Первую ночь дома Мэг проспала глубоким сном. Она научилась откладывать на потом серьезные размышления и, приехав в Килбурн, сосредоточила все свое внимание на разгрузке машины. Затем она отыскала упаковку килбурнского молока и приготовила себе какао, включила электроодеяло, включила телевизор, посмотреть новости, и попыталась испытать что-нибудь по поводу кончины Чжоу Эньлая в Китае. А потом улеглась спать.

Следующий день был субботой. Мэг взглянула на часы, стоявшие около кровати: они показывали восемь тридцать. Будь она в Кихоле, то к этому времени уже одолела бы полпути приготовления различных завтраков. В последние недели Миранду уговорили есть на завтрак овсяную кашу; детям нравились довольно странные вещи: например, французские тосты и блины. Она подумала, как они там, что сейчас едят. А затем умышленно переключилась с Кихола на Килбурн.

Она поднялась с постели и почувствовала небольшую головную боль и легкую тошноту, не покидавшую ее последние дней десять, временами подкатывавшую от диафрагмы к горлу. Мэг сглотнула, излишне туго затянула халат и спустилась вниз, сильно опираясь на перила винтовой лестницы, чтобы замедлить свое движение. Все выглядело таким маленьким, почти крошечным, в ее небольшой гостиной. К тому же было ужасно холодно. Прошлым вечером она забыла включить отопление. Сначала она подумала было подняться наверх и исправить эту оплошность, но ей не захотелось подниматься на второй этаж, не выпив чая, поэтому она сразу прошла на веранду, залитую светом бледного февральского солнца. Мэг огляделась вокруг. Места для детской коляски вполне достаточно. Однако придется установить еще и стиральную машину.

Мэг зажгла газ, наполнила чайник и, пока вода кипятилась, грела руки на его крышке. Чай и аспирин. Ей нужно и то, и другое.

После этого, почувствовав себя гораздо лучше, она вернулась в гостиную и огляделась.

– Ты должен превратиться в рай, – сказала она, обращаясь к маленькому дому. – Ты был лишь местом, где я спала и работала. Теперь ты будешь и еще кое-чем. Конечно, ты не можешь сравниться с домом на Рыбной улице, но тебе придется раскошелиться на нечто большее, чем ты даришь сейчас.

Ужасная волна грусти по Рыбной улице пробежала по телу Мэг и исчезла, быстро утихомиренная вновь появившимся здравым смыслом.

– Возможно, это Мать Природа, – проговорила себе под нос Мэг, подходя к окну и выглядывая на дорогу. – Так она защищает свою новую жизнь.

Она прикоснулась к своему животу и увидела машину, свернувшую на ее улицу.

– Черт подери! – продолжала она без всякой паузы. – Ковак.

Мэг намеревалась сделать так, будто она еще не вернулась, затем поняла, что ее машина, которую она поставила как обычно, была видна с основной магистрали. В любом случае ей придется заняться рутинной работой. Если у Чарльза Ковака что-нибудь приготовлено для нее, то все к лучшему.

Мэг поправила халат и открыла входную дверь. Он с большим трудом выбрался из своей машины, поставив на асфальт сначала одну слоноподобную ногу, а затем извлекая оттуда огромную массу своего тела. Громко сопя, он опять полез в машину, чтобы взять огромный портфель – тот же самый, что и десять лет назад. Вероятно, и плащ был тем же. Внезапно Мэг почувствовала, как у нее внутри возникла теплая волна расположения к нему. Он действительно был другом. Очень похожим на молодую копию мистера Брэкнела.

– Все-таки ты сумела оторвать себя от хорошей жизни? – спросил он, протопав по небольшой прихожей. – Когда в том чертовом ноябре я сказал, что можешь отдыхать сколько захочешь, я не имел в виду, черт подери, всю зиму целиком.

Мэг закрыла за ним дверь.

– Мне приятно видеть тебя, Чарльз, – сдержанно проговорила Мэг. – Позволь мне твой плащ.

– Ну уж нет. Тут у тебя холодина.

– Я забыла включить обогреватель. Зажги газ, пока я приготовлю кофе.

Он проделал эту операцию, усиленно кряхтя и вздыхая. Мэг слышала, как он ставил два кресла поближе к обогревателю, и, когда она принесла кофе, он стоял так близко к нему, что она почувствовала паленый запах, исходивший от его древнего плаща.

Чарльз сказал:

– Здесь все еще холодно. Тут ты найдешь свою смерть!

– Я же сказала, что забыла включить обогреватель.

– Ты хочешь сказать, что он все еще не включен? О Господи, почему?

– Выключатель наверху, а мне лень опять подниматься туда.

Чарльз в изумлении уставился на Мэг, затем взял у нее поднос и поставил его на коврик перед камином.

– Иди наверх. Прямо сейчас. И включай обогреватель. Оденься. Повяжи ленточку на волосы или еще что-нибудь в этом роде.

– Давай сначала выпьем кофе.

– Прямо сейчас? Ты выглядишь как распутница. А мне приходится думать о своей репутации.

Мэг забыла, что он умел заставить ее смеяться. Она потащилась вверх по спиральной лестнице и направилась в ванную комнату. Вернувшись вниз, она застала Чарльза на кухне, где он подогревал кофе, рядом с чашками на тарелке лежали пряники в форме лунного серпа.

– Я купил их в небольшом магазинчике около станции. Ты, наверное, не завтракала. Давай перекусим.

– Как ты узнал, что я дома?

Мэг говорила, набив рот пряником; она не отдавала себе отчета, насколько проголодалась.

– Позвонил твоей сестре. Я уже начал беспокоиться. Думал, ты позвонишь после телепрограммы.

– На самом деле я ее не видела.

– Ты ее не видела? Господи, я направил тебе специальное уведомление и приличную фотографию, а ты даже не потрудилась…

– Я не знала, что ее показывали. И вообще, меня эта идея не привлекала, я уже говорила тебе об этом.

– Перестань быть такой чертовски самовлюбленной! Все делалось ради фирмы, а не ради тебя!

