Глава 2

Изучение биржевых сводок представляет опасность для вашей состоятельности

У Дженни Кригер были деньги, которые она могла бы инвестировать. Это был уже второй раз, когда она могла извлечь выгоду из несчастного случая, и теперь она была более осмотрительна. В 1980-х, когда ее муж погиб в авиакатастрофе, ей удалось распорядиться страховым возмещением, так чтобы позаботиться о себе и двух своих детях школьного возраста. Она всем распоряжалась сама, задавая вопросы друзьям, если что-то не понимала. Она консервативно инвестировала деньги в акции и облигации и использовала часть средств, чтобы основать небольшую компанию. «Я импортировала товары из кожи рептилий из Южной Америки», – сказала она. Бизнес по большей части существовал благодаря ее интересу к моде и степени магистра делового администрирования, а также бухгалтерскому опыту. И все же, когда много лет спустя ее отец, успешный хирург, умер, она почувствовала, что ей нужна помощь в инвестировании унаследованных средств. Она не надеялась на высокую отдачу, не хотела и рисковать. Так что она поступила так же, как поступили бы многие другие вдовы в ее положении: она обратилась к семье. В этом случае она попросила зятя о помощи.

Множество зятьев были бы недостаточно квалифицированы, чтобы давать советы, но ее зять основал фирму по финансовым консультациям, которую продал GE Capital несколькими годами ранее. У него не было проблем с финансами и было свободное время. Она сказала мне: «Я задала ему следующие вопросы: достаточно ли у меня средств? Я не хотела остаться без денег. Если бы я продолжала тратить столько же, сколько до этого, к чему бы это привело? Со мной все будет в порядке, если я буду руководствоваться этим планом? Он дал мне какие-то параметры. Я хотела узнать риски. Он учел абсолютно все мои траты. Была ли я на правильном пути? Я хотела подтверждения». Ее величайшей заботой, однако, был этот вопрос: «Сколько я могу тратить при условии средней продолжительности жизни?»

Хотя ее беспокойство не было необычным, ее способность прислушиваться к советам была редкостью. Когда мы с ней говорили, Кригер, дама далеко за 60, описала свое финансовое положение как «среднее, не слишком богатое». Она предоставила своему зятю всю возможную финансовую информацию, которую могла. Затем она послушалась его совета и поняла все возможные последствия, как позитивные, так и негативные. Она хотела, чтобы ее финансовый план был взаимовыгодным. «Возможно, из-за образования, полученного в этой области, я понимала, что могут быть хорошие и плохие решения, – сказала она о своей бухгалтерской степени и степени магистра делового администрирования. – Я видела, как люди безрассудно губят собственное имущество. Я стремилась найти какого-нибудь помощника, чтобы не сделать того же». Кригер, казалось, куда меньше беспокоилась об эффективности своих инвестиций, чем о возможности поддерживать свой стиль жизни. Она не переживала, когда ее инвестиционный портфель увеличивался в цене на 5, 10, 15 % (или даже когда падал) до тех пор, пока ей хватало денег на жизнь.

Кригер не знала в то время, что была не просто тещей, которой требуется совет. Она была бы идеальным клиентом для молодой компании, которая бы заставляла клиентов меньше фокусироваться на часто переоцениваемой мере успеха – прибыли – и больше на других областях, которые являются обязательным условием действительной успешности инвестиционной стратегии.

В рамках инвестирования что отличает состоятельных от богатых и остальных? Я и Брэд Клонтц, финансовый психолог, у которого была должность в Канзасском университете в отделе финансового планирования, зимой 2013 года взялись за исследование, которое было должно помочь понять, чем отличается Один Процент. По вопросам инвестирования почти у всех людей из этой группы был финансовый консультант, более чем у 80 % был бухгалтер, и 2/3 имели личного адвоката, с которым регулярно консультировались. Они были более чем защищены. В то же время эти советники не могли защитить их полностью от предубеждений и склонностей, которые могут пустить под откос любую инвестиционную стратегию. Одним из результатов инвестиций было то, что проведение тонкой зеленой линии, разграничивающей состоятельных и богатых, было не такой простой задачей, как подсчет количества денег, которые кому-то нужно вложить. Все не так просто. Люди с кучей свободных денег совершают те же глупые ошибки, что и остальные. (Они могут, однако, иметь больше денег, чтобы смягчить последствия своих неправильных решений.) Всего лишь то, что они успешно вели бизнес по продаже машин, пластиковой обшивки для домов или компьютерного программного обеспечения, не означает, что они поняли, как распоряжаться деньгами.

В нашем исследовании участвовали представители групп из 1, 5 и 20 % самых богатых людей, и мы с Клонтцем обнаружили, что Один Процент на самом деле более склонен совершать инвестиционные ошибки. Его представители были чрезмерно уверены в своих инвестиционных способностях. Они совершали больше сделок. Они гордились тем, что продают акции с завышенной ценой, и они были более склонны держать акции, потерявшие в цене, вместо того чтобы продать, принять убыток и двигаться дальше. Они также инвестировали средства в компании, созданные их друзьями – даже если знали, что это плохая идея, – и предпочитали совет друга, нежели финансового консультанта по инвестициям. (Если это кажется вам приемлемым, спросите себя, как ваш друг, работа которого не связана с инвестициями, может больше знать о том, что происходит с определенной компанией или рынком вообще, чем профессиональный финансовый управляющий, который полностью посвящает себя этому.) Если инвестиции терпели крах, они могли по крайней мере признать свои ошибки. В то время как эти открытия приводят нас к мысли о том, что Один Процент похож на просто богатых людей, они также показывают, насколько прочно засело в нас пагубное поведение в сфере инвестиций. Это чуть ли не врожденное качество.

Простая арифметика должна излечить кого угодно от этих тенденций. Люди могли просто заранее подсчитать цифры и не принимать на себя риски, которые могут негативно сказаться на их финансах. Но большинство инвесторов не понимают, как проценты могут идти против вас. 50 %-й убыток вашего портфеля – что испытали многие в 2008-м – требует 100 % прибыли, чтобы восстановиться. Это может занять годы. Но даже меньшие потери требуют значительной прибыли, чтобы портфель увеличился до прежнего уровня. 10 % убыток требует 11,5 % восстановления; пятнадцатипроцентный – 18 % восстановления; 25 % падение означает, что портфелю нужно увеличиться на треть. Это простая математика, доступная каждому, но она неочевидна для большинства инвесторов. В этом заключается причина, по которой люди, только попробовавшие агрессивно инвестировать, чтобы получить все и сразу, часто теряют больше, чем могут себе позволить. Они не понимают, что инвестиция, обещавшая 15 % дохода, с тем же успехом может создать 15 % убытка, а иногда и больше. Лучшее, на что кто-то может надеяться, – это диверсифицированный портфель с небольшой отдачей и стабильным ростом.

Но чтобы иметь возможность так действовать, вам нужно быть в большей степени похожим на друзей-экономистов Талера, чем на обычных людей. Это будет суперрационально, и вам придется отказаться от всех поведенческих предубеждений, изучению которых Талер посвятил свою карьеру. Чтобы перейти на нужную сторону тонкой зеленой линии, людям и их консультантам следует избегать трех вещей, которые могут разрушить любой инвестиционный план: оптимизм, доверие и самоуверенность. Когда мне нужно было инвестировать свои средства много лет назад, я испытал все три чувства, несмотря на благоразумность в других областях своей жизни. Избавление от них помогло мне перейти на верную сторону тонкой зеленой линии. Я обязан своим скептицизмом трем людям: Грегу Фишеру, Дейлаяну Кейну и Терренсу Одиэну.

Фишер, президент Gerstein Fisher, фирмы по управлению состояниями наиболее обеспеченных людей Нью-Йорка, нашел способ избавлять клиентов от излишнего оптимизма, превращая их при этом в пессимистов, зарывающих деньги на заднем дворе. Он человек невысокого роста, подтянутый, с бритой головой и большими часами на руке. Когда я пришел в его офис, расположенный среди многоэтажных зданий делового центра Манхэттена, он протянул мне вазу с шариками.

«Не смотри и вытащи один», – сказал он мне.

Я вытащил. Черный.

«Теперь положи его обратно и достань другой».

Снова черный.

«Еще раз».

Белый.

«Ты заработал денег», – сказал он мне с улыбкой.

В этой вазе было шесть белых шариков и два черных. Белые шарики означали растущий рынок акций; черные – падающий. Исторически рынок акций рос 75 % времени, но он не растет уже три года подряд и будет падать еще и в следующем году. Я получил два падающих года, прежде чем достал белый шарик, который означал, что мои инвестиции выросли. Однако я не знал, выросли ли они настолько, чтобы восстановить убыток двух предыдущих лет.

Фишер умен, но более важно то, что он любопытен. Он управляет $2 миллиардами средств для приблизительно 600 клиентов. Его клиенты, очевидно, думают, что он знает об инвестициях больше, чем они, иначе они бы его не наняли. Он намеренно преуменьшает то, что делает.

«Я инвестиционный советник, а ты зарабатываешь 9 процентов в год? – сказал он. – Подумаешь. Есть проблемы поважнее». Вроде того, сколько ты тратишь или сколько проживешь. Но он сказал, что его клиенты по большей части зациклены на событиях, которые уже произошли. В этом смысл того, чтобы доставать шарики из вазы: цвет, который вы достали, никак не повлияет на то, какой вы достанете следующим. «Большинство людей не могут абстрагироваться от вчерашнего дня, – сказал он. – И если последние 10 лет влияют на ваши инвестиционные решения, то они причинят вам боль». Это работает в обе стороны. Если вы купили акции Apple за $100, и они выросли до $600, рациональнее было бы их продать: какова вероятность того, что акция вырастет в шесть раз снова? Однако он хотел знать, могли ли его клиенты сопротивляться желанию покупать и продавать в ненужные моменты.

В 2010 году, после 17 лет в бизнесе, Фишер думал, что видел все возможные виды неразумных инвестиций. Чтобы проверить свою гипотезу, он решил объединиться с Филлипом З. Маймином, бывшим менеджером хедж-фонда и профессором в области финансов и управления рисками в Инженерном политехническом институте Нью-Йоркского университета, чтобы проанализировать клиентов своей фирмы. Они сфокусировались на примерно полутора миллионах звонков в фирму Фишера, начиная с ее основания в 1993-м. После того как они покончили с рутинными звонками – содержащими сообщения вроде «Счастливых выходных!» или «Вот мой новый адрес», – они обнаружили, что звонки с просьбой продать акции увеличивались после дней, когда рынок акций падал, в то время как количество просьб купить акции возрастало, когда рынок рос. Если это поведение кажется вам логичным, то вы обречены потерять деньги, которые инвестируете. Лучшей стратегией было бы покупать или продавать акции, основываясь на информации о будущем: новости о запуске нового продукта или выходе на новый рынок, потери конкурентоспособности или неэффективной стратегии – эти факторы повлияют на будущий ход цены. Грамотный инвестор примет эту информацию к сведению и будет думать, какова будет цена акции в будущем и должен ли он ее покупать или продавать. Он не станет паниковать из-за того, что ее цена снизилась в один день – он даже докупит еще, потому что более низкая цена более привлекательна, – и он, что не менее важно, продаст акцию, когда она достигнет той стоимости, которой он ожидал. Увы, обычно инвесторы, действующие самостоятельно, не обладают таким терпением.

Исследование Маймина – Фишера, опубликованное в Journal of Wealth Management в 2011 году, обнаружило, что такие непроизвольные реакции на изменения цены за предыдущий день стоят инвесторам 4 % прибыли каждый год. Это не только отрицательно влияет на портфель, но и усложняет восстановление. Более того, нет видимой логической причины для того, чтобы люди суетились. «Похоже, это зависит от того, что они вчера съели на обед, – говорил Фишер. – Или если они купили Google в момент их выпуска, они хотят также купить Facebook. Это лучше объясняет их рискованное поведение». Причем люди с большим количеством денег звонили с той же частотой, что и с меньшим.

Это исследование утверждает, что ежегодные потери от собственной глупости могут быть больше, чем 1 % прибыли, который взимает финансовый консультант за управление средствами. Это звучит как аргумент в пользу использования советника, но результат предполагает, что консультанты могут удержаться от того, чтобы поступать так же, как их клиенты. Дон Филлипс, президент инвестиционных исследований в Morningstar, следящий за эффективностью ПИФов, спрашивал, могут ли консультанты удержать клиентов от совершения ошибочных сделок. «Если большинство инвесторов используют консультантов и при этом продолжают ошибаться, это значит, что должно быть огромное количество плохих советов, исходящих от консультантов», – писал Филлипс в отчете Morningstar в октябре 2010 года. Это был довод в пользу скучных паевых фондов, которые балансируются без дополнительных вложений от инвесторов, – рациональное решение, которое помогло бы вам перейти на верную сторону тонкой зеленой линии, но к которому не склоняется большинство инвесторов, поскольку они думают, что смогут выбрать лучшие акции.

Я также нашел не менее интересным то, что исследование, подтверждающее гипотезу, выдвинутую на основании случая 1978 года, – это история человека, который не мог справиться со своим страстным желанием есть посреди ночи. Он зашел настолько далеко, что вешал замок на холодильник и отдавал ключ другу. Но он продолжал просыпаться с нестерпимым желанием поесть, будучи неспособным с ним справиться самостоятельно. В какой-то момент холодильник оставался незакрытым, и он мог снова кинуться к еде. Маймин сделал схожие выводы из наблюдений о клиентах Фишера, все из которых в основном были инвесторами: некоторые не могут преодолеть себя, покупая по высокой цене и продавая по низкой. «Порыв никогда не спадает до нуля, – сказал он. – Люди, желающие торговать агрессивно, никогда не исчезнут. Если рынок волатильный, их количество увеличивается». Средний инвестор заработал бы больше, если бы подумал о холодильнике или нестерпимом желании поторговать как об одной из выдуманных корзинок Талера с ярлычком «пенсия», «сбережения на колледж» или «зимние каникулы». Он мог бы мысленно запереть свои деньги и не трогать их. Они были бы отложены на определенную цель и были бы неприкосновенны, как деньги, которые он собирается потратить на еду. Эта стратегия избавила бы его от беспокойства о цене акций изо дня в день. Эта суета была бы бессмысленна, а его шанс на достижение реальной состоятельности бы возрос. Это сделало бы его менее оптимистичным и более состоятельным в долгосрочной перспективе.

