После того как Дмитрий с Анной очнулись в лаборатории Института мозга, испуганная немолодая лаборантка позвонила руководителю проекта, доценту кафедры виртуального взаимодействия полов, и сообщила, что испытуемые пришли в себя. Вместо южного солнца за окном все так же моросил холодный осенний дождь, который не прекращался вот уже несколько месяцев. На обоих Самолетовых были голубые комбинезоны с бахилами, и те восемь с небольшим лет звездной жизни, что они за каких-нибудь две недели пережили в состоянии гипнотического сна, сохранились в памяти лишь в виде необыкновенно яркого, пронзительного воспоминания.

И Дмитрий, и Анна восприняли пробуждение чрезвычайно болезненно, хотя физически чувствовали себя прекрасно. В первые минуты их состояние можно было сравнить с рождением, когда ребенка, помимо его воли, неведомая сила выталкивает из утробы матери на свет, хотя и Божий, но такой холодный и враждебный, что хочется кричать. Когда же Самолетовы освоились, вспомнили, кто они и что здесь делают, оба ощутили огромной силы разочарование и горькую обиду.

В лабораторию резко вошел руководитель проекта профессор Парамонов и, не глядя на Самолетовых, обратился к лаборантке:

– Вы получили уайтспирит?

– Да, - кротко ответила женщина.

– Смешайте один к одному со спиртом, - распорядился Парамонов и только после этого кивнул Дмитрию и Анне на дверь. - Идите за мной.

В кабинете руководитель проекта даже не предложил Самолетовым присесть. Тем не менее они устроились на диванчике и застыли в ожидании неприятного разговора. О том, что разбирательство будет крайне неприятным, легко было догадаться по выражению лица Парамонова - оно было злым и даже каким-то брезгливым. Ученый муж едва сдерживался, чтобы не сорваться и не наговорить этой парочке гадостей.

Плюхнувшись в кресло, профессор открыл сейф, достал бумаги и швырнул на письменный стол. Это демонстративное проявление недовольства произвело и на Дмитрия, и на Анну сильное впечатление. Оба почувствовали, что стоит кому-нибудь из них произнести хотя бы одно слово, и руководитель проекта взорвется, как атомная бомба. Поэтому они молчали и покорно ждали.

Наконец Парамонов поднял глаза и, едва сдерживая себя, спросил:

– Почему вы скрыли свою генетическую предрасположенность к алкоголизму?

– Ничего я не скрывал, - удивился Самолетов. - Я не алкоголик.

– Я не говорю, что вы алкоголик, - сделав ударение на «вы», сказал руководитель проекта. - Перед началом эксперимента во время собеседования вас спрашивали, были ли у вас в роду алкоголики, со стороны матери или отца - неважно. Вы ответили «нет».

– У меня не было в роду алкоголиков, - начиная нервничать, проговорил Дмитрий. - Я знаю точно. Мой отец…

– Не надо мне рассказывать свою родословную, - раздраженно перебил его Парамонов. Затем он сделал над собой усилие и монотонно продолжил: - Меня это уже не интересует. Вы сорвали нам дорогой эксперимент. В самом начале вы нарушили пункты договора 2.2 и 2.7. Первый - о кодовых фразах, второй - об употреблении спиртных напитков. Фразами мы блокировали ваши воспоминания о том, кто вы есть на самом деле. Надеюсь, что такое пьянство, говорить не надо? - Голос профессора набирал силу, и каждый произнесенный слог он четко отстукивал карандашом, словно читал лекцию по теории стихосложения. - Вас предупреждали, что если что-то запрещено, - значит, это запрещено. Вы читали договор и подписали его. А затем наплевали на него. Так что все, голубчик. Вы не выполнили условия договора, значит, никаких денег не получите. И скажите спасибо, что мы не требуем от вас компенсации за срыв эксперимента. Хотя, насколько я знаю, взять с вас нечего. Так что можете переодеваться в свое и отправляться домой. - Он швырнул бумаги назад в сейф и добавил: - Свой экземпляр договора можете засунуть… можете порвать.

– А я? - не свойственным ей фальцетом воскликнула Анна.

– Что вы? - не понял руководитель проекта.

– Я же ничего не нарушала, - подавшись вперед, с трагизмом в голосе произнесла она.

– Это не важно, - с досадой проговорил Парамонов. - Одна вы мне не нужны. Кроме того, что мы изучаем влияние виртуального времени на старение организма в реальной жизни, мы еще наблюдаем взаимодействие полов. Да что вы мне морочите голову? Вы тоже вошли в комнату.

