвете миновать городские ворота. Пони и Элбрайн спали крепко, поскольку Джуравиль зорко охранял их покой.

 

ГЛАВА 26

НАСТОЯТЕЛЬ ВХОДИТ В РОЛЬ

Сердитый и подавленный, магистр Джоджонах с трудом волочил ноги, идя по главному коридору верхнего яруса Санта-Мир-Абель. Коридор был величественным и очень длинным. Он тянулся вдоль всей прибрежной части монастыря, выходя окнами на залив Всех Святых. Окна отстояли на несколько футов друг от друга и сейчас были справа по ходу магистра. По левую руку от него находились двери, но, в отличие от окон, расстояние между ними не было одинаковым. Двери украшала затейливая резьба. Каждая изображала одну из притч, слагавших основу Абеликанской церкви. Из полусотни дверей за все годы пребывания в монастыре магистр Джоджонах удостоил своим вниманием не более двух десятков. Возможно, в иное время он замедлил бы шаг и взглянул еще на одну. Где-нибудь через час пристального разглядывания он целиком усвоил бы содержание очередной панели площадью в шесть квадратных дюймов и стал бы размышлять над скрытым смыслом притчи. Однако сегодня, будучи сильно обозленным и не испытывая ни малейшего желания постигать мудрость своего заблудшего ордена, магистр не стал останавливаться. Он наклонил голову и закусил губы, чтобы воздержаться от мыслей вслух.

Неожиданно кто-то преградил ему путь. Удивленный магистр отпрянул и поднял голову, увидев улыбающееся лицо брата Браумина Херда.

— Брат Делман поправляется, — сообщил ему молодой монах. — Говорят, будет жить и даже сможет ходить, хотя, наверное, останется хромым.

Магистр Джоджонах молчал. Выражение его лица оставалось таким же сердитым, что немало встревожило брата Браумина.

— Что-нибудь случилось? — спросил он.

— А мне какое дело? — вырвалось у Джоджонаха прежде, чем он смог сознательно обдумать ответ.

Он тут же молча выбранил себя. Грубый ответ, который прозвучал против его воли, лишь показал, насколько злым и неуправляемым он теперь стал. Из-за злости и подавленности он совершил непростительную ошибку, попытавшись оказать давление на Маркворта. Конечно же, Джоджонаху было далеко не безразлично состояние брата Делмана! Естественно, он радовался, что этот искренний молодой монах поправляется. И изливать гнев на брата Браумина — ближайшего своего друга — он тоже не хотел. Он взглянул на помрачневшее и удивленное лицо монаха и собрался извиниться.

Но Джоджонах тут же отказался от своего намерения. Он мысленно увидел лежащее в гробу безжизненное тело Браумина Херда. Видение буквально потрясло грузного монаха, и он почувствовал невыразимую боль, какую испытывает отец, потерявший взрослого сына.

— Ты бы не лез в то, что тебя не касается, брат Браумин, — вместо этого громко и резко произнес магистр.

Браумин беспокойно огляделся по сторонам, опасаясь, что их могут подслушать. В коридоре маячили фигуры монахов, но рядом с ними не было ни души.

— Да, брат Делман сильно покалечился, — продолжал Джоджонах. — Но, как мне сказали, по собственной же глупости. Все люди смертны, брат Браумин. Такова высшая истина, неизбежный факт нашего существования. Если бы брат Делман умер… что ж, значит, так тому и быть. Умирали и более достойные люди.

— Что за чушь вы говорите? — шепотом решился спросить брат Браумин.

— Чушь — это твое высокомерие, — незамедлительно хлестнул его словами магистр. — Чушь — это верить, будто в истории человечества какой-то один человек может по-настоящему отличаться от другого.

Магистр усмехнулся, махнул рукой, давая понять, что разговор окончен, и двинулся дальше. Брат Браумин догнал его и схватил за руку, однако Джоджонах грубо вырвал руку.

— Обратись-ка лучше к собственной жизни, брат Браумин, — бросил ему магистр. — Поищи для себя смысл в том, что тебя привлекает, и найди себе уголок в этом слишком уж большом мире!

Джоджонах с шумом удалился. Недоумевающий, пораженный в самое сердце, Браумин долго глядел ему вслед.

Самому магистру было ничуть не лучше. Где-то посередине своей маленькой речи он чуть не поддался нахлынувшему отчаянию. Но ведь все это он сделал с благой целью. Джоджонах постоянно твердил себе об этом. Он вновь обретал внутренний центр. Вместе со своей безобразной тирадой магистр выплеснул изрядную долю гнева. Брата Браумина он выбранил намеренно, потому что любил этого человека и хотел, чтобы тот держался от него подальше. Лучше всего, если он как можно дольше не узнает об отъезде Джоджонаха с Де'Уннеро. Пусть ломает голову и думает, куда он подевался.

Учитывая состояние, в котором сейчас находится Маркворт, и нарастающее безумие старика, это будет самым безопасным. Браумину придется затаиться и, возможно, надолго. Теперь, когда очередной жертвой «несчастного случая» стал брат Делман, Джоджонах вдруг понял, насколько эгоистично он вел себя с Браумином. Он смутил молодого брата разговорами об Эвелине и о заблуждениях церкви, а потом еще отправил их с Делманом к священной могиле Эвелина. Испытывая уколы совести, Джоджонах нуждался в поддержке Браумина и от отчаяния втянул его в свою маленькую тайную войну.

Теперь магистра буквально обжигало при мысли о том, как все это может сказаться на судьбе брата Браумина. Маркворт выиграл, а он-то по глупости своей долгое время воображал, будто сможет победить могущественного отца-настоятеля.

Черное облако отчаяния вновь начало обволакивать Джоджонаха. Он ощутил себя разбитым и больным, как когда-то по дороге в Урсал. Все его силы, вся его праведная решимость разом исчезли.

Он даже сомневался, удастся ли ему добраться до ворот Сент-Прешес.

Брат Браумин все так же оцепенело стоял посреди длинного коридора. Он никак не мог прийти в себя после отповеди магистра Джоджонаха. Что могло послужить причиной такой метаморфозы?

А вдруг он говорил вовсе не с магистром Джоджонахом? Ведь Маркворту и даже Фрэнсису ничего не стоило совершить одержание и воспользоваться телом его наставника.

Браумин быстро успокоился и отбросил эту мысль. Одержание было делом нелегким даже в тех случаях, когда человек не подозревал об этом и не владел магией камней. Но Джоджонах прекрасно умеет пользоваться магическими камнями, а дух его закален и способен предотвратить подобное вторжение.

Так что же тогда произошло? Почему после многих дней, проведенных в откровенных разговорах, магистр вдруг заговорил с ним столь грубо и сердито? Почему он практически отрекся от всего, что они оба пытались сделать, от всего, за что боролся Эвелин?

Браумин подумал о бедном Делмане и о роковом «несчастном случае». Молодые монахи втайне подозревали, что это был вовсе не несчастный случай, а скорее согласованный маневр, предпринятый Де'Уннеро и теми двумя молодыми монахами, которые вместе с Делманом вращали колесо. Цепочка мыслей привела Браумина к единственно возможному ответу: наверное, Джоджонах пытался обезопасить его.

У Браумина Херда хватило мудрости и понимания кроткой натуры магистра Джоджонаха, чтобы отбросить в сторону обиды и поверить, что именно так оно и есть. Но этим его недоумение не исчерпывалось. Почему вдруг Джоджонах отказался от прежних замыслов? Они же так долго обсуждали путь скрытого неповиновения, и этот путь не представлял особого риска для брата Браумина.

Он продолжал стоять у окна, глядя на темные холодные воды залива и перебирая в уме причины перемены, произошедшей с его наставником. Вдруг прямо над ухом раздался чей-то резкий голос. Он повернулся и увидел брата Фрэнсиса. У Браумина появилось четкое ощущение, что во время их разговора тот находился где-то неподалеку. Возможно, Джоджонах знал, что за ними шпионят, — с надеждой подумал брат Браумин.

— Прощаешься? — насмешливо спросил Фрэнсис.

Браумин вновь повернулся к окну.

— С кем? — не понял он. — Или с чем? С жизнью? Ты думал, я собираюсь выпрыгнуть из окна? Или, может, надеялся, что выпрыгну?

Брат Фрэнсис, засмеялся.

— Будет тебе, брат Браумин, — сказал он. — Пора бы нам перестать препираться друг с другом. Особенно сейчас, когда перед нами открываются такие возможности.

— Послушай, брат Фрэнсис, не припомню, чтобы ты пребывал в столь радужном настроении, — ответил Браумин. — Никак кто-то умер?

Фрэнсис пропустил колкость мимо ушей.

— Скорее всего, нам с тобой придется работать вместе немало лет, — сказал он. — Чтобы у нас не было разнобоя в обучении первогодков, мы с тобой должны получше узнать друг друга.

— Первогодков? — повторил вслед за ним Браумин. — Этим занимаются магистры, а не безупречные…

Услышав собственные слова, брат Браумин начал догадываться, куда все это ведет. В отличие от Фрэнсиса, волнения он не испытал.

— Что тебе известно? — коротко спросил Браумин.

— Вскоре два места магистров в Санта-Мир-Абель окажутся вакантными, — с самодовольным видом объявил Фрэнсис. — Поскольку братьев, достойных занять эти места, можно пересчитать по пальцам, отцу-настоятелю будет непросто принять решение. Возможно, ему придется подождать до весны, когда достойнейшие из моих ровесников будут переведены на уровень безупречных. Вот я и подумал, что твой переход на уровень магистров мог бы быть делом решенным. Ты — самый старший среди безупречных. К тому же ты был ближайшим помощником Джоджонаха во время нашей ответственной миссии. Но, честно говоря, тут все же есть кое-какие сомнения.

Брат Фрэнсис вновь рассмеялся и собрался уйти, но Браумин грубо схватил его за плечо и развернул к себе.

— Вот и еще одно свидетельство не в твою пользу, — сказал Фрэнсис, уставившись на его руку.

— Какие два магистра? — резко спросил Браумин.

Впрочем, несложно было догадаться, что один из двоих — Джоджонах.

— А разве твой наставник тебе ничего не сказал? — удивился Фрэнсис. — Я видел, как ты разговаривал с ним. Или я ошибся?

— Какие два магистра? — вновь потребовал ответа брат Браумин, крепко держа Фрэнсиса за сутану.

— Джоджонах, — ответил Фрэнсис, вырываясь из его рук.

— Как?

— Завтра утром он должен отправиться в Сент-Прешес. Он будет сопровождать магистра Де'Уннеро, который станет новым настоятелем палмарисского монастыря, — с удовольствием сообщил брат Фрэнсис.

Он наслаждался, глядя на удрученное лицо брата Браумина.

— Врешь! — закричал Браумин.

Он изо всех сил пытался взять себя в руки. Нельзя показывать, как больно ударила по нему весть об отъезде Джоджонаха. И все же Браумину было не совладать с собой.

— Врешь! — вновь крикнул он и отпихнул Фрэнсиса с такой силой, что тот едва не растянулся на полу.

— Ах, какой ты у нас чувствительный, брат Браумин, — с упреком произнес Фрэнсис. — Боюсь, это послужит еще одним свидетельством против твоего возможного назначения.

Браумин не слушал. Он быстро прошел мимо Фрэнсиса и зашагал по коридору. Вначале он хотел догнать Джоджонаха, но передумал. Зачем идти к нему в таком подавленном и смятенном состоянии? Браумин повернул назад и стремительно пошел, а потом побежал к себе в келью.

Брат Фрэнсис внимательно следил за ним. Он давно не получал такого громадного удовольствия.

И все же брат Браумин понимал, что Фрэнсис не врет. Похоже, отец-настоятель ударил по магистру Джоджонаху, и не менее успешно, чем по брату Делману. После гибели почтенного Добриниона статус Сент-Прешес заметно понизился. Вряд ли там кто-нибудь решится вмешиваться в дела нового настоятеля, и потому Джоджонах целиком окажется под бдительным оком коварного Де'Уннеро. Маркворт нашел способ связать магистра по рукам и ногам.

Теперь Браумину стал лучше понятен горестный спектакль, который магистр Джоджонах разыграл перед ним в коридоре, — этот внезапный отказ и отречение от всею, что они надеялись достичь совместными усилиями. Он понял, что его наставник был разбит и доведен до крайнего отчаяния. Это открытие заслонило гнев и боль брата Браумина и заставило его направиться в келью Джоджонаха.

— Трудно поверить, что у тебя хватило ума, точнее, глупости явиться сюда, — холодно произнес Джоджонах.

— Прикажете бросать друзей, когда они более всего нуждаются во мне? — иронически спросил Браумин.

— Нуждаются в тебе? — удивился магистр.

— Тьма окутала вам душу и сердце, — взволнованно сказал брат Браумин. — Все ваше лицо кричит от боли, а уж мне-то ваше лицо знакомо лучше, чем кому-либо.

— Ничего ты не знаешь и продолжаешь нести чушь, — отрезал Джоджонах.

Но ему было действительно больно говорить в таком тоне со своим другом. Он напомнил себе, что делает это для блага Браумина, и потому продолжал в том же духе:

— Довольно слов. Иди-ка лучше и займись своими делами, пока я не сообщил отцу-настоятелю и он не передвинул твое имя в самый конец списка назначений.

Брат Браумин умолк и внимательно задумался над словами наставника. Теперь он яснее понимал: Джоджонах говорит о списке назначений, связывая это с разговором, который произошел у них в коридоре. Он словно подсказывает Браумину, что тот может избрать иной путь, отличный от пути старого магистра.

— Мне показалось, что вы раздавлены отчаянием, — тихо сказал брат Браумин. — Я только поэтому пришел сюда.

Тихие слова друга возымели свое действие.

— Не отчаянием, друг мой, — уже прежним тоном возразил он. — Я действовал из чисто практических побуждений. Похоже, что мое время подходит к концу, а моя дорога к Эвелину дала непредвиденный крюк. Что ж, путешествие продлится дольше, но я не перестану идти. Однако теперь мы уже не сможем идти вместе.

— И что же мне делать? — спросил Браумин.

— Ничего, — тут же ответил магистр Джоджонах, успевший тщательно обдумать сложившееся положение.

Брат Браумин недоверчиво и даже презрительно усмехнулся.

— Положение изменилось, — объяснил ему магистр Джоджонах. — Ах, Браумин, друг мой, здесь я сам виноват. Когда я узнал об участи пленников отца-настоятеля, я не смог сдержаться.

— Вы отправились к ним?

— Попытался, но меня остановили, причем грубо. Я недооценил ответные действия отца-настоятеля. По глупости своей я переступил границы здравого смысла и попытался оказать на Маркворта недопустимое давление.

— Никогда еще сострадание не считалось глупостью, — перебил его брат Браумин.

— Но все равно, мои действия побудили Маркворта на ответные меры, — ответил ему Джоджонах. — Отец-настоятель слишком силен и занимает слишком прочные позиции. Уверяю тебя, я не отказываюсь от своего пути. Придет время, и я открыто выступлю против Маркворта, но ты должен пообещать мне прямо сейчас, что не станешь участвовать в этой битве.

— Как я могу обещать вам такое? — удивленно спросил брат Браумин.

— Если в тебе есть хоть капля любви ко мне, сможешь, — ответил магистр Джоджонах. — Если веришь в то, что Эвелин говорит нам из могилы, сможешь. Если ты не дашь мне этого обещания, тогда знай, что моя дорога окончена и я не стану противостоять Маркворту. Пойми, я должен быть один, должен знать, что в результате моих действий никто не пострадает.

После долгого молчания брат Браумин кивнул.

— Я не стану вмешиваться, но ваше требование представляется мне нелепым.

— Не нелепым, друг мой, а практичным, — возразил магистр Джоджонах. — Я выступлю против Маркворта, но не смогу победить. Я это знаю. И ты, если перестанешь хорохориться и будешь честным с самим собой, поймешь, что это так.

— Если нельзя победить, зачем вам начинать войну?

Джоджонах негромко рассмеялся.

— Потому что она ослабит Маркворта. Когда об этом услышат, истина сможет найти путь к сердцам многих братьев нашего ордена. Представь, что я поступаю так же, как брат Аллабарнет. Я разбрасываю семена в надежде, что, когда меня уже не будет, из них вырастут деревья и принесут плоды для тех, кто пойдет по моим стопам. Представь, что я — один из первых строителей Санта-Мир-Абель. Они знали, что не увидят монастыря во всем его величии и завершенности, но все равно упорно и преданно трудились. Некоторые из них всю жизнь украшали тончайшей резьбой одну-единственную дверь или тесали камни для монастырских стен.

Поэтические слова наставника глубоко тронули брата Браумина, но не заставили его отказаться от желания начать сражение и победить.

— Если мы действительно верим в послание брата Эвелина, мы не можем стоять в стороне, — сказал он. — Мы должны сражаться.

— Мы верим, а потому в конечном итоге обязательно победим, — перебил его магистр.

Он чувствовал, куда клонит молодой монах, и знал, что это лишь заведет их в тупик.

— Я должен верить в победу, но не в сиюминутную. Если мы оба выступим сейчас против Маркворта, это отбросит нас далеко, очень далеко назад, и еще неизвестно, удастся ли нам начать сначала. Я стар и чувствую, как старею с каждым днем. Уверяю тебя, я выступлю против Маркворта и против нынешнего пути церкви. Возможно, это заставит кого-то в нашем ордене по-новому взглянуть на наши привычные ритуалы и традиции.

— А каково мое место в этой безнадежной войне? — спросил брат Браумин, стараясь скрыть иронию в голосе.

— Ты молод и почти наверняка переживешь Далеберта Маркворта, — спокойно ответил Джоджонах. — Почти, потому что бывают разные случайности.

Магистр не стал упоминать имя Делмана, чтобы не наводить брата Браумина на грустные сопоставления.

— И что же? — спросил Браумин, но уже более сдержанным голосом.

— Ты будешь кротко нести слово, — ответил магистр Джоджонах. — Для Виссенти Мальборо, для брата Делмана и для всех, кто станет слушать. Опираясь на то немногое, что предстоит мне совершить, ты найдешь союзников везде, где пожелаешь. Только будь предельно осторожен, чтобы не нажить врагов. И самое главное…

Джоджонах умолк и отодвинул край половика, лежащего рядом со столом. В полу у него был устроен тайник.

— Самое главное — сохрани вот это.

Магистр достал из тайника старинную книжку и передал ее ошеломленному Браумину.

— Что это? — чуть слышно спросил молодой монах.

Он понимал, что держит в руках нечто очень важное. Наверняка этот манускрипт хотя бы отчасти объясняет причину странных решений магистра Джоджонаха.

— Это — ответ, — загадочно произнес Джоджонах. — Прочти эту книгу неспешно и втайне, а затем надежно спрячь и забудь о ней. Но только не выбрасывай ее из своего сердца, — добавил магистр, потрепав Браумина по плечу. — Если потребуется, играй с Марквортом в его игры, не уступая в этом самому брату Фрэнсису.

Такого брат Браумин никак не ожидал услышать и с неподдельным изумлением уставился на своего наставника.

— Я рассчитываю на то, что ты станешь одним из магистров Санта-Мир-Абель, — пояснил Джоджонах, спокойно выдержав его взгляд. — И причем скоро. Возможно, ты займешь мое место. Но здесь не все так гладко. Маркворту нужны зримые подтверждения того, что он борется не лично со мной, а с моим влиянием на других. В то же время о нашей с тобой дружбе знают многие. Повторяю: ты должен стать магистром и своей мудрой линией поведения добиться того, чтобы с годами сделаться настоятелем где-нибудь в другом монастыре или даже занять место самого Маркворта. Целься как можно выше, ибо ставки трагически высоки. За пределами круга приближенных Маркворта твоя репутация останется твердой и безупречной. Когда достигнешь вершины власти и займешь прочное положение, отбери надежных друзей и решай, как продолжать священную войну, начатую братом Эвелином. Возможно, тогда ты передашь книгу и эти идеи более молодому, надежному союзнику, а сам изберешь путь, схожий с моим. Возможно, ты со своими союзниками сумеешь повести открытую войну внутри церкви. Узнать об этом суждено тебе одному.

— Вы требуете слишком многого.

— Не больше, чем требовал от самого себя, — ответил с самоуничижительной усмешкой Джоджонах. — Я верю, что ты будешь лучше меня!

При этих словах брат Браумин хмыкнул, но Джоджонах затряс головой и не дал ему раскрыть рта.

— Мне понадобились десятки лет, чтобы узнать то, что уже прочно отложилось в твоем сердце, — признался старый магистр.

— Но у меня был прекрасный учитель, — хитро улыбнувшись, ответил ему Браумин.

На изможденном лице Джоджонаха тоже появилась улыбка.

Браумин, встав рядом с ним и подняв книгу повыше, спросил:

— Прошу вас, скажите, что в ней?

— Сердце брата Эвелина, ответил Джоджонах. — И правда о том, как все когда-то было.

Браумин спрятал книгу под сутаной, поместив ее у сердца.

— Вспомни все, что я рассказывал тебе о судьбе «Бегущего», и не забывай об этом, когда будешь читать о пути, которым прежде шел наш орден, — подсказал магистр.

Браумин еще крепче сжал книгу и молчаливо кивнул.

— Доброго пути вам, мой друг и учитель, — сказал он Джоджонаху, боясь, что больше его не увидит.

— Не бойся за меня, — успокоил его магистр. — Даже если бы мне было суждено сегодня умереть, я бы умер со спокойной душой. Ведь я нашел свое сердце, нашел правду и сумел передать ее в надежные руки. И окончательная победа будет за нами.

Брат Браумин вдруг бросился к нему и крепко обнял грузного магистра. Потом резко повернулся, не желая, чтобы магистр Джоджонах видел его слезы, и вышел из кельи.

Джоджонах вытер глаза и осторожно закрыл за Браумином дверь.

Через несколько часов магистр Джоджонах, Де'Уннеро и двадцать пять молодых монахов вышли из массивных ворот Санта-Мир-Абель. Внушительная сила для сопровождения скороспелого настоятеля, отметил про себя Джоджонах. Все — монахи четвертого и пятого годов, одетые в тяжелые кожаные доспехи и вооруженные мечами и увесистыми арбалетами. При виде монашеского эскорта старый магистр тяжело вздохнул. Эта гвардия требовалась Де'Уннеро не столько для защиты от превратностей пути, сколько для поддержки его абсолютного господства, которое установится с первых же минут появления в Сент-Прешес нового настоятеля.

Впрочем, имело ли это какое-то значение теперь? Джоджонах чувствовал, что достаточно навоевался. Да и путь в Палмарис отнюдь не близкий.

Когда за ним закрылись монастырские ворота, Джоджонах остановился. Может, нужно вернуться и прямо сейчас открыто выступить против Маркворта, и тогда — будь что будет? Сегодня магистр особенно остро чувствовал близость своей смерти. Его время стремительно приближалось к концу.

Увы, он был слишком слаб и болен, чтобы возвращаться и разыскивать Маркворта.

Магистр опустил голову, стыдясь собственной слабости, и начал прислушиваться к речи, которую держал острый на язык Де'Уннеро, обращаясь ко всем, включая и Джоджонаха. Де'Уннеро сыпал распоряжениями о том, как и в каком порядке они будут двигаться по дороге. Он потребовал от всех и в особенности от Джоджонаха, который стоял с ним рядом, чтобы впредь его именовали настоятелем Де'Уннеро.

Это звание больно задевало чувства магистра Джоджонаха.

— Вы пока еще не настоятель, — напомнил он.

— Но, возможно, кое-кому из вас будет полезно поупражняться в произнесении моего нового звания, — ответил Де'Уннеро.

Джоджонах стоял не шелохнувшись.

— Это собственноручно написано отцом-настоятелем, — объявил Де'Уннеро, быстро развернув свиток пергамента.

Пергамент содержал недавний указ Маркворта, провозглашающий, что отныне и впредь брат Маркало Де'Уннеро будет именоваться настоятелем Де'Уннеро.

— Вы еще с чем-нибудь не согласны, магистр Джоджонах? — самодовольно осведомился Де'Уннеро.

— Нет.

— Просто «нет»?

Магистр Джоджонах не шелохнулся. Его немигающий взгляд буравил насквозь пергамент ненавистного указа.

— Магистр Джоджонах? — позвал Де'Уннеро, и тон его голоса подсказывал, чего именно он добивается.

Джоджонах поднял голову и увидел злорадную усмешку на губах Де'Уннеро, решившего проучить его на глазах у молодых монахов.

— Нет, настоятель Де'Уннеро, — пробормотал он, презирая себя за каждое слово и понимая, что ему хотелось совсем не такого сражения.

Осадив Джоджонаха, Де'Уннеро дал сигнал к отправлению, и процессия, соблюдая точный походный порядок, двинулась на запад.

Магистру Джоджонаху показалось, что дорога стала значительно длиннее.

 

ГЛАВА 27

ИЗБАВЛЕНИЕ

— Они отбыли? — спросил у брата Фрэнсиса отец-настоятель.

Маркворт с самого утра оставался в своих покоях, не желая столкновения с Джоджонахом. Тот был на грани срыва, до которой отец-настоятель сознательно его довел. Маркворт опасался, что грузный магистр чего доброго полезет в бой, да еще на глазах у других братьев, а этого отцу-настоятелю совсем не хотелось. Пусть Джоджонах воюет в Палмарисе с Де'Уннеро!

— Да, во главе с магистром… с настоятелем Де'Уннеро, — ответил Фрэнсис.

— Что ж, теперь мы можем вплотную заняться допросами пленников, — произнес Маркворт таким ледяным тоном, что у брата Фрэнсиса по спине забегали мурашки. — Магическая повязка кентавра у тебя?

Брат Фрэнсис извлек из кармана повязку.

— Отлично, — кивнул Маркворт. — Мне он нужен живым.

Он направился к двери. Брат Фрэнсис поспешил вслед за ним.

— Мне кажется, что другим пленникам тоже требуется помощь, — сказал он. Особенно трактирщице. Судя по всему, она серьезно больна.

— Может, им и требуется помощь, но нам они больше не нужны, — жестко отрезал Маркворт.

— Наверное, все же стоило немного помочь им, применив камень, — заикаясь проговорил Фрэнсис.

Смех Маркворта ударил его прямо в сердце.

— Ты что, не слышал моих слов? — спросил старик. — Они нам больше не нужны.

— Однако мы не собираемся их выпускать.

— Почему же, — возразил Маркворт, но прежде, чем брат Фрэнсис успел с облегчением улыбнуться, отец-настоятель добавил: — Мы их выпустим, когда придет их час предстать пред лицом Божьего гнева. А пока пусть гниют в своих темных норах.

— Но, отец-настоятель…

Под колючим взглядом Маркворта брат Фрэнсис умолк.

— Ты беспокоишься из-за каких-то двух человек, когда на карту поставлена судьба всей церкви, — отчитал его старик.

— Но если эти люди нам не нужны, зачем же держать их в заточении?

— Потому что, как ты помнишь, мы разыскиваем некую девчонку, и, если она уверена, что ее родители у нас, это может заставить ее явиться прямо к нам, — ответил Маркворт. — Пока она считает их живыми, какая разница, живы ли они на самом деле!

— Почему мы не можем сохранить им жизнь?

— Нам не нужны свидетели! — прорычал Маркворт, вплотную приблизив свое старое, морщинистое лицо к лицу брата Фрэнсиса. — Прикинь-ка, как отнесутся к их россказням. Все ли поймут, что страдания этой пары вызваны нашей заботой о большем благе? Кстати, ты не забыл про их сынка? Уж не желаешь ли ты, чтобы они публично тебя обвиняли?

Брат Фрэнсис сделал глубокий вдох и попытался успокоиться. Отца-настоятеля все глубже снедает навязчивая идея, да и он сам серьезно замешан во все эти дела. Ретивый брат вновь оказался на перекрестке. При всем своем послушании отцу-настоятелю и церкви, где-то в глубине сердца брат Фрэнсис сознавал, что пытки Чиличанков и кентавра являются злодеяниями. Но эти злодеяния совершались не без его участия. Если бы не власть Маркворта, его вина давно выплыла бы наружу. Ведь трактирщицу сломила прежде всего гибель сына.