Дейлаян Кейн, доцент в Йельской школе менеджмента, заинтересовался тем, что говорят консультанты вроде Фишера клиентам, когда те приходят со своими иррациональными желаниями. На фотографии Кейн в аудитории с деревянной отделкой размахивает руками так, будто танцует «монстр мэш». Но возможно, что он пытался напугать инвесторов. Его исследование обнаружило, что они были слишком доверчивы, в частности, даже когда их консультант говорил им, что у него конфликт интересов. Они часто не понимают важности этого откровения. И даже если понимают, они все же склонны инвестировать туда, куда консультант им рекомендует, даже если он только что сообщил, что инвестиция принесет выгоду лично ему. «Это не работает, потому что люди не понимают, что конфликты интересов опасны, – сказал мне Кейн. – Даже очень ясные подобные сообщения не производят должного предупредительного эффекта. Люди держатся плохого совета, даже когда узнают, что он плох. Они корректируются, но недостаточно».

В случае, если консультант сообщает клиенту о конфликте интересов, пытается втянуть его в инвестиции в компанию своего брата или того, кто платит ему более высокую комиссию, инвесторы склонны вкладывать меньше денег, но все же вкладывают какое-то количество. Они не хотят, чтобы консультант подумал, что они ему не доверяют, или посчитал, что они подозревают его в нечестности. Проще говоря, инвесторы не понимают разницы между тем, что они узнали, и тем, каковы риски. «Предупреждение о том, что вам на уши вешают лапшу, – не то же самое, что предупреждение о том, что лапша сожжет вам уши», – говорил Кейн. Или, по словам Николаса Штуллера, основателя компании AdviceIQ, оценивающей финансовых консультантов, большинство инвесторов говорят о своих консультантах то, что не имеет отношения к способности консультанта что-то советовать. «Они всегда говорят: он такой порядочный человек. У него высокий рейтинг в гольфе. И у него замечательная семья, – сказал Штуллер со смешком. – Все это совершенно бессмысленно, если вам нужен хороший консультант. Люди не знают, кто он: трастовый служащий, или финансовый консультант, управляющий активами, или советник, работающий только за вознаграждение».

Готовность к доверию хороша в других областях жизни, вроде женитьбы, но она может приносить вред в инвестициях. Что вам делать, если вы не понимаете, о чем вам говорят? Кейн утверждает, что невозможно получить объективный совет касательно инвестиций. Начнем с простого: если кто-то рекомендует вам купить акцию, потому что ее цена растет, то это означает, что кто-то продает ее, потому что ему кажется, что она добралась до своего максимума, или потому, что продавцу нужны деньги для чего-то еще, и это в его случае лучшая акция для продажи. Инвесторы должны спрашивать себя, каковы финансовые или иные причины, побуждающие консультанта советовать покупать или продавать. Это уже сложнее. «Мы спрашивали людей, насколько неэтично давать потенциально вредный совет, чтобы набить себе карманы, – говорил Кейн. – Большинство людей считали, что это плохо, независимо от того, ради чего это делалось». Это понятно. Но затем он добавил: «Мы задавили тот же самый вопрос другой группе и говорили: “Но что, если ваш финансовый консультант дает вам плохой совет?” Люди считали, что это нормально».

Психологи называют это «моральным лицензированием». Когда вы рассказали о своем конфликте интересов, ответственность переходит на сторону клиента, который должен действовать благоразумно. Но исследование показывает, что этого не происходит. Инвестор может провести некоторые поправки, но их будет недостаточно для того, чтобы учесть конфликт. Похоже, что решением этой проблемы может оказаться использование второго набора опций, предложенных консультантом, в котором не замешаны его личные интересы. Но это тоже не срабатывает. Люди демонстрируют устойчивую склонность использовать первый набор рекомендаций как исходный. Им следует найти множество советов и взвесить все «за» и «против». «Я думаю, люди должны понимать, насколько ангажирован совет, который они получают, – говорит Кейн. – Вопрос не в том, насколько безнравственный ваш консультант. Вопрос в том, насколько совет правильный. Консультируемым следует прикладывать больше усилий, чтобы понимать, что им советуют».

Это желание доверять в крайнем его выражении служит причиной для успешного существования финансовых пирамид. «Мы слышим об этих нелепых аферах и удивляемся, как люди в них попадаются, – говорил Кейн. – Но мы предрасположены к тому, чтобы слушать тех, кому мы хотим верить, в данном случае о том, что инвестиция будет успешной. Мы не можем трезво оценить возможности, особенно когда дело касается инвестирования». Лучшие комбинаторы знают, что лучше всего нацеливаться на связанные группы – церкви, соседства, клубы, – так что люди видят, что их друзья приобретают что-то хорошее и хотят быть в курсе ситуации или удивляются, почему им не сделали предложение. Берни Мэйдофф в конце концов построил пирамиду благодаря тому, что был нацелен на богатых евреев, которых узнавал в Нью-Йорке и Палм-Бич. Они сами требовали того, чтобы он принял от них их деньги, потому что их друзья делали то же самое. Это были люди, у которых в тот момент было достаточно денег, чтобы быть на состоятельной стороне тонкой зеленой линии, но они были доверчивы настолько же, насколько доверчивы жертвы мелких мошенников. Совет Кейна? Помедлите. «Если завтра эта возможность исчезнет, то это может означать, что ваши деньги и консультант также могут исчезнуть, – сказал он. – Нет инвестиций, которые вам нужно провести немедленно». Немного недоверия может помочь вашим деньгам не меньше, чем хороший совет о покупке акций.

Делать инвестиции после того, как вы узнали о конфликте интересов, не самая лучшая идея, но другие проблемы покупки акций еще хуже – например, услышать о компании по телевидению, пока вы обедаете, и купить акцию. Терренс Одиэн, профессор финансов в Школе бизнеса Хаас в Университете Калифорнии в Беркли, провел ряд экспериментов, показывающих, насколько беспечными и невероятно самоуверенными могут быть люди в инвестициях и что наши советы о покупке акций редко строятся на чем-то большем, чем просто на предположениях. У него появилась догадка в годы между взлетом акций технологических компаний и Великой рецессией о том, что люди переоценивают свои знания об инвестициях. Его гипотеза состояла в том, что акции, о которых говорят по телевизору, демонстрируют пики в те дни, когда о них было упомянуто, независимо от программы, передачи и человека, который говорит об акции. Он был прав. В работе 2008 года «Все, что блестит: эффект внимания и новостей на поведение индивидуальных и институциональных инвесторов» (All That Glitters: The Effect of Attention and News on the Buying Behavior of Individual and Institutional Investors) он назвал выбор акций, на который влияет телевидение, «покупки на привлечении внимания» (attention-driven buying). Для человека, работающего полный рабочий день, на рынке слишком много акций, чтобы выбрать что-то, поэтому мелькание акции по телевизору сильно сужает диапазон для выбора. «Покупка – такая пугающая задача, – говорил мне Одиэн. – Инвесторы случайно, если не сознательно, ограничивают свое внимание. Акция привлекает их внимание, и они принимают решение, основываясь на этом. Вместо выбора из пяти тысяч акций они выбирают из 15». Но масштаб того, насколько сильно демонстрация по телевизору влияет на покупки и продажи акций, ошеломителен. Одиэн писал, что эти вспышки стремления к покупкам и продажам акций могут быть измерены. В любой день дисбаланс купли-продажи акций, не упоминаемых в новостях, составляет 2,7 %, и 9,35 % для тех акций, о которых были новости. У крупных розничных брокеров это еще более заметно: акции без упоминания имеют негативный дисбаланс в 1,85 %; те же акции с новостями имеют позитивные 16,17 %.

Хотя это удобно для инвестора и это вполне можно понять, эта разница показывает, насколько торговля акциями под влиянием телевизионных передач является нелепым способом потратить деньги. Как вы узнаете о качестве этих 15 акций, если вы не провели никакого исследования? Это может быть 15 отличных акций, 15 чудовищных акций или их смесь. Скорее всего, вы обедали или отдыхали в рабочий перерыв, когда услышали новости, – оценили ли вы совет или просто реагировали, как клиенты Фишера? Этот человек в телевизоре компетентен, или он пытается нажиться на том, что он вам говорит, даже не признаваясь в этом, что, как обнаружил Кейн, все равно не работает?

В этой работе Одиэн сравнивал стратегии обычных людей и профессиональных трейдеров, которые также покупают невыгодные акции, но по крайней мере у них есть метод. Во-первых, они не покупают акции, основываясь только на том, что они увидели их в деловых новостях. «Обладая большим количеством времени и ресурсов, профессионалы могут непрерывно отслеживать более широкий диапазон акций, – писал Одиэн в своей работе. – Они склонны применять точные критерии входа в сделку – возможно, с использованием компьютерных алгоритмов, – это помогает избежать покупок на привлечении внимания».

Конечно, для обычного человека альтернативой тому, чтобы выбирать из небольшого набора акций, будет полное погружение в тысячи акций и бездействие. Но исследование Одиэна показало, что люди не склонны тратить время на то, чтобы перекопать все акции; люди предпочитают видеть знаки там, где их нет. «Мы подобны машинам по обнаружениям знаков, – сказал он. – Если бьет молния и что-то падает со стола, мы считаем, что падение вызвала молния. Или хуже того, падает книга, и бьет молния, и вы думаете, что книга вызвала молнию». Поиск закономерностей – это, определенно, последствие эволюции: если вы замечали, что членов семьи съедали львы, когда они уходили одни, вы не пойдете один сами. Но попытки усмотреть знаки в акциях, основанные на теориях, схожи с предчувствиями на ипподроме, только с меньшей вероятностью получить спасительную прибыль. «Инвестору, торгующему на рынке и постоянно видящему знаки, лучше заняться нормальной работой», – говорит Одиэн. Учитывая то, что средний инвестор теряет деньги при покупке или продаже акций, те инвесторы, которые дополняют это покупками, основанными на какой-то причине, о которой им сказали по телевизору, вдвойне обречены.

Но что можно сказать об Одиэне? Разве он сам может избежать того, о чем говорит? «Я инвестирую в индексные фонды, если вы меня спросите, – ухмыляется он. – Люди чрезмерно самоуверенны в своей способности быть активным финансовым управляющим».

Но это заключение добыто большой ценой. Прежде чем Одиэн стал академиком, он торговал акциями, параллельно работая на дневной работе. Результат не обнадеживал. «Мысль о том, что вы можете на полставки делать то, что профессионалы делают с трудом, работая полный рабочий день со своими командами, очень высокомерна, – сказал он. – Да, у меня кандидатская степень по финансам, но я не думаю, что я могу прийти домой после работы и потратить час на изучение рынка, причем справиться лучше, чем ребята из Goldman Sachs, которые занимаются этим целый день». Он более удачлив, чем большинство людей сегодня: в Беркли есть как обычная пенсионная программа, так и программа с заранее определенными пенсионными взносами, которые помогут ему быть на состоятельной стороне тонкой зеленой линии, когда он выйдет на пенсию.

Я встретил зятя Джинни Кригер Джо Дюрана в модной кондитерской в Time Warner Center, элитном торговом центре неподалеку от Центрального парка в Нью-Йорке. Он прилетел из Ньюпорт-Бич, Калифорния, где он жил и занимался своей фирмой по финансовым консультациям, United Capital. Дюран хорошо выглядел, у него была непринужденная улыбка и очки в черной оправе, которые говорили: «Доверяй мне». Я по природе скептически отношусь к финансовым консультантам, и его вид никак не изменил этого. К тому же его специалист по пиару, Джимми Мук обладал именем, будто сошедшим со страниц пьесы Дэвида Мэмета, и говорил мне, что Дюран хочет отличаться от других финансовых консультантов. С годами у меня появилось ощущение, что люди из сферы финансов, которые говорят, что делают что-то особенное, сделали что-то особенное, или пользуются словом «особенный» по отношению к тем способам инвестирования денег, которых нужно всячески избегать. Высока вероятность того, что они ошибаются, врут или просто не слишком хорошо разбираются в финансовой истории. Большинство способов управления деньгами, легальные и нелегальные, уже были опробованы.

Сидя вместе с Дюраном, я был равнодушен, но не груб. И все же в течение десяти минут он убедил меня, что он не торгаш. Его модель работы во многом полагалась на исследование, подобное исследованию Талера, предсказывающее человеческую склонность к ошибкам. Вообще, бихевиористские финансы предполагают, что люди в поисках определенности обращают внимание не на то, на что нужно, – рост или падение цены акций, совет от друга, – и с такой информацией они могут принимать только плохие решения. Эти решения могут не быть плохими на момент их принятия, но поскольку люди продолжают ими делиться, они ухудшают положение. С течением времени это превращается в безобразие. Дюран хотел защитить людей от них самих. «Мы не стремимся к эффективности, – сказал он. – Мы стремимся к хорошим решениям». Именно эти решения – небольшие, но многочисленные – складываются вместе и могут перевести кого-то на верную сторону тонкой зеленой линии.

