К. Г. ЮНГ: ЧЕЛОВЕК И ЕГО РАБОТА —
ТОГДА И ТЕПЕРЬ
Приглашение принять участие в этой попытке связать современную психологию с ее историей путем изучения жизни и творчества ее первооткрывателей вызвало во мне душевные колебания. Я был польщен тем, что мне предложили рассказать о творчестве столь значительной фигуры, как Карл Юнг, но были у меня и опасения. Я не «юнгианец» и потому сомневался, имею ли я моральное право браться за такое задание. Но потом я вспомнил интервью с Юнгом, заснятое на пленку в последние годы его жизни, в котором он, усмехнувшись, заметил, что он не является юнгианцем. Это воспоминание помогло мне преодолеть свои сомнения.
Предложенный размер выступления, с учетом личности его центральной фигуры, тоже заставил меня призадуматься. Мне легко было представить себе Юнга в позе Иеговы, нависающего над моей головой и громоподобным голосом изрекающего: «Никто не может говорить о Юнге, кроме самого Юнга». Сей образ еще усилился благодаря рассказу, который так любила повторять Барбара Ханна, одна из учениц Юнга и его биограф. Ее первое выступление на семинаре Юнга подверглось столь резкой критике с его стороны, что только спустя 10 лет она рискнула повторить попытку.
Освежение в памяти юнговской концепции интроверсии, развитой впоследствии Шапиро и мною (1975), явилось более важным препятствием для этой моей работы по раскрытию личности Юнга. Люди, имеющие интровертированную жизненную установку, естественно и автоматически устанавливают между собой и другими людьми некоторое расстояние, которое не может быть преодолено без риска потери такими людьми границ собственного эго. Мне нелегко представить себя в роли другого человека.
И наконец, связанное с указанным выше препятствие к принятию на себя роли Юнга состояло в том, что я не мог не сознавать, что все, что бы я ни сказал, будет не чем иным, как слабо завуалированной проекцией, и мне было неловко выдавать собственные мысли за мысли Юнга.
После всех этих раздумий мое решение — принять задание, но не роль — прежде всего основывалось на чувстве любопытства — посмотреть, что же у меня получится в результате моих тридцатипятилетних размышлений об этом человеке и его деятельности. В каком-то смысле я приступил к выполнению этой задачи несколько лет назад, в своем психобиографическом исследовании взаимоотношений Юнга с Зигмундом Фрейдом (Alexander, 1982). В своем последующем рассказе я пойду тесно переплетающимся путем жизни и деятельности Юнга, отражающим его вклад в науку. Из-за важности этого периода я сделаю основной упор на время между 1909 и 1922 годами, на которое, в числе прочих событий, приходится разрыв Юнга с Фрейдом и его последствия.
ДЕТСКИЕ ГОДЫ
Юнг родился в 1875 году в Швейцарии, в семье протестантского священника, которая вскоре после рождения Карла переехала в сельскую местность в окрестностях Базеля. Там Юнг вырос, в основном предоставленный сам себе, дитя брака, который сам Юнг определил как трудный. Юнг описывал своего отца как догматичного, но надежного и достойного доверия человека. Что касается матери, Юнг считал, что она сочетает в себе две личности, одна из которых была несколько неустойчивой, мистической и ясновидящей, а вторая — практичной, более приземленной и целенаправленной. Юнг идентифицировал себя с мистической стороной личности своей матери, которую он называл ее личностью номер два. Позже он говорил то же самое и о собственной конституции.
В те детские годы Юнг страдал от различных недомоганий, часть из которых имела, возможно, психосоматическую природу. Он плохо соответствовал требованиям школьной жизни, у него трудно складывались отношения с соучениками. Хотя я решил не следовать по обычному пути и не анализировать ранние переживания и воспоминания Юнга как основу для понимания его личности, я хочу рассказать об одном эпизоде, который Юнг пережил в 12 лет и который, как считал сам Юнг, открыл ему путь к свободному существованию, без нервных симптомов. Он рассказывает, как однажды на него неожиданно набросился одноклассник, и он упал, ударившись головой, в полубессознательном состоянии. Затем Юнг продолжает: «Я только частично лишился сознания, но оставался лежать на земле на несколько минут дольше, чем мне действительно было нужно, чтобы прийти в себя. Я сделал это в основном для того, чтобы отомстить своему обидчику». Непосредственно вслед за этим Юнг использовал это происшествие как предлог уклониться от посещения школы. Он также научился падать в обмороки, из-за чего в течение нескольких месяцев ему разрешалось не ходить в школу.
Юнг осознал патологический оттенок собственного поведения, когда услышал, как в ответ на вопрос знакомого о состоянии здоровья Карла, его отец выразил сильную озабоченность по поводу того, что будущее сына представляется ему совершенно неясным. Далее Юнг говорит, как больно задели его в тот момент вопросы реальной жизни. Он понял, что тот путь, на который он встал по своей воле, является пораженческим. Он взглянул в лицо собственным страхам и усилием воли преодолел свои сильные невротические симптомы. С этого времени успехи Юнга в школе улучшились, и он стал одним из первых учеников. В конце концов он выбрал медицину в качестве своей будущей профессии. С этой целью весной 1895 года, меньше чем за год до смерти своего отца, Юнг поступил в Базельский университет. Спустя 5 лет он окончил университет.
В 1961 году, вспоминая свою успешную борьбу с собственными болезненными симптомами, Юнг рассказал о том, как по прошествии лет он осознал значимость того эпизода в своей жизни: «Шаг за шагом я вспоминал, как все это происходило, и ясно увидел, что я сам в ответе за всю эту постыдную ситуацию. Вот почему я никогда по-настоящему не был зол на одноклассника, который тогда сбил меня с ног. Я понимал, что он, так сказать, вынужден был сделать это и что весь этот эпизод являлся неким дьявольским замыслом с моей стороны. Я также понимал, что такое со мной никогда больше не повторится. Я испытывал чувство ярости к себе самому и одновременно сам себя стыдился».