– Что ж мне теперь делать? Я из-за вашего эксперимента уволилась с работы, - тихо сказала Анна, попутно пытаясь вспомнить, так ли это.

– Это не мое дело, найдете другую, - еще больше разнервничавшись, проговорил руководитель проекта и встал. Вместе с ним поднялся и Дмитрий. - Обратитесь по месту жительства в отдел социальной защиты. В бюро по найму, наконец. Я не занимаюсь трудоустройством. Жили же вы как-то две недели назад до начала эксперимента.

– Это было не две недели, а восемь с лишним лет назад, - едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться, поправила его Анна.

– Для вас, - всем своим видом показывая, что разговор закончен, ответил Парамонов. - А для всех остальных две недели. Все, я больше вас не задерживаю. - Он подошел к двери, раскрыл ее и в ожидании, когда они покинут кабинет, закатил глаза к потолку.

– Две недели, - изумленно проговорил Дмитрий и пошел к выходу. - Неужели прошло всего две недели?

– Да, голубчик, - напоследок сказал профессор. - Так что вы немного потеряли.

После долгой нудной процедуры получения вещей из камеры хранения и молчаливого переодевания Дмитрий и Анна вышли из здания института и остановились под козырьком подъезда. Старая одежда, от которой они успели отвыкнуть, казалась им неопрятной и чужой, словно они вынуждены были надеть обноски с чужого плеча. Оба выглядели подавленными, и осенний дождь лишь усугублял отвратительное настроение. Дмитрий взглянул на жену и вдруг поймал себя на мысли, что не такая уж она молодая и красивая. Он вспомнил ту молодую красавицу Анну, встретился с женой взглядом и с досадой подумал, что после стольких лет пребывания в несуществующем мире, обживание этого будет нелегким.

Улица, где находился институт, была совершенно пустынна, порывистый ветер срывал с деревьев последние желтые листья, и те, прочертив в воздухе замысловатую кривую, шлепались на мокрый асфальт.

Подняв воротники плащей, Дмитрий с Анной молча разглядывали этот тихий печальный уголок реального мира, куда они неожиданно вернулись, и думали примерно об одном и том же.

– Не верится, что мы здесь пробыли всего две недели, - наконец произнесла Анна. - Я даже забыла, куда нам ехать.

– Да, - мрачно согласился Дмитрий. - Возвращеньице не из приятных. - Он нащупал в кармане ключи от квартиры, погремел мелочью и, обращаясь к самому себе, спросил: - Надеюсь, деньги остались те же?

– Две недели, - удивленно посмотрев на мужа, напомнила Анна.

– Две недели, две недели, - раздраженно повторил Дмитрий. - Нет, не две недели, а восемь с лишним лет! И все эти годы я просыпался каждое утро и чувствовал, что существую. По-настоящему живу. Я помню каждую прожитую секунду, потому что не воображал, что живу, как считает этот идиот профессор, а работал, работал, работал…

– Во сне, - вставила Анна.

– Не знаю, - сразу потеряв интерес к разговору, проговорил Самолетов и шагнул под дождь. - Может, это тоже сон, и из этого мира есть такой же выход через какую-нибудь дверь с дурацкой надписью.

Эта часть города, где находился институт, разительно отличалась от тех мест, откуда они вернулись каких-нибудь сорок минут назад. Дмитрий вдруг осознал, что давно привык передвигаться на собственных автомобилях и машинально крутит головой в поисках новенького лакированного «ланкастера». Он давно позабыл, как отвратительно выглядит бесконечный железобетонный забор с глупыми надписями вроде «Kiss-kiss» или «Бротва очистим город от коней». Идти пешком под холодным дождем вдоль такого ограждения было почти невыносимо. Внутри у Дмитрия клубился гнев, но виновником возвращения был он, и изливать злость на ни в чем не повинную Анну было просто неуместно и несправедливо. И тем не менее, когда Самолетов наступил дырявым ботинком в глубокую лужу, он сорвался.

– Зараза! - по-кошачьи тряся ногой, громко выругался Дмитрий. - Могли бы заплатить хотя бы за две недели. За это время я бы давно нашел себе работу.

Не удержавшись, Анна скептически хмыкнула, и Самолетова прорвало:

– Заткнись! Я, по крайней мере, пишу, и меня иногда публикуют…

Анна едва удержалась, чтобы не хмыкнуть еще раз, но в том, как она резко отвернулась, Дмитрий уловил не прозвучавшую насмешку и распалился еще больше.