Стремление Дюрана помогать людям принимать решения пробудилось с рвением новообращенного. Рожденный в Зимбабве, в возрасте 35 он продал свою первую компанию, фирму по финансовым консультациям. Эти деньги от GE Financial позволили ему делать все, что он захочет, или не делать вообще ничего. Через несколько лет он стал неугомонным. Когда он помог своей теще, он все больше стал думать о том, чтобы создать новую фирму, United Capital. Он знал, что у некоторых людей есть деньги, но они не могут позволить себе обратиться в фирмы высокого уровня с лучшими инвестиционными менеджерами. Эти консультанты работали только с состоятельными клиентами. Он решил ориентироваться на людей вроде его тещи, с их «умеренными, не чрезмерными, состояниями». Людям с $200 000 нужно работать и продолжать откладывать сбережения, говорил он, в то время как у людей с десятками миллионов долларов есть доступ к высококлассным консультантам. Он основал United Capital, чтобы обслуживать людей, у которых было от $500 000 до $10 миллионов, но сконцентрировался на клиентах с состояниями в диапазоне от $1 миллиона до $2 миллионов. Он хотел быть избирательным. Он не брал деньги просто у богатых людей. Он управлял средствами тех людей, которые брали на себя обязательства по активному участию в своем финансовом будущем – у которых было стремление быть состоятельными. Он не хотел клиентов, которые донимают своих консультантов советами от своих друзей, или тех, кто спрашивал снова и снова, куда направился рынок акций; он хотел клиентов, которые больше думали о тратах, сбережениях и больше всего о своих главных целях в жизни.

Дюран решил, что супруги и партнеры должны объединяться, чтобы определять для себя эти цели и идти к ним. Пассивная сторона в отношениях должна была выражать свое мнение. Это проще сказать, чем сделать. Так что вместо того, чтобы пытаться заставить людей говорить, Дюран предлагал им сыграть в карточную игру. Он называл ее Честными беседами. В игре три разные колоды карт, благодаря которым игра раскрывает человеческие страхи, стремления и радости. На начальном уровне была задача заставить людей перестать думать о прибыли, которую они могут получить от рынка акций. На следующем уровне задача состояла в том, чтобы люди обдумали большие цели и страхи – так же, как его теща думала о своем портфеле как об источнике денег, которые помогут ей поддерживать ее стиль жизни, а не как об оценочном листе. В то время как прибыль – и взносы, необходимые для ее получения, – была важна для достижения цели, решения, которые люди принимали под воздействием эмоций или догадок, могли свести на нет их инвестиции и оставить их на неверной стороне тонкой зеленой линии.

«Честные беседы покажут вам, как на вас влияют ваши предубеждения, – говорил Дюран. – Когда вы подбираетесь к вопросам о причинах ваших предубеждений, вы погружаетесь в себя глубже. Вам нужно понимать последствия своих решений и работать над этим. Это и есть осведомленность».

Это поразило меня до глубины души. Я допустил множество инвестиционных ошибок в своей жизни. Первые инвестиции, которые я сделал, были в 1999 году, и я провел их со своим университетским другом, который работал в Merrill Lynch. Мы оба только начинали. У него было несколько мыслей о том, как мне следует инвестировать свои средства. У меня было несколько других идей. Он не отступал. Несколькими годами позже, после того как я сказал ему, чтобы он вложил все мои деньги в акции технологических компаний (когда этот пузырь вот-вот должен был лопнуть), я попросил его прислать мне чек с тем немногим, что осталось. Я купил слишком дорого и продал с едва ли достаточным количеством дохода, которого еле-еле хватило на новую пару лыж, ботинок и палок. После этого опыта я попытался инвестировать самостоятельно, но я был чрезмерно консервативен. Уровень моей склонности к риску был близок к уровню моих восьмидесятилетних родителей – множество низкодоходных депозитных сертификатов, которые гарантировали, что мои инвестиции будут на месте, но не обязательно будут поспевать за инфляцией. После этого я обратился к крупному брокеру, думая, что он или его фирма предоставит нам базовый уровень высококлассного обслуживания. Идея исходила от моей жены, у которой был какой-то управляющий – один из тех людей, которых рекомендовали друзья друзей. Он работал в Smith Barney, и мы решили, что он должен что-то знать. А если он и не знал, у фирмы были методы действий, которые заставляли верить, что он не облажается. Орел (Eagle), как мы его звали, игра слов из его фамилии, много говорил и предлагал одну идею снова и снова: продавать покрытые опционы, которые приносят немного денег, но этот план настолько же относился к инвестициям, как мини-гольф относится к чемпионатам по гольфу. Я помню, что приехал к нему в офис на Парк-авеню, который находился на стороне с хорошим обзором горизонта. Он говорил нам о том, что только что приехал со съемочной площадки своего клиента-режиссера, что звучало так, будто бы я должен быть польщен такой компанией. Когда рынок обрушился в 2008-м, Орел замолчал. Вскоре после того, как мы потеряли 30 % нашего инвестиционного портфеля, мы перешли к зарегистрированному финансовому консультанту, о котором узнали, пока жили в Бостоне. К этому моменту – или наконец – мы стали умнее. Как настоящего консультанта – а не служащего брокерской фирмы – его доверительная обязанность состояла в том, чтобы действовать в наших интересах. Нас подкупило полное отсутствие обещаний с его стороны. Конечно, он показывал нам возможную прибыль, но он также говорил нам, как затраты и сбережения повлияют на эти вероятные прибыли. Он больше времени посвящал обстоятельствам, о которых мы его не спрашивали: страховка, налоговое планирование, траты на образование, огромная и всепоглощающая куча денег, которая однажды могла бы стать домом. Это было все, чего мы хотели, – совет обо всем, что мы могли контролировать, и уверенность в его решениях по инвестициям, которые мы контролировать не могли. Это был тяжелый труд для него и для нас.

Учитывая мою историю инвестиций, я хотел сыграть в дюрановские Честные беседы с женой. «Можете прислать мне одного из ваших консультантов, чтобы он сыграл со мной и женой?» – спросил я Дюрана.

Через месяц или немного позже на мою улицу заехал Майкл Дункан. Дункан был худым, невысоким и напряженным, а его прическа маскировала редкость волос. Его костюм был сделан на заказ. Когда он вошел в дверь, в его шагах была решительность наполовину доктора, приехавшего на вызов, наполовину федерального агента с повесткой в суд. Когда он оказался внутри, он не стал тратить время и сразу перешел к игре. Мы с женой внимательно слушали, пока он рассказывал о правилах и перебирал карты, как серьезный игрок в покер, – лимонно-зеленые, синевато-серые и цвета, которые Дункан назвал католическим пурпурным.

«Я создал эту игру, – сказал он. – Я играю в нее со всеми моими клиентами».

Несмотря на его деловые манеры и обрывистую речь, Дункан хотел знать, чего хотят его клиенты. Любой консультант об этом говорит, но эта игра была способом это доказать. У Дункана был один особый клиент, к которому он не мог найти подход, – карикатурист из New Yorker, журнала, известного своим тонким юмором. Этот человек, как он сказал, не хотел рассматривать графики и точно не хотел читать сухие отчеты, так что Дункан выбрал что-то более визуальное. «Я придумал игру, которая бы подошла нью-йоркским брюзгам, с которыми трудно говорить, – сказал Дункан. – Тогда я проделал то же самое еще с двумя моими лучшими клиентами, и это изменило их взгляды друг на друга».

Карты обращаются к финансовым страхам людей: «Защитить мою семью, когда меня не будет рядом»; «Иметь работу и стабильный доход»; их различные стремления: «Дать образование тем, о ком я забочусь», «Уменьшить размеры налогов», «Поддерживать благотворительные организации»; и то, что может сделать их жизнь счастливее: «Личностный рост», «Сделать работу необязательной», «Делать то, чего я всегда хотел». Нам с женой дали разные колоды карт и сказали выбрать пять карт и распределить их в порядке приоритета.

Прежде чем мы начали, Дункан дал нам инструкции как судья – присяжным: «Эти карты не есть цели. Они отражают приоритеты. – На случай, если мы не поняли, он добавил: – Уменьшение налогов – это не цель. Это знак».

Он поглядел на нас, чтобы убедиться, что мы поняли. Мы поняли. Он дал нам знак, чтобы мы приступали. Мы с женой были настроены серьезно и скрывали свои карты, как чемпионы бриджа. Когда мы раскрыли карты, все мы были шокированы увиденным.

Я считал свою жену человеком, готовым идти на риск, учитывая ее работу в сфере финансов. У нее также было меньше страхов по отношению к тому, чтобы занимать, тратить и инвестировать, чем у меня. Меня можно было бы назвать консервативным в финансовом плане, если не боязливым. Я не люблю что-то покупать по кредитной карте, если я не могу выплатить деньги к концу месяца, и скорее предпочту инвестиции, в которых я могу ограничить потери, даже если это означает, что я упущу некоторую прибыль. В финансовом плане мы были противоположностями. Но карты свидетельствовали об ином.

Карты моей жены:

Проводить время с людьми, о которых я забочусь.

Защитить мою семью, когда меня не будет рядом.

Позаботиться об образовании для моих близких.

Подготовиться к неожиданному.

Улучшить/наладить здоровье и благополучие.

Мои карты:

Защитить мою семью, когда меня не будет рядом.

Проводить время с людьми, о которых я забочусь.

Позаботиться об образовании для моих близких.

Подготовиться к неожиданному.

Поддерживать других членов семьи.

У нас отличалась всего одна карта. Моя жена выбрала «Улучшить/наладить здоровье и благополучие», в то время как я выбрал «Поддерживать других членов семьи». Этот выбор ее удивил. Вышло так, что я неправильно понял смысл карты. Дункан сообщил, что она про моих родителей и племянников, а не про жену, детей или домашних животных. Я не слишком близок к моим дальним родственникам, и у меня нет планов поддерживать их позже в жизни. Когда я это понял, я сбросил карту. Почему бы мне не хотеть быть более здоровым?

«У меня была всего одна пара, которая выбрала все одинаковые карты, – сказал Дункан. – Они были женаты 42 года». Мы с женой были женаты восемь лет.

Но что эти карты означали для нас? Подобно хорошему терапевту, Дункан обрисовал нам наши мотивы. Первый, «Защитить мою семью», означал обладание достаточным количеством денег, чтобы продолжать жить и дать образование детям, если один из нас или мы оба умрем до того, как они вырастут. Этот приоритет был самым простым, во многом эмоциональным, и его удовлетворить было проще всего: срочное страхование жизни у надежных компаний, подробное завещание и опекун, который расскажет о нас нашим детям. Карточка «Проводить время с людьми, о которых я забочусь» должна была бы стать простой – нужно всего лишь больше проводить с ними время, но этого труднее добиться. Мы говорили себе, что это из-за того, что наши девочки еще маленькие и у нас недостаточно времени для наших старых друзей. Мы решили, что мы возобновим общение с ними позже, когда они подрастут. «Дать образование моим детям» было комбинацией рационального управления средствами – откладывать столько, сколько можем, по 529 программам, которые позволят нашим средствам на колледж расти без налогообложения, – и того, чтобы хорошенько подумать, где мы могли бы жить и в какие частные школы отправить своих детей. «Улучшить здоровье и благополучие» было самым амбициозным. Жена стала лихорадочно записываться на занятия. Мне нравилось думать, что мою форму можно считать сносной – за месяц упражнений или пренебрежения ими я могу подтянуться или стать дряблым. Я занимался достаточно, чтобы поддерживать постоянную форму.

Но эти карты были достаточно простыми. Для меня сложнее была карта «Подготовиться к неожиданному». Жена откладывала деньги, потому что ее родители делали то же самое, и это было благоразумно. Я откладывал, потому что мои родители этого не делали, но удивлялись, почему у них нет денег. Я жил так, что в конце каждого месяца всегда кончались деньги, и я не хотел, чтобы это повторялось. Я уверен, что причина в том же, из-за чего мне недостает терпения в общении с людьми, считающими, что деньги – это зло: вы можете так думать, если у вас их достаточно, или вы ничего не знаете об их ценности. Моя проблема, как указал Дункан, была в том, что меня тянет в крайности. Я не был мелочным или жадным; я просто не любил тратить деньги на ненужные вещи. Я был гораздо довольнее, когда у меня было меньше вещей, чем когда их было много. Но я водил Land Rover за $55 000, что свидетельствовало о том, что я не был скупым. (Рациональность выбора Land Rover: это безопасный автомобиль для того, чтобы возить детей, и это совершенная правда: он относился к безопасности так же, как пожарный шланг к водяному пистолету.)

«Я видел, что может произойти, если не экономить деньги», – сказал я ему.

Дункан, который ездил на BMW за $60 000, сказал, что люди могут дойти в этом до крайности. Они могут откладывать слишком много и не наслаждаться жизнью в полной мере. «Существует золотая середина, – сказал он. – Далай-лама сказал: «Мы здесь не для того, чтобы быть несчастными». В этом и состоит процесс: жить настолько хорошо, насколько вам позволяют ваши финансы».

Если бы Дункан не был таким сдержанным, я бы прыснул со смеху над этой ремаркой в стиле Опры. Но он производил впечатление.

«ВАША ФИНАНСОВАЯ ЖИЗНЬ ПРИНАДЛЕЖИТ ТОЛЬКО ВАМ. РАБОТА ФИНАНСОВЫХ КОНСУЛЬТАНТОВ СОСТОИТ В ТОМ, ЧТОБЫ ПОНЯТЬ, КАК СДЕЛАТЬ ЕЕ БЛАГОПОЛУЧНОЙ, А ЕСЛИ ОНА НЕ СТАНОВИТСЯ БЛАГОПОЛУЧНОЙ, ТО СКАЗАТЬ ВАМ, ЧТО ОНА ЕЮ НЕ СТАНЕТ».