Из этого рассказа, как из клубка, можно вытянуть те ниточки, которые, по моему мнению, оказали влияние на жизнь Юнга. Во-первых, Юнг сумел преодолеть внешний стимул, влекущий за собой страдание, то есть необоснованно агрессивное поведение другого человека по отношению к Юнгу. После этого внимание Юнга сконцентрировалось на решении внутренней проблемы. Во-вторых, он сумел идентифицировать аффекты, вызывающие страдание, и этими аффектами, пускай не в совсем подходящем контексте, были злость, ярость, стыд и унижение.
Именно такие эмоциональные реакции могут легко возникать у нас в ответ на агрессивные действия другого человека, но в данном случае они у Юнга не возникли. Эти эмоции становятся осознанными, только если они проистекают из внутриличностного конфликта.
В-третьих, вытесненный внешний конфликт затем надлежит преодолеть в противоборстве с самим собой, что ведет к противоядию от всех неприятностей — к работе. Таковы эти нити, которые, как мы сможем убедиться, проявятся в жизни Юнга еще не раз.
ПЕРВЫЕ ГОДЫ В ПСИХИАТРИИ.
ПРОБЛЕМА ЮНГА: «Я» И «ДРУГИЕ»
Когда в декабре 1900 года Юнг поступил на свою первую должность ассистента клиники для душевнобольных Бургхольцли в Цюрихе, ему было 25 лет, он еще не имел почти никакого опыта в проведении исследований и совсем недавно заинтересовался областью психиатрии. Хотя в качестве источника, пробудившего в нем этот новый интерес, Юнг называет статью Краффта-Эбинга, которую он прочитал в начале 1900 года в ходе подготовки к сдаче государственных экзаменов по медицине, мы знаем, что этот интерес возник у Юнга еще в 1898 году, когда после того, как ему пришлось стать свидетелем некоторых необъяснимых, почти оккультных событий в собственном доме, он приступил к двухлетнему наблюдению за спиритическими сеансами, которые проводились молодой родственницей Юнга, проявлявшей признаки раздвоения личности. Отчет об этих наблюдениях, представленный Юнгом в 1900 году в качестве докторской диссертации, стал его первой печатной работой, вышедшей в 1902 году. Представляется вероятным, что после прочтения статьи Краффта-Эбинга Юнгу стало ясно, что психиатрия даст ему возможность исследовать тайны человеческого разума, к чему Юнга бессознательно влекло уже в течение многих лет.
Юнг посвятил 1901 год постижению основ своей новой профессии в том бешеном темпе, который типичен для студентов медицинских колледжей. Ему потребовалось 6 месяцев на то, чтобы познакомиться с результатами 50-летних трудов, отраженными в «Общем журнале по психиатрии» (Allgemeine Zeitschrift fur Psychiatrie).
Он хорошо усвоил эти уроки и к 1902 году уже опубликовал полную историю болезни одного из тюремных заключенных, страдавшего припадками истерии. Его анамнез появился в «Журнале по психологии и неврологии» (Journal for Psychology and Neurology). Колоссальная работоспособность Юнга, его необычайно тонкая наблюдательность и талант легко облекать свои мысли в слова и доносить их до читателей были теми чертами, которые отличали Юнга в течение всей его карьеры ученого. За 10 лет, последовавших за первой публикацией, Юнг написал и опубликовал более 90 работ, включая несколько книг и монографий, десятки медицинских докладов, отчеты об основных циклах эмпирических исследований, а также многочисленные обзоры самых значительных публикаций в своей профессиональной сфере.
Однако вернемся к начинающему психиатру и поговорим о его первых исследованиях, о их содержании, о том, какие цели двигали Юнгом, о том влиянии, какое оказала работа Юнга в его время, и о том, какую возможную ценность представляет наследие Юнга для последующих поколений. Исследование ассоциаций, поощряемое Юджином Блюлером, главным врачом и руководителем Юнга в клинике Бургхольцли, было предпринято с реальной целью понять природу dementia рrаесох (то есть раннего слабоумия, как раньше называли шизофрению). Блюлера особенно волновала эта вечная проблема психиатрической диагностики, а более конкретно он интересовался этиологией, прогнозированием и возможностью лечения dementia рrаесох. Избрав в качестве инструмента исследований ассоциативную методологию, Блюлер искал себе помощника, который осуществлял бы сбор информации, необходимой для оттачивания этой методики, с тем, чтобы с ее помощью получить ответы на насущные вопросы. Он нашел такого человека в Юнге. Независимо от того, как Блюлер и Юнг начинали свою совместную деятельность, вышло так, что все, что они сумели сделать в последующие 10 лет, носило отпечаток личной мысли Юнга.
