«Волкодавы» и младший сержант Сеголетов пододвинули стулья ближе к письменному столу, потянулись, чтобы лучше рассмотреть карту. Карта была спутниковой съемки. Капитан Радиолов привстал со стула, чтобы лучше рассмотреть координаты, достал свой «планшетник» и ввел координаты в него. «Планшетник» тут же открыл ту самую карту, только с более свежими данными. К сожалению, капитану никто не подсказал, что хорошо бы снова подключить «планшетник» к спутнику на постоянной основе, как было в позапрошлой операции, только сейчас потребовалось бы не контролировать сотовые трубки противника, а только получать спутниковую карту в режиме on-line. Это существенно упростило бы задачу. Неизвестно еще, дали бы капитану дорогое «спутниковое время» или нет, но, по крайней мере, голову бы за попытку получать самые свежие данные с него не снесли бы. Укрупнив изображение, капитан всмотрелся в него, бросая взгляды то на палец полковника, что гулял по бумажной карте, и слушая объяснения Черноиванова, то снова глядя в монитор, мысленно перенося что-то с той карты на свою. Чтобы было удобнее совмещать одно и другое, Радиолов положил «планшетник» на стол перед собой – это давало ему возможность видеть одновременно и одно, и другое.

– Итак! Мы имеем шесть самолетов, летающих с выключенными транспондерами, чтобы их не могли опознать радары никакой страны. Алексей Терентьевич, то, что говорил тебе генерал при первичном задании, забудь. И мне он точно так же невнятно все объяснил в шифротелеграмме. Он сам, кажется, не слишком понимал, что от него и от тебя требуется. И, поскольку он не специалист ни в пусках ракет, ни в комплексах РЭБ, генерал кое-что напутал. Сейчас задание будет более конкретным и точным. Оно полностью расписано и проверено запросами и ответами с разъяснениями. Изначально и оно, думаю, было не совсем конкретным и по большей части предположительным, поэтому, попав в руки генералу Трофимову, и породило невнятность в постановке задачи. Но постепенно оформилось и приобрело современный вид. Итак, «Красуха-4», стоящая в трехстах километрах от места действия, не позволит американским самолетам передать ракете четкий сигнал на самоуничтожение. Это при том, что самолеты будут стрелять по полигону издалека. Одновременно предупреждаю, что полностью лишать самолет связи не планируется, чтобы никто не заподозрил воздействие российского комплекса РЭБ. Наша основная задача состоит в том, чтобы испытания признали неудачными и прекратили финансирование. Для достижения результата вам следует узнать, на какой частоте сигнал на самоуничтожение должен передаваться. – Полковник внимательно посмотрел в глаза каждому из собравшихся в его палатке, словно хотел удостовериться, что все его поняли правильно.

– Это все прекрасно, – согласился Радиолов. – Желание благое. Только каким образом мы это узнаем?

– Я что-то непонятно объяснил? А для чего тогда с группой идет младший сержант Сеголетов? У Левы имеются приборы, которые сумеют это определить. А сам он – создатель этих приборов, и никто кроме него ими пользоваться, по большому счету, не умеет. Вот он и определит. И сигнал самолета, и сигнал диспетчера. То есть, говоря обычным языком, вы должны засечь сигналы при уничтожении первой ракеты. А с остальными ракетами уже работайте как сможете. Но первый сигнал, младший сержант, ты знаешь, кому и как передать. Тогда комплексы РЭБ включатся на определенную частоту и перекроют ее. Одновременно включатся два комплекса РЭБ. И «Красуха-4», и «Ртуть БМ».

– А в чем сложность-то задания, я, честно говоря, товарищ полковник, чего-то недопонимаю. И вижу работу только для одного младшего сержанта. Но меня генерал Трофимов предварительно сильно пугал архисложностью – это его формулировка, не моя, – и почти невозможностью выполнения. Но сложного здесь, как я вижу, мало…