Когда Дункан уходил, он выдал еще одно парадоксальное заявление: «Ваша финансовая жизнь принадлежит только вам. Работа финансовых консультантов состоит в том, чтобы понять, как сделать ее благополучной, а если она не становится благополучной, то сказать вам, что она ею не станет».

Неделей позже наши результаты по еще одному тесту, который мы прошли в его присутствии, пришли нам на почту. Конверт из тонкой бумаги был размером с папку о поступлении в колледж и весил как письмо об отказе. Дункан хотел, чтобы мы ему позвонили, как доктор, у которого для вас плохие новости и который не хочет писать об этом в записке.

По телефону Дункан был менее жестким. Его голос был ниже и более ободряющим. Казалось, мы поступили.

«Вы ненормальные, – сказал он. – Вы были бы клиентами, с которыми просто работать, поскольку у вас реалистичные взгляды. Это ненормально. Нормально – когда люди немного нереалистичны в своих взглядах на ожидаемую прибыль».

В финансовом плане с нами все будет в порядке – такое он нечасто говорил своим клиентам. Но почему именно мы? Мы так изменились через год с момента той встречи с Tiger 21? Мы были более склонны сберегать, чем тратить, как он подчеркнул, но было кое-что более важное: «У вас отличное долгосрочное видение своего будущего. У вас партнерские отношения, и это замечательно».

Наша цель проста: инвестировать так, чтобы мы были на верной стороне тонкой зеленой линии. Мы пытаемся добиться этого путем принятия на себя достаточного риска, чтобы наш инвестиционный портфель продолжал расти, но не настолько много, чтобы инвестиции потеряли свою полную стоимость, и нам еще многое предстоит сделать. Этот подход в равной мере ориентируется на деньги, которые мы откладываем на инвестиции и не трогаем, и на инвестиции, которые позволяют деньги. Этот простой план требует повышенной бдительности. Это также требует того, чтобы я не замечал любые предложения инвестировать средства во что угодно новое и прибыльное, поскольку большинство компаний разваливается. И когда я сомневаюсь, я возвращаюсь к урокам Фишера об оптимизме, Кейна о доверии и Одиэна о самоуверенности, создавая более диверсифицированный инвестиционный портфель, и концентрируюсь на том, что я могу контролировать.

 

Глава 3

Долги и дилемма Бордо

Дарьен в Коннектикуте – исключительный береговой город. Величественные дома, первозданные луга и кустарники. Этот район, находящийся между водой, Холли Понд, школой Токенеке и прудом Горам, обладает особой привлекательностью. Но не может быть плохого места для жизни в городе, в котором дома площадью в 500 квадратных метров в колониальном стиле стоимостью в несколько миллионов долларов являются нормой. Центр города такой же, как центры городов в фильмах про американскую мечту: магазины с мороженым, зоомагазины и магазины игрушек, рестораны общественного питания, тайская кухня и несколько отделений крупных сетей вроде Brooks Brothers и Ann Taylor. В старомодном кинотеатре предлагается смесь из блокбастеров и детских фильмов. Не все люди здесь идеальны: я видел здесь людей невысокого роста и нескольких, которым не помешало бы сбросить 1,5–2 килограмма, – но здесь также были пятидесятилетние мужчины такого атлетического телосложения, будто они игроки университетской команды по лакроссу, и женщины, красивые и обычные, но неизменно подтянутые. Если их дети не были моделями Tommy Hilfiger, Ralph Lauren или Abercrombie & Fitch, то вполне могли бы ими стать. Лучшие общественные школы – не в последнюю очередь благодаря тому, что родители на 95 % в своей массе являются выпускниками старших классов и на 70 % по крайней мере бакалавры. Колледжи для их детей – это данность; что касается высшего образования для их детей, даже для родителей без элитного образования школы ниже тех, которые входят в рейтинг лучших 25, будут разочарованием. По самой последней переписи от 2010 года, в городе проживают 19 508 белых, 744 азиата, 743 латиноамериканца и 104 афроамериканца. Этническое разнообразие здесь не слишком ярко выражено. Как и диверсификация экономики: Дарьен стабильно входит в десятку богатейших городов Америки, и в нем наибольшее количество людей, зарабатывающих больше $200 000 в год. Даже район вокруг железнодорожного вокзала здесь приятный. Возможно, Дарьен не мог бы стать еще лучшим городом для людей, которые здесь живут, за исключением того, что он мог бы быть первой остановкой на экспрессе от Нью-Йорка. Он был третьей.

Но, как и во всех подобных городах, в нем были свои грязные секреты, и я не имею в виду внебрачные связи и детей, злоупотребляющих наркотиками, которые есть в любом зажиточном городке. Его секрет был финансовый, что хорошо сочетается с тем, что большая часть его средств принадлежала людям, работающим на верхней ступеньке сферы финансов, – банкирам, адвокатам и нескольким менеджерам хедж-фондов. Это не предпринимательский город, если вы не считаете потерю работу в банке и организацию хедж-фонда предпринимательством. Это меритократический город, и деньги считаются пиком достижений. Грязный секрет Дарьена, однако, тот же, что подкашивает все городки с уровнем дохода выше среднего в Калифорнии, Неваде и Флориде: долги, финансовая нагрузка и чрезмерный оптимизм в подсчетах.

«Совершенно ошибочно считать, что большая часть этого сообщества живет по средствам», – сказала Сьюзан Бруно, присяжный бухгалтер, выросшая в Дарьене и вернувшаяся после колледжа. Бруно пятьдесят, она светлая, небольшого роста и привлекательной внешности – такой, которая делает ее архетипической женщиной Дарьена. Сегодня она работает специалистом по финансовому планированию, но он начинала как бухгалтер в Deloitte and Pricewaterhouse Coopers. В Дарьене она была своей, но у нее был взгляд извне на долги ее соседей. В 2012-м, когда мы с ней говорили, она консультировала многих своих друзей и соседей по поводу разрешения их ситуаций. Ее советы обычно похожи: продать большой дом, купить дом поменьше, перестать тратить деньги впустую. Она говорит, что это не то, что хотят услышать люди, просящие ее совета. Некоторые, как она утверждает, предпочитают бежать из города, чем продолжать жить в городе по своим средствам. «Люди уезжают из города, потому что не хотят жить там, где раньше они могли тратить больше», – сказала она так, будто это очевидно, почему они предпочтут уехать, чем жить в жалком доме площадью 2600 квадратных метров.

Я повстречал Бруно в ресторане «1020» на Бостон-Пост-роуд, проходящей через центр Дарьена. Она напористая, но обаятельная. Меня не удивило, что она была замужем за одной из спортивных звезд, мужчине на семь лет ее старше. Она могла стать талисманом города, позволяя людям, любящим или испытывающим отвращение к Дарьену, направлять свои чувства к городу на нее. Ее достоинства: она умна, и она дипломированный государственный бухгалтер, так что она может дать отпор кому угодно. Она управляет своим собственным бизнесом, вырастила двоих детей, которые, по ее мнению, достигли хороших результатов: один закончил колледж в Сан-Франциско и работал в компании Бруно, созданной в Остине, другой был студентом Бостонского университета. Она была замужем за мужчиной, которого встретила, когда ей было 16 – ему было 23, – многие десятилетия. Ее недостатки: она любит посплетничать, но с умом – предваряя непристойные истории словами «если вы повторите это, мой муж-итальянец вас убьет». Она часто хвалится знакомствами с видными людьми, но предана им – всего спустя три недели после того, как Ланс Армстронг был дисквалифицирован в зачете «Тур де Франс» за использование допинга, она рассказывала, как она сделала что-то для Ланса и Шерил (то есть Шерил Кроу, певицы, бывшей любовницы Армстронга), как будто все еще было хорошо иметь к нему отношение. Она также была экспертом в том, чтобы вскользь сообщить в беседе о своей связи с чем-то очень престижным – начиная с ее связи с основателем Университета «Нешнел» в Фэйрфилде и заканчивая ее членством в пляжных и гольф-клубах, о которых я никогда не слышал, но как она давала понять, которые были желанны для многих, – а затем немедленно снижала ценность таких пустяков, призванных повысить социальное положение.

Она, как я с восторгом могу сказать, была идеальной помесью зануды и сплетницы для того, чтобы поведать мне о долговой яме, в которой сидят люди Дарьена. Она рассказывала мне о том, что было для меня самым интересным: как многие из ее друзей и клиентов влезали во все большие долги, имея дорогие дома с еще более дорогой ипотекой. Они были богатыми, но не состоятельными людьми Дарьена.

Когда речь идет о задолженностях, провести тонкую зеленую линию просто, но оставаться на ее верной стороне не так легко. Состоятельные люди с умом пользуются кредитами, вкладывая их в бизнес или покупая что-то, что вырастет в цене, например, дома, которые обычно дорожают в долгосрочной перспективе. Богатые и бедные толпятся по другую сторону линии, влезая в слишком большие долги за вещи, которые им не нужны, которые они не могут себе позволить и которые будут только терять в цене: одежда, дорогие путешествия и обеды, шикарные автомобили, излишние кредиты на обучение по образовательной программе, которая не поможет найти работу, чтобы выплатить займы, и дома, слишком дорогие в сравнении с доходами их владельца.

Это происходило с Дарьеном точно так же, как происходит во многих других менее зажиточных городах. Когда выросли цены на недвижимость в нулевых, большие и прекрасные дома Дарьена также выросли в цене. Богатые люди Дарьена делали то же самое, что делали другие американцы: искали ипотеку, которая позволила бы им купить самый большой дом, который только можно. В Дарьене – подобно многим другим богатым городам, в которых премии были в 4, 5, 10 раз больше базовой шестизначной зарплаты, – люди покупали эти шикарные дома по ипотеке с регулируемой процентной ставкой и выплатой только процентов. Это приводило к тому, что ставка была фиксированной пять, семь или десять лет, и все это время люди платили только проценты. Когда этот период подходил к концу, процентная ставка обновлялась, и они начинали выплачивать основную сумму и проценты, как по обычной ипотеке. Этот момент тогда был как гром среди ясного неба для тех людей, чьи выплаты должны были вот-вот значительно увеличиться. Они не думали, что это произойдет: цены на дома должны расти, чтобы люди могли изменять условия займа или лучше купить дом побольше в более благоприятном районе этого идеального города. Если у них оставался собственный капитал домовладельца, они могли потратить его на приятное путешествие в Тёркс и Кайкос, как если бы они нашли деньги.

Бруно отметила, что, когда богатые Дарьена брали ипотечные кредиты, это казалось рациональным. Люди могли приобретать дома большего размера, чем если бы они брали традиционный заем на 30 лет, или они могли надеяться, что они будут платить проценты только до тех пор, пока они не решат проблемы с деньгами, поскольку премии начисляются только раз в году. Но даже это – с таким размером премии, который определяет босс или, того хуже, целый комитет боссов, – располагает людей на худшей стороне от тонкой зеленой линии. Они примитивно предполагали, что справятся с выплатой долга за дом. Затем экономическая ситуация поменялась, и их ожидания уже не соответствовали реальности. Большинство ипотечных брокеров не предвидели крах цен на недвижимость, и они точно не предполагали, что его усугубит затянувшаяся рецессия, которая подкосит благосостояние высокооплачиваемых финансистов, живущих в местах вроде Дарьена, точно так же, как она повлияет на работников с почасовой оплатой в компаниях с высоким участием потребителей. Но когда две эти силы объединились, задолженность по кредиту стала тяжелым бременем. Дом стоимостью в $3 миллиона и кредитом в $2,4 миллиона теперь стоил $2,1 миллиона, что означало, что теперь он был невыгодным активом, подобно многим другим домам в Америке. Теперь, когда срок выплаты процентов подходил к концу, владелец должен был выплачивать гораздо более высокую сумму по ипотеке или где-то найти $500 000, чтобы иметь достаточно собственных средств в доме, чтобы его рефинансировать. Если вы заработали достаточно денег, чтобы получить ипотеку на трехмиллионый дом, то может показаться, что это не проблема. Но это не соответствует действительности.

Бруно знала людей, которые зарабатывали $2 миллиона в год много лет подряд, откладывая совсем немного, если откладывая вообще. Их дом был не инвестицией, он был частью затрат на их стиль жизни. Чтобы оплачивать все такие затраты, люди получали заем под залог их акций или других инвестиций, которые они не собирались продавать, чтобы набрать сумму на погашение первого взноса. Выплата только процентов по ипотеке высвобождала средства на покупку новой яхты, пары новых роскошных автомобилей, членства в загородном и яхт-клубе, обучения в частной школе или по крайней мере частных преподавателей, а затем платы за обучение в колледже для трех, четырех, пяти детей плюс ежегодные взносы в фонды сбора средств школы. Премию можно было потратить на первый взнос на второй дом на далеком лыжном курорте, плюс на пару недель отпуска. Поскольку $2 миллиона превращаются в $1,2 за вычетом налогов, эти дополнительные траты на стиль жизни выкачивали значительную часть средств, а иногда даже увеличивали задолженность. Проценты по кредиту в $2,4 миллиона со ставкой в 5,5 % составляли $132 000 в год. Но они предполагали – наивно предполагали, – что они выплатят долг со следующей, еще большей премии. Но этого не происходило.

«Статус для вас важнее, – говорила Бруно. – Вам нужно было заплатить за членство в загородном клубе в первую очередь, потому что, если у вас его не будет, вас не наймут, когда вы потеряете свою предыдущую работу. Но теперь у людей просто нет денег, чтобы рефинансировать эти ипотечные кредиты».