Основания, определившие участие Юнга в данном исследовательском проекте, были раскрыты им во вступительном параграфе своего первого из целого ряда докладов на тему «Ассоциации у здоровых индивидов» (The Associations of Normal Subjects). В этом вступлении Юнг делает особый упор на влияние Блюлера, описывая в том числе ту задачу, которую Блюлер поставил перед Юнгом и его коллегой по работе, Риклином. Юнг ясно дает понять, что он «пустился в этот путь» с целью проведения исследовательской работы, необходимой для того, чтобы его руководитель получил возможность, опираясь на более точные данные, продолжить свое основное исследование в области психозов. То, что это была только часть правды, ясное отражение постоянно присущего Юнгу стремления двигаться по собственному пути независимо от того, чего требовала от него в конкретный момент преданность другим людям, позволяет предположить заявление самого Блюлера в этом же вступлении. Указав, что исследования Юнга дали возможность ответить на многие вопросы в диагностике, Блюлер продолжает: «Однако этим ценность полученных результатов не исчерпывается. С помощью оригинальных интерпретаций, правильность которых легко доказуема, Юнг и Риклин продемонстрировали, что благодаря этому методу стало возможным более широкое исследование механизмов бессознательного, чем мы смели надеяться ранее». Этот аспект исследований брал начало не в области интересов Блюлера; он явился продолжением тех исследований, которые Юнг начал, работая над темой своей диссертации. Он все еще искал ключ к «другому миру, существующему за пределами мира реального», который он наблюдал у своей молодой родственницы. Он думал, что сумел определить этот мир в своем анализе контролируемых ассоциаций как сконцентрированную совокупность идей в области бессознательного, сопровождаемую чрезмерными или несоответствующими аффектами — то есть комплекс. То, что подобное прозрение привлечет Юнга к теории Фрейда, ясно без лишних слов. Важно понять другое — то, что Юнг уже вступил на свой собственный путь. Этот путь он открыл сам, а не в процессе работы над заданием Блюлера и не во время чтения работ Фрейда.
Но коль скоро Юнгу было предназначено следовать своим собственным путем, почему тогда он принимал такое деятельное участие в работе сначала Блюлера, а потом Фрейда? Один из ключей к этой загадке лежит в аспектах личности Юнга, которые замечали в нем другие люди, но которые, по всей видимости, оставались скрытыми от его сознания и которые он сумел увидеть только в более зрелом возрасте. Разные люди в разное время характеризовали Юнга как высокомерного, тщеславного, честолюбивого человека, жаждущего признания, проникнутого духом соперничества и даже не заслуживающего доверия. Тот факт, что подобные характеристики соседствовали с совершенно другими определениями, такими, как скромный, внимательный, открытый, чуть ли не святой, дает некоторое представление о той сложности характера Юнга, которая отражается в существовании в нем личностей № 1 и № 2. Совершенно очевидно, что ему были присущи и те и другие приписываемые ему черты, но именно власть честолюбия и соперничества, то есть сторона личности № 1, делали столь притягательными для Юнга его союзы со своими старшими наставниками.
В своей книге «Воспоминания, сновидения, размышления» (1961) (Memories, Dreams, Reflections) Юнг часто касается своего отношения к честолюбивым помыслам и соперничеству. Говоря о том, что в годы учения в гимназии он уже наслаждался плодами успехов, Юнг добавляет, что за этот успех ему пришлось заплатить слишком высокую цену, поскольку он лишал Юнга внутреннего покоя, покоя души. Он рассказывает, что даже когда ему удалось стать первым учеником в классе, удовольствие от этого было отравлено завистью к нему его соучеников. «Я ненавидел любое проявление духа соперничества, — пишет Юнг, — и если кто-то из моих товарищей вкладывал в игру слишком много азарта и духа соревнования, я немедленно прекращал игру и уходил». Юнг обладал честолюбием, но ему претило участие в межличностных конфликтах, связанных с достижением признанного успеха, претили проявления агрессии против других людей и проявления враждебности с их стороны.
В другом месте Юнг вспоминает свои студенческие годы, когда ему было около 25 лет и он учился на медицинском факультете, а затем сделал выбор в пользу психиатрии. Он вспоминает, какое разочарование вызвал его новый выбор у его учителя и товарищей. Юнг рассказывает, что он лучше всех сдавал выпускные экзамены и подвела его только неожиданная ошибка в предмете, в котором он всегда превосходил других. После этого он замечает: «Если бы не эта ошибка, я бы получил на экзамене самый высокий балл». Затем поворот мысли приводит Юнга к следующим размышлениям: «Случилось так, что еще один студент получил такое же число баллов, что и я. Это был «волк-одиночка», личность его была для меня неясна, но я подозревал, что это банальный человек. С ним невозможно было ни о чем говорить, кроме учебы. На все он отвечал загадочной улыбкой, напоминавшей мне лица эгейских статуй. Он распространял вокруг себя дух превосходства, но мне казалось, что под этой маской скрываются замешательство и неловкость, которые он испытывал в любой ситуации. Или, возможно, это был некий тип глупости? Я никак не мог раскусить его. Точно помню только то, что у меня создалось впечатление, что его честолюбие носит почти маниакальный характер, и это не дает ему возможности интересоваться ничем, кроме голых фактов. Через несколько лет он превратился в шизофреника.
Я рассказываю об этом в качестве характерного примера параллелизма событий. Темой первой моей книги было раннее слабоумие (шизофрения), и моя личность, с ее отклонением или «персональным уравнением», чутко отозвалась на эту «болезнь личности». Я придерживаюсь мнения о том, что психиатрия в ее более широком значении есть не что иное, как диалог больной души с душой врача, которая, предположительно, является «здоровой». Оба этих определения — «больной личности» и «здоровой личности терапевта» — являются в принципе в равной степени субъективными. Моя цель состояла в том, чтобы показать, что бред и галлюцинации являются не просто характерными симптомами душевной болезни, но имеют также и общечеловеческое значение».