— Нам нужно заманить сюда эту девчонку, — продолжал Маркворт. — Живы ее родители или нет — это уже не важно.

— Живы или убиты, — возразил Фрэнсис.

Эти слова он почти прошептал, так что вновь направившийся к лестнице Маркворт их не услышал. Молодой монах сделал еще один глубокий вдох. Потом он выдохнул, загасив робкий огонек сострадания в своем сердце. Там опять стало темно. Да, им приходится заниматься отвратительным и жестоким делом, — мысленно сказал он себе. Он выполняет распоряжения отца-настоятеля Абеликанской церкви — человека, ближе кого бы то ни было стоящего к Богу.

Брат Фрэнсис поспешил за Марквортом, чтобы открыть ему дверь на лестницу.

— Петтибва? Петтибва, почему ты не отвечаешь? — уже в который раз повторял Грейвис Чиличанк.

Еще вчера вечером они переговаривались через стену, разделявшую их камеры. Голос жены, доносившийся из кромешной тьмы, служил ему немалым утешением.

В самих словах Петтибвы было мало утешительного. Грейвис знал: смерть Греди, словно проказа, разъедала ей сердце и душу. Внешне Грейвису приходилось еще тяжелее: его пытали более жестоко и изощренно. Малейшее движение отзывалось острой болью в его старых костях, многие из которых были перебиты. Ему почти не давали есть. При всем этом он не сомневался, что душевные терзания Петтибвы значительно превосходят его телесные муки.

Грейвис снова и снова звал жену, умоляя ее отозваться.

Петтибва не слышала призывы мужа. Все ее внимание было обращено внутрь. Она находилась в длинном туннеле, и далеко впереди, возле ярко освещенного выхода, увидела Греди, протягивающего к ней руки.

— Я вижу его! — воскликнула Петтибва. — Это он, Греди, мой мальчик.

— Петтибва, ты слышишь меня? — продолжал звать Грейвис.

— Он указывает мне путь! — снова воскликнула Петтибва, и в голосе ее появилась давно утраченная сила.

У Грейвиса от отчаяния и ужаса округлились глаза. Петтибва умирает! Она с радостью покидает его и весь этот жестокий и отвратительный мир!

Грейвису инстинктивно захотелось крикнуть и попытаться вернуть ее назад. С уст уже были готовы сорваться мольбы не покидать его.

Но он вовремя спохватился и погасил в себе своекорыстные желания. Петтибва готова уйти; значит, она должна уйти. В своей следующей жизни она обязательно попадет в лучшее место, чем этот мир.

— Иди к нему, Петтибва, — дрожащим голосом крикнул Грейвис, и слезы покатились по его впалым щекам. — Иди к Греди, обними нашего мальчика и скажи, что я его тоже очень люблю.

Грейвис замолчал, и ему показалось, что вместе с ним смолкло все вокруг. Воцарилась такая тишина, что за стеной ясно слышалось ровное дыхание Петтибвы.

— Греди, — несколько раз повторила она, глубоко вздохнула и…

Тишина.

Искалеченное тело старого Грейвиса тряслось от рыданий. Потом он со всей силой стал дергать цепь, пока не вывихнул себе запястье. Жгучая боль заставила его привалиться к стене. Он кое-как поднес к лицу руку, чтобы вытереть слезы. И вдруг он резко встал. Грейвис даже не подозревал, что у него еще осталось столько сил. И сейчас он найдет им достойное применение.

Он сосредоточился и для большего мужества вызвал перед мысленным взором образ мертвой Петтибвы. Потом он до предела натянул цепь с наручником, сковывавшим его вывихнутую руку. Не обращая внимания на боль, Грейвис продолжал тянуть. Металл наручника врезался в кисть, содрал кожу. Еще сильнее, еще. Он даже не слышал, как хрустнула кость. Словно дикий зверь, он с остервенением отрывал кисть собственной руки.

Через несколько минут жесточайшей боли кисть больше не являлась одним целым с его рукой. Напряжение спало, и у Грейвиса подкосились ноги.

— Не раскисать! — приказал он себе.

Грейвис вновь выпрямился и повернулся, чтобы ухватить болтавшуюся цепь. Протянув другую руку, он подпрыгнул и перебросил окровавленную цепь через голову. Цепь тяжело легла вокруг его шеи.

Стоя на цыпочках, он пока еще мог дышать. Вскоре ослабевшие ноги потянули обмякшее тело вниз, и цепь сдавила Грейвису горло.

Больше всего ему сейчас хотелось найти тот туннель и увидеть ожидавших его Петтибву и Греди.

— Я же говорил тебе, что он — злодей! — рявкнул брату Фрэнсису Маркворт, когда они оказались возле висевшего Грейвиса. — Но даже я недооценивал глубину его коварства. Лишить себя жизни! Какая трусость!

Брату Фрэнсису хотелось безоговорочно согласиться со стариком, но что-то в его совести саднило и не позволяло принять столь простое объяснение. Только что в соседней камере они обнаружили мертвую Петтибву, которая явно не накладывала на себя руки. Фрэнсису оставалось лишь предположить, что Грейвис узнал о смерти жены, это явилось последней каплей для истерзанного старика и он, лишившись рассудка, повесился.

— Это не имеет значения, — поспешно произнес Маркворт.

Увиденное все же несколько потрясло его. Впрочем, разве они с Фрэнсисом не обсуждали подобную возможность?

— Как я и говорил тебе наверху: им было больше нечего сообщить нам.

— Откуда у вас такая уверенность? — осмелился спросить молодой монах.

— Потому что они — слабые людишки, — рассерженно ответил отец-настоятель.

Он указал рукой на безжизненное тело Грейвиса.

— Вот тебе доказательство. Слабость. Если бы у них были какие-нибудь действительно важные сведения, мы давно бы вытрясли из них все до последнего слова.

— Теперь семья этой Пони мертва, — с тяжелым чувством заключил Фрэнсис.

— Пока она об этом не знает, нам сгодятся и их трупы, — язвительно сказал Маркворт. — Об их смерти — никому ни слова.

— Никому? — удивленно переспросил Фрэнсис. — Значит, мне опять хоронить их одному, как тогда я хоронил Греди?

— Потому и хоронил, что сам его угробил, — огрызнулся Маркворт.

Брат Фрэнсис поперхнулся и так и не нашел ответных слов.

— Оставишь их здесь, — пояснил отец-настоятель, решив, что достаточно помучил своего подопечного. — Что здесь, что в земле — черви все равно их съедят.

Фрэнсис принялся возражать, но на сей раз осторожно. Однако, оглядевшись по сторонам, он быстро умолк. Здесь, в глубоком подземелье, запах двух разлагающихся трупов вряд ли будет особо ощутим и уж наверняка не очень отравит дух этого места. Его сильно задевало другое: какими бы ни были при жизни эти люди, теперь их тела бросили гнить даже без отходной молитвы. Хорошо, Грейвис — самоубийца. Но ведь Петтибва умерла своей смертью.

Фрэнсису пришлось напомнить себе, что и он не безгрешен. Его руки тоже запятнаны, и с этим обстоятельством, равно как и с другими, подопечному Маркворта нужно считаться. Волевым усилием он полностью выкинул мысли о Чиличанках из головы, вновь потушив тоненькую свечку сострадания.

Маркворт велел ему открыть следующую дверь, и от Фрэнсиса не ускользнуло, что отец-настоятель нервничает. Маркворт считал кентавра более важным пленником. Брат Фрэнсис выскочил в коридор с каменными закоптелыми стенами и земляным полом и направился к двери камеры Смотрителя, возясь на ходу с ключами.

— Убирайся, проклятый пес! Ничего ты от меня не узнаешь! — раздалось из-за двери.

Фрэнсис с большим облегчением вставил ключ и открыл замок.

— А это мы еще посмотрим, кентавр, — спокойно и злорадно процедил Маркворт. — Повязка у тебя с собой? — спросил он подошедшего Фрэнсиса.

Фрэнсис полез в карман и замешкался.

Трюк не удался. Маркворт протянул руку и забрал у него повязку.

— Вернемся-ка мы к нашим делам, — сказал весьма довольный отец-настоятель.

От беззаботного тона Маркворта у брата Фрэнсиса похолодела спина. Он вспомнил, как впервые увидел эту повязку на руке Смотрителя там, в развалинах Аиды.

 

ГЛАВА 28

СНОВА ГОБЛИНЫ

Когда Элбрайн, Пони и Джуравиль поднялись в Палмарисе на борт парома, над водной гладью Мазур-Делавала дул свежий ветер. Многие пассажиры с любопытством поглядывали на закутанного эльфа, но Пони вела себя так, словно Джуравиль — ее больной сын. А поскольку болезни были отнюдь не редкостью в благословенном Хонсе-Бире, страх перевесил любопытство, и никто из пассажиров не решался подойти ближе.

Впрочем, стонал Джуравиль не без причины: покрывало больно сдавливало ему крылья.

Матросы развернули паруса, и неуклюжий паром покинул гавань Палмариса. Поскрипывали снасти, волны ударялись о низкие борта судна. Пассажиры — их было более полусотни — разбрелись по широкой и плоской палубе, а команда из семи матросов привычно и неторопливо занялась своей работой. Этот паром годами плавал через Мазур-Делавал, делая при благоприятной погоде по два рейса в день.

— Говорят, на пароме можно узнать много такого, о чем не узнаешь на суше, — шепнул эльф Элбрайну и Пони. — Плавание страшит людей, и они, надеясь, что кто-то рассеет их страхи, бывают очень откровенны.

— Пойду, проверю, — сказал Элбрайн и отделился от своей «семьи».

Судя по одежде, эти трое мужчин и двое женщин были рыбаками. Едва Элбрайн поравнялся с ними, как тут же услышал вопрос:

— Чем хворает ваш мальчонка?

— Мы жили на севере, — стал объяснять Элбрайн. — Эти твари спалили всю нашу деревню, мы едва унесли ноги. Больше месяца пробирались лесами, уворачиваясь то от гоблинов, то от поври. Ели что придется, а чаще голодали. Скорее всего, мой Белли… Белли, так его зовут, съел какой-то гриб. С тех пор и мучается. Сами не знаем, чем еще это может кончиться.

Вынужденная ложь вызвала сочувственные возгласы, особенно у женщин.

— И куда путь держите? — спросил все тот же рыбак.

— На восток, — коротко ответил Элбрайн и во избежание дальнейших расспросов поинтересовался сам: — А вы куда?

— Недалеко. В Эмвой.

— Мы все там живем, — пояснила одна из женщин.

— Жизнь-то теперь вроде поспокойней стала, вот и решили проведать друзей в Палмарисе, — добавил рыбак.

Элбрайн кивнул и перевел взгляд на воду. Паром поймал сильный попутный ветер, и причалы на палмарисском берегу быстро удалялись.

— Если вам ехать дальше Эмвоя, будьте осторожны, — предупредила рыбачка.

— Постараемся.

— Не удивлюсь, если вы направляетесь прямиком в Санта-Мир-Абель, — произнес рыбак.

Элбрайн недоуменно посмотрел на него, но быстро спохватился и отвел глаза.

— Будь у меня больной мальчишка, я бы именно туда и поехал, — продолжал рыбак.

К счастью, ни он, ни его спутники не заметили настороженного удивления Элбрайна.

— Тамошние монахи умеют лечить любые хвори, да только пока их упросишь, помереть можно!

Все засмеялись, кроме женщины, предупредившей Элбрайна. Ее лицо оставалось серьезным.

— Если поедете на восток, будьте осторожны, — уже решительнее повторила она. — Говорят, там рыщут шайки поври. А уж эти твари не пощадят ни вас, ни больного мальчика. Нечего и сомневаться.

— Там и гоблинов хватает, — добавил рыбак. — Ходят слухи, что поври сбежали и бросили их одних. Вот те и шатаются с перепугу взад-вперед.

— Нет более опасной скотины, чем перепуганные гоблины, — вставил другой рыбак.

Элбрайн благодарно улыбнулся.

— Мне уже приходилось иметь дело и с поври, и с гоблинами.

С этими словами он поклонился и пошел дальше. До него долетали обрывки разговоров. Людей тревожили слухи о вражеских шайках на востоке. Но ничего важного он больше не услышал.

Элбрайн обошел всю палубу и вернулся к Пони и Джуравилю. Эльф сидел, плотно закутавшись в покрывало, а Пони пыталась успокоить лошадей, в особенности Грейстоуна. Качка взбудоражила их. Грейстоун то и дело бил копытами, фыркал и ржал. Его мускулистая шея блестела от пота.

Элбрайн с силой потянул за поводья. Грейстоун ненадолго успокоился, но затем вновь начал бить копытами и трясти гривой.

Дар вел себя значительно спокойнее, и когда Элбрайн увидел, как Пони прислонилась щекой к магическому камню коня, он все понял.

Грейстоун дернулся, едва не отбросив Элбрайна. Лошадь попыталась встать на дыбы, но Элбрайн не растерялся и еще сильнее натянул поводья.

Несколько пассажиров и двое матросов поспешили ему на помощь, пытаясь утихомирить Грейстоуна, ибо разбушевавшаяся лошадь на палубе угрожала стать опасным попутчиком.

Неожиданно для всех Дар оказался рядом с Грейстоуном и положил свою голову поперек его шеи. Они оба фыркали и ржали. Грейстоун вновь ударил копытом и хотел было встать на дыбы, но Дар пригнул ему шею и даже поднял переднюю ногу, чтобы удержать более низкорослого собрата.

Затем, к удивлению собравшихся, включая и Элбрайна с Пони, Дар отпустил Грейстоуна и приблизил свою морду к его морде, фыркая и качая головой. Грейстоун еще брыкался, но уже не так сильно.

Вскоре оба коня успокоились.

— Хороша у тебя лошадь, — заметил кто-то из пассажиров.

Другой поинтересовался, не согласится ли Элбрайн продать Дара.

— Камни Эвелина. Они помогают нам везде и всюду, — сказала Пони, когда зрители разошлись.

— Я еще понимаю, что тебе удается общаться с Даром, поскольку мы оба делали это не раз, — сказал Элбрайн. — Но мне никак не поверить, что Дар сумел передать твои слова Грейстоуну.

— Похоже, что именно так оно и есть, — покачав головой, ответила Пони, поскольку и она не могла объяснить произошедшее.

— До чего же вы, люди, невежественны, — вмешался Джуравиль, — Неужели вас удивляет, что лошади умеют общаться друг с другом? Умеют, но по-своему. А как бы они выжили, если бы не умели?

Сраженные простой логикой, Элбрайн и Пони рассмеялись. Затем лицо Элбрайна вновь посуровело.

— Я услышал, что в восточных землях бесчинствуют шайки поври, — сообщил он. — А кроме них — орда перепуганных гоблинов.

— Ничего удивительного, — ответил Джуравиль.

— Судя по слухам, на востоке среди врагов царит такой же разброд, — продолжал Элбрайн. — По другим слухам, поври бросили гоблинов, и те, верные своей гнусной природе, превратились просто в толпы разбойников.

Джуравиль кивнул, а Пони поспешно добавила:

— Ты хочешь сказать, что среди части наших врагов царит разброд. Мне думается, сейчас ни поври, ни гоблины не идут ни в какое сравнение с нашими злейшими врагами.

Болезненное напоминание о предстоящем заставило всех троих умолкнуть и придало их мыслям мрачное направление. Оставшиеся два часа пути они провели почти молча, присматривая за конями, и облегченно вздохнули, когда паром пристал к причалу в Эмвое.

Стоя возле сходней, капитан предупреждал всех пассажиров об опасности столкнуться с гоблинами и поври и советовал быть крайне осторожными, если поедут на восток.

Припасов друзьям хватало, поэтому они не стали задерживаться в Эмвое и покинули его через восточные ворота, где стража вновь посоветовала им быть осторожнее. Вскоре портовый городок остался позади.

Лесов в этих местах было меньше, чем к северу от Палмариса, а возделанных полей — больше. Поля перерезали широкие дороги, некоторые из них были замощены булыжником. Впрочем, друзья предпочитали двигаться не по дорогам, а по мягкой траве полей и лугов. В тот же день они проехали мимо большого селения, держась от него на безопасном расстоянии. Селение не имело защитных стен, но имело защитников, дежуривших на крышах с луками. На площади стояла в боевой готовности катапульта.

Им встретились крестьяне, не прекращавшие трудиться на полях. Заметив путников, они приветственно помахали и предложили бесплатно накормить их. Однако Элбрайн, Пони и Джуравиль лишь кивнули в знак благодарности и проехали мимо. Ближе к вечеру на их пути попалось еще одно селение, меньше первого. Чувствовалось, что по мере удаления от берегов Мазур-Делавала земли становились менее населенными.

Друзья обогнули эту деревню с востока и, отъехав от нее, устроили привал. К этому времени почти совсем стемнело, и вдали виднелись лишь силуэты деревенских домов. Все трое решили, что сегодня они будут ночным дозором для жителей.

— Сколько нам еще до цели? — спросил Джуравиль, когда они ужинали, сидя возле небольшого костра.

Элбрайн посмотрел на Пони, которая не один год провела в этих краях.

— Не более двух дней, — ответила она.

Пони вытащила из костра прутик и начертила на земле подобие карты, пометив Мазур-Делавал и залив Всех Святых.

— Насколько я помню, от пролива до Санта-Мир-Абель не более сотни миль.

Она продолжила свою карту на восток и отметила еще два места — Макомбер и Пирет Талме.

— Я находилась здесь, в Пирет Талме, а когда мы встретились с Эвелином, мы двинулись к Мазур-Делавалу. Но тогда мы дали приличный крюк, обогнув Санта-Мир-Абель с юга.

— Два дня, — пробормотал Элбрайн. — Возможно, три. Пора бы нам решать, как действовать дальше.

— А что тут решать? — заявил Джуравиль тоном отважного рыцаря. — Подъедем к дверям монастыря и потребуем отдать нам пленников. Если посмеют отказать, мы камня на камне не оставим от этого места!

Вместо веселого смеха на лицах друзей появились лишь жалкие улыбки, ибо все, включая Джуравиля, понимали, насколько тяжела и опасна стоящая перед ними задача.

В Санта-Мир-Абель — несколько сот монахов, и многие из них владеют магией самоцветов. Если Элбрайна, а в особенности Пони схватят и опознают, задача быстро будет решена другим способом.

— Тебе нельзя было брать с собой камни, — сказал Элбрайн.

Пони чуть не подскочила на месте: камни были самым грозным их оружием, без них разведка и проникновение в стан врага становились невозможными.

— Монахи могут засечь, что мы применяем магию, — объяснил свой довод Элбрайн. — Кто знает, может, они способны почувствовать присутствие камней, даже если ты ими не пользуешься.

— Внезапный удар — наш единственный шанс, — согласился Джуравиль.

Пони кивнула. Ей не хотелось сейчас увязнуть в спорах.

— Если нас обнаружат, — мрачным голосом продолжал Элбрайн, обращаясь непосредственно к Пони, — нам с тобой придется сдаться в плен в обмен на освобождение монастырских пленников.

— Мы вдвоем — как плата за освобождение семьи Чиличанк и Смотрителя, — подытожила Пони.

— Затем Джуравиль заберет камни Эвелина и вместе со Смотрителем вернется в Дундалис, — продолжал Элбрайн. — А потом ты привезешь камни в Эндур'Блоу Иннинес и попросишь свою госпожу Дасслеронд навсегда сохранить их.

Джуравиль резко покачал головой.

— Тол'алфар не станет иметь дело с этими камнями, — сказал он.

— Но ведь ты уже имеешь с ними дело! — возразила Пони.

— Не совсем так, — поправил ее эльф. — Я помогаю друзьям, плачу долги, и не более того.

— Тогда просто помоги нам, — попросила Пони, однако Элбрайн, лучше знавший щепетильность эльфов, сразу понял бессмысленность этой затеи.

— Мы не можем вмешиваться в дела людей, — объяснил Джуравиль. — Это противоречит нашим принципам.

— Я прошу сохранить камни как память об Эвелине, — продолжала Пони.

— Это дело церкви, — быстро ответил Джуравиль. — Церковь сама должна определять свой путь, и тол'алфар здесь ни при чем.

— Ты прав, этот вопрос должны решать люди, — согласился Элбрайн.

Он взял Пони за руку, желая успокоить. Она не отрываясь глядела на Элбрайна, но тот медленно и решительно качал головой, показывая любимой всю безнадежность подобного спора.

— Я бы просил тебя взять камни и передать их Смотрителю, — сказал он эльфу. — Пусть зароет их в надежном месте.

Джуравиль кивнул.

— Грейстоуна ты вернешь Роджеру, — продолжала Пони. — А Дара отведешь в леса за Дундалисом. Там его родина.

Эльф снова кивнул. Все трое надолго умолкли, и ночную тишину нарушил лишь внезапный смех Джуравиля.

— Нечего сказать, храбрые мы воины! — произнес эльф. — Вместо мыслей о победе предрекаем себе поражение. Разве тебя этому учили, Полуночник?

На лице Элбрайна, поросшем трехдневной щетиной, появилась улыбка.

— Меня учили побеждать, — сказал он. — Мы найдем способ проникнуть в Санта-Мир-Абель, вызволить пленников и убраться оттуда раньше, чем монахи вообще что-либо почуют.

Они выпили за победу, доели ужин и принялись устраивать стоянку, позаботившись о ее надлежащей защите.

Джуравиль отправился на разведку, оставив Элбрайна и Пони одних.

— Мне действительно страшно, — созналась Пони. — У меня такое ощущение, что дорога, которая началась, когда я встретила Эвелина, теперь подходит к концу.

Несмотря на свои недавние храбрые слова, Элбрайну было нечем возразить.

Пони подошла и обняла его. Она заглянула Элбрайну в глаза, поднялась на цыпочки и поцеловала его. Затем опустила голову, чувствуя, как у нее внутри нарастает напряжение. Тогда Пони вновь поцеловала Элбрайна, уже настойчивее, и он ответил, прижавшись небритыми щеками к ее губам, чувствуя, как ее руки гладят сильную спину.

— А как же наш обет? — хотел спросить Элбрайн, но Пони приложила свой палец к его губам, потом начала целовать любимого снова и снова, увлекая вслед за собой на землю.

Элбрайну показалось, что они совсем одни в огромном мире под ярким звездным небом. И в этом мире нет ничего, кроме них и ласкового летнего ветерка, который обдувает им тело, нежно щекочет кожу и несет прохладу.

На рассвете, едва небо порозовело, они двинулись дальше, пустив лошадей вскачь. Все разговоры о том, как им проникнуть в Санта-Мир-Абель, отпали сами собой. Пока они не увидят монастырь и не поймут, насколько защищены подступы к нему, говорить бесполезно. Кто знает, может, в монастырь беспрепятственно пускают беженцев из близлежащих деревень. А может, наоборот: двери накрепко заперты и на монастырских стенах день и ночь толпятся десятки дозорных.

Сейчас об этом можно было лишь гадать, и потому друзья прекратили всякие споры и двигались вперед на полном скаку, намереваясь к следующему утру достичь Санта-Мир-Абель.

Здесь-то они и заметили дым, который, словно пальцы демона, поднимался над грядой холмов, окаймленных деревьями. Им уже доводилось видеть подобный дым, и они сразу поняли, что он исходит не от домашнего очага и не от походного костра.

Они понимали всю неотложность своей миссии и знали, что ставки в предстоявшей им борьбе слишком высоки. И все же, не сговариваясь, Элбрайн и Пони повернули коней и понеслись к холмам, а потом к деревьям, росшим на вершине. Джуравиль, прихватив лук, спорхнул с Грейстоуна и взобрался на самый верх, чтобы видеть всю панораму.

Элбрайн и Пони замедлили шаг коней, потом спешились и с осторожностью двинулись к вершине холма. Внизу, в лощине, напоминающей чашу, они увидели несколько повозок, нагруженных товарами. Судя по всему, люди приготовились к обороне — повозки были составлены вкруговую, хотя и не слишком плотно. Несколько повозок горело. Снизу доносились крики. Кто-то требовал воды, другие призывали готовиться к обороне. На земле валялись убитые, от нестерпимой боли стонали раненые.

— Купцы, — определил Элбрайн.

— Надо спускаться им на подмогу, — сказала Пони. — Наверное, камень души еще может кому-то помочь.

Элбрайн с сомнением поглядел на нее. До Санта-Мир-Абель не так уж далеко, и лучше не пользоваться камнями.

— Дождемся возвращения Джуравиля, — остановил он Пони. — Среди убитых нет ни одного гоблина или поври. Скорее всего, сражение только началось.

Пони согласилась, хотя ей больно было слышать крики и стоны раненых.

Вскоре вернулся Джуравиль, который устроился на нижней ветке, прямо над головами Элбрайна и Пони.

— Положение можно считать хорошим и плохим одновременно, — сообщил эльф. — Важнее всего, что среди нападавших нет поври. Одни гоблины, а с ними разделаться проще. Однако, их около сотни, и они готовят второе нападение.

Он показал в направлении южного холма, находившегося на другом конце лощины.

— Гоблины там, за деревьями.

Элбрайн, предпочитавший вначале наметить тактику и знавший повадки гоблинов, внимательно осмотрел местность.

— Каково их состояние? Держатся уверенно? — спросил он Джуравиля.

Эльф кивнул.

— Раненых у них совсем немного, и никто не возражает против второго удара.

— Они полезут прямо оттуда, — рассуждал Элбрайн. — Скатятся вниз по склону, чтобы побыстрее напасть на купцов. Гоблины не привыкли думать о собственной гибели, поэтому не станут тратить время на обдуманные и согласованные действия.

— А им и незачем этого делать, — подхватил Джуравиль, глядя на повозки и жалкие попытки обороняться. — Купцам и их охране нечего и надеяться отразить удар.

— Если мы им не поможем, — вмешалась в разговор Пони.

Ее рука инстинктивно скользнула в мешочек с самоцветами, но Элбрайн это заметил. Он пристально посмотрел ей в глаза и покачал головой.

— Не надо пускать в ход камни, пока мы не почувствуем, что нам без них никак не обойтись, — велел он.

— Я насчитал не менее восьми десятков этих тварей, — сказал Джуравиль.

— Но это всего лишь гоблины, — возразил Элбрайн. — Если мы убьем каждого четвертого, остальные попросту разбегутся. Давайте готовиться к бою.

— Пойду-ка я еще послежу за гоблинами, — сказал Джуравиль и в мгновение ока исчез.

Элбрайн и Пони объехали вокруг лощины. Держась подальше, чтобы их не увидели люди из повозок, они пересекли дорогу и поднялись по южному склону к деревьям.

— Они жаждут сражения и одновременно испытывают страх, — отметил Элбрайн.

— Купцы или гоблины?

— Скорее всего, и те и другие, — ответил Элбрайн. — Но я говорю о гоблинах. У них чешутся руки. К тому же они перепуганы и доведены до отчаяния, что делает их опасными двойне.

— Выходит, если мы убьем каждого четвертого, остальные не побегут с поля боя? — спросила Пони.

Элбрайн пожал плечами.

— Они забрались слишком далеко от родных краев и не имеют возможности туда вернуться. Полагаю, что слухи верны: поври бросили их, а вокруг — одни враги.

Пони искоса взглянула на него.

— Не хочешь ли ты пощадить их? — спросила она.

Элбрайна такая мысль заставила усмехнуться.

— Гоблинам нет пощады, — твердо произнес он. — Особенно после Дундалиса. Я молю лишь о том, чтобы никто из них не ушел живым, иначе они принесут еще больше бед. Нет, пусть погибнет каждый гоблин, который спустится с этого холма.

К этому времени они поднялись на холм и увидели гоблинов. Те сгрудились на склоне другого холма, в полумиле отсюда. Деревьев здесь было мало, и Элбрайн с Пони быстро отказались от мысли разыскать Джуравиля. Сейчас их занимало только одно: как и чем захватить врасплох орду гоблинов, когда она ринется в атаку. Пони разглядывала молодые деревца, намереваясь соорудить из них ловушки. Внимание Элбрайна остановилось на большом высохшем вязе, который словно нарочно стоял на самой вершине холма.

— Эх, если бы удалось опрокинуть на них эту громадину, — мечтательно произнес Элбрайн.

