Миранда просеивала сквозь пальцы теплый песок в бухте Ланна и старалась не вздрагивать, когда капли воды, стекавшие с мокрых волос Алекса, падали на ее обнаженные плечи.

– Ма, отец спит? – громко спросил он. Выразительно закатив глаза, Миранда ответила:

– Спал.

Она прищурилась от солнечного света. Алекс начал подрастать, через несколько недель ему исполнится десять лет. Через два-три года он станет совсем похож на того четырнадцатилетнего Питера, которого она увидела в первый раз.

Питер не шевелился, хотя Миранда знала, что он не спит.

Миранда улыбнулась.

– А я могу помочь тебе?

– Было бы здорово, если бы ты искупалась в море, но…

Он искоса посмотрел на нее тем взглядом, к которому она теперь начала привыкать. После «несчастного случая», как эфемерно называли ее связь с Джоном Мередитом, он избегал смотреть ей в глаза.

– Что «но»?

Между ними еще сохранились следы былой антипатии. Миранда сказала себе, что хотела бы, чтобы он переборол себя и чтобы высказал то, что у него на душе.

– Ну, я думаю, тебе не очень хочется. В принципе это вполне соответствовало истине. Сама мысль о ледяной воде на нагретой солнцем коже была для нее пыткой.

– Можешь для компании пригласить Кэти, – сказала Миранда. – И этот маленький ужас, Зеч, бегал где-то тут. Или ты уже утопил их обоих?

Он невесело улыбнулся.

– Но было бы лучше, если бы и папа тоже пошел купаться.

– А я думала, ты просишь меня.

– Ну да, конечно. Если папа спит. А ты не против? Питер открыл один глаз.

– Мама должна отдыхать. Я присоединюсь к тебе через десять минут.

Лицо Алекса озарилось счастливой улыбкой.

– Отлично, па! А пока пойду утоплю Зеча!

Он умчался прочь, бросив еще один косой взгляд на мать, но Миранда не оценила шутку. Было совершенно очевидно, что Алекс смотрел на нее как на человека второго сорта.

Питер приподнялся на локте.

– Нет покоя сорванцам. – Он улыбнулся ей, а потом спросил: – Все в порядке, дорогая?

– Разумеется.

Она выдавила из себя улыбку.

– По правде говоря, Питер, тебе незачем все время проявлять обо мне беспокойство. Во всяком случае, сейчас. Со мной все в порядке. Со мной действительно все в порядке.

– Знаю.

Он опустил свою руку на ее, и она на мгновение перестала просеивать песок.

– Ты просто замечательна, любовь моя. Ладишь со всеми нами, всегда такая спокойная и собранная.

– Другими словами, нет ничего общего с прежней Мирандой?

Она еще раз улыбнулась, но в ее голосе прозвучала грусть. Ей было хорошо известно, что сумасбродство покинуло ее, и хотя это было совсем не плохо, но тем не менее оно долго составляло часть ее естества, и теперь порой ей его недоставало.

– Мы оба изменились, Миранда.

Он почувствовал как ее пальцы попытались захватить песок, и сильнее стиснул ей руку.

– Может быть, мы просто стареем? – Наклонившись, он поцеловал ее в нос. – Никто из нас уже не станет спускаться по канату в лодку, верно?

– Нет… Вот мне, например, даже не хочется залезать в море, хотя сегодня уж точно самый жаркий день в году, – сказала Миранда.

Питер состроил гримасу.

– У меня тоже нет желания. И не было на протяжении всего года.

Миранда удивилась.

– Неужели? А я думала, что ты купался с детьми по субботам.

– Я ходил с ними на море. Но сам в воду не входил. На мгновение она встретилась с ним взглядом, затем отвела взгляд в сторону. Питер изменился так же, как и она. Но в результате трагедии, случившейся на Рождество, она приобрела нечто новое: на смену присущему ей сумасбродству пришел душевный покой, которого она никогда прежде не испытывала. Питер же не получил ничего. Миранда не могла с уверенностью сказать, сколько он потерял; с тех пор он не написал ничего существенного. Теперь, похоже, ему больше не нравилось плавать. Может быть, когда он потерял Мэг, он лишился всего? Внезапно Миранда испуганно всхлипнула, и Питер обнял ее и крепко прижал к себе.

– Все хорошо. Не вспоминай об этом, любимая.

Все хорошо.

Уткнувшись ему в шею, она проговорила:

– Дело не в этом. Извини меня, Питер. Извини. Если бы я могла сделать что-нибудь, чтобы стало лучше…

– Просто поправляйся, вот и все.

Миранда знала, что ее эмоциональная неустойчивость связывала ему руки, и ей хотелось дать ему свободу. Внезапно она проговорила:

– Питер, мы оба пойдем купаться. Прямо сейчас. Пойдем плавать вместе с детьми. Вместе.

Он посмотрел на нее с сомнением.

– У тебя хватит сил?

– Теперь я уже почти все делаю сама. Разумеется, сил у меня хватит.

Она села и принялась закалывать шпильками волосы.

– Ты же знаешь, Мэг купается каждый день. Обычно перед завтраком.

– Да. Но Эгейское море гораздо теплее, чем Атлантический океан! К тому же Мэг сильна, как лошадь.

Алекс прошлепал босыми ногами по пляжу, на каждой реснице висели капельки воды.

– Вы оба решили искупаться? Здорово! Отлично! Вспомнив что-то слышанное в детстве, он закричал:

– Головастик и Акула!

Миранда бегом устремилась к отмели и бросилась в первую же волну. Так никто не узнает, что соленые капли, появившиеся на лице, были неожиданными слезами.

Мэг на самом деле была счастливой. С самого первого дня пребывания на Артемии сложился определенный распорядок жизни, и он вполне устраивал ее. Если бы никакого распорядка не было вовсе, она могла бы проводить все дни в праздности и чувствовать себя замечательно, однако установившийся распорядок давал ощущение цели существования, стремление к ней и исполнения задуманного.

В июле стало так жарко, что любую работу к полудню приходилось прекращать. Они с Эми отказались от утренних купаний, посвятив эти два драгоценных часа работе в своих садах. Спиро Таксос расчистил землю от корней в старом огороде Евы Ковак, и бобы, посаженные Мэг, уже обвили своими стеблями деревья, и она собрала первые стручки. Зимние овощи также неплохо подросли, но в любом случае их урожай придется собирать уже Эми. Мэг знала, что к тому времени, когда они вызреют, ей придется уехать отсюда, и хотя она говорила, что вернется с ребенком сразу же, как только сможет, у нее самой не было в этом твердой уверенности.

После работы в саду оставшуюся часть утра она проводила за рисованием. Ее книга, достаточно простая, во многом зависела от очарования бледноватых акварелей, которые Мэг предпочитала другим краскам, а вилла, с царящей в ее атмосфере аурой двадцатых годов двадцатого столетия, казалось, побуждала Мэг рисовать рисунки, изобилующие мелкими деталями, ставшие такими немодными в настоящее время. У героев книги отсутствовали четкие контуры, не было застывших и примитивных фигур. Главная героиня – дочь Луны, Нокомис, – кочуя с одной страницы на другую, увлекала следом за собой облака звездной пыли. Позади каждой звезды виднелся лунный луч, то озорной и непослушный, то печальный; на каждого из них стоило посмотреть и узнать. Возможно, увлечение Эми округлыми формами в последние дни было чистым совпадением. Она настаивала, что композиция из огромных каменных футбольных мячей, которую она начала возводить в своем английском саду, символизировала плодородие и служила жертвой для богини Артемиды.