– Питеру очень понравилось. Он считает, что это поднимет уровень моей самооценки.

– Неужели?

– Да. Произошли также и другие перемены. Да, теперь я ощущаю себя профессиональным художником.

Последнее заявление заставило Чарльза умолкнуть. Он допил свой кофе и в замешательстве уставился на нее. Мэг была не более чем на шестой неделе беременности, однако надела самый свободный свитер из всех, что смогла отыскать в доме, и теперь сознательно потянула его вниз.

Чарльз медленно произнес:

– Ты изменилась. Действительно изменилась. Твой шурин сказал, что ты там упорно работала, ухаживая за всеми после того, как твоя сестра потеряла ребенка.

Мэг мимолетно улыбнулась и протянула руку за последним пряником.

– Да. Можно сказать и так. Но мне это нравилось.

– Могу себе представить. Где-то среди других нот ты потеряла свое форте. Тебе нравится заботиться о людях, верно?

Улыбка Мэг сделалась шире. Он и не догадывался, как приблизился к правде.

– Эти пряники просто восхитительны. Большое тебе спасибо, Чарльз.

– Это тоже новость. Я ни разу не видел, чтобы ты так ела. Здесь лежали четыре пряника. По два каждому. Заметь, я не съел ни одного!

Мэг разразилась смехом, отломила половину от последнего пряника и протянула его Чарльзу.

– Извини, Чарльз. Правда, тебе же на пользу.

– С какой стати все так волнуются о моем весе? Я же не волнуюсь!

– Что ж, в таком случае все в порядке. Чарльз сделал вид, что изумлен до крайности.

– А вот и другая перемена! Ты была среди тех, кто третировал меня в прошлом. Употребляла слова, которых не понимала: например, холестерин и цирроз! Выкладывай, что с тобой приключилось.

Мэг не собиралась делиться своими новостями ни с одной живой душой. Но все равно когда-нибудь Чарльз обо всем узнает, так почему бы не сейчас?

Она сказала совершенно спокойно:

– Я беременна. Может такое произойти?

Он остолбенел. Если прежде он удивлялся, то теперь все было иначе: он застыл, не желая никак реагировать на известие.

Мэг улыбнулась.

– Все в порядке, Чарльз. Действительно. У меня все абсолютно хорошо. Дело в том… что несколько позже мне, вероятно, придется уехать на некоторое время, и я хочу, чтобы ты знал почему.

Он вздохнул лишь один раз. Все, что смог сказать, свелось к восклицанию:

– Господи Всемогущий! Мэг предложила:

– Выпей еще кофе. А если тебе необходимо, то в шкафу есть бренди.

Чарльз мгновенно встал и взял бутылку с бренди, добавив в кофе изрядную порцию. Мэг произнесла:

– В действительности меня тревожит то, что ты пьешь, Чарльз. И я знаю совершенно точно, что означает термин цирроз. А также холестерин.

– О Господи! – ответил он и затем добавил: – Ты собираешься еще что-нибудь добавить?

– А что ты хочешь знать?

– Не уверен. Знаю, что ты всегда была неравнодушна к Питеру Сноу…

– Откуда ты это знаешь?

Это замечание вывело ее из состояния спокойствия.

– Ну, множество признаков. Я же знаю тебя очень хорошо, Мэг. Десять лет, не так ли?

Она не отрываясь смотрела на него, затем кивнула:

– Верно. Что ж, в таком случае ты знаешь абсолютно все.

Чарльз ответил ей столь же неотрывным взглядом.

– А он знает?

– Об этом не знает никто, кроме моего адвоката и тебя.

– Твоего адвоката?

– Я сделала остановку в Плимуте, чтобы изменить завещание.

– Господи всемогущий! – вновь проговорил он, на этот раз более эмоционально. – Ты действительно изменилась. Однако… Я понимаю почему.

Чарльз глубоко вздохнул и откинулся на спинку кресла, удерживая кофе в своих мясистых руках.

– Что ж, не знаю, что и сказать. Благодарю Бога, что ты в порядке. В печати была информация, пока ты отсутствовала. Тело какого-то лунатика-насильника было выброшено на берег в Корнуолле. Может быть, не совсем кстати, но почему-то пришло в голову…

– Он изнасиловал мою сестру.

Чарльз вновь не отрываясь посмотрел на нее.

– Боже мой!

В маленькой комнатке воцарилась странная товарищеская атмосфера. Мимо прошел поезд, сотрясая их обоих.

Мэг сказала:

– Есть только одно затруднение, в том, что касается этого ребенка. Не хочу, чтобы Питер или Миранда знали о нем.

– О, это может оказаться довольно трудным.

– Да. Она все еще хочет навещать меня. И захочет, чтобы я навещала ее.

– Как же ты собираешься справиться с этой проблемой?

– Пока не знаю. Может быть, я куда-нибудь уеду. Ты будешь присылать мне материалы?

– Конечно. Мэг улыбнулась.

– В таком случае этот вопрос уже решен.

– Временно. Но наверняка тебе потребуется нечто гораздо более длительное. До конца твоей жизни.

– Достаточно на день один… – набожно процитировала Мэг.

– Настоящая чепуха. Все равно что сказать: не переходи моста, пока не подойдешь к нему. А что, если там нет моста? Едва ли отыщется каноэ, спрятанное где-нибудь под деревьями.

Мэг снова рассмеялась.

– О, я так рада видеть тебя, Чарльз. И… признательна, что ты не шокирован. Понимаешь, это же почти инцест.

Он не пытался отрицать.

– Подумать только, ты, и… Несмотря на свои рыжие волосы, ты такая… такая… уравновешенная!

– Я родилась под знаком Весов. Но это ничего не значит. Миранда тоже родилась под этим знаком, ведь о ней не скажешь, что она уравновешенная.

Чарльз проницательно отметил:

– Разумеется, вы уравновешиваете друг друга. Вам следовало бы выйти замуж за братьев и жить по соседству. Миранда могла бы уезжать на какое-то время и давать свои театральные представления, а ты бы вела хозяйство.