Я посчитал ее объяснение внутренних механизмов Дарьена одновременно обнадеживающим и угнетающим. Обнадеживающим потому, что ее истории об этих людях показывали, что богатые люди Дарьена не сильно отличались от всех остальных, кто погряз в долгах. Угнетающим – ну, они не сильно отличались от остальных людей, кто мечтал с пользой потратить заработанные деньги. И все же я спросил Бруно, почему ее друзья не хотят жить в меньшем доме, который они могли бы себе позволить, или даже иметь его в собственности. Кажется, они не собираются въезжать в него со всеми своими дальними родственниками. Бруно удивленно посмотрела на меня. «От вас ждут, что вы будете занимать более заметное место в обществе, – сказала она, будто я спросил Найджела Тафнела, почему его усилитель дошел до отметки в 11, хотя мог бы дойти до 10. – Если вы не улучшаете качество жизни, то вы не успешны. И вам нужно показывать, что вы успешны, чтобы улучшать качество жизни».

Было бы легко считать Дарьен чем-то необычным. Например, он уникален во многом: в богатстве его жителей, достижениях и стремлениях их детей. Также был уникален их подход к управлению долгом, который основывался не столько на тонкой зеленой линии между богатством и состоятельностью, сколько на мнимой линии между платежеспособностью и банкротством. Но у меня другой взгляд: богачи Дарьена – в их роскошных особняках; новых, чистых автомобилях класса люкс; одежде, названной в честь людей вроде Питера Миллара и Лилли Пулитзер, – ничем не отличаются от бедных рабочих, купивших слишком дорогой дом, потерявших его, а затем получивших тонну критики за то, что они приняли неверное решение. В то время как некоторые из людей Дарьена могли иметь обоснованные ожидания насчет того, что их премии будут оставаться на том же уровне или даже расти, в большинстве своем они были иррациональны. Им следовало бы провести какое-то время со Стивом Л., членом Tiger 21, сказавшим мне, что наше видение будущего не соответствует тому, как мы живем сейчас. Мы тратим слишком много, чтобы иметь возможность жить той жизнью, которую мы ожидаем, даже несмотря на то что мы можем не находиться в финансовой опасности сейчас. Это заявление было куда более универсальным, чем он представлял.

Марк Р. Рэнк, профессор социального обеспечения в Университете Вашингтона, и Томас А. Хиршл, профессор социологии развития в Университете Корнелл, изучили данные группы людей от 25 до 60 за сорок четырехлетний период времени, чтобы это доказать. Они пытались определить, насколько сильно разнятся доходы одних и тех же людей. Они обнаружили, что 12 % американцев могли быть в 1 % богатейших людей Америки, а 39 % – в 5 % по крайней мере один год своей жизни. Больше половины могли достичь 10 % – с доходом выше $115 000 в год – в течение своей жизни. Но эти годы не могли длиться вечно. Их богатство – в данном случае прибыль – уменьшалось. В безопасности были лишь те, у кого было состояние – в форме сбережений, инвестиций и жилье, которое в большей части уже было в их собственности. «В то время как многие американцы на своем жизненном пути имеют некий уровень богатства, гораздо меньший процент из них имеет богатства в более долгосрочной перспективе», – писал Рэнк в авторской статье в New York Times. А именно, всего 0,6 % американцев могли быть в 1 % богатейших людей в течение 10 последовательных лет. У людей будут хорошие и плохие годы, это очевидно, даже если во время Великой рецессии создавалось впечатление, что это способны понять только фермеры, переживавшие из-за изменчивости погоды и цен на продовольствие. Рэнк также цитировал работу Роберта Кэролла из Tax Foundation, который обнаружил в отчетах Налогового управления США, что половина людей, заработавших более $1 миллиона в год за период с 1999-го до 2007-го, могли это делать только в течение одного года; только 6 % зарабатывали столько в течение всего периода. Они точно были богаты в течение года или двух, но немногие могли умело использовать эти деньги так, чтобы стать состоятельными. Как показали данные, доходы были нестабильны как у возглавляющих список самых богатых, так и у тех, кто его замыкал.

Но даже если бы вы не знали о работе Рэнка, Великая рецессия показала, что богатейшие люди из Дарьена были не одиноки в своем стремлении влезать в долги. На другом конце страны, в горячей пустыне Аризоны, богатейшие люди Финикса также брали ипотеку с регулируемой процентной ставкой и выплатой только процентов. «Когда в 2008 году наступил кризис, мы были ошеломлены, – сказал Армандо Ромен, присяжный бухгалтер и финансовый консультант в Финиксе. – Люди, бравшие пяти-, семи-, десятилетнюю ипотеку с регулируемой ставкой, попали в ловушку. Стоимость их имущества очень сильно упала, и теперь все перевернулось с ног на голову». Теперь, чтобы быть богатым в Финиксе, нужно не так много денег, как в Дарьене: средняя стоимость дома с четырьмя спальнями в Финиксе, согласно данным Trulia, была ниже $388 642 в 2014 году; в Дарьене она составляла $1,8 миллиона. Но и до этого присутствовала та же тенденция: люди принимали долги, будто это была возможность мечты. В Фениксе мечтать было не столь неразумно. Законы Аризоны позволяли людям выходить из ипотеки. «Кажется, вся идея того, чтобы быть чуточку более консервативным и не пытаться прыгнуть выше головы, не оставила в сознании людей того отпечатка, которого следовало бы, – сказал мне Ромен. – Они могли получить схожий дом на своей же улице за половину стоимости своего последнего дома. Они просто покидали свой дом». Он подчеркнул, что люди, принимавшие такие решения, были «образованными людьми с высоким доходом», которые могли исключить влияние эмоций из своих решений и подсчитать, что нет смысла жить в доме, ипотека по которому стоила больше, чем сам дом. И потом, их жизнь не менялась от того, что они переезжают в другое место на той же улице. Для них это сработало. И подобно миражу в пустыне последствия их плохих решений исчезали.

ДОЛГОВЫЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА МОГУТ БЫСТРО ОБЕРНУТЬСЯ ПРОТИВ ЛЮДЕЙ; ОНИ МОГУТ С РАВНОЙ ВОЗМОЖНОСТЬЮ УНИЧТОЖИТЬ СОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ, ЕСЛИ НЕ ЖИЗНЬ.

Большинство людей не может просто уйти из своего ипотечного дома. Таким образом, то, как люди распоряжаются своим долгом, куда важнее их инвестиций. Долговые обязательства могут быстро обернуться против людей; они могут с равной возможностью уничтожить состоятельность, если не жизнь. Из приблизительно $11,4 триллиона всего потребительского долга в Америке $8 триллионов приходится на ипотеку. Согласно Бюро переписи США, средний американец с годовым доходом в $52 762 имеет долг в $47 000. (Треть этого долга составляет кредит по кредитным картам.) Американская федерация потребителей выпустила отчет зимой 2014-го, уведомляя о том, что всего треть американцев живет по средствам, не имея долгов, которые могли бы поставить под удар их будущее. В нем также было указано, что вторая треть тратит не больше, чем может себе позволить, но они не подготовлены к будущему, в котором траты могут возрасти. Последняя треть находится в плачевном положении. С людьми, в собственности которых были дома, ситуация была хуже. В 2010 году Федерация потребителей опросила людей об их долгах по ипотеке, и 68 % заявили, что они накапливают долю во владении домом; в 2014-м их количество упало до 54 %. Количество людей, планирующих выплатить всю ипотеку до выхода на пенсию, также упало: 78 % людей в 2010-м утверждали, что они выплатят ее до пенсии, в то время как в 2014-м то же самое сказали 68 % опрошенных. Обладание домом во второй половине двадцатого века было лазейкой для среднего и высшего классов для достижения состоятельности. После выплаты ипотеки в течение 30 лет люди в равной степени могут иметь то, что будет служить опорой на случай, если у них кончатся деньги – например, как было у моих дедушки и бабушки, которые, когда постарели, продали свой дом и переехали в дом престарелых, – или то, что они смогут продать, дабы переехать куда-то, где более низкие цены на жилье, что сможет поддержать их после выхода на пенсию. Но люди не склонны играть с такими вещами: сначала они выплачивали ипотеку. Тогда в 2000-х наступил бум жилищного строительства, и многие люди перешли за границу тонкой зеленой линии из-за неверных решений по кредитам.

Почему такое происходит? Федерация потребителей предположила, что люди недостаточно внимания уделяли планам по накоплению сбережений и расходованию средств. Это могло быть правдой, но если люди не наращивали долю собственности в своих домах или не могли выплатить ипотеку до выхода на пенсию, то они жили в домах, которые не могут себе позволить. В исследовании, посвященном характеру расходов Одного и Пяти Процентов богатейших людей США, мы с Клонтцем обнаружили, что состоятельные и богатые тратят приблизительно одну и ту же часть своих доходов на дома – 22–24 % – и что это приблизительно равно тратам в других категориях расходов, включая долг по кредитной карте, отпуск, благотворительность и содержание детей. Исключения составляли питание в ресторанах и сбережения на старость. Один Процент тратил на 30 % меньше на еду вне дома и сберегал на 30 % больше на пенсию. За годы такой подход может привести к огромной разнице.

Единственный человек, который купил свой дом – дома – верным образом, едва ли сможет стать примером для подражания. Я буду звать его Карл, поскольку он обоснованно избегает публичности. Жизнь Карла была хороша. Он родился в зажиточной семье – его отец изобрел особый вид внутренней отделки автомобилей, которую хотела получить каждая автомобилестроительная компания в течение достаточно длительного времени, так что он приносил миллионы долларов в год в период с 1950-х по 1970-е. Такой длительный приток денег предоставляет широкие возможности для детей. Сестры Карла не занимались ничем, кроме того, чтобы судиться друг с другом и с ним; Карл же стал более состоятельным, открыв сомнительную медиакомпанию: он собирает деньги за распространение информации от людей, которые зарабатывают на бедняках. Он как сборщик дорожной пошлины, предоставляющий платформу – спутниковое телевидение, интернет, радио – людям, которые хотят что-то сообщить миру. Его устраивает то, что кто угодно может проехать по его шоссе, и он не вглядывается в стекло автомобиля, чтобы узнать, кто за рулем. И даже если бы он это делал, я не думаю, что если бы он увидел что-то возмутительное, то это бы его побеспокоило. Он просто собирает свою пошлину.

Нас с Карлом познакомил наш общий друг. Карл хотел с кем-нибудь оттянуться, пока его жена ходила по магазинам; я хотел послушать его истории. В зимний день в Нейплсе, Флорида, он взял меня и мою жену на свою 26-метровую яхту. Мы плыли в паре миль от берега Мексиканского залива. Яхта в редком итальянском дизайне мягко рассекала волны. Солнце было теплым, но не жарким. Я ел клешни каменного краба и пил из бокала прохладное пино гриджио, который периодически пополняла жена капитана. День был настолько расслабляющим, насколько вообще бывает в жизни. Карл начал рассказывать мне о том, насколько он был финансово консервативен. Сначала я подумал, что он бредит. Мы прожигали тысячи долларов на топливо, не двигаясь ровным счетом никуда. Я также знал, что у Карла четыре дома – в Нейплсе, Парк-Сити, Лос-Анджелесе и в городе, в котором он вырос. У него также было 47 автомобилей, включая Rolls-Royce Phantom, Bentley Continental GT, кабриолет Jaguar и новенький Jeep в Нейплсе. Единственный намек на экономность я нашел только в том, что у него было членство в NetJets, а не собственный частный самолет. Карл жил на широкую ногу. Но по мере того, как он говорил, я начал понимать, что не на такую уж широкую, как могло быть: он жил вполне по своим средствам, и даже меньше.

«У меня почти нет долгов, – сказал он мне. – Я ненавижу долги. У меня настолько рискованный бизнес, что я инвестирую деньги в облигации».

А как же его дома? Он сказал, что два из этих домов были свободны – включая тот, что во Флориде, который защищен законом о земельных наделах на случай, если однажды он проиграет крупный иск. Вместе эти два дома стоили $12 миллионов. Другие два были с ипотекой по $500 000 на каждый, поскольку $1 миллион – это предел по облагаемым налогами выплатам по ипотеке. Эти дома стоили еще $9—10 миллионов. «Если я однажды все это потеряю, моя жена и дочь смогут продать один из домов и машины и жить припеваючи», – сказал Карл. Что касается машин, то они были куплены за наличные через покупателя, который работал на него. Это может показаться странным, но покупатель защищал Карла от секундных эмоциональных порывов и больших трат на автомобиль, чем на него стоило бы тратить. Если на аукционе за автомобиль поднимали цену, покупатель не имел права повышать ставку; он должен был спокойно расстаться с автомобилем. Только на яхту, как сказал Карл, был некий кредит. Он сказал, что лучше владеть яхтой так. Я мало знал о владении гигантскими яхтами, поэтому не мог поспорить.

В отличие от многих из Дарьена, Карл сам себе начальник. Он не работает на банк или брокерскую компанию, он не менеджер хедж-фонда, полностью зависящий от денег других людей, которые позволяют воплощать его безумные идеи и получать прибыль, которая за этим следует. У Карла компания, предоставляющая услуги, и он управляет ею без всяких излишеств. Он гордился тем, что у него так мало работников – всего 30, а также тем, что его бизнес, присутствующий на каждом из континентов, не имел кредитов. Это было для него важно. Для него куда менее важно было изменить мир, к чему он сам никогда не стремился. Ему нравилась эффективность его компании. Она также была безумно прибыльной.

Большинство людей не думает о своей личной прибыли так, как Карл. Но каждому, кто размышлял о месячном или годовом минимуме, который необходимо покрыть, прежде чем он сможет откладывать деньги или немного развлечься, приходилось думать именно так. Карл шел еще дальше. Хотя он отлично справлялся с тем, чтобы тратить миллионы долларов в год, он также заботился о том, чтобы откладывать деньги на случай, если его бизнес потерпит крах. Он планировал однажды продать компанию и рано уйти на отдых. Ему нравилась идея стать профессором, чтобы рассуждать о том, что он знает, хотя сам он был ужасным студентом. Но он знал, что не в его власти создать условия, при которых его пригласят вести лекции, и даже если он бы мог это сделать, оплата была бы незначительной в сравнении с теми деньгами, которые он зарабатывал. Ему нужны были безопасные деньги. Это были облигации, оплаченные дома и экзотические автомобили.

