Приехав к отцу Ивану, становой уже не мог говорить, а только хрипел как-то.

— Вот, слышишь, слышишь, — хрипел он: — видишь, вот она служба-то наша какая, хуже протодьяконской! Тот хоть в известные часы орет, а становой ежеминутно… Только глоткой и берешь. Есть у тебя глотка здоровая — служи, а нет, бери шапку в охапку и переселяйся в более вежливое ведомство. Только в ведомство это нашему брату, божьей родне, попасть трудно, потому что в нем правды больше.

Но отцу Ивану было не до правоведов, ему хотелось узнать поскорее, по какому именно делу приехал становой, и потому, как только ввел он его в залу, в которой и стол был уже накрыт и стояла закуска и водка, он спросил:

— По какому же это ты делу приехал?

Становой даже оскорбился.

— Господи боже мой! — крикнул он: — да позволь же хоть отдохнуть-то немного!

— Ну ладно, ладно, — поспешил успокоить его отец Иван: — и точно отдохнуть надо.

И затем, подведя его к столу с закуской, он прибавил:

— Ну-ка, дружище, выпей-ка водочки-то! Может, тогда и хрипота пройдет.

— Надолго ли пройдет-то, — проговорил становой, с какой-то досадой швырнул на стул портфель с бумагами: — за ночь пройдет, а утром опять захрипишь, как запаленная лошадь, потому утром опять оранье предстоит. Сегодня в Рычах, завтра в Ростошах, потом в Дубовой… Плохо дело!

— Чем?

— А тем, что все без толку орешь…

— Так-ты не ори!

— Пойди-ка, попробуй лаской-то!.. Орешь, орешь, а поощрения все-таки никакого!.. Хоть бы нигилиста поймать какого!..

— Зачем он тебе?

— Как же, толкуй!.. Вон Ломпетов-то изловил одного, так сначала денежную награду получил, потом благодарность от губернатора, затем орденок повесили, а наконец из становых-то в помощники перевели… Вот это так!.. На грех ведь ни одного социалиста в моем стане нет… Только одни паршивые отставные солдатики ругаются, да хромой Фетошинский речи на обедах либеральные говорит… А поймать его все-таки нельзя!

— А хотелось бы?

— Еще бы!

И, затем, подойдя к столу с закуской, становой прибавил: — Эге! да ты, я вижу, совсем порядки-то забыл!

— Что такое?

— Рюмок-то наставил, а стакана нет ни одного. Я, друг любезный, из этой мелкой посуды не балуюсь. У меня положено: утром стакан, перед обедом два и перед ужином один. Долбану — и конец.

— Можно и стакан поставить.

— Сделай милость.

Становой «долбанул» два стакана, закусил, и затем приятели принялись обедать.

— Ну, — проговорил становой, когда обед был покончен: — теперь можно и о деле потолковать.

— Потолкуем, потолкуем! только пойдем ко мне в кабинет, чтобы никто нас не подслушал. Откровенно сказать, я чую, по какому ты делу-то приехал.

— Чуешь?

— Чую.

— И прекрасно! меньше разговоров будет…

Они перешли в небольшую комнату с одним окошечком, выходившим на двор. Возле окна стоял письменный стол, вдоль правой стены помещался громадных размеров диван, а вдоль левой — комод, два, три стула и сундук, окованный железом.

— Так вот он, твой кабинетец-то! — проговорил становой, поглядывая на сундук.

— Этот самый.

— Проповеди-то здесь сочиняешь?

— Чего их сочинять, коли никто слушать не хочет.

— А в сундуке что? деньги небось! — И, развалясь на диване, становой подложил под бок подушку, набил трубку, закурил ее и принялся дымить на всю комнату.

Но отец Иван не слушал шуток станового и, подсев к нему, вынул из кармана знакомое уже читателю письмо и, подавая его становому, спросил:

— Уж не по этому ли делу ты приехал-то?

— Вишь как засалил! — проворчал становой, развертывая лениво письмо: — словно блины в него завертывал.

— Еще бы. Третий день читаю. Ну что, по этому?

— Верно! Отгадал!

Отец Иван даже руками всплеснул.

— Ах, — вскрикнул он: — ах!.. Что же делать-то?

— Что делать-то? — переспросил становой и выпустил изо рта такое густое кольцо из дыма, что отец Иван не вытерпел и поймал его на палец.

— Да, что делать?