– Другими словами, – подтрунивала над ней Мэг, – все эти округлые формы – это луны.

– Вовсе нет. Я сотворила их по форме твоего живота, когда месяц назад во время наших купаний ты выходила из моря. Тогда я впервые заметила твою беременность. Мне понравилась округлость твоего живота.

Мэг посмотрела на пожилую женщину с притворной суровостью.

– Подобное заявление, мисс Смизерс, сойдет вам с рук в 1976 году. Однако мир был бы шокирован, услышь он нечто подобное в двадцатых годах.

Эми самодовольно улыбнулась.

Поздний ленч они неизменно проводили в бухте Барана, где, пережидая дневную жару, купались и немного спали. Именно там, понемногу рассказывая о страничках своих жизней, они находили много общего между собой.

– Мне казалось, что я всегда ревную к Еве.

– Но ты же сказала, что вы стали подругами.

– Ева всегда была моей подругой. Она всех любила. Очевидно… потому что я знала, что люблю ее… я позволила ей любить меня.

Мэг подумала о Питере, о том, как она, очевидно, позволила ему любить себя. Она ничего не сказала. Эми села и слегка потерла свои корявые ноги.

– Некоторым людям очень трудно принять дружбу. Они чувствуют, что ничего не могут дать взамен – свою дружбу они не берут в расчет, считая ее лишенной всякой ценности.

Мэг кивнула:

– Мне кажется мы… те люди… не знают собственной цены. У них нет должной самооценки, уважения к себе.

– Вот именно. Я думала, что Андроулис держит меня при себе, потому что я заботилась и ухаживала за ним на яхте лучше любого стюарда-мужчины. Однако дело было вовсе не в этом. – Эми рассмеялась одним из своих смешков, напоминавших хриплый лай. – Чертов мужик любил меня! Он любил нас обеих. Еву и меня. И когда я признала это, тогда я смогла полюбить Еву.

Мэг кивнула. Она полностью поняла все, что хотела сказать Эми. Она начала сбивчиво рассказывать Эми о Миранде. И о Питере. Затем некоторое время спустя Эми спросила:

– И с тех пор, как появился этот ребенок, ты освободилась от странной связи, существовавшей между тобой и сестрой?

– Мне кажется, да.

– И именно поэтому ты такая счастливая?

– Не знаю. Все в целом… этот отдых… так необычно. Мне кажется, что это именно то, что я искала всю свою жизнь. Но когда я вернусь… не станет ли все это казаться мне сном?

– Нет. Потому что я здесь. Удерживаю эту крепость для тебя. Я прожила свою жизнь так, как мечтала прожить, поэтому точно так же можешь и ты.

– Возможно. Во всяком случае, я напишу свою книгу. И оставлю Питера и Миранду. Я посадила свой сад.

Эми добавила:

– И завела нового друга.

С теплотой в голосе Мэг воскликнула:

– Да! И это, пожалуй, самое важное!

В тот вечер они отправились встречать паром и позаимствовали ослов миссис Таксос, чтобы доставить на них заказанные припасы. Мэг была охвачена идеей новой книги, и между остановками, во время которых она любовалась захватывающими дух окружающими пейзажами и понукала ослов, обсуждала ее с Эми.

– Для этого мне придется нарисовать каждую из скульптур в твоем саду, – сказала Мэг, задыхаясь не столько от возбуждения, которое сулила предстоящая работа, сколько от того, что размеры ее увеличились вдвое по сравнению с тем, какой она приехала на остров, а подъем теперь казался в два раза круче прежнего.

– Я назову эту книгу «Каменный сад», и все каменные фигуры будут иметь свои имена… Не кажется ли тебе, что попытка выразить все это словами может оказаться приторно-слащавой?

– Вовсе нет, если за дело возьмешься ты. У тебя есть дар, позволяющий убрать всякую приторность из твоих рассказов. Некоторые из твоих лунных лучей-детей оказались такими шалопаями.

Мэг разразилась смехом.

– Разумеется, я покажу тебе каждый свой рисунок и текст.

Эми задумчиво проговорила:

– Ты не успеешь закончить эту книгу до рождения ребенка, поэтому тебе придется вернуться сюда.

– Обязательно. А как же! А книга будет для детей постарше. Я хочу рассказать, как эти существа всегда жили в камне, а ты выпустила их на свободу. Ну как?

– Звучит немного пугающе.

– Вот именно.

– Что ж, во всяком случае, получится не приторно, не так ли?

– Нет… послушай, этот холм стал еще круче, чем когда я приехала на остров.

– Точно, а в 1929 году он вообще был пустяшным подъемчиком.

Они рассмеялись и не проронили ни слова, пока не достигли плато и не разгрузили поклажу. Эми хлопнула ослов по спинам, и те двинулись в обратный путь по дороге, а они молча смотрели, как серые силуэты двинулись домой в надвигающиеся сумерки.

Эми, взглянув на вещи, сказала:

– Я заберу их завтра. Сегодня я что-то устала. Пройдя шага три по обглоданной траве, Эми обернулась.

– Сегодня утром я получила еще одно письмо от Ковака.

– У него все в порядке?

Единственное, о чем не упоминала Мэг, это о сделанном Чарльзом предложении. Ей хотелось, чтобы он никогда не делал ей предложения. В действительности это обернулось тем, что Эми получала письма от Чарльза, а она нет.

– Судя по всему, хорошо. Предлагает тебе как можно скорее прилететь домой.

– Что-то он слишком суетится. Я не собираюсь бесцельно сидеть на месте.

– Да. Особенно если твоя подруга… Джилл – кажется, так? – поселилась в твоем доме. Тебе придется остановиться в отеле.

– Вот черт.

– Совершенно верно.

Стало почти темно; Эми вырисовывалась силуэтом на фоне темной травы, растущей на плато. Голос ее, казалось, звучал независимо от тела.

– Возможно, тебе следует знать кое-что. Понимаешь, Ева, возможно, не рассказывала ему. В случае если со мной что-нибудь случится, он так и не узнает. Да, мне кажется, я не нарушаю конфиденциальности. Кто-нибудь другой – кто-нибудь, не являющийся членом семьи, должен знать.

– Эми, давай зайдем в дом. Я зажгу лампу и мы сможем…

– Нет. Пора идти домой. – Она немного помолчала, затем добавила: – Понимаешь, муж Евы ушел от нее, когда она увлеклась Андроулисом. Вполне естественно, на мой взгляд. Они не любили друг друга. Между ними был брак по договоренности. Они поженились сразу же после окончания школы в Вене. Странно, не правда ли? Именно поэтому Андроулис устроил нас здесь. Меня с ней. Вроде подружек.

Мэг молчала, не спуская взгляда с фигуры Эми. Это она слышала и раньше. Треугольник. Андроулис, Эми и Ева. Такой же, как Питер, Миранда и Мэг.

– Здесь на вилле родился ребенок. Ева должна была сохранить престиж там, в Будапеште. Ее семья… они знали, разумеется, но они не приняли бы публично сына Андроулиса.

– Итак… Чарльз, это Чарльз Андроулис? А вовсе не Ковак?

– Этого не знал никто. Только Андроулис, Ева и я. Я не знала, каким образом Ева уладит это со своим мужем, но она сумела. Чарльза вырастили… по договоренности.

Мэг думала, что ей следует ответить в этом случае. Ведь все это было так давно и стало так неважно. Мэг сделала усилие.

– Имеет ли это какое-нибудь значение теперь?