Этот отрывок, написанный почти через 60 лет после описываемых событий, помимо зачаровывающего впечатления, кажется почти подобным сновидению, изобилует недоговоренностями и логически необоснованными доводами. Однако, сколь бы нереальным ни могло это показаться, мы видим, что Юнг ненавидит проявление в других людях именно тех самых черт, которые присущи ему самому — честолюбия, маниакального упорства в достижении успеха и высокомерного пренебрежения к людям, то есть тех черт, которые другие наблюдали у Юнга, а сам он, казалось, в себе не замечал. Видимо, эти воспоминания хорошо защищали Юнга от последствий, которых он мог опасаться в том случае, если бы позволил себе полностью отдаться на милость любой одной из двух сторон своей личности. Если бы он упорно стремился к достижению высокого положения в жизни, как того требовала его личность № 1, его замучили бы внутренние конфликты, вызванные завистью к нему со стороны других и проявлениями его агрессии по отношению к людям. С другой стороны, если бы он замкнулся в себе, его бессознательное могло ошеломить его и полностью поглотить. Подобное противоборство способно было легко привести к идеальному решению об уравновешивании противоположностей.
ПЕРВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ И ИХ ВЛИЯНИЕ
Тремя основными плодами первого десятилетия деятельности Юнга явились «Психология раннего слабоумия» (The Psychology of Dementia Praecox), «Изучение словесных ассоциаций» (Studies in Word Association) (выходило отдельными выпусками начиная с 1904 г. и далее) и «Символы трансформации» (Symbols of Transformation), которые иногда переводились как «Психология бессознательного». Хотя, на первый взгляд, все эти работы касались случаев каких-то нарушений, в основе всех этих работ лежит попытка упорядочивания и определения значения продуктов эманации ненаправленных мыслей, например, фантазий страдающих психозами людей, а также плодов творческого воображения обычных людей. В этом отношении Юнг в основном следовал традиции, заложенной Фрейдом в его исследовании истерии и в изучении значения сновидений. Однако Юнг пошел дальше, распространив силу бессознательных (ненаправленных) процессов на развитие раннего слабоумия и подчеркнув психологическое происхождение нарушений — этот взгляд не разделяли психиатры того времени, и в современной психиатрии он тоже не пользуется большой популярностью. Кроме того, работа Юнга способствовала расширению границ воображения с целью изучения его как ключа к пониманию личности и психопатологии. Достойными изучения теперь считались любые формы ненаправленного мышления, а также сновидения. Они стали интерпретироваться не только в контексте личных особенностей или идиосинкразии, но и как содержание вселенского разума, отраженного в символах и мифах.
Если сегодня мы спросим, выдержали эти первые открытия Юнга испытание временем или нет, ответ, несомненно, будет совершенно утвердительным. Методология исследования бессознательных процессов и сейчас широко применяется в ряде сфер: для оценки личности, в ходе следствия в качестве средства раскрытия преступлений, в литературной критике, даже для понимания исторических событий.
Идея о том, что в развитии психозов участвуют психогенные факторы, по прошествии многих лет привела к созданию методики психотерапии психотических состояний, развитие которой изначально тормозилось постулатом Фрейда о том, что психозы не поддаются психологическому вмешательству, а позднее было замедлено разработкой электрических, хирургических и фармакологических терапевтических методов. Если вы спросите, оказала ли воздействие работа Юнга в его время, ответ будет также положительным. Менее чем через 5 лет после получения медицинской степени Юнг был уже старшим научным сотрудником и директором исследовательской лаборатории в одном из самых престижных психиатрических институтов в Европе и занимал академический пост в университете. В течение последующих 5 лет он был удостоен почетной степени в зарубежном университете (университет Кларка в США), а также избран первым президентом Международной Ассоциации психоаналитиков. Не достигнув еще и 35-летнего возраста, Юнг, казалось, добился всемирной известности и исполнения своих самых честолюбивых устремлений. Что же послужило препятствием для продолжения этого триумфального шествия?
РАЗРЫВ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ
С ФРЕЙДОМ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ
Как часто случается в жизни, в этом случае были задействованы многие силы, некоторые объективные, некоторые субъективные, некоторые реальные, некоторые нервного плана, некоторые были глубоко личными, а некоторые казались надличностными. Юнг описал такое слияние и взаимное воздействие сил в «Психологии бессознательного» (1916/1949). Эта его работа, представляющая собой анализ записанных фантазий молодой женщины, мисс Миллер, расширяет понятие «либидо» и распространяет его за пределы сексуальности, к более обобщенной мотивации, толкуя инцест как более общее понятие, то есть в значении, связанном с более общими проблемами союза и разделения. Подобное толкование указывает на то, что Юнга не удовлетворяла ограниченность психоаналитических концептуализаций, однако оно также привело к возврату проблемы невропатического плана, выросшей из взаимоотношений Юнга с Фрейдом.
Юнг понимал, что выражение им в печати подобных идей приведет его отношения с Фрейдом к неминуемому концу. Понять этот конфликт можно на основании воспоминаний Юнга о своем детстве. Надежность и безопасность исходила от фигуры отца, разрыв же с отцом приводил к утере опоры. С другой стороны, постоянное пребывание под опекой отца означало остановку личного роста и веру в догмы.
Легко понять борьбу, происходившую в тот период в душе Юнга. Ясно видно, что Юнг отверг Фрейда в его роли отца, родителя, требовавшего от Юнга верности своим конкретным идеям. Личность № 1 в Юнге с удовольствием принимала вознаграждения, которые гарантировала ей преданность Фрейду: несомненно, Юнг занимал второе после Фрейда место в команде своего учителя, был признанным преемником Фрейда. Однако такое благополучие достигалось ценой игнорирования потребностей и стремлений личности № 2 Юнга.