– А ты сколько лет… - Более чем восьмилетнее пребывание в виртуальном мире сбивало Самолетова с толку, он совсем запутался со временем и потому сделал паузу и смачно сплюнул на асфальт. - А ты все мечтаешь устроиться по профессии! Но такой профессии не существует, чтобы ни черта не делать и получать хорошую зарплату!

– В этом году… - начала Анна и остановилась, засомневавшись, в этом ли году это было. - В этом году я заработала больше тебя.

– Больше, - пробурчал Дмитрий, мысленно пытаясь перебросить временной мост между двумя далекими берегами настоящего, разделенными восемью годами фантастического сна.

Насчет заработка Анна сказала правду, и Самолетову ничего не оставалось делать, как перекинуться на Парамонова и его лабораторию.

– Если они изучают старение, зачем нас сделали кинозвездами? - продолжал он. - Зачем? Почему не инженерами, водителем и официанткой, наконец? Черта с два! Они хотели узнать что-то другое!

– Какая теперь разница? - устало проговорила Анна.

– А такая! - закричал Дмитрий. - Нас обманули! Мы согласились стать подопытными кроликами, крысами, и нам не заплатили! Это был другой эксперимент…

– Ну и что? Все равно мы никогда не узнаем, чего они хотели. А если и узнаем, что это даст?

– Сволочи! - продолжал неистовствовать Самолетов. Дмитрий прекрасно понимал, что жена абсолютно права, но его распирало от обиды, и он ничего не мог с собой поделать. - С людьми так не поступают. У нас денег только на дорогу и на хлеб.

– Можно поехать к твоей тетке и пообедать, - равнодушно ответила Анна и так же равнодушно добавила: - Если бы ты не пил…

– Заткнись! - заорал Дмитрий.

– Если бы ты не пил, - стиснув зубы, упрямо повторила Анна, - тебя бы не выгнали с работы, и нас не выкинули бы из эксперимента.

– Идиотка, - только и нашел, что сказать, Дмитрий и неожиданно прибавил шагу. Не разбирая дороги, он быстро шагал по улице, желая поскорее оторваться от жены, которая, впрочем, и не пыталась догнать его. Дмитрий вдруг до такой степени сделался ей противен, что она едва удержалась от злобного выкрика: «Ненавижу!».

Более чем за восемь лет благополучной, обеспеченной жизни в виртуальном мире Анна совершенно отвыкла от приступов ярости Дмитрия, не говоря уже о безденежье и неустроенности. К этому добавилось, что в реальном мире ее муж внешне мало соответствовал образу того баловня судьбы, с которым она прожила эти звездные годы. Он оказался старше, ниже ростом, имел более грубые черты лица и отвисшее брюшко. Невзрачную внешность дополняли дешевая, сильно поношенная одежда и жидкие грязные патлы.

«Боже мой! - вдруг с ужасом подумала Анна. - Наверное, здесь я такая же уродина!»

Дождевая вода стекала по ее лицу и смешивалась со слезами, которые давно душили ее, но прорвались только сейчас. Анна смотрела вслед удаляющейся фигуре мужа и мучительно вспоминала, как она выглядела до эксперимента. А Самолетов свернул за угол и отправился к автобусной остановке.

До окраины города, где они проживали, Дмитрий добирался больше часа, и все это время ему не давала покоя бредовая идея - разоблачить Парамонова и его компанию. Он прекрасно понимал, что его заводит лишь обида и желание отомстить за собственную оплошность, и тем не менее накручивал себя, строил план отмщения, в общем, фантазировал, чтобы не думать об оставленной на улице Анне и том безысходном положении, в котором они с женой оказались.

Самолетов давно отвык от пахнущего нечистотами метро, потного смрада толпы, заполнявшей вагоны, и полного равнодушия к собственной персоне. В какой-то момент Дмитрий испугался, что в толпе его узнают и начнут требовать автограф, но вспомнил: здесь, в этом мире, он никто, ничто и звать его Никак, а потому быстро успокоился. Это было, пожалуй, единственное преимущество, которое он осознал по возвращении домой. Хотя внимание почитателей ему всегда льстило, он любил покрасоваться перед своими зрителями, но только в том случае, если фанаты были отгорожены от него надежным заслоном.