– Звучит волнующе.

Все три подбородка Чарльза задрожали от изумления.

– Вот и еще одна новая черта. Прежняя Мэг полностью бы наслаждалась подобной жизнью, а новая Мэг уже не так в этом уверена.

Мэг поднялась и отряхнула крошки со своего растянутого свитера. Затем подошла к окну и стала смотреть на тот же открывающийся взору вид пригорода.

– Я научилась откладывать серьезные размышления на более позднее время, Чарльз. Однако я знаю, что за пределами этого магического круга находится множество трудностей, осложнений, может быть, даже тягот. Мне следовало бы опасаться того, в какой мир я принесу своего ребенка. Как я буду его содержать…

Жестом руки она остановила его, когда он попытался ее прервать.

– Все хорошо, я не испугана. Меня также не волнует эта трудная периферия. Потому что… о, Чарльз, знаю, что это сумасшествие, но понимаешь, я всегда любила Питера Сноу. А теперь у меня есть его ребенок. – Она обернулась, и ее бледное лицо покрылось румянцем. – Чарльз, ничто прежде меня так не волновало! Когда Миранда пускала пузыри по поводу участия в спектакле, я чувствовала себя… посторонней. Даже когда мы были детьми, я никогда не испытывала подобного волнения перед развязыванием рождественского чулка с подарками. Но это… О Боже мой, Чарльз. Я могу взорваться от возбуждения.

Он смотрел на нее некоторое время, затем с обычным трудом выбрался из своего кресла и широко раскрыл руки. Мэг подбежала и крепко обняла Чарльза, смеясь как ребенок. А он, нежно покачивая ее из стороны в сторону, справедливо отметил, что рыжие волосы выскользнули из-под ленты и разлетелись по его лицу.

Чарльз собирался пригласить Мэг на ленч. Но Мэг знала, что по выходным он обычно навещает мать, и поскольку миссис Ковак находилась в частной клинике за городом, то, поблагодарив, она отпустила его довольно быстро. В этом также было нечто новое: обычно Чарльз определял время своих приездов и отъездов. На этот раз приехать решил он, но она совершенно определенно назвала время его отъезда. Мэг улыбалась этой мысли, пока переодевалась в более респектабельный наряд и затем отправилась за покупками. Роль, которую играл Чарльз, всегда была очевидна – роль босса. Разумеется, они иногда вместе обедали, но только для того, чтобы заодно обсудить рабочие вопросы. Мэг знала, что Чарльз считал ее своей протеже, однако он не акцентировал внимание на этом обстоятельстве. Из разговоров с миссис Ковак Мэг знала, что Чарльз потерял большинство своих друзей во время вторжения русских в Венгрию в 1956 году и с тех пор был очень осторожен в установлении близких отношений с кем бы то ни было.

В местном супермаркете она наполнила тележку до самого верха, удивляясь, что сумела отыскать такие редкие продукты, как маринованные персики и французский соус. Когда она подошла к стоянке машин, холод пробрал ее до костей; в Кихоле погода была гораздо мягче. Она положила покупки в багажник, закрыла машину и вновь быстро пошла по Килбурн-стрит. Она зашла в бюро путешествий. Ее отражение улыбнулось ей в зеркальном окне; Мэг приняла серьезный вид. Похоже в последнее время она все время улыбается и, вероятно, выглядит полной идиоткой.

Девушка, на груди которой на небольшой планкетке было написано «Тереза», очевидно, так и подумала.

– В мире так много изолированных островов, мадам. Не могли бы вы несколько сузить область поиска?

– Хорошо… там должно быть тепло. Но не слишком жарко, – во всяком случае, не экватор или что-то в этом роде. Чтобы до него было непросто добраться. Я не хочу, чтобы ко мне туда приезжали гости.

– Вы намерены прожить там… где вы выберете… некоторое время?

– Если понравится. Но сначала я съездила бы туда отдохнуть. Отдыхают же люди в солнечную зиму, не так ли?

– О да, разумеется, мадам. Но они обычно знают, куда хотят поехать.

– Да. Извините меня. Может быть, у вас есть какие-нибудь рекламные листки.

– У нас есть брошюры… – доставая с полки рекламные проспекты, Тереза сделала на этом слове особое ударение, – рассказывающие о Багамах, Бермудах, Канарских островах, Мадейре, Вест-Индии…

– Нет, меня это не интересует. – Мэг начала испытывать легкое волнение. – Может быть… да, вот этот проспект. Греция… отлично. Но не Вест-Индия. Это слишком далеко.

– Но вы же подчеркивали недоступность. – Тереза выглядела довольной своими словами и с улыбкой вынула из них жало.

Мэг улыбнулась ей в ответ.

– О, Тереза, извините. Не правда ли глупо, но я не смогу узнать, чего я хочу, пока не увижу!

Тереза была завоевана улыбкой, но поставлена в неловкое положение словами.

– А, – сказала она уклончиво.

Мэг взяла проспекты и пообещала вернуться на следующей неделе. Вновь заметив отражение собственного глупо улыбающегося лица, она приняла серьезное выражение.

Единственная трудность, вызванная этим странным состоянием нового счастья, состояла в том, что она с большим трудом могла приняться за работу – причем за любую работу. Вернувшись домой, она как раз и обнаружила работу, опущенную в почтовый ящик. Мэг открыла огромный конверт, посмотрела на гранки, которые предстояло прочитать, прежде чем приступать к планированию иллюстраций, и засунула их обратно.

– Позже, – сказала она, обращаясь к пустой комнате.

Она приготовила крепкий чай, включила газ на полную мощность и села с подносом перед телевизором. Когда зазвонил телефон, Мэг с удивлением обнаружила, что уже полностью стемнело.

Звонила Миранда.

– Мэг, у тебя все в порядке?

– Конечно.

Мэг вытянула телефонный шнур на всю длину, чтобы закрыть шторы и включить свет в комнате.

– Я собиралась звонить в те часы, когда расценки на телефонный разговоры самые низкие.