— А вот то же самое, что ты сейчас с кольцом проделал! — проговорил становой и на этот раз выпустил уже несколько колечек, одно другого меньше.

— Я что-то тебя не понимаю.

— Потрафь в центр дела, как ты потрафил в центр кольца, вот тебе и все. Понял?

— Понял… Только-то там иное.

И, немного помолчав, он спросил:

— Какую же ты грамотку-то привез?

— Грамотка хорошая, печатная…

— Неужто повестку? — чуть не вскрикнул отец Иван,

— Повестку.

— Так, стало быть, дело-то началось уж?!

— Стало быть, началось, коли в суд вызывают.

— Покажи-ка…

— Можно. Только портфель мой в той комнате, и идти лень… наелся очень…

И становой выпучил на отца Ивана сонные глаза свои.

— Принести?

— Сделай божескую милость… лень…

Отец Иван поспешно вскочил с дивана, бросился вон из комнаты и немного погодя воротился с портфелем в руках. Становой проговорил: «спасибо», кряхтя достал из кармана брюк вязку ключей, разыскал тот, который требовался, щелкнул замочком и, пошарив в бумагах, вытащил повестку.

— На-ка, почитай! — проговорил он.

Отец Иван взял бумажку и прочел повестку, которой столичный мировой судья вызывал Асклипиодота Психологова в камеру, по делу об обвинении его в краже у коллежского регистратора Скворцова из незапертого стола двухсот рублей.

— Что, ловко? — спросил становой.

— Ах, мерзавец! ах, мерзавец!.. — горячился отец Иван, хлопая себя по бедрам: — ах, расточитель…

— Ну уж и расточитель! — проворчал становой. — Что же теперь делать! Как быть…

— А вот позови сына, и я вручу ему повестку.

— Да не про то говорю я, — перебил с досадой отец Иван, продолжая метаться по комнате, как белка в клетке. — Я спрашиваю у тебя совета, как поправить дело!..

— Да ведь в письме-то тебе пишут, как поправить. Так и сделай… Отопри вот этот сундук, вынь приличную пачку денег, поезжай в Москву и постарайся замять дело. Вот и все! — проговорил становой, продолжая преспокойно полеживать на диване.

Отец Иван даже испугался.

— Что, не любишь?

— Легко сказать!

— А коли трудно сделать, — перебил его становой, переворачиваясь на другой бок: — так не езди,

— А тогда что будет?

— В острог запрячут.

Отец Иван опять замолчал.

— Главная причина, — говорил он: — этот самый Скворцов в полиции, говорят, кварташкой служит, следовательно, пощады не жди… Оберет так, что шкуры не оставит…

— Ну, брат, в этом случае я даже затрудняюсь решить, — кто жаднее, попы или полиция?..

— Сказал тоже! — вскрикнул отец Иван.

— Не правда разве? — проворчал становой и, вздохнув, прибавил: — полагаю, что ни у одного квартального не найдется такого сундука, какой у тебя имеется. Однако вот что! Позови-ка сына-то.

Но Асклипиодота нигде не могли найти.

Давно уже стемнело, а отец Иван все еще беседовал со становым, сидя за бутылкой коньяку, все в том же кабинете. Но о чем говорили они, никто не слышал, только старуха нянька, вошедшая в кабинет доложить, что Асклипиодота нигде не нашли, видела, что отец Иван ходил по комнате, а становой писал какую-то бумагу. Наконец часов в двенадцать ночи становому были поданы лошади.

— Ну, — проговорил он: — видно, его не дождешься.

— Подожди, придет…

— Нет, ждать некогда.

— Ты бы переночевал, — упрашивал отец Иван. — Ночь темная, как раз в овраг влетишь…

— Нельзя, надо в Ростоши ехать… Тоже податей не платят, скоты. Опять орать придется…

— Как же с повесткой-то быть?

— Очень просто, тебе передам, а ты распишешься, что для передачи получил. На-ка, распишись-ка…

Отец Иван расписался.

— Так ехать советуешь? — спросил он, передавая становому подписанную повестку.

— Известно, — проговорил становой, кладя повестку в портфель: — коли сынок накуролесил, так батюшке зевать нечего! Ступай-ка, ступай-ка; ты в Москве-то был, что ли, когда?..

— Нет, не был…

— Так вот и увидишь; город богатеющий!.. Смотри, не забудь мне гостинчик привезти.

И, посмеявшись над растерявшимся отцом Иваном, становой сел в тарантас и поехал «орать» в село Ростоши.