Конфликт был настолько сильным и характеризовался столь глубокими проявлениями, что Юнг на каком-то уровне осознавал, что он обязан принять то или иное решение. Позже, возвратившись из поездки с Фрейдом по Америке, Юнг вспоминал, что в те дни усилилась символическая и мифологическая окраска его сновидений. Его попытки понять бессознательные процессы путем чтения мифов и литературы по мистицизму только усилили его замешательство. «Психология бессознательного» подтверждает факт разрыва и его последствия. Процитировав стихотворение Гельдерлина, Юнг дает ему следующую интерпретацию: «Осознание того, что человек должен пожертвовать своим регрессивным влечением (инцестуозным либидо) до того, как «боги» отнимут у него и эту жертву и одновременно всю его энергию либидо, пришло к поэту слишком поздно… Такая жертва была бы принесена наилучшим образом, как явствует из самого очевидного содержания [стихотворения], если бы человек мог со всей полнотой посвятить себя жизни, в которой вся энергия либидо, замкнутая в границах семейных уз, должна была бы выйти наружу и проявиться в его отношениях с другими людьми. Потому что для благополучия зрелого индивида, который в своем детстве был всего лишь атомом, вращающимся в рамках некой системы, ему необходимо почувствовать себя центром новой системы».
Юнг завершает свое толкование стихотворения тем, что рекомендует средство от угрозы поддаться регрессивному влечению. «Лучший способ освобождения состоит в регулярном труде», то есть — тот способ, который он открыл для себя в возрасте 12 лет.
Говоря обо всем этом, я желаю донести до вас мысль о том, что потребность Юнга в разрыве с Фрейдом была мощной и включала в себя необходимость в отделении от фигуры отца и от собственных же честолюбивых стремлений к достижению высокого статуса, которые подогревались в Юнге его экстравертивной стороной, его личностью N 1. Игнорирование подобных потребностей угрожало его душевному благополучию. Мы вскоре увидим, почему Юнгу было нелегко действовать в соответствии с этими потребностями. Публикация вышеуказанной работы по существу ускорила разрыв отношений Юнга с Фрейдом и вступление Юнга на тот одинокий путь, по которому он следовал в течение почти полстолетия.
До этого момента работа Юнга фокусировалась на важности бессознательных процессов, на расшифровке их значения и понимании их динамики. То направление, которое Юнг избрал в своей «Психологии бессознательного», используя в качестве источников интерпретации содержания бессознательного мифологию, теологию, литературу и мистицизм, было для него новым. Теперь проблема заключалась не просто в том, чтобы обнаружить содержания, вытесненные сознанием, но и в том, как довести до сознания обширные «резервы» опыта, уже заключенные в бессознательном и отражаемые в процессах ненаправленного воображения. Юнг начал осознавать, что, возможно, структурные свойства и динамические проявления разума уже известны и отражаются в продуктах духовной деятельности обществ в более эзотерической форме, в виде символов, ритуалов, мифологии, фольклора и сказок, а также в форме мистических откровений. Интерпретация статики и динамики разума в том виде, как понимал их Юнг, стала в конце концов его центральной задачей.
В последующее десятилетие (1912–1922) Юнг оказался в положении, аналогичном положению Фрейда в период между 1890 и 1900 годами; это был период полной изоляции, в результате которого появился ряд важных произведений, в том числе первая часть «Двух эссе по аналитической психологии» (Two Essays on Analytical Psychology) (1953) и «Психологические типы» (Psychological Types) (1971).
Разрыв с Фрейдом освободил Юнга от великого множества «мирских» обязанностей, включая издание журналов и исполнение президентских обязанностей в Международной Ассоциации психоаналитиков. Сообщалось, что он меньше стал заниматься психиатрической практикой. К тому времени Юнг уже уволился из клиники Бургхольцли и из университета. Он сам рассказывал, насколько трудным было для него это время, как усложнились его сновидения и фантазии в тот период, грозя полностью захлестнуть его. Юнг определил этот период в своей жизни как «конфронтацию с бессознательным».
Для того, чтобы проиллюстрировать, какие личные переживания испытывал Юнг в тот период своей жизни, я бы хотел привести здесь описание сна, который Юнг увидел в декабре 1913 года, всего через 2 месяца после того, как он написал свое последнее письмо Фрейду, завершавшее их переписку, которая продолжалась без перерывов с 1906 года. В этом письме Юнг отказывался от своих обязанностей редактора, поскольку узнал, что Фрейд выражал сомнения по поводу его, Юнга, честности. Это сновидение представляется важным потому, что является отражением той борьбы, которая происходила в Юнге в тот момент, и ее проявлений в творчестве Юнга. Это сновидение также напоминает о том внутриличностном конфликте, который Юнг пережил в возрасте 12 лет.
«Я находился вдвоем с незнакомым мне темнокожим человеком, дикарем, в пустынной гористой местности. Был предрассветный час; небо на востоке уже просветлело, звезды постепенно бледнели. Потом я услышал звуки рога Зигфрида, несущиеся над горами, и я знал, что мы должны убить его. У нас были винтовки. В ожидании его мы залегли в засаде на узенькой тропке, вившейся среди гор.
Потом появился Зигфрид, он стоял высоко над нами, на вершине горы, озаряемый первыми лучами восходящего солнца. На колеснице, сделанной из костей мертвецов, он на бешеной скорости спустился с крутого склона. Когда он завернул за угол, мы выстрелили в него, и он упал, сраженный наповал.
Испытывая отвращение к себе и угрызения совести за то, что я уничтожил нечто столь совершенное и прекрасное, я бросился было бежать, побуждаемый чувством страха от того, что убийство может быть обнаружено. Но вдруг начался сильнейший ливень, и я понял, что он смоет все следы нашего преступления. Я избежал опасности быть обнаруженным; жизнь могла продолжаться, но со мной осталось непереносимое чувство вины».