В Карле удивительно было то, насколько обычной была его личная и профессиональная жизнь, не считая его огромного состояния. Если бы вы увидели его на улице в лоферах от Gucci, дорогих часах и футболке с названием его яхты, то он был бы похож на любого финансиста из Дарьена, погрязшего в долгах. Но он им не был: Карл состоятелен.

Итак, легко исключить кого-то вроде Карла из-за размера его состояния. Каким образом сможет случиться так, что он истратит все свои деньги? Кажется, никаким, но многие вроде него с этим справились. Заметный развод в 1990 году Патриции Клюге с Джоном Клюге, заработавшим миллиарды на телевидении, радио и наружной рекламе, дал ей титул «богатейшей разведенной в Америке». Ее доля после развода составляла приблизительно $100 миллионов. (В то время состояние Джона Клюге составляло более $5 миллиардов, что делало его богатейшим человеком в Америке.) У нее была возможность никогда больше не беспокоиться о деньгах. Но в июне 2011 года она заявила о банкротстве по главе 7 Кодекса США о банкротстве, по которой вы признаете полное поражение, в отличие от главы 11, по которой вы пытаетесь восстановиться. Она заявила о долге в размере до $50 миллионов и имуществе не более $10 миллионов. Газеты сообщали, что большая часть этого долга появилась из-за приблизительно $66 миллионов по займам для расширения виноградника, который она построила в Шарлотсвилле, Вирджиния, с ее новым мужем. Во время рецессии Клюге не смогла продать достаточно вина, чтобы сделать выплаты по займам, опоздала с оплатой, и фактически ей пришлось передать права на имущество банку, как множеству других американцев. Дональд Трамп, ее друг, купил виноградник и дал ей работу по его управлению. Через год он ее уволил.

Когда мы хотели купить дом весной 2008-го, ипотечный брокер сообщила нам, что нам готовы выделить настолько большой кредит, что мы можем купить дом площадью 750 квадратных метров топ-менеджера ABC Sports. (Агент по продаже недвижимости поставил нас в известность, чем занимался владелец, вероятно, для того, чтобы не заставлять нас гадать, кто тот полный лысый парень, присутствующий на всех фотографиях известных спортсменов.) Дом находился в Нью-Ханаане, недалеко от старого дома Дэвида Леттермана – возле которого часто появлялся его преследователь. Дом был новый, чистый и прекрасный, и в нем было все, что было бы очень дорого заменить: идеальные кухни и ванные, и никаких странных комнат или стен под чудным углом. Он был также скрыт на много акров в глубине леса. Мы не могли поверить, что можем себе его позволить, но брокер сказала, что у нас достаточный доход, чтобы оплачивать ипотеку – залповый заем со ставкой, установленной на 10 лет. Когда мы посчитали наши ежемесячные выплаты, мы не были так уверены, как она: только на ипотеку потребовалось бы больше половины нашей прибыли после вычета налогов, и нам бы пришлось надеяться на большие дополнительные заработки для того, чтобы платить за все остальное. Когда мы сообщили об этом риелтору, она сказала нам, что лучше купить дом побольше, до которого мы сможем дорасти в будущем. Мы были двумя людьми с двумя собаками. Сколько детей нам понадобилось бы, чтобы заполнить дом площадью 750 квадратных метров?

Мы отказались, и я рад, что мы это сделали. Наши поверхностные подсчеты учитывали налоги, но обходили стороной все другие траты, которые неизбежны при владении домом, вроде ухода за лужайкой, обслуживанием оросителей и бассейна, уборки снега и высокооплачиваемых рабочих – электриков, водопроводчиков, садовников и маляров, которые должны появляться в течение года. И все же банк готов был дать нам гигантский заем по ипотеке, если бы мы этого захотели. Частично нас удержало то, что мы узнали, когда росли. Моя жена жила в типичном доме 1980-х в пригороде Атланты – около 320 квадратных метров в доме на участке площадью примерно в акр, в окружении подобных домов в этом районе. Ее отец, стоматолог, знал, как ухаживать за домом и участком. Они заводили друзей и вели достаточно комфортную жизнь. Я рос в съемных квартирах. Я ничего не знал о работе по обслуживанию дома. Я мог знать что-то об отдельных домах только по дому моего деда. Я постригал его газон, составляющий приблизительно десятую часть акра. Но в большей степени нас удержало то, что мы с женой узнали во время наших напряженных контактов с часто получающими негативные отзывы председателями кооперативных обществ. Нам обоим дали одобрение на покупку квартир в кооперативных обществах, в которых мы и жили до того, как встретились. (Ей отказали в покупке одной из квартир, когда один из председателей достал весы, чтобы взвесить ее собаку. Оказалось, что она не проходит по предельному весу здания.) В этом процессе легко дойти до нелепости: вы как покупатель обязаны предоставить личную финансовую информацию председателям, которые решат, можете ли вы купить квартиру в здании, несмотря на то что банк уже дал вам добро на эту покупку. Я испытывал отвращение, когда проходил через это, боясь, что они мне откажут из-за того, как я выгляжу или как я отвечаю на их вопросы. Но теперь я думаю иначе. Учитывая чудаков из каждого здания с квартирами в Нью-Йорке, председателям было наплевать, как вы выглядите. Их интересовало, есть ли у вас средства, чтобы выплачивать ипотеку, и что более важно, ежемесячный чек на обслуживание, потому что если вы не справитесь, то платить за вас придется всему кооперативу. Председатели оценивают, сколько вы платите в качестве первого взноса, а также сколько у вас остается в запасе. По этим правилам и я, и моя жена могли потратить на наши первые квартиры совсем немного, чтобы председатели нам не отказали. Хотя тогда это казалось нам ограничением, это научило нас умеренности.

В Коннектикуте в 2008-м, когда бум недвижимости начал гаснуть, мы могли купить этот большой дом и въехать в него сразу же – с нашей мебелью стоимостью в две спальни. Какое-то время жена продолжала говорить о доме, рассуждая о том, не сделали ли мы ошибку, отказавшись от него. Тогда финансовый мир пришел в упадок. Подобно многим, кто пережил это событие, мы должны были быстро провести серьезные изменения в нашем плане расходов и сбережений. Чтобы спокойно жить, нужно было иметь контролируемые долги. Этот дом стал бы бременем на многие годы. Ипотечный брокер и риелтор, получившие бы крупные комиссионные в случае, если бы мы действовали иначе, были обескуражены нашей нехарактерной бережливостью. Но мы вынесли урок от кооперативных председателей: он вселил в нас чувство меры. Мы остановились на меньшем доме, который был при том далеко не хижиной, в Стэмфорде, на несколько меньшем участке земли, но за значительно меньшие деньги. Обеспечение дома было недешевым, но нас никогда не душило количество выплат. Мы не стесняли себя ни в чем. Усвоив урок, мы приняли решения, сохранившие нашу свободу. Устав председателей кооперативов в своей основе требовал от людей не влезать в слишком большие долги, чтобы не портить жизнь соседям. Во время бума жилищного строительства многим недоставало чувства самоограничения. Все было как придется. Покупатели старались получить самый большой дом, убежденные в том, что иначе они что-то упустят. Банки были готовы полагаться на эти мечты, поскольку могли продавать ипотеку инвесторам, все еще верящим в то, что люди будут брать на себя ответственность по владению домом со всей серьезностью, регулярно делая выплаты по ипотеке. Эти предположения не подтвердились. Лучше всех обобщил настроения Чак Принс, глава Citigroup, сказавший, что он не станет беспокоиться о кризисе субстандартного кредитования, пока не потребуется. «Когда музыка остановится, говоря в категориях ликвидности, все усложнится, – сказал он в теперь известной статье в Financial Times, когда я там еще работал. – Но пока музыка играет, вы должны танцевать. Мы все еще танцуем». Пятью месяцами позже, когда музыка сменилась сигналом тревоги, его сместили с должности.

Чрезмерное увлечение жизнью в кредит не ограничивается покупкой домов. Большинство людей подвержены тому, что я называю Дилеммой Бордо. Бордо – один из моих самых любимых регионов виноделия в мире, и у меня остались чудесные воспоминания о вине из этой части Франции, особенно о «Шато Марго», за бутылку которого я заплатил не меньше $300. Бордо обольстительно для меня так же, как долг для многих других людей: я не могу остановиться на малом. Но иногда я хотел бы, чтобы я никогда не пробовал «Шато Марго» или какие-то другие из замечательных вин этого региона. Если вы однажды попробуете, ваши вкусовые рецепторы изменяются навсегда. Бутылка вина за $20 никогда не будет такой, как прежде, а бутылка за $80 в ресторане будет напоминать вам то давнее время, когда вы сидели за другим столиком и пили «Шато Марго». Это Дилемма Бордо, непреодолимое желание пить это вино все время, но со знанием того, что это ограничит ваши траты в других, более важных сферах вашей жизни. Любой высококачественный предмет может вселить в вас схожее чувство: деликатесная еда, премиальные автомобили, ощущение от ношения костюма, сшитого на заказ. Эти вещи действительно лучше, чем более дешевые аналоги в массовом производстве, и, однажды попробовав, трудно вернуться к тому, что когда-то вас вполне устраивало. Я знаю только три средства от этой напасти: нищета, невероятное богатство или самоограничение, сочетаемое с редкими поблажками. Последнее – это отличный компромисс, и это путь к тому, чтобы находиться на верной стороне тонкой зеленой линии.

Мой старый друг К. Дун Гиффорд, большой гурман и основатель экспертной группы по еде под названием Oldways, поддерживал подход к вопросу еды и напитков, состоящий в ограничении без полного отказа. Дун, бостонский аристократ, понимающий человеческую природу, сколько-то унаследовавший и сколько-то заработавший, проводил время с Кеннеди, Рокфеллерами и профессорами Гарварда. Он понимал, что бессмысленно говорить людям не пить колу и не есть картошку фри из McDonald’s – не в последнюю очередь из-за того, что он сам приносил картошку фри своей подруге, легендарному шеф-повару Джулии Чайлд, которую она запивала на скорую руку приготовленным мартини. Он придумал идею Oldways («старые привычки») – из принципа, что мы должны есть и пить так же, как наши предки, – после обеда из тридцати блюд в Шанхае, когда каждое блюдо шло в паре со стопкой алкоголя. В дымке после того, что он назвал «похмельем май-тай», родился Oldways. Он поддерживал такие большие трапезы, но он знал, что их нужно компенсировать парой дней более сдержанного питания и питья. Его любимым противоядием был живительный зеленый салат с мягким оливковым маслом, потому что жир в оливковом масле утоляет голод. И все же тогда появлялся повод для Дилеммы Бордо.

Я стараюсь думать о долге, как Дун. Единственное здравое решение – планировать траты умеренно, но не отказываться от них полностью. Люди не могут жить в постоянных лишениях. Решение любого долга – это арифметика и параллельная битва против побочных интересов. Некоторые думают о том, чтобы покрывать долги при помощи других кредитных карт. Если это помогает, отлично. В конце концов, это может сработать. Но более рациональным было бы понять, сколько вы зарабатываете в месяц, вычесть налоги, а затем записать все свои самые важные траты: аренда или выплаты по ипотеке, транспорт, еда, лекарства, которые вам могут понадобиться. Если бы вы взяли все, что у вас есть, и вложили на оплату задолженности по кредитке, то вам пришлось бы сесть на диету на грани истощения. Вам нужен более сбалансированный подход, при котором ваши ежемесячные выплаты уменьшают долг по кредиту – не только на выплату процентов, – и при этом у вас должны оставаться деньги на развлечения. Вместо того чтобы открещиваться от любых кредитов и провозглашать собственное прозрение всем, кого вы знаете, используйте более умеренный подход. Второй вариант и есть «планировать траты умеренно, но не отказываться от них полностью».

Конечно, некоторые люди не имеют никаких долгов. Для них вопрос не в том, как оставаться в том же редком положении, а в том, чтобы извлечь из него выгоду, как это делал Карл, и откладывать деньги, чтобы ваше будущее стало таким, каким вы хотите. Это требует полного переосмысления вашего видения ценности кредитов. Даже таким людям следует вести учет главных трат и понимать, сколько им нужно откладывать на большие траты в жизни – такие как обучение детей в колледже и пенсию. Вы можете разделить ваши сбережения пропорционально поставленным целям или создать скользящую шкалу, откладывая меньше денег вначале и наращивая сбережения по мере увеличения вашего дохода. При этом не тратьте больше, чем у вас осталось, даже если вам нужно дождаться следующего месяца, чтобы что-то купить. Никаких отговорок. Тогда вы сможете избежать долгов и связанного с ними стресса. Также, возможно, вы испытаете больше радости от покупки, потому что вам пришлось думать о ней.