– А сложность в том, что работать вы будете на охраняемом полигоне. Негласно и незаметно. Американцы создали в этом месте испытательный полигон, вдалеке от своих журналистов и прочих, включая отдельных сенаторов и конгрессменов, которые пытаются бюджетные деньги считать. На своей территории испытатели находились бы под приглядом, а сюда ни журналисты, ни сенаторы, ни конгрессмены не сунутся. Если наш полигон, с согласия, кстати говоря, местного правительства, по всей Сирии разбросан – везде, где есть бандиты, мы проводим испытания – так было обговорено договором о помощи, и никаких нарушений, тем более криминала здесь нет, то американцы, сирийское правительство не спросив, решили ограничиться замкнутым пространством на границе с пустыней, чтобы никто не сумел понаблюдать за их испытаниями. Гарнизон морских пехотинцев в деревне стоит совершенно не случайно. Морпехи охраняют полигон по полному периметру. К счастью, полигон пока еще находится в состоянии строительства, и сюда не успели завезти аппаратуру контроля проникновения. Об этом уже давно идет речь, но все не хватает средств, которые выделять требуется неофициально, что при их системе отчетности сложно, и потому америкосы решили пока ограничиться визуальным наблюдением и выставленными по периметру постами. Посты стоят на дистанции двести метров один от другого с трех сторон. С четвертой стороны, со стороны пустыни, есть два стационарных поста с вышками, на которых установлены различные приборы наблюдения, и четыре передвижных – ездят на бронеавтомобилях с прожекторами – один прожектор горизонт обшаривает, второй по песку светит, следы ищет. Без следов по песку пройти сложно. Это только разведчики генерала Сухеля без следов ходят. Но они широкие доски с собой таскают – чтобы по доскам ходить, и даже, я слышал, надувные матрацы, а то и какие-то копыта на обувь и на руки крепят и на четвереньках бегают. У них много хитростей. Между нами говоря, хитрости эти генерал перенял у бандитов, сначала сам научился, потом и своих разведчиков обучил. У врага тоже есть чему поучиться…

– Короче говоря, товарищ полковник, задача нам ясна, – сказал капитан. – По крайней мере, мне она ясна. А это в нашей операции главное. У вас на карте, кстати, я вижу, есть расположение постов.

– Хороший у тебя глаз. Посты есть. Только сложность заключается в том, что они каждый день на новом месте выставляются. Бывает, до сотни метров в ту или в другую сторону сдвигаются. Обычно смена постов начинается в двенадцать часов дня. К шестнадцати часам все заканчивается. Смена часовых, как в нашей армии, через два часа. У тебя спутниковая карта тоже, кажется, не первой свежести, хотя протухнуть тоже, скорее всего, не успела.

– Так точно, – посмотрев на дату, сказал Радиолов. – Три дня назад получено обновление. Следующее будет через четыре дня. Но это не беда. Младший сержант привез с собой «беспилотник».

– Камера наблюдения на нем, надеюсь, есть? Не только же один ретранслятор сигнала?

– Есть камера. К ней только необходимо аккумуляторы подзарядить. Но у меня зарядное устройство есть. Зарядим и запустим.

– А если собьют? – спросил полковник. – Тогда вся задача станет невыполнимой?

– Товарищ полковник, «беспилотник» – самолетного типа, высотный. Такие с земли не сбиваются. Сбиваются обычно штурмовики, которые обязаны ниже опускаться, чтобы цель лучше видеть. Высотные, может быть, радаром и обнаружат, но сбить не смогут, – попытался капитан успокоить Черноиванова. – А из космоса их можно сбить только лазером. Но америкосы не успели еще лазеры на спутники поставить, хотя, я слышал, что-то такое разрабатывают.

– Но если радары обнаружат, америкосы поймут, что мы в их испытания вмешиваемся. Я бы предпочел, чтобы «беспилотник» в воздухе находился как можно меньше.

– Они решат, что это кто-то из их журналистов, оплаченных сенатом, работает, – подсказал младший сержант Сеголетов. – «Беспилотник» у нас израильский. Это американцы определить смогут. И вообще могут подумать, что с границы прилетел. До Израиля здесь – рукой подать…

– Ладно, – согласился полковник. – На месте вам будет виднее, когда дрон запускать. А пока – отсыпайтесь. Уже вот-вот светать начнет. Скоро вам предстоит работать. Сил поднакопите.

– Нас до палатки отвезут? Или своим ходом? – спросил Радиолов.

– Машина стоит там же, где вы ее оставили.

– Тогда мы пошли. – Капитан встал, убрал в карман «планшетник» и первым направился к выходу.

