Несчастная Анфиса Ивановна послѣ того ужаснаго сна который былъ уже описанъ нами не спала всю ночь и разбудивъ Домну напрасно старалась въ разговорахъ съ нею хоть сколько-нибудь забыть ужасную дѣйствительность. О чемъ бы старушка ни говорила, какъ бы далеко ни удалялась отъ тяготившей ее мысли, а все-таки разговоръ незамѣтно сводился къ одному и тому же знаменателю. Среди разговоровъ этихъ иногда склонила ее дремота, она забывалась, но тревожное забытье это походило на тотъ мучительный сонъ которымъ доктора успокаиваютъ измученнаго больнаго давая ему морфій. Только что сомкнетъ Анфиса Ивановна свои отяжелѣвшія вѣки какъ ей представляется что она приказываетъ Зотычу обнести свою усадьбу высокою кирпичною стѣной съ желѣзными воротами, но Зотычъ требуетъ на покупку матеріаловъ денегъ, а денегъ нѣтъ и послѣднія отданы Мелитинѣ Петровнѣ на отдѣлку платьевъ… То представляется ей что стѣна уже готова и что около запертыхъ желѣзныхъ воротъ ходитъ Брагинъ съ ружьемъ и Анфиса Ивановна довольна и напѣваетъ: и на штыкѣ у часоваго горитъ полночная луна. Но вдругъ наверху стѣны показывается крокодилъ; какъ-то разкорячившись оглядываетъ онъ внутренность двора и затѣмъ, упираясь четырьмя лапами, начинаетъ спускаться внизъ, а Асклипіодотъ почтительно приподнявъ шляпу говоритъ ей: «Вотъ водите, мамашенька, я говорилъ вамъ что Богъ накажетъ васъ за то что вы не любите своего крестничка!»..
За то какъ только начало свѣтать и какъ только утренняя зоря взглянула въ окно возвѣщая о появленіи солнца и какъ только защебетали подъ окномъ неугомонные воробьи, такъ Анфиса Ивановна вздохнула свободнѣе и по мѣрѣ того какъ мракъ ночи блѣднѣлъ предъ свѣтомъ дня, уменьшалось и тревожное настроеніе старушки. Она уснула и на этотъ разъ проспала спокойно часовъ до восьми утра.
Тѣмъ не менѣе однако Анфиса Ивановна чувствовала себя не хорошо, хотя и принимала усердно капли фельдшера Нирьюта. Съ Мелитиной Петровной о крокодилѣ она не говорила ничего, потому что вчера еще обидѣлась на нее за то что Мелитина Петровна вмѣсто успокоительнаго слова только расхохоталась глядя за ея свалившійся чепецъ и тащившуюся по поду шаль. Она только посовѣтовала племянницѣ не ходить купаться, на что Мелитина Петровна сначала спросила о причинѣ, а затѣмъ узнавъ что причиною является крокодилъ, который можетъ ее проглотить, разцѣловала тетку, зазвала ее трусихой и объявила что она крокодила не боится и еслибы захотѣла, то давнымъ бы давно поймала его за хвостъ. Затѣмъ снова разцѣловавъ старуху, она сообщила что сейчасъ идетъ въ Рычи за почту, а вечеромъ прочтетъ ей романъ Всадникъ безъ головы, который вѣроятно ей понравится. Немного погодя она проходила уже по двору въ своемъ коротенькомъ холстинковомъ платьѣ, красиво подобравъ юпку, такъ чтобы дать возможность желающимъ вдоволь насмотрѣться на щегольски обутую ножку и на тонкій тѣлеснаго цвѣта чулокъ. Затѣмъ она распустила зонтикъ и скрылась за воротами.
Услыхавъ отъ племянницы что еслибы та захотѣла, то давно бы поймала крокодила, Анфисѣ Ивановнѣ пришло въ голову послать за г. Знаменскимъ и посовѣтовать ему обратиться за помощью къ Мелитинѣ Петровнѣ, тѣмъ болѣе что не далѣе какъ вчера г. Знаменскій прочелъ ей письмо, въ которомъ за доставку крокодила ему обѣщаютъ громадныя деньги. Но только-что хотѣла она посылать за г. Знаменскимъ, какъ онъ появился въ комнатѣ съ цѣлою кипой газетъ подъ мышкой.
Это былъ мущина лѣтъ тридцати, высокій, длинный, со впалою грудью, зеленый, худой, съ чрезвычайно болѣзненнымъ видомъ и съ глазами какъ у сухаго соленаго леща. Платье сидѣло на немъ какъ на вѣшалкѣ, а такъ какъ онъ ходилъ какъ обыкновенно ходятъ семинаристы, съ какою-то перевалкой, то фалды сюртука его раскачивались свободно направо и налѣво. Онъ былъ въ крайне раздраженномъ состояніи, отчего и безъ того уже болѣзненное лицо его со впалыми щеками и шишковатыми скулами имѣлъ видъ совершенно мертваго человѣка.