— Не хватает лишь тягловых лошадей, — иронически заметила Пони, поскольку мертвый вяз крепко врос в землю.

Однако Элбрайн не был бесплодным мечтателем. Он полез в сумку и извлек оттуда склянку с красной мазью.

— Подарок эльфов, — пояснил он. — Думаю, ствол внутри и так подгнил.

Пони кивнула. Она уже видела, как Элбрайн в недрах Аиды с помощью этой мази настолько размягчил металлический засов, что тот рассыпался от одного удара мечом.

— Я тоже устроила одну ловушку. Попробую сделать еще несколько, — сказала она. — Я спрятала в траве остроконечные палки. Думаю, тоже не будут лишними.

Элбрайн рассеянно кивнул. Он даже не заметил, как Пони отправилась делать новые ловушки. На стволе вяза Элбрайн отыскал самое уязвимое место и проверил его длину и податливость. Элбрайн не сомневался, что несколькими сильными ударами Урагана он смог бы свалить дерево, но это не принесло бы желаемого результата. Когда на тебя движется орда гоблинов, не всегда удается точно рассчитать время. Но если все как следует подготовить заранее…

Элбрайн вынул меч и слегка плашмя ударил по стволу. Он тут же поспешно отошел, ибо дерево недовольно скрипнуло. Элбрайн нашел другое место на стволе и проделал то же самое, затем еще раз. Потом он достал склянку и нанес на места ударов красноватую мазь. С помощью этой мази эльфы делали податливыми и ломкими самые различные материалы. Он прикинул угол удара так, чтобы, падая, дерево зацепило с собой пару соседних.

Когда Элбрайн закончил, к нему подъехала на Грейстоуне Пони.

— Надо бы предупредить их, — сказала она, указывая на купцов.

— Они и так знают, что наверху кто-то есть, — ответил Элбрайн.

— Но эти люди должны знать, что мы собираемся им помочь, — возразила Пони. — Тогда они смогут подготовить дополнительную защиту. Нечего и надеяться, что хитроумными ловушками и разящими мечами мы сумеем остановить всех гоблинов.

Она указала на пень, едва торчащий среди высокой травы.

— Склон здесь крутой. Первые шеренги гоблинов на полной скорости ринутся вниз и окажутся неплохой мишенью для купеческих луков, — пояснила она. — Пень может очень сильно нам пригодиться. Если мне удастся натянуть веревку, мы замедлим продвижение гоблинов, и купцы смогут выпустить больше стрел.

— Триста футов, — сказал Элбрайн, прикинув расстояние от пня до ближайшего укрытия.

— У купцов явно найдутся веревки такой длины, а то и больше, — сказала Пони.

Она дождалась утвердительного кивка Элбрайна, затем развернула лошадь и осторожно съехала с холма. Когда до купеческого каравана оставалось каких-то пятьдесят ярдов, Пони увидела немало нацеленных на нее луков, которые затем опустились, ибо стрелки увидели, что перед ними не гоблин.

— Мир вам, — произнесла Пони, направившись прямо к повозкам и обратившись к толстому человеку в дорогих одеждах.

Судя по манере держаться, он был одним из предводителей осажденного купеческого каравана.

— Я — ваша союзница, а вовсе не враг.

Человек осторожно кивнул, но не ответил.

— Гоблины лишь отошли от вашего каравана и готовятся напасть снова, — сказала Пони. Она обернулась и махнула рукой в направлении склона. — Они появятся оттуда, — пояснила она. — Мы с моим другом устроили им несколько ловушек, но боюсь, нам одним их не остановить.

— Что заставило вас ввязаться в это сражение? — подозрительно спросил толстый человек.

— Любое сражение против гоблинов мы считаем своим, — не колеблясь, ответила Пони. — Если, конечно, вы не откажетесь от нашей помощи и не позволите без малого сотне гоблинов напасть на вас.

Это значительно сбило спесь с купца.

— А откуда вам известно, что они нападут с юга? — спросил он.

— Мы знаем гоблинов, — ответила Пони. — Знаем их маневры, точнее, отсутствие таковых. Сейчас они сбились в одно стадо в южной стороне. У них нет терпения, чтобы продумать согласованные действия и напасть с нескольких сторон сразу. Особенно сейчас, когда они считают, что добыча у них в руках.

— Мы им покажем добычу! — заявил один из лучников, потрясая своим оружием в воздухе.

Его товарищи, судя по их виду, были не столь решительны. Пони быстро оценила ситуацию. Из всего каравана она насчитала менее полусотни тех, кто еще как-то мог воевать. У этих людей два десятка луков, из которых никто толком не умеет стрелять. Вряд ли лучники сдержат натиск гоблинов, и дело быстро дойдет до рукопашной схватки. Элбрайн мог справиться с тремя и даже четырьмя напавшими гоблинами. Но этим людям будет трудно справиться и с одним.

Пони это понимала, равно как и купец, который теперь стоял, понуро опустив плечи.

— Что ты предлагаешь?

— У вас есть веревка?

Купец кивнул кому-то из своих подручных, тот бросился к повозке и достал моток отличной веревки, тонкой и прочной. Пони жестом попросила принести ее.

— Мы попытаемся устроить еще одну хитрость, — пояснила она. — В том месте, где торчит пень, я замедлю продвижение орды гоблинов. Ваши стрелы спокойно долетят туда. Так что цельтесь метко.

Пони взяла веревку, закрепила ее на седле сзади и развернула Грейстоуна.

— Как твое имя, женщина? — спросил купец.

— У нас еще будет время поговорить, — ответила Пони и, пришпорив коня, понеслась наверх.

На вершине холма Элбрайн заканчивал мастерить свою хитроумную ловушку. Он сделал лассо и закинул его на одну из верхних ветвей мертвого вяза. Второй конец он закрепил на выступе седла Дара. Затем он отвел коня под прикрытие деревьев и замаскировал веревку, чтобы гоблины ненароком не разгадали замысел.

— А к нам гости, — услышал он сверху голос Джуравиля.

Элбрайн поднял голову и не без труда разглядел среди ветвей фигурку эльфа.

— Движутся с востока, — рассказал Джуравиль. — Не менее двух десятков монахов. Приближаются, но с осторожностью.

— Они успеют подойти ко времени битвы?

Джуравиль бросил взгляд в южном направлении.

— Гоблины уже выступили, — сообщил он. — Если бы монахи поспешили, то успели бы. Но что-то я не заметил у них такой прыти. Они явно видели дым, но еще неизвестно, насколько они настроены вмешиваться в столкновение.

Элбрайн усмехнулся, не особо удивившись.

— Расскажи об этом Пони, — попросил он эльфа. — Скажи, чтобы понадежнее убрала камни и не вздумала ими пользоваться.

— Если потребуется, ей придется применить магию, — возразил Джуравиль. — Сам знаешь, сколько раз это нас выручало.

— Если она воспользуется камнями, боюсь, что после гоблинов нам придется сражаться с монахами, — невесело ответил Элбрайн.

Эльф быстро двигался вдоль вершины холма, стремясь не показываться на глаза людей, толпившихся возле повозок. Он передал Пони слова Элбрайна, затем поспешил назад. Его маленькие и хрупкие крылья быстро уставали, поэтому Джуравиль наполовину летел, наполовину путешествовал по деревьям. В этом время на склон вступили первые гоблины. Эльф с облегчением, но без особого удивления отметил, что нападавшие двигаются не боевым порядком, а валят толпой. Как и рассчитывали трое друзей, гоблины, достигнув вершины, не остановились, а немедленно начали спускаться вниз. Они даже не удосужились выяснить, не успела ли их вожделенная добыча обезопасить себя какой-либо обороной.

Более того, гоблины не особо обращали внимание и на своих товарищей. Эльфу это стало ясно, когда кто-то из гоблинов попал в ловушку Пони. Гоблин вскрикнул, но его крик потонул в боевых воплях соплеменников. Согнутое деревце распрямилось, и гоблин, кувыркаясь, взлетел в воздух и беспомощно повис на суку в нескольких футах от земли.

Несколько других гоблинов пробежали мимо и лишь посмеялись над его горем.

Чуть поодаль еще один гоблин вскрикнул от неожиданности и боли, провалившись в небольшую узкую канаву, которую Пони успела выкопать и замаскировать. Сила инерции заставила плененную ногу вначале напрячься, затем резко согнуться, отчего кость хрустнула и переломилась ниже коленной чашечки. Гоблин повалился на спину, воя и хватаясь руками за покалеченную ногу. И вновь никто из соплеменников даже не подумал ему помочь.

Вскоре упал и третий гоблин, напоровшись на острый деревянный шип.

Убедившись, что гоблины просто лезут напролом, Джуравиль извлек свой маленький лук и стал выбирать цели.

Какой-то незадачливый гоблин остановился под деревом, где сидел Джуравиль, и прислонился к стволу, переводя дыхание. Стрела Джуравиля ударила ему прямо в макушку. Гоблин замер, затем упал на колени, продолжая хвататься руками за ствол. В таком положении он и умер.

Но при всех усилиях эльфа, ему удалось задержать только четверых гоблинов. Первые шеренги продолжали спускаться. Джуравиль выпустил стрелу еще по одному гоблину, показавшемуся из-за деревьев, а затем стал смотреть туда, где Полуночник приготовил самый большой сюрприз для нападавших.

Элбрайн припал на одно колено, спрятавшись за листвой деревьев. Он склонился почти к самой земле. Он решил пропустить самых первых гоблинов и ударить по основной массе. Элбрайн надеялся, что после этого гоблины рассеются по сторонам и купеческим лучникам будет проще по ним стрелять.

В это время десяток гоблинов миновал деревья, а еще десяток был на подходе.

Полуночник пустил стрелу. Удар был метким, но в последнюю секунду на пути стрелы оказался ничего не подозревающий гоблин, которому она впилась в бок. Элбрайн остался невозмутимым; он предвидел, что такое может произойти. Он немедленно выпустил вторую стрелу, ударившую прямо в ствол мертвого вяза.

Элбрайн свистнул, подавая сигнал своему верному коню, и Дар рванулся вперед, сильно натянув веревку.

Мертвое дерево несколько раз протестующе хрустнуло, заставив многих гоблинов замереть на месте от страха.

В следующее мгновение громада вяза со всеми его многочисленными острыми ветвями рухнула на нападавших.

Гоблины с криками и воплями бросились врассыпную, но Элбрайн точно рассчитал время. Трое были убиты на месте. Еще не менее двух десятков серьезно ранило кусками дерева или погребло под ветвями. Те из гоблинов, кто миновал место ловушки раньше, продолжали бежать к повозкам. Те, кто оказался позади жертв мертвого вяза, просто обходили и перебирались через это препятствие. Гоблины настолько жаждали человеческой крови, что, видя упавшее дерево, даже не задумывались о возможной засаде. Но не все. Были и такие, кто в полном замешательстве метался по склону, стремясь куда-нибудь спрятаться. Если вначале гоблины двигались каким-то отдаленным подобием рядов, теперь среди них воцарился полный разброд. Именно на это и рассчитывал Полуночник.

Не желая упускать возможность, Элбрайн вновь поднял лук, прицелился и выстрелил в одного из мечущихся гоблинов. Вторая стрела настигла другого, пытавшегося выбраться из-под колючих ветвей.

На вершине холма Дар дергал и тянул обломок ствола, пытаясь освободиться от мешавшего ему груза. Один из гоблинов оказался слишком близко от этого места, пытаясь понять, что происходит за деревьями, но Полуночник быстро прекратил его любопытство.

Наконец могучий конь оборвал веревку и вышел из-за своего укрытия. Несколько гоблинов заметили его и завыли. Дар стремительно понесся по холму, направляясь к Элбрайну.

Полуночник с мечом в руке выбежал навстречу коню и одним ударом волшебного лезвия перерубил обрывок веревки. Элбрайн вскочил в седло, положил меч на колени и вновь взялся за лук, на ходу прилаживая стрелу.

Как заметались оказавшиеся на его пути гоблины, заметив нацеленный на них лук!

Полуночник скосил одного гоблина и затем, издав победный клич, пустил Дара галопом и оказался на открытом месте. Здесь он пустил еще одну стрелу, попутно намечая следующую цель.

Ближайшие к Элбрайну гоблины резко остановились. Некоторые из них попытались метнуть в него копья, но Полуночник был неуловим для их ударов. Держа лук, он размахивал им, словно палицей, отбрасывая пущенные копья в сторону.

Не останавливаясь, Элбрайн перекинул лук в левую руку, а правая уже вставляла очередную стрелу. Мгновение спустя очередной гоблин корчась распластался на земле.

Пустив еще несколько стрел, Элбрайн поменял оружие и направил Дара к троим гоблинам. Не доехав, он резко повернул коня в сторону, а сам выскочил из седла, перекувырнулся и, используя инерцию удара, устремился прямо на врагов. Меч перерубил палицу одного из гоблинов и наполовину застрял у него в голове.

Едва шевельнув рукой, Элбрайн подбросил гоблина в воздух и перекинул меч в другую руку, успев при этом пронзить второго гоблина. Затем он высвободил меч и вовремя вернул его в правую руку, успев отвести меч третьего.

Исход поединка гоблина с Полуночником был предрешен заранее. Элбрайн отразил несколько его ударов, потом с силой ударил по его мечу и поддел вражеское оружие. В это время он протянул другую руку и схватил гоблина за тщедушную шею.

Элбрайн надвинулся на гоблина и запрокинул ему голову. Железные мускулы его руки напряглись. Одним движением Полуночник сломал гоблину шею и бросил мертвое тело на землю.

К нему приближались новые гоблины. Элбрайн спокойно ожидал их.

Передовую часть орды гоблинов мало волновали звуки сражения, разыгравшегося за их спиной, и крики товарищей. Добыча была близка, и они упрямо двигались к купеческим повозкам. Эти гоблины на полной скорости неслись вниз по склону и не видели ничего, кроме добычи. Навстречу им летели стрелы, но лишь одна попала в цель.

Спрятавшись в кустах, Пони выбирала момент и в нужное время заставила Грейстоуна сделать несколько шагов, чтобы натянуть веревку. Один конец был прочно привязан к пню. Незаметная в траве веревка тянулась прямо к кустам. Пони тщательно выбрала высоту, чтобы натянутая веревка была точно на уровне коленей гоблинов. Прежде чем прикрепить второй конец к седлу Грейстоуна, Пони обвила веревкой торчащий из земли корень. Это должно было частично погасить силу ударов, которая неизбежно достанется коню, когда гоблины начнут спотыкаться и падать. Оставалось лишь отвести Грейстоуна в сторону, и веревка замерла на нужной высоте.

Несколько гоблинов споткнулись и кувырком полетели на землю. Такая же участь постигла и других. Наконец попадали все.

Валявшиеся гоблины представляли собой почти неподвижные цели, и лучникам каравана было гораздо легче стрелять по ним. Второй залп оказался более успешным. Вдобавок преграда лишила гоблинов скорости, и теперь они были вынуждены подыматься на ноги и все начинать сначала. А до лучников оставалось едва ли сорок ярдов.

Купцам и их страже было далеко до выучки настоящих воинов, но они сообразили, как лучше действовать. Они подпускали гоблинов поближе. Веревка Пони сделала свое дело, и вместо ревущей толпы гоблины приближались к повозкам по одному или по двое. Неудивительно, что прицел купеческих лучников стал точнее и большинство выпущенных стрел настигали врагов.

Пони видела, что внизу, возле каравана, ее помощь больше не требуется. Мечом она перерезала веревку и высвободила Грейстоуна. Вначале Пони намеревалась ударить по оставшимся гоблинам, которые еще только поднимались из травы. Однако, взглянув вверх, она увидела, что ее любимому требуется помощь. Подавив настойчивое желание воспользоваться силой камней, Пони пришпорила Грейстоуна, и конь понесся к вершине холма.

Когда основная масса гоблинов перевалила через вершину холма, оставив немногих убитых и раненых, у Джуравиля появилась возможность тщательнее выбирать свои цели. Прежде всего, он намеревался помочь Элбрайну. Но в это время рухнул мертвый вяз, и часть уцелевших гоблинов бросилась опрометью бежать назад, чтобы скрыться за холмом. Они неслись прямо под деревом, где сидел эльф, слепые и глухие ко всему.

Лук Джуравиля гудел не переставая, и стрела за стрелой жалили испуганных и пытавшихся скрыться гоблинов. Он сумел уложить всех, кого видел. В колчане Джуравиля почти не осталось стрел, как вдруг какой-то гоблин остановился под деревом и возбужденно запрыгал, указывая вверх.

Эльф метко выстрелил, пустив стрелу прямо в уродливое лицо гоблина, и уложил его рядом с мертвым соплеменником, который все так же стоял на коленях. Затем Джуравиль скосил еще двоих гоблинов, прибежавших на крик.

Внезапно Джуравиль обнаружил, что в его колчане осталась всего одна стрела. Пожав плечами, он выпустил и ее, затем повесил лук на одну из веток, выхватил свой тонкий меч и опустился пониже, выбирая подходящий момент для удара.

Здесь он понял, что сражение близится к концу. На склоне валялось более двух десятков мертвых гоблинов. Еще столько же нашли свою смерть вблизи купеческого каравана. Нескольким удалось перебраться через вершину и скрыться на другом склоне. Остальные толпой неслись вниз по склону в восточном направлении. Зрелище сильно ободрило Джуравиля. Убегавшие гоблины вновь превратились в тех, кем они были: трусливых, легко поддающихся панике существ, неспособных к согласованным действиям. Такова была природа гоблинов, и хотя эти твари по своей численности превосходили людей и эльфов, они никогда не представляли серьезной угрозы.

Стремление гоблинов одолеть Элбрайна стало быстро исчезать, когда под ударами сверкающего меча один за другим замертво пало несколько их сотоварищей.

Но пятеро гоблинов плотно обступили Элбрайна. Сделав резкий выпад, он уложил тех, кто находился спереди, затем, помня об опасности, подстерегающей его сзади, быстро повернулся. Ударом плашмя он выбил занесенную палицу из рук одного гоблина и отбросил копье другого. Не зря Полуночник годами совершенствовал свой би'нелле дасада. Сохраняя идеальное равновесие, Элбрайн изменил положение ног, и прежде, чем нападавшие гоблины успели опомниться, он развернулся и с силой ударил гоблина, только что размахивавшего палицей.

Гоблин повалился на спину, зажимая руками смертельную рану и тщетно пытаясь остановить кровь, уносящую его жизнь. В это время другой гоблин схватил копье и метнул его.

Копье было пущено прямо в голову Элбрайну, но тот быстро повернулся, пригнулся и ударил наискось мечом. Копье отклонилось в сторону, не причинив ему вреда. Зато другие гоблины при виде летящего копья лихорадочно попытались от него увернуться и на какое-то время позабыли про нападение. Но Элбрайн не забыл.

Безоружный гоблин попытался хоть как-то защититься, выбросив вперед руки. Трижды сверкнуло лезвие меча. Первый удар пришелся по руке, второй — по плечу, а третий пронзил гоблину горло.

Полуночник вовремя обернулся, чтобы отразить нападение троих оставшихся гоблинов, и вновь занял прежнюю оборонительную позицию, пригнувшись к земле и сохраняя равновесие. На месте убитых гоблинов оказалось двое других, но подоспевшие твари уже не горели желанием поскорее напасть на Элбрайна.

Полуночник был готов держать круговую оборону. Удары Урагана были точными и своевременными. Элбрайн словно подзадоривал гоблинов нападать, поскольку решил сыграть на их ошибках. Но внезапно ситуация изменилась, и это заставило Элбрайна лишь широко улыбнуться. Когда гоблины поняли причину его улыбки, им стало не до смеха. Однако было поздно.

Грейстоун врезался в гущу гоблинов, разбросав их по сторонам. Меч Пони пронзил сначала одного, потом другого гоблина. Она думала, что Элбрайн тоже вскочит на коня, и уже протянула руку, чтобы помочь ему.

Вместо этого Полуночник жестом предложил ей слезть и присоединиться к нему.

Пони перебросила ногу через седло, оставив другую в стремени. Она дождалась, пока еще двое гоблинов приблизятся к Грейстоуну, затем спрыгнула и направила коня прямо на них.

Между нею и Полуночником находился гоблин, держащий наготове свой меч.

Движение Пони было молниеносным. Ее меч опустился вниз, затем стремительно взметнулся вверх и ударил по лезвию вражеского меча, подбросив его вверх вместе с парой отрубленных пальцев. Не останавливаясь, Пони поменяла угол атаки и ударила гоблина в грудь.

Гоблин взвыл и распластался на земле. Пони высвободила меч и окровавленным лезвием нанесла еще один сильный удар.

Полуночник бился с таким остервенением, что враги оцепенели. Он приближался к Пони, делая все, чтобы она смогла встать с ним рядом. Вскоре они уже стояли спина к спине.

— Я думал, ты останешься внизу. Мало ли этим купцам понадобится помощь.

Судя по тону, ему не слишком нравилось, что Пони оказалась в этом опасном месте.

— А я подумала, что мне давно пора испробовать в настоящем сражении то, чему ты меня учишь, — как бы вскользь заметила она.

— Ты подготовила камни?

— Они нам не понадобятся.

Решимость на лице Пони воодушевила Элбрайна и даже заставила его улыбнуться.

Гоблины тоже были полны решимости напасть снова. Напрасно мертвые тела их товарищей грозно напоминали о последствиях подобных атак. Гоблины рассчитывали взять числом. Их было более десятка.

Один из гоблинов с гиканьем бросился вперед, метнув копье в Пони. Но она в последний момент вскинула меч и отбросила копье в сторону, заметно уменьшив его скорость. Пони не вымолвила ни слова, но этого и не требовалось. Полуночник спиной по напряжению ее мышц почувствовал происходящее с такой ясностью, словно сам совершил это движение. Он сделал пол-оборота как раз в тот момент, когда копье находилась над плечом Пони. Он схватил копье и ударил прямо в грудь другого гоблина, которому удалось подобраться к ним.

— Как ты это сделал? — спросила Пони, хотя она не оглядывалась и самого движения не видела.

Полуночник лишь покачал головой. Пони ощутила этот жест и успокоилась. Они оба чувствовали себя спокойнее, занимая общую оборонительную позицию. Они словно слились воедино и понимали движения мышц друг друга не хуже слов. Пони было понятно малейшее изменение в боевой стойке Элбрайна.

Полуночник ощущал то же самое и был поражен таким уровнем близости. Вопреки своим былым опасениям он теперь вполне мог доверять этой новой и удивительной разновидности би'нелле дасада. Интересно, догадываются ли эльфы о такой возможности? Вопрос мелькнул, а раздумывать над ответом времени не было. Гоблины опять приближались. Несколько из них подошли достаточно близко, хотя их товарищи, видевшие, чем закончилось первое наступление, не особо рвались в бой.

Пони почувствовала желание Элбрайна: ей нужно переместиться влево. Бросив быстрый взгляд, она поняла причину: одному особо дерзкому гоблину требовалось получить быстрый и ощутимый урок. Она сделала глубокий вдох, прогнав все сомнения, ибо сомнения порождали нерешительность, а та была способна привести к поражению. Таков был истинный смысл их утренних танцев с мечом, где уровень близости был таким же, как и при любовном слиянии. Сейчас их вера друг в друга проходила проверку. Ее любимому необходимо, чтобы она находилась слева.

Полуночник ощутил, как напряглась спина Пони, затем почувствовал ее внезапный выпад. Они повернулись одновременно, застав врасплох двоих гоблинов, пытавшихся прошмыгнуть в наметившуюся брешь. Ближайший к ним гоблин уже целился в Пони копьем, когда удар Урагана отсек обе его руки по локоть.

Второму гоблину удалось замахнуться палицей, однако Элбрайн выбил оружие у него из рук и проткнул нападавшему живот.

И вновь Пони и Полуночник, чувствуя движения друг друга, разом совершили резкий разворот. И вновь гоблины были застигнуты врасплох. Один из них упал с пропоротым горлом, а еще двое бросились наутек.

Пони и Полуночник, встав спинами друг к другу, заняли прежнюю оборонительную позицию.

Перемещаясь по деревьям, Белли'мар Джуравиль с удовольствием смотрел, как Дар увел оставшегося без всадницы Грейстоуна в безопасное место. Эльфу неоднократно пришлось наблюдать разумное поведение этого могучего жеребца, и каждый раз он бывал заворожен увиденным.

Но еще более Джуравиля заворожило другое зрелище — гармония движений Пони и Полуночника, их абсолютная согласованность и совершенство. Для народа тол'алфар би'нелле дасада была личным, интимным танцем воина, его проникновением внутрь себя. Однако теперь, наблюдая за своими друзьями, Джуравиль вскоре понял, зачем Полуночник учил Пони этому танцу и почему они танцевали вместе.

И действительно, на этом травянистом склоне, который из зеленого стал красным, Пони и Полуночник были одним целым, они действовали, как один воин.

Джуравиль почувствовал, что ему пора браться за лук и помогать своим друзьям. Правда, похоже, что им не особо требовалась его помощь. Движения одного с такой плавностью перетекали в движения другого, что кольцо гоблинов вокруг них не сужалось, а расширялось.

Эльф оторвался от чарующего зрелища и разыскал одну из своих стрел. Пущенная вторично, она ударила гоблина в затылок, пробив ему череп.

Число нападавших гоблинов значительно уменьшилось. Ими владело желание скрыться, а не оказываться очередной жертвой странного танца двоих людей, несущего гоблинам смерть. Пони лишила жизни очередного упрямца, а Элбрайн расправился с другим, попытавшимся напасть на нее сзади. Остальные гоблины нападать не отваживались.

Полуночник чувствовал, что среди гоблинов нарастают страх и напряженность и враги озираются по сторонам. Им хотелось прорвать оборону и убежать. Наступала завершающая стадия боя. Элбрайн попытался сказать об этом Пони, но та не дала ему говорить, ответив коротко:

— Я знаю.

Она действительно знала. Полуночник понял это по едва заметным движениям ее мышц, когда она переставляла ноги, готовясь к внезапному повороту.

В них полетели копья, пущенные вразнобой. Первый гоблин, метнувший копье, повернулся и бросился бежать. Было понятно, что тем самым гоблины прикрывают свой отход.

Полуночник и Пони повернулись, пригнулись и начали методично отражать удары, уворачиваясь от оружия гоблинов. Они продвигались вперед, и летевшие копья не причиняли им никакого вреда. Каждый из двоих выводил из строя ближайшего гоблина и принимался за следующего. Теперь Пони и Полуночник действовали самостоятельно. Пони замечательно владела мечом. Обычно она делала несколько взмахов над головой противника, находила уязвимое место и наносила точный удар, затем второй или третий. Этого обычно хватало.

Полуночник, будучи сильнее и искуснее, действовал по-иному. Едва гоблин поднимал оружие, Элбрайн просто обрушивал на него свой меч, обезоруживая гоблина, а нередко и убивая его тем же ударом. Он постоянно оглядывался по сторонам, делая выпады вперед и быстро поворачиваясь назад, выискивая очередную цель. Казалось бы, гоблинам нужно успокоиться и дать согласованный отпор, но эти твари, глупые от природы, сейчас находились во власти страха.

Страх нес им быструю погибель.

Нескольким гоблинам все же удалось добраться до рощи на вершине холма, но там их ждал другой противник, уступавший им в росте. Меч его был настолько мал, что казался более пригодным для обеденного стола, чем для поля битвы.

Первый из бежавших гоблинов рванулся в сторону, думая, что перед ним ребенок, и предвкушая легкое убийство.

Меч Джуравиля несколько раз ударился о меч нападавшего, причем с такой скоростью, что гоблин не успел отразить атаку. С каждым разом эльф продвигался вперед, поэтому, когда их мечи схлестнулись в четвертый раз, Джуравиля и удивленного гоблина разделяло не более фута.

Меч эльфа нанес еще три быстрых удара, оставивших три дыры в груди гоблина.

Джуравиль устремился к другому гоблину. Этот был безоружен, ибо свое копье он метнул в Элбрайна. Гоблин поднял обе руки.

Но у Белли'мара Джуравиля не было привычки щадить гоблинов.

Сражение на склоне холма окончилось почти одновременно со сражением в лощине. Гоблины, остановленные веревкой Пони, были мертвы все до единого. Никто из них так и не добрался до повозок.

