«Итак, завтра, в одиннадцать. И помимо моих пожеланий – в платье и без трусиков».

Я убежала, испытывая тот невозможный наплыв энергии (радость, смешанная с ненавистью, азарт, смешанный с омерзением), когда желание лететь душит все остальные чувства. Завтра вся компания отваливает в Ялту, предположительно оставляя меня и белобрысую дома (Валентин с Машкой тоже едут).

Это было так же ободряюще и прекрасно, как и явление Альхена в 09:15.

Мы уже уходили, а я опять-таки шокировала чинное семейство очередным перепадом настроения – я тупо смеялась, очень долго и громко, и Мирослава сонно крутила пальцем у виска, а папаша, неприязненно морщась, говорил: «Прекрати, пожалуйста!»

Шагая в «маратовскую» даль, я пыталась разработать в уме определенную стратегию: так просто Аль-Хрен от меня ничего не получит. А миссия у меня очень простая – мстить. За что? Да хотя бы за все эти свои переживания вчерашним и позавчерашним вечером. Позорище какое… Я буду мстить, и помстя моя будет ужасна. Да, так, значит, помстя: оставить бедного престарелого Альхена в агонистическом состоянии желчной и низменной похоти, в то же время сохранив свое целомудрие (ну, некоторую его часть). Так вот, с Гепардом-то я сближусь, только вот как бы сделать так, чтобы опередив его на звонкий оргазм, потом высвободиться из его объятий, быстро одеться и оставить ему лишь один выход из сложившегося вздыбленного тупика (хи-хи)? Круто будет, а?

«Значит, так, – думала я, – будем работать по принципу – сначала мне, а потом тебе. Вырваться из лап сгорающего от похоти маньяка… м-м-м-м-м… как вкусно… и все!»

Да, забыла написать, я почти каждый день виделась с Максом, но поскольку гепардомания занимала практически все место в моих мозгах, то этому напыщенному юноше там было делать нечего.

А потом, уже после сиесты, все еще находясь в глубокой задумчивости, я пришла к выводу, что у меня ровным счетом ничего не получится. Потому что, во-первых, я ужасно боюсь, а во-вторых, у меня вот-вот должны начаться месячные (согласно глянцевому почерканному календарику – еще вчера). Я подумала об этом с непонятным облегчением. Все планы рухнули, но я ощущала лишь зачаточного рода досаду, как бывает, когда получаешь двойку по контрольной по алгебре (до этого заведомо зная, что выше тебе все равно ничего не светит).

И вследствие этого банального факта – никакой помсти не будет.

Я поднималась по горячим пляжным ступенькам, зажав в руках мокрый купальник. Я хотела плавать и плавала, сколько хотела, но каждый раз бегала переодеваться из сухого в мокрое и наоборот. Хотя делала это (и папаша до сих пор не догадался!) потому, что расстояние между кабинкой и Альхеном не превышало трех лежаков. И к тому же на переодевание я ходила без эскорта, как происходило это, скажем, при походе в сортир за лодочной. Так кто продул? Неужели снова я?

– Как дела? – спросил Альхен, ловя меня за руку.

– Плохо.

– Да?

– Есть два препятствия. Одно зависит исключительно от меня, а второе…

– Говори понятнее.

– Все очень просто – Зинка меня, как обычно, никуда не пустит. Или будет шпионить. А во-вторых… у меня… как бы это по-женски назвать… ну, ты понял, да?

– М-да.

Я свернула в кабинку, подмигивая заинтригованной Алине.

Переодевание № 2 (из мокрого в сухое).

– Так, может быть, вообще отменим?

– Да, да, именно это я и хотела тебе сказать.

И все. И он отвернулся от меня.

Что же это я такое натворила?

Но все-таки я поступила правильно. Чертовы месячные… единственный случай, когда мое тело решает за меня!

А он даже глазом не повел, когда я вытворяла черт знает что на своих двух досках, якобы обучая Зинку чему-то, связанному с медитацией на одной ноге. А когда я, рискуя всем на свете, целый час (!) резалась в бридж с Таней, он, что бы вы думали – спал.

И еще: когда я его утром спросила-пожурила «чом ты нэ прыйшов?», он ответил: «Да, Таня мне передавала, и я думал над этим. Но Мостик – это мышеловка. Это предательское место, доступное тысяче пар глаз, и приходить туда неосмотрительно».