– Может быть. С юридической точки зрения. Во всяком случае, я тебе сказала. Просто помни об этом… если вдруг возникнет необходимость.

– Я… хорошо.

Эми была практически невидимой, а голос, казалось, звучал сам по себе.

– Я давно его не видела. И Еву тоже. Но… он прислал тебя. И это самое лучшее, что он когда-либо сделал для меня.

Сказав эти слова, Эми ушла.

Лето было великолепным по всей Европе, и Корнуолл был просто переполнен отдыхающими, ликовавшими при мысли, что их друзья, отправившиеся в Испанию или на острова, вряд ли насладились столькими солнечными днями, сколькими они, оставшись в Пензансе, Ньюки или в Фалмуте. Въехать и выехать из Кихола было проблемой, поскольку узкие дороги были забиты машинами практически на протяжении всего дня – почти так же, как на Рождественские праздники.

Семейство Сноу буквально измучилось, добираясь до маленьких магазинчиков, отыскивая место на пляже, так что в конце концов Питер увез все семейство в Лондон. Дело было не только в том, чтобы скрыться от толп отдыхающих. Казалось, что ему необходимо оторваться от места, нравившегося ему более всего, чтобы взглянуть на него со стороны и приступить вновь к созданию картин. К тому же он полагал, что перемены пойдут на пользу Миранде. Миранда убедила его, что чувствует себя хорошо. Попросту она уже не была больше Мирандой.

Итак, они остановились в отеле «Хэмпстед», осматривали столичные достопримечательности и наслаждались некоторыми плодами его успеха. Три картины Питера были выбраны для показа на летней выставке в Академии; две уже находились у «Тейта» и были включены в коллекцию работ ньюлинской школы. Он улыбнулся, глядя на картину, изображавшую миссис Паску, выступающую из чада, поднимавшегося с ее сковородок; ему все еще нравилась эта картина, хотя Мэг была права: он очень многое взял у Франса Гальса.

Питер проговорил, обращаясь к Миранде:

– Этой зимой я хотел бы вернуться к работе над портретом Мэг, который я начал много лет назад. Ты не против?

– Конечно же, нет. – Миранда улыбнулась ему в ответ. – Я рада, что ты можешь сказать мне об этом.

Он немного подумал, затем кивнул:

– Да, я тоже. Я долго его прятал. И работал немного перед Рождественскими праздниками. Затем отложил.

– И тогда ты не мог рассказать мне об этом. Теперь ты можешь. Почему?

– Потому что… – Питер наморщил лоб. Он так многое мог выразить кистью, но вот слова ускользали от него. – Потому что… какую-то часть Мэг, которую я не мог отыскать в ней, я нашел в тебе.

– Мое сумасшествие, – криво усмехнувшись, проговорила Миранда. – Теперь оно ушло, Питер. Вероятно, навсегда.

– Неважно. Это не было сумасшествием, дорогая. То была страсть. У тебя страстная натура.

– И теперь все ушло? – спросила она.

– Нет, – ответил Питер, очень нежно касаясь ее. Теперь он был необыкновенно нежен с нею. – Нет. Она углубилась. Стала нежнее. – Питер поцеловал ее, и она почувствовала, что он вот-вот расплачется. – Миранда, дорогая… Я хочу… есть вещи, о которых я все еще не могу рассказать тебе. И теперь мне это кажется… ужасным.

Миранда взяла его за голову и поцеловала.

– Мне кажется, я знаю. Но даже если я и не знаю, то это не имеет никакого значения, Питер. Я наделала глупостей. Я сошла с ума. Нет, то была не страсть, а сумасшествие. Как-никак мы выстояли. – Миранда заглянула Питеру в глаза. – Что произошло тогда, не имеет значения. Мы прошли сквозь это. Я… как бы сказать… совершила самоубийство. И тем не менее я здесь. И ты тоже здесь.

– Да. – Питер с силой кивнул головой, желая быть убежденным. – Да. Это единственное, что имеет значение.

Однако оба они знали, что предстоят еще многие испытания.

Этот год был последним годом учебы Алекса в пензанской школе, и после Рождественских праздников ему предстояло перейти в школу следующей ступени. Он надеялся поступить в очень хорошую школу в Труро и поэтому не хотел пропускать ни одного дня осеннего семестра. Соответственно, вся семья планировала оставаться в Лондоне до начала нового учебного года. Удивительно, но Миранда, которая всю жизнь провела сидя на чемоданах, отнюдь не расцвела в Лондоне. К середине августа она оставалась такой же бледной и вялой, так что Питер предложил всем вернуться домой.

– Уррра! – воскликнула Кэти. Алекс заметил:

– Я думал, что ты хотел пробыть здесь до открытия выставки.

– Мне, конечно, хотелось бы взглянуть. Может быть, Миранда и я сможем приехать на пару дней, когда станет немного прохладнее.

– А кто будет за нами присматривать? – спросил Себастьян.

– Дженис не будет возражать против того, чтобы побыть несколько дней, не так ли, дорогая?

Миранда кивнула, подумав, что, оказавшись дома, оттуда уже не уедет. Питеру, во всяком случае, лучше будет отправиться одному, чтобы она не связывала ему руки.

Поэтому дела обстояли именно таким образом, когда в начале сентября в дом на Рыбной улице позвонила Глэдис Пак.

– Не думаю, что ты узнаешь меня, Миранда? Говорит Глэдис Пак. Тетка Олли из Эксетера, помнишь?

– Как я могу забыть вас! – Миранда почувствовала, как к глазам подступили слезы подлинной привязанности. – Вы были мне как мать! Ваш дом был моим домом.

– Ты тоже всегда нравилась мне, Миранда. Все эти годы я хранила твой табурет на кухне. Ты помнишь свой табурет?

– Как я могу забыть?

Миранда сглотнула комок, напомнивший ей о тех бестолковых, беззаботных днях. Даже ее привязанность к Брету Сент-Клэру… сперва реализовалась. А теперь она поняла, что Олвен также защищала ее и не имела ничего общего с роковой женщиной, какой она представляла ее себе тогда.

– Твое имя все еще записано у меня в книге гостей. Надеюсь, скоро смогу указывать на него новичкам и говорить: «И вы сможете стать такими же известными, как миссис Пэтч».

– О, Глэдис!

Миранда не удержалась, и слезы заструились по ее щекам. Одно Миранда знала наверняка: никогда она не станет известной актрисой.

– Ну, ну, не падай духом. Я слышала, у тебя хороший муж и большая дружная семья. Когда дети подрастут, твое имя вновь появится на афишах. Вот увидишь.

– Теперь это уже не имеет никакого значения. Просто… понимаете, я была тогда глупой девчонкой!

Голос мисс Пак стал теплее:

– Ты вовсе не была глупой, Миранда Пэтч. В тебе пылал огонь… и может быть, ты умела ловко с ним управляться. Ты считала, что должна быть ловкой, чтобы добиться того, чего хотела, так ведь? Стыдиться тут нечего. Ты никогда никого не обижала… – Голос ее стал неуверенным, и Миранда подумала, уж не знает ли она про Мэг. Или про Питера. Мисс Пак продолжила: – Дело в том… Бедный мистер Сент-Клэр после твоего ухода уже не остался прежним. – Она тут же поспешно добавила: – Нет, в этом нет никакой твоей вины, дорогое мое дитя. Просто он таков, каков есть, вот и все. К тебе это не имеет ни малейшего отношения.

Миранда возразила:

– Напротив, я обидела его, Глэдис. Мне хотелось причинить ему боль, и я это сделала. Но… – Миранда вздохнула, – я не думала, что это окажется настолько серьезным. С ним оставались все вы, я же, наоборот, чувствовала себя обиженной… и также одинокой.