– Алексей Терентьевич! – остановил его полковник. – Я все спросить хотел, но не решался как-то… Твоя фамилия – это псевдоним или кому-то из предков в советское время в детском доме дали? Радиола – это все же техника уже прошлого века. А большинство фамилий у нас в стране имеют более давние корни.

– Точно не знаю, товарищ полковник. Слышал только, что мой дед родом с Алтая, и известен он был тем, что с самого раннего детства мотался со своим отцом по тайге, искал Золотой корень. Как и его дед – тот тем же промышлял. Золотой корень – он еще называется Родиолой розовой. Отсюда, видимо, и фамилия. А потом одну букву при выдаче паспорта в милиции по ошибке или по неграмотности сменили, так и осталась фамилия Радиолов. А та радиола, на которой музыку играют, как я понимаю, здесь ни при чем…

– Понятно, – наклонил голову Черноиванов. – У меня был знакомый художник в Таджикистане. Фамилия у него была Липанс, родом он откуда-то из Прибалтики… Когда паспорт менял, ему написали – Липан. Художник возмутился, а ему ответили, что он там, у себя в Прибалтике, был Липансом, а здесь, дескать, должен быть Липаном, вот и все. И этому, сказали, должен радоваться, а то могут что угодно написать. И предложили ему фамилию Ослов. Липанс забрал свой паспорт и с тех пор носит фамилию Липан…

«Волкодавы» вышли, сели в машину в прежнем порядке и быстро доехали до своей палатки, где оставшиеся бойцы уже легли, хотя еще не спали. Только один лейтенант Крамолов не ложился и даже не раздевался, а задумчиво сидел над шахматной доской, играя, видимо, за неимением соперника, с самим собою. Так лейтенант, взяв на себя снова обязанности дневального, дожидался прибытия командира и тех, что ушли с ним. Вернувшиеся вели себя тихо, без разговоров разоблачились и легли спать. Младший сержант не забыл на ночь поставить заряжаться несколько аккумуляторов, которые вскоре могли ему понадобиться в работе. А что ему могло понадобиться, кроме него не знал никто.

Закрывалась палатка изнутри. Крамолов, когда все улеглись, застегнул клапан и лег уже последним. В закрытой палатке дневального можно было не оставлять. Тем более что между палатками постоянно ходили патрули морских пехотинцев…

Радиолов проснулся не первым. До него поднялся и принялся шумно умываться, фыркая от прохладной воды, старший лейтенант Ласточкин. От этих звуков капитан и открыл глаза, чувствуя, что свои законные четыре часа он поспал и выспаться успел. Тут же стали подниматься и другие «волкодавы». Только одному младшему сержанту Сеголетову выспаться, похоже, не удалось, но он никогда не служил ни в ЧВК «Волкодав», ни в спецназе и не имел навыков четырехчасового сна. Потому офицеры дали младшему сержанту поспать еще хотя бы час, впрочем, не особенно заботясь о том, чтобы соблюдать тишину. Кто спать хочет, тот будет спать в любой обстановке.

Когда время подошло, Радиолов подошел к спящему и просто положил руку ему на плечо. Сеголетов сразу повернулся на спину и посмотрел на капитана:

– Уже пора?

– Да. Подъем. До завтрака на «полосе разведчика» с тобой позанимаемся. Будешь учиться правильно ползать…

Собрался младший сержант, к удивлению Радиолова, даже весьма быстро. Вместе с командиром и младшим сержантом на «полосу разведчика» пошел и лейтенант Карошко. То ли потренироваться решил, то ли пожелал помочь командиру, как самый физически развитый из бойцов группы, хотя физически, пожалуй, все были развиты, правда, каждый по-своему.