Правда, немалое число гоблинов сумело выбраться на восточную дорогу и покинуть лощину.

Пони первой заметила Джуравиля, которой спокойно восседал на нижней ветке и куском гоблинского одеяния оттирал кровь со своего меча.

— Четверым удалось от меня уйти, — сообщил он, завидев друзей, — Удирали в том же направлении, откуда пришли.

Полуночник свистнул, но Дар уже несся к нему.

— И никто из них не понесет легенду о Полуночнике? — насмешливо спросила Пони, когда Элбрайн усаживался на коня.

Там, на севере, Полуночник нередко отпускал одного-двух врагов, чтобы потом они со страхом произносили его имя.

— Эти гоблины способны лишь на новые пакости, — объяснил он. — А вокруг немало ни в чем не повинных людей, которым они могут причинить зло.

Пони вопросительно посмотрела на него, затем на Грейстоуна, раздумывая, нужно ли и ей садиться на лошадь.

— Осмотри раненых, — попросил Элбрайн. — Возможно, этим людям требуется твое врачевание.

— Если я увижу, что кто-то из них на грани смерти, тогда я воспользуюсь камнем, — ответила Пони.

Элбрайн понял ее без дополнительных объяснений.

— А как быть с этими? — спросила Пони, имея в виду гоблинов, удравших в восточном направлении.

По подсчетам друзей, их было не менее двух десятков, а возможно — трех и более.

Элбрайн что-то прикинул в уме, потом усмехнулся.

— Похоже, с монахами они еще не встретились, — сказал он. — Если не встретятся, мы продолжим охоту, когда закончим здесь. Все равно наш путь лежит на восток.

Не дождавшись ответных слов Пони, он пришпорил коня и понесся на вершину холма, а затем вниз по другому склону, на ходу доставая Крыло Сокола. Он заметил гоблина, пробиравшегося сквозь высокую траву, и бросился к нему, намереваясь пустить в ход свой меч. Затем он увидел второго, который бежал в совершенно противоположном направлении. Остатки шайки разбегались.

Меч здесь не поможет, решил Элбрайн, и вновь взялся за лук.

В живых оставалось всего лишь три гоблина.

 

ГЛАВА 29

КАЖДОМУ — СВОЕ

— Если мы соединимся в молитве, один удар десницы Господней, подобно молнии, сокрушит их всех, — убежденно произнес молодой монах.

Он участвовал в миссии к Аиде и хорошо запомнил сражение в долине близ альпинадорской деревни.

Колючие глаза магистра Де'Уннеро сузились. Он посмотрел на монаха, потом на одобрительно кивавших собратьев, которые слышали о внушительной победе на севере: о том, как из пальцев монахов, образовавших две цепи, вылетали молнии, уничтожавшие врагов.

В их восхищении присутствовало что-то еще, и Де'Уннеро это понимал. Страх. Этим мальчикам хотелось быстро и чисто ударить по приближавшимся гоблинам, поскольку они боялись вступить в сражение с не ведомыми им тварями.

Будущий настоятель решительно подошел к монаху и смерил его взглядом с ног до головы, отчего тот весь побледнел.

— Применением магии займется только магистр Джоджонах, — резко заявил Де'Уннеро, обведя глазами всех, чтобы каждый увидел его лицо. — Он слишком стар и слаб, чтобы сражаться.

Глядя на этого коварного человека, Джоджонах испытывал неистребимое желание рвануться и доказать Де'Уннеро ошибочность его утверждения.

— Что касается всех нас, — продолжал Де'Уннеро, выплевывая слова, — посчитаем это сражение полезным упражнением. Возможно, нам еще придется сражаться на новом месте, в Палмарисе.

— Это «упражнение» может оказаться смертельно опасным, — вставил магистр Джоджонах, и спокойствие в его негромком голосе лишь усиливало сарказм слов.

— Тем выше его ценность, — не колеблясь возразил Де'Уннеро.

Заметив, что Джоджонах качает головой, будущий настоятель моментально подошел к нему и встал напротив, вызывающе сложив руки на своей широкой груди.

— Не сейчас, — напомнил себе магистр Джоджонах. Он не желал словесных стычек, поскольку дальнейший спор только распалил бы Де'Уннеро.

— Я прошу вас ударить как можно сильнее по приближающимся врагам и сделать это более надежным и чистым способом, — сказал он. — Объединив наши усилия, мы ударим по ним рукотворной молнией и увидим, останется ли после этого в живых хоть один гоблин.

Закончив, он показал туда, где за спиной Де'Уннеро, в отдалении, по-прежнему лениво тянулась вверх струя черного дыма.

В ответ Де'Уннеро протянул ему графит. Других камней Джоджонаху он не дал.

— Используйте его надлежащим образом, брат, — сказал он. — Но не перестарайтесь, поскольку я желаю, чтобы мои новые подчиненные почувствовали наслаждение от битвы.

— Наслаждение от битвы, — шепотом повторил Джоджонах, когда Де'Уннеро ушел отдавать приказ братьям готовить арбалеты.

Старому магистру оставалось лишь недоуменно качать головой. Он потер графит о ладонь, намереваясь нанести приближавшимся гоблинам быстрый и сильный удар, чтобы убить как можно больше этих тварей и обратить в бегство остальных. Чем меньше молодых братьев ввяжется в настоящее сражение, тем лучше. Еще лучше, если никто. Когда передовой дозорный подал сигнал о приближении гоблинов, Джоджонах сильнее стал тереть графит, ибо пока не ощущал силы камня.

Магистр ушел в себя, отыскивая в своем уме тот особый магический уголок, особое место Божьего присутствия. Он отбросил мысли о Де'Уннеро, считая, что такие мысли могут лишь помешать работе. Он тер и тер графит между пальцев, ощущая каждый выступ и желобок.

Но он по-прежнему не чувствовал магической силы камня. Джоджонах открыл глаза и увидел, что рядом с ним на дороге никого нет. Объятый ужасом, он огляделся и затем несколько успокоился, увидев, что Де'Уннеро велел монахам спрятаться в придорожных кустах. Гоблины были уже видны: первые из них неслись сюда, срезая изгиб дороги. Джоджонах недоуменно поглядел на графит, чувствуя, что его предали.

Гоблины приближались. Они давно уже позабыли, что спаслись бегством от врага, и вновь жаждали добычи.

Джоджонах поднял руку и закрыл глаза, воззвав к силе камня.

Из-под его пальцев не вырвалась молния. Не было даже маленькой искорки. А гоблины неумолимо приближались. Джоджонах сделал новую попытку. Увы, магической силы в графите не было. Тогда он понял, в чем здесь дело: графит не был особо приготовленным. Просто кусок обыкновенного камня. Джоджонаха охватил страх. Он подумал, что Де'Уннеро бросил его здесь умирать. Старый, безоружный, непригодный для битвы! Он вскрикнул, обернулся и бросился бежать, точнее, заковылял с той скоростью, какую позволяли его старые ноги.

За спиной слышались вопли и гиканье совсем уже близких гоблинов. Магистр ежесекундно ожидал получить удар копья в спину.

Но в это время Де'Уннеро и братья решительно ударили по толпе гоблинов. По обеим сторонам дороги монахи выпрыгнули из-за кустов и дали залп из тяжелых арбалетов, способных поразить насмерть поври и даже великанов. В гоблинов полетели толстые стрелы, глубоко застревая в их тщедушных телах. Случалось, что стрела пробивала гоблина насквозь и успевала поразить другого, бежавшего сзади. Толпа заметалась, закружилась. Дорога стала покрываться трупами гоблинов, и боевые выкрики быстро сменились воплями удивления и боли.

Джоджонах решился оглянуться и увидел, что половина гоблинов уже сметена ударами арбалетов. Одни еще корчились в предсмертных муках, другие лежали неподвижно. Магистр Де'Уннеро выпрыгнул из кустов и бросился на остальных. Сейчас он являл собой совершенный убойный механизм, способный прыгать и стремительно поворачиваться из стороны в сторону. Он вытянул пальцы, сжал руку и в считанные секунды разорвал гоблину горло. Тут он заметил, что другой гоблин собирается ударить его палицей по голове. Де'Уннеро скрестил руки над своей головой и быстро опустил вниз, задержав на уровне предплечий. Затем, разведя руки пошире, он выбил палицу у ошеломленного гоблина, поймал ее на лету и ударил того по лицу. Де'Уннеро тут же нанес второй, более сильный удар слева.

Де'Уннеро продолжал орудовать палицей. Он отбросил в сторону пущенное копье, потом вернулся к первому гоблину и ударил его в третий раз, свалив на землю. Впрочем, гоблин и после двух ударов едва держался на ногах.

После этого Де'Уннеро швырнул палицу в гоблина, который пустил в него копье. Потом он метнулся вслед за палицей, ухватил острие копья и отбросил в сторону. Другой рукой он успевал наносить тяжелые удары по лицу и глотке гоблина.

На дороге появились и другие монахи, помогавшие новому настоятелю расправляться с уцелевшими гоблинами. Кое-кому из них удалось отползти в сторону, и они скулили на обочине. Де'Уннеро приказал нескольким монахам вернуться на место, и они с помощью арбалетов довершили дело.

Исход битвы был очевиден, и здесь жестокий Де'Уннеро нанес самый коварный из своих ударов. Он прибегнул к помощи своего любимого камня — тигровой лапы, и руки магистра превратились в передние лапы крупного тигра, терзавшие и рвавшие в клочья оставшихся гоблинов.

Сражение окончилось раньше, чем магистру Джоджонаху удалось добраться до своих.

Когда он вернулся, пыхтя и сопя, магистр нашел Де'Уннеро в возбужденном, почти неистовом состоянии. Тот бегал вокруг молодых монахов, с силой хлопал по их спинам и буквально изрыгал слова об одержанной ими великой победе.

Ранения получили лишь несколько монахов. Тяжелее всех был ранен молодой брат, в которого угодила арбалетная стрела. Стрелявший был невнимателен и выбрал неверный угол. Кое-кто из лежавших на дороге гоблинов был еще жив, но уже больше не думал о сражении. Нескольким гоблинам удалось бежать, и они неслись по полям в разные стороны от дороги.

Де'Уннеро, похоже, это не волновало. При виде Джоджонаха он широко улыбнулся.

— Даже с помощью магии мы бы не управились быстрее, — заявил будущий настоятель.

— Вы и не намеревались применять магию, за исключением вашего камня, — резко ответил Джоджонах и отшвырнул прочь бесполезный кусок графита. — Я не люблю, когда из меня делают пешку, магистр Де'Уннеро, — продолжал Джоджонах.

Де'Уннеро оглянулся на молодых монахов, и от Джоджонаха не укрылась лукавая усмешка на его лице.

— Вы играли необходимую роль, — возразил Де'Уннеро, даже не упрекнув Джоджонаха за то, что тот не назвал его настоятелем.

— Имея настоящий камень, я был бы куда полезнее.

— Вряд ли, — ответил Де'Уннеро. — Вы бы своей молнией убили нескольких гоблинов, а остальные разбежались бы и лишь усложнили бы нам задачу.

— Некоторым все равно удалось бежать, — напомнил Джоджонах.

— Больших бед они не наделают, — отмахнулся Де'Уннеро.

— Зачем же тогда понадобилось пугать меня и заставлять бежать?

— Чтобы заманить гоблинов, — ответил Де'Уннеро.

— Мною? Значит, я, магистр Санта-Мир-Абель, служил в качестве приманки? — не унимался Джоджонах.

Впрочем, ему был понятен тонкий расчет Маркало Де'Уннеро. Свежеиспеченный настоятель унизил его на глазах молодых монахов, упрочив собственное положение. Пока Джоджонах, словно испуганный ребенок, спасался бегством, Де'Уннеро кинулся в самую гущу врагов и самолично убил нескольких гоблинов.

— Простите меня, брат, — лицемерно произнес Де'Уннеро. — Вы у нас единственный, кто достаточно немощен и способен выполнить такую роль. Если бы на вашем месте оказался такой молодой и крепкий человек, как я, боюсь, это стадо бросилось бы врассыпную.

Джоджонах умолк и пристально смотрел на Де'Уннеро, думая о неизбежной расплате. Нет, о подобном деянии, учиненном над магистром Абеликанского ордена, и о подобном обмане надо говорить перед более высокими инстанциями. Вероятно, Де'Уннеро серьезно наказали бы за самоуправство и издевательство над ним. Но к каким высоким инстанциям он может обратиться? К отцу-настоятелю Маркворту? Едва ли.

Да, признался себе Джоджонах, Де'Уннеро сегодня победил. Но ничего, решил грузный магистр, их личная битва будет долгой, очень долгой.

— Прошу вас, дайте мне гематит, — попросил он Де'Уннеро. — У нас есть серьезно раненный брат.

Де'Уннеро, которого совсем не волновали чьи-то раны, повернулся и бросил Джоджонаху гематит.

— И вновь вы доказываете, что еще представляете собой некоторую ценность, — сказал он.

Джоджонах молча пошел прочь.

— Ты обучил ее, — с упреком произнес Джуравиль вернувшемуся Элбрайну.

Эльф сидел на дереве, а Элбрайн только что вернулся, успешно завершив погоню за гоблинами.

Элбрайну не понадобилось спрашивать, о чем это он говорит. Он знал, что Джуравиль видел их с Пони танец и что без би'нелле дасада никакая пара не сможет достичь такого изящества и гармонии. Элбрайн не ответил на обвинение. Он поглядел вниз, где возле повозок Пони помогала раненым.

Джуравиль глубоко вздохнул и вновь прислонился к стволу.

— Ты даже не можешь в этом сознаться? — спросил он.

Элбрайн сверкнул на него глазами.

— Сознаться? — повторил он. — Ты говоришь так, словно я совершил преступление.

— А разве нет?

— А разве она недостойна обучения? — быстро спросил Элбрайн, махнув рукой в сторону повозок и Пони.

Эльф несколько смягчил свой гнев, но расспросы на этом не прекратились.

— Получается, что Элбрайн стал судьей, решающим, кто достоин и кто нет? И Элбрайн готов сделаться учителем би'нелле дасада вместо эльфов, которые с незапамятных времен владеют искусством этого танца?

— Нет, — серьезно ответил Элбрайн. — Не Элбрайн, а Полуночник.

— Ты слишком много на себя берешь, — заметил Джуравиль.

— Вы сами дали мне такое имя.

— Мы дали тебе больше, чем имя, — резко ответил эльф. — Мы дали тебе иную жизнь. Следи за тем, Полуночник, чтобы не злоупотреблять нашими дарами. Госпожа Дасслеронд никогда бы не простила такого оскорбления.

— Оскорбления? — воскликнул Элбрайн, которому это замечание показалось смехотворным. — Подумай-ка о положении, в каком я… в каком все мы оказались. Мы с Пони уничтожили демона-дракона и были вынуждены постоянно сражаться с этими тварями на всем пути до Дундалиса. Да, признаю: я поделился с нею своим даром ради блага нас обоих, как и она поделилась даром Эвелина ради нашего блага.

— Значит, она научила тебя пользоваться силой камней, — сделал вывод Джуравиль.

— По сравнению с ней, я — почти ничто, — искренне сказал Элбрайн.

— Как и она, по сравнению с твоей боевой сноровкой, — сказал эльф.

Элбрайн уже был готов сказать в ответ какую-нибудь колкость. Он не хотел прощать оскорбительных высказываний в адрес Пони, в особенности — несоответствующих действительности. Однако Джуравиль продолжал говорить:

— Вместе с тем человек, способный двигаться с удивительным изяществом, который может столь гармонично дополнять движения Элбрайна, обученного народом тол'алфара, — это действительно редкая находка. Джилсепони танцует так, словно она немало лет провела в Кер'алфаре.

На лице Элбрайна появилась улыбка.

— Значит, ее учил мастер своего дела, — сказал он и подмигнул.

Джуравиль спокойно выслушал это хвастливое утверждение.

— Ты поступил правильно, — решил эльф. — Джилсепони достойна этого танца; достойна больше, чем кто-либо из людей.

Удовлетворенный такими словами, Элбрайн глянул в восточном направлении.

— Много их туда улизнуло, — заметил он.

— Скорее всего, гоблины напоролись прямо на идущих сюда монахов.

— Если только монахи не предпочли спрятаться и пропустить их, — сказал Элбрайн.

Джуравиль понял намек.

— Иди к ней и посмотри, как обстоят дела у купцов.

— А я разведаю, что сталось на востоке с нашими дорогими гоблинами.

Элбрайн поскакал вниз по склону, направляясь к повозкам. Кто-то из перепуганных людей наставил на него лук, за что чуть не получил по уху от своего спутника по каравану.

— Ты что, дурень! — закричал другой. — Он же спас твою поганую жизнь. Один поубивал половину гоблинов!

Первый человек бросил лук на землю и начал неуклюже кланяться. Элбрайн лишь улыбнулся и проехал мимо, оказавшись внутри кольца повозок. Он сразу же заметил Пони и спрыгнул с коня, отдав поводья молоденькой девушке, вызвавшейся помочь.

— У них много раненых, причем серьезно, — объяснила Пони.

Сама она занималась исцелением мужчины, который по всем признакам, казалось, уже не жилец.

— Его ранили, когда гоблины напали в первый раз.

Элбрайн вновь беспокойно посмотрел в восточном направлении.

— Думаю, монахи уже совсем близко, — негромко сказал он.

Пони внимательно смотрела на него, закусив пухлую верхнюю губу. В ее широко раскрытых глазах читался вопрос. Он знал, как поступит она, и она сделает это вопреки его согласию или несогласию. Сейчас Пони хотела лишь узнать, что думает он сам.

— Будь осторожна с камнем, — предупредил он. — Перевяжи им раны, словно ты действуешь привычным образом. А камень используй…

Элбрайн замолчал, увидев, как переменилось лицо Пони.

Она хотела знать его мнение, но лишь из уважения к любимому. Но в этом деле она не нуждалась в его приказаниях. Элбрайн понял и смолк, показав жестом, что доверяет ее суждениям.

Он видел, как Пони достала из мешочка серый камень, плотно зажала в руке и склонилась над раненым. Элбрайн тоже склонился, сделал повязку и начал перевязывать рану. Удар пришелся по правой стороне груди. Меч гоблина поломал несколько ребер и вонзился очень глубоко, едва ли не в легкое. Элбрайн плотно перевязал рану. Он не хотел увеличивать страдания этого человека, но стоны раненого помогали отвлечь внимание от тайного врачевания Пони.

Раненый тяжело дышал. Элбрайн произнес несколько обычных слов утешения. Неожиданно человеку стало легче, и он вопросительно посмотрел на Элбрайна.

— Что со мной? — тихо спросил он.

— Не такая уж у тебя опасная рана, — солгал Элбрайн. — Меч только слегка задел ребра.

Раненый недоверчиво посмотрел на него, но спорить не стал, довольный тем, что боль начала уходить и ему становилось все легче дышать.

Элбрайн и Пони обошли караван, желая убедиться, есть ли еще тяжелораненые, которым нельзя помочь обычными средствами. Они нашли лишь одну пожилую женщину, получившую сильный удар по голове. Ее глаза бессмысленно блуждали, а изо рта сочилась слюна.

— Так и не приходит в сознание, — сказал ухаживающий за ней человек. — Я видел, как это было. Гоблин ударил ее палицей. Думаю, ей не дожить до вечера.

Пони наклонилась, разглядывая рану.

— А я так не думаю, — сказала она. — Нужно лишь правильно перевязать ей голову.

— Что? — удивился человек, но спорить не стал.

Элбрайн и Пони принялись за работу. Элбрайн накладывал повязку, в то время как Пони, зажав в ладони магический камень, приложила руку к ране. Внешне это выглядело так, будто она поддерживала голову раненой, пока Элбрайн делал перевязку.

Пони закрыла глаза и ушла в камень, посылая через пальцы его целительную магию. Она ощущала все состояние раненой, всю ее боль и муки, но во время сражений на севере Пони доводилось врачевать раны и посерьезнее этой.

Вскоре она вышла из транса. Рана уменьшилась и уже не представляла угрозы для жизни. В это время послышались крики:

— Они подходят! Оттуда, с востока!

— Гоблины! — завопил какой-то перепуганный купец.

— Нет! — возразил другой. — Это монахи! Братья из Санта-Мир-Абель пришли нам на помощь!

Элбрайн беспокойно переглянулся с Пони, которая мгновенно спрятала самоцвет.

— Уж не знаю, что вы с ним сделали, но вы спасли Тимми жизнь, — сказала подбежавшая к ним женщина.

Взглянув туда, куда она показывала, Элбрайн и Пони увидели, что раненный в грудь теперь стоял и спокойно разговаривал. Он даже смеялся.

— Его ранение оказалось не слишком серьезным, — солгала Пони.

— Как бы не так, ему гоблин заехал мечом прямо в легкое, — возразила женщина. — Сама видела и подумала: бедняге не дожить и до обеда.

— Вы все просто переволновались и перепугались, — сказала Пони. — Это и понятно: вы же знали, что гоблины явятся снова.

На лице женщины появилась лукавая улыбка. Судя по виду, ей было где-то под сорок. Судя по манере держаться — честная труженица, знакомая с тяготами жизни, но вполне довольная своей судьбой. Женщина кивнула в сторону раненой старухи, сидевшей на земле. В глазах у той вновь чувствовалась жизнь.

— Не так уж я и перепугалась, — тихо ответила женщина. — За последние недели я не раз побывала в передрягах и всего понавидалась. У меня погиб сын, но, слава богу, остальные пятеро детей целы. Меня лишь попросили дойти с караваном до Эмвоя. Как считают, я умею врачевать больных.

Элбрайн вновь переглянулся с Пони, и это не ускользнуло от незнакомки.

— Не знаю, что вы там прячете, — тихо сказала она. — Но я не из болтливых. Я видела, как вы на холме сражались за нашу жизнь, даже не зная, кто мы и откуда. И потому я вас не выдам.

С этими словами женщина подмигнула и пошла к дороге, чтобы посмотреть на приближавшихся монахов.

— Где наш сынок? — насмешливо спросила у Элбрайна Пони.

Элбрайн огляделся, хотя, разумеется, Джуравиля нигде не было видно.

— Возможно, позади монахов. А может, прячется у кого-нибудь под сутаной.

Впрочем, Элбрайну было не до шуток, да и Пони опасалась, что монахов привели сюда ее камни. Тогда вскоре все может кончиться. Но теперь уже ничего не изменишь. Она взяла любимого под руку, и они присоединились к остальным.

— Меня зовут настоятель Де'Уннеро. Я направляюсь из Санта-Мир-Абель в Сент-Прешес, — раздался зычный голос одного из монахов.

Чувствовалось, что жизнь буквально бурлит в нем. Глаза монаха так и сверкали.

— Кто у вас главный? — спросил он.

Не дожидаясь ответа, Де'Уннеро цепким взглядом окинул толпу и задержался на Элбрайне и Пони. Своим внешним обликом и оружием они явно выделялись среди купцов.

Будущий настоятель направился прямо к ним.

— Мы, святой отец, как и вы, совсем недавно здесь, — смиренно произнес Элбрайн.

— Ты хочешь сказать, что вы случайно набрели на этих людей? — недоверчиво спросил Де'Уннеро.

— Мы увидели дым. Вы, наверное, тоже его видели, когда подходили с востока, — ответила Пони.

Голос ее звучал резко, и всем своим видом Пони показывала, что ничуть не испугалась.

— Помня о необходимости помогать ближним, мы поспешили узнать, не сможем ли чем-нибудь помочь этим людям. Когда мы подошли, здесь уже начиналось второе сражение, и мы приняли в нем участие.

Темные глаза Де'Уннеро вспыхнули, и Элбрайну с Пони обоим показалось, что монах готов ударить ее за скрытый упрек. За всеми ее общими словами явно проступал вопрос: а почему же он со своими братьями не поспешил сюда на помощь?

— Неск Рич, — послышался запоздалый ответ на вопрос Де'Уннеро.

Это был тот самый толстый человек в ярком одеянии, с которым Пони говорила накануне сражения. Купец подошел и протянул Де'Уннеро левую руку. Правая находилась на перевязи.

— Неск Рич из торгового дома Дилламана, — представился он. — Это мой караван. Мы очень рады вас видеть.

Де'Уннеро, не обращая внимания на протянутую руку, продолжал сверлить глазами Элбрайна и Пони.

— Магистр Де'Уннеро, — обратился к нему грузный пожилой монах. — Здесь есть раненые. Прошу вас, дайте мне камень, чтобы я мог помочь им.

Элбрайн и Пони заметили, как по острому лицу Де'Уннеро пробежала тень недовольства. Ему не понравилось, что другой монах столь открыто заговорил о помощи, да еще о магической помощи. Но сейчас на Де'Уннеро были устремлены глаза всех присутствующих: и людей из каравана, и его собратьев. Ему не оставалось ничего иного, как достать из мешочка гематит и передать просившему.

— Настоятель Де'Уннеро, — поправил он.

Грузный монах поклонился и отошел. Пройдя мимо Элбрайна и Пони, он улыбнулся и подмигнул им.

Поговорив с предводителем каравана, Пони составила достаточно ясное представление об этом человеке. Ее ничуть не удивило, что тот первым устремился к грузному монаху, подняв свою слегка раненную руку и всем своим видом показывая, насколько серьезно она повреждена.

Однако Де'Уннеро не считал свой разговор с купцом законченным. Он крепко схватил Рича за плечо и повернул лицом к себе.

— Значит, это твой караван? — спросил он.

Купец смиренно кивнул.

— Так как же ты смел, глупец, подвергать людей опасности? — обрушился на него Де'Уннеро. — Здешние места кишат этими тварями, которые голодны и жаждут человеческой крови. Сколько предостережений рассылали! Но нет, видно, не про тебя они писаны. Ты снаряжаешь караван и без должной охраны пускаешься в путь.

— Простите меня, святой отец, — заикаясь пробормотал Неск Рич. — Мы нуждались в провизии, и выбора у нас не было.

— Скорее, вы нуждались в прибыли, — презрительно бросил Де'Уннеро. — Решил нажиться, когда караваны почти не ходят и товары подскочили в цене.

Ропот в толпе подсказал и Элбрайну с Пони, и Де'Уннеро, что монах попал в точку.

Де'Уннеро отпустил купца и крикнул грузному монаху:

— Поторапливайтесь! Мы и так задержались слишком долго.

Потом он спросил Рича:

— Куда направляетесь?

— В Эмвой, — запинаясь ответил изрядно перепуганный купец.

— Вскоре я буду произведен в сан настоятеля Сент-Прешес, — во всеуслышание объявил Де'Уннеро.

— Сент-Прешес? — повторил вслед за ним Неск Рич. — Но настоятель Добринион…

— Настоятеля Добриниона больше нет в живых, — равнодушным тоном ответил Де'Уннеро. — Я послан взамен него. Послушай, Рич. Ты и твой караван у меня в долгу, и я ожидаю, что вы все будете присутствовать во время возведения меня в сан настоятеля. Я даже настаиваю на этом. И не забудь быть щедрым в своих приношениях.

Де'Уннеро повернулся к монахам и подал сигнал трогаться в путь.

— Поторапливайтесь, — крикнул он Джоджонаху. — Я не собираюсь торчать здесь целый день.

Элбрайн воспользовался моментом и незаметно направился к лошадям, вспомнив о бирюзе в груди Дара. Если монахи из Санта-Мир-Абель увидят этот камень, он может стать для них весьма красноречивым свидетельством.

Пони между тем не сводила глаз с грузного монаха, заботливо помогавшего многим раненым. Когда Де'Уннеро и его сопровождающие отошли на достаточное расстояние, она подошла к старику и сказала, что может помочь ему там, где можно обойтись привычными средствами лечения.

Монах посмотрел на ее меч, на одежду и обувь, заляпанную кровью.

— Тебе бы лучше отдохнуть, — сказал он. — Как я слышал, вы с твоим другом и так изрядно потрудились сегодня.

— Я не устала, — с улыбкой возразила Пони.