Маленькая квартирка Самолетовых поразила Дмитрия своей запущенностью и убогостью. Он словно бы увидел ее впервые, присвистнул от удивления и оглянулся, забыв, что Анны рядом нет.

– Да, сортир у нас был больше и чище, - разглядывая единственную комнату, вслух произнес Самолетов и подошел к столу, на котором стоял его старенький компьютер. - А ведь могли бы прожить там еще лет двадцать пять - тридцать. А уж потом… черт с ней, с жизнью.

Дмитрий дал команду, и компьютер включился. Он открыл недописанный рассказ, брошенный перед самым экспериментом, и, чтобы как-то отвлечься, принялся читать его, но не осилил даже половины. Прошло всего две недели, а текст воспринимался, как написанный кем-то другим, абсолютно незнакомым человеком. «Боже мой, неужели этот бред принадлежит мне? - с ужасом подумал Самолетов и закрыл файл. - Неужели же я такой бездарный?»

Это поразительное открытие подкосило Дмитрия не меньше, чем внезапное возвращение к реальности. Словно замороженный, он сидел за столом, смотрел на экран монитора и про себя повторял: «Это конец, это конец, это конец…»

На экране замигал маячок телефона и выявился незнакомый номер, но Самолетов тупо смотрел на него и молчал. Затем включился автоответчик, и мужской голос сообщил, что Дмитрий должен срочно заплатить за телевидение и интернет, иначе его отключат от Сети. Эта угроза никак не подействовала на Дмитрия, и он не стал связываться с грозным диспетчером. Он не мог сейчас ни с кем общаться и не желал, чтобы кто-то увидел его в таком раздавленном состоянии.

Самолетов заказал канал новостей и на экране появилась миловидная дикторша, которая равнодушно принялась перечислять катастрофы, случившиеся за день на планете. Затем снова принялся мигать маячок телефона, и кто-то слащавым женским голосом сообщил на автоответчик, что одна из лучших в Гагаринском районе Москвы пиццерия «Эльдорадо» в любое время суток доставляет пиццу на дом. А хорошенькая дикторша продолжала вещать свое: «В Парижском институте генетики произошел мощный взрыв, погибли три человека, восемь ранены…»

Анна не вернулась домой ни днем, ни вечером, и Дмитрий начал серьезно волноваться. Он уговаривал себя, что, скорее всего, она поехала к кому-нибудь из подруг, потому что родственников в Москве у нее не было. Когда они ссорились, жена не раз так поступала, так же делал и сам Самолетов - уезжал к тетке или двоюродной сестре.

Дмитрий лежал на диване и перебирал в уме, что могло случиться с женой. Вариантов было немного, и большая часть из них выглядела ужасно. По очереди он представил и как она решается на самоубийство, и как, ослепленная горем, попадает под машину или под поезд. Доведя себя почти до истерики, Самолетов принялся обзванивать подруг Анны, но ни одна не смогла сказать ему ничего утешительного. Все они расспрашивали, как закончился эксперимент, сколько Самолетовы получили, но Дмитрий торопливо выдавал им какую-нибудь грубость и, не дожидаясь ответа, отключался.

Исчерпав подруг жены, Самолетов неожиданно успокоился, а вернее, впал в прострацию. Чтобы защититься от всех этих кровавых видений, он лежал и вяло представлял жену в квартире любовника, о существовании которого давно подозревал. «Ну и хорошо, - размышлял Дмитрий. - Так даже лучше. Все равно у нас больше ничего не получится. Этот сволочной эксперимент уничтожил все, что я испытывал к ней. Наверное, с ней произошло то же самое».

Почти всю ночь Самолетов пролежал с закрытыми глазами, но без сна. В мельчайших деталях он восстанавливал свой последний день на кинофестивале и не переставал поражаться, насколько жизненны эти фантастические картины сна. Иногда он вставал и подходил к окну, за которым все так же лил холодный дождь и дул промозглый ветер. Темный пустынный двор наводил на него тоску и уныние, и Дмитрий возвращался на диван. Затем, включив лампу, он достал договор с Институтом мозга, рассеянно перечитал его и еще раз испытал то унижение, которое ему пришлось пережить утром. Дмитрий хотел было порвать бумаги, но вдруг его осенило. Он еще раз пробежал глазами Заинтересовавший его пункт и задумался.

Уснул Самолетов часов в пять утра, но до этого он составил план, который собирался осуществить днем. План сложился у Дмитрия в голове после того, как он более внимательно изучил договор. После чего Самолетов сообразил, что у него появился шанс поправить свои дела.