– Нет, не пойми меня превратно. С ним все в порядке. Просто… какое-то сожаление. Однако подобное случается со всеми нами по мере того, как мы стареем.

– Да, – согласилась Миранда, кивая на трубку телефона.

– Но послушай, он неважно себя чувствует. А теперь… я, пожалуй, могу сказать, дитя мое. У него рак. Нет, боли нет, – добавила мисс Паф, услышав, как Миранда громко охнула, – ему делают обезболивающие уколы. Он лежит в старой спальне, – надеюсь, ты не забыла – в той, где ты разучивала свои роли.

– Он лежит? Все время лежит? Голос Глэдис стал грустным.

– Наверное, уже недели две или около этого. В бреду он иногда вспоминает тебя, Миранда. Вот я подумала: если бы он мог поговорить с тобой…

– Вы хотите, чтобы я приехала навестить его?

– Он исписал кучу бумаги, но мне кажется, он стал бы счастливее, если бы поговорил с тобой. К тому же лекарства настолько сильные, что мне кажется, дня через два он уже не сможет как следует разговаривать.

– О, Глэдис.

– Успокойся, не плачь. Он вполне смирился со своим положением. Но мне кажется, что ему было бы приятно знать… что ты простила его.

Миранда не могла сдержать слез. Кое-как она сумела сказать, что выезжает завтра же утром в Эксетер. Опустив трубку, она как подкошенная рухнула на ближайший стул. Внезапно ей отчаянно захотелось увидеть Брета. О ней речи не могло и идти, она давно его простила; вот если бы он мог простить ее, то тогда, вполне возможно, она также смогла бы простить себя. Миранда почувствовала в происходящем определенную предопределенность, она испытывала чувства, похожие на те, что в свое время владели Мэг, когда она направлялась на остров Артемию. Миранда подумала, что следовало бы связаться с Бретом еще несколько лет назад и заручиться его благословением. Затем она измученно улыбнулась. Разве могла бы она тогда совершить подобный шаг, до того как произошла эта трагедия с Джоном Мередитом? До этого ей даже и в голову не пришло бы, что она нуждается в благословении от кого бы то ни было, тем более от Брета Сент-Клэра.

Миранда позвонила Артуру Бауэрингу, и тот пообещал ей прислать Дженис сразу же, как только она придет сегодня вечером. Миранда встретила из школы Себастьяна и рассказала ему, что случилось. Когда из Пензанса вернулись Кэти и Алекс, Себастьян уже успел свыкнуться с мыслью, что останется на попечении Дженис.

– Во всяком случае, за мной присмотрит Кэти, – сказал он, стоя рядом со своей рыжеволосой сестрой.

– Мы будем помогать друг другу, ма, не волнуйся, – произнес Алекс, вспомнив обещание, данное им тете Мэг не так давно.

Миранда обняла его, что делала очень редко.

– Знаю, что вы будете помогать друг другу. Отправляйтесь спать в положенное время. Я попозже загляну, чтобы пожелать вам спокойной ночи.

– Не закрывай шторы, Миранда, – потребовала Кэти. – Нам с Себом нравится смотреть, как наши лунные лучики пробираются к нам в комнату через окна.

– Все все еще помните сказку тети Мэг?

– Это сказка и Питера тоже, – обыденным тоном заявила Кэти. – Они вместе должны написать хорошую книгу про лунных детей-лучей.

– Возможно, в один прекрасный день они ее напишут, – ответила Миранда.

Прежде чем сесть за стол и приступить к работе, Мэг налила воды в рукомойник, сполоснула лицо и вымыла руки. «Нокомис, дочь Луны» была окончена и подготовлена к отправке в Лондон. Теперь она собиралась приступить к «Каменному саду». Идеи для книги приходили в голову практически мгновенно. Этим днем Мэг сделала наброски двух пересекающихся фигур, стоящих в саду Эми, и внезапно увидела в их очертаниях близнецов. Она сама и Миранда? Фигуры близнецов? Мэг застыла на месте, держа в руках грифель, занесенный над девственно чистым листом бумаги; она знала, что в любой момент их контуры проступят под ее рукой на бумаге. Спешить некуда, не нужно судорожно выискивать различные варианты. Она чувствовала себя уверенно, сидя за большим столом в огромной комнате коттеджа, окруженная, как стенками кокона, темнотой так же, как и ее ребенок, сокрытый внутри ее утробы. Мэг нашла свое место в существующем порядке вещей. И в нем она имела определенное значение, даже важность. Внезапно у нее появилось ощущение ответственности за собственное будущее и за будущее ребенка. Практически всю ее жизнь события совершались независимо от нее самой, от ее воли: ей редко приходилось принимать решения. Теперь вожжи колесницы жизни были вверены в ее руки. Мэг взглянула в одно из незашторенных окон на густо-синий бархат неба и ощутила, как по телу пробежала дрожь. Что это было – страх или предчувствие чего-то? Во всяком случае, что ей делать? Она может писать книги и должна построить безопасный дом для своего ребенка. Так же как и все остальные люди, она находилась во власти богов. Особенно во власти богини Артемиды.

Мэг улыбнулась своим мыслям и написала в верхней части листа: «Джемма и Минни», затем отложила грифель в сторону и привстала, услышав топот снаружи. Послышался стук в дверь, она открыла дверь и увидела Эми. Мэг, ощутив внезапное облегчение, улыбнулась.

– На тебя это не похоже. Ты что-то забыла днем?

– Нет. Когда я вернулась домой на ужин, то обнаружила у себя кое-что.

Как обычно, днем они довольно долго пробыли в Бухте Барана. Фигура Мэг теперь сильно раздалась, и она отложила возвращение на плато до наступления первых сумерек.

– Присаживайся, Эми. Ты что-то сама не своя. Это из-за «Адвоката Дьявола»?

Недавно Эми приступила в работе над скульптурой, заказанной с материка. Работа продвигалась тяжело, и от этого Эми сильно расстраивалась. Однако камень был очень дорогим, и ей приходилось заставлять себя продолжать работу. В сердцах она назвала эту скульптуру, достигавшую трех футов высоты, «Адвокатом Дьявола».

Эми отрицательно покачала головой и, тяжело дыша, опустилась на стул около стола. Мэг также присела, она поняла, что Эми только что бежала. Эми никогда прежде не бегала.

– Ковак, – бессвязно произнесла она. Эми подняла глаза вверх; ее лицо напомнило Мэг морду лошади. – Он приехал сегодня днем на катере и завалился на мою кровать. Час назад я нашла его в своей спальне.

– Чарльз? Чарльз здесь? Он в самом деле здесь?

– Именно это я и говорю.

– Но… почему?

– Он привез новости.

Мэг закусила губу; она поняла истинную причину, заставившую его отправиться в коттедж Эми, а не прийти в дом матери.

Эми потупила глаза в пол. Ее длинный крючковатый нос, казалось, вздрагивал.

– Ева умерла, – промолвила она. – Я не предполагала, что для меня это будет означать так много. Я чувствую… как мне ее не хватает.

Мэг подвинула стул и обняла старую женщину. К ее удивлению, Эми положила голову ей на плечо, руками обхватила раздавшуюся в размерах талию и крепко прижалась к Мэг. Мэг почувствовала дрожь, пробегавшую по старому телу, обтянутому морщинистой кожей. Потрясенная, Мэг поняла, что Эми плакала.