Очнувшись от сна, Юнг не мог понять его значение, и его начала изводить мысль о том, что если он не сможет расшифровать свое сновидение, ему придется застрелиться. Облегчение пришло к Юнгу, когда он понял символическое значение, заложенное в содержании этого сновидения. Зигфрид олицетворял собою Германию и ее народ, а также ее стремление сделать других людей исполнителями своей воли. Юнг также осознал, что Зигфрид еще символизирует приземленную, честолюбивую и властную сторону его собственной личности. Юнг решил, что ему было необходимо убить в себе эту часть личности, чтобы иметь возможность расти и развиваться дальше. Как вы можете вспомнить, эта тема уже возникала в его воспоминаниях о 1900-м годе, где-то 13 лет назад, когда Юнг одновременно испытывал отвращение к честолюбивым людям и предупреждал о неминуемых последствиях подобного честолюбия — то есть об отчужденности от других и шизофрении. Необходимость избрания собственного пути была тем важным сообщением, которое ясно следовало из содержания сновидения. Именно этот урок, по выражению Юнга, он извлек из своего сновидения, и он послужил Юнгу утешением в непомерно трудный час его жизни.
Нельзя не удивляться тому, что разрыв с Фрейдом произвел такой внутренний переворот в Юнге. Внешне Юнг чувствовал, что он не сделал ничего неправильного, потому что Фрейд был нетерпимым человеком, который был не в состоянии перенести независимость мысли другого. К тому времени Юнг был уже человеком со средствами и мог не беспокоиться о потере дохода. Его научные достижения тоже уже были значительными. Что же тогда могло вызвать столь сильное душевное беспокойство?
Возможно, одна из причин состоит в том, что, хотя Юнг на каком-то уровне понимал необходимость разрыва с Фрейдом, он при этом не осознавал ту враждебность, какую он испытывал к Фрейду за то, что тот вытеснил Юнга из избранного кружка аналитиков и тем самым лишил Юнга уже достигнутого им положения. Одно дело — отмежеваться от кого-либо, но совсем другое дело — самому стать отверженным. Этому часто сопутствует унижение, которое, как я думаю, было для Юнга особенно непереносимым. Анализируя свое сновидение о Зигфриде, Юнг пришел к осознанию важности для себя отказа от честолюбивого пути стремления к высокому положению, и это было внутреннее и абстрактное решение. Однако кое-что Юнг в своем сновидении не заметил, а именно — непосредственные межличностные связи, свой подавленный гнев против Фрейда, а также свою роль в разрыве отношений между ними.
Сознательное отношение, выражаемое Юнгом в связи со своим разрывом с Фрейдом, заключалось в том, что Юнг рассматривал себя как жертву, подвергшуюся несправедливым агрессивным нападкам со стороны проявляющего свою власть коллеги. Если мы обратимся к взгляду Юнга на сновидения как явления, компенсирующие наши односторонние сознательные представления, то предполагаемое значение сна Юнга предстанет перед нами во всей своей ясности. Содержание сновидения открывает гнев Юнга и его желание убить Зигфрида (имя Зигфрид в несколько искаженном виде передает имя и фамилию «Зиг Фрейд», на эту возможность указал Сэмьюэл Розенберг в своей книге «Почему Фрейд утратил свое влияние?» (Why Freud Fainted, 1978)).
Подтверждением этого сочетания в Юнге гнева и желания не сдавать своих позиций может послужить переписка между Фрейдом и Юнгом, которая велась с декабря 1912 года вплоть до их разрыва в октябре 1913 года, за два месяца до того, как Юнг увидел описанный выше сон. После своей гневной диатрибы в письме от 18 декабря 1912 года Юнг в следующих письмах вернулся к более мягкому и примирительному тону, даже после того, как Фрейд выразил желание исключить из их взаимоотношений любой личный аспект. В тот последний год активной переписки с Фрейдом Юнг написал ему около 22 посланий, а Фрейд — всего 9. Последние два письма, которые впоследствии были утеряны, датированы февралем 1913 года. Юнг продолжал писать, не получая ответа, еще почти 8 месяцев. В прежние времена Фрейд всегда был более активным и аккуратным корреспондентом.
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА КРУГИ СВОЯ:
ВНУТРЕННЕЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ И РАБОТА
Последствия психологических решений, нашедшие отражение в сновидении, ясно проявились в «Двух эссе» (1953) и «Психологических типах» (1971). Прежде всего, можно понять, каким по своей сути стало с того времени отношение Юнга к психоанализу. Он не отрицал психоанализ, он просто категоризировал его. Психоанализ не является неправильным направлением, просто ему свойственна ограниченность. Это односторонний взгляд на вещи, которому противопостоит позиция Адлера. Оба взгляда являются частью некой большей структуры, которую Юнг мог представить себе, но которую еще только предстояло подробно разработать. На личном уровне эту позицию Юнга можно выразить в следующих словах: не обязательно на самом деле убивать имеющего над тобой власть человека, чтобы выжить самому. Нужно просто взглянуть на проблему в перспективе, как на один из элементов в дуализме, которого следует не бояться, а понять.
Вообще идея о том, что можно извлечь выгоду из того, чего вы боитесь, из того, что вам по большей части неизвестно, но с чем вы тесно связаны, из того, что обладает мощью, способной вас ошеломить, ясно звучит в конце первого издания «Двух эссе», в небольшой главе под названием «Общие замечания о терапевтическом подходе к бессознательному». Эта глава кажется особенно автобиографичной и, возможно, отражает те чувства, которые испытывал Юнг в годы, последовавшие за его разрывом с Фрейдом — страх того, что собственный путь заведет его в глубины бессознательного, содержания которого составляли основную тему в анализе фантазий мисс Миллер.