– Сегодня суббота. Низкие расценки весь день. Во всяком случае, сейчас восемь часов!

– О, Миранда, извини. Как вы там, дорогая?

– У нас все в порядке. Но я начала беспокоиться, Мэг. Ты не позвонила вчера, поэтому я подумала, что ты где-нибудь остановилась. Затем подождала, когда была уверена, что ты будешь дома, и звонила, звонила…

– Ближе к полудню?

– Не знаю. Во всяком случае, давно. Где ты была?

– Ходила в магазин. В доме хоть шаром покати.

Только молоко, что я привезла от вас. Миранда, мне, право же, неудобно.

– Ничего. Не хочу, чтобы ты думала, будто должна заботиться о нас все время. Однако это было так не похоже на тебя.

– Знаю. Сейчас я чувствую себя немного по-другому. Может быть, вся эта ужасная история дала и кое-какие положительные результаты, Миранда.

– Да. Когда мы здесь говорили об этом раньше, мне казалось, что ты говоришь это, чтобы… понимаешь, подбодрить. А теперь, когда тебя нет рядом, мне кажется, ты была права.

– Хочешь сказать, что ты чувствуешь то же самое?

– Понимаешь, не уверена, сестренка. Но я стала другой. Я это знаю. Сначала я думала, что это все еще продолжается шок, что меня вогнали в землю. Подчинили. Сломили.

Мэг ждала продолжения. Голос Миранды также изменился: он стал легче, в нем появились нотки сомнения. К тому же теперь она подыскивала слова – то, чего прежняя, уверенная в себе Миранда никогда не делала.

– Когда ты уехала, Мэг, мне казалось, что я распадусь на куски. Но ничего, цела. – Миранда рассмеялась. – Представляешь, сегодня утром я поднялась в семь часов и для всех приготовила настоящий завтрак. Я думала, что делаю это ради тебя, но потом… Мэг, мне это понравилось. Когда мы все вместе сели за стол, я чувствовала себя отлично. Не то чтобы счастливой. Но какой-то… удовлетворенной.

Мэг почувствовала, как ее глаза вдруг наполнились слезами.

– О, сестренка.

– Да. Совсем на меня не похоже, не так ли? Я думаю, неужели часть тебя… если мы… заимствуем, что ли, друг у друга.

Мэг прижимала трубку, страстно желая рассказать Миранде о ребенке. Затем Миранда сказала:

– Теперь все здесь на моих плечах, дорогая, поэтому могу сказать, чего не могла сказать прежде. Мы… должны выбросить кое-что из наших отношений, не так ли? То ужасное дело, что было в 1965-м… его необходимо – какое это слово? – искупить?

Мэг повторила совершенно спокойно:

– Да. Искупить.

– А теперь все кончено. Не правда ли? Кончено и пережито. Мы опять можем быть близнецами, и ничего не будет стоять между нами.

Мэг оперлась спиной на спиральную лестницу, ведущую на второй этаж.

– Да, – не задумываясь ответила она. Миранда спросила:

– Когда ты сможешь приехать к нам снова? Приедешь на Пасху? Пожалуйста!

– Постараюсь.

Произнеся это слово, Мэг почувствовала собственный эгоизм, но это ее не волновало. Так же, вероятно, чувствовала себя Миранда, когда состояла в труппе «Третейский судья» и отклоняла приглашения Мэг приехать в Плимут.

– Кое-кто на работе настаивает, чтобы я немного отдохнула в Греции. Где именно, пока не знаю. К Пасхе, разумеется, я должна вернуться.

– Мэг! Замечательно! Кто же это?

– На работе. Ты его не знаешь. Кроме того, сама не знаю, поеду ли.

– Тебе нужно ехать. Поездка пойдет тебе на пользу, дорогая. После проведенного тут Рождества тебе необходимо как следует отдохнуть! – Миранда рассмеялась, а затем сказала:

– Только что с футбольного матча вернулся Алекс и хочет с тобой поговорить. Мэг, береги себя, пожалуйста.

– Ты тоже. Алекс, как прошел матч? Ты мне о нем ничего не говорил, когда я жила с вами.

– Я и не собирался ехать. Этот матч был посвящен празднику святого Валентина. Однако Кэти очень хотелось съездить, а мама сказала, что отпустит ее только со мной. А она не такая уж плохая девчонка, не так ли?

– Совсем неплохая.

– Тетя Мэг, когда ты к нам вернешься?

– Сразу же, как только смогу. У меня накопилось много работы. Можешь сделать мне одолжение?

– Да.

– Присмотри за мамой и Кэти. Алекс понимающе рассмеялся.

– А как насчет отца и Себа?

– О них позаботятся мама и Кэти. – А как насчет меня?

– Кто-то должен быть ответственным в семье. Алексу это понравилось.

– Я могу объявить, что ты считаешь меня главным?

– Только в том случае, если возникнет необходимость.

Алекс вновь рассмеялся.

– О'кей. Пока, тетя Мэг.

– Пока, Алекс.

Мэг осторожно опустила трубку и вернулась на прежнее место к огню. Она посмотрела на толстый конверт, лежащий у камина. Завтра она приступит к работе. Теперь нужно зарабатывать на двоих; она должна начать работать.

Но она так и не начала. Вместо этого во время плотного завтрака она просматривала проспекты, затем оделась и пошла в церковь. Вернувшись домой, она увидела машину Чарльза, припаркованную на обочине; самого его в ней не было. Мэг купила отбивных котлет на субботу и воскресенье и, обложив их овощами, поставила в духовку. Когда в дверь постучал Чарльз, на подносе у камина стояла бутылка хереса и как раз поспевал яблочный пирог.

– Я пришел пригласить тебя на ленч, – бодро проговорил Чарльз, вдыхая ароматы, просачивавшиеся с кухни.

– Дай мне еще двадцать минут, и все будет готово, – пообещала Мэг. – Тем временем, если ты не против, вместо своих газет взгляни на эти вот проспекты. Выбери что-нибудь, что с твоей точки зрения подойдет мне.