Сначала я подумал, что Бруно вряд ли сойдет за человека, который будет помогать богачам справиться с их непомерными долгами. Ей скорее следовало быть с ними на одном теннисном корте. Но по мере того, как я пил, я начал понимать, что, как и у всех жителей этого города, у нее были свои трудности. Она неоднократно находила способ сказать мне, что ее дом у моря был мал (площадью в 325 квадратных метров), но стоил $3 миллиона. (Небольшое исследование при помощи Zillow позже обнаружило, что он стоил половину озвученной стоимости.) Она сказала, что она с мужем была в финансовой безопасности, но признала, что они остались в городе благодаря былой спортивной славе ее мужа, хотя с момента расцвета этой славы прошло 30 лет. Но ее план помощи погрязшим в долгах был целенаправленным. Больше всего она занималась тем, что помогала женщинам понимать свое финансовое положение после того, как их супруги затащили семью в серьезные неприятности. Они могли быть результатом одного из следующих событий: смерть, развод, бедствие, инвалидность и долги. Она указала, что только одно из них не беспокоит людей в той степени, в которой должно, – долги. Для смерти, бедствий и инвалидности существует страховка, а развод – это коммерческая сделка, хотя и дорогостоящая. Долг был очевидной проблемой, о которой все предпочитали молчать. «Молодые жены не хотят знать, – сказала она, – а жены постарше от такого приходят в оцепенение». Она рассказала одну историю успеха: пара продала свой большой дом, переехала в другой город, чтобы сохранить лицо, и осталась в браке. Не совсем история любви. И все же когда Бруно показывает свою другую сторону – сторону присяжного бухгалтера, – от нее больше пользы. Ей нравится убеждать клиентов позволить ей провести стресс-тест по их долгам. Это отличная идея, поскольку если инвестирование – это мечты о будущем, то управление долгом обращается к прошлому и его влиянию на настоящее, а также на все остальное.

Когда наша беседа подходила к концу, Бруно придвинула ко мне через стол пару листов бумаги, будто информатор в шпионском фильме. К тому времени в ресторане было темно, так что я не мог прочесть то, что на них было написано, но она объяснила мне, что цифры были настоящими, хотя несколько деталей было изменено, чтобы клиент не знал, что его финансы демонстрируют другим. Когда я позже взглянул на бумаги, я увидел, что у него отличный дом в Гринвиче стоимостью $8,4 миллиона и лыжный домик в Вэйле стоимостью $3,75 миллиона. По дому в Гринвиче у него была ипотека в $1,7 миллиона, а также кредит, обеспеченный жильем, в $1,25 миллиона. Это значило, что заложено всего 35 % дома, что казалось неплохо. Его ежегодные выплаты по двум долгам составляли $55 625. По дому в Вэйле ипотека составляла $2 миллиона с отношением кредита к стоимости в 53 %, что тоже достаточно сносно. Ежегодные выплаты по этому кредиту были $113 000 – что в итоге давало $168 625 в год только по домам. Это достаточно много, но надо полагать, что он достаточно много зарабатывал. У него также было две ссуды под ценные бумаги на брокерских счетах, одна с максимальным процентом в 51 % и другая в 28 % стоимости счета. Помимо этого, у него был заем на $1,1 миллиона за половину стоимости бизнес-ипотеки. Все вместе давало в итоге еще $80 000 ежегодных выплат.

Для него настанет напряженный момент, когда по его кредитам вырастут проценты. Половина процентного пункта по ипотечному долгу увеличит ежегодные выплаты на 14 %, как сказала Бруно. Рост ставки на 1 % повысит выплаты до 30 %. Если же она вырастет до 3,5 % – ежегодные выплаты удвоятся, причем эти выплаты покрывают только проценты по кредиту, а не тело кредита (банк. термин) / основную сумму кредита. Такое увеличение процентной ставки легко представить: после Великой рецессии процентные ставки снизились с отметки в 7 %, на которой они находились до 2008 года, до 3 %. Не было причин для того, чтобы они выросли до прежнего уровня. То же самое может случиться с ссудами для предприятий. В то же время еще один риск состоит в том, что ценность заемных ценных бумаг может упасть. Это может потребовать от него выплаты тех денег, которые были взяты в долг. В этой шаткой ситуации пара событий, не поддающихся контролю, может привести к разорению.

«Всегда предполагается, что с премий будет оплачиваться основной долг по кредиту, но он уходил на траты на стиль жизни, – говорила Бруно. – Для многих это карточный домик».

Даже если с ним все в порядке и если этот сценарий не случится, то все равно склад ума, позволивший ее клиенту и столь многим другим людям набрать столько кредитов, остается. Они балансируют на тонкой зеленой линии – если не находятся в свободном падении с нее, – в то время как они могли бы жить в наивысшем комфорте во всей Америке. Богатые часто живут с огромными долгами, что ставит их в то же самое шаткое положение, что и средний и рабочий классы, которые часто ругают за то, что они делают нелепые покупки. Все они страдают от Дилеммы Бордо. Даже с небольшим самоограничением в кредитах, особенно у богатых людей из Дарьена, которые могли бы жить фантастически, довольствуясь меньшим, они могли быть на верной стороне от тонкой зеленой линии. Если бы это самоограничение оказалось излишним, единственный недостаток состоял бы в том, что у них было бы немного больше сбережений.

 

Глава 4

Бесполезность беспокойства по поводу налогов

В перечне недвижимости риелторской конторы апартаменты Брэда Биркенфельда звучали бы просто потрясающе: «Кондоминиум в прибрежном районе города с видом на простирающийся южный берег океана, яхтенный причал, океан в 30 минутах от пригорода Бостона». В 2008-м он мог воспользоваться услугами бодрого риелтора, чтобы улучшить свое положение. Когда я ехал в Уэймут, Массачусетс, чтобы с ним поговорить, он был федеральным подозреваемым под домашним арестом. Его жизнь была тоскливой. Раньше тем же летом он был арестован в аэропорте «Логан», когда он въезжал в страну, чтобы посетить встречу выпускников. У него была возможность заключить сделку с правительством и рассказать все, что он знал. Взамен он должен был оставаться в квартире своего брата с видом на океан, а не в камере с видом на стену. Я встречался с Биркенфельдом в Форт-Лодердейле месяцем ранее, когда ему было только предъявлено обвинение. Одетый в темный костюм и белую рубашку, коротко постриженный и с козлиной бородкой, он выглядел оплывшим и немного потерянным. И все же его судили не за то, что он кого-то убил, не за участие в наркобизнесе и даже не за кражу конфиденциальной государственной информации. Он был здесь за то, что помогал фантастически богатому парню – который, должно быть, считал, что он на верной стороне тонкой зеленой линии, – уходить от уплаты налогов. Биркенфельд вел роскошный образ жизни, будучи международным банкиром, но рисковал своей свободой и средствами к существованию, чтобы помочь кому-то с достатком, в сотни раз превышающим его собственный, обмануть налоговое управление США. Что он получил взамен? Бонус от банка, на который он работал, и несколько приятных путешествий? Мне кажется, эта сделка оставляет желать лучшего.

Биркенфельд рос в зажиточном районе Южного берега Бостона, а его отец был нейрохирургом, что я тогда счел в некотором смысле ироничным. По-моему, он был не шибко умным. Брэд уехал из США больше десяти лет назад, чтобы поискать счастья в Швейцарии, где он приобрел такое жилье, которое может позволить только куча денег. У него была квартира на улице Рив в Женеве, где он жил большую часть времени, и дом, в который он уезжал на выходные, в деревне Церматт, у подножия знаменитой горы Мэттерхорн. Для сравнения, дом его брата выглядел так, будто его спроектировал брутальный советский архитектор: бетонные здания с квартирами были установлены параллельно друг другу, так, что казалось, что они собираются атаковать воду. Единственная дорога к комплексу вела через грязную мастерскую по ремонту судов со старыми рыбачьими лодками на бетонных блоках. Проходная комплекса выглядела так, будто она была предназначена для того, чтобы удержать жильцов внутри, а не препятствовать проходу посетителей вроде меня.

То, как здесь кончил Биркенфельд, – это урок на тему «почему не стоит пытаться перехитрить налоговую службу США». Те, кто на верной стороне от тонкой зеленой линии, находят способы платить ровно столько, сколько должны; другие думают, что они выдумали средство платить меньше. И в то время, как состоятельные люди проходят аудит, гораздо менее приятные события происходят с теми, кто пытается играть с налоговой. У Биркенфельда была невыдающаяся карьера в финансовой сфере, суть которой состояла в том, чтобы тратить минимум усилий на работу и максимально зависеть от своего отца, у которого было достаточно денег, чтобы ему помогать. (Его отец отправил его в небольшой военный колледж в Вермонте, чтобы он привел себя в форму, но Биркенфельд закончил обучение только благодаря тому, что хвастался деньгами своей семьи, и при этом избежал военной комиссии, что, как сказали мне некоторые его однокурсники, было бесчестно.) В 1990-х он уехал из Бостона в Швейцарию, и его карьера изменилась, как бывает у молодых людей, которые меняют учебные заведения и переосмысляют себя. Биркенфельд отучился в бизнес-школе, которая открыла ему путь к работе в UBS, крупнейшем частном банке в Швейцарии и одном из самых крупных финансовых институтов в мире. Он работал в департаменте, который не только заботился о состоятельных клиентах так же, как и все остальные частные банки, но и предоставлял услуги тем из них, кто хотел защитить свои деньги строгим банковским законодательством Швейцарии. Существуют благородные причины для того, чтобы иметь секретный счет в швейцарском банке, – скажем, вы боретесь за права человека в Африке и опасаетесь, что правительство вашей страны изымет ваши средства, чтобы заставить вас молчать, – но Биркенфельд использовал счет в постыдных целях – помогал богатейшим американским гражданам уходить от американского налогообложения.

Крупнейшим клиентом Биркенфельда был русский иммигрант по имени Игорь Олейников, акула бизнеса, сколотивший состояние на недвижимости и хранивший $200 миллионов в банке через Биркенфельда, скрывая их от налоговой службы США. (Позже Олейников будет ссылаться на незнание законов и жаловаться на то, что он просто следовал совету UBS уходить от налогов.) Один этот счет помог Биркенфельду оставаться на работе. Но по прошествии четырех лет его начальство в нем разочаровалось, увидев, что он плохо справляется – он не привел больше ни одного крупного клиента. Они дали ему плохую оценку и урезали премию, чтобы намекнуть, что ему следует уйти, что он вскоре и сделал. Когда он уходил, он позвонил Олейникову и убедил его перевести счет в небольшой банк в Лихтенштейне. Однако Биркенфельд был обижен. Он решил сообщить налоговой службе США о том, что происходит в UBS. То, что он сам замешан во всем происходящем, до него не дошло. Он не просто нечаянно услышал о том, что кто-то планирует укрыть деньги; он сам занимался их укрытием. Помимо постоянного управления счетом и ухода от налогов Биркенфельд занимался контрабандой бриллиантов в тюбике из-под зубной пасты из Швейцарии в Калифорнию, где жил Олейников. Без ведома Биркенфельда велось расследование деятельности Олейникова после того, как он перевел средства на счет в Лихтенштейне, так что федеральные органы власти поймали их двоих за уклонение от уплаты налогов.

Биркенфельд поселился в унылом кондоминиуме своего брата не из-за одного неверно принятого решения, а из-за их целого ряда. Но я не мог перестать думать о том, зачем кому-то рисковать карьерой и свободой ради пары сотен тысяч долларов в год и помогать кому-то с миллиардным состоянием уйти от нескольких миллионов долларов налогов? Двухсотмиллионный счет приблизительно должен был создавать прибыль в размере $15 миллионов в год, что более чем достаточно, чтобы оплатить $7,2 миллиона налогов Олейникова. И все же Олейников шел на риск, а Биркенфельд ему в этом помогал. Теперь они оба жили возле воды, хотя Олейников не был закован в кандалы и находился в своем особняке в Ньюпорт-Бич, Калифорния.

Когда мне было 18 или 19, я получил письмо от налогового управления США, информирующее меня о том, что я прохожу аудиторскую проверку. Я был в ярости. Последнее, что я стал бы делать, – это пытаться уйти от налогов. Все, что я заработал, было деньгами от моей летней работы на поле для гольфа – и за все были уплачены налоги. У меня не было инвестиций или семейных богатств. Я учился на бюджетном месте в колледже, и вдобавок у меня были займы. У меня только убывало количество денег. Мой ответ полностью соответствовал тому, чего можно было бы ожидать от студента-первокурсника: ядреная смесь из оскорблений и заносчивости вылилась на бумагу, и письмо отправилось обратно в налоговое управление. Если я правильно помню, я написал письмо от руки. Это должно было показать налоговой, что вести расследование в отношении меня – это пустая трата времени и денег налогоплательщиков. Я указал, что я был студентом на бюджетном месте и что у меня практически не было денег. Если бы я пытался обмануть налоговую службу, это было бы неумышленно, а сумма была бы ничтожно мала, поскольку я все равно не мог зарабатывать достаточно много, чтобы мои налоги сложились в сумму, достойную внимания. В то время я этого не знал, но отчеты о моей зарплате за все лето шли прямиком в налоговую, так что им не пришлось бы верить мне на слово. Спустя несколько месяцев после того, как я отправил письмо, я получил ответ от налогового управления, в котором было сказано, что мое дело закрыто. Я никогда не стал бы провозглашать победу над этим агентством из страха навлечь на себя его гнев. Но я испытал облегчение.

Это письмо было одним из моих первых и убедительных уроков: налоговое управление – это одна из немногих государственных служб, которая может с легкостью сделать вашу жизнь очень несчастной. Я могу представить, что ФБР строит козни людям ни за что или что АНБ прослушивает мои телефонные разговоры и читает мою электронную почту, почем мне знать. Но большинству госслужб нужна причина для того, чтобы вами заинтересоваться: если агенты из Управления по контролю за оборотом алкогольных напитков, табачных изделий и огнестрельного оружия вламываются к вам в дверь, то велик шанс, что вокруг вашего дома уже несколько дней стоят грузовики из CNN. Но налоговое управление может всего одним простым письмом заставить вас доказывать, что вы не пытались уйти от налогов, даже несмотря на то что они отправляют письма людям из выборки, созданной компьютерной программой.