Мэг произнесла низким голосом:

– Ты действительно понесла тяжелую утрату. Ева была твоей подругой.

– Мне следовало бы навестить ее, Мэг. Я знала, что она находится в этом чертовом пансионате, я могла бы привезти ее сюда. Дать ей возможность умереть здесь, под солнцем.

Мэг погладила ее редкие волосы.

– Она не оставила бы Чарльза.

– Знаю. Все равно мне следовало бы повидаться с ней. Две чертовски глупые женщины – вот мы кто.

– Вы две замечательные женщины.

– О, Мэг… – Эми умолкла, затем утихли и ее рыдания, и она продолжила: – О, Мэг, ты для меня такое большое утешение. Я этого не заслужила.

– Послушай, Эми, это вообще не лезет ни в какие ворота. Давай не будем об этом. Выпьешь чашечку чая?

– Да. Нет. У тебя есть бренди?

– Да, в аптечке. Подожди.

Эми разжала руки, Мэг поднялась, чтобы принести ей бренди.

– Как Чарльз? – спросила Мэг.

– Не знаю. Он куда-то исчез. Вот почему я примчалась к тебе. Подумала, что он, может быть…

– Нет, он не заходил.

– Мне он сказал, что должен будет вернуться завтра обратно. Но перед отъездом хотел бы поговорить со мной.

– Он хочет, чтобы ты поехала с ним? На похороны?

– Не знаю. Он выглядел таким осунувшимся.

– Что-то не похоже на Чарльза. Неужели такой огромный мужчина может выглядеть осунувшимся?

Мэг протянула бренди и попыталась изобразить на лице улыбку. Однако Эми в ответ не улыбнулась. Она взяла бокал обеими руками и сделала небольшой глоток.

– Разве он огромный? В последний раз, когда я его видела, он был высоким и стройным. Но это было лет двадцать назад. Он крупный мужчина. Я не назвала бы его огромным. А лицо у него исхудавшее и посеревшее.

– Бедный Чарльз.

Эми допила бренди и поставила бокал на стол.

– Ева последняя в его семье. И ты, Мэг, отлично знаешь, что при этом чувствуют.

Мэг покачала головой.

– У меня есть Миранда.

– Я воспринимаю вас с Мирандой… как одно целое. К пятнадцати годам вы остались совсем одни в этом мире.

Эми поднялась с места.

– Мне нужно идти обратно. Если Чарльз отправился прогуляться, то, вернувшись, он не должен найти дом пустым.

Мэг с трудом проговорила:

– А как насчет… Ты приведешь его ко мне завтра?.. Эми взглянула на Мэг.

– А разве мы не встретимся завтра как обычно? Мы могли бы пригласить его с собой в бухту.

Мэг колебалась лишь одно мгновение.

– Да, конечно, – сказала она.

Мэг посмотрела, как Эми двинулась в обратный путь через плато, затем вновь вернулась к столу. Но теперь Джемма и Минни казались неуместными, поэтому через несколько минут она погасила лампу и поднялась наверх по каменным ступеням. Евы Ковак не стало. Этот коттедж принадлежал ей, но теперь она больше никогда его не увидит. Мэг не отрываясь смотрела на луну. Она всегда теперь так пристально смотрела на нее и думала, что, может быть, те представления о загробной жизни, которые были у нее в детстве, верны, и тогда Ева где-нибудь в ином месте встретится со своим загадочным Андроулисом. А может быть, ее дух возвратится сюда, где она была так счастлива. Или, может быть, ее душа вселится в те каменные фигуры, что так упорно высекает Эми.

Мэг легла в постель, внезапно почувствовав себя усталой до изнеможения. Ей очень хотелось, чтобы сегодня вечером Чарльз зашел в гости. Они же были такими друзьями. Такими хорошими друзьями. Почти такими же, как с Питером Сноу в те далекие годы, когда бродили по гребням Корнуолла.

Утром Мэг поднялась рано и в течение часа безрезультатно трудилась над «Каменным садом», затем решила пойти искупаться в бухту Барана. Стояло замечательное сентябрьское утро; Мэг ни на минуту не оставляли мысли о Еве и Андроулисе, которые как-то незаметно переключились на Чарльза и на то, как может повлиять на него известие о том, кто был его настоящим отцом. Затем мысли почему-то переключились на Миранду и туманную личность Теренса Пэтча. Почему они с сестрой так никогда и не почувствовали Теренса?

Мэг стояла наверху крутого спуска, ведшего к бухте, и старалась отыскать в памяти воспоминания об отце. Хоть какие-нибудь воспоминания. Почти в панике Мэг обнаружила, что их не было. Никто – ни тетя Мэгги, ни дядя Седрик, ни даже ее мать Эми – никак не ассоциировался с отцом. Ей нечего будет рассказать своему ребенку.

– Твой дедушка был актером, руководившим собственной труппой. У него были брат и сестра, которые жили в Плимуте, – произнесла, словно репетируя, Мэг.

Она начала спускаться, двигаясь медленно и осторожно. По крайней мере, она сможет говорить со своим ребенком о Теренсе; ей придется быть очень осторожной, когда она станет рассказывать ему о Питере. Отчаяние так внезапно пронзило ее, что, словно от приступа острой боли, у нее перехватило дыхание, и, чтобы не потерять равновесия, ей пришлось ухватиться за торчавший из земли корень дерева.

Однако, когда Мэг добралась до песчаного берега бухты, вопрос, как и прежде, оставался без ответа и без решения. На протяжении последних шести месяцев она отводила его в сторону, жила в своеобразном рае для дураков. Но проблема оставалась, и со смертью Евы и приездом Чарльза ее нельзя было более отодвигать на второй план. Да, ну и кашу она заварила. Подобно Еве, родившей ребенка без отца, ей придется сделать то же самое со своим ребенком. Ева, по крайней мере, сумела сохранить видимость и соблюдать приличия на протяжении последних странных сорока лет, обеспечив таким образом Чарльзу социальную защиту. У ее ребенка, который ожидал своего появления на свет, такой защиты не будет.

Медленно она отплыла от берега, ожидая, когда уляжется это тревожное чувство. Это произошло, когда она собралась повернуть обратно к берегу: внезапная резкая боль пронзила спину. Нечто похожее случалось и раньше. Со страхом Мэг обернулась к берегу. И почти в то же мгновение она увидела Чарльза, успевшего пройти половину тропинки, по которой ходили ослы, и смотревшего на нее. Испытывая к нему сочувствие, она забыла про боль в спине, она была очень рада его видеть и решила не позволять тревогам вставать между ними из-за его глупого донкихотского положения.

Мэг помахала ему рукой, он помахал ей в ответ и медленно опустился на прибрежный песок. Подплывая к берегу, она заметила, как сильно он изменился. Прошло почти шесть месяцев с момента их последней встречи; Мэг до этого момента сильно сомневалась, сможет он спуститься по крутой ослиной тропе. Он сбросил большую часть своего веса, и от этого казался как никогда высоким. Он также сбрил свою бороду и словно помолодел на несколько лет.

От этих перемен Мэг испытала некоторую неловкость, когда попыталась восстановить прежние естественные отношения, царившие между ними.

– Привет, Чарльз.

Она остановилась в полудюжине ярдов от него, заложила за уши мокрые волосы и, словно защищая, прикрыла рукой свой выступающий живот. Мэг с удивлением отметила, что была необычайно рада его видеть. Жуткое ощущение безнадежности, томившее ее, исчезало.

– Привет, Мэг.