Чарльз недвусмысленно взглянул на толстый конверт, лежавший на полу и, не говоря ни слова, взял предложенные проспекты. Когда Мэг вернулась с кухни пригласить его за стол, хереса осталось всего лишь полбутылки.

– Итак?

Мэг усадила Чарльза за стол на кухне и извлекла из печи кушанья.

– Лично я не нашла ничего, что мне понравилось бы. Чарльз снял крышку с кастрюли с овощами и положил себе картошки.

– Настоящая мята? А почему именно греческие острова?

– Вовсе не обязательно, чтобы греческие.

– Вокруг Греции их несколько десятков и в Ионическом, и в Эгейском морях. Можешь долететь самолетом до Афин и там получить подробную информацию о большинстве из них.

– Ты думаешь, смогу?

Чарльз ел с аппетитом, воздавая должное блюдам, и положил себе вторую порцию. Затем отрезал кусок яблочного пирога и только после этого сказал:

– Я полагал, ты взглянешь на гранки, которые я тебе прислал…

– Собиралась. Но потом… наверное, я уснула, потому что, когда позвонила Миранда, было уже темно.

Чарльз молча наблюдал, как она убирает со стола посуду и готовит кофе. Он привык к ее экономным движениям, а тут отметил про себя, что она дважды подходила к холодильнику за молоком, забыла убрать с подноса кофейные ложки.

Чарльз предложил:

– Если я вывезу тебя на часок за город сегодня днем, обещаешь, что вечером найдешь время, чтобы прочитать гранки и подумать?

– Конечно!

– Отлично.

Чарльз поднялся и вынес поднос в гостиную. После того как кофе был выпит, он тщательно вытер посуду, не разрешив Мэг помочь.

– К чему вся эта суета? – спросила Мэг, неловко переминаясь у двери на кухню.

– Сама знаешь.

Чарльз развесил салфетки для чая над плитой. Мэг отчаянно вздохнула.

– Боже праведный Чарльз. Я на шестой неделе беременности, только и всего!

Чарльз изумленно поднял брови.

– А какое отношение это имеет к делу? Иллюстрации к книге мне нужны к середине следующей недели.

Мэг показалась ему еще более неуверенной.

– О… – только и проговорила она. Чарльз, подтверждая свои слова, кивнул.

– Успокойся, в этом ты тоже изменилась. У прежней Мэг эти гранки уже давно лежали бы на столе, а блокнот для набросков перед ней.

Мэг покраснела.

– Чарльз, не мог бы ты рассказать, о чем эта сказка. Понимаешь, читать – такое скучное занятие.

– Уж не хочешь ли ты этим сказать, что фирма «Макивойс» приобретает скучные сказки?

– Нет, конечно же, нет… Но…

Чарльз дважды обмотал шарф вокруг шеи и приступил к нелегкой процедуре напяливания плаща.

– В сказке рассказывается о семействе белок, живущих на ореховом дереве, которым никак не удается разбить скорлупу грецких орехов.

Мэг остановила его.

– Не продолжай. Им нужно отыскать волшебные щипцы для разбивания орехов, и мудрая сова посылает их на длительные поиски.

Чарльз пояснил:

– На самом деле в сказке речь идет о серебряном молоточке. А этот молоточек спрятан под корнями старого дуба.

– В таком случае, – Мэг подала ему перчатки, – я уже представляю себе мистера Белку. На миссис Белке, естественно, передник. А маленькие бельчата…

– Семейство белок по фамилии Смит, так по сказке…

– Шутишь! Чарльз вздохнул.

– Надевай пальто. Забыла, что везу тебя за город? Да, она и правда забыла, и ей было очень неловко в этом признаться. Мэг хотелось, чтобы Чарльз уехал один, а самой забраться в кресло и, свернувшись клубком, взяться за проспекты. Однако, когда Чарльз привез ее в Хартфордшир, где в кафе, расположенном около Сент-Олбанса, они выпили по чашечке чая, Мэг почувствовала себя гораздо бодрее. Возвратившись к ее дому, Чарльз не стал подниматься в квартиру, а наблюдал, как она отпирала входную дверь. Затем, неожиданно опустив боковое стекло машины, неловко высунул голову и крикнул:

– Послушай, Мэг, забудь сегодня об этих чертовых рисунках! Я пошутил.

Мэг посмотрела на него, снова ощутив внезапный прилив теплой признательности. Но именно когда он говорил подобным образом – Мэг это знала наверняка, – он не шутил.

Но на веранде было холодно, проходящие мимо поезда, – как правило, по воскресным дням их было меньше, – казалось, заставляли стаканы дрожать сильнее обычного. Мэг сначала пыталась работать на полу перед газовым обогревателем, но от сидения на корточках почувствовала тошноту.

В понедельник она опять попыталась взяться за работу. Ей никак не удавалось прочувствовать сказку. Обычно, читая текст, Мэг почти мгновенно испытывала состояние партнерства с авторами, предоставляя написанным словам без всяких усилий с ее стороны складываться в мозгу в иллюстрации. Эта же семья белок не пробуждала в ней совершенно никакого энтузиазма. Поэтому, когда зазвонил телефон, Мэг необыкновенно обрадовалась, надеясь услышать голос Миранды.

Звонила Джилл Форсайт. Муж Джилл около двух лет назад бросил ее, и она продолжала работать на дому, окруженная требовательными детьми.

– Ковак говорит, ты подумываешь податься куда-нибудь, где потеплее! – начала она без всякой преамбулы. – Мэг, я чувствую себя опустошенной.

Мэг также ощущала внутри странную опустошенность.

– Я смотрю, он не тратит время попусту и быстро распространяет новости, – заметила Мэг.

– Понимаешь, после ленча я заглянула к нему в контору и спросила про тебя – я всегда интересуюсь, как у тебя дела, – и он недвусмысленно дал мне понять, что тебя не нужно отрывать от дел, которые ты должна завершить до отъезда.