Грузный монах сразу же понравился ей, как точно так же она сразу невзлюбила Де'Уннеро. Она невольно сравнила последнего с покойным Добринионом, и разительный контраст заставил ее вздрогнуть. Грузный монах с его искренним желанием помочь раненым и заботливым обращением с ними больше напоминал прежнего настоятеля Сент-Прешес, которого ей довелось видеть несколько раз. Пони наклонилась и приподняла руку раненого, надавив в нужном месте, чтобы уменьшить кровотечение из его рваной раны.

Она заметила, что монах смотрит не на нее и не на раненого, а пристально разглядывает Элбрайна и коней.

— Как тебя зовут? — спросил он, переводя взгляд на Пони.

— Корали, — солгала она, назвавшись именем двоюродной сестры, которая совсем маленькой погибла во время первого налета на Дундалис.

— Магистр Джоджонах, — представился грузный монах. — Рад встрече. Можно сказать, этим несчастным торговцам повезло, что мы оказались поблизости. В особенности ты со своим спутником.

Последних слов Пони почти уже не слышала. Она внимательно глядела на грузного человека. Джоджонах. Она знала это имя, имя магистра, о котором Эвелин всегда говорил с почтением. По словам Эвелина, один Джоджонах во всем Санта-Мир-Абель понимал его. Обычно он не любил рассказывать о собратьях по монастырю. Но как-то вечером, после излишнего количества «глотков храбрости» (так он именовал свое любимое вино), Эвелин рассказал ей о Джоджонахе.

Тогда она поняла, насколько этот старик был дорог Эвелину.

— Меня изумляет ваша работа, святой отец, — сказала она, когда магистр Джоджонах с помощью камня стал исцелять раненого.

На самом деле Пони вскоре осознала, что она искуснее умеет пользоваться силой самоцветов, чем этот магистр. Ничего удивительно, если вспомнить, каким искусным и умелым был сам Эвелин.

— Пустяки, — ответил магистр Джоджонах, когда рана затянулась.

— Для меня это не пустяки, — возразил раненый и рассмеялся.

— Но как замечательно, что вы это делаете, — с воодушевлением произнесла Пони.

Она действовала интуитивно, следуя голосу сердца, хотя разум буквально кричал и требовал, чтобы она вела себя осторожно и немедленно замолчала.

Пони быстро огляделась, убедившись, что никто из монахов не вернулся за магистром, затем тихо добавила:

— Однажды мне пришлось встретиться с одним вашим монахом. Санта-Мир-Абель — так называется ваш монастырь?

— Именно так, — рассеянно ответил Джоджонах, ища глазами тех, кому еще может потребоваться его врачевание.

— Он был замечательным человеком, — продолжала Пони. — Удивительным человеком.

Магистр Джоджонах вежливо улыбнулся, собираясь двинуться в путь.

— По-моему, его звали Эберли, — сказала Пони.

Монах резко остановился и повернулся к ней. Вместо вежливой улыбки его лицо выражало искреннее удивление.

— Нет, по-моему, Эвенбрук, — на ходу придумывала Пони. — Боюсь, я забыла его имя. Видите ли, это было несколько лет назад. И хотя имени я не помню, я никогда не забуду этого монаха. Я встретила его, когда он в Палмарисе помогал какому-то уличному попрошайке. Его действия во многом напоминали ваши. И когда тот несчастный предложил заплатить за помощь и извлек из своих лохмотьев несколько монет, Эберли… Эвенбрук… как бы его ни звали, с благодарностью принял деньги, а затем добавил к ним намного больше своих и незаметно опустил нищему в карман.

— Удивительно, — пробормотал Джоджонах, кивая головой в такт каждому ее слову.

— Я спросила у него, зачем он так поступил с монетами, — продолжала Пони. — Ведь он мог бы просто отказаться от платы. Он ответил, что кроме здоровья очень важно сохранить в этом человеке чувство собственного достоинства.

Последние слова Пони произнесла, широко улыбнувшись. История эта была правдивой, только она произошла не в Палмарисе, а в небольшой деревушке.

— Тебе так и не вспомнить имя этого брата? — спросил Джоджонах.

— Эберли, Эвенбрук… что-то похожее на эти имена, — покачав головой, ответила Пони.

— Может быть, Эвелин? — подсказал Джоджонах.

— Возможно, святой отец, — ответила Пони, не желая говорить лишнее.

Но ее очень воодушевило, насколько потеплело лицо магистра Джоджонаха.

— Я же сказал, поторапливайтесь! — донесся со стороны дороги резкий голос нового настоятеля Сент-Прешес.

— Эвелин, — повторил магистр Джоджонах. — То был Эвелин. Всегда помни это имя.

Он дотронулся до плеча Пони и зашагал прочь.

Пони следила за удалявшимся магистром. Она не знала почему, но неожиданно мир показался ей чуточку лучше. Она направилась к Элбрайну. Элбрайн все так же стоял возле Дара, заслоняя от посторонних глаз бирюзу.

— Теперь мы можем двигаться? — нетерпеливо спросил он.

Пони кивнула и взобралась на Грейстоуна. Махнув на прощание купеческому каравану, они выехали из кольца повозок и направились вверх по склону, подальше от монахов, которые уже двигались в западном направлении. На вершине холма их поджидал Джуравиль. Друзья поскакали на восток, стараясь отъехать от монахов как можно дальше.

Де'Уннеро немедленно принялся отчитывать магистра Джоджонаха. Монахи уже вышли из лощины, а его тирада все продолжалась.

Впрочем, Джоджонах даже не слышал слов Де'Уннеро. Он по-прежнему думал о молодой женщине, помогавшей ему лечить раненых. На душе у Джоджонаха было тепло и спокойно. Значит, послание Эвелина действительно нашло уши, способные услышать. Рассказ женщины глубоко потряс магистра, укрепил его собственное отношение к Эвелину. Ее слова напомнили Джоджонаху о том, что при всех превратностях жизни его церковь устоит.

Улыбка, блуждавшая на лице Джоджонаха, лишь сильнее разъярила Де'Уннеро. Но Джоджонах продолжал молчать. Пусть бушует, пусть доходит до грани безумия. По крайней мере, теперь молодые и впечатлительные монахи смогли увидеть истинный характер своего настоятеля. Наверное, они были зачарованы его боевым искусством. Даже Джоджонах восхищался ловкостью и сноровкой Де'Уннеро. Но словесное бичевание старого и немощного человека нагнало скуку не на одного брата.

Наконец, сообразив, что Джоджонах слишком погружен в себя, неистовый Де'Уннеро замолчал. Грузный магистр замыкал процессию, пытаясь мысленно представить Эвелина, помогающего сирым и убогим. Джоджонах вновь подумал о той женщине и опять начал размышлять над рассказанной ею историей. Затем мысли переключились на ее спутника и его первостепенную роль в битве с гоблинами. Он никак не мог взять в толк, зачем этим сильным и искусным воинам отправляться из Палмариса на восток. Конечно, они могли бы служить великолепной охраной тому каравану — одному из немногих, рискующих перевозить драгоценные товары в это неспокойное время. Но у них с караваном — разные пути. К тому же большинство героев приобретали себе имя и славу не здесь, а на севере, где шли настоящие сражения. Магистр Джоджонах пришел к выводу, что обо всем этом надо будет еще хорошенько поразмыслить.

— Камень! — донесся до него очередной приказ Де'Уннеро.

Видя, что внимание Де'Уннеро поглощено другим, Джоджонах нагнулся и поднял с дороги похожий камешек того же размера, который опустил в мешочек вместо гематита. После этого магистр Джоджонах, желая казаться послушным, бросился к Де'Уннеро и подал ему мешочек. Тот, даже не взглянув, убрал камни. Джоджонах облегченно вздохнул. За исключением своей любимой тигровой лапы, Де'Уннеро не жаловал магические камни.

Монахи шли, пока солнце не начало садиться. Расположившись на ночлег, единственную палатку поставили для Де'Уннеро, который после ужина сразу же уединился с пергаментом и чернилами, чтобы составлять план будущей грандиозной церемонии по случаю его возведения в сан настоятеля.

Магистр Джоджонах почти не принимал участия в разговорах. Он отошел и сел, завернувшись в несколько теплых покрывал. Он дожидался, пока лагерь не затихнет и братья не заснут. Когда из темноты стал доноситься громкий храп, Джоджонах достал из кармана гематит. Еще раз оглянувшись по сторонам и убедившись, что за ним никто не наблюдает, он вошел в камень и соединился духом с его магической силой. Вскоре дух Джоджонаха покинул тело.

Вне телесной оболочки, отягченной грузом лет и весом плоти, он двигался чрезвычайно быстро, преодолевая в считанные минуты целые мили. Вскоре он достиг купеческого каравана, чьи повозки все так же стояли в лощине, образуя круг.

Женщины и ее спутника здесь не было, поэтому дух Джоджонаха воспарил вверх и понесся над холмами. Он заметил огоньки двух костров: один к северу, а другой — к востоку, и по чистой случайности решил вначале направиться на восток.

Совершенно тихий и невидимый, дух Джоджонаха опустился на землю. Вскоре он заметил двух лошадей: громадного черного коня и второго поменьше, жилистого и белогривого. Возле костра разговаривали знакомые ему мужчина и женщина, а также кто-то третий, кого Джоджонах не знал. Не желая их тревожить, Джоджонах сделал небольшой крюк и подошел с другой стороны, чтобы получше разглядеть незнакомца.

Будь Джоджонах в своей телесной оболочке, он наверняка не удержался бы от восклицания, увидев изящную маленькую фигурку с острыми чертами лица и прозрачными крыльями!

Эльф! Существо, принадлежащее к таинственному народу тол'алфар! В Санта-Мир-Абель Джоджонах видел статуи и рисунки этих созданий, однако монастырские летописи не давали ясного ответа на вопрос, действительно ли эльфы существуют или же они — не более чем легенда. После встречи с поври и гоблинами и рассказов о фоморийских великанах логика Джоджонаха вполне допускала существование эльфов. И все же, увидев одного из них, магистр был весьма ошеломлен. Он провел немало времени, паря над лагерем и слушая их разговоры. При этом Джоджонах не мог оторвать глаз от Джуравиля.

Они говорили о Санта-Мир-Абель, о пленниках Маркворта и в особенности — о кентавре.

— Этот монах хорошо умеет пользоваться гематитом, — сказала женщина.

— А ты могла бы победить его, если бы вам довелось сражаться с помощью магии? — спросил ее спутник.

Джоджонаху пришлось выдержать удар по самолюбию, когда женщина уверенно кивнула. Однако после ее дальнейших объяснений от гнева магистра не осталось и следа.

— Эвелин хорошо меня научил. Лучше, чем я могла предполагать, — сказала она. Этот монах действительно опытен. Эвелин называл его своим наставником. Единственный человек в Санта-Мир-Абель, кого он любил. Эвелин всегда высоко отзывался о магистре Джоджонахе. Но, если говорить правду, по сравнению с тем, что делал Эвелин, или даже с тем, что делаю я, он не настолько силен.

Женщина не хвасталась, а говорила об этом так, как оно есть. Ее слова больше не задевали Джоджонаха. Вместо этого он задумался об удивительных и далеко идущих последствиях услышанного. Эвелин был учителем этой женщины! И он сумел обучить ее так, что ей, судя по всему, не было еще и тридцати, но по умению и силе она превосходила магистра из Санта-Мир-Абель. Джоджонах верил ее словам, и в нем непрерывно возрастало чувство благодарности к Эвелину.

Магистру хотелось послушать, о чем еще они станут говорить, но времени у него было мало, а ему предстояло до зари пройти изрядное расстояние. Дух Джоджонаха вернулся в тело. Магистр облегченно вздохнул, убедившись, что весь лагерь спокойно спит.

Джоджонах повертел в руках магический камень, обдумывая, что предпринять. Он понимал, что камень может ему понадобиться, но, если он самовольно возьмет гематит, Де'Уннеро, скорее всего, прознает об этом еще до прихода в Сент-Прешес. И потом, с помощью другого гематита его смогут обнаружить точно так же, как он сам сегодня разыскал этих воинов.

Джоджонах все-таки нашел выход. Из недр своей сутаны он извлек чернильницу и кусок пергамента. Он написал короткую записку, сообщив, что возвращается к купеческому каравану и будет сопровождать их в Палмарис. Магистр объяснил, что берет с собой магический камень, потому что купцы намного хуже подготовлены к превратностям дальней дороги, нежели монахи. В особенности когда во главе их процессии находится (здесь Джоджонах тщательно обдумал каждое слово, чтобы не заподозрили подвох) магистр Де'Уннеро — возможно, величайший воин, каких знал монастырь Санта-Мир-Абель. Джоджонах заверял Де'Уннеро, что заставит не только купцов, но также всех их родных и друзей посетить величественную церемонию в Сент-Прешес и поднести настоятелю дорогие подарки.

Записка оканчивалась так: «Совесть не позволяет мне бросать этих людей на произвол судьбы. Церковь обязана помогать находящимся в беде, и эта помощь является нашим добровольным приношением пастве».

Джоджонах надеялся, что сделанный им упор на богатстве и власти успокоит вполне вероятный гнев Де'Уннеро. Но сейчас ему было некогда раздумывать об этом. Сейчас его помощь требовалась тем, чьи идеалы почти совпадали с его собственными. Взяв с собой лишь магический камень и небольшой ножик, магистр Джоджонах со всеми предосторожностями выбрался на дорогу и зашагал на восток. Он шел настолько быстро, насколько позволяло его дряхлое тело.

Промежуточной остановкой на пути стала лощина. Во-первых, Джоджонах хотел определиться с направлением, а во-вторых — им владело искреннее желание еще раз проверить, как обстоят дела в купеческом караване. Оказавшись поблизости, он увидел возможность сделать свою легенду более правдоподобной. Магистр Джоджонах оторвал кусок от своей сутаны. Это оказалось несложно, ибо от многих дней странствия ткань заметно истерлась. Затем он сломал несколько нижних веток и прошелся по ним, создавая видимость схватки. После этого Джоджонах порезал палец и густо вымазал оторванный кусок своей кровью. Он позаботился, чтобы окропить кровью траву и кусты.

Джоджонах быстро залечил порез с помощью гематита и поднялся на вершину холма. Внизу не ощущалось никаких признаков беспокойства. Там горело несколько костров, вокруг которых двигались люди. Магистр еще раз сориентировался и продолжил путь.

До места, где остановились воины и эльф, он добрался уже на рассвете. Джоджонаху не хотелось будить этих людей, а тем более — тревожить их. Однако он понял, что ему надо подойти достаточно близко; тогда женщина сможет его узнать.

Вскоре он уже был в кустах, непосредственно примыкающих к месту ночлега. Неподалеку мигал догорающий костер. Магистр считал, что, подходя, не наделал шуму, и с радостью увидел, что женщина и ее спутник спят.

Чтобы не пугать спящих и не побуждать их к неожиданным действиям, Джоджонах решил дождаться рассвета и дать им возможность проснуться самим. Он начал устраиваться поудобнее. И все же магистра, едва он здесь появился, не оставляло ощущение, что за ним следят.

Джоджонах так и не понял, что же произошло дальше. Как и все монахи Санта-Мир-Абель, он владел боевой выучкой, однако в считанные секунды он оказался лежащим на спине. Спутник женщины придавил его к земле, а у самого своего горла Джоджонах увидел лезвие маленького, точно игрушечного, меча.

Джоджонах не сопротивлялся, и воин, узнав его, несколько ослабил хватку.

— Больше поблизости нет никого, — раздался мелодичный голос.

Эльф, предположил Джоджонах.

— Магистр Джоджонах! — воскликнула женщина.

Она подбежала и положила руку на плечо своего спутника. Они переглянулись. Элбрайн кивнул, встал и подал монаху руку.

Джоджонах взялся за протянутую руку, и его подняли с такой легкостью, что сила этого человека, так же как и удивительное проворство, ошеломила магистра.

— Зачем вы здесь? — спросила женщина.

Джоджонах посмотрел ей в глаза, красота и глубина которых ничуть не изменились в неярком свете раннего утра.

— А вы зачем? — спросил он, и в тоне его голоса ощущалось такое понимание, что Пони и Элбрайн умолкли.

 

ГЛАВА 30

В ПОИСКАХ ОТВЕТОВ

— Брат Талюмус…

Барон Билдеборох старался говорить медленно и спокойно, но не мог скрыть волнения, то и дело прорывавшегося сквозь это хрупкое спокойствие.

— …расскажи мне еще раз, как Коннор приходил сюда… все, что он тут делал… и где что осматривал.

Молодой монах, явно удрученный тем, что барон недоволен его рассказом, начал сначала, но заторопился, стал перескакивать с темы на тему, и в результате его слова превратились в полную бессмыслицу. Барон ласково потрепал монаха по руке, и тот умолк, глубоко дыша и приводя в порядок мысли.

— Поначалу он пошел в покои настоятеля, — медленно произнес Талюмус. — Ему не понравилось, что мы там все прибрали, но что нам оставалось делать?

Здесь голос монаха вновь задрожал от волнения.

— Тело покойного должно быть выставлено для прощания — так велит традиция! Люди шли сюда нескончаемым потоком. Разве мы могли позволить, чтобы в спальне был беспорядок, да еще следы крови?

— Нет. Разумеется, нет, — постоянно повторял барон, пытаясь успокоить брата Талюмуса.

Роджер внимательно наблюдал за своим новым наставником, восхищенный терпением барона и тем, как он пытался помочь этому тараторящему молодому монаху не потерять нить рассказа. Но напряжение не оставляло барона. Они оба понимали, что едва ли сумеют найти в монастыре удовлетворительные ответы. Сент-Прешес, где сейчас не было ни одного магистра, переживал полный разброд. Монахи слонялись без дела и даже во время молитв позволяли себе обсуждать какие-то слухи и сплетни. Впрочем, одна новость была достоверной и она особенно взбудоражила Роджера и старого барона. Вскоре в Сент-Прешес должен прибыть новый настоятель — магистр из Санта-Мир-Абелъ.

Грядущее событие почему-то заставляло их думать, что Коннор был прав в своих подозрениях и за убийством Добриниона стоял сам всесильный Маркворт.

— Мертвого поври мы не трогали, — продолжал брат Талюмус. — Во всяком случае, пока господин Коннор не ушел, труп лежал здесь.

— А затем Коннор направился в кухню? — осторожно спросил барон.

— Да, туда, где убили Келли Ли, — ответил монах. — Бедная девушка.

— И у нее на теле не было никаких ран? — решился спросить Роджер.

Спрашивая, он глядел прямо на старого Рошфора, хотя вопрос предназначался брату Талюмусу. Роджер уже рассказывал барону, что именно навело Коннора на мысль о непричастности поври к этому преступлению. Ни один поври не упустит случая окунуть свой берет в кровь жертвы, а между тем на теле девушки отсутствовали порезы.

— Нет, — ответил Талюмус.

— И крови тоже не было?

— Нет.

— Сходи и приведи мне того, кто первым обнаружил тело кухарки, — велел барон Билдеборох. — И поживей.

Брат Талюмус, шатаясь от волнения, поклонился и выбежал.

— Тот, кто застал ее мертвой, вряд ли расскажет нам что-нибудь важное, — заметил Роджер, удивленный распоряжением барона.

— Мне этого и не нужно, — ответил ему барон. — Я просто отослал брата Талюмуса, чтобы он оставил нас одних. Надо решать, друг мой, что нам делать дальше, и решать быстро.

— Нам нельзя рассказывать им ни о подозрениях Коннора, ни о его гибели, — чуть подумав, сказал Роджер.

Барон утвердительно кивнул, и парень продолжал:

— Они беспомощны. Если Талюмус, самый старший по рангу, так себя ведет, ни один здешний монах не выступит против этого магистра и Санта-Мир-Абель.

— Похоже, что настоятель Добринион чересчур опекал своих подчиненных и не слишком-то заботился об их умении действовать самостоятельно, — согласился Рошфор и усмехнулся. — Представляю, какой начался бы хаос, если бы я рассказал Талюмусу и остальным братьям, что их любимого настоятеля убили выходцы из Санта-Мир-Абель.

— Сражение все испортит, — с пониманием дела сказал Роджер. — Коннор кое-что порассказал мне о церкви. Если здесь начнется бунт, Санта-Мир-Абель быстро распустит Сент-Прешес, и тогда отец-настоятель будет куда пристальнее следить за Палмарисом, чем сейчас, когда он направил сюда своего человека.

— Ты прав, — со вздохом согласился барон Билдеборох.

В это время вернулся брат Талюмус, приведя с собой другого монаха. Чтобы не пугать и без того взволнованных и перепуганных монахов, барон постарался выглядеть спокойным. Вопросы он задавал только для видимости. И барон, и Роджер понимали, что в Сент-Прешес на их вопросы не ответит никто.

Вскоре они возвратились в Чейзвинд Мэнор. Рошфор расхаживал по комнате, а Роджер уселся в любимое мягкое кресло барона.

— Путь до Урсала не близок, — говорил Рошфор. — Я хочу, чтобы ты обязательно поехал со мной.

— Мы что, в самом деле будем встречаться с королем? — спросил Роджер, немного ошалев от подобной возможности.

— Не бойся. Дануб Брок Урсальский — мой добрый друг, — ответил барон. — Да, мой добрый друг. Он даст мне аудиенцию и непременно поверит моим словам. Вне зависимости от того, сумеет ли он при отсутствии доказательств предпринять какие-либо открытые действия.

— Но я был свидетелем! — возразил Роджер. — Я видел, как тот монах убил Коннора.

— Твои свидетельства могут оказаться лживыми.

— Вы мне не верите?

— Очень даже верю! — ответил барон, привычно рубанув воздух рукой. — Верю, мой мальчик. Иначе, зачем мне были бы все эти хлопоты? Зачем бы я стал отдавать тебе Грейстоуна и меч Коннора? Если бы я не верил тебе, то еще тогда приказал бы заковать тебя в цепи и пытать до тех пор, пока не убедился бы, что ты говоришь правду.

Барон умолк и пристально взглянул на Роджера.

— Где этот меч?

Роджер беспокойно заерзал в кресле. Вдруг он злоупотребил доверием барона?

— Меч и коня я отдал для важного дела, — признался он.

— Кому отдал?

— Джилли, — поспешил ответить Роджер. — Ее дорога намного труднее; там что ни шаг, то сражение. Я отдал ей и Грейстоуна, и меч, поскольку ни на лошади толком ездить не умею, ни меч в руках держать.

— Тому и другому можно научиться, — недовольно проворчал барон.

— На это надо время, а его у нас нет, — возразил Роджер. — А Джилли меч и конь как нельзя кстати. Не сомневайтесь в ее силе и сноровке…

Роджер умолк, стараясь предугадать, как грузный барон воспримет все это.

— Здесь я тоже доверяю твоим суждениям, — произнес после долгого молчания барон. — Так что не будем больше об этом. Вернемся-ка лучше к нашим неотложным делам. Еще раз повторяю: я тебе верю. Но Дануб Брок более осторожен в своих выводах. Представляешь ли ты последствия наших заявлений? Если король Дануб поверит им и заявит об этом во всеуслышание, между государством и церковью может начаться кровопролитная война, которой ни одна из сторон не хочет.

— Отец-настоятель уже начал эту войну, — напомнил старику Роджер.

Лицо барона Билдебороха помрачнело, и он показался Роджеру совсем дряхлым и усталым.

— Вот потому мы и должны отправиться в Урсал, — сказал он.

Стук в дверь помешал Роджеру ответить.

Вошел камердинер.

— Ваша светлость, как стало известно, в Сент-Прешес прибыл новый настоятель. Его имя Де'Уннеро.

— Ты его знаешь? — спросил барон у Роджера, но тот лишь покачал головой.

— Новый настоятель желает встретиться с вами, — продолжал камердинер. — Сегодня вечером во время ужина в Сент-Прешес.

Билдеборох кивнул, и камердинер ушел.

— Похоже, мне надо спешить, — проговорил барон, глядя в окно на предвечернее солнце.

— Я отправлюсь вместе с вами, — сказал Роджер, подымаясь с кресла.

— Нет, — возразил барон. — По правде говоря, мне было бы интересно знать твое впечатление об этом человеке. Но если наши опасения верны и у заговора церковников длинные руки, я лучше пойду один. Пусть имя и облик Роджера Биллингсбери останутся неизвестными для настоятеля Де'Уннеро.

Роджер хотел было поспорить, но он знал, что барон прав. Знал он и другую причину, о которой умолчал Билдеборох. Как-никак Роджер слишком молод и неискушен в тонкостях подобных встреч. Барон опасался, что он вполне может что-нибудь сболтнуть по глупости, и тогда этот ужин окажется для Де'Уннеро весьма «сытным».

Поэтому Роджер остался в Чейзвинд Мэнор дожидаться возвращения барона.

До середины калембра не так уж и далеко. Особенно когда начинаешь думать обо всем, что надо успеть сделать до того момента. Отец-настоятель Маркворт мерил шагами свой кабинет. Проходя мимо окна, морщинистый старик останавливался и бросал взгляд на летнюю листву деревьев. События, произошедшие в течение последних нескольких недель, в особенности открытия, сделанные в Барбакане, и неприятности в Палмарисе, заставили Маркворта изменить свою точку зрения на многие вещи и ускорить необходимые действия по достижению давних и желанных целей.

С гибелью Добриниона расстановка сил в Коллегии Аббатов существенно изменилась. Пусть Де'Уннеро — совсем новичок среди настоятелей, но одно то, что он управляет Сент-Прешес, даст ему сильный голос на Коллегии. Возможно, он даже будет третьим по значимости после Маркворта и Джеховита, настоятеля Сент-Хонс. Это даст Маркворту огромную силу для удара.

Злорадно улыбаясь, старый церковник мысленно стал представлять грядущие события. Во время этой Коллегии Аббатов он навсегда разделается с Эвелином Десбрисом и неотвратимо заклеймит беглого монаха как еретика. Это очень важно. Маркворт понимал: если не разделаться с Эвелином, деяния последнего останутся доступными для истолкований. Пока на тень Десбриса не ляжет клеймо еретика, все монахи, включая первогодков, вольны обсуждать события, связанные с бегством Эвелина, а это крайне опасно. Кто поручится, что не найдутся сочувствующие Эвелину? И не вползет ли в подобные пересуды словечко «бегство», заменив собой обычно применяемые к этому монаху слова «убийство» и «кража»?

Да, чем раньше он составит обвинение в ереси и чем раньше оно будет принято иерархами церкви, тем лучше. Как только оно получит официальный статус, любое сочувственное упоминание об Эвелине Десбрисе, будь то в монастыре или в храме, станет недопустимым. Едва Эвелина объявят еретиком, его имя в анналах истории церкви будет раз и навсегда связано с проклятием.

Думая о дороге к заветной цели, Маркворт глубоко вздохнул. Он подозревал, что встретит сопротивление, и в первую очередь — со стороны упрямого магистра Джоджонаха. Если, конечно, магистр доживет.

Маркворт отбросил возможность еще одного убийства. Если все его открытые враги вдруг начнут погибать, вопрошающие взоры могут обратиться в его сторону. К тому же в своих взглядах Джоджонах не одинок. Время для сокрушительного удара еще не пришло. Пока рано.

Но если враги все-таки затеют сражение, Маркворт должен быть во всеоружии. Он должен обосновать свои утверждения о ереси Эвелина, поскольку взрыв в Барбакане пока также является предметом различных истолкований. Разумеется, никто не станет отрицать, что в ночь бегства Эвелина был убит Сигертон, но даже здесь у Джоджонаха могут оказаться свои доводы. Грех определяется не только действиями, но и намерением их совершить, и только неоспоримый грех является основанием для того, чтобы объявить кого-либо еретиком.

Следовательно, он должен подтвердить не только свое толкование событий, произошедших в ту ночь, когда Эвелин бежал из монастыря, прихватив камни. Чтобы объявление Эвелина еретиком было полностью оправданным (а церковь никогда не шла на такой шаг поспешно), Маркворту необходимо доказать, что Эвелин постоянно использовал камни для злодеяний и потому в конце концов его человеческая природа полностью выродилась. Но отец-настоятель понимал, что ему не удастся утихомирить Джоджонаха. Этот человек будет сражаться с ним везде, где дело касается Эвелина Десбриса, и до последнего станет противиться его замыслам. Сейчас Маркворт в этом не сомневался: Джоджонах приедет сюда на Коллегию Аббатов и обязательно ринется в бой. Их противостояние продолжается уже давно. Значит… значит, нужно уничтожить самого магистра, а не только разбить его доводы.