Как бы между прочим он подошел к кучке камней, около которой она положила полотенце, поднял его и протянул ей. Повернувшись к нему спиной, Мэг позволила ему набросить его ей на плечи, затем, взяв его за концы, прикрыла ими грудь.

– Ты отлично выглядишь, Чарльз.

– Ты тоже.

– Я чувствую себя отлично. – Мэг взглянула на него. – Чарльз, мне так жаль, что Ева…

– Спасибо, – сухо ответил он. – Ты ей нравилась. Ей было приятно, что ты и Эми здесь вместе. Она повторяла, что история повторяется.

– Я… да.

– Эми рассказала тебе о них обеих и об их обожателе?

– Да, она упоминала об этом.

– Собственно говоря, я здесь родился.

– Да, Эми мне говорила.

– У матери с моим отцом были тогда какие-то разногласия, и мы жили здесь довольно долгое время. Пять или шесть лет. Я хорошо помню то время.

– У тебя было две матери. – Мэг улыбнулась, глядя на Чарльза, а он нахмурился и отвел глаза в сторону.

– Хотя и не было отца. – Он двинулся с пляжа. – Эми была лучше любого отца. Она научила меня ловить рыбу. Разводить костер. Ухаживать за цыплятами.

– Да.

Они приблизились к началу тропинки, по которой ходили ослы. Спина теперь болела немилосердно, и Мэг смотрела на крутой подъем с некоторым отвращением.

Чарльз сказал:

– Я уезжаю сегодня на катере. И хочу, чтобы ты поехала со мной.

– Но Джилл все еще живет в моем доме.

– Я приготовил для тебя место в одном тихом пансионате на Мэйд Вэйл.

Это заявление было неплохим предлогом, чтобы остановиться и взглянуть на него с удивлением.

– Довольно своевольно с твоей стороны, Чарльз!

– Извини.

Он не испытывал ни малейшей вины, и Мэг почти улыбнулась, потому что забыла, как Чарльз, подобно бульдозеру, пробивал свой путь в жизни.

Поддразнивая его, Мэг проговорила:

– Мне казалось, что ты говорил, будто именно Мэйд Вейл воплощение ада на земле.

Чарльз не рассмеялся.

– Будь благоразумной, Мэг, пожалуйста.

Она медленно продвинулась еще шагов на двенадцать, затем остановилась и взялась за бок.

– Если на моих письмах будет стоять лондонский штемпель, Миранда приедет навестить меня. Они собирались приехать в Лондон, чтобы участвовать в выставке. Чувствует она себя гораздо лучше, и ничто не сможет ее остановить.

С неожиданным нетерпением Чарльз ее оборвал:

– Послушай, Мэг. Если ты волнуешься, что я повторю свое глупое предложение, можешь забыть о нем. Я никогда не приближусь к Мэйд Вэйл!

Она опять двинулась вперед, стараясь отогнать нарастающее беспокойство.

– Ради всего святого, Чарльз, неужели мы не можем забыть твоего предложения о браке по договоренности! Я наложила вето на всякие деловые предложения, которые ты для меня заготовил, – ничего нового в этом отношении! Я просто не хочу, чтобы меня заточали в этот пансионат раньше, чем это будет действительно необходимо!

Голос Чарльза изменился, с нескрываемой безнадежностью он произнес:

– А я полагал, что тебе нравится Мэйд Вэйл!

Они выбрались на вершину. Мэг с облегчением рассмеялась:

– Да. Я обожаю это местечко. Это ты не можешь его выносить! – Она оглядела его со всех сторон и улыбнулась, как подобает случаю. – Благодарю тебя, Чарльз.

Ты так добр.

– Тогда поедем сегодня же со мной и Эми.

– Эми тоже едет?

– Она будет участвовать в похоронах матери.

Мэг была вынуждена признать, что, с учетом этого обстоятельства, дело принимало совсем другой оборот.

– Что ж, возможно… да, конечно, я поеду. На похороны также, разумеется. Я не подумала… – Она взглянула на него, внезапно охваченная сомнением. – Ты не будешь возражать, если я тоже приду на похороны, Чарльз?

Отведя глаза в сторону, он хрипловато ответил:

– Я – нет.

Пока Мэг собирала вещи, Чарльз находился с ней в коттедже. Она слышала, как он бродил по кухне, а когда спустилась вниз, увидела, что он просматривает ее рукописи.

Мэг улыбнулась.

– Я закончила «Накомис» и начала «Каменный сад».

– Нокомис?

– Дочь Луны. Ту самую книгу, которую ты просил меня написать.

Чарльз сильно разволновался.

– И почему ты мне ничего не сказала?

– Ты не писал мне. А я чувствовала, что не могу написать тебе.

– Но в данном случае речь идет о работе! Это же совсем другое дело!

– Для меня нет.

– О, Мэг!.. – только и сумел произнести Чарльз и благодарно рассмеялся.

Она сказала:

– Я почти готова.

Она обошла комнату, прикрывая ставни и закрывая затычками отверстия в ванной и в кухонной раковине, чтобы там не завелись пауки. Затем поднялась наверх, чтобы проверить спальню, а тем временем Чарльз вынес из дома чемодан и сумку.

Она окликнула его из окна второго этажа. Он посмотрел наверх, жмурясь от солнца.

– Мэг, что случилось?

Мэг ответила медленно, не зная сама, то ли она счастлива, то ли напугана:

– Я не смогу поехать с тобой, Чарльз. Мне кажется… воды только что начали отходить, потом, боли в спине и все другое… Думаю, начались схватки.

Чарльз остолбенел.

– Ребенок не должен был появиться раньше следующего месяца!

– Не думаю, что он знает об этом, – заметила Мэг.

Больше она не могла перекидываться словами. Повернувшись, она отошла от окна, подошла к кровати и легла, и буквально в следующий момент словно гигантская рука сдавила нижнюю часть ее тела. Мэг слышала, как Чарльз поднимался по лестнице, а затем почувствовала, как он обнял ее, вытаскивая из нахлынувшей боли, слышала, как он говорил с ней на языке, смысла которого она на могла понять, называя ее любимой, уверяя ее, что все будет хорошо.

Все и было хорошо, однако боль возвращалась снова и снова, и, возможно, это не было хорошо. Чарльз удалился, исчез и не успел вернуться обратно, когда следующий приступ боли распластал и пригвоздил ее к кровати. Мэг пыталась позвать его, но он ее не слышал, потому что в этот момент воздух сотрясался от жуткого звука, издаваемого противотуманным ревуном. Бессвязно Мэг подумала: «Он извещает Артемиду. Теперь все будет в порядке».

Высокий дом в Эксетере выглядел меньше и опрятней, но двенадцать лет назад он был раем, а теперь просто большим старым домом.

Мисс Пак так обрадовалась, увидев ее, что Миранда догадалась о пугающей тяжести ухода за Бретом.

– Проходи на кухню, моя дорогая. Там всегда мы вели свои разговоры, не так ли? – Дородная фигура, напоминавшая галеон с полной оснасткой, плыла впереди Миранды в направлении длинной кухни, затем пододвинула ей стул. – Итак, посидишь вот здесь?

– Разумеется. Где же еще?

Миранда опустилась на стул и улыбнулась мисс Пак.

– А вы не изменились.

– Ты тоже. – Обветренное лицо усеялось новыми морщинами. – Кого мы пытаемся обмануть? Я почти лысая, а ты тоньше, чем когда тебе было шестнадцать лет.

Миранда кивнула головой. Она знала, что изменения коснулись не только ее фигуры.

Мисс Пак поспешно проговорила:

– Как раз то, что надо для характерных ролей, моя дорогая. Раньше ты выглядела слишком молоденькой.