Мэг улыбнулась, с облегчением отметив, что Чарльз разболтал не все новости и что сам он выступил в роли ее защитника. Визиты Джилл всегда являли собой семейное мероприятие. Куда бы она ни шла, ей приходилось брать с собой своих троих детей, а они были весьма мощным отвлекающим фактором.

– Дело еле движется, – призналась Мэг, – а сейчас я подумываю, чтобы прерваться на ленч…

– Ленч! Господи, да уже пора послеобеденного чая! Я уже собиралась резать батон для своих сорванцов!

Стеклянная крыша свободно пропускала дневной свет, поэтому Мэг не замечала времени. Для нее это не имело никакого значения.

– Ты очень напоминаешь мою сестру, – сказала Мэг. – Какой она, во всяком случае, была раньше.

– О, Мэг, извини. Как там дела? Я уже подумала, что ты себя там и похоронишь, в той маленькой вонючей дыре.

– Не говори глупостей о Кихоле, Джилл, прошу тебя. Мне больно такое слышать.

– Мэг!

Джилл была явно удивлена, Мэг тоже. До этого мгновения она не представляла, насколько глубоко в ее кровь проник Кихол. Джилл продолжала:

– Извини, дорогая. Очевидно, ты чудесно провела там время и тебе не хочется возвращаться домой.

У Мэг едва не сорвалось с языка, что единственным настоящим ее домом был Кихол, однако подобное заявление могло остаться непонятым. Вместо этого Мэг сказала:

– Да, там было замечательно. Но моя сестра сильно болела, и у меня было много забот.

Джилл издала звуки, выражающие сочувствие, затем, отвернувшись от трубки, на кого-то сердито прикрикнула.

– Извини, Мэг, – продолжила она. – Ребята опять дерутся. Клянусь, в один прекрасный день я их убью.

Мэг вновь улыбнулась: действительно, Джилл очень напоминала прежнюю Миранду.

Тем временем Джилл продолжала:

– Послушай, ты работаешь над сказкой про белок и серебряный молоток?

– Да.

– Ковак сказал мне, что ты единственная, кто из этого может сотворить нечто волшебное. Это оттого, что ты идеализируешь детей, Мэг. Ты полагаешь, что у них богатое воображение, а на самом деле…

Она опять набросилась на кого-то из детей, и Мэг залилась смехом.

– Честное слово, Джилл, будь ты мужчиной, ты непременно была бы женоненавистницей. Два последних месяца я только тем и занималась, что воспитывала троих детей.

– Ладно, не обращай внимания. Знаешь, в этой книге где-то есть строчка, в которой говорится, что белка совершенно исключительное животное благодаря своему хвосту. Я отчетливо представляю себе, как ты делаешь замечательные вещи с их хвостами: то они веера, то метелки, то одеяла… как в сказке про Дамбо и его уши. Что ты на то скажешь?

Мэг размышляла. Затем медленно произнесла: – Джилл, ты ангел. В один миг ты сотворила то, над чем я безрезультатно билась целый день, ты включила во мне внутренний свет.

– Да будет тебе, – проговорила Джилл. – Ты знаешь, что в перерывах между женоненавистничеством, причинением беспокойства и еще многим другим, что ты можешь мне приписать…

– Заткнись, Джилл. Я принесу рисунки во вторник. Выпьем вместе по чашечке кофе?

– Замечательно. И не уезжай в теплые края, не сказав мне ни слова!

Мэг не стала ждать традиционного прощания. Положив трубку, она направилась к кухонному столу.

Во вторник Мэг испытывала то ощущение, которое обычно приходит после творческого подъема. Она больше не открывала свои проспекты и почти не выходила на улицу.

Чарльз удовлетворенно кивнул.

– Отлично. Знаю, текст довольно избитый, но эти иллюстрации возносят его до высот Беатрис Поттер. Автор также станет известным, а весь пакет сулит определенный коммерческий успех.

– Спасибо Джилл. Это она позвонила мне в понедельник и подсказала, что делать.

Чарльз угрюмо посмотрел на Мэг.

– Обманщица. Ну да ладно, взаимопомощь в нашем деле – это все. Мы отлично это знаем.

– Да.

Мэг улыбнулась Чарльзу, вспоминая, как часто он помогал ей в самом начале.

– Надумала что-нибудь насчет острова? – спросил он, отчего сама мысль об острове показалась ей странной.

– Нет.

Мэг отошла к окну. Внизу располагался детский сад. Какая-то азиатка махала рукой детям сквозь прутья забора. Ее пестрое сари, выглядывавшее из-под чисто английского пальто, совершенно не гармонировало с серым февральским днем.

– Если бы не мой ребенок, я могла бы вернуться в Кихол, как раз этого хочет Миранда.

– Миранда… да. А как будет себя чувствовать муж твоей сестры?

Мэг посмотрела на Чарльза. Упоминая Питера, он всегда называл его по имени, и теперь она пыталась понять, уж не подчеркивал ли он невозможность такого развития событий, акцентируя внимание на ее родственных отношениях с Питером. Непроницаемое, как у Будды, лицо Чарльза лишало Мэг возможности угадать его эмоции. Она покачала головой.

– Не знаю. Мне его жаль. Он любит нас обеих. Мне следовало бы сделать аборт. Если он узнает… наверное, сойдет с ума.

– В таком случае нечего и говорить о поездках туда и обратно, потому что, будет аборт или его не будет, он все равно узнает о ребенке, а Питер слишком хороший художник, чтобы приносить его в жертву.

Мэг вернулась к столу.

– Извини, Чарльз. Я это не серьезно. Чем скорее устроюсь где-нибудь подальше, тем лучше.

– Верно. Просто я хотел убедиться насчет твоего решения. Может быть, услышу про что-нибудь подходящее.

– Как насчет совместного ленча?

– Я здесь встречаюсь с Джилл.

– В таком случае хватит разговоров. Сегодня я заеду к тебе. Этого острова нет в твоих брошюрах, но рекомендую почитать про острова Додеканес.

Мэг застыла от изумления.

– В самом деле? А разве они не турецкие?