Маркворт знал, где ему искать союзников для нанесения упреждающего удара по Джоджонаху. Настоятель Джеховит входит в число наиболее влиятельных советников короля и мог бы попросить о выделении ему отряда фанатичных воинов из «Бесстрашных Сердец». Необходимо лишь надлежащим образом подготовить Джеховита и убедить его привести сюда этих свирепых молодцов…

Довольный своим решением, отец-настоятель вернулся к мыслям об Эвелине. В живых остался лишь один свидетель деяний Эвелина — Смотритель. Но все допросы кентавра — и словесные, и с помощью магического камня — лишь доказывали, что это существо обладает значительной силой воли. Маркворт опасался, что никакие пытки не заставят Смотрителя сдаться.

С этими мыслями отец-настоятель подошел к столу и набросал распоряжение брату Фрэнсису, веля ему неустанно, до самой Коллегии, воздействовать на кентавра. Если у них не будет уверенности, что Смотрителя удастся сломить и заставить говорить нужные им слова, кентавра придется убить еще до появления высоких гостей.

Водя пером по пергаменту, Маркворт осознал дополнительную сложность для своих замыслов. Фрэнсис был монахом девятого года, а на Коллегию помимо настоятелей допускались только безупречные и магистры. Старик нуждался в присутствии Фрэнсиса на Коллегии; конечно, у этого брата есть свои ограничения, но он достаточно предан и послушен.

Отец-настоятель оторвал клочок пергамента, нацарапал себе для памяти «ББФ» и спрятал памятку. Что ж, вынуждаемый условиями военного времени, он нарушил доселе незыблемые правила, сделав Де'Уннеро настоятелем Сент-Прешес, а Джоджонаха — его помощником. Теперь он точно так же возведет брата Фрэнсиса в ранг безупречного.

Безупречный Брат Фрэнсис.

Маркворту нравилось сочетание этих слов, нравилось усиливать власть тех, кто безоговорочно ему повиновался. Объяснение этого шага будет простым и вряд ли вызовет возражения: после отъезда двух магистров, посланных трудиться на ниве Сент-Прешес, верхние ступени их собственного монастыря ослабли. И хотя в Санта-Мир-Абель были десятки безупречных, лишь очень немногие из них обладали необходимыми качествами, чтобы в дальнейшем стать магистрами. Немногие и стремились к этому. Брат Фрэнсис отлично зарекомендовал себя во время экспедиции в Барбакан, и, став безупречным, он сможет значительно укрепить эту ступень.

Да, рассуждал отец-аббат, еще до созыва Коллегии он сделает Фрэнсиса безупречным, а затем и магистром, дабы заменить…

…Джоджонаха, решил он. А для замены Де'Уннеро придется поискать кого-то среди толпы безупречных. Возможно, сгодился бы даже Браумин Херд, невзирая на то, что избранный братом Браумином наставник оставляет желать лучшего. Но сейчас, когда Джоджонах далеко и вряд ли вернется (разве что на три недели, пока продолжается Коллегия), можно будет попытаться приручить Браумина Херда, помахав перед его носом вожделенным званием.

Отец-настоятель почувствовал, что ему даже стало легче дышать. Все сложности разрешались вполне очевидным образом. Обретенное им новое понимание, новый уровень внутреннего водительства почти граничили с чудом. Все хитросплетения вокруг него рушились словно сами собой, а он получал предельно четкие ответы.

Все сложности, кроме одной, — напомнил он себе и от досады ударил кулаком по столу. Он до сих пор не нашел возможности, как без лишних проволочек объявить Эвелина еретиком. Нет, Смотритель не дрогнет; кентавр будет сопротивляться до самого конца. Маркворт впервые пожалел о том, что семьи Чиличанк нет в живых. Вот ими было бы намного проще управлять.

В мозгу старика почему-то возник образ подземного книгохранилища, в котором Джоджонах разыскивал сведения о брате Аллабарнете. Образ был очень ярким, но старик так и не мог понять, чем вызвано это видение, пока что-то не указало ему на самый дальний угол, где стоял шкаф с запретными книгами.

Повинуясь своей интуиции и внутреннему водительству, Маркворт вначале подошел к столу и достал несколько самоцветов, затем покинул кабинет и начал спускаться по влажным и темным лестницам, направляясь в хранилище. С отъездом Джоджонаха необходимость в охране отпала. Держа в руке ярко светящий бриллиант, отец-настоятель осторожно вошел в древнюю библиотеку. Минуя полки с книгами, он прошел прямо в тот угол, где было собрано все то, что церковь давным-давно объявила запретным. Умом Маркворт понимал, что даже ему, отцу-настоятелю, не позволено нарушать запрет, однако внутренний голос вел его туда, суля ответы на все мучительные вопросы.

Некоторое время Маркворт разглядывал книги и пергаментные свитки, затем прикрыл глаза и воспроизвел содержимое шкафа перед своим мысленным взором.

Глаза старика оставались закрытыми, но он протянул руку, уверенный, что внутреннее водительство сейчас укажет ему на нужную книгу. Вытащив одну из них, Маркворт запихал добычу в рукав и поспешил вернуться в свои покои. Только там он удосужился прочесть название: «Колдовские заклинания».

Роджер ожидал, что барон вернется поздним вечером, и был немало удивлен, когда заслышал его шаги. Солнце еще только опускалось за горизонт. Роджер вышел ему навстречу, надеясь, что все прошло благополучно, но надежды парня рухнули, едва он увидел пыхтящего и сопящего Рошфора Билдебороха. Лицо старика побагровело от прорвавшегося гнева.

— За все годы мне еще не доводилось встречать более отвратительного человека, не говоря уже о том, что он именует себя святым отцом! — грохотал барон по дороге из передней в кабинет.

Барон плюхнулся в свое любимое кресло, но тут же вскочил на ноги и стал расхаживать по кабинету. Роджер, помешкав и подумав, что в таком состоянии барон вряд ли усидит на одном месте, тихо опустился в кресло сам.

— Он вздумал мне угрожать! — кипел барон Билдеборох. — Мне! Палмарисскому барону, другу его величества Дануба Брока Урсальского!

— Что он сказал?

— Все началось весьма пристойно, — сказал Билдеборох. — Весьма вежливо. Эта тварь Де'Уннеро начал высказывать надежды, что он сумеет плавно войти в жизнь Сент-Прешес. Он сказал, что мы могли бы действовать рука об руку…

Билдеборох умолк, и Роджер затаил дыхание, понимая, что сейчас последует самое важное.

— …невзирая на явные недостатки и преступное поведение моего племянника! — взорвался барон, топая ногами и молотя руками воздух.

Здесь силы разом оставили барона, и Роджер, быстро подскочив к нему, помог старику дойти до кресла.

— Гнусный пес! — продолжал Рошфор. — Уверен, что он еще не знает о гибели Коннора. Но ничего, скоро узнает. Представляешь, он предложил простить Коннора, если я дам ему честное слово, что в дальнейшем мой племянник будет более осмотрительным. Простить Коннора!

Роджеру стоило немалых сил успокоить старика. Он опасался, что барон чего доброго умрет от гнева. Лицо Рошфора Билдебороха пылало, налитое кровью, а глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

— Самое лучшее, что мы можем сделать, — это отправиться к королю, — спокойно произнес Роджер. — У нас есть союзники, с которыми новому настоятелю не справиться. Мы не дадим очернить имя Коннора. Да, мы сможем переложить вину за случившееся на плечи истинных виновников.

Эти слова в значительной мере успокоили барона.

— Едем немедленно, — сказал он. — Прямо в Урсал, на полной скорости. Скажи моим слугам, чтобы приготовили карету.

Де'Уннеро ничуть не заблуждался по поводу барона Билдебороха. Он специально повел себя так, чтобы побольше узнать и о самом бароне, и о его политических воззрениях. Де'Уннеро считал, что успех его маневра превзошел все ожидания. Недовольство Билдебороха ясно показывало, что и он может оказаться открытым врагом церкви, причем более опасным, чем его племянник или покойный Добринион.

Де'Уннеро был достаточно сметлив, чтобы понимать, на кого в случае чего ляжет вина за устранение источника этих опасностей.

Вопреки собственным словам, произнесенным на встрече с бароном, Де'Уннеро прекрасно знал о смерти Коннора Билдебороха. Знал он также и том, что какой-то юнец доставил тело Коннора в Палмарис вместе с телом другого человека, одетого в сутану Абеликанского ордена. Вот она, цена вашей ошибки, отец-настоятель, — раздраженно подумал Де'Уннеро. Как он ни просил, Маркворт не послал его на поиски камней. Если бы он, Де'Уннеро, отправился искать Эвелина, все это давным-давно бы кончилось: камни вернулись бы в монастырь, а сам Эвелин и его дружки были бы мертвы. И этот Билдеборох не был бы как кость в горле ни у него, ни у церкви!

А теперь Маркворт и себе, и церкви создал изрядную помеху. Де'Уннеро успел порасспросить некоторых здешних монахов, а также собратьев из Санта-Мир-Абель, которые своими глазами видели, как тогда, во дворе Сент-Прешес, дело едва не дошло до сражения. Все они в один голос утверждали, что барон Билдеборох относился к Коннору как к сыну. Вина за убийство, несомненно, была возложена на церковь, и барон Билдеборох, чье влияние простиралось далеко за пределы Палмариса, отнюдь не собирался молчать об этом.

Нового настоятеля ничуть не удивило, когда один из братьев его эскорта, посланный на разведку, вернулся и сообщил, что карета барона выехала из ворот Чейзвинд Мэнор и направилась по прибрежной дороге на юг.

Остальные шпионы Де'Уннеро подтвердили эти сведения. Один из них утверждал, что в карете находился барон Билдеборох.

Де'Уннеро ничем не выдал своих чувств. Он оставался спокойным и как ни в чем не бывало провел все требуемые ритуалы вечерней молитвы. После этого он довольно рано удалился к себе, сославшись на усталость после дороги. Причина была вполне понятной и ни у кого не вызвала подозрений.

— А вот здесь у меня есть преимущество даже перед вами, отец-настоятель, — произнес Де'Уннеро, глядя из окна в ночную тьму. — Я обойдусь без подручных.

Де'Уннеро снял балахон сутаны и переоделся в облегающий костюм из черной материи. Потом он поднял оконную решетку и спрыгнул вниз, исчезнув среди теней. Вскоре он оказался за пределами монастыря, сжимая в руке свой любимый самоцвет.

Де'Уннеро погрузился в глубь камня, ощутил пронзительную боль — это начали видоизменяться кости рук. Подгоняемый нарастающим возбуждением предстоящей охоты, ощущая неистовую радость от того, что наконец-то настало его время, настоятель все глубже погружался в магию камня. Он поспешно сбросил обувь, ибо его ноги превращались в задние когтистые лапы тигра. У него возникло ощущение, что он растворяется в магии и сливается с камнем. Все его тело дергалось и вздрагивало. Он провел лапой по груди и разорвал одежду.

Вскоре Де'Уннеро двигался на четвереньках, и когда он попытался воспротивиться этому, из тигриной пасти послышалось рычание.

Никогда еще он не заходил так далеко!

Но до чего же это было удивительно!

Сила, вот она — сила! Он стал тигром, преследующим добычу, и вся эта неимоверная сила подчинялась его абсолютной власти. Быстро и неслышно несся Де'Уннеро на своих мягких лапах. Достигнув городской стены, он с легкостью перепрыгнул через нее и помчался в сторону южной дороги.

Прочитав несколько первых страниц, содержащих общее описание, отец-настоятель понял, что это за книга. Еще полгода назад Далеберт Маркворт ужаснулся бы своему замыслу.

Но это было в прошлом, до того как он обрел «внутреннее водительство» Бестесбулзибара.

Маркворт осторожно опустил книгу в самый нижний ящик стола и запер на все обороты ключа.

— Вначале займемся неотложными делами, — произнес он вслух.

Из другого ящика он достал чистый пергамент и склянку с черными чернилами. Маркворт развернул пергамент и закрепил углы гирьками. Затем он долго глядел на лист, пытаясь подобрать наиболее подходящие слова для заглавия. Кивнув самому себе, он вывел:

О возведении брата Фрэнсиса Деллакорта

из монастыря Санта-Мир-Абель

в ранг Безупречного Брата

На подготовку этого важного документа Маркворт затратил немало времени, хотя окончательный вариант содержал в себе не более трехсот слов. День клонился к вечеру. В монастыре наступил обеденный час. Маркворт направился в ту часть монастыря, где размещались недавно принятые в обитель братья. Он отобрал троих и повел к себе.

— Каждый из вас должен будет сделать мне по пять экземпляров этого документа, — пояснил он.

Один из молодых братьев беспокойно заерзал на месте.

— Говори, что тебя тревожит, — потребовал Маркворт.

— Отец-настоятель, я вовсе не искусен в письме, а уж тем более в заставках и иных украшениях, — заикаясь и не поднимая головы, признался монах.

По правде говоря, распоряжение Маркворта повергло в смятение всех троих. Санта-Мир-Абель мог похвастаться лучшими в мире писцами. Многие безупречные, знавшие, что им никогда не стать магистрами, избирали для себя труд переписчика.

— Я же не спрашивал о том, насколько ты искусен, — возразил Маркворт, потом спросил, обращаясь ко всем троим: — Читать и писать умеете?

— Конечно, отец-настоятель, — хором ответили монахи.

— Тогда делайте то, что я сказал, — велел старик. — И не задавайте вопросов.

— Да, отец-настоятель.

Маркворт обвел своим угрюмым взглядом каждого из них и после нескольких минут тягостной тишины пригрозил:

— Если кто-то из вас скажет хоть слово о том, чем вы здесь занимались, если кто-то из вас даст кому-либо хоть малейший намек о содержании этого документа, вас всех троих сожгут у позорного столба.

И вновь стало тихо. Маркворт внимательно разглядывал монахов. Он намеренно выбрал первогодков, поскольку не сомневался, что на них его угроза окажет сильное воздействие. По окончании работы он отпустил молодых братьев, будучи твердо уверен, что те не посмеют ослушаться своего отца-настоятеля.

Дальнейший путь Маркворта лежал к келье брата Фрэнсиса. Тот уже ушел обедать, но старику и не требовалось его присутствие. Распоряжения относительно Смотрителя он просунул под дверь кельи.

Вскоре после этого отец-настоятель вернулся к себе и прошел в комнатку, примыкавшую к его спальне. Он редко пользовался этим помещением. Здесь Маркворт приступил к приготовлениям. Первым делом он удалил оттуда все, включая мебель. Затем, взяв принесенную из подземелья книгу, нож и разноцветные свечи, он прошел в пустую теперь комнатку и начал вырезать на полу весьма необычный узор, подробно описанный в книге.

Лес показался Роджеру тихим и спокойным. Даже воздух был здесь иным, нежели в его родных северных местах, словно все лесное зверье, все деревья и цветы знали, что вокруг нет ни гоблинов, ни поври.

На привале Роджер вышел из кареты немного размяться. Но проходили минуты, а он все стоял под звездным небом, наедине со своими мыслями. Он старался не думать о предстоящей встрече с королем Данубом; он и так уже много раз репетировал будущую речь. Роджер старался не беспокоиться о своих друзьях, которые, по его подсчетам, находились сейчас где-то вблизи Санта-Мир-Абель. А может — уже сражались с церковью за пленников. Сейчас парню хотелось лишь одного: тишины и покоя летней ночи.

Сколько раз он ночевал в лесу близ Кертинеллы, устроившись на какой-нибудь ветке. Наверное, каждую ночь, когда позволяла погода. Тетушка Келсо звала его на обед, потом на завтрак. Эта добрая, по-матерински заботливая женщина думала, что в промежутке между обедом и завтраком он сладко спит в ее сарае, уютно свернувшись калачиком. Но чаще Роджер спал в лесу.

Теперь, как бы он ни старался, ему не войти в то давнишнее, беззаботно-спокойное состояние. Слишком много тревог поселилось в его сознании, слишком много он повидал и пережил.

Роджер привалился к дереву, глядя на звезды и жалея о былой безмятежности. Все время, пока он был с Элбрайном, Пони и Джуравилем, они искренне радовались его возмужанию, одобрительно кивали, говоря, что его решения становятся более ответственными. Однако, взвалив на свои плечи груз ответственности, Роджер лишь сейчас ощутил эту тяжесть. Звезды уже не перемигивались весело, как когда-то. Тяжесть лежала не только на плечах, но и на сердце.

Роджер снова вздохнул и стал убеждать себя, что жизнь изменится к лучшему. Король Дануб восстановит порядок в государстве. Гоблины, поври и великаны уберутся восвояси, а он вернется в родную Кертинеллу и заживет как прежде.

Но он не поверил этому. Пожав плечами, он направился к карете — в мир, полный ответственности и разговоров о важных делах.

Не доходя до места стоянки, он остановился и почувствовал, что почему-то у него становятся дыбом волосы.

В лесу стояла какая-то непонятная, дьявольская тишина.

Потом послышалось негромкое, но резкое рычание, какого Роджеру еще не доводилось слышать. Парень застыл на месте, вслушиваясь и пытаясь определить, откуда оно исходит. Рев как будто исходил сразу отовсюду, даже сверху. Роджер стоял не шелохнувшись и едва дышал.

Он услышал звон меча, еще один рев, теперь уже зычный. Затем послышались душераздирающие человеческие крики. Роджер опрометью бросился бежать к месту стоянки, спотыкаясь о корни. Ветки хлестали его по лицу. Он увидел костер и мечущиеся силуэты.

Крики страха сменились предсмертными криками.

Роджер подбежал ближе и увидел, что все трое стражников мертвы. Их растерзанные и изуродованные тела валялись у костра. Роджер едва обратил на них внимание. Он видел, как барон, сумев наполовину забраться в карету, отчаянно пытался захлопнуть дверцу.

Но даже если бы это ему и удалось, дверца не выдержала бы натиска огромной полосатой оранжево-черной кошки, которая когтями вцепилась барону в сапог.

Барон изловчился и ударил зверя ногой. Тигр выпустил ногу, и за это время барон успел залезть внутрь. Но он так и не сумел закрыть дверцу, поскольку полосатое чудовище отпустило его ногу лишь затем, чтобы встать на задние лапы. Прежде чем барон успел потянуть на себя дверцу, тигр запрыгнул внутрь кареты и бросился на барона.

Карета ходила ходуном, барон истошно кричал, а Роджер лишь беспомощно взирал на все это. У него был маленький меч, чуть побольше кинжала. Но Роджер знал, что ему не поспеть барону на подмогу. Он не сможет не то что убить, а даже серьезно ранить тигра.

Роджер повернулся и побежал прочь. Слезы заливали ему лицо. Он с трудом хватал ртом воздух. Еще одна мгновенная смерть у него на глазах! Внезапная, как смерть Коннора. И вновь он оказывается лишь беспомощным наблюдателем, свидетелем гибели друга.

Роджер не знал, куда бежит. Он за что-то цеплялся, что-то хлестало его по лицу, по рукам и ногам. Минуты казались часами. Он бежал, пока не свалился от изнеможения. Но даже тогда Роджер заставил себя хоть как-то двигаться дальше. Он даже не знал, есть ли вообще за ним погоня. Отчаянный страх не позволял ему оглянуться назад.

 

ГЛАВА 31

В ОБХОД

Подсвеченная солнцем, окутанная пеленой утреннего тумана, впереди высилась крепость Санта-Мир-Абель. Ее морской фасад, далеко растянувшийся по вершине скалы, глядел на залив Всех Святых. Только сейчас, увидев громаду обители и ощутив древнюю силу этого места, Элбрайн, Пони и Джуравиль по-настоящему смогли оценить могущество своих врагов и понять, что предстоит им самим.

Джоджонаху они рассказали о своих замыслах еще в то утро, вскоре после его неожиданного появления. Он в свою очередь сообщил Пони о смерти ее приемного брата.

Известие больно ударило по ней. Неважно, что они с Греди никогда не были близкими друзьями; они немало лет прожили под одной крышей. Пони почти не спала всю ночь и задолго до рассвета уже была исполнена сил и решимости преодолеть последний отрезок пути, который теперь привел их сюда, к стенам крепости, казавшейся неприступной. Крепости, ставшей тюрьмой для ее родителей и кентавра.

Массивные ворота были плотно заперты.

— Сколько их там, внутри? — шепотом спросила Джоджонаха Пони.

— Одних братьев — более семисот, — ответил он. — И даже те, кого приняли в монастырь только прошлой весной, умеют сражаться. Приведите сюда хоть королевскую армию — силой Санта-Мир-Абель не взять. В более спокойные времена вы еще могли бы проникнуть в монастырь под видом крестьян или ремесленников, но сейчас это невозможно.

— Что вы предлагаете? — спросил магистра Элбрайн.

Если Джоджонах не найдет способа провести их внутрь, весь замысел будет обречен на провал. Еще вчерашним утром, придя к ним, магистр пообещал им, что такой способ есть. Поэтому все четверо незамедлительно двинулись в путь, стремясь как можно быстрее оказаться здесь.

— Любое внушительное строение имеет не только внушительные ворота. Обязательно должны быть и другие, не столь приметные входы, — ответил Джоджонах. — И один такой я знаю.

Магистр повел их окружным путем к северной оконечности монастыря. Там по извилистой каменистой тропе они спустились к узкой прибрежной полосе. Сейчас было время прилива, и вода подходила прямо к камням. Кто знает, сколько веков подряд длился этот нескончаемый танец волн! Но даже залитый водой, берег казался вполне проходимым, и Элбрайн ногой стал измерять глубину.

— Рано, — сказал ему Джоджонах. — Прилив нарастает. Мы еще могли бы пройти, пока вода не поднимется выше, но вряд ли нам удастся проделать обратный путь. Позже, когда начнется отлив, мы сможем дойти до монастырской гавани. Сейчас то место почти не используется и мало охраняется.

— И куда теперь? — спросил эльф.

Джоджонах указал на нечто вроде неглубокой пещеры, мимо которой они уже проходили. Все понимали, что после целого дня и ночи, проведенных в дороге, им требуется отдых. Сюда не проникал холодный морской ветер, и потому друзья устроили здесь привал. Джуравиль приготовил поесть. Только сейчас все вспомнили, что давно ничего не ели.

Разговор тек легко и непринужденно. В основном говорила Пони, рассказывая внимательно слушавшему магистру о ее странствиях с Эвелином. По просьбе Джоджонаха она вновь и вновь повторяла ему тот или иной эпизод. Казалось, магистру не насытиться этими рассказами. Он цеплялся за мельчайшую подробность, просил добавить ее собственные ощущения и наблюдения. Джоджонах хотел знать об Эвелине все. Наконец Пони удалось добраться до того момента, когда она и Эвелин встретились с Элбрайном. Здесь в разговор включился Элбрайн, а затем и Джуравиль, рассказавший немало интересного о сражениях в Дундалисе и о начале путешествия в Барбакан.

Джоджонах вздрагивал, слушая рассказ эльфа о его столкновении с Бестесбулзибаром, и потом, когда Элбрайн и Пони поведали ему о битве близ Аиды, о гибели Тантан и о последнем сражении с демоном-драконом.

Теперь настал черед магистра. Джоджонах говорил с набитым ртом, поскольку Джуравиль приготовил восхитительное угощение. Он рассказал друзьям о том, как монахи обнаружили Смотрителя, о плачевном состоянии кентавра и об удивительно быстром его исцелении благодаря повязке эльфов.

— Даже я и, полагаю, даже госпожа Дасслеронд не подозревали об истинной силе этой повязки, — признался эльф. — Здесь применена какая-то особая, редкая магия, иначе мы все носили бы такие повязки.

— Такие? — с улыбкой спросил Элбрайн и, закатав левый рукав, показал кусок зеленой ткани, плотно обмотанный вокруг мускулистой руки.

В ответ эльф лишь улыбнулся.

— Мне бы хотелось кое на что взглянуть, — изменил ход разговора Джоджонах, внимательно глядя на Пони. — Насколько я понимаю, Эвелин считал тебя своим другом.

— Да. Я ведь вам уже рассказывала.

— И после его гибели самоцветы взяла ты.

Пони беспокойно заерзала на месте и переглянулась с Элбрайном.

— Я знаю, что кто-то забрал у Эвелина камни, — продолжал магистр. — Когда я осматривал его тело…

— Неужели вы его выкопали? — с ужасом спросил Элбрайн.

— Ни в коем случае! — поспешил ответить Джоджонах. — Я осматривал тело, пользуясь магическим камнем и гранатом.

— Чтобы засечь его магию, — договорила Пони.

— Да. И магическое присутствие вокруг Эвелина было весьма слабым, — сказал Джоджонах. — Однако я уверен, и ваши рассказы лишь укрепляют мою уверенность, что у Эвелина было достаточное количество самоцветов. Я знаю, почему его рука была поднята вверх, и кто первый нашел эти камни.

Пони вновь бросила взгляд на Элбрайна. Его лицо выражало то же замешательство, какое владело и ею.

— Я бы хотел взглянуть на эти камни, — напрямую заявил Джоджонах. — Возможно, их придется пустить в ход в предстоящем сражении, если у нас дойдет до этого. Я обладаю большим опытом по части самоцветов и очень искусен в обращении с ними. Уверяю вас, в случае необходимости я сумею надлежащим образом применить их.

— Вы не настолько искусны, как Пони, — возразил Элбрайн, поймав удивленный взгляд магистра.

Но Пони все-таки достала мешочек с самоцветами и, раскрыв, поднесла к глазам Джоджонаха.

Глаза магистра заблестели. Он увидел рубин, графит, серпентин, изъятый у брата Юсефа гранат, и другие камни. Он протянул руку, однако Пони быстро убрала мешочек обратно.

— Эвелин передал эти камни мне, и теперь они — моя ноша, — объяснила она.

— А если бы я смог лучше, чем ты, применить их в бою?

— Нет, не смогли бы, — тихо возразила Пони. — Меня обучал сам Эвелин.

— Но я же столько лет… — попытался было возразить Джоджонах.

— Я видела, как вы врачевали раненых из купеческого каравана, — напомнила ему Пони. — Раны были незначительными, но вы с большим трудом справлялись с ними.

— Я увидела ваши возможности, магистр Джоджонах, и сейчас у меня нет ни малейших намерений обижать вас или хвастаться своей силой. Но в применении камней я сильнее вас. Мы с Эвелином сумели объединиться в духе, и через эту связь он передал мне свой опыт.

— Магия Пони бессчетное число раз выручала и меня, и многих других, — добавил Элбрайн. — Она не хвастается, а говорит то, что есть на самом деле.

Джоджонах обвел их глазами, затем посмотрел на Джуравиля, который тоже кивал в знак согласия.

— Я не стала использовать магию в сражении с гоблинами, поскольку мы узнали, что к лощине приближаются монахи. Я опасалась, что они засекут мои действия, — объяснила ему Пони.

Джоджонах поднял руку, показывая, что удовлетворен этими словами. Ведь то же самое он уже слышал, когда его дух парил над местом их стоянки.

— Замечательно, — согласился он. — Но, думаю, тебе не следует брать их с собой в монастырь. Или же — возьми только часть.

Пони вновь посмотрела на Элбрайна. Тот пожал плечами, потом кивнул. Доводы монаха совпадали с тем, о чем они с Джуравилем уже говорили ей. Значит, в этом есть смысл.

— Мы не знаем, суждено ли нам вернуться, — сказал Джуравиль. Так не лучше ли спрятать камни здесь, чем они попадут в руки монахов? — спросил он Джоджонаха.

— Да, — почти сразу же решительно отозвался магистр. — Уж лучше выбросить камни в море, чем позволить им попасть к отцу-настоятелю Маркворту. Поэтому прошу тебя, оставь их здесь, в том же месте, где вы оставите своих коней.

— Посмотрим, — уклончиво ответила Пони.

Разговор перешел на более насущные темы. Элбрайна интересовало, охраняется ли вход со стороны гавани.

— Сомневаюсь, что там кто-нибудь будет, — убежденно ответил Джоджонах.

Он рассказал им, что за массивными воротами располагается опускная решетка, а за ней находятся внутренние ворота, такие массивные. Те, скорее всего, открыты.