Поэтому я плачу налоги вовремя. Я считаю их разумной ценой за то, что я живу в стабильной, цивилизованной стране. Я считаю, что люди, пытающиеся не платить налоги, введены в заблуждение: у них так много способов платить ровно столько, сколько они должны – и эти деньги не так значительны, как вы можете подумать, – но совсем немного легальных путей избежать уплаты налогов совсем, часто граничащих со смертью в обнимку с вожделенными ценными бумагами и имуществом. Бедные, богатые или состоятельные – все любят жаловаться на налоги, и их жалобы почти всегда одинаковые: они платят так много и получают так мало, по крайней мере в сравнении с тем, чего они хотят. (Мне еще предстоит услышать чьи-то слова: «Я так мало плачу государству за все эти услуги, упрощающие мою жизнь».) Но жалобы – это то, что предпочитает большинство людей, поскольку никто не может проконтролировать свой процент отчислений и затрат на выплату налогов. Некоторые хвалятся тем, что получают возмещение, но это показывает, что они не понимают того, как работают налоги: это возмещение – это их собственные деньги, которые они дали в беспроцентный кредит Министерству финансов США.

Некоторые состоятельные люди, впрочем, настоящие бейсбольные профессионалы в сокращении налогов. Их бухгалтеры и адвокаты делают все, чтобы платить именно столько, сколько надо. Если они платят меньше и им назначается аудит, они платят налог, маленький штраф и продолжают играть – это как будто бы они вышли из игры, пытаясь добраться до второй базы. Есть люди типа Олейникова и его пособника Биркенфельда. Эти сродни стероидным богам хоум-рана в бейсболе. Они подходят к самому краю законности и находятся все время над этим краем. Они знают, что их действия незаконны, но при этом уверены, что смогут перехитрить представителей закона. Эта группа людей – олицетворение того, как большинство представляет себе состоятельных налогоплательщиков: мошенники, жулики, подлецы. На самом деле большинство из них похожи на Карла – хотят платить налогов по минимуму, но знают, что их могут проверить, и потому держат документы в порядке. Такие Карлы с миллионными состояниями могут платить меньший процент от дохода – но больше в долларах, – чем люди из среднего класса. Это, возможно, нечестно, но законно. Таким образом, он не очень далек от жителей Дарьена, которым можно пользоваться налоговыми льготами по ипотеке до первого миллиона долларов. Так и работает налоговая система, и это гораздо сложнее, чем любой налогоплательщик может себе представить.

Но в отношении тонкой зеленой линии касательно налогов нужны либо абсолютная решимость и большое состояние, чтобы оплачивать адвокатов и бухгалтеров, которые помогут снизить ваши налоги до минимума, либо согласие с тем, что налоги будут покрывать стоимость услуг, которые мы получаем, например, безопасные улицы, хорошие дороги и государственные школы, даже если в цели распределения средств от налогов входят те вещи, за которые мы бы не захотели платить отдельно. Те, кто находится по другую сторону от тонкой зеленой линии, пытаются обыграть систему или не соглашаются с тем, что они должны какие-то деньги, будто бы после этого их не станет преследовать налоговая инспекция. Принимая налогообложение, состоятельные люди выделяются по трем пунктам, используя долгосрочное планирование контролируемых ими налогов, не жалуясь из-за ставок налогов, которые определяются на государственном и федеральном уровнях.

Во-первых, состоятельные люди сами знают лучше и не слушают людей вроде Уоррена Баффета. В вопросе налогов этот великий инвестор говорит полную чепуху. Летом 2011 года он написал авторскую статью в New York Times, хвастаясь тем, как мало он заплатил налогов – всего 17,4 % (хотя это было $6,9 миллиона налогов). Самая высокая налоговая ставка составляла 35 %, но Баффет заплатил так мало, потому что большая часть его заработка исходила из прироста капитальной стоимости ценных бумаг его компании, так что налоговая ставка была 15 %. В дополнение к хвастовству своей низкой налоговой ставкой Баффет добавил, что заплатил меньше процентов, чем его секретарь, а именно женщина, которая отвечает на звонки. Я осмелюсь предположить, что она была не из тех, кто наскребает $20 000 в год, а скорее зарабатывает шестизначные суммы, как и многие другие секретари с Уолл-стрит, что объясняло бы ее более высокую налоговую ставку. Но во время медленного восстановления экономики – и вновь разгоревшегося противостояния между демократами и республиканцами – повод для споров, который создал Баффет, был просто подарком для демократов, добивающихся повышения налоговых ставок для состоятельных американцев. Вот он, миллиардер, который будто сам просил больше налогов! Президент Барак Обама внес особое положение в план бюджета под названием Правило Баффета, которое имело целью добиться того, чтобы самые состоятельные граждане выплачивали больший процент, чем средний класс жителей США.

Статья Баффета поспособствовала тому, чтобы разыгралась политическая драма, но она также запутала небогатых людей в вопросе налогообложения. Разница была не между богатыми и бедными (хотя, возможно, это могла быть разница между богатыми и состоятельными), а в том, как люди зарабатывали деньги – в источнике доходов. У всех в Berkshire Hathaway процент по налогам был выше, чем у Баффета, второго человека в списке Forbes за 2011 год, потому что им платили зарплату, в то время как Баффет был владельцем трети размещенных акций одной из самых прибыльных инвестиционных компаний за всю историю. Эти акции при продаже облагаются гораздо меньшим налогом, чем зарплата высокооплачиваемых работников. Это правило одинаково для любого, будь он беден или богат, если он работает за зарплату или продает акции. Но у Правила Баффета был потенциал, и президент Обама провозгласил, что состоятельные люди должны платить по меньшей мере такой же процент со своего дохода, что и средний класс в США, несмотря на то что под это правило подпадало всего около 60 000 людей – из 145 миллионов налогоплательщиков.

Конечно, кажется несправедливым, что состоятельный человек платит меньшую ставку налога со своего высокого дохода. Но многие вещи в налогообложении несправедливы, и они касаются не только миллиардеров. Вычет с процента по ипотеке, который вы можете получить, если у вас есть дом и вы хотите сэкономить на налогах, применим к куда большему количеству людей, включая меня самого, и я думаю, что это очень несправедливо. Если у вас нет дома, то вы не получаете ничего; если у вас он есть, то вы получаете налоговые послабления, потому что вы не являетесь съемщиком, которые, в свою очередь, по мнению некоторых больше в них нуждаются. Я как владелец дома в городе с высокими ценами на имущество в восторге от того, что съемщики и люди, выплатившие свою ипотеку, оказывают мне финансовую поддержку, но я не могу сказать, что я был бы так же рад, если бы я оказался в противоположной ситуации. Если вы считаете, что налоги были созданы для того, чтобы перераспределить богатства от богатых к бедным, то вычет с процента по ипотеке делает обратное: он приводит к тому, что деньги, которые можно было бы использовать для помощи бедным, дать образование их детям, чтобы у них была лучшая жизнь и однажды они смогли купить дом, передаются тем, у кого уже есть дом – или четыре дома, как в случае Карла, у которого две ипотеки, которые существуют только для того, чтобы получать вычет из налогов. Согласно опросу 2011 года, проведенному New York Times и CBS News, 90 % американцев считают, что владение собственным домом – это обязательная составляющая американской мечты, и 45 % людей в этом исследовании согласились с тем, что федеральное правительство должно больше поддерживать рынок жилой недвижимости. В то же время только 25 % налогоплательщиков могут получить вычет по ипотеке, и большинство из них богаты, если не состоятельны.

Во-вторых, те, кто на правильной стороне тонкой зеленой линии, думают о том, куда уходят их налоги, и стараются минимизировать свои траты на фоне других факторов. У них есть выбор, где жить, и это может уменьшить количество их налогов. Федеральный налоговый кодекс может отдавать предпочтение владельцам домов, а не съемщикам. Но если эти состоятельные владельцы живут в дорогих штатах, кодекс отдает предпочтение состоятельным людям в других частях страны, которым нужно меньше для того, чтобы быть богатыми, а значит, они попадают в другую категорию дохода. Одно из решений для людей, которые платят слишком много налогов, – переехать в штаты без подоходного налога, вроде Флориды или Техаса. Переезд вам подойдет, если вы занимаетесь бизнесом, вам не нужно жить в каком-то определенном месте и вы не против переездов. Для всех остальных это решение может быть не таким эффективным. Начать с того, что вам нужно будет найти города в штатах с низким налогообложением и минимальными налогами на имущество, а затем убедиться, что для вас найдется работа, которая будет оплачиваться так же хорошо, как и работа в городе с высоким налогообложением вроде Нью-Йорка. Если вы ее найдете, то сможете извлечь из всего этого пользу. Но все не так просто, как я это описал. Возможно, вы не сможете найти подобную работу. Или школы будут недостаточно хороши. Или вам не нравится жить в жаркой, засушливой Флориде летом. Здесь может быть загвоздка. Области с высокой концентрацией людей, зарабатывающих много денег, являются такими потому, что с высоких зарплат платятся большие налоги, которые и позволяют обеспечивать высокий уровень сервисов. Люди, живущие здесь, теряют из-за налогов больше прибыли, чем где бы то ни было, но они получают дополнительные преимущества, начиная хорошими школами и заканчивая профессиональной самореализацией.

В-третьих, те, кто на верной стороне от тонкой зеленой линии, понимают, как налоги влияют на их прибыль. Все деньги, которые мы зарабатываем, облагаются налогами, а потом еще и еще. Столько раздражения по поводу подоходного налога, но давайте рассмотрим iPad. Вы купили его в 2012 году, когда базовая версия стоила $500. Но в действительности нужно было заплатить куда больше. Начнем с того, что вам нужно подумать о том, из чего состоит ваш доход. Все мы знаем, сколько нам платит наша компания, но немногие из нас считают, сколько мы на самом деле откладываем в банк. Например, возьмем годовой доход в $52 000, или $1000 в неделю. В Коннектикуте, если вы замужем или женаты, то вы подпадаете под категорию домохозяйств с двумя источниками дохода (и если вы не будете иметь долгов по налогам к концу года), то вы добудете за год $37 913,20. Здесь учтены федеральные и правительственные налоги, а также удержания за медицинскую страховку, социальное обеспечение и компенсации по безработице. Этот пятисотдолларовый iPad можно было купить не за деньги с дохода до вычета налогов, как, например, контактные линзы с гибкого счета расходов. Его можно было купить только с тех денег, долю которых забрали федеральные и правительственные налоговые службы. Хотя вы увидите, что пятисотдолларовый iPad стоил вам $531,75 на кассе, на самом деле его стоимость $729,32 с вашего валового оклада в $52 000, или на 37 % больше цены по прейскуранту. То же самое касается всего, на что вы тратите деньги.

Состоятельный человек воспользовался бы услугами бухгалтера и финансового консультанта, чтобы найти наилучший способ минимизировать налоги в течение года, начиная от сбережений на пенсию и заканчивая инвестициями, с которых не взимаются налоги, как со счетов у брокера, а которые переносятся на счета с отложенными налоговыми платежами. Различия будут небольшими из года в год, но за десятки лет они сыграют заметную роль в вашем бюджете. Такой тип планирования хорошо работает – гораздо лучше, чем попытки получить зарплату наличными, чтобы не декларировать несколько тысяч прибыли или укрывать деньги в каких-то сумрачных инвестициях или офшорах, к которым трудно получить доступ и которые требуют доверия к людям, которым нельзя доверять хотя бы из-за выбора их профессии. Хотя в том, чтобы платить налоги, нет ничего забавного, и выплаты налогов с чувством, что вы не получаете ничего взамен, могут огорчать еще больше, нет никаких альтернатив.

Биркенфельд говорил мне, что мне следовало бы сфокусироваться не на нем, а на человеке, который следил за всем банковским обслуживанием частных клиентов UBS. Этот человек ездил по всему миру, привлекая клиентов для фирмы, а дома присутствовал в благотворительных комиссиях, что способствовало его репутации. Когда этот управляющий был вызван постоянным подкомитетом Сената по расследованиям, он потерял всю свою изысканность и говорил на ломаном английском. Этот парень был в той же степени невероятным, в коей Биркенфельд был отталкивающим. Он начал считать себя разоблачителем – что куда более романтично, чем несостоявшийся посредственный банкир. Он сотрудничал с федеральным правительством, но этого было недостаточно, чтобы избавить его от тюрьмы. Все кончилось тем, что его обвинили в соучастии, и он провел три года в федеральной тюрьме. Но когда его выпустили в конце 2012 года, правительство США заплатило ему $104 миллиона за услугу, оказанную стране. Согласно федеральной политике, касающейся информаторов, это была его часть от возвращенных налогов и штрафов, полученных благодаря его информации о зарубежных счетах. Он стал одним из самых известных информаторов в истории Налогового управления США, а его приверженцы защищали его так, будто он рассказал о том, что продовольственная компания травит детей. Через 10 месяцев после того, как Биркенфельд получил деньги, его арестовали за вождение в нетрезвом виде в Нью-Гемпшире, что поставило под удар не только его свободу, но и компенсацию.

Я считаю все хорошее, что произошло с Биркенфельдом, неприятным, поскольку он был активным участником международного ухода от налогов. И все же он показал налоговой службе, как это происходит, до чего служба не догадалась сама. Олейников, благодаря которому Биркенфельд получил работу в UBS, был приговорен к более мягкому наказанию, заплатив $52 миллиона за налоги и сборы – четверть счета и в семь раз больше того, что у него было изначально. И все же он избежал тюрьмы. Я нахожу исход несправедливым: одного преступника наградили, а по отношению к другому проявили снисхождение – но это показывает, что даже богатейшие люди в мире не могут просто так сами решать, какие налоги им платить. А если они не могут, то никто не может. Есть более важные вещи, которые люди могут сделать с деньгами – и которые деньги могут для них сделать.