– В последнее время столько всего произошло…

– Да. Трое детей. Ты, должно быть, сбиваешься с ног.

– Нет, по правде говоря. Но у меня в Рождественские праздники произошел выкидыш. Вот почему я так похудела.

– Ах… дитя мое…

– Все уже хорошо. Действительно. Я жива и здорова. Миранда сглотнула комок в горле и спросила:

– Как Брет?

Мисс Пак пожала усталыми плечами:

– Как можно и ожидать. Труппа сейчас в Бристоле. В Королевском театре. Олли часто звонит. Он волнуется за них.

– Королевский? Неплохой ангажемент.

– Да. Столько хлопот и забот, ты удивишься, когда узнаешь. С тех пор как мистер Брэкнел вложил часть своих средств, их дела видимо пошли в гору.

– Мистер Брэкнел?

– Он поддержал мистера Сент-Клэра материально в те далекие годы. Ввел его в компанию с участием в прибылях и тому подобным. Посоветовал ему постоянно брать учеников и взимать умеренную плату. Понимаешь… Ты же знаешь мистера Сент-Клэра. Любая мать может спокойно доверить ему свою дочь.

Миранда следила за огрубевшими руками, которые выставляли на стол чашки и блюдца. Бедный старик Брэкнел. Влюбленный в тетушку Мэгги и постоянно старавшийся уладить неприятные ситуации, которые, казалось, постоянно возникали вокруг ее племянницы.

– Как дела у Оливера Фрера? – заставила себя поинтересоваться Миранда.

– Он сейчас во главе труппы. Месяц назад, когда дела пошли плохо, мистер Брэкнел попросил его взять руководство в свои руки.

– Понимаю.

Миранда и сама не знала, что ожидала услышать. Отказа от Оливера и провозглашения подлинной любви к самой Миранде? Она почти улыбнулась подобной наивности.

Мисс Пак продолжила:

– Сначала я думала, что он хочет с тобой попрощаться, дорогая. Поскольку ты дочь Терри Пэтча и его особая протеже или как ни назови… – Мисс Пак улыбнулась, сама себя прерывая, затем продолжила: – Но, мне кажется, за этим стоит нечто большее. Он что-то обсуждал с мистером Фрэром и с Олли, пытался изложить на бумаге… Но я не знаю, в чем там все дело.

Миранда потягивала крепко заваренный чай.

– Я немедленно поднимусь наверх, как только покончу вот с этим. – И она улыбнулась своей прежней широкой улыбкой. – О, я чувствую себя так, словно не было этих двенадцати лет – с тех пор никто не готовил такого чая, как вы!

Мисс Пак, очень довольная похвалой, улыбнулась.

Ступени лестницы недавно покрыли новыми ковровыми дорожками, и окраска стен изменилась от старинно-коричневой к чисто-белой. Миранда поднималась очень осторожно, отлично понимая, что эти ступени, возможно, составляли гордость и радость Глэдис. Она заглянула в комнату, которую разделяла вместе с Дженнифер, и увидела, что ее нынешние жители были такими же беспорядочными, как и она в свое время, затем постучалась в дверь, располагавшуюся в конце коридора, как часто это делала в далеком прошлом, и медленно, с волнением отворила ее.

Сначала Миранда подумала, что Брет спит. Несмотря на теплую погоду, он был укрыт лучшим пуховым стеганым одеялом мисс Пак, лицо обращено к стене, а его знаменитая львиная голова, так напоминавшая голову Тайрона Пауэра, а теперь внезапно ставшая походить на череп, покоилась на краю подушки. Однако он не спал, чуть слышный голос произнес:

– Она уже приехала?

Из-под одеяла показалась рука с явным намерением помочь телу перевернуться, чтобы посмотреть на вошедшую.

Мэг поспешно обошла вокруг кровати и подошла с другой стороны.

– Я здесь, Брет. Не шевелись!

Она взяла его за руку и зажала ее между своих ладоней. Его рука напоминала руку скелета. Она обдумывала множество различных вариантов, как она поздоровается с Бретом; все, что она могла сделать сейчас, это опуститься на колени подле его постели, чтобы их лица оказались на одном уровне. Глаза Миранды наполнились слезами. Единственное, что она смогла вымолвить:

– О, Брет!..

Он сумел улыбнуться. Он все еще оставался красивым, высыхающая кожа натянулась на крупных, выступающих костях.

Он проговорил тем же странным, слабым голосом:

– Ну же, Пэтч. Покажи, что ты актриса. Прекрати плакать.

Миранда прижалась лбом к его пальцам.

– Не могу, Брет, извини. Мне очень жаль.

Она хотела сказать, что ей было жаль, что он лежит вот здесь, в таком состоянии, измученный болезнью и умирающий. Однако он проговорил:

– Не о чем сожалеть, Пэтч. Ты любила меня, потом решила причинить мне боль. Все это совершенно естественно. Ты всегда отличалась естественностью.

Его пальцы коснулись ее волос, словно даруя благословение.

– Я очень рад… очень рад видеть тебя.

Миранда подняла глаза, пораженная тем, как он сумел отсечь все остальное и добраться до сердцевины их раздора.

Она просто ответила:

– Я все еще люблю тебя, Брет.

– Я рад. Рад, что ты тоже это знаешь.

Он вновь улыбнулся, но больше не хотел развивать эту тему: эмоции, прошлая боль, теперь они не имели для него былой важности. Миранда видела это со всей отчетливостью; склонив голову, она прильнула губами к его пальцам.

Брет сказал:

– Все зафиксировано на бумаге, но лучше, если ты узнаешь обо всем от меня. – Он еще раз попытался улыбнуться. – Это моя последняя воля и завещание. Старый Брэкнел теперь действительно стар. Он бы разъяснил тебе, в чем дело, но вдруг он умрет раньше меня, кто знает? Кроме того, когда дело касалось его, ты становилась ужасно скверной девчонкой. Ты никогда не прислушивалась к его советам.

Миранда ничего не ответила, стараясь изо всех сил, чтобы не дрожали губы, а слезы на глазах высохли.

– Ты станешь новым владельцем труппы «Третейский судья», Миранда.

Брет закрыл глаза, останавливая этим жестом ее протесты, и пальцы его, зажатые у нее в ладонях, шевельнулись.

– Ничего не говори. Я уже сообщил об этом Оливеру, ему это не нравится, но, если ты захочешь, он будет у тебя менеджером. Знаю, пока ты не можешь посвятить себя этой работе – семья и все такое, – но, после того как Брэкнел отошел от дел, мне хочется, чтобы все средства попали в руки того, у кого часть труппы лежит в… в…

– Я понимаю Брет, что ты хочешь сказать. О Господи Боже мой, Брет, но у меня не хватит сил для этого.

– Ты дочь Терри. И будешь связью между «Уэссекскими актерами» и «Третейским судьей», можешь переименовать труппу и возвратить ей былое наименовение «Уэссекские актеры».

– Никогда!

– Отлично. Значит, ты справишься!

– Брет…

– Нет. Я не спрашиваю тебя, у тебя просто нет выбора в этом вопросе. Он еще раз болезненно улыбнулся. – Могла бы ты приподнять мне голову и дать несколько глотков этой дряни из глюкозы? От этих разговоров у меня пересохло во рту.