— Не слишком-то удобный вход для нас, — заметил Джуравиль.

— Поблизости могут быть и другие входы, — ответил Джоджонах. — Эта часть монастыря — самая древняя. В те времена потребность в гавани была очень велика. Ворота, о которых я сказал, — сравнительно поздние; им не более двухсот лет. Однако когда-то со стороны гавани существовало достаточно входов в монастырь.

— И вы надеетесь в ночной темноте отыскать один из таких входов, — недоверчиво произнес эльф.

— Возможно, с помощью камней мне удалось бы открыть ворота, — сказал Джоджонах, взглянув при этом на Пони. — В Санта-Мир-Абель мало беспокоятся о том, что кто-то вторгнется в монастырь, применив магию. Единственная преграда, которую не одолеть силой камней, — это опускная решетка. Но если монахи ждут какой-нибудь корабль, решетка, скорее всего, поднята.

Пони не ответила.

— Желудки у нас полны, а костер приятно греет, — сказал Элбрайн. — Давайте отдохнем, пока позволяет время.

Джоджонах взглянул на полную луну, которую в этой фазе называли Шейлой, и попытался вспомнить все, что ему известно о приливах. Он встал и позвал Элбрайна пройти с ним на берег. Оказалось, вода спала почти до основания скал.

— Еще где-то два часа, — прикинул магистр. — Потом можно будет проникнуть в монастырь и завершить то, ради чего мы сюда добирались.

Как на словах все просто, — отметил про себя Элбрайн.

— Зачем ты сюда явился? — налетел на брата Фрэнсиса Маркворт.

В последнее время Фрэнсис действительно зачастил в покои отца-настоятеля.

— Я же говорил тебе, чтобы до поры до времени ты держался от моих дверей подальше.

Брат Фрэнсис развел руками, удивленный такой переменой в настроении старика.

— Сейчас мы должны сосредоточить все внимание на Коллегии Аббатов, — объяснил ему Маркворт. — Если все удастся, ты будешь там присутствовать, и туда же мы притащим кентавра.

Удивление брата Фрэнсиса сменилось откровенным недоумением.

— Я? — спросил он. — Но я недостоин такой чести, отец-настоятель. Я ведь еще даже не безупречный. Меня могут возвести в этот ранг лишь весной, а к тому времени Коллегия Аббатов давно закончится.

Отец-настоятель криво усмехнулся и, приблизив свое высохшее, морщинистое лицо к Фрэнсису, прошептал ему на ухо несколько слов.

— Что? — срывающимся голосом переспросил брат Фрэнсис.

— Ты будешь там, — повторил Маркворт. — Безупречный Брат Фрэнсис вместе со мной будет присутствовать на Коллегии.

— Но… но… — бормотал очумелый брат, — я ведь еще не пробыл в монастыре десяти лет. Уверяю вас, мой послужной список, необходимый для перевода в ранг безупречных, в порядке. Но все равно требуется пробыть в монастыре полных десять лет.

— Магистр Де'Уннеро стал самым молодым настоятелем в нашей сегодняшней церкви. Вот и ты станешь самым молодым безупречным, — бесстрастно произнес Маркворт. — Времена нынче опасные, и ради животрепещущих интересов церкви приходится менять правила.

— А как насчет других моих сверстников? — осторожно спросил брат Фрэнсис. — Как насчет брата Виссенти?

Вопросы рассмешили отца-настоятеля.

— Остальные… во всяком случае, многие из них перейдут в ранг безупречных весной, как и установлено правилами. Что до брата Виссенти, — тут он умолк, и улыбка превратилась в гримасу, — пока будем считать, что его будущее зависит от того, с кем он водится.

— Но с тобою не должно быть никаких проволочек, — продолжал Маркворт. — Ты должен пройти стадию безупречного, прежде чем я смогу сделать тебя магистром. Здесь канон церкви строг и неизменен ни при каких обстоятельствах.

У брата Фрэнсиса подкашивались ноги. Он был на грани обморока. Правда, еще тогда, когда он говорил в коридоре с Браумином Хердом, Фрэнсис предвидел такое развитие событий, но он никак не ожидал, что его наставник сделает это столь поспешно. И теперь, первым услышав и узнав о своем назначении и о действительном намерении отца-настоятеля сделать его магистром, он был потрясен до глубины души.

Сейчас Фрэнсис заново возводил пьедестал непогрешимости, разрушенный убийством Греди Чиличанка, словно более высокий ранг сам собой давал ему искупление грехов. Впрочем, он, пожалуй, уже и не нуждался в искуплении, ибо случившееся тогда было всего-навсего несчастным случаем.

— Но до тех пор, пока тебя не возведут в ранг безупречного, ты должен держаться от меня подальше, — объяснил ему Маркворт. — Формальности должны быть соблюдены. В любом случае, без дела ты не останешься, поскольку у меня есть для тебя исключительно важное дело. Ты должен сломить Смотрителя. Кентавр должен свидетельствовать против Эвелина и против той девчонки, завладевшей камнями.

Брат Фрэнсис покачал головой.

— Кентавр считает их своей родней, — осмелился возразить он наставнику.

Маркворт попросту отмел этот довод.

— Сломить можно любого человека и любого зверя, — сказал он. — С помощью магической повязки ты можешь сделать жизнь Смотрителя настолько ужасающей и невыносимой, что эта четвероногая скотина будет молить о смерти. Тогда за одно твое обещание быстрой смерти он согласится назвать своих друзей врагами церкви. Прояви смекалку, безупречный брат.

Звук нового звания ласкал Фрэнсису слух, но при мысли о том, что ему предстоит, лицо его помрачнело.

— И не подведи меня, — сурово добавил Маркворт. — Это отвратительное существо может оказаться главным козырем в нашем выступлении против Эвелина. Можешь не сомневаться: от этого выступления во многом зависит дальнейшая судьба Абеликанского ордена.

Фрэнсис закусил губу, находясь в полном смятении.

— Пойми, если не будет свидетельств кентавра, магистр Джоджонах и иже с ним обязательно выступят против нас. Самое большее, на что мы тогда сможем рассчитывать, — вопрос об объявлении Эвелина Десбриса еретиком примут к рассмотрению, — толковал ему Маркворт. — А «рассмотрение» грозит растянуться на годы.

— Но если он действительно был еретиком, а так оно и есть, — поспешно добавил брат Фрэнсис, заметив, как у Маркворта от гнева расширяются глаза, — тогда время — наш союзник. В глазах Бога и в глазах церкви Эвелин окажется проклят собственными деяниями.

— Дурак! — пролаял Маркворт и поспешно отвернулся, словно ему было противно даже глядеть на Фрэнсиса.

Этот жест больно ужалил молодого брата.

— Пойми, если камни не будут возвращены, время окажется жесточайшим нашим противником. Во всяком случае, моим. И, если Эвелин не будет официально провозглашен еретиком, ни королевская армия, ни народ не придут нам на помощь в поимке этой девчонки, чтобы она предстала перед судом.

Фрэнсис понял этот аргумент: любой, кого провозглашали еретиком, становился преступником и по церковным, и по государственным законам.

— Я должен вернуть похищенные камни! — продолжал Маркворт. — Я уже немолод. Неужели ты хочешь, чтобы я сошел в могилу, оставив это дело незавершенным? Неужели ты допустишь, чтобы на годы, проведенные мною в качестве отца-настоятеля Абеликанского ордена, легло позорное пятно?

— Конечно же нет, отец-настоятель, — ответил Фрэнсис.

— Тогда отправляйся к кентавру, — велел Маркворт таким ледяным тоном, что у Фрэнсиса стали дыбом волосы. — Эта лошадь нужна мне объезженной!

Брат Фрэнсис шатаясь вышел из комнаты, ощущая, что у него болит все тело, словно Маркворт бил его. Он пригладил волосы и направился к кентавру в застенок, исполненный решимости не подвести своего отца-настоятеля.

Маркворт запер за ним дверь на ключ и мысленно выбранил себя. Хорош, держит двери открытыми. Не хватает только, чтобы увидели книгу и столь примечательный узор на полу. Потом он прошел в комнатку, любуясь своей работой. Пентаграмма получилась превосходной, как две капли воды похожей на изображенную в книге. Все линии, которые он процарапал ножом в полу, были заполнены разноцветным воском.

Отец-настоятель пожертвовал ночным сном — настолько он был захвачен своей работой и тайнами, о которых повествовала книга. Возможно, теперь на Коллегии Аббатов выступят и двое Чиличанков. Маркворт разыщет духов, которые вселятся в их тела, а с помощью гематита сумеет устранить естественное разложение трупов.

Он знал, что идет на рискованный шаг, но подобное в истории уже бывало. «Колдовские заклинания» подробно описывали схожий трюк, использованный против второй настоятельницы Сент-Гвендолин. Тогда двое магистров монастыря были недовольны ее правлением, считая, что женщина не должна занимать такой пост. И действительно, кроме Сент-Гвендолин, женщины играли в делах церкви весьма незначительную роль. Когда один из магистров умер от старости, второй сразу же понял, что в одиночку ему будет не победить настоятельницу. Однако он умело воспользовался «Колдовскими заклинаниями» и прекрасно вышел из затруднительного положения. Он нашел заурядного злого духа, вселил его в тело мертвого магистра, и они почти целый год продолжали войну против упрямой настоятельницы.

Маркворт вернулся за стол. Ему требовалось посидеть и обдумать направление дальнейших действий. Оживленные трупы Чиличанков появятся перед Коллегией совсем ненадолго. Обман должен удаться, ибо, кроме него и Фрэнсиса, никто не знает об их смерти. Вот и еще двое свидетелей против этой девчонки.

Это в случае успеха. А в случае провала? Что его ждет, если обман раскроется? Разумеется, последствия будут отнюдь не радужными.

— Прежде чем решать, я должен увидеть оживление, — вслух произнес Маркворт и кивнул.

Отступать от избранного направления он не станет. Вначале он оживит Чиличанков, затем установит свое владычество над их телами и тогда убедится, насколько правдоподобен его обман. Надо еще посмотреть, как Фрэнсис обработает Смотрителя, и тогда уже решать, приводить «супругов» на Коллегию или нет.

Улыбаясь и довольно потирая руки, Маркворт взял черную книгу, пару свечей и направился в комнатку. Там он поставил свечи в нужные места, зажег их, а потом, используя магическую силу бриллианта, обратил их свет вспять, сделав желтое пламя черным. После этого отец-настоятель уселся со скрещенными ногами внутрь пентаграммы.

Держа камень в одной руке, а «Колдовские заклинания» в другой, Маркворт легко вышел из тела.

Комната приобрела странные очертания; духовным глазам отца-настоятеля она показалась искривленной и перекошенной. Он увидел знакомую дверь. Но теперь помимо нее в полу открылся длинный наклонный проход, уходивший вниз.

Маркворт двинулся по туннелю. Его душа опускалась все ниже и ниже.

К тому времени, когда Джоджонах повел троих друзей к нижним воротам, Шейла уже висела над самым монастырем. Коней спрятали в укромном месте, большую часть самоцветов — тоже. Пони взяла лишь те камни, без которых нельзя было обойтись. Сейчас она держала в руках магнетит и малахит, позволявший парить в воздухе и перемещать предметы.

Джоджонах внимательно осматривал ворота. Он даже попросил у Элбрайна меч и просунул его в щель. Подвигав лезвием взад-вперед, он обнаружил, что решетка опущена.

— Надо пройти вдоль скалы к югу и поискать другой вход, — заключил Джоджонах.

Он говорил шепотом, опасаясь дозорных на вершине стены, хотя до вершины было несколько сот футов.

— Скорее всего, там мы найдем более податливую дверь, — закончил магистр.

— Вы опасаетесь, что изнутри вход охраняется? — спросила Пони.

— Обычно ночью ниже второго уровня никого не бывает, — убежденно ответил Джоджонах. — Исключение может составлять стража, которую Маркворт поставил у дверей пленников.

— Так попробуем открыть эту дверь, — сказала Пони.

— Решетка опущена, — объяснил Джоджонах, безуспешно пытаясь сохранять хоть какую-то надежду в голосе.

Пони достала малахит, но магистр с сомнением покачал головой.

— Она слишком тяжела, — сказал Джоджонах. — Весит где-то около трех тысяч фунтов. Потому никто и не охраняет эти ворота. Двери открываются вовнутрь, но пока решетка опущена, открыть их невозможно. Мы могли бы соорудить что-то вроде рычага и попытаться поднять решетку, но она недоступна опять-таки по причине закрытых ворот.

— Посмотрим, насколько она недоступна для магии, — возразила Пони.

Раньше, чем магистр раскрыл рот для возражений, она ощупью отыскала у себя камень и, выйдя из тела, проскользнула в зазор между створками ворот. Осмотрев решетку, Пони быстро вернулась назад, поскольку не хотела понапрасну тратить энергию.

— Входить будем отсюда, — объявила она. — Внутренние створки не заперты, а в коридоре — ни души.

Джоджонах не стал спорить. Передвижение в духе было хорошо ему знакомо, равно как и возможность, находясь в этом состоянии, «видеть» в кромешной тьме.

— Внешние ворота закрыты на засов, — продолжала Пони. — Приготовьте факел, а потом внимательно слушайте, как начнет подниматься решетка, а за ней и засов. Только не мешкайте, я не знаю, насколько меня хватит.

— Ты не сможешь, — опять засомневался Джоджонах, но Пони уже вскинула руку с малахитом и вошла в глубины зеленоватого камня.

Элбрайн приблизился к магистру, положил ему руку на плечо, попросив успокоиться и ждать.

— Слышу… решетка подымается, — вскоре прошептал Джуравиль, припавший к массивным дверям.

Элбрайн с ошеломленным Джоджонахом бросились к нему, и магистр, не веря своим ушам, услышал скрежет поднимающейся решетки.

Пони испытывала чудовищное напряжение. Ей доводилось подымать в воздух великанов, но такой вес она подымала впервые. Она мысленно представила себе решетку и погрузилась в силу камня, направляя его магическую энергию. Она знала, что решетка уже поднялась на нужную высоту. Но теперь Пони требовалась дополнительная сила, чтобы поднять засов.

У нее тряслось все тело, пот катился по лбу, а глаза отчаянно моргали. Она представила засов, припомнила, где он находится, и из последних сил налегла на него.

Джуравиль буквально вдавил ухо в дверь и услышал, как засов шевельнулся и один его край поднялся вверх.

— Давай, Полуночник! — сказал он.

Элбрайн навалился на массивную створку ворот. Тяжелая щеколда засова откинулась вниз, створки распахнулись. Элбрайн, припав на колено, проскользнул в коридор и стал поспешно зажигать факел.

— Справа, в углублении, — стопорящий механизм, — крикнул Джоджонах эльфу, который понесся вслед за Элбрайном.

Вспыхнул факел. Эльф сообщил, что опускная решетка застопорена. Джоджонах тут же подбежал к Пони и сильно встряхнул ее, выводя из транса. Обессиленная, она спотыкалась и едва не падала.

— До сих пор я знал только одного, кто обладал такой силой, — сказал ей Джоджонах, когда они очутились в коридоре.

— Он сейчас со мной, — тихо ответила Пони.

Магистр улыбнулся, ничуть не усомнившись в ее словах. Он был очень рад, что им удалось проникнуть внутрь. Джоджонах осторожно закрыл внутренние двери, объяснив, что иначе по монастырю пойдет гулять морской ветер и это может вызвать подозрения.

— Куда теперь? — спросил Элбрайн.

Джоджонах немного подумал.

— Я могу довести вас до застенков, — сказал он, — но тогда придется подняться на несколько уровней вверх, а потом вновь спуститься.

— Тогда ведите, — сказал Элбрайн.

Магистр покачал головой.

— Я не хочу испытывать судьбу, — объяснил он. — Если мы натолкнемся на кого-либо из братьев, поднимется тревога.

Мысль о том, что это действительно может произойти, повергла Джоджонаха в панику. Нет, он боялся не за пришельцев и не за успех их миссии, а за тех несчастных братьев, кто окажется у них на пути.

— Я умоляю вас: только никого не убивайте, — вдруг вырвалось у Джоджонаха.

Элбрайн и Пони недоуменно переглянулись.

— Я говорю о монахах. Большинство из них — просто пешки в руках Маркворта и не заслуживают…

— Мы явились сюда не за тем, чтобы кого-то убивать, — перебил его Элбрайн. — И даю вам слово, мы этого не сделаем.

Пони и Джуравиль кивнули, подтверждая слова Элбрайна, хотя эльф и сомневался, нужно ли давать подобное обещание.

— К застенкам можно пробраться и по-другому, — сказал Джоджонах. — Здесь почти рядом есть старые туннели. Большинство из них перекрыто, но эти препятствия преодолимы.

— А вы не заблудитесь в них? — поинтересовался Элбрайн.

— Нет, — заверил его Джоджонах. — Все они соединяют самые древние уголки монастыря. Как бы мы ни пошли, туннель обязательно выведет нас в знакомые для меня места.

Элбрайн посмотрел на друзей. Те согласились. Путь по заброшенным туннелям был предпочтительнее пути по монастырским коридорам. Перед уходом, согласившись с доводами Джуравиля, они вернули на место опускную решетку, чтобы никто из монахов не заподозрил неладное.

Вскоре четверка обнаружила старый туннель и, как и предсказывал Джоджонах, без труда проникла сквозь устроенные монахами заграждения. Они шли по старинным коридорам, мимо помещений, которые веками не использовались. Там давно сгнили полы и обрушились стены. Свет факела скользил по грубой каменной кладке туннеля, отбрасывая длинные зловещие тени. Во многих местах под ногами хлюпала вода, доходя до икр. Потревоженные светом, по стенам и потолку бесшумно разбегались ящерки. В одном месте Элбрайну пришлось вытащить меч и прорубать дорогу через гигантское скопище жирных пауков.

Они были здесь чужаками, как и любой другой человек, вторгшийся в эти заброшенные подземелья, где давно хозяйничали ящерицы и пауки, а также сырость и самый опасный противник — время. Но четверка упрямо двигалась по узким извилистым коридорам вперед, подгоняемая мыслями о Смотрителе и Чиличанках.

Туннель был темным и не имел очертаний — лишь сплошная колышущаяся серо-черная масса. Дух бредущего Маркворта окутывал туман, и хотя отец-настоятель не имел сейчас телесной оболочки, он все равно ощутил холодное прикосновение этого тумана.

Маркворт впервые за долгие годы задумался о своем жизненном пути: не отошел ли он слишком далеко от света? Он вспомнил, как полвека назад, совсем юношей, впервые оказался под сводами Санта-Мир-Абель. Он был исполнен идеализма и веры. Благодаря им он быстро двигался по ступеням монастырской карьеры, став на десятый год пребывания в обители безупречным, а три года спустя — магистром. В отличие от многих его предшественников на посту отца-настоятеля, Маркворт никогда не покидал стен Санта-Мир-Абель и не становился настоятелем другого монастыря. Все его годы прошли здесь, в самой святой из всех обителей Абеликанского ордена, в окружении магических самоцветов.

Теперь самоцветы указывали ему новый и более величественный путь. Он преодолел рамки, сковывавшие его предшественников, и отправился в неведомые и нетронутые доселе пределы. Прогнав минутное сомнение, отец-настоятель ощутил огромную гордость, проистекающую от незыблемой веры в себя. И потому Маркворт шел все дальше по темному и холодному туннелю. Он сознавал все опасности здешних сфер, но не сомневался, что справится с любым злом и обратит его в добро. Цель всегда оправдывает средства.

Туннель расширился и вывел его на черную равнину, полную клубящегося серого тумана. Здесь, среди его обволакивающих и обжигающих клочьев, Маркворт увидел сгорбленные и скрюченные черные фигуры, сбившиеся в кучу.

Те из них, что были совсем близко к нему, почуяли его дух и жадно потянули к отцу-настоятелю когтистые руки.

Маркворт поднял руку и велел им убираться. Он с удовлетворением увидел, что они подчинились и действительно отступили, образовав полукруг. Духи демонов неотступно глядели на него пылающими красными глазами.

— Вам хочется вновь увидеть мир живущих? — спросил дух Маркворта двоих ближайших к нему духов.

Те выпрыгнули вперед и холодными руками ухватились за костлявые запястья Маркворта.

Дух отца-настоятеля возликовал. Как все просто! Он повернулся и пошел по туннелю обратно. Духи демонов послушно следовали за ним. Затем Маркворт открыл свои телесные глаза, заморгав от яркого света свечей. Цвет пламени оставался черным, но недолго. Вскоре он изменился на красный. Языки пламени сделались немыслимо огромными для тоненьких свечей. Они закачались, заплясали, наполняя всю комнату красным сиянием, которое резало Маркворту глаза.

Но он смотрел, не мигая, боясь отвести взгляд, зачарованный черными фигурами, возникающими внутри красного пламени. То были сгорбленные и скрюченные подобия людей.

Потом они разом вышли из пламени и жадными пылающими глазами вперились в сидевшего отца-настоятеля. Огненные языки позади них в последний раз ярко вспыхнули и превратились в обычное пламя свечей. В комнате стало пронзительно тихо.

Маркворт чувствовал, что демонические создания способны броситься на него и разорвать в клочья, но он не страшился их.

— Идемте, — велел он им. — Я покажу вам ваших новых хозяев.

Отец-настоятель погрузился в гематит, и его дух вновь покинул тело.

 

ГЛАВА 32

КОШМАР

Старинные заброшенные коридоры нижней части монастыря представляли собой целый лабиринт, поэтому Элбрайн тщательно помечал каждый перекресток. Трое людей и эльф шли уже больше часа. В одном месте им пришлось прорубать себе путь через дверь и разбирать заложенный кирпичами проход. Наконец им удалось выйти в ту часть подземелий, которая была знакома Джоджонаху.

— Мы — вблизи центральной части монастыря, — объяснил магистр. — К югу отсюда находится каменоломня, а также древние склепы и книгохранилища. В северной части когда-то помещались кельи братьев, а теперь Маркворт устроил там свои застенки.

Магистр уверенно повел за собой троих друзей, двигаясь осторожно и стараясь не подымать шум. Вскоре Элбрайн потушил факел, опасаясь, что издали могут заметить пламя.

— Часть камер находится вон там, — пояснил Джоджонах.

— Они охраняются? — спросил Элбрайн.

— Возможно, — ответил магистр. — Не удивлюсь, если именно сейчас сам отец-настоятель или кто-то из его ближайших приспешников допрашивают плеников.

Элбрайн махнул Джуравилю. Эльф исчез и быстро вернулся, сообщив, что возле факела на посту стоят двое молодых монахов.

— Просто стоят и скучают, — сказал Джуравиль.

— Они не ждут, что сюда кто-нибудь проникнет, — уверенно произнес магистр Джоджонах.

— Вы оставайтесь здесь, — велел ему Элбрайн. — Ни к чему, чтобы монахи вас видели. Мы с Пони сейчас очистим проход.

Джоджонах с беспокойством поглядел на его сильные руки.

— Мы не станем их убивать, — пообещал Элбрайн.

— Они умеют сражаться, — предупредил Джоджонах, но Элбрайн едва слышал его слова.

Вместе с Пони и эльфом он исчез во тьме коридора.

Приблизившись, Элбрайн выступил вперед, припал на колено и, спрятавшись за земляным уступом, оглянулся по сторонам.

Один из монахов потягивался и зевал, другой наполовину спал, привалившись к стене.

Элбрайн одним прыжком оказался между ними и ударил локтем полусонного монаха, припечатав его к стене. Удар левой рукой прекратил зевки второго, недоуменно округлившего глаза и пытавшегося что-то сказать. Первый монах обмяк и сполз на пол. Элбрайн связал его и перевернул, уложив лицом вниз. Пони и Джуравиль занялись другим. Сильный удар оглушил его и разом оборвал возможность сопротивления. Они связали обоих монахов тонкой и прочной веревкой, вставили каждому в рот кляп и накрыли головы сутанами, после чего Элбрайн оттащил выведенных из строя братьев в темный боковой проход.

Пони не отрываясь смотрела на тяжелую деревянную дверь. Как только подошедший Джоджонах сообщил, что это и есть камера Петтибвы, Пони стремительно бросилась к двери. И замерла.

Ей был знаком этот запах. Он не мог обмануть. Так пахло в Дундалисе… тогда, после бойни.

Элбрайн тут же оказался рядом, пытаясь успокоить ее. Наконец Пони решилась поднять задвижку.

Факел осветил тесную зловонную каморку. На полу среди отвердевших испражнений лежала мертвая Петтибва. Кожа на ее полных руках обвисла, сильно вспухшее лицо было совершенно бледным. Пони шатаясь, опустилась на колени и протянула руки, чтобы приподнять ей голову, однако тело Петтибвы окаменело. Тогда Пони наклонилась над мертвой трактирщицей, и ее плечи затряслись от рыданий.

Пони искренне любила свою приемную мать. По сути, эта женщина вырастила ее и подвела к порогу взрослой жизни. Она научила Пони жить, любить, быть великодушной. Отнюдь не корыстные побуждения двигали Петтибвой, когда много лет назад она взяла в свою семью осиротевшую девочку. Но Петтибва приняла ее как дочь и никогда ни в чем не делала различий между собственным сыном и Пони. Сколько любви, сколько заботы подарила ей эта полная, веселая женщина.

Теперь Петтибва была мертва, и во многом причиной этого явилось ее великодушие. Петтибву погубила ее доброта. Трактирщица пожалела сироту, которая выросла и стала опасной преступницей и врагом церкви.

Элбрайн крепко обнял Пони и попытался помочь ей совладать с нахлынувшими на нее чувствами. Слишком много их было; Пони чувствовала вину, горе, глубокую печаль, перемешанную с ощущением пронзительной пустоты.

— Я должна поговорить с ней, — сквозь всхлипывания твердила Пони. — Я должна…

Элбрайн как мог старался ее успокоить, не дать погрузиться в отчаяние. Увидев, что Пони потянулась за камнем, он схватил ее за руку.

— Пойми, она умерла несколько дней назад, — сказал Элбрайн.

— Я смогу отыскать ее душу и попрощаться, — возразила Пони.

— Не здесь и не сейчас, — тихо ответил Элбрайн.

Пони не соглашалась, но потом дрожащей рукой убрала камень в мешочек, хотя и продолжала касаться его пальцами.

— Я должна поговорить с ней, — уже настойчивее произнесла она и вновь подошла к мертвой Петтибве, наклонилась и зашептала над своей приемной матерью слова прощания.

Джоджонах и Джуравиль оставались у двери. Потрясенный магистр не удивился, что несчастная трактирщица не вынесла изуверств Маркворта. Трудно было поверить, чтобы монах, да еще глава Абеликанского ордена, замучил насмерть невинную женщину.

— Где ее муж? — спросил Джуравиль.

Джоджонах указал на соседнюю дверь. Направившись туда, они увидели мертвого Грейвиса, шею которого до сих пор стягивала цепь.

— У него был лишь один способ уйти отсюда, — мрачно заметил Джоджонах.

Джуравиль подошел к трупу и осторожно вытащил его из петли. Тело Грейвиса уродливо скрючилось — теперь оно держалось на туго натянутой цепи второго наручника. Но пусть уж лучше Пони увидит его в такой позе, чем с петлей на шее.

— Ей нужно остаться одной, — сказал подошедший Элбрайн.

— Тяжкий удар, — согласился эльф.

— Где Смотритель? — спросил Джоджонаха Элбрайн, и металл, звенящий в его голосе, заставил магистра виновато попятиться.

Элбрайн мгновенно понял, что сейчас испытывает Джоджонах, и положил ему руку на плечо.

— Нам всем сейчас непросто, — произнес он.

— Кентавра держат в другом застенке, дальше по коридору, — пояснил Джоджонах.

— Если еще не замучили, — добавил Джуравиль.

— Идемте к нему, — сказал он Джоджонаху и добавил, обращаясь к эльфу: — Оставайся с Пони. Охраняй ее от врагов и не давай уйти в горе.

Элбрайн с магистром, осторожно ступая, направились к камере Смотрителя. Джуравиль вернулся к Пони и сообщил ей, что Грейвис тоже мертв. Это вызвало новый всплеск рыданий. Эльф осторожно обнял ее.