Извинившись предъ Анфисой Ивановной что онъ безпокоитъ ее своимъ посѣщеніемъ, объяснилъ что, шатаясь съ утра по берегамъ рѣки Грачевки, рѣшился зайти къ ней немного отдохнуть. Проговоривъ это, онъ сильно закашлялся и добавилъ что онъ очень усталъ, а главное раздраженъ всѣми тѣми нелѣпостями которыми наполняются въ настоящую минуту газеты по поводу крокодила. И проговоривъ это, онъ съ досадой швырнулъ газеты и совершенно изнеможенный опустился въ кресло. Анфиса Ивановна очень обрадовалась приходу г. Знаменскаго, приказала подать закуску и передала ему немедленно слова Мелитины Петровны. Но г. Знаменскій не обратилъ даже вниманія на разказанное Анфисой Ивановной и объявилъ что у Мелитины Петровны завидный характеръ, такъ какъ она надо всѣмъ шутитъ и смѣется, а что о поимкѣ крокодила онъ не заботится, что крокодилъ его рукъ не минуетъ, и что какъ только получитъ онъ отъ Вольфа книги, то крокодилъ будетъ пойманъ, объ этомъ нечего и толковать! Но будто бѣситъ его болѣе всего то обстоятельство что газеты точно сговорились и доказываютъ что въ Грачевкѣ не крокодилъ, а какая-то гигантская змѣя, что такое нахальство подмываетъ его ѣхать и въ Москву, и въ Петербургъ для крупныхъ объясненій съ авторами этихъ недобросовѣстныхъ статей. Затѣмъ онъ опять закашлялся, а немного погодя, отдохнувъ отъ кашля, высказалъ свое глубокое презрѣніе къ тѣмъ людямъ которые такъ легко относятся къ печатному слову и ради какого-то глупаго гаерства затемняютъ истину искаженіемъ фактовъ.
За закуской, отъ которой впрочемъ г. Знаменскій отказался объявивъ что ему теперь не до ѣды, Анфиса Ивановна сообщила ему что по словамъ Ивана Максимовича, крокодиловъ не одинъ, а двадцать, что они прибыли изъ Петербурга всѣ кургузые, а одинъ безъ хвоста. Услыхавъ это, г. Знаменскій расхохотался и объяснилъ старухѣ что крокодилъ только одинъ, за это онъ ручается, а что Иванъ Максимовичъ всегда говоритъ съ волкомъ двадцать. Вспомнивъ дѣйствительно поговорки Ивана Максимовича, разсмѣялась въ свою очередь и Анфиса Ивановна и не мало удивилась что вчера, встрѣтившись съ Иваномъ Максимовичемъ, она и забыла совершенно про его манеру говорить. Затѣмъ г. Знаменскій успокоилъ Анфису Ивановну еще и тѣмъ что если она не будетъ ходить на рѣку и въ камыши и ограничится прогулками по саду и по дому, то ей нечего опасаться быть проглоченною крокодиломъ, такъ какъ животное это ни въ садъ обнесенный заборомъ, ни въ домъ никоимъ образомъ не пойдетъ. Послѣ этого, собравъ всѣ свои газеты, г. Знаменскій распросщался съ Анфисой Ивановной и, повторивъ еще разъ что крокодилъ его рукъ не минуетъ, зашагалъ по дорогѣ ведущей въ село Рычи.
Посѣщеніе это подѣйствовало на Анфису Ивановну несравненно благотворнѣе капель прописанныхъ фельдшеромъ Нирьютомъ, такъ что старушка совершенно успокоилась, выкинула за окно пузырекъ съ каплями и отправилась въ садъ потолковать съ Брагинымъ о войнѣ 12 года.
Предъ обѣдомъ возвратилась Мелитина Петровна и разказала теткѣ что на обратномъ пути ей встрѣтился Знаменскій, остановилъ ее среди поля и, ухвативъ ее крѣпко за руку, принялся, читать ей газетныя статьи о морскихъ чудовищахъ и, окончивъ чтеніе, принялся ругать авторовъ этихъ статей, не понимающихъ что Грачевка не Норвегія, не Оркнейскіе острова, что онъ не капитанъ Древаръ и не епископъ Понтопидагъ, а учитель Знаменскій, а кончилъ тѣмъ что объявилъ ей: если дѣло этимъ не кончится, то онъ перестрѣляетъ всѣхъ этихъ писателей искажающихъ истину.
— Ну что же ты? спросила Анфиса Ивановна.
— Я прозвала его Донъ-Кихотомъ и посовѣтовала ему зайти къ фельдшеру Нирьюту.
И Мелитина Петровна, весело расхохотавшись, привилась обнимать и цѣловать тетку и обѣщала ей прочесть когда-нибудь Донъ-Кихота, такъ какъ Анфиса Ивановна думала что это какой-нибудь генералъ тоже сражающійся въ Сербіи.
Вечеромъ Мелитина Петровна начала чтеніе Всадника безъ головы, а чтеніе это такъ заинтересовало Анфису Ивановну что она прослушала до двѣнадцати часовъ ночи и только въ первомъ часу улеглась въ постель совершенно спокойная что крокодиловъ только одинъ, да и тотъ въ домъ залѣзть не можетъ.