Еще накануне, из окна автобуса, капитан Радиолов оценил местную «полосу разведчика». На его вкус, здесь многого не хватало, хотя было кое-что и лишнее, с точки зрения офицера спецназа ГРУ. Например, капитану казалось излишеством наличие четырех удлиненных ям с водой. Но для морских пехотинцев это было, скорее всего, необходимым препятствием, поскольку десантируются они обычно в прибрежной полосе сразу в воду, а бегать по воде намного труднее, нежели по сухому участку. Но скорость преодоления водного участка во многом определяет возможность остаться при десантировании в живых. Даже из автобуса было видно, что ямы неглубокие. Группа морских пехотинцев, что тогда там занималась, преодолевала ямы на скорости, в самых глубоких местах погружаясь максимум по грудь, и это самые невысокие бойцы. При этом, как заметил Радиолов, все без исключения старались держать руки высоко над головой, а в руках зажимали оружие. Это скорее было инстинктивным движением, идущим от желания не замочить автоматы, хотя автоматы Калашникова воды не боятся. Капитан слышал много рассказов о том, как еще во время войны во Вьетнаме высаживались с вертолетов американские морские пехотинцы. Высаживались рядом с залитым водой рисовым полем, где работали вьетнамские крестьяне из ближайшей деревни. Не обращая внимания на крестьян, «зеленые береты» проходили прямо через поле и поднимались в горы. А крестьяне тут же доставали из-под воды автоматы и шли в преследование. Вода никак не сказывалась на боеспособности оружия. Необходимо было только наклонить ствол, чтобы слить из него воду, и все.

Радиолов с Карошко повели Сеголетова на ту самую «полосу разведчика». Только перед этим капитан предложил младшему сержанту переодеться во что-то старое. Но у Левы не оказалось с собой запасной одежды. Тогда командир выделил свой старый костюм. Костюм оказался слегка великоват в плечах, но это было не страшно. Главное, что штаны не падали. Необходимость переодевания никто младшему сержанту не объяснял, но он понял все по-своему и сказал:

– Я потом все постираю…

– И дыры зашьешь, – добавил Радиолов.

Боец научной роты осмотрел одежду, но дыр не нашел и потому просто пожал плечами. Но капитан знал, что говорил, и знал, какие дыры где появятся.

«Полосу разведчика» как раз проходил взвод морской пехоты. Пришлось ждать.

Но ждать, к счастью, пришлось недолго. Лейтенант, завершив прохождение «полосы» последним, увел свой взвод на пробежку, с которой, как понял капитан по дыханию солдат, занятия и начинались. Это было правильным использованием учебного времени. Пробежка – «полоса разведчика» – пробежка. Точно так же, в бытность свою командиром разведроты, а до этого командиром взвода в той же разведроте, Радиолов проводил занятия и сам.

– Смотри внимательно, что тебе предстоит сделать, – предложил Карошко младшему сержанту.

Он вышел на «полосу», слегка размялся, потом быстро пополз под колючей проволокой. При этом каждое движение лейтенанта было выверенным. Весь он распластался по земле, корпус держал строго в одном положении, параллельно той плоскости, по которой передвигался, и ни разу не коснулся проходящей в нескольких сантиметрах выше его тела переплетенной колючей проволоки.

Почти преодолев участок, на последних двух метрах, из-под «колючки» не выбираясь, лейтенант совершил плоский разворот, опять проволоки не коснувшись, и пополз в обратную сторону. И так дважды прошел всю дистанцию ползанья в одну, и дважды же в другую сторону, каждый раз завершая разворот в самом окончании участка.

Командир внимательно смотрел за учебной работой своего бойца и в душе радовался не только его умению, но и новому камуфлированному костюму, который легко менял цвет и становился то полностью песочным, то слегка глинистым, когда почва под наколенниками и налокотниками лейтенанта сменилась, а потом, когда рядом оказалась проросшая трава, в костюме отчетливо стали проступать зеленые мотивы. И все это колыхалось под легким ветерком, переливалось. Даже при дневном свете лейтенанта было сложно сразу увидеть и выделить. А уж ночью-то он совсем стал бы невидимым.

– Ну, на спине мы ползать учиться не будем? – спросил Карошко капитана Радиолова. – Этому долго надо учиться, не меньше недели ежедневных занятий, а кому-то и десяти дней не хватит.

– Ты только покажи, чтобы он видел, – потребовал командир. – Вдруг придется… Пусть хотя бы понятие о технике передвижения имеет.

Карошко снова пополз под проволокой. Уже на спине. Теперь он толкался лопатками и каблуками, а колени держал широко разведенными. Автомат при этом прижимал к груди. И снова полз чрезвычайно быстро.