– Нет, греческие. И среди них есть один – на большинстве карт он просто не указан, – по договору об аренде он на сто лет был передан одному судовладельцу, который был влюблен в мою мать в двадцатые годы.

Мэг прыснула от смеха.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. И мне кажется, я слышу приближение Джилл и ее отпрысков. – Чарльз встал и начал поспешно собирать гранки. – Прячь их скорее и обещай мне, что из своих детей ты не вырастишь хулиганов.

В комнату, подобно серфингисту, оседлавшему гребень крутой волны, влетела Джилл и с ходу заключила Мэг в объятия.

– Все о'кей. Отправляю их к своей матери. Во всяком случае, на полсрока, это всего лишь неделя.

Джилл хлопнула детей по ручкам, чтобы они убрали их со стола Чарльза.

– Все дело в этих апельсиновых напитках. Я где-то читала на днях, что от них они становятся суперактивными и ничего не могут поделать с собой.

Три мальчугана обступили Чарльза.

– Мистер Ковак, можно нам воспользоваться увеличителем? – от имени троих обратился младший. – Дуглас нарисовал вот этот суперрисунок, и если его увеличить, то можно напечатать открыток и продать их за кучу денег.

Чарльз явно был деморализован.

– В прошлый раз, когда я разрешил вам на нем поработать, вы его сломали, – укоризненно бросил он и тут же взмолился: – Джилл, забери их прочь!

Джилл поспешно заголосила:

– Не прикасайтесь ни к какому оборудованию! И вы не должны ничего продавать, если получаемые деньги не идут на благотворительные цели. Сколько раз…

Мэг неоднократно слышала подобные тирады. Нечто сходное иногда говорила Миранда своему сыну Алексу. Встретившись взглядом с Чарльзом, Мэг тут же отвела глаза в сторону, так что он не смог уловить в них проступившую тоску по Кихолу. Мысль отправиться на один из островов Додеканес внезапно испугала ее.

Ленч в обществе Джилл прошел весело. Приятно было осознавать, что работа выполнена отлично. Вернувшись в Килбурн, Мэг села около окна со спокойной совестью. Следующее, что она услышала, был стук в дверь, означавший прибытие Чарльза.

– Это мне не нравится, – произнес он, сердито глядя на чайник. – Мне это совершенно не нравится.

– Не волнуйся, я соберусь с силами, – ответила Мэг.

– Тебе нужно показаться врачу, Мэг. Ты отлично понимаешь, о чем я говорю. Ты постоянно испытываешь усталость, все время рассеянна, ты бесцельно…

– Ну это же просто несправедливо! – выпрямляясь в кресле, прервала его Мэг. – Я все время трудилась над этим чертовым манускриптом. Естественно, устала. А теперь я дома, после четырнадцати недель, в течение которых на моих глазах семья фактически разрывалась на части, образно говоря…

– Извини, извини, извини! – Чарльз, сдаваясь, поднял руки. – Однако, даже принимая во внимание все это, не сказал бы, что ты в полном порядке.

– Чепуха. Я беременна.

Чарльз помешал чай в кружке и передал ее Мэг.

– Знаю, положил туда много сахара, но мне кажется, его тебе не хватает. Выпей.

Мэг отхлебнула глоток и состроила гримасу.

– Прочитала про Додеканес? – спросил Чарльз.

– Нет.

– Ну и правильно.

Он извлек из кейса свернутую трубочкой карту и расстелил ее на полу. Кряхтя, достал из внутреннего кармана ручку и показал ею на зеленовато-желтую точку, едва различимую среди сочно-синего цвета моря.

– Вот он этот остров. Андроулис построил на нем три дома – дачные домики для своей семьи. Перед войной моя мать несколько раз бывала в одном из них. Бывало, она рассказывала мне об этих поездках, словно описывала идиллию.

– Я… – Внезапно Мэг ощутила пустоту где-то в желудке. – Теперь, когда назван реальный остров, я уже не знаю, Чарльз. Он так далеко.

– Далеко от чего?

– От дома, разумеется.

– Или от Питера Сноу?

– Даже не от Питера. – Мэг посмотрела на Чарльза сквозь пар, поднимающийся из кружки. – Скорее от Миранды.

Он опустился в кресло и, прежде чем продолжить беседу, подвинул ручку, лежавшую на карте.

– Как-то ты мне сказала, что можешь настраиваться на сестру и чувствовать ее на расстоянии.

– Да. Иногда очень сильно.

– В таком случае развивай в себе эту способность или… разрушь жизнь ей и ее семье.

Мэг опустила кружку на поднос так, что чай выплеснулся через край.

Чарльз проговорил:

– Извини, Мэг. Но дела обстоят именно таким образом. И ты это отлично понимаешь – ты же сама рассказывала мне об этом. Теперь стараешься простить, пытаешься делать вид, будто существуют другие решения.

– Может быть, они действительно есть. Сейчас 1976 год, Чарльз. Люди сходятся и живут. Питер и Миранда смотрят на жизнь как представители богемы.

Насколько их можно к ней причислить – одному Богу известно. Нужно видеть, в каком состоянии пребывает дом всякий раз, как я к ним приезжаю…

– Дорогая, хватит этих сантиментов. Не можете же вы в самом деле жить тройственным союзом. Как в таком случае быть с детьми твой сестры? Они посещают местные школы. А дети могут порой быть очень жестокими. Как ты себе представляешь подобный «богемный» союз? Ты и жена, и прислуга одновременно? Поддерживаешь огонь таланта Питера? Тогда какое место отводится Миранде?

Мэг повернула голову.

– Чарльз, перестань. Знаю, что ты тысячу раз прав. Чарльз с трудом наклонился вперед, поднял кружку и вновь передал ее Мэг.

– Послушай. Отправляйся на остров Андроулиса. Посмотри на него. Отдохни – совсем недолго, если волнуешься. А потом спроси сама себя, то ли это место, где ты: а) сможешь вырастить ребенка; б) написать книгу.

– Книгу? Я?

– Да, ты.

