Узловая встретила их тишиной и мраком: лишь у вокзала и на ближайших путях фонари да изредка подавали голоса тепловозы.

Луганский подозвал Григория: миновали вокзал и вышли на пути. Иван Павлович выругался: станция большая, вся заставлена вагонами и попробуй разыскать нужное…

Пошли вдоль товарняков, присвечивая фонариком: вагоны с лесом, цистерны, рефрижераторы. А эшелона с контейнерами как на зло нет.

Пролезли под вагонами, наконец натолкнулись на нужное. Эшелон приткнули за полкилометра от станции, поставив на вторую от насыпи колею – на первом пути расположили шеренгу цистерн, и Луганский обложил матом всех железнодорожников, создавших им такие трудности.

Коляда присветил фонариком, сверяя номера контейнеров с записями в блокноте. Еще раз довольно хмыкнул, еще раз поблагодаривши мысленно Лесю за точную информацию.

Потом они пролезли под цистернами и отправились к вокзалу. По дороге определили: к семафору, под которым стояли цистерны, а за ними – контейнеры, можно подъехать полем: ведь не станешь опорожнять контейнеры, перенося грузы кто знает куда. Правда, и тут предстояли неудобства: придется протаскивать ящики под цистернами, но дальше можно было запросто делать свое дело.

Григорий с Луганским возвратились к вокзалу, определив, как лучше добраться грузовикам к светофору – сделали крюк, объехав станцию, и поставили машины впритык к цистернам. Луганский объяснил хлопцам, что и как делать, а сам занял пост поближе к вокзалу, чтобы контролировать подходы к эшелону.

Амбалы уже приобрели опыт: взламывали контейнеры ловко и быстро, а убедившись, что в ящиках и огромных упаковках импортные промтовары, загудели возбужденно и решили кое-что прихватить с собой.

Олег Сидоренко с Шинкаруком расковыряли довольно большую обернутую бумагой пачку, полную коробок с женскими сапожками, оттащили ее под насыпь, замаскировали в кустах, решив присвоить. Мечта всех женщин – красные сапожки на высоких каблуках, так почему же не сделать подарок жене или дочери?

А в это время младшему лейтенанту Грабовскому приснился плохой сон: будто бы жена не приготовила на обед его любимый борщ. Грабовский проснулся и сел на продавленном диване, где привык иногда ночью прикорнуть. Но сегодня как-то не спалось, на подъездных путях пронзительно свистел тепловоз, из распахнутой форточки повеяло свежим ночным ветром, и Грабовский вышел на перрон. Постоял, прислушиваясь к редким гудкам, и направился к путям. Настроение было скверное: вчера вечером позвонили из Лижина и сообщили – куда-то исчез майор Нечипоренко, вторые сутки не появляется на работе. Да и вообще, в последнее время на их участке сплошные неприятности. На той неделе под Ребровицей дерзко обворовали эшелон с контейнерами, украдены товары, говорят, на много десятков миллионов, а теперь несчастье с Нечипоренко. Точно, что-то произошло, потому что Нечипоренко отличался аккуратностью, себя всегда держал в рамках и подчиненным спуску не давал – и вот тебе, два дня ни слуха, ни духа о нем.

А Нечипоренко Грабовский уважал: майор, хоть и жесткий в обращении, но справедливый – подчиненных не обижал никогда и постоять за них умел, где нужно.

На всякий случай Грабовский решил осмотреть эшелон с контейнерами: ведь именно такой разграблен под Ребровицей. Правда, там он стоял посреди чистого поля, а на Узловой даже ночью не без людского ока: то стрелочник пройдет, то обходчик, то машинист тепловоза сменится и бредет домой между путей. Заметят что-либо подозрительное – ему или сержанту Ватуле обязательно сообщат.

Грабовский постоял под фонарем на перроне и направился к стрелке. Слева сразу начиналась шеренга пустых цистерн из-под горючего, ждала отправления в Брянск и куда-то дальше, в какое-то место, где их заполнят и снова отправят на Украину.

«Ведь у нас совсем нет горючего, – с грустью подумал Грабовский, – полтавскую нефть выкачали, теперь побираемся, словно последние нищие. А как бы нынче собственная нефть пригодилась!»

Совсем рядом загудел тепловоз, Грабовский от неожиданности вздрогнул, но сразу овладел собой да еще утешился мыслью, что нефть Украина должна получать хотя бы за луганские тепловозы: их у нас изготавливают девяносто пять процентов из всех, выпускаемых бывшим Союзом – хотите ездить, гоните нам лес и бензин, а мы вам тепловозы и много чего другого, без наших труб, например, Тюмень задохнется.

Настроение у младшего лейтенанта улучшилось, однако именно в это время он заметил какие-то тени возле контейнеров. Кто-то суетился там, вдали, а может, это ему только показалось?

Грабовский замер, вглядываясь, потом осторожно двинулся в том направлении, стараясь держаться ближе к цистернам. Миновал первую, вторую, теперь точно различал какие-то фигуры возле контейнеров, метнулся вперед, но вдруг страшная боль затмила его сознание, в мозгу зажглась и погасла молния – он пошатнулся и упал.

Луганский стоял между цистернами, когда вдруг заметил человека, медленно приближавшегося к нему. Иван Павлович прижался спиной к буферам, увидел погоны на милицейской сорочке, достал из кармана пистолет и, когда человек вплотную приблизился к нему, со всей силой ударил его рукояткой по голове.