Джоджонах вел Элбрайна по коридору, шепотом подсказывая, куда сворачивать. За очередным и последним поворотам Элбрайн увидел в свете коптящего факела две двери. Одна находилась по левую руку, другая — в тупике, которым оканчивался коридор.

— Думаешь, для тебя все кончилось? Ошибаешься, это только начало! — послышался мужской голос.

За ним раздался свист плетки и глухое дикое рычание.

— Брат Фрэнсис, — пояснил Джоджонах. — Один из ближайших приспешников отца-настоятеля.

Элбрайн бросился к двери, но замер. Дверь стала отворяться. Джоджонах поспешно удалился в тень.

Из камеры вышел монах примерно одного возраста с Элбрайном. В руках у него была плетка. Монах был чем-то раздосадован.

Брат Фрэнсис тут же застыл на месте. Перед ним невозмутимо стоял какой-то незнакомец, у которого на поясе в ножнах висел тяжелый меч. Глаза монаха округлились.

— Где стража? — спросил он. — А ты кто?

— Друг Эвелина Десбриса, — громким суровым голосом ответил Элбрайн. — И друг Смотрителя.

— Ну, ей-богу, не ожидал! — послышалось из-за двери.

У Элбрайна отлегло от сердца — он узнал гулкий голос кентавра.

— Что, дурень Фрэнсис? Жарко тебе сейчас будет!

— Молчать! — закричал Фрэнсис.

Он беспокойно потер руки и выставил перед собой плетку, заметив, что Элбрайн сделал шаг вперед. Но меч Элбрайна по-прежнему оставался в ножнах.

Фрэнсис угрожающе поднял плетку.

— Достаточно услышать имена твоих друзей, как сразу становится ясно, что ты — преступник, — сказал он, изо всех сил стараясь говорить спокойно.

Элбрайна не трогали слова монаха. Этот человек только что бил плеткой его друга-кентавра. Он измывался над Смотрителем. От этой мысли в Элбрайне мгновенно проснулось сознание воина. Он двинулся к двери.

Фрэнсис замахнулся, но ударить не решился. Он беспокойно озирался по сторонам.

Полуночник надвигался на него, однако руки его оставались пустыми.

В отчаянье Фрэнсис попытался ударить, но Полуночник быстро подался вперед и дернул за другой конец плетки. Монах швырнул в него свое оружие, повернулся и опрометью бросился к двери в конце коридора. Он схватился за ручку и с силой рванул дверь на себя. Та успела открыться не более чем на фут, остановленная могучей рукой Полуночника.

Элбрайн с силой захлопнул дверь.

Улучив момент, Фрэнсис извернулся и попытался ударить его в грудь. Но Полуночник напряг левую руку, чуть отстранил ее от тела и согнул пальцы. Точно выбрав момент, он слегка шевельнул левой рукой и отвел правую руку Фрэнсиса далеко в сторону. Затем Элбрайн поднял правую руку и выставил заслон для левой руки монаха.

Фрэнсис еще раз попробовал нанести быстрый удар правой рукой, и вновь Элбрайн тем же движением отвел его руку, только теперь он отвел ее до конца, прикоснувшись к ней тыльной частью пальцев. Движение это показалось Фрэнсису слишком медленным и незатейливым, но в какие-то доли секунды темп резко изменился. Полуночник крепко схватил монаха за предплечье и резко дернул. Элбрайн накрыл его кулак своей правой рукой и вновь с пугающей, неодолимой силой дернул предплечье Фрэнсиса.

Фрэнсис качнулся вбок. Его рука скользнула вниз. От короткого прямого удара в левый бок у монаха перехватило дыхание. Удар получился особо болезненным, ибо кулаку Элбрайна пришлось проделать не более пяти дюймов до грудной клетки Фрэнсиса. Фрэнсис отлетел к двери, а Полуночник, не давая ему очухаться и продолжая крепко сжимать его кулак, внезапным движением так вывернул руку монаха, что послышался громкий хруст сломанной локтевой кости. Фрэнсиса обдало жгучей болью. Сломанная рука беспомощно повисла, а сам он стукнулся спиной о дверь. Элбрайн ударил его в живот, отчего Фрэнсис сложился пополам. Новый удар левой, пришедшийся монаху в грудь, сбил его с ног.

Элбрайн безостановочно молотил Фрэнсиса обеими руками, то вздымая монаха в воздух, то ударяя его спиной о дверь.

Вихрь ударов стих так же внезапно, как начался. Фрэнсис стоял, привалившись к стене и чуть наклонясь вперед. Одной рукой он держался за живот, другая висела, словно плеть. Едва он успел поднять глаза на Элбрайна, как получил слева короткий удар наотмашь, пришедшийся ему прямо в челюсть. Голова монаха резко дернулась вбок, а сам он перекувырнулся и повалился на каменный пол.

Потом над ним нависло что-то черное и огромное.

— Не убивай его! — услышал он донесшийся издалека голос.

Полуночник тут же велел Джоджонаху замолчать, не желая, чтобы монах узнал его голос. Впрочем, Фрэнсис уже был без сознания. Элбрайн быстро накинул ему на голову мешок и попросил Джоджонаха связать его. Сам он бросился в камеру Смотрителя.

— Ну и задал я тебе хлопот искать меня, — приветствовал его кентавр.

Элбрайн не верил своим глазам. Кентавр был не только жив, но и выглядел куда здоровее, чем можно было предполагать.

— Повязка, — объяснил ему Смотритель. — Магия у эльфов — что надо!

Элбрайн подбежал и обнял друга. Затем, вспомнив, что время играет против них, стал осматривать цепи и кандалы.

— Хорошо бы тебе найти ключ, — сказал кентавр. — Их так просто не разбить!

Элбрайн полез в сумку и достал склянку с красной мазью. Он густо нанес мазь на все четыре цепи, сковывавшие кентавра.

— Похоже, ты еще раздобыл той же мази, какая была у тебя там, на Аиде, — заметил довольный кентавр.

— Надо поторапливаться, — напомнил подошедший Джоджонах.

При виде магистра Смотритель пришел в ярость, но Элбрайн быстро успокоил его, сказав, что это не враг.

— Но я уже видел его, когда меня забирали с Аиды, — сказал Смотритель. — С тех пор меня и держали в цепях.

— И он же привел нас сюда, чтобы освободить тебя из цепей, — быстро объяснил ему Элбрайн.

Взгляд Смотрителя потеплел.

— И то, правда, — уже дружелюбнее сказал он. — Нет, этот меня не бил. Он даже отдал мне мою волынку.

— Я не являюсь твоим врагом, храбрый Смотритель, — поклонившись, сказал ему Джоджонах.

Кентавр кивнул и с удивлением почувствовал, как его правая рука стала свободной. Он увидел, что Элбрайн готовится ударить мечом по цепи, которая сковывала его правую заднюю ногу.

— Хороший меч, — похвалил Смотритель.

Очередной удар высвободил и его ногу.

— Иди к Элбрайну, — сказала Пони.

Она по-прежнему стояла на коленях возле тела Петтибвы.

— Сомневаюсь, что ему нужна моя помощь, — ответил эльф.

Пони глубоко вздохнула.

— Мне она тоже не нужна, — тихо сказала она.

Джуравиль понял, что она хочет остаться одна. Он заметил, что рука Пони все так же сжимает камень, и это не на шутку встревожило эльфа. Но надо считаться с ее желанием, — подумал Джуравиль. Он осторожно поцеловал Пони в макушку и вышел в коридор, оставшись охранять ее снаружи.

Пони изо всех сил старалась не терять самообладания. Она поднесла руку к лицу Петтибвы и нежно похлопала ее по вспухшей щеке. Пони показалось, будто мертвой женщине стало легче, а бледность уменьшилась.

Пони ощутила какое-то странное покалывание, какой-то прилив. Может, стремясь разыскать душу Петтибвы, она вдруг оказалась под властью камня? Пони прикрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Потом она увидела их (или только подумала, что видит?) — трех духов, быстро приближавшихся к ней.

Кто они? Петтибва, Грейвис и Греди?

Это предположение удивило и озадачило ее. Понимания не было, но ей стало страшно, и Пони благоразумно прервала связь с магическим камнем. Она открыла глаза и вдруг увидела, что Петтибва смотрит на нее!

— Что это может быть за магия? — вслух пробормотала Пони.

Неужели ее общение с камнем оказалось настолько успешным, что ей удалось достичь души Петтибвы? Неужели ей удастся воскресить свою приемную мать?

Ответ был мгновенным и пугающим: глаза Петтибвы зажглись красным демоническим огнем, лицо исказилось гримасой, а изо рта послышалось утробное рычание.

Пони отшатнулась. Слишком ошеломленная и подавленная, она была не в состоянии что-либо предпринять. Обуявший ее ужас только усилился, когда зубы Петтибвы превратились в длинные, острые клыки. Неожиданно покойница приподнялась и села. Толстые обрюзгшие руки протянулись и с нечеловеческой силой обвились вокруг шеи Пони, сдавив ей горло. Перепуганная Пони билась, стараясь хоть как-то выскользнуть из цепких когтей демона.

Подоспевший Джуравиль что есть силы ударил своим маленьким мечом по вспухшей руке Петтибвы, и из раны хлынул гной вперемешку с застоявшейся кровью.

Крик Пони достиг ушей Элбрайна, когда он готовился разбить последнюю цепь Смотрителя. Элбрайн резко ударил по цепи мечом, и не успела та еще упасть на пол, как он бросился в коридор. Джоджонах поспешил за ним. Завернув за угол, они услышали какой-то шум, доносившийся из камеры Грейвиса. Ударом ноги Элбрайн распахнул дверь.

Он остановился и застыл на месте. Оживший труп Грейвиса перекусил запястье второй руки и теперь, высвободившись из цепей, бросился на Элбрайна. Глаза метали красный огонь, из культи хлестала кровь.

Элбрайну хотелось только одного — как можно быстрее оказаться рядом с Пони, однако он не мог допустить, чтобы это чудовище выбралось из камеры. Элбрайн облегченно вздохнул, услышав, что Джоджонах прогрохотал по полу прямо в камеру Петтибвы. Он выхватил меч и двинулся на демона. Не обращая внимания на окровавленную культю, он ударил труп по обрубкам рук.

— Мамочка, моя мамочка, — без конца повторяла Пони, привалившись спиной к стене и видя, как Джуравиль сражается с ожившим трупом Петтибвы.

Умом она понимала, что должна прийти эльфу на помощь или хотя бы попытаться что-то сделать с помощью камней. Возможно, камень мог бы заставить злого духа покинуть тело Петтибвы. Но Пони оцепенело продолжала сидеть. Разворачивающаяся перед ней картина наполняла ее непреодолимым ужасом.

Она заставила себя успокоиться. С помощью камня можно узнать, что за сущность овладела телом Петтибвы. Пони продолжала следить за Джуравилем, который, лавируя между протянутыми руками, ударил труп прямо в сердце. При виде этого Пони застыла на месте.

Демон дико захохотал и выбил рукоятку меча из руки эльфа. Затем он ударил Джуравиля левой рукой, отчего тот полетел через голову.

Эльф спокойно принял удар и сумел во многом погасить его силу. Плавно зашелестели крылья, Джуравиль грациозно изогнулся и приземлился на ноги, вновь оказавшись лицом к лицу с демоном. Меч по-прежнему торчал в груди чудовища.

Ворвавшийся в камеру Джоджонах бросился на демона и своим громадным весом придавил его к задней стене.

Следующим в тесной камере появился Смотритель.

— Что здесь творится? — прошептал он.

С дьявольским ревом демон отшвырнул Джоджонаха прочь, но он недооценил кентавра. Смотритель развернулся и лягнул демона задними ногами, вновь отбросив к стене. Кентавр устремился на него, нанося удары одновременно обеими руками и передними ногами. Удары были жестокими и внезапными, они шли лавиной, не давая демону ни секунды передышки.

— Уведите ее отсюда, — велел Джуравиль Джоджонаху.

Монах подхватил Пони под руки, а эльф навел на демона лук и стал ждать.

В считанные мгновения Смотритель выплеснул весь свой гнев, все смятение и подавленность последних месяцев. Удары сыпались на демона градом. Кентавр рвал вспухшее тело, превращая в месиво кости, однако демон не оставлял попыток наброситься на него.

Стрела эльфа ударила демона прямо в горящий красный глаз. Раздался оглушительный вой.

— А вот этого ты еще не пробовал! — сказал кентавр.

Воспользовавшись моментом, он задними ногами ударил демона прямо в лицо. Голова демона, прижатая к стене, не выдержала напряжения. Череп треснул, оттуда фонтаном брызнула загустевшая кровь. Но тело чудовища продолжало отчаянно молотить руками, жаждая реванша.

Джоджонах вывел Пони в коридор и усадил возле стены.

— Умри же, проклятая тварь! — послышался из соседней камеры голос Элбрайна.

Магистр бросился туда, заглянул, отшатнулся и жестом показал, чтобы Пони не приближалась.

Элбрайн был вынужден оставить свой привычный стиль боя и перейти с колющих ударов на рубящие. Несколько раз он по самую рукоятку вгонял меч в тело демона — и все напрасно. Тогда Элбрайн повел бой так, как обычно сражались в королевской армии. Он схватил Ураган обеими руками и пошел наносить веерные удары. Одна из рук демона уже была отхвачена по локоть. Теперь меч отсек по самое плечо и другую.

Демон упрямо лез вперед, но взмахи меча остановили его продвижение, и передышка позволила Элбрайну прицелиться и как следует замахнуться.

Джоджонах отвел глаза. Могучий меч блеснул и отсек демону голову. Когда магистр вновь повернулся, его отвращение только усилилось. Голова, валявшаяся возле стены, продолжала кусать зубами воздух, а ее глаза по-прежнему сверкали зловещим красным огнем! Обезглавленное тело демона все так же надвигалось на Элбрайна.

Элбрайн ударом кулака отшвырнул труп, затем вновь взял меч обеими руками. Полуобернувшись, он опустил меч пониже и на обратном повороте отсек демону ногу. Труп повалился на бок, культя отчаянно задергалась. Отсеченная нога упала неподалеку от головы, продолжая брыкаться.

Однако красное пламя в глазах демона стало гаснуть, и вскоре Элбрайн понял, что битва окончена. Он выбежал в коридор, проскочил мимо Джоджонаха, Смотрителя и Джуравиля и подхватил на руки бьющуюся в истерике Пони.

— Гляди ты, лягается, — сказал Джоджонаху Смотритель.

Магистр увидел, что тело Петтибвы, от головы которой осталось кровавое месиво, продолжало биться о камень.

— Пусть ищет выход. Стенка прочная, — добавил кентавр, закрывая дверь на засов.

Джоджонах подошел к Элбрайну. Пони на удивление быстро приходила в себя.

— Это были духи демонов, — объяснил магистр, глядя ей прямо в глаза. — Не думай, что ты встретилась с душами Петтибвы и Грейвиса.

— Я видела их, — судорожно хватая воздух и стуча зубами, бормотала Пони. — Я видела, как они вошли, но их было трое.

— Трое?

— Трое теней и среди них — тень старика, — сказала она. — Я не смогла его рассмотреть, но подумала, что это Грейвис.

— Маркворт, — выдохнул Джоджонах. — Это он привел их сюда. И если ты его видела…

— Значит, он тоже видел Пони, — подытожил Элбрайн.

— Тогда мы должны уходить, и как можно скорее, — закричал Джоджонах. — Не сомневайтесь, Маркворт уже наверняка спешит сюда с целой армией монахов!

— Бежим, — коротко скомандовал Элбрайн, подталкивая Джоджонаха.

Элбрайн ненадолго обернулся, взглянув на боковой проход, где лежали связанные монахи, затем вместе с Пони занял место в конце процессии.

Они двигались с предельной скоростью, какую допускали извилистые коридоры, и вскоре достигли нижних ворот. Никто из монахов еще не успел здесь побывать. Внутренние ворота были закрыты, опускная решетка находилась внизу.

Магистр Джоджонах бросился к рукоятке подъемного механизма, но Пони, вполне овладевшая собой и исполненная суровой решимости, отстранила его. Она вновь достала малахит и ушла в камень. Пони была измождена и раздавлена. Единственное, на что она была способна, — это выстроить стену ярости и направить ее в камень. Внешне казалось, что решетка без особых усилий поднялась.

Элбрайн подбежал к внешним воротам и начал поднимать засов, чтобы их открыть. Но Пони решила вновь применить магию.

— Вытащи засов из скобы, — велела она. — Быстрее!

Ее голос был напряжен до предела. Смотритель подтолкнул Джоджонаха к выходу, а Джуравиль, встав позади Пони, осторожно пытался ее успокоить. Когда все прошли через внутренние двери, Пони, держа магнетит в вытянутой руке, вновь погрузилась в транс.

Опускная решетка угрожающе качнулась над головой Элбрайна, однако Джоджонах быстро понял намерение Пони. Он взял у нее магнетит и сосредоточил свои усилия на засове внешних ворот. Это позволило Пони целиком погрузиться в малахит и удержать решетку. Наконец и Элбрайн вышел наружу.

Элбрайн, потянув створки, закрыл массивные ворота. Джоджонах ослабил магическое воздействие и удовлетворенно вздохнул, услышав, как засов улегся в скобы. После этого Пони ослабила свое магическое воздействие на решетку, и та опустилась. И вновь все выглядело так, словно никто не проникал в монастырь через нижние ворота.

Пони повернулась навстречу утреннему солнцу и зажмурилась от его сияния. Над заливом Всех Святых расходился туман. С минуты на минуту мог начаться прилив, поэтому люди, эльф и кентавр поспешили к берегу, туда, где находились оставленные лошади.

Напрасно почти три десятка монахов, что бежали вместе с Марквортом, предостерегали его о возможной опасности и советовали поберечь себя. Рыча от гнева, он первым оказался возле застенков.

Он увидел избитого брата Фрэнсиса, на голову которого был накинут мешок. Фрэнсис пытался встать с помощью одного из двух стражников, также повстречавшихся с Элбрайном. В камере валялись изуродованные части трупа Грейвиса. В соседней камере окровавленный труп Петтибвы с размозженной головой все еще дергался на полу. Дух демона бился до последнего.

Маркворта все это ничуть не удивило. Когда он привел сюда духов, то увидел незваную гостью — женщину, склонившуюся над телом Петтибвы. Однако у монахов это зрелище вызвало суеверный ужас. Некоторые закричали и упали в обморок, другие встали на колени и начали молиться.

— Смотрите, наши враги напустили на нас демонов! — воскликнул Маркворт, указывая на бьющийся в конвульсиях труп Петтибвы. — Ты доблестно сражался, брат Фрэнсис!

С помощью второго монаха Фрэнсису наконец удалось сбросить мешок и освободиться от веревок. Он попытался объяснить, что почти не сражался, но свирепый взгляд Маркворта заставил его умолкнуть. Фрэнсис даже толком не понимал, что и как здесь произошло. Он не видел оживших трупов Чиличанков и не знал, кто сражался с демонами. Правда, где-то в глубине сознания у него маячила одна догадка, и эта догадка порождала целый водоворот мыслей.

Элбрайн с тревогой и даже некоторым испугом следил за Пони. Он понимал ее состояние, понимал, сколько ей пришлось пережить за эти часы. Но Элбрайна настораживало другое: Пони охватила какая-то звериная ярость, и сейчас, двигаясь по тропе, она сдавленно бормотала проклятия. Элбрайн шел за нею и там, где тропа позволяла, старался обнять Пони, но она едва замечала его присутствие. Смахивая набегавшие слезы, крепко стиснув челюсти, Пони смотрела прямо перед собой.

Добравшись до места, где они оставили лошадей, Пони сразу же вытащила спрятанные самоцветы.

Джоджонах попросил у нее гематит, чтобы помочь Смотрителю, но кентавр наотрез отказался.

— Вы бы лучше дали мне поесть, — сказал он.

И действительно, он выглядел вполне здоровым, только сильно исхудавшим. Смотритель погладил красную магическую повязку эльфов у себя на руке.

— Хорошую штуку ты мне подарил, — подмигнув, сказал он Элбрайну.

— Путь у нас неблизкий, и ехать придется быстро, — предупредил его Элбрайн, но Смотритель лишь похлопал себя по впалому животу и засмеялся.

— Чем меньше брюхо у коня, тем он быстрее бежит.

— Тогда в путь, — сказал Элбрайн. — Не будем мешкать и дожидаться, пока монахи бросятся нас искать. К тому же нам надо вовремя доставить магистра Джоджонаха в Сент-Прешес.

— Садитесь на Грейстоуна, — сказала магистру Пони, отдавая ему поводья.

Джоджонах не возражал, понимая, что кентавру легче нести на себе изящную женщину, чем его грузное тело.

Но Пони направилась не к Смотрителю, а опрометью бросилась бежать назад к монастырю, зажав в руке самоцветы.

Элбрайн догнал ее через двадцать футов и попытался удержать. Ее плечи тряслись от рыданий. Пони отчаянно вырывалась. Судя по всему, она была полна решимости вернуться в монастырь и отомстить.

— Тебе не совладать с ними, — сказал Элбрайн, крепко сжимая ее в своих руках. — На их стороне — численность и сила. Только не сейчас.

Пони продолжала отбиваться и даже, сама того не желая, поцарапала Элбрайну лицо.

— Ты не имеешь права оскорблять память Эвелина, — сказал ей Элбрайн.

Пони затихла. Тяжело дыша и заливаясь слезами, она недоверчиво взглянула на него.

— Он отдал тебе камни, чтобы ты сберегла их, — продолжал Элбрайн. — Если ты сейчас вернешься в монастырь, с тобой легко справятся, а камни попадут в руки наших и Эвелина врагов. Их заберет тот, кто погубил семью Чиличанк. Ты готова сделать ему такой подарок?

Казалось, силы разом оставили Пони, и она обмякла, повиснув на руках у любимого, уткнувшись ему в грудь. Элбрайн тихо повел ее к остальным и посадил на Смотрителя. Сзади на спину кентавра уселся Джуравиль, чтобы приглядывать за Пони.

— Дай мне солнечный камень, — попросил Элбрайн.

Взяв камень, он передал его Джоджонаху, попросив возвести магическую завесу. Магистр заверил его, что легко справится с этим. Элбрайн взобрался на Дара. Два коня и кентавр пустились вскачь, и к полудню стены Санта-Мир-Абель остались далеко позади.

— Найти их! — бушевал отец-настоятель. — Осмотреть каждое помещение, каждый коридор. Позакрывать все двери и поставить возле них охрану! Выполняйте! Живо!

Монахи, толкая друг друга, бросились выполнять приказ. Часть из них направилась по тому же пути, каким они сюда пришли, чтобы начать поиски в книгохранилище.

Когда Маркворту сообщили, что попыток открыть нижние ворота не обнаружено, он потребовал усилить поиски в помещениях книгохранилища. Еще до полудня монастырская братия обшарила каждый закоулок и закуток своего громадного монастыря. Сам Маркворт находился в просторном храме, где он устроил подобие штаба. Вокруг него толпились магистры, каждый из которых командовал отрядом монахов.

— Пришельцы проникли в монастырь через нижние ворота и через них же ушли, — заключил один из магистров, не обращая внимания на скептические взгляды собратьев.

Старший разведчик из его отряда только что вернулся и доложил: попыток проникнуть через какие-либо другие двери нигде не обнаружено.

— Находясь снаружи, невозможно открыть закрытые на тяжелый засов ворота и поднять опускную решетку, — возразил кто-то из магистров.

— Если только они не применили магию, — предположил другой.

— Или если кто-то в монастыре не поджидал их, чтобы впустить, а затем выпустить и закрыть за ними ворота, — бросил Маркворт, и от его замечания всем стало не по себе.

Вскоре, когда стало понятно, что враги давным-давно покинули монастырь, Маркворт приказал половине разведчиков продолжить поиски за стенами. Еще двум десяткам братьев роздали кварцы и гематиты, велев искать с помощью магии.

Маркворт сознавал тщетность подобных усилий, ибо только теперь он по-настоящему понял ум и силу своих истинных врагов. Состояние беспомощности, в котором он оказался, породило в нем приступ неукротимой ярости. Сколько он себя помнил, никогда еще он не был до такой степени разгневан и взбешен.

Успокоение пришло к отцу-настоятелю во второй половине дня, когда он расспросил Фрэнсиса и двоих монахов, стоявших на страже возле камер Чиличанков. Теперь он получил более ясное представление о тех, кто вторгся в Санта-Мир-Абель. Несомненно, среди них был некто, хорошо знавший лабиринты монастырских подземелий.

Возможно, думал Маркворт, теперь ему уже не нужны ни кентавр, ни трупы Чиличанков. Теперь вина преступников станет еще тяжелее. Он сумеет доказать, что похищение Эвелином камней было лишь частью более серьезного и опасного заговора внутри ордена. Отец-настоятель понимал ход своих дальнейших действий. Итак, он нашел козла отпущения.

Пусть только Джеховит приведет с собой отряд «Бесстрашных Сердец».

Поздним вечером Маркворт стоял в своих покоях и глядел в окно.

— Мы еще посмотрим, — произнес он, и усмешка тронула его лицо. — Мы еще посмотрим.

— Вы даже не попросили вернуть камни, — сказала Пони.

Она, Элбрайн и магистр Джоджонах стояли на одной из улиц Палмариса. Ранним утром они высадились к северу от города, переправившись через пролив на борту «Сауди Хасинты». По чистой, но счастливой случайности корабль капитана Альюмета оказался в гавани Эмвоя. Альюмет откликнулся на просьбу Джоджонаха и бесплатно, без каких-либо расспросов, перевез их на другой берег Мазур-Делавала, пообещав, что никто не узнает об этом плавании.

Джуравиль и Смотритель остались ждать за городом, а Элбрайн, Пони и Джоджонах направились в Палмарис. Магистру пора было возвращаться в Сент-Прешес, а воины хотели проведать старых друзей.

— Камни находятся в надежных руках, — искренне улыбнувшись, ответил Джоджонах. — Моя церковь в большом долгу перед вами. Боюсь только, что от таких, как Маркворт, награды вам не получить.

— А вам? — спросил Элбрайн.

— А мне предстоит иметь дело хоть и не со столь умным, но не менее коварным настоятелем, — ответил магистр. — Жаль, что монахи Сент-Прешес взамен Добриниона получили Де'Уннеро.

Они расстались друзьями. Джоджонах зашагал к монастырю, а Элбрайн и Пони пошли по улицам, пытаясь хоть что-то разузнать о беженцах с севера. И вновь чистая случайность столкнула их с Белстером О'Комели. Тот буквально взвыл от восторга, увидев друзей живыми.

— Что слышно о Роджере? — спросил Элбрайн.

— Отправился вместе с бароном в Урсал, — ответил Белстер. — Говорят, поехали прямо к королю.

В Палмарисе еще не знали о злодейском убийстве барона, поэтому новость обрадовала Элбрайна и Пони, вселив в них надежду.

Потом все трое пошли во «Встречу друзей». Пони вела их к трактиру, долгие годы бывшему ей родным домом. При виде знакомого места ей стало нестерпимо больно. Пони умоляюще взглянула на Элбрайна, прося поскорее увести ее из города. Ей хотелось на север, в их родные места.

Элбрайн не возражал.

— А ты непременно зайди туда, — сказал он бывшему трактирщику. — Ты же говорил мне, что собираешься осесть в Палмарисе. В этом трактире для тебя найдется дел по горло. Уверен, лучшего хозяина им не найти.

Белстер хотел было возразить, но Элбрайн слегка кивнул в сторону Пони, и тот догадался.

— Мне говорили, это лучший трактир во всем Палмарисе, — сказал Белстер.

— Был когда-то, — мрачно добавила Пони.

— И обязательно будет снова! — с жаром проговорил Белстер.

Он потрепал Элбрайна по плечу, крепко обнял Пони и бодро зашагал к дверям «Встречи друзей».

Пони проводила его глазами и даже сумела улыбнуться.

Затем она взглянула на Элбрайна.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

В ответ Элбрайн тоже улыбнулся и нежно поцеловал ее в лоб.

— Пошли, — сказал он. — Друзья заждались нас на дороге в Кертинеллу.