Чарльз подвинулся вперед вместе со стулом, что для него было довольно сложным процессом.

– Мэг, я давно уже собирался предложить тебе заняться этим делом. У тебя природный дар видеть мир глазами детей. В первую очередь ты художница, поэтому рисуй. Рисуй все, что хочется рисовать. А затем… напиши свою сказку. Мэг, ты, несомненно, справишься. Кроме того, тебе просто необходимо заняться этим. В твоей жизни необходим прогресс. На протяжении последних десяти лет ты делала одно и то же. Пора заняться другим. Эти перемены обусловлены твоим ребенком. Так соверши же их, моя девочка.

Мэг отхлебнула глоток; чай попал не в то горло, и она отчаянно закашлялась.

– Не уверена, Чарльз, – проговорила она.

– Остров называется Артемия, – продолжил Чарльз. – Согласно легенде, богиня Луны отдыхала на нем по пути в Аркадию. – Чарльз на мгновение замолк, поскольку Мэг невольно воскликнула. – Да, совершенно верно, богиня Артемида – покровительница рожениц.

– Не в этом дело, – попыталась объяснить Мэг. – Я этого не знала. Но когда я была в Кихоле, то нарисовала несколько рисунков для Себастьяна. Мы с Питером… это было в ночь… то была сказка о лунных детях.

– В таком случае все, черт подери, все происходящее уже предопределено!

Мэг смотрела на Чарльза. Ее глаза были широко раскрыты.

– Итак, – спросил он, – разве это не то, чего ты хочешь? Ты желала, чтобы тебе указали дорогу? Пожалуй, яснее и однозначнее и быть не может, не так ли?

– Все настолько… предопределено, что даже боязно.

– Что ж, рискую окончательно перепугать тебя: есть еще один момент.

С этими словами Чарльз приступил к неимоверно сложной процедуре выкарабкивания из кресла. Выбравшись, он подошел к окну. Штор никто не задернул, хотя на улице совсем стемнело. Искоса Чарльз посмотрел на ближайший фонарный столб, словно ожидал появления еще одного гостя. Затем что-то пробормотал под нос, высказывая несогласие, и заявил:

– Чем скорее ты уедешь отсюда, тем лучше. Но, разумеется, твоя сестра должна будет знать, где ты находишься. Она может собраться и навестить тебя. Всякое может случиться.

Мэг, повернувшись на стуле, смотрела на его необъятную спину.

– Это как раз тот самый мост, который я могу перейти позже, Чарльз, – ответила она. – Перебегать по нему сейчас необходимости нет. Возможно, через месяц, через два…

Чарльз раздраженно посмотрел на нее.

– А тем временем большую часть суток ты будешь спать, так?

Глубоко вздохнув, он провел рукой по оконному переплету.

– Мэг, поезжай на Артемию и пиши там свою лунную сказку. Ты же сама отлично знаешь, что тебе уже не интересно иллюстрировать книги других.

Она попыталась рассмеяться.

– Должна признаться, что беличье семейство оказалось нелегкой задачей.

– Совершенно верно. Тебе нужно полностью переориентироваться. Извини, дорогая, но выглядишь ты просто ужасно.

Чарльз проигнорировал ее вторую попытку обратить все в шутку и тяжеловесно продолжал:

– Есть еще один момент, Мэг. Считаю, что одним махом можно уладить все вопросы. Разумеется, речь идет о деловом соглашении. О чисто деловом соглашении.

Он остановился и намеренно откашлялся, затем глубоко вздохнул и произнес:

– Мы могли бы пожениться. – Он простер вперед руку, словно призывая ее молчать. – Хорошо. Ты все еще слишком молода, а мне уже более сорока. Да и выгляжу я отнюдь не сорокалетним. Однако это может быть лишь преимуществом в деловом соглашении. Ребенок мог бы иметь мое имя. Хорошо, твоя сестра может о чем-то догадываться, но это будет не более чем догадка. Тебе не придется с ними часто видеться, но если они приедут в гости то… короче, я предлагаю тебе один раз сказать одну большую ложь вместо множества мелких!

Мэг лишилась речи. Она хотела напомнить Чарльзу о его матери, содержащейся в частном пансионате в Эссексе, о его коммерческих делах. Но не могла вымолвить ни слова.

Некоторое время он ждал, потом сказал:

– Тебе, должно быть, известно, что в прошлом я был женат. Мне было двадцать, ей восемнадцать. Ее убили во время Восстания, однако боль этой утраты уже улеглась. Мы были слишком молоды. Слишком глупы.

Он глубоко вздохнул.

– Тебе, очевидно, все же следует отправиться на остров Артемиды. Как я понимаю, здесь невозможно работать. Я мог бы достаточно часто навещать тебя чтобы наш союз выглядел правдоподобным. Я предложил бы тебе вернуться сюда на время родов. В противном случае тебе вовсе не обязательно видеться со мной, если у тебя не будет на это желания.

Мэг все еще не могла обрести дар речи, и, подождав еще немного, он раздраженно пожал плечами.

– Понимаю. Я утомил тебя своими речами, верно? Хорошо, Мэг. Обдумай все как следует. И если отвергнешь мое предложение, можешь никогда его не упоминать. Но прошу тебя, поезжай на Артемию, посмотри на остров. Представь, как там будет работаться. Пожалуйста.

Он повернулся и подхватил свой огромный портфель. Затем ушел.

Некоторое время спустя она посмотрела на карту, все еще лежащую на полу. Прямо около карты лежал конверт, на котором на пишущей машинке были отпечатаны имя и адрес: «Мисс Эми Смизерс, о. Артемия, Додеканес». Далее следовала приписка почерком Чарльза: «Отправь ей письмо и сообщи дату своего приезда. Она все организует».

Все казалось проще простого. Английское имя, такое же, как у ее матери. Мэг осторожно сложила конверт и положила его на камин. Затем взяла карту и стала рассматривать пятна зеленого и желтого цвета, расположенного в Эгейском море. Она думала о Себастьяне и о лунных детях.