Он был вдовец. После смерти жены у него на руках остались дочь и сын. Дочери было шестнадцать лет, а сыну девять. Похоронив жену, отец Иван испугался было своего положения, думал, что весь дом пойдет вверх дном, однако вышло не так, Благоразумная дочка Серафима принялась так усердно за хозяйство и так ловко и умело повела дело, что отец Иван не мог нарадоваться достаточно, глядя на дочь. Осенью он свез сына в уездный город, определил в духовное училище и, поместив его на хлебы к знакомому дьякону, возвратился домой. Мальчик имел хорошие способности, пошел отлично, и отец Иван успокоился окончательно.

Прошло два года. Встретилась надобность поновить в церкви стенную, живопись. Отец Иван отправился в губернский город разыскивать живописца. Ему отрекомендовали Жданова, молодого человека, только что кончившего курс в московской школе живописи. Отец Иван съездил к нему, рассказал, что именно требовалось, и, сторговавшись, возвратился домой. Недели через две живописец приехал с двумя подмастерьями и остановился в доме священника. Вскоре пустая церковь наполнилась громом уставляемых подмостков и стуком молотков; когда же все было готово и когда по зыбким подмосткам можно было взобраться под самый купол, Жданов нарядился в блузу и с кистями и красками полез наверх. Работа шла успешно и к концу лета должна была окончиться.

Однажды Жданов, желая попытать свои силы в портретной живописи, задумал сделать портрет Серафимы. Она согласилась… Жданов принялся за работу и, работая, не на шутку стал заглядываться на серьезное и миловидное лицо девушки. Отец Иван куда-то на время уехал, и когда он возвратился и увидал совершенно уже оконченный портрет, то даже развел руками.

— Ну, брат, молодец ты! — проговорил он. — Я думал, что ты одних только угодников малевать умеешь, и заместо того ты и девок тоже… молодец, молодец!..

— Хорошо?

— Еще бы, лучше, чем настоящая!..

— Так давайте меняться. Я вам копию дам, а вы мне оригинал.

Отец Иван этого не ожидал. Ему сейчас же пришло в голову домашнее хозяйство: кухня, горшки, доение коров, скопы масла, словом — все то, чем так примерно заведовала Серафима, и отец Иван заартачился и наотрез отказал Жданову. Молодежь, успевшая по уши влюбиться друг в друга, опечалилась. Жданов начал лениться, а Серафима хандрить и немного погодя слегла в постель. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в дело не вмешалась старуха нянька.

— Ты что это, с ума, что ли, спятил? — проговорила она однажды с глазу на глаз отцу Ивану. — Ты что это, девку-то впрок, что ли, бережешь?.. Солить, что ли, собираешься?

— А домом-то кто заправлять будет? Забыла это? — крикнул отец Иван.

— Смотри!.. Девка на возрасте — от греха на вершок!.. Не таковский это товар, чтобы его впрок-от беречь!

Отец Иван задумался. Продумал день, продумал два и, наконец, порешил отдать Серафиму за Жданова.

— Только смотри, вперед говорю, что приданого за ней, окромя тряпья, нет ничего… После чтобы не обижаться!

Но так как Жданов искал не приданого, а жену, то согласие и не замедлило последовать.

В тот день, когда в Рычах праздновалось обновление храма, сыграли и свадьбу Серафимы с Ждановым. Посаженой матерью была, конечно, Анфиса Ивановна, и свадебная гульба шла недели две, так что отец Иван совершенно очумел за это время.

Прошел еще год. У Серафимы родился сын, который привел, конечно, в восторг не только родителей, но даже и дедушку. Все они порешили, что такого крепкого, красивого и умного ребенка никогда и ни у кого еще не бывало, а когда отец Иван, крестивший ребенка, дал на зубок только один червонец, то Серафима даже обиделась; целый день не говорила с отцом, а прощаясь, не вытерпела и высказала отцу, что за такого ребенка не грех бы подарить что-нибудь посущественнее червонца. Через год после того Серафима родила дочь. Дочь тоже оказалась прелестною, но уже далеко не тем, чем был первенец. Третьего ребенка отец Иван даже крестить не поехал, а крестил заочно, ибо в самое это время у него начали жеребиться матки; когда же, по истечении года, Серафима сообщила отцу, что бог дал ей двойню, то отец Иван рассердился даже.

— С ума ты сошла, матушка, — говорил он, приехав к дочери: — разве так возможно!

На этот раз даже родители, и те чувствовали себя неловко, а Серафима, сверх того, расплакалась и опять намекнула отцу, что не худо бы было помочь дочери и внучатам.