Указав на те опасности, которые таит в себе исследование бессознательною, особенно при наличии нервных симптомов, Юнг далее высказывает мысль, которая, как мне кажется, вполне может быть отнесена к нему самому:
«Однако, в конечном счете случаи невроза не являются самыми опасными. Бывают случаи, когда люди, на поверхностный взгляд кажущиеся совершенно нормальными и не проявляющие никаких особых нервных симптомов — такие здоровые, что они сами могли бы выступать в роли врачей и учителей — похваляются своей нормальностью, являются эдакими образчиками хорошего воспитания, с исключительно нормальными взглядами и жизненными привычками, но при этом вся их нормальность есть не что иное, как искусственная компенсация латентных психозов. Они сами не подозревают о своем состоянии. Возможно, их подозрения могут находить только косвенное выражение в том факте, что они проявляют особый интерес к психологии и психиатрии и их влечет к подобным вещам, как мотыльков к свету. Но поскольку аналитические методики активируют и пробуждают бессознательное, в таких случаях здоровая компенсация разрушается, а бессознательное вырывается наружу в форме неконтролируемых фантазий и возбужденных состояний, которые при определенных обстоятельствах способны приводить к психическим нарушениям и, вероятно, даже к суициду».
После дальнейшего толкования скрытого негативного потенциала бессознательного Юнг продолжает:
«Было бы, однако, неверным заострять внимание только на неблагоприятной стороне бессознательного. Во всех обыкновенных случаях бессознательное оказывается неблагоприятным или опасным потому, что мы не отождествляем себя с ним и, следовательно, противопоставляем себя ему. Негативное отношение к бессознательному или отчуждение от него имеет разрушительное воздействие, поскольку динамика бессознательного идентична инстинктивной энергии. Отчуждение от бессознательного тождественно потере инстинкта и отрыву от своих корней.
Если нам удается успешно развить в себе функцию, которую я назвал трансцендентной, дисгармония уменьшается и мы получаем возможность наслаждаться благоприятной стороной бессознательного. В этом случае бессознательное дает нам все вдохновение и поддержку, какие способна пролить на человека щедрая природа. В бессознательном заключены возможности, скрытые от сознательного разума, поскольку бессознательное обладает всеми сублимальными психическими содержаниями, содержит в себе все то, что мы забыли или пропустили, а кроме того, мудрость и опыт многих веков, запечатленные в архетипичных образцах».
В этих наполненных смыслом отрывках содержится многое из того, что получило известность как юнговская психология еще через 40 лет упорного научного труда. Однако, с личной точки зрения, из приведенных отрывков ясно видно, что Юнг принял решение доверять в основном внутрипсихическому пути, где взаимоотношения между людьми рассматриваются как вторичные в сравнении с внутренним психологическим опытом индивида.
Мысль, которую я стараюсь вывести из этих обрывочных исторических фактов, состоит в том, что в 1913 году Юнг пережил очень трудное время разрыва с интернационализированным образом отца, сначала убив в себе этот образ, а затем категоризировав его как положительную, но не самую значительную фигуру на своем жизненном пути. К 1916 году, когда были закончены первые главы «Двух эссе», стало очевидно, что в Юнге совершился переход от гневной, страшной роли отвергнутого сына из Эдипова комплекса к более независимой и снисходительной роли вожатого и отца. Я не решаюсь сослаться здесь на роль отца, заложенную в Эдипов комплекс Фрейда, потому что с тех пор Юнг, несомненно, не проявлял никаких признаков того классического страха, который был постулирован Фрейдом и проявился в его жизни, а именно — страха вытеснения. Действительно, после этого события Юнг в течение долгого времени работал в одиночку, как отец без семьи или вождь без племени.
ПОСЛЕДУЮЩИЕ РАБОТЫ ЮНГА В ОБЩИХ ЧЕРТАХ
«Два эссе» знаменовали собой как освобождение Юнга от его приверженности психоанализу, так и полученную им свободу изучать суть тех явлений, которые давно его очаровали и привлекли когда-то к психоанализу, то есть концепции дуализма в природе и динамических продуктов, возникающих в результате взаимодействия противоположностей. Значение концепции дуализма, формально впервые подчеркнутое в «Психологии бессознательного» (1916/1949), получило целый ряд подтверждений в двух эссе. Пожалуй, наиболее прямо и ярко это значение проявилось в юнговском определении типов жизненной установки, то есть интроверсии и экстраверсии, которое явилось первым шагом к созданию Юнгом его теории психологических типов. В книге «Психологические типы» Юнг четко изложил эту свою типологию, которая, пожалуй, и тогда и теперь оказалась наиболее созвучной американской психологии.
1944 год явился поворотной точкой в жизни Юнга. В возрасте 69 лет он пережил тяжелый инсульт и в течение нескольких недель пребывал между жизнью и смертью. Он живо описывает все пережитое им в то время в своей книге «Воспоминания, сновидения, размышления». В результате он стал еще более строго придерживаться своей внутренней ориентации. Были созданы важные произведения. Самыми главными из них были работы: «Загадочные совпадения» («Mysterium Conjunctionis»), начатая задолго до болезни и завершенная в 1955 году, «Aion» и «Ответ Иову». В этих произведениях Юнг вновь возвращается к раскрытию своих более ранних тем, таких как дуализм, разделение и союз, добро и зло, заложенные в понятии Бога, процесс индивидуации и его плоды, самость. В отличие от предыдущих периодов творчества, когда фундаментальные вопросы духовной жизни в произведениях Юнга свободно переплетались с реальными проблемами психопатологии, психотерапии и культурных перемен, с проблемами, более тесно связанными с внешним миром, в позднем творчестве Юнга мы видим человека, ориентированного исключительно на свою внутреннюю жизнь.