Милиционер еще немного постоял, будто раздумывая, потом колени у него подогнулись, упал грудью на землю, раскинув руки.

Луганский метнулся к эшелону и чуть ли не сразу натолкнулся на Коляду.

– Там милиционер, и я его прикончил… Пошли, оттащим.

– Мента?! – обрадовался Григорий. – И куда его?

– За цистерны.

Григорий подхватил младшего лейтенанта под руки, Луганский взял за ноги, они миновали первую цистерну и направились к грузовикам.

– Шеф, – предложил Коляда, – зачем надрываться? Бросим ментяру в кювет, пусть они все подохнут. – Он приподнял тело Грабовского и, вдруг наклонившись к нему, сказал встревоженно:

– Шеф, он жив!

Они положили милиционера на траву, Луганский прижался щекой к губам младшего лейтенанта, подтвердил:

– Да, дышит, застрели его, Гриша.

– Ваша очередь, шеф. Я майора кончал.

Луганский сообразил: Коляда хочет повязать его круговой порукой, и он прав. Не раздумывая, перевернул младшего лейтенанта и выстрелил ему в затылок. Спрятав пистолет во внешний карман пиджака, приказал:

– Тут мента не оставлять, вывезем и закопаем.

– Как скажете, шеф, но ведь морока.

– Несознательный ты: пулю вытянут, отдадут экспертам, те определят, из какого пистолета стреляли. А где гарантия, что в последний раз своим «Макаровым» пользуюсь?

– Не сообразил…

– В следующий раз пули сравнят и придут к выводу: из одного и того же пистолета…

– На то и менты, чтобы доискиваться. Ну и что?

– Дальше своего носа смотри. Никто не знает, как оно в конце концов обернется, а береженого Бог бережет.

– Вам виднее, недаром до подполковника дослужились.

– Недаром, – согласился Луганский. – И такие, как ты, должны слушаться.

Разговор с Колядой оставил у Ивана Павловича неприятный осадок. Вроде и ничего не случилось, разговор как разговор, но он морщился, вспоминая его, и чертыхался. Вдруг понял – почему. Потому что, дострелив младшего лейтенанта, поставил себя на одну доску с Колядой, выполнил его требование, в общем, сравнялся с ним. А это, как-никак, унижало его достоинство. Ведь между ним и хлопцами должна сохраняться дистанция, для них он царь и бог: должны выполнять любой, даже бессмысленный его приказ.

Однако Иван Павлович твердо знал – бессмысленных он не станет давать. Верил в свой разум и опыт, еще в практическую сметливость, которая его ни разу не подводила.

– Иди помогай хлопцам, – велел Григорию, а сам потащил тело убитого к грузовикам. Хотел бросить милиционера в багажник своей «девятки», но передумал. Вдруг какому-то остановившему его гаишнику стукнет в голову заглянуть в багажник. А в грузовике тело можно спрятать между коробок. Ближе к борту, конечно, чтобы где-то съехать с шоссе и закопать.

«Вот и вся морока», – решил и, довольный собой, даже замурлыкал любимый мотивчик: «С нашим атаманом не приходится тужить…»

Но как ни пытался взбодрить себя, плохое настроение все же не покидало Луганского: и надо же было этому лейтенантику проявлять служебную бдительность! Храпел бы себе где-то в дежурке, видел сладкие сны, так нет, черт дернул на контейнеры взглянуть: вот до чего доводит служебное рвение…

В принципе, Луганскому не было жаль лейтенанта – плевать он хотел на всех милиционеров, однако вышло нехорошо. Исчез начальник Лижинского отделения, та же участь постигла младшего лейтенанта с Узловой – и ребенку ясно, что к чему. Особенно после разграбления контейнеров…

Милиция таких вещей не прощает, все силы бросят на розыск, а у них теперь в министерстве полковник Задонько, оперативник с большим стажем и опытом. Он-то знает: не местные хлопцы заварили кашу, станет копать, и кто ведает – до чего докопается.

Точно: пусть бы лучше спал этот лейтенантик…

Луганский прошелся вдоль эшелона. Работа приближалась к концу, можно и закругляться.

– По коням! – дал команду.

Коляда спросил:

– В Михайловку?

Иван Павлович ткнул ему фигу под самый нос: хоть как-то облегчил душу после невольного своего унижения.

– Домой.

– В Киев? А барахло?

– Много на себя берешь, Григорий. Коляда пожал плечами.

– Нам, татарам, один черт: что водка, что пулемет – все равно с ног сбивает.

– Тебя и пулемет не собьет. Григорий довольно расхохотался:

– Правду говорите, шеф. Бессмертный я.

– Это мы еще увидим, – процедил сквозь зубы Иван Павлович, – твердо решив поручать Коляде самые опасные дела – обида на Григория тлела и даже потихоньку разгоралась.

Но имеет ли он право на эмоции? Нет и еще раз нет. Работа у них такая, что эмоции противопоказаны. Трижды отмерь, а раз отрежь.

Подумал: конечно, лучше было бы, пока милиция не успокоится, перепрятать барахло в Михайловке или Кандаловке, но Яровой приказал: в Киев. На Березняки, где арендован мебельный склад. Там выгрузиться, товар распаковать и выставить для всеобщего обозрения.

Доехали до лесопосадки, хлопцы быстро выкопали неглубокую яму, бросили в нее тело младшего лейтенанта, засыпали могилу бурьяном и перепревшими листьями. Вся процедура заняла не больше четверти часа.

Отправились в Киев с чувством выполненного долга.