Для Миранды это было непростым делом. Она всегда заявляла о своей «бесполезности» в комнате, где находились больные, доверяя подобного рода заботы Питеру или Мэг. Наконец, присев на кровать, она очень осторожно приподняла голову Брета и опустила на свое плечо, свободной рукой взяла стакан и поднесла к его губам. Подобная интимность сперва показалась ей отвратительной. От потревоженных простыней исходил едва уловимый аромат роз, который мог быть запахом лепестков роз, хранимых мисс Пак в своем сушильном шкафу, или же оказаться зловонием болезни. Миранда пыталась заставить себя не обращать внимания на запах и сдерживать любые признаки дрожи. Затем, когда зубы Брета стукнули о край стакана, произошло нечто странное. Ощущение огромной умиротворенности заполнило всю комнату, но, может быть, оно возникло в глубинах самой Миранды. Взгляд ее продолжал контролировать каждое свое движение, но улыбка сделалась менее напряженной, она почувствовала, как расслабилось плечо, поддерживавшее голову Брета, а руки сами нашли более удобное положение.

Сделав еще пару глотков, Брет повернул голову в сторону.

– Достаточно, – скорее выдохнул, чем произнес он, изможденный предпринятыми усилиями.

Миранда отставила стакан в сторону, осторожно опустила его голову обратно на подушку и вновь опустилась на колени.

– Хочешь, чтобы я ушла? – спросила она. Глаза Брета оставались закрытыми. Он прошептал:

– Нет. Пожалуйста, останься.

Миранда прикоснулась к его лицу и оставила ладонь лежать на его щеке.

– Я останусь с тобой столько, сколько ты пожелаешь, Брет.

Он слегка улыбнулся.

– Ты изменилась.

– Стала старше и мудрее, мой дорогой.

Он ничего не ответил, и Миранда подумала, что он заснул. Заглянув ему в лицо, она пыталась рассмотреть в изможденных чертах остатки того юноши, который любил ее отца. Вероятно, теперь она сможет рассказать об этом Мэг; ей хотелось, чтобы отныне между ними больше не было никаких секретов.

В комнату тихонько вошла мисс Пак с апельсиновым чаем и булочками с изюмом. Брет пошевелился и открыл усталые глаза.

– Может быть, Миранда покормит тебя, дорогой? – спросила мисс Пак, – склоняясь над ним. – Совсем немного. Отдохни от своих планов.

– Не сейчас. Может быть, попозже. – Он с трудом улыбнулся им обеим. – Если она сможет остаться.

– Смогу, – спокойно сказала Миранда. Она была глубоко удовлетворена тем, что смогла произнести эти слова искренне, что смогла оставить свою руку на его щеке, смогла улыбнуться в ответ на его улыбку и совершенно естественно съесть свою булочку с изюмом. Отвращение исчезло.

Вечернее солнце едва просачивалось сквозь окно, а Миранда все еще оставалась с Бретом. Ему хотелось, чтобы она говорила с ним о труппе «Третейский судья», о том, как она собирается руководить ею, поэтому Миранде пришлось заставить себя смириться и признать ситуацию как «дело решенное».

– Все эти бумаги… – Она старалась изгнать панические нотки из своего голоса. – Поиск ангажемента. Переговоры. Издержки…

Брет тихо произнес:

– В последние пять лет я вел очень подробные записи. Теперь нас приглашают различные агентства. Старый Брэкнел расскажет тебе…

– А ученики?

– Не упускай их из виду. Разрешай им оставаться с тобой и тогда, когда они отдыхают.

– Что ж… пожалуй, это возможно. Я не дам рухнуть твоему детищу, Брет.

– Знаю.

Однако, беседуя с ним о сезоне, составленном из произведений Уайльда вперемешку с пьесами периода Реставрации, она думала, как, во имя всего святого, справится она с этим делом. Себастьяну всего лишь шесть лет. Если Алекс поступит в колледж в Труро, ему потребуется постоянная поддержка. А Питер… что подумает Питер?

Однако Брет, казалось, читал ее мысли:

– Придется нелегко, Миранда.

– Мне всегда нравилось бросать вызов, – ответила она, стараясь бодро улыбаться.

– Если не сможешь, не волнуйся. Не чувствуй себя виноватой. Ты найдешь кого-нибудь… Оливер поможет тебе… не испытывай…

Казалось, он заснул.

Миранда позвонила Дженнис предупредить, что не приедет домой до следующего дня.

– Как у них дела?

– Все отлично. Билли Мейджер собирается отвезти двоих в Пензанс, а я сама отведу Себастьяна в школу.

– Они ждут, что я вернусь сегодня, я обещала, что тихонечко зайду к ним в спальню, Кэти наверняка будет дожидаться и не заснет.

– До полуночи должен вернуться мистер Сноу. Он звонил как раз после вашего отъезда, и я рассказала ему, что случилось. Также я дала ему номер телефона, по которому вы находитесь. Разве он не звонил?

– Нет.

– Наверное, торопился на поезд, я думаю. Он сказал, что в любом случае вернется домой сегодня вечером.

– О… хорошо.

Питер позвонил ей на следующее утро сказать, что дома все в порядке и что она может оставаться столько, сколько потребуется. Однако к этому времени Брет впал в кому, и Оливер сидел у его постели, поэтому Миранда решила уехать из Эксетера до тех пор, пока не потребуется ее помощь.

Она возвращалась домой поездом, когда это произошло.

Точно так же, как тогда, в 1967 году. Буквально за минуту до этого она любовалась разворачивавшимися за окном пейзажами, думая о Брете и его труппе и что, Бога ради, с ними со всеми может произойти; в следующее мгновение она пригнулась к коленям, и боль вцепилась в нее с такой невероятной силой, что подобное трудно было представить. Тогда, в Рождественские праздники, когда она потеряла своего ребенка, все было иначе; совсем по-другому чувствовала она себя и при рождении Алекса, Кэти и Себастьяна. Тем не менее Миранда точно знала, что эта боль – не что иное, как родовые схватки. И пока боль, сделав ее беспомощной, не разжимала своих лап, Миранда с головы до ног внезапно ощутила себя Мэг, затем это ощущение пропало.

Прерывисто дыша, она сидела в вагоне, обхватив колени, пытаясь скрыть свои очевидные страдания от взоров других пассажиров. Поезд вполз в окружение высоких стен станции Тинмут. Во время суматохи, сопровождающей выход и посадку пассажиров, Миранда сумела взять себя в руки, медленно выпрямиться и теперь сидела закрыв глаза.

Кто-то остановился рядом с ней.

– С тобой все в порядке, дорогая?

Открыв глаза, она увидела пожилую женщину, лицо которой выражало озабоченность.

– Да. Наверное, отравилась.

Она с трудом улыбнулась, и женщина прошла дальше по рядам. С ней все было в порядке. Боль прошла. Однако Миранда совершенно точно знала, что произошло: никакого отравления не было, то была вовсе не ее боль.

Она глядела в окно не мигая и не видя проносящегося мимо пейзажа. Мэг только что родила ребенка. Теперь все встало на свои места. Мэг и Питер. Январь. Она предоставила им картбланш… дала возможность вырваться из пут собственных обязательств как раз в то время, когда она сама расплачивалась за свою связь с Джоном Мередитом. И точно так же, как ее странная, мятежная, шальная выходка не удалась… точно так же не сложились и их отношения.

Теперь многие вещи встали на свои места. Решение Мэг не видеться с ней; ее туманные намеки на загадочное предложение о замужестве. Мэг давала Питеру то, что Миранда потеряла в ту ужасную январскую ночь, – другого ребенка. Разве он не говорил, что хотел бы иметь четверых детей?

Миранда прижалась лбом к вагонному стеклу и закрыла глаза.