ВЛИЯНИЕ ТВОРЧЕСТВА ЮНГА
Юнг умер в 1961 году, когда его идеи начали получать и в психиатрии и в обществе в целом то признание, которого они никогда прежде не удостаивались. Вплоть до окончания второй мировой войны идеи Юнга имели влияние только на очень ограниченную группу его последователей, в основном психотерапевтов, и на узкий круг образованных людей в Европе, которых более всего в творчестве Юнга привлекали его эзотерические, символические и культурные аспекты. Более широким кругам общества Юнг был известен как инакомыслящий ученик Фрейда и автор каких-то идей об интроверсии и экстраверсии. Что же вызвало новый интерес к имени и творчеству Юнга?
Как мне кажется, одним из факторов, способствовавших этому, был тот чрезвычайно повысившийся интерес к духовному здоровью, который возник в противовес разрушительным последствиям второй мировой войны. В нашей стране этот интерес повлек за собой быстрое развитие отраслей медицины, занимавшихся психическим здоровьем людей, включая клиническую психологию, а также профессиональной подготовки персонала в этой области. Изучение теории личности и ее приложение к процессу психотерапии являлось ключевым аспектом всех программ подготовки специалистов, отвечающих этим потребностям. В свете этого становится понятным, почему идеи Юнга должны были получить гораздо более широкое распространение.
Развитие таких профессиональных программ тормозилось по причине ограниченных возможностей подготовки в области психотерапии, имевшихся в распоряжении психологов, частично из-за тех ограничений, которые накладывались на немедицинский персонал американскими институтами по подготовке психоаналитиков. Поэтому, после открытия института Юнга в Цюрихе в 1948 году, большой контингент зарубежных профессионалов, в том числе многих американских специалистов, привлекла туда возможность изучения теории Юнга. Одним из результатов этой тенденции явилось увеличение числа юнговских центров подготовки в Соединенных Штатах, что привело к более широкому распространению идей Юнга.
Второй и, по моему убеждению, чрезвычайно важный фактор проистекал из тех культурных перемен, которые происходили во всем мире с конца 1950-х годов. Я подразумеваю здесь повышенный интерес к внутренним процессам воображения, которые можно было испытать, используя расширяющие границы сознания или галлюциногенные средства. Здесь со всей очевидностью наблюдалось пробуждение интереса к идеям Юнга.
Третий фактор, в чем-то зависящий от второго, связан с тем неиссякающим вниманием, с которым Юнг относился к проблеме религии в той мере, в какой эта проблема представлена в психологии индивида. Между различными аспектами современной протестантской теологии и представлениями Юнга об индивидуации совершенно отчетливо прослеживаются точки соприкосновения. Так, путь людей, восстающих против зависимости человека от Бога (скорее в личном, чем в догматическом смысле), скорее всего, приведет их к интересу к идеям Юнга.
ПРОГНОЗ НА БУДУЩЕЕ
Проследив некоторые аспекты развития и истории психологии Юнга, имеет смысл затронуть вопрос о ее будущем. Я рассматриваю его как сложный вопрос, ответ на который лишь в малой степени заключается в просветительской способности идей Юнга. Идеи такого глобального, оригинального мыслителя, каким является Юнг, способны определить направление, задать путь развития, обогатить индивида целым рядом фундаментальных концепций. Если привлекательность подобных идей повышается, это отражает ту силу, какую приобретает индивид по мере того, как границы его мышления расширяются, объемля новые области познания. Обычно первооткрыватели не проходят весь путь до конца. Они, как правило, оставляют дело исследования другим.
Следовательно, идеи не только должны обладать истинными достоинствами; они должны также привлекать к себе людей, которые не просто примут их как должное, без всякой критики, но и подвергнут их собственной оценке.
Нельзя сказать, что теории Юнга показались привлекательными большому числу людей. Как следствие вышесказанного, я рассматриваю данный момент в качестве переломного для восприятия идей Юнга. Я не знаю, будут ли эти идеи приняты сегодня, как одни из величайших идей в истории человеческой мысли, или будут отнесены к категории эзотерических вымыслов. Во всем этом остается слишком большой процент неопределенности.
Однако кое-что представляется вполне очевидным. Юнг был необыкновенным человеком с богатым интеллектом. Его творчество множеством нитей связано с попытками современной науки: он признавал важность воображения и созидательную силу его аспектов; он делал упор на необходимости изучения всего жизненного периода индивида и придавал большое значение проблемам второй половины человеческой жизни; он проявлял внимание к различным аспектам психотерапевтических взаимосвязей, которые невозможно объяснить одним лишь переносом; он возлагал огромные надежды на природу материала сновидений. Я назвал здесь всего лишь несколько из тех вопросов, в которых и теперь можно почувствовать более общее влияние психологии Юнга.
Чтобы никто из вас не покидал этого зала с чувством, что я либо слишком восславил достижения Юнга, либо уделил мало внимания недостаткам его произведений, позволю в заключение напомнить вам об одном прозрении Юнга длиной в целую его жизнь — о том прозрении, которое берет начало еще в детстве Юнга с возникновением у него запретного образа Бога, взорвавшего традиционные представления, и завершается примерно 70 лет спустя публикацией его книги «Ответ Иову». Он был убежден в двойственной сущности Бога, доброй и злой одновременно, в двойственной природе человека, а также, я убежден, в двойственной природе самого себя. Его притягивала связь с собственной интровертированной, абстрактной, воображаемой стороной, нередко за счет контактов с реальным миром, миром людей и человеческих взаимоотношений. Даже в конце жизни ему было труднее выявлять значимость своих встреч с людьми в сравнении с той ясностью, с которой он постигал значение внутренних, воображаемых событий. Это и была та цена, которую ему пришлось заплатить.