– В спецназе ГРУ, – сказал Радиолов, обращаясь к Сеголетову, – в некоторых батальонах над колючей проволокой метрах в пяти ставят навес из деревянного бруса, на котором развешивают мишени. И боец, ползая на спине, не прерывая передвижения, должен еще и точно стрелять из этого положения. А наш старший лейтенант Ласточкин, который раньше служил в Отдельной мобильной офицерской группе, рассказывал, что в группе было принято над ползущим бросать пустые консервные банки, которые он расстреливал из пистолета или пистолет-пулемета. Но от тебя стрельбы в данной операции не потребуется. Я бы на твоем месте вообще не стал бы брать с собой автомат, и без него груз большой. В крайнем случае мы все вооружены и, честное слово, неплохо умеем с оружием обращаться. Ты, кстати, ползал хоть когда-то?

– Когда ходить не умел… Грудным ребенком. А потом только во время «курса молодого бойца». Но там колючая проволока на «полосе» была растянута в два раза выше. Но у меня, кажется, неплохо получалось.

– Ладно. Посмотрим, что, с твоей точки зрения, называется «неплохо».

Когда лейтенант Карошко вернулся, стряхнув песочную пыль с костюма, на «полосу» пошел младший сержант Сеголетов. Перед этим командир группы «волкодавов» взял из рук младшего сержанта автомат.

По примеру лейтенанта Лева сначала сделал интенсивную разминку, помахал руками и ногами, растягивая мышцы, выполнил несколько десятков приседаний. И только после этого полез под проволоку.

Уже через три метра он в первый раз зацепился высоко приподнятым задом за колючую проволоку и порвал штаны. При этом и себе нанес царапину, судя по его болезненному восклицанию. За прохождение всего первого участка Сеголетов зацепился за «колючку» четыре раза.

– Штаны мои побереги, они мне еще сгодятся!.. – прикрикнул Радиолов.

На обратном пути младший сержант зацепился за проволоку только три раза. Но вынужден был из-под препятствия выбраться полностью, чтобы отдохнуть от непривычного метода передвижения. Однако долго отдыхать и переводить дыхание ему не дал окрик лейтенанта Карошко:

– Вперед, Лева, вперед! Работать надо!

Младший сержант молча, без всяких возражений, полез под проволоку. Дыхание он уже перевел. Но после еще одного двойного прохождения в одну и в обратную сторону ему снова понадобился отдых. Все же техника ползанья постепенно осваивалась, хотя скорости явно не хватало. Но это дело привычки и длительных тренировок, на которые времени пока отпущено не было.

– Времени до завтрака осталось мало, – посмотрел на часы командир. – Надо успеть еще два повторения сделать. Вперед, Лева! Постарайся без перерыва…

Уговаривать его не пришлось. Он без уговоров полез под колючую проволоку. Понимал, что капитан с лейтенантом от него не отстанут в любом случае. Но в этот раз младший сержант сумел пересилить себя, то есть проявил характер, чего от него и добивались «волкодавы», и все четыре прохода совершил одним махом, при этом только один раз задев колючую проволоку.

– Вот теперь более-менее прилично, – кивнул лейтенант Карошко. – Как думаешь, командир?

– Ну, если только более-менее. Но в реальной обстановке вместо колючей проволоки будет пуля. И потому тренироваться придется до тех пор, пока чисто все четыре раза не проползешь. Но это уже после завтрака. Однако я рекомендую сильно едой не злоупотреблять, а то ползать будет тяжело. Попробуй-ка, потаскай набитое брюхо по песку – тяжесть явно лишняя. А пока пойдем в палатку.

В палатке уже был ариф Салман, который хорошо ориентировался в палаточном городке Хмеймима. Он и отвел «волкодавов» и младшего сержанта научной роты в офицерскую столовую, где за завтрак Сеголетову пришлось расплачиваться командиру группы.

После завтрака «полоса разведчика» оказалась занятой. Радиолов спросил про расписание и узнал, что занятой она будет до самого обеда, а потом, после обеда, еще до четырех часов. Времени на подготовку не хватало, и учиться ползать вышли на открытое место. Но дополнительные занятия все же провели. А потом засели за карту в своей палатке, и капитан, объявив о разделении группы по привычному уже принципу, провел инструктаж отдельно для каждой из составляющих. На шестнадцать часов был